Меня с напускной вежливостью втолкали в серебристый кабинет, похожий на изнанку стальной коробки, и предельно учтиво усадили за невыразительный серый стол. Затем сопровождавший меня спецназовец приковал меня к столу хромированными наручниками и глумливо изобразил танцующий кусок говядины, нарисованный на моей футболке. После этого он, донельзя довольный собой, вышел.

— Эй, танцор без помех! А ветровка-то моя где?! — раздраженно крикнул я ему вслед. — Только не используй ее как корзинку для своих причиндалов, ладно? Поговорку ведь про яйца и корзину знаешь?Гад…

Из висевшего на стене огромного зеркала на меня угрюмо взглянуло мое отражение. Склонившись к наручникам, я с трудом показал отражению жест Буратино, а затем — средние пальцы.

— А может, вы меня в зоопарк привезли? — восхищенно крикнул я. — Почем нынче билет на русских в клетке, а?! Только вы ко мне смотрительницу посимпатичнее приставьте! И учтите: русская душа ограничений — не выносит, а ограниченности — не прощает! Идите уже сюда, сявки зазеркальные! Сяв-сяв! Сяв! Сяв!

Дверь в кабинет открылась, и вошел лысый, крупный афроамериканец, словно сбежавший со страниц гламурного журнала о пластмассовой внешности и ее дефектах. На нём были идеально выглаженные брюки, накрахмаленная белоснежная рубашка и ровная, словно окоченевшая, угольная жилетка, из кармана которой надменно свисал виток золотой цепочки. На широкой груди вошедшего педантично покоился круглый медальон с малопонятной гравировкой: «Без пяти минут пять километров». Вошедшему было около тридцати пяти лет.

— Сяв… — машинально сказал я, с подозрением оглядывая неизвестного.

— «А ну, фу!» — по-русски осадил меня тот, выкладывая бумаги на стол. — Правильно сказал, да? Видел как-то, как на улице русский так с собакой разговаривал — и еще с полицейским.

Я с сомнением посмотрел на безупречную внешность неизвестного и поморщился от его начищенных до ожогов на роговице ботинок. Моего носа коснулись пряные запахи кофе и черного перца.

— Ну, и для какой из моих половинок ты очередная заноза? — желчно осведомился я.

Неизвестный сел напротив меня — но потом вдруг собранно встал и еще раз сел. Так он сделал около пяти раз, сосредоточенно следя при этом за своим дыханием. Наконец он успокоился, с любовью посмотрел на свои бугрящиеся вены на кистях и достал расческу из яблочно-зеленого диопсида. С дубоватым выражением на холеном лице неизвестный расстегнул жилетку и рубашку, показав курчавую и могучую грудь. После этого он бережно начал расчесывать волосы на груди расческой.

— Божья роса мне в глаза! Это еще для чего?! — забеспокоился я. — Это что, какая-то пытка?! Мужик, ты бы это… в туалете это делал!

— Фуз, — добродушно представился неизвестный, не прекращая укладывать ровные завитки на груди. — Фуз Арчибальд Тапиока.

— Хм… — И я попытался сообразить, что из озвученного являлось именем неизвестного.

— Тапиока — отличная фамилия. Я словно высококалорийный и легко усваиваемый продукт из крахмала! — звучно сообщил Фуз, заметив мою реакцию. Он убрал расческу и неторопливо застегнулся. — Кстати, молчание квалифицируется как отказ от сотрудничества и поощрительного какао. Или, может, ты расист?!

— Хорошие вы люди, американцы, — с раздражением заметил я. — Чуть что — сразу расист, сексист, садист, таксист!..

— А может, ты думаешь, что у меня настолько большие ноздри, что я могу в каждую из них засунуть по кукурузной палочке? — грозно поинтересовался Фуз.

— Чего?.. — растерянно переспросил я.

— Знаешь что? — доверительно наклонился ко мне Фуз. — Я пробовал… и они действительно туда вмещаются!

— Ну всё, приятель с другой планеты! — нетерпеливо хлопнул я по столу. — Ты — сломал меня. Сразу же! А теперь — задай уже свои трафаретные вопросы и верни свою лысину обратно в шепталкуначальства, пока она без этой сверкающей заглушки не обветрилась!

Фуз вытянул за золотую цепочку смартфон, виджетом на экране которого были помпезные золотые часы. Напыщенно посмотрев время, он так же напыщенно взялся за бумаги.

— Алексей Алексеевич Ржаной, русский, двадцать пять лет, — гулко прочитал Фуз. — Отец — русский, мать — американка. В результате получил при рождении двойное гражданство — США и России. Родители развелись примерно через год после заключения брака. Пять лет жил в Штатах с матерью, пока та скоропостижно не скончалась. Затем вернулся в Россию, где жил с отцом до двадцати трех лет — до момента его смерти. — Фуз участливо посмотрел на меня: — Соболезную. — Поиграв плечами, он продолжил с выражением читать: — После этого снова переехал в США, где до настоящего момента проживал со своим родным дядей по материнской линии, помогая тому с его букинистическим магазинчиком. Со стороны отца родственников не имеет, с прочими родственниками со стороны матери — контакты не поддерживает.

— А теперь я про тебя, да? — непринужденно спросил я, едва сдерживая вспенившуюся внутри злость.

— Нет, теперь я сам про себя. — И Фуз самовлюбленно изрек: — Потомок эмигрантов из Ботсваны, спортсмен и следователь по особо важным делам, который предъявляет тебе обвинения в терроризме, государственной измене и расистском молчании на первых минутах допроса.

— Что, и всё? — наигранно удивился я.

— А что, есть что-то еще? — оторопел Фуз и торопливо перепроверил бумажки.

— Конечно! — вальяжно кивнул я и принялся воодушевленно перечислять: — В Теннеси я продавал дрова с полостью внутри, в Мемфисе просил милостыню без лицензии, а в Айове целовался более пяти минут! Уму непостижимо! И это уже не говоря о том, что в Массачусетсе я — вопреки требованиям закона — храпел, в Юте — продавал порох как средство от головной боли, а в Аризоне — познакомился с девушкой, у которой дома было больше двух фаллоимитаторов! — И я с удовольствием изобразил жест, обозначающий «взрыв мозга».

— Несомненно, мы проверим эти признания самым тщательнейшим образом, — заверил меня Фуз. — Что-то еще?

— Да, сноб ты самовлюбленный! — обозленно подтвердил я. — Найди Козетту Бастьен! Она летела со мной рядом! У нее на фотокамере есть доказательства того, что я пытался спасти этот чертов самолет, а не сделать из него мясное ассорти в ночном небе!

— Неужели? И что же это за превосходные «доказательства»? — презрительно усомнился Фуз. — Они как-то объясняют твое нахождение в кабине пилотов, или то, что ты им сделал некие инъекции, или самодельное взрывное устройство, которым ты угрожал пассажирам, или твое требование лететь в какую-то Тверь? Не врать мне, преступник!

— Это же всё наглая ложь! — Я едва не захлебнулся от возмущения. — То есть — не всё! То есть… Блин. — Я растерянно сглотнул, лихорадочно ища наиболее правдоподобное объяснение стюардессе-трутню. — Там на снимках… эм… там… В самолете была какая-то девка с генетическими дефектами! — вдруг соврал я. — Эта девка чем-то опиумным опоила часть пассажиров и экипаж! Да, точно! Короче, она намеренно усыпила пилотов, чтобы из всех нас получился фарш из мяса и металла! А дальше я уже просто выполнил свой гражданский долг — привел пилотов в чувство!

— «Девка с генетическими дефектами». Какое милое определение! — раздался сиплый женский голос.

От этого голоса, словно состоявшего из просеянных стеклянных колючек, Фуз подскочил, вытянулся по струнке и преданно выпучил глаза.

В дверном проеме стояла хорошенькая молодая женщина в розовато-оранжевом деловом костюме, в ярких туфельках и в таких же ярких тоненьких перчатках. Ее короткие огненно-рыжие волосы вились мелким бесом, тогда как ее колющий глаза макияж состоял преимущественно из искрящих тонов пламени, восхитительно сочетавшихся с ее смугловатой кожей. Незнакомка была похожа на элегантный брусочек из мякоти адского арбуза.

— Директор Белла Болль! — объявил Фуз и зловеще покосился на меня: — Встань и поприветствуй даму, бескультурный преступник!

— Фуз! Немедленно найди в списке пассажиров Козетту Бастьен! — холодно приказала Болль. — Свяжись с ней и доставь ее сюда!

— Да, мэм! Сию минуту, мэм! — пролаял Фуз и выскочил из кабинета.

Болль подошла ко мне, достала из кармашка пиджака ключики от наручников и со скучающим видом освободила меня, после чего присела на край стола. От нее вкусно пахло апельсином, бергамотом и персиком, словно она была натерта фруктовым бальзамом. Ее оливковые глаза были пронзительны.

— Как это понимать? — недоверчиво спросил я, растирая запястья.

— Люди как монеты: чтобы понять, чего они стоят, нужно их просто поскрести. — И Болль демонстративно вложила ключики от наручников в мои руки.

На ключиках была знакомая гравировка: «Без пяти минут пять километров».

«Ключи этого… Тапиоки?.. — Я почувствовал, как вдоль моего позвоночника на капельке пота противно прокатился страх. — Это что, подстава?.. Отпечатки!»

Я взволнованно протер ключики футболкой и отбросил их на пол. Болль остро вгляделась в меня, словно прикидывая, вмещусь ли я в ее желудке.

— Л-любишь людей скрести, да? — беспокойно полюбопытствовал я, судорожно размышляя над мизерными шансами остаться в живых. — Ершиком себе кое-где поскреби, Балаболь! Что тебе от меня надо? Дело же ведь не просто в том, что ты хочешь подставить этого темнокожего дуболома, верно?

— Белла Болль, — чеканно напомнила Болль своим сипловатым голосом и достала девятимиллиметровый «Glock-26». — «Если ты, холуй, еще раз решишь поглумиться над моими именем и фамилией, твой побег умоется красными слезами октября».

Я изумленно нахмурился: последнюю фразу Болль сказала на чистейшем русском языке.

— Ты что, русская?.. — не поверил я, нервно глядя на оружие в ее руках.

Болль встала, оперлась на стол и несколько раз качнулась. Пистолет она по-прежнему держала в руке.

— Из кабинета — налево и прямо, — строго сказала она, продолжая мерно покачиваться, словно язык пламени перед пожаром. — Затем — на лифте до третьего этажа. Там увидишь, куда тебе.

После этих слов Болль с грохотом ударилась лицом о поверхность стола. На оставленные Фузом бумаги тоненько брызнуло кровью. Болль повернулась ко мне, и на ее опухавшем красивом лице я увидел оскал дьяволицы, умывавшейся внутренностями еще живой соперницы.

— Ах-х… хах… Душевно зашло… — сипло восхитилась Болль. Она поднесла запястье с перламутровым браслетом ко рту и, морщась от боли, громко сказала в него: — Говорит директор Болль! У нас беглец — русский! Тапиока с ним в сговоре! Убиты трое сотрудников! Тапиока вооружен и очень опасен! Разрешаю огонь на поражение!

— Ч-черт!.. — растерянно проблеял я, вскакивая со стула. — Ты это… это… Подожди-подожди! — И я невольно прижался к стене.

Болль равнодушно наставила на меня пистолет:

— Три.

Затем она нажала на спусковой крючок, и я судорожно закрылся руками. Выстрел оглушил меня. Мое лицо обдули пороховые пары, в то время как пуля беззвучно прошила стену возле моей вспотевшей спины.

— Два, — хищно продолжила Болль и еще раз выстрелила.

Вторая пуля, овеянная грохотом выстрела, ударилась в стену в десяти сантиметрах от моей головы. Наконец сообразив, что это был за отсчет, я стремглав бросился из кабинета. Выбежав, я заметил настежь открытую дверь, за которой была полутемная комнатка — с двумя мертвыми мужчинами, застреленными в голову практически в упор. Начинка черепных коробок этих двоих щедро покрывала искрящую съемочную аппаратуру и погасшие дисплеи.

Я тут же с дрожью ощутил, как у меня в области затылка неприятно заныло — в ожидании свинцового плевка, раскалывающего череп. Зажав рукой рот, попытавшийся снова жалобно заблеять, я изо всех сил припустил дальше по серебристому и безликому коридору.

«Дело — табак! — в панике подумал я, видя приближавшуюся развилку. — Блин, и как быть?! Либо маршрут этой демоницы, либо как-то самому!..»

— Один, Алекс! — раздался где-то позади поскрипывавший голос Болль.

— А вот и мой кучер!.. — ужаснулся я, прижимая голову к плечам и опрометчиво сворачивая налево. — Я безоружен! — неожиданно для себя заорал я на ходу. — Кто-нибудь! Я — сдаюсь! Арестуйте меня! Я не никому не причиню вреда! Психи вы бесчувственные!

Продолжая призывно орать, я выскочил в высокий холл без окон. Повсюду были стальные двери, сверкающие металлом скамейки и фикусы Бенджамина. В центре холла одиноко стоял питьевой фонтанчик. За фонтанчиком были видны лифты и коридоры.

— Эй! Эй! — остервенело забарабанил я в ближайшую дверь. — Арестуйте меня! Тут… тут какое-то недоразумение! Я б-безоружен! Я сдаюсь! Я…

Дверь открылась, и ко мне вышла приятная молодая азиатка, явно занимавшаяся какой-то бумажной работой. Она томно вздохнула, и из-под ее подбородка выскочили мандибулы, а ее раскосые глаза узнаваемо выкатились из орбит, будто желая разглядеть поближе мое перекошенное испугом лицо.

— Ру-у-усские н-не с-с-сдаются, — укоризненно напомнила азиатка-трутень и скромно поприветствовала меня поклоном.

— Божья роса мне в глаза!.. — жалобно простонал я, неверяще отступая.

Неожиданно двери в холле распахнулись, и из них вышли работающие здесь мужчины и женщины — все они были трутнями. Еще через мгновение они, словно издеваясь, стали нестройно и с запинками повторять «русские не сдаются».

— Не сдамся, не сдамся!.. — разозленно пообещал я и задержал дыхание, боясь их усыпляющего токсина.

Закрыв на всякий случай футболкой нос и рот, я, беспокойно вздрагивая, побежал к трем матовым лифтам. У одного из них лежал еще один мертвый мужчина — в форме сотрудника службы безопасности. На раздутой шее охранника были видны венозные следы от удавки.

— Давай же! Давай! — умоляюще пробормотал я, беспорядочно стуча по всем кнопкам вызова лифтов.

К моему ужасу, в мой затылок мягко вжалось что-то холодное.

— Назови мне хоть одну причину, по которой я не стану расплескивать твои мозги по этим красивым дверям! — пробасил Фуз мне в ухо. — Какая-нибудь справка о том, что ты мой брат или отец, — тоже засчитана не будет!

— Болль! — выдохнул я, нервозно поднимая руки. — Этого одного слова достаточно, дуболом?! Позади нас трутни, болван! Надо срочно убираться отсюда! — И я осторожно попытался обернуться.

— Ни с места! — взревел Фуз и еще раз ткнул меня пистолетом. — Почему меня обвинили в пособничестве террористу и систематической краже печений?! Я всего один раз случайно чужое взял! И что ты сделал с директором Болль?!

— Я не террорист, головешка ты стоеросовая! — огрызнулся я, боясь пошевелиться. — Неужели ты не понимаешь?! Тебя — подставили! А меня подставляют еще с Филиппин! Это дело рук твоей начальницы-дьяволицы! Она…

— «Обернись, засланный кабачок!» — на ломанном русском приказал Фуз.

— «Казачок», а не «кабачок»! — раздраженно поправил я Фуза, подчиняясь. — Похоже, за эту твою тупость от тебя и решили избавиться! Где мой стронгилодон?!

Вид у Фуза был потрепанный: под левым глазом у него был кровоподтек, на жилетке не хватало пуговиц, а сам он нервно сжимал пистолет, нерешительно переводя его то на мое лицо, то на мою грудь. Весь его лоск словно сдулся и обветшал, оставив после себя лишь нечто первобытное и скотское, словно у мускулистой клячи на скотобойне.

Неожиданно из холла донеслись выстрелы и крики. В этот же момент позади меня тихо открылся лифт.

— Я задержал его! — радостно крикнул Фуз через плечо. — Я больше не буду сопротивляться! И печений тоже больше не возьму! Я просто не ожидал!.. Это какая-то ошибка! Я просто…

Край угольной жилетки Фуза внезапно взвихрился изорванными лоскутками, а сам Фуз охнул и схватился за бок. Я растерянно подхватил его и, бесстыдно им закрывшись, тяжело ввалился с ним в лифт. Из холла к нам бежали вооруженные люди. Трутней среди них не было.

— Так-так-так! Третий этаж! — И я суетливо нажал на кнопку с цифрой «три».

Двери лифта закрылись, скрыв нас от преследователей, и лифт, к моему удивлению, поехал не вниз, а вверх.

— Где стронгилодон, Тапиока?! — схватился я присевшего Фуза за грудки. — Где он, черт тебя задери?!

— Был уничтожен по личному распоряжению директора Болль, — отмахнулся Фуз, пытаясь поднять пистолет, на который я предусмотрительно наступил ногой.

— Да кто она такая? — опешил я. — Чего ей надо?! А Бен? Что стало с телом Бена? Где он?

— Тело Бена пока в нашем морге. Твоих родственников по материнской линии уже оповестили. Утром они его заберут. — И Фуз с подозрением пробасил: — А откуда ты, преступный элемент, знаешь, куда бежать?

— Сатана в арбузной юбке подсказал! — огрызнулся я.

Через мгновение двери лифта открылись, и я увидел заваленный строительным мусором обесточенный коридор. Я быстро швырнул пистолет Фуза в темноту и помог ему встать.

— Мулунгу! Да меня же за утрату табельного оружия уволят! — дубовато возмутился Фут.

— Тебя уже уволили! — устало напомнил я. — А заодно тебя взвесили, измерили и признали негодным к службе и существованию!

— Странно… Пока этаж не достроен, к нему не должно быть никакого доступа, — озадачился Фуз и, заблокировав дверь лифта, стал осматривать при его свете свой кровоточащий бок. — Защити меня, Мулунгу, и дай силу моему мваначама!

— Что еще за «мваначама»? — отрешенно поинтересовался я, изучая дыру в стене, из которой веяло сыростью, канализацией и почему-то грибами.

— Мое национальное копье! — с гордостью ответил Фуз и многозначительно показал на область своего паха.

— Слово-то какое противное… — скривился я, осторожно принюхиваясь к дыре. — Здесь можно будет выйти?

— Можно, если сумеешь пробежать около пяти километров по вонючей канализации — до того, как тебя поймают, — сказал Фуз, настороженно приближаясь ко мне. — Но я, как профессионал в ловле преступников и мячей, не могу позволить тебе уйти…

Я утомленно повернулся к Фузу:

— Это еще почему?

— Только задержав тебя, я смогу доказать, что я — невиновен! Мулунгу свидетель моей добродетели и моему низкокалорийному питанию! — И Фуз сжал крупные кулаки.

— Хм… Вот теперь ты почти не похож на дурака, — иронично заметил я. — Твоя бесноватая начальница ударила себя лицом об стол, а до этого отстегнула меня твоими же ключами! А потом она объявила нас с тобой врагами государства и стреляла рядом с моей головой — чтобы я бежал! Разве этого мало, чтобы понять, что она подставила и тебя, и меня?!

— Да, она такая, — глуповато улыбнулся Фуз.

— Ты… ты что, спал с ней? — растерянно уточнил я.

Фуз неожиданно вытянулся, преданно вытаращился перед собой и напрягся — да так, что из его простреленного бока ударила струйка крови.

— Никак нет! Я бы никогда не позволил себе такого с начальством! — раскатисто гаркнул он.

— Так, я не могу тут оставаться и на пару с тобой упиваться твоим маразмом, — подытожил я, собираясь шагнуть в дыру. — Я должен кое-что найти, чтобы понять, что вокруг происходит. Я… У меня есть долг чести перед умершим. Знаешь, что это?

— Это обещание, — понимающе кивнул Фуз. — Как не есть после шести.

— Да, блин, обещание! — нетерпеливо мотнул я головой. — Хочешь очистить свое имя и узнать причину всего этого — найди вместе со мной Козетту! У нее есть доказательства того, что на рейсе было одно существо, повинное в том, что происходило во время полета! Такие же твари были и здесь — в твоей малопонятной секретной конторке! Всё это явно покрывают на государственном уровне — в том числе и такие дуболомы, как ты! Ты ведь нашел контакты Козетты, не так ли?

— И что? — набычился Фуз. — Ты всё равно никуда не пойдешь — ни на волю, ни в прачечную, ни в…

Я закатил глаза и рассерженно ткнул Фуза указательным пальцем в рану. Фуз, сложившись пополам, с руганью упал на грязный пол.

— Сам меня вынудил! — обозленно сообщился я Фузу, начиная его обыскивать. — Значит, будешь теперь сам по себе!

В кармане его угольной жилетки я нашел вдвое сложенный листик с телефоном Козетты. Забросив листик в карман, я помог Фузу прислониться к стене. Фуз, тяжело дыша, открыл глаза и со свирепым выражением на лице попытался схватить меня за ногу.

— Тише-тише! — успокоил я его. — Лучше скажи: тебе есть где укрыться, пока я буду очищать свою репутацию, а заодно твою — сомнительную? Тебя ведь здесь запросто найдут и пристрелят! Это твоя Болль очень недвусмысленно выразилась о нашей с тобой судьбе.

Фуз дрожащей рукой показал медальон и с гордостью сказал:

— Это мой девиз — и в спорте, и в жизни! Означает пятиминутную готовность перед пятикилометровой пробежкой в пять утра. Так что сам со всем этим разберусь! По крайней мере, попробую… — И он мстительно пообещал: — А тобой я еще займусь, злоумышленник!

— Ага, не забудь секундантов захватить, — язвительно бросил я Фузу и подошел к дыре в стене. — Что ж, а вот и мои без пяти минут пять километров… Надо же придумать такое… — Я сделал несколько пробных шагов на месте. — Фхух… Ладно, вперед.

Спустя мгновение я уже сосредоточенно бежал по скользким каналам канализации, брезгливо огибая нечистоты и сточные воды, несшие мусор, смытый дождем. Морщась от вони, я мечтал только об одном — как можно скорее добраться до посвежевших улиц ночного Нью-Йорка.