© Оболенский И.В., 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2014

Иллюстрации в книге предоставлены автором

От автора

Историей Новодевичьего некрополя я начал заниматься, как теперь принято говорить, еще в прошлом веке, году в 1997-м. Жил неподалеку и часто захаживал на территорию Новодевичьего монастыря и расположенного по соседству знаменитого кладбища, собственно, именуемого по названию монастыря.

Сам Новодевичий был основан в 1524 году и до XX века все захоронения производились непосредственно возле монастырских храмов. К 1904 году места на территории монастыря уже не осталось. Тогда и было принято решение присоединить к Новодевичьему часть земли, на которой сегодня располагается «старая» часть кладбища. При том, что на заре прошлого века эта территория называлась «новой» — специально для устройства некрополя выравнивали крутой уклон с южной стороны монастырских стен, засыпали землей, делали дренаж, высаживали деревья.

Мне довелось застать еще тех работников, которые принимали участие в проводах легендарных личностей XX века. Когда я потом рассказывал о том, что мне удалось разузнать, неизменно видел интерес друзей. При этом сам себе порою, признаюсь, удивлялся: довольно неожиданная тема для изучения — кладбище.

В последние годы все чаще и чаще ко мне стали обращаться с просьбой показать Новодевичье. Летом 2013 года я решил попробовать провести авторские прогулки по некрополю. Тем более что количество информации, собранной за все эти годы, а также впечатления от встреч с великими, которые сегодня обрели свой последний приют на Новодевичьем, позволяли не столько провести экскурсию по дорожкам некрополя, сколько прочесть своего рода лекцию об истории XX столетия.

В первый же день количество желающих попасть на прогулки весьма впечатляло. А значит, мое решение было не таким уж диким, как могло показаться. Хотя фраза «Давайте встретимся на Новодевичьем» звучит, согласитесь, довольно своеобразно.

В первый же год слушателями стала не одна сотня человек. И каждый третий интересовался, есть ли у меня книга о Новодевичьем. Справедливый вопрос: не у всех ведь есть возможность присоединиться к нашим прогулкам. В итоге я и начал делать эти записи.

Работа заняла больше времени, чем я ожидал. Пришлось изучить какое-то невероятное количество документов, биографий, прочесть тома воспоминаний, восстановить в памяти детали встреч и бесед. При этом мне самому хотелось ответить себе на вопрос: почему нам столь интересно это кладбище. В конце концов, не памятниками же — на Новодевичьем от силы пара десятков шедевров, если судить с точки зрения искусства архитектуры.

Наверное, погост — та черта, над которой самое время говорить о жизни. Именно о ней, а вовсе не о смерти. Вспомнить самые яркие штрихи к биографии личности и творчества человека, интерес к которому не умирает. Несмотря на то, что самого героя уже нет.

Мне запомнились слова дочери великого грузинского художника Ладо Гудиашвили: «На земле осталось так мало настоящего, что мы хотим попытаться прикоснуться к тому великому, что сегодня скрыто под гранитом и мрамором».

Говорят: время — лучший судья, оно все рассудит. Новодевичье — тот самый зал суда. Лев Толстой говорил, что человека интересуют две темы — жизнь и смерть. Прогулка по Новодевичьему — своего рода P.S. к судьбе.

Рассказ о некрополе я буду вести так, как провожу свои прогулки. О ком-то мои рассказы будут подробны, о ком-то — нет. Но ведь так и бывает — возле одного надгробия хочется задержаться, на другое — просто обратить внимание, а мимо третьего прошагать мимо.

Да и невозможно рассказать обо всех — на Новодевичьем, занимающем более 7 гектаров, похоронено около 27 тысяч человек.

Игорь Оболенский

www.igorobolensky.com

* * *

Практически сразу возле входа на кладбище, справа, похоронен великий поэт, шансонье и киноактер Александр ВЕРТИНСКИЙ (1889–1957).

До декабря 2013 года его надгробие было в форме черного мраморного рояля. Александра Николаевича не стало 21 мая 1957 года в Ленинграде. Он давал шефский концерт в Доме ветеранов сцены, во время которого его то и дело просили спеть песню «Прощальный ужин». Вертинский пытался отказаться, шутил: «Есть на ночь вредно, зачем вам ужин». Но его все-таки уговорили, он спел свой «Прощальный ужин». А ночью его не стало.

Семья поэта и шансонье — жена Лидия Владимировна (1923–2013) и дочери, Анастасия и Марианна, оставались в Москве. В ту роковую ночь в их квартире на улице Горького зазвонил телефон. Трубку взяла Лидия Владимировна и услышала, что ее вызывает Ленинград. Такая в те годы была система — сначала телефонистка объявляла о междугороднем звонке, потом нужно было немного обождать, и лишь затем начинался сам разговор. Жена Вертинского обрадовалась, что звонок из Ленинграда, значит, сейчас с ней будет говорить муж. Вышедшая из своей комнаты маленькая Настя вдруг спросила у матери: «Это папа умер?» Конечно же мать тут же одернула дочь и сказала, чтобы та отправлялась обратно в постель. А потом Лидию Владимировну соединили с городом на Неве и она услышала, что муж тяжело заболел и ей надо срочно приехать в Ленинград. И вот уже там ей сообщили правду.

Для того чтобы доставить тело в Москву, требовалось поместить гроб в цинковый каркас. Необходимая процедура была выполнена, гроб доставили в столицу. Церемония прощания проходила в здании Театра эстрады, который раньше находился на площади Маяковского. После панихиды все отправились на Новодевичье кладбище. А цинковый каркас из-под гроба забросили на чердак театра.

Позднее в этом здании разместился молодой и невероятно популярный у москвичей театр «Современник», одной из первых актрис которого была дочь Вертинского Анастасия. Когда спустя годы здание сносили, то на чердаке обнаружили этот самый цинковый каркас. Выходило, что дочь великого актера все годы играла в театре фактически под гробом своего отца.

Накануне 125-летнего юбилея Вертинского Анастасия Александровна в одном из интервью признается, что, выходя в молодости на сцену «Современника», мысленного разговаривала с отцом. Все было не случайно…

Несколько лет назад я оказался в подмосковном поселке Кратово, на даче Вертинских. Меня пригласила старшая дочь артиста, Марианна Александровна. Вертинский имел довольно скромный маленький домик, как он сам говорил, за эту дачу его так обобрали, словно хотели рассчитаться за всю революцию. В тот раз я неожиданно для себя — ехал-то в гости к дочери Вертинского — познакомился с вдовой артиста, Лидией Владимировной. Это была нечаянная радость, так как Вертинская никогда не жаловала журналистов. А тут вдруг она неожиданно вышла из дома на поляну, где мы беседовали с Марианной Александровной, и тоже присоединилась к разговору.

Не забуду, как мы сидели под зарослями душистого жасмина, и Лидия Владимировна рассказывала о жизни с Вертинским. Конечно же говорили и о его неожиданном уходе. Вдова Вертинского вспоминала, как через несколько дней после смерти мужа ей приснился сон. В этом сне муж обратился к ней с просьбой прийти на вокзал и проводить его в Ленинград: «Запомни — пятый вагон». А когда Лидия Владимировна пришла на Новодевичье кладбище, чтобы получить пропуск, в пропуске было указано: 5 участок.

Она никогда больше не выходила замуж. Предложения руки и сердца, возможно, и были. Но, как говорила сама Лидия Владимировна, «кто еще сможет поцеловать по утрам руку»?

Вдова Вертинского успела встретить свой 90-й день рождения. Ее не стало 31 декабря 2013 года. Как мне рассказывала старшая дочь актрисы, Марианна Александровна, мама уже была в беспамятстве и лежала в клинике. В канун Нового года к ней пришли Марианна вместе со своей дочерью Дарьей. Поставили пластинку Вертинского. И аккурат на словах: «Сам Господь по белой лестнице поведет вас в светлый рай…» Лидия Владимировна отошла в мир иной.

Сегодня Вертинский и его Лила, или Пека, как он в письмах называл жену, снова вместе. На 5 участке Новодевичьего…

* * *

Практически напротив Вертинских похоронен Константин ЮДИН (1896–1957).

Лауреат Сталинской премии второй степени, Константин Константинович известен как режиссер популярных трогательных комедий «Девушка с характером» и «Сердца четырех», главные роли в которых исполнила звезда тех лет красавица Валентина Серова.

Лирические строки «Все стало вокруг голубым и зеленым…» в исполнении Серовой и сегодня часто звучат с телеэкранов — «Сердца четырех» то и дело повторяют по телевидению. При том что поначалу фильм был запрещен к показу и положен «на полку». Считалось, что в 1941 году, когда лента была закончена, стране требовались совсем другие фильмы. В итоге премьера картины состоялась только в 1945 году.

Свой последний фильм — «Борец и клоун» — о великих Анатолии Дурове и Иване Поддубном Юдин завершить не успел. Говорили, что во время репетиции его укусила пони. Болевой шок стал роковым для сердечника Юдина. Режиссеру был всего 61 год…

* * *

Следующим захоронением, на которое хотелось бы обратить внимание, направляясь на «старую» территорию Новодевичьего, является могила писателя и сценариста Юлиана Ляндерса. Правда, широкому зрителю и читателю этот мастер известен по своему псевдониму — Юлиан СЕМЕНОВ (1931–1995).

Псевдоним Юлиан Семенович взял по имени своего отца, Семена Ляндерса. Родитель будущего автора сценариев «ТАСС уполномочен заявить», «Противостояние» и других киноработ, служил в аппарате сталинского соратника Серго Орджоникидзе. Именно отцу Юлиан Семенович был обязан информацией о закулисье многих кремлевских дел.

Самым, пожалуй, известным произведением Юлиана Семенова является сценарий многосерийного фильма «Семнадцать мгновений весны».

Сценарист был мужем Екатерины Кончаловской, дочери писательницы Натальи Кончаловской. За памятником Семенову — могила его отца.

* * *

Ну а мы направляемся вдоль стены на территорию «старого» Новодевичьего. Поворачиваем направо — и мы на месте. Первое, что открывается нашему взору, — купола соборов древнего монастыря и окрашенные зеленой краской ворота, через которые, собственно, в 1904 году и был проход. Нынешнее «старое» Новодевичье в те годы было частью монастырской территории. Сегодня здесь располагаются четыре участка некрополя.

Начнем с участка номер один.

В считаные годы Новодевичье кладбище приобрело статус главного некрополя страны. Посему, когда стали разорять другие московские монастыри и кладбища (где-то их превращали в детские спецприемники, где-то на их месте строили автомобильные магистрали и жилые дома), именно сюда переносили прах людей, которых советское правительство считало достойными перезахоронения.

Так случилось в 1931 году с прахом Николая ГОГОЛЯ (1809–1852), перенесенного из Даниловского монастыря. Была создана специальная комиссия, члены которой присутствовали при вскрытии могилы великого писателя. Из уст в уста передавали, что крышка гроба была исцарапана изнутри, а голова покойного — повернута в сторону. И тут же, конечно, был сделан вывод — Гоголя закопали живым. Подобные слухи подогревались документальными свидетельствами современников Гоголя о том, что сам писатель, боявшийся летаргического сна, просил хоронить себя лишь при явных признаках разложения.

Правда, автор посмертной маски Гоголя говорил, что похоронить Николая Васильевича живым, даже в состоянии летаргического сна, было никак невозможно — он бы задохнулся, пока изготовлялась маска.

Но устрашающие слухи по Москве все равно ходили…

Среди членов писательской комиссии по перенесению праха Гоголя на Новодевичье нашлись и такие, кто решил взять что-то на память — кто косточку, кто даже сам череп. Лишь когда о произошедшем доложили Сталину, последовал жесткий приказ — немедленно все вернуть. Распоряжение исполнили все, кроме писателя Владимира Лидина, который использовал частицы ткани сюртука Гоголя для переплета прижизненного издания «Мертвых душ». Самого Лидина не стало в 1979 году, сегодня он похоронен рядом с Николаем Васильевичем.

Участие в перезахоронении Гоголя сам Лидин считал важной вехой своей биографии и оставил подробные воспоминания об этой церемонии. Среди прочего, он писал:

«Могилу Гоголя вскрывали почти целый день. Она оказалась на значительно большей глубине, чем обычные захоронения… Начав ее раскапывать, наткнулись на кирпичный склеп необычной прочности, но замурованного отверстия в нем не обнаружили; тогда стали раскапывать в поперечном направлении с таким расчетом, чтобы раскопка приходилась на восток. К вечеру был обнаружен боковой придел склепа, через который в основной склеп в свое время был вдвинут гроб. Работа по вскрытию склепа затянулась. Начались сумерки, когда могила была наконец вскрыта. Верхние доски гроба прогнили, но боковые с сохранившейся фольгой, металлическими углами, ручками и частично уцелевшим голубовато-лиловым позументом были целы. Черепа в гробу не оказалось. Правда, при начале вскрытия могилы, на малой глубине, значительно выше склепа с замурованным гробом, был обнаружен череп, но археологи признали его принадлежащим молодому человеку… А останки Гоголя начинались с шейных позвонков: весь остов скелета был заключен в хорошо сохранившийся сюртук табачного цвета; под сюртуком уцелело даже белье с костяными пуговицами; на ногах были башмаки на высоких каблуках, приблизительно 4–5 сантиметров, это дает основание предполагать, что Гоголь был невысокого роста. На следующее утро останки были перевезены на простой телеге, под дождем на кладбище Новодевичьего монастыря, где и преданы земле…»

Первоначально на могиле Гоголя был установлен солидный бюст писателя, на котором золотом было высечено: «Николаю Васильевичу Гоголю от правительства Советского Союза». Это очень впечатляло, учитывая год смерти Гоголя — 1852 — и упоминание правительства Советского Союза.

Автором бюста был Николай Томский, тот самый, который сделал и памятник, стоящий на Гоголевском бульваре. Первоначально Гоголевский бульвар, как известно, назывался Пречистенским. В 1924 году вся страна праздновала 115 лет со дня рождения Гоголя. Тогда же один из самых живописных бульваров столицы стал именоваться Гоголевским.

Лишь к 200-летию со дня рождения писателя на его могилу вернули голгофу с крестом — именно так исторически выглядело надгробие Гоголя на кладбище Даниловского монастыря.

* * *

Создатель памятника «от правительства Советского Союза» Николай ТОМСКИЙ (1900–1984), который также является автором монумента Гоголю на Гоголевском бульваре и бюста Сталину возле Кремлевской стены, сегодня тоже покоится на Новодевичьем.

* * *

Неподалеку от могилы Гоголя мы видим замершую в скорби фигуру молодого человека. Это могила одного из самых ярких режиссеров театра — Евгения ВАХТАНГОВА (1883–1922).

Свой легендарный спектакль «Принцесса Турандот» Вахтангов ставил уже смертельно больным. Из-за болей Евгений Багратионович не мог даже встать с дивана, у него был рак желудка. В невыносимых мучениях, гений создал один из самый жизнерадостных спектаклей мирового театрального репертуара.

* * *

На могильном камне на этой же аллее выбито несколько имен «Мессерер». Это семейное захоронение известной московской фамилии.

Рахиль МЕССЕРЕР (1902–1993) — популярная в свое время актриса немого кино, которую на афишах и в титрах обозначали, как «Ра Мессерер». Но в историю она вошла, на мой взгляд, прежде всего как сестра великого танцовщика Асафа Мессерера и мать прославленной балерины Майи Плисецкой.

На страницах своей книги «Я, Майя Плисецкая» балерина вспоминает: «Рахиль. Моя мать. Небольшого роста, круглолицая, пропорционально сложенная. С огромными карими глазами, маленьким носом-пуговкой. Черные, вороньего отлива волосы, всегда гладко расчесаны на прямой пробор и замысловатыми змейками заложены на затылке. Ноги прямые, с маленькой стопой, но не балетные. Было в ней что-то от древних персидских миниатюр. Потому, думаю, и приглашали ее сниматься в кино на роли узбекских женщин.

Снималась она в немых чувствительных фильмах недолго, четыре-пять лет, и сыграла с десяток ролей. В титрах фильмов ее величали Ра Мессерер. Жизнь намучила ее предостаточно. Она была и киноактрисой, и телефонисткой, и регистраторшей в поликлинике, и массовиком в самодеятельности. Модницей ее назвать было нельзя. Годами она носила одно и то же платье. Помню ее все летние месяцы в шифоновом голубом одеянии.

Был у нее и “пунктик”. Родственники. Родственники ближние и дальние. Все родственники должны жить дружно, помогать друг другу, танцевать друг с другом и даже, если придется, друг с другом петь. Бацилла эта запала в нее от того же деда, который приходил в неистовое умиление от совместных танцев Асафа и Суламифь. Моего отца, так же как и меня до дня сегодняшнего, эта родственникомания раздражала и раздражает.

А характер у мамы был мягкий и твердый, добрый и упрямый. Когда в тридцать восьмом году ее арестовали и требовали подписать, что муж шпион, изменник, диверсант, преступник, участник заговора против Сталина и прочее, и прочее, — она наотрез отказалась. Случай по тем временам героический. Ей дали восемь лет тюрьмы».

В итоге дочь Майю на воспитание взяла родная тетка, сестра матери, Суламифь Мессерер. Отношения будущей великой танцовщицы и тетки, заменившей ей на время мать, были весьма неоднозначны. Да что пускаться в объяснения, когда об этом написала сама Майя Михайловна:

«Суламифь. Мита сокращенно. Мои отношения с ней самые запутанные. И быть объективной потребуются усилия. Обещаю постараться…

У Миты я жила, когда мать посадили в тюрьму. И совершенно обожала ее. Не меньше, чем мать, иногда, казалось, даже больше. Но она, в расплату за добро, каждый день, каждый день больно унижала меня. И моя любовь мало-помалу стала уходить. Это она заставила меня разлюбить ее. Не сразу это удалось. А когда удалось, то навсегда.

Мита садистски жалила меня попреками. Ты ешь мой хлеб, ты спишь на моей постели, ты носишь мою одежду… Однажды, не вытерпев, совсем как чеховский Ванька Жуков, я написала матери в ссылку в Чимкент письмо. Запечатала его было уже. Мита почувствовала, что “перехватила”, и приласкала меня. Тут же я ей все простила и письмо порвала…»

* * *

Здесь же, на первом участке Новодевичьего, находится могила, побывать на которой своим долгом считает каждый. Речь идет о захоронении ЧЕХОВЫХ — Антона Павловича (1860–1904), его жены Ольги Леонардовны (1868–1959) и отца, Павла Егоровича (1825–1898).

Однажды, оказавшись на Сент Женевьев де Буа, знаменитом французском некрополе, где похоронен цвет российской культуры, оказавшийся в вынужденной эмиграции, мне в руки попалась книжечка со словами Бунина. Оказалось, Иван Алексеевич сам любил бродить по аллеям Новодевичьего, и считал, что страсть к прогулкам по кладбищу — это то, что помогает многое понять о жизни. Потом уже я узнал, что между могил Новодевичьего, тогда монастырского кладбища, любил гулять и Чехов. Тем более, что там был похоронен его отец Павел.

Антон Павлович прожил всего 44 года. Памятник на могиле Чехова, выполненный в форме белой часовенки, полностью соответствует росту писателя. Позднее рядом с могилой высадили вишни, в память о великом спектакле «Вишневый сад» по одноименной пьесе Чехова. Теперь захоронения вокруг могилы Чехова так и называют — МХАТовская аллея.

Спустя 55 лет рядом с Чеховым обрела свой последний приют и его вдова, Ольга Леонардовна Книппер-Чехова.

Знаменитый российский искусствовед Виталий Яковлевич Вульф, который занимался биографией Ольги Леонардовны, много рассказывал мне об этой удивительной женщине. В частности, о том, как состоялась премьера пьесы «Вишневый сад». Это случилось 17 января 1904 года, в день рождения Чехова. Ольга Леонардовна, конечно же, играла главную роль, Раневскую. И как говорила сама, это была ее не только любимая, но и родная роль, в которой она прощалась с молодостью. В этом был какой-то символ.

После премьеры Чехов отправился в Ялту, откуда вернулся в конце апреля. Потом наступило обострение болезни, и врачи посоветовали ему поехать в городок Баденвейлер, где могли лечиться больные с заболеваниями легких. В июне Антон Павлович и Ольга Леонардовна через Берлин отправились в путь, но в ночь с 1 на 2 июля Чехову стало хуже. Он впервые попросил позвать доктора, до этого не любил обращаться к помощи врачей. Когда врач прибыл, Чехов сел на постели и сказал по-немецки: «Их штербе» (я умираю).

Чехов сам был медиком и, конечно, прекрасно понимал, что с ним происходит. Доктор хотел как-то успокоить Чехова, даже попросил подать шампанского. Чехов взял бокал, с улыбкой посмотрел на Ольгу Леонардовну и сказал: «Да, давненько я не пил шампанского». Выпил весь бокал до конца, лег на кровать. И когда Ольга Леонардовна приблизилась к нему, он уже не дышал.

Тогда при Баденском дворе от Российской империи находился министр-резидент, им был Владимир Эйхлер. Благодаря ему тело Чехова без каких-то проблем доставили в Москву, даже предоставили вагон-холодильник, в котором обычно доставляли свежие устрицы. Пресса не преминула написать, что Чехов, который всю жизнь боролся с пошлостью, в итоге стал сам ее жертвой. Обвиняли Ольгу Леонардовну — как она могла допустить, что тело ее мужа доставили в вагоне из-под устриц.

Поезд с гробом великого писателя прибыл раньше расписания, и кондуктор ходил по перрону и спрашивал, кто встречает Чехова. Вместо тысяч почитателей прах гениального драматурга встретило лишь несколько репортеров. Вот что писала газета «Киевлянин»: «Еще до приезда поезда в Петербург на Варшавский вокзал журналисты столичных и провинциальных газет обратились к господину начальнику вокзала Пыменову с вопросом: “На какой перрон прибудет траурный вагон с гробом великого певца земли русской?” Начальник переспросил: “Чехов?” И ответил уже со знанием дела: — Да, кажется, — есть такой покойник. Впрочем, точно не знаю, ибо их у меня в поезде два”».

В Москве ситуация уже была совсем иной. Корреспондент газеты «Русская мысль» сообщал: «Венки были от целых городов, несколько сотен венков с траурными лентами. Многотысячная толпа жалобными голосами пела “Святый Боже”. Чехова несли на руках через всю Москву. Все балконы были заняты, и усеяны людьми окна домов. Процессия останавливалась у тех мест, которые были освящены именем Чехова, и там служили литии. Служили их у Тургеневской читальни, у осиротевшего Художественного театра, у памятника Пирогову…

У входа в Новодевичий монастырь стояли сотни людей. Похоже было, что это храмовый праздник. Своеобразным звоном монастырский колокол возвестил прибытие тела… Долго ждали речей, даже когда гроб был уже засыпан. Но передали, что покойным было выражено желание, чтоб над его могилой не было речей. Двое-трое ораторов из необозримо огромной толпы сказали заурядные слова, досадно нарушившие красноречивое молчание, которое было так уместно над свежей могилой грустного певца сумеречной эпохи».

Проводить Чехова собрался весь цвет отечественной литературы. Среди провожавших был писатель Александр Куприн, записавший потом в своем дневнике: «Среди моря венков, памятных лент и скорбных посвящений я разглядел надпись “На могилу такого писателя, как Ты, венок должен возложить каждый читатель”… Расходились с кладбища медленно, в молчании. Я подошел к матери Чехова и без слов поцеловал ее руку. И она сказала усталым, слабым голосом: «Вот горе-то у нас какое… Нет Антоши»».

Антона Павловича похоронили рядом с отцом. Были тысячные толпы, и, оказывается, даже братья Антона Павловича, которые приехали из Крыма в Москву специально на похороны, не могли подойти ко гробу. Когда катафалк подъехал на кладбище, были опасения, что будет так много людей, что толпа сметет ворота и кто-то пострадает в этой давке.

Памятник Чехову выполнен художником, архитектором Браиловским. Узоры решетки повторяют узоры, которые находятся на театральном занавесе Художественного театра. Их автор — Федор Шехтель, который создал для Художественного театра образ Чайки. И по сей день чайка является символом театра, украшает легендарный занавес.

Для Ольги Леонардовны смерть мужа стала ударом. Она долго продолжала писать письма Антону Павловичу, для нее он был жив. В этих письмах она рассказывает, как пытается жить без него, как он постоянно ей является, как она вспоминает его.

После смерти Чехова единственным смыслом жизни Ольги Леонардовны становится сцена. Детей у нее с Чеховым, увы, не было. По свидетельству биографа актрисы Виталия Вульфа, Книппер дважды была беременна, но оба раза теряла ребенка. Когда Книппер забеременела во второй раз, Чехов был счастлив, с нетерпением ждал, когда станет отцом «полунемца». Трагедия случилась в театре — рабочие сцены не закрыли люк, Ольга Леонардовна упала и…

Похоронив мужа, вдова продолжала служить в Художественном театре. Кстати, в 1904 году Ольга Леонардовна носила фамилию Книппер. А вторая часть фамилии появилась почти случайно.

После 1917 года часть труппы Художественного театра во главе с Василием Качаловым отправилась из переживавшей не лучшие времена Москвы — холодной, голодной, — в гастрольное турне на юг. Вместе с ними была и Ольга Леонардовна. На какое-то время они остановились в Харькове, а затем оказались в Грузии. Из Батуми на пароходе отправились за границу. Побывали в Болгарии и Югославии.

По рассказам Виталия Вульфа, в Загребе дела у труппы пошли очень плохо и кто-то посоветовал Качалову указать на афише, что в спектакле принимает участие вдова Чехова. Имя Антона Павловича должно было привлечь внимание. Качалов так и сделал, при том, что Ольга Леонардовна никогда не хотела особо подчеркивать, что она вдова Чехова, потому и на сцену выходила под своей фамилией — Книппер.

В тот раз она впервые вышла на сцену под двойной фамилией, и действительно, был большой успех. В театре Ольгу Леонардовну называли «Наша герцогиня». Вдова Чехова всегда прекрасно одевалась, одежду для нее шила Надежда Ламанова, модельер, которая обшивала всех первых дам, вначале — Российской империи, затем — советского государства.

В Москве Ольга Леонардовна жила в Глинищевском переулке, потом эта улица носила имя Немировича-Данченко. С 1938 года она поселилась в знаменитом театральном доме, где жили многие великие мхатовцы. Единственным человеком, с которым дружила вдова Чехова, была Марья Павловна, родная сестра Чехова. Ольга Леонардовна ездила к ней в Ялту, помогала с организацией музея Антона Павловича.

В 1940 году в Художественном театре была осуществлена новая постановка «Трех сестер», режиссером был Владимир Иванович Немирович-Данченко. Машу играла уже Алла Константиновна Тарасова. И это, конечно, было событием. Мария Иосифовна Кнебель вспоминала, как в антракте она увидела Ольгу Леонардовну, которая стояла в коридоре, прислонившись лбом к стене, плакала и говорила: «Все прошло, все прошло».

Последний раз Ольга Леонардовна переступила порог родного Художественного театра 22 октября 1958 года. В тот день на сцене МХАТа отмечали ее 90-летний юбилей. Ольга Леонардовна сидела в ложе, как вспоминали театралы, очень красивая. Несмотря на почтенный возраст, она сохраняла свою стать и оставалась женщиной, вызывавшей всеобщее восхищение. Играли сцену из «Трех сестер». Присутствовавшие потом рассказывали, что когда на сцене появилась Маша и должна была произнести фразу: «У Лукоморья дуб зеленый», Ольга Леонардовна неожиданно сама произнесла эту реплику прямо из своей ложи. Зал не ожидал и взорвался нескончаемой овацией…

На дипломе известного поэта Николая Добронравова стоит подпись Книппер-Чеховой. Николай Николаевич рассказывал, как однажды его попросили проводить Ольгу Леонардовну до дома. Они шли по московским переулкам, и Добронравов ругал себя, что не может осмелиться задать хоть один вопрос вдове Чехова и великой актрисе Художественного театра, а когда еще будет такая возможность, и будет ли. В итоге будущий автор великих песен «Как молоды мы были», «Надежда», «Нежность» и десятка других так и не посмел заговорить с Книппер-Чеховой. Возле своего дома Ольга Леонардовна поблагодарила юношу и скрылась в подъезде…

Книппер-Чехова умерла в 1959 году, на 91-м году жизни. Похоронили ее на Новодевичьем кладбище, рядом с мужем.

* * *

Сегодня практически вся труппа того, легендарного, МХАТа снова вместе — в том самом знаменитом вишневом саду Новодевичьего некрополя…

Рядом с могилой Чеховых похоронена семья одного из основателей Художественного театра — Владимир НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО (1858–1943) и его жена, Екатерина Николаевна (1858–1938).

Могильная плита самого Владимира Ивановича довольно скромна. Зато обращает на себя внимание чудный белый горельеф — изображение Екатерины Николаевны Немирович-Данченко, урожденной баронессы Корф. Это была красивая история любви. Да и сама Екатерина Николаевна была прекрасным человеком. Недаром Станиславский называл ее «заведующей душевной частью» Художественного театра.

Немирович на пять лет пережил свою жену. В его спальне в Глинищевском переулке висела точная копия горельефа Екатерины Николаевны.

Виталий Вульф рассказывал, что жена Немировича в советские годы старалась не афишировать, что она — баронесса Корф. Каково же было удивление труппы театра, когда на ее похороны был прислан красивый венок с траурной лентой: «Баронессе Корф от Иосифа Сталина».

Василий Иванович был председателем Комитета по присуждению Сталинских премий в области литературы и искусства. Актриса Любовь Орлова, с которой Немирович находился в дружеских отношениях, вспоминала, что когда решение о наградах было принято, но еще не объявлено официально, номинанты отправлялись в Глинищевский. Немирович, словно случайно, встречался с ними во время прогулки и, если решение было положительным, снимал перед лауреатом шляпу.

* * *

Здесь же, на первом участке Новодевичьего, похоронена народная артистка СССР Вера МАРЕЦКАЯ (1906–1978). Несмотря на три главные роли в знаковых для советского времени фильмах — «Член правительства», «Она защищает Родину», «Сельская учительница», — Вера Петровна считалась прежде всего театральной актрисой. Говорили, что первыми ролями на знаменитой некогда сцене театра имени Моссовета она была обязана непродолжительной семейной жизни с художественным руководителем театра Юрием Завадским. Но в первую очередь слава объяснялась, без сомнения, одаренностью Марецкой.

Одно время труппа театра имени Моссовета была богата тремя королевами — Фаиной Раневской, Любовью Орловой и Верой Марецкой. Неудивительно, что три гранд-дамы не являлись большими подругами. Случалось, что вслед друг за другом они играли главные роли в одном и том же спектакле, что тоже не способствовало установлению теплых отношений. Из уст в уста актеры передавали фразу Марецкой, произнесенную на похоронах Любови Орловой: «И тут она первая».

Вера Петровна была превосходной хозяйкой. Однажды она принимала у себя дома французского актера Жана Маре. Тот прилетел в Москву и признался дочери актрисы (Мария Троицкая переводила фильмы с участием Маре на русский), что хочет попробовать русскую кухню. Узнав об этом, Марецкая нажарила блинов и пригласила Маре в гости.

Последней работой Веры Петровны стал спектакль «Странная миссис Севидж», на который пыталась попасть вся театральная Москва.

* * *

На Новодевичьем покоится и Ирина ЛУНАЧАРСКАЯ (1918–1991), приемная дочь первого советского наркома просвещения. Ленин называл Луначарского «министром изящных искусств». Сам Анатолий Васильевич похоронен в Кремлевской стене. По словам президента Пушкинского музея Ирины Антоновой, именно Луначарский считается в мире самым уважаемым министром образования Советского Союза.

Судьба Ирины Анатольевны оказалась довольно трагичной. В 1991 году, когда поездки за границу все еще становились событием, она приехала в Лондон. Проезжая вместе с близкими мимо Вестминстерского аббатства, Луначарская сказала: «Теперь я понимаю, что фраза: “Увидеть Лондон и умереть” имеет смысл». В это мгновение в их автомобиль врезалась другая машина, и Ирина Луначарская погибла.

* * *

Рядом — скромный памятник одной из последних легенд Художественного театра — Софии ПИЛЯВСКОЙ (1911–2000).

Вдова первого президента России Наина Иосифовна Ельцина рассказывала мне, как однажды случайно встретила Пилявскую в одном из залов музея изобразительных искусств имени Пушкина. Наина Иосифовна подошла к ней и призналась, что никогда так близко не видела знаменитую актрису. София Станиславовна в ответ сказала, что тоже никогда так близко не видела жену президента. И спросила, не будет ли интересна для Наины Ельциной только что увидевшая свет книга ее мемуаров «Грустная жизнь». А услышав положительный ответ, обещала прислать ее.

Наина Иосифовна призналась, что начала читать воспоминания Пилявской и смогла оторваться от книги только под утро. Потом книгу с автографом Софии Станиславовны кто-то взял почитать, и она исчезла из домашней библиотеки.

Софья Станиславовна всю жизнь — с 1928 по 2000 год — прослужила в МХАТе им. Чехова. Хотя сама никогда не разделяла театры на «ефремовский» и «доронинский». Наверное, потому, что для нее Художественный театр мог быть, да и был, только один. Тот, который создали ее великие учителя — Константин Сергеевич Станиславский и Владимир Иванович Немирович-Данченко.

Первая встреча с Константином Сергеевичем состоялась, когда будущей актрисе было всего 9 лет. Пилявская вместе с матерью и старшим братом (отец, женившись на другой женщине, жил и работал в Кремле) делили квартиру с артистами Большого театра Александром Богдановичем и Марией Гуковой.

И вот однажды маленькую Соню удивило странное оживление, творившееся в их коммуналке. «Сегодня к нам придет очень важный дядя, — объяснила ей причину суматохи дочь Богдановича Таня. — Он самый главный в Художественном театре. Такой же, как Шаляпин в Большом».

На самом деле родители Тани переживали из-за того, что им нечем было угостить важного гостя. «И вот звонок, — много лет спустя напишет Софья Станиславовна в своих мемуарах. — Александр Владимирович (Богданович. — Прим. И.О.) открывает входную дверь, жена рядом, и из-за их спин возникает фигура гиганта в шубе, шапка в левой руке, и где-то очень высоко надо мной — серебряная голова и сияющее улыбкой прекрасное лицо. С гостя снимают шубу… и уводят в столовую. Мы выползаем из нашего укрытия (из большого шкафа, где Зося — так звали Пилявскую друзья — вместе с Таней любили прятаться от взрослых. — Прим. И.О.) и начинаем детально изучать шубу, шапку и огромные фетровые боты с отворотами. И тут я ставлю свою ногу в тряпочной самодельной туфле поперек этого бота… Так я впервые “соприкоснулась” с великим Станиславским».

Как оказалось, Константин Сергеевич приходил приглашать соседку Пилявских преподавать в своей оперной студии. Та согласилась, благодаря чему Зося вместе с подругой получила возможность бывать в знаменитом особняке Станиславского в Леонтьевском переулке, где Ка. Эс. — так между собой называли великого режиссера актеры и студенты — проводил репетиции.

Через несколько лет, в 1937 году, Станиславский сыграет решающую роль в судьбе молодой артистки Пилявской. Попросту говоря, он спасет ей жизнь. Но все это произойдет позже.

А пока Зося решает посвятить себя театру. По окончании школы (учеба в которой, надо заметить, далась ей с большим трудом) она отправляется на прослушивание к Зинаиде Сергеевне Соколовой, родной сестре К. С. И слышит от нее страшные слова: «Милая барышня. Должна вас огорчить. На русской сцене вам вряд ли удастся быть».

Виной всему был сильный польский акцент, с которым говорила Пилявская. Ее, кстати, и крестили в Польше, дав, как и положено в католических семьях, три имени — София-Аделаида-Антуанетта. По-русски девочка общалась только с друзьями, дома же — только по-польски. Ее мать до конца своих дней думала на этом языке и каждый раз, узнав о неприятностях дочери, восклицала: «Децко мое, Матка Боска!» Поэтому саму девушку акцент совершенно не смущал. Объявив сестре Станиславского, что читать будет басню Крылова «Ворона и Лисица», она вышла на середину комнаты и начала: «Ворроне где-то Бок посуау…»

«Приговор» актрисы, разумеется, расстроил Соню. Но надо было знать ее характер, чтобы предположить, что она откажется от мечты о сцене. Решимость и своеволие начали проявляться у нее с самого детства. В три года, когда мать, накрутив волосы дочери на папильотки, вышла из комнаты, Зося взяла со стола ножницы и срезала ненавистные бумажки вместе с волосами. А в тринадцать, узнав о решении матери перевести ее из обычной гимназии в польскую, девочка «впала в спячку» и разыгрывала летаргический сон, пока та не оставила свою идею…

Вволю наплакавшись после неудачного экзамена, Соня обратилась за помощью к князю Волконскому, известному логопеду. И уже через год, вновь представ перед Зинаидой Сергеевной, была зачислена в Студию Художественного театра. Театра, который стал ее судьбой.

Здесь она познакомилась со своим будущим мужем, актером Николаем Дорохиным. Будучи только-только представленным Соне, Дорохин останавливал каждого, кто проходил мимо, и, указывая на нее, говорил: «Знакомься, моя жена».

Вскоре они действительно поженились. Какое-то время о браке знала лишь мать Зоси. От отца замужество дочери скрывали.

Он так и не успел познакомиться с зятем. Узнав о том, что Соня вышла замуж, Станислав Станиславович в один из выходных с женой и дочерью пришел в гости в новую отдельную квартиру, которую молодожены только-только получили. К сожалению, Дорохин в ту субботу находился на съемках, и знакомство перенесли на понедельник.

Однако в понедельник отец не позвонил. Приехав на следующий день в его квартиру — после Кремля Станислав Станиславович с новой семьей жил в четырехкомнатной квартире в Доме на набережной, — Пилявская увидела лишь опечатанную дверь кабинета. «Десять лет без права переписки» — таков был официальный ответ властей, истинный смысл которого стал понятен лишь в наши дни.

О судьбе отца Софья Станиславовна узнала только полвека спустя: несколько дней его с другими арестантами в закрытом товарном вагоне возили вокруг Москвы, создавая видимость отправки на Север. А потом, доставив на Лубянку и не добившись нужных показаний, расстреляли.

В театре Пилявской приказали написать заявление об уходе по собственному желанию. «Это все, что мы можем для вас сделать», — сказал ей директор. Однако Станиславский отказался завизировать заявление актрисы, тем самым оградив ее от неизбежных репрессий. В честь очередного юбилея МХАТа она даже получила звание заслуженной артистки, что было почти невозможным для «дочери врага народа».

«И это после того, как я фактически предала Станиславского, — рассказывала в конце жизни Пилявская корреспонденту “Театральной жизни”. — Это, поверьте, печальная история. Больного Константина Сергеевича фактически изолировали его приближенные. К нему не допускали даже “стариков”. А он, феноменальный выдумщик, убедил себя, что его покинули лучшие друзья и ученики. “Меня предали, — говорил он мне. — Но вы? Почему вы не используете мой опыт? Я же могу помочь вам. Почему вы не приходите ко мне учиться? Дайте мне слово, что вы придете ко мне”. Я дала слово и, конечно, не сдержала обещания». Актриса до конца дней переживала из-за своего, как ей казалось, предательства.

Пилявская считалась одной из самых красивых актрис нашего театра и кино. Говорили, что в нее был влюблен Сергей Лапин, всесильный руководитель Гостелерадио. Как мне рассказывал актер и режиссер Михаил Козаков, когда у его фильма «Покровские ворота» возникли проблемы с выходом на экраны, то именно София Станиславовна сумела разрешить все проблемы, позвонив Лапину.

Жизнь Софьи Станиславовны, несмотря на видимость благополучия — высокие награды, звания, роли, — счастливой никак не назовешь. Потеряв мужа (Николай ДОРОХИН (1905–1953) умер, едва переступив порог квартиры Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой, за несколько минут до наступления 1954 г., ему было 48 лет), а через несколько лет и мать, она жила лишь театром и Школой-студией, в которой начала преподавать сразу после смерти мужа.

Друзей с каждым годом оставалось все меньше и меньше. Ушли Иван МОСКВИН (1874–1946), Василий КАЧАЛОВ (1875–1948), Ольга Леонардовна, дружбой с которой актриса очень гордилась (вдова Чехова незадолго до смерти именно ей поручила постирать смертную рубаху Антона Павловича). Теперь София Станиславовна приходила навещать их на Новодевичье.

В конце жизни Пилявская осталась совсем одна. Наверное, только тогда ей стала понятна излюбленная фраза Книппер-Чеховой, часто повторяемая ею в последние годы: «Мне стыдно жить. Все ушли, одна я для чего-то живу…»

* * *

Рядом с могилой Чехова — небольшая белая мраморная доска в кладбищенской стене. На ней выбито три слова — «О. М. БРИК». На нее обратит внимание лишь самый внимательный посетитель некрополя. Меж тем судьба этого человека достойна рассказа.

Здесь покоится прах Осипа БРИКА (1888–1945), многолетнего спутника жизни главной музы великого Маяковского — Лили Брик. Удивительно, но Лиля Юрьевна, несмотря на два официальных замужества, которые последовали за разводом с Бриком, сохранила фамилию своей самой большой любви.

Роль Брика в судьбе Маяковского трудно переоценить. Именно Осип Максимович стал первым издателем Маяковского, опубликовав «Облако в штанах» и «Флейта-позвоночник». В момент самоубийства поэта Осип вместе с Лилей находился за границей. Потом его не раз будут обвинять в сотрудничестве с органами. Со двери своей квартиры Брику придется срывать листовки: «Здесь живет не Брик — исследователь стиха, здесь живет Брик — следователь ЧК».

Осипа Брика не стало в 1945 году — он пришел домой, нажал на кнопку звонка, а когда дверь открылась, Брик был уже мертв. Тогда же Лиля Юрьевна произнесла фразу, которая обидела многих почитателей Маяковского. Она сказала: «Когда застрелился Маяковский — умер Маяковский, когда умер Брик — умерла я».

Удивительно, но для Лили Брик, человека неверующего, было очень важным, чтобы Осипа Максимовича похоронили именно в монастырской стене. И так оно и случилось.

Сама Лиля Юрьевна для себя выберет иное. После добровольного ухода из жизни прах легендарной женщины, согласно ее собственной воле, будет развеян в поле над Звенигородом. А имя Брик еще прозвучит во время нашей прогулки по Новодевичьему.

* * *

Каждое надгробие Новодевичьего — закладка в книге судеб, которая каждый раз открывает новые, подчас неизвестные, страницы. Странное имя КАЗАРОЗА на серой мраморной стеле невольно обращает на себя внимание. А какая история скрыта за этим псевдонимом, какая судьба!

Белла КАЗАРОЗА Волкова (1893–1929) была известной в первой четверти прошлого века актрисой и певицей. Ее первым мужем стал художник Александр Яковлев, от которого она родила сына. После революции Яковлев уехал за границу, где работал с мсье Ситроеном, владельцем легендарного автомобильного концерна. Наладив жизнь в Париже, художник выписал во Францию свою родню, включая племянницу Татьяну, которой суждено было стать парижской любовью и музой Маяковского. Казароза уезжать отказалась, оставшись с сыном в новой России. Через год мальчик умер от голода.

Белла с трудом переживает эту трагедию, словно нарочно, стараясь каждый день выходить на сцену, выступает по городам и весям. Однажды ее арестовали за необычный псевдоним — большевики решили, что под этим именем обязательно скрывается или преступник, или шпион. К счастью, все обошлось, отпустили.

А между тем Казароза — это объединенные в одну фамилию два испанских слова — «дом» (каса) и «розовый» (роса). Этот псевдоним придумал для нее поэт Михаил Кузьмин. Он писал: «Почти не женщина, а существо. Для женщины слишком маленький рост («всегда пятнадцать лет») при исключительной пропорциональности сложения, слишком неосознанная печаль в огромных глазах, слишком непробужденная чувственность толстых губ. Казалось, ее смугловатая кожа была изнутри освещена каким-то розовым огнем. Casa rosa. Когда я давал ей это название, я думал, что по-испански это значит “розовый дом”».

Вторым избранником Казарозы стал Николай ВОЛКОВ (1894–1965). Талантливый литератор, Волков написал книгу о своем друге и земляке, режиссере Всеволоде Мейерхольде. Биография была опубликована в 1929 году, при жизни Всеволода Эмильевича.

Личная жизнь Беллы и Николая тоже не сложилась. Волковым увлеклась вдова Чехова. Ольга Леонардовна была старше на 30 лет: Волкову 30, ей — 60. Об этой связи говорила вся Москва. До этого в театральных кругах с удовольствием судачили о романе Волкова с Зинаидой Райх, женой Мейерхольда. Потом, когда в жизни Волкова возникнет Книппер-Чехова, Райх будет называть их «волк и волчица», а наивную Казарозу — «козочкой».

В конце концов Казароза не выдержала унижений и… покончила с собой.

А отношения Волкова с вдовой Чехова продолжались еще несколько лет. Сохранилось письмо Зинаиды Райх: «Дорогой Николай Дмитриевич! (Волков. — Прим. И.О.) Направляю Вам билеты на завтра для Вас и Ольги Леонардовны. Передайте ей его и будьте ее „чичероне“ в этот вечер, в общем, завидую ей — так и передайте, что Вы любите часто быть ее „чичероне“. Ко мне прошу зайти после 3 и 4 действия в первые два антракта. Невменяема и зла. Привет дружеский. Зинаида Райх. 26/III — 34 г.»

Николай Волков женился лишь после войны, взяв в жены актрису Малого театра Дарью Зеркалову.

Так совпало, что сегодня все участники этого любовного треугольника — Казароза, Книппер-Чехова и Волков — обрели свой последний приют рядом друг с другом…

* * *

А мы тем временем продолжаем идти по МХАТовской аллее. Бесспорно, одно из главных захоронений на ней — это белоснежное надгробие Константина СТАНИСЛАВСКОГО (1863–1938).

Как известно, Станиславский — это псевдоним, который сын известного промышленника Сергея Алексеева выбрал, чтобы «безнаказанно» играть на сцене. Обман раскрылся, когда отец купил билеты в театр, чтобы посмотреть на некоего Станиславского, о гениальной игре которого говорила вся Москва. Что испытал Сергей Владимирович, когда занавес открылся и на сцену вышел его родной сын и, как он думал, продолжатель семейного дела, остается только догадываться.

Но судьба будущего создателя Художественного театра была решена, ни о каком занятии предпринимательством конечно же не могли идти и речи. При том, что фамилия Станиславский так до конца и осталась лишь псевдонимом. На дощечке, висящей на двери в кабинет Константина Сергеевича, было написано: «Константин Алексеев».

Под настоящей фамилией мужа жила и его супруга, актриса Художественного театра Мария ЛИЛИНА (1866–1943). В доме-музее Станиславского в Леонтьевском переулке в комнате Марии Петровны бережно хранится носовой платок с вышитой монограммой «М.А.» — «Мария Алексеева». А своим псевдонимом актриса была обязана названию цветка, на который, по мнению друзей, была похожа.

В одной могиле с родителями похоронены и их дети — сын Игорь и дочь Кира.

Кира Константиновна (1891–1977) несколько лет была женой великого художника Роберта Фалька. И когда Фальку задавали вопрос о том, каково это — жить с дочерью Станиславского, он всегда отвечал: «Прекрасно! Я ведь и женился по любви к тестю».

Добрая знакомая Фалька Вера Ивановна Прохорова рассказывала мне: «Константин Сергеевич тоже очень любил своего зятя. А вот супруга Станиславского Мария Петровна Лилина относилась к Фальку весьма прохладно.

Роберт Рафаилович рассказывал об одном эпизоде, который иллюстрировал взаимоотношения внутри семейства.

На одном из ужинов в доме Станиславского было много гостей. Фальк сидел за столом рядом с Константином Сергеевичем и напротив Марии Петровны. Так получилось, что, задумавшись о чем-то, Роберт Рафаилович локтем задел бокал с красным вином, стоявшим перед ним, и опрокинул его на белоснежную скатерть.

Все сделали вид, что ничего не заметили. Официанты мгновенно сменили скатерть, а перед Фальком поставили новый бокал. Но и его постигла та же участь. Буквально через пять минут художник снова опрокинул посуду.

На сей раз Станиславский улыбнулся неловкости зятя, а Лилина одарила его строгим взглядом. А официанты снова постелили чистую скатерть и снова поставили новый бокал. Но прошло всего несколько мгновений, как Фальк, потянувшись к какому-то блюду, вновь опрокинул бокал с вином. Станиславский уже не мог сдержаться от хохота, а лицо Лилиной от негодования пошло красными пятнами.

Фальк, который был человеком абсолютно лишенным какой бы то ни было практичности, в конце концов ушел из семьи Станиславского. Но не из-за своей неловкости за столом, разумеется.

А отношения с Константином Сергеевичем, бывшим, напротив, несмотря на всю свою безусловную гениальность, весьма земным человеком, у него сохранились до самой смерти Станиславского…»

Кира Константиновна тоже стала художницей, в кабинете ее великого отца на самом видном месте висит натюрморт ее работы.

* * *

На одной площадке со Станиславским в 2000 году похоронили народного артиста СССР Олега ЕФРЕМОВА (1927–2000). То, что многолетний художественный руководитель МХАТ (Ефремов руководил театром тридцать лет, с 1970 года) обрел свой последний приют подле самого основателя Художественного театра, было знаком особого уважения и признания заслуг Олега Николаевича.

В последние годы Ефремов тяжело болел. 24 мая 2000 года у Михаила Ефремова, сына великого актера и режиссера, остановились часы. Как оказалось, аккурат в то мгновение, когда остановилось сердце его отца.

* * *

А вот и могила Михаила Афанасьевича (1891–1940) и Елены Сергеевны (1893–1970) БУЛГАКОВЫХ.

Судьба Михаила Булгакова известна, пожалуй, каждому. Роман «Мастер и Маргарита» — тот памятник, который Михаил Афанасьевич возвел себе на века. Ну а Елена Сергеевна — имя и отчество, ставшее синонимом идеальной писательской жены. Кажется, что Булгаковы разве только родились не в один день, а уж всю-то жизнь точно провели рядом друг с другом. На самом деле их брак продолжался всего восемь лет.

О Елене Сергеевне мне много рассказывала героиня моей книги «Четыре друга на фоне столетия» Вера Ивановна Прохорова, которая была хорошо знакома со вдовой писателя.

Вера Ивановна вспоминала: «Когда Булгаковы только стали жить вместе, Михаил Афанасьевич взял с Елены Сергеевны слово, что умрет у нее на руках. Елена Сергеевна вспоминала, что Булгаков вообще довольно часто говорил о своей смерти. Но делал это так весело и непринужденно, что никто не воспринимал его слова всерьез. Все только смеялись. И она тоже, услышав просьбу мужа, кивнула — конечно же он умрет у нее на руках. И именно так оно и вышло. Умер Михаил Афанасьевич, держа в ладонях руку Елены Сергеевны. Она вспоминала, что Булгаков был уже мертв, а его рука какое-то время еще сохраняла тепло.

На могиле Булгакова лежит небольшой камень. Когда Елена Сергеевна только стала искать надгробие для памятника мужу, ей сказали, что ничем помочь не могут. Но если она хочет, то может посмотреть старые надгробные камни. Тогда в Москве вовсю шло перезахоронение. Несколько могил из Даниловского монастыря перенесли на Новодевичье кладбище. Установили новые памятники, а старые выбросили.

Елене Сергеевне понравился один камень. Ей позволили его установить на могиле Булгакова. А потом оказалось, что тот камень прежде лежал на могиле Николая Гоголя, которому поставили новый памятник с нелепой надписью «От правительства Советского Союза». А Николай Васильевич был самым любимым писателем Булгакова. Получается, сбылось предсмертное желание Булгакова, обращенное к Гоголю: «Учитель, укрой меня своей чугунной шинелью».

Михаил Афанасьевич скончался 10 марта 40 года в 16–39. Именно в это время Елена Сергеевна сделала такую запись в своем дневнике: «Миша умер». А брату Михаила Афанасьевича она писала: «Он умирал так же мужественно, как и жил. Вы очень верно сказали о том, что не всякий выбрал бы такой путь. Он мог бы, со своим невероятным талантом, жить абсолютно легкой жизнью, заслужить общее признание. Пользоваться всеми благами жизни. Но он был настоящий художник — правдивый, честный. Писать он мог только о том, что знал, во что верил. Уважение к нему всех знавших его или хотя бы только его творчество — безмерно. Для многих он был совестью. Утрата его для каждого, кто соприкасался с ним, — невозвратима».

Последними словами Булгакова, как Елена Сергеевна рассказывала Вере Прохоровой, были — «Господи, прости. Господи, прими». А перед этим он отдал Елене Сергеевне рукопись «Мастер и Маргарита», которую доверил опубликовать. В 1966 году рукопись увидела свет, она была опубликована в журнале «Москва». Случилось это исключительно благодаря Елене Сергеевне, которая выполнила данное Булгакову слово.

Рассказывали, что в том же году из Ленинграда приезжал журналист Владимир Невельской. Он приехал специально для того, чтобы отправиться на могилу Булгакова. Оказавшись на Новодевичьем, мужчина отыскал памятник Михаилу Афанасьевичу и увидел, что там нет ни одного цветка. Тут же вернулся ко входу, где находился цветочный киоск, купил букет, вернулся к могиле и возложил букет. И тогда к нему подошла женщина, которая все это время стояла неподалеку. Это была Елена Сергеевна, ожидавшая первого человека, который придет на могилу ее мужа после опубликования «Мастера и Маргариты». Человек, который принесет цветы Булгакову, должен был получить половину причитавшегося гонорара. Говорили, что так оно и случилось, и Невельской купил себе на полученные деньги катер и назвал его «Михаил Булгаков».

Елена Сергеевна пережила мужа на тридцать лет. Вера Прохорова рассказывала мне, как 15 мая — в день рождения Михаила Афанасьевича — они ходили с Булгаковой на улицу Фурманова к дому, где жили Булгаковы, поднимались по лестнице до их квартиры. Тогда вдова писателя рассказала о пророчестве Булгакова о том, что его гроб стукнут о стену, когда станут спускать по лестнице…

Незадолго перед смертью Елене Сергеевне Булгаковой нанес визит один итальянский издатель, сказавший: «Госпожа Булгакова, вы представляете, как много потеряли, опубликовав произведение “Мастер и Маргарита” в Советском Союзе? Нужно было сначала позволить напечатать это у нас, вы стали бы миллионершей. А потом уже печатали бы в Союзе». На что Елена Сергеевна ответила: «Нет, это вы не понимаете, как много я приобрела. Потому что теперь, когда встречусь с Мишей, я смогу честно посмотреть ему в глаза».

* * *

Мраморное надгробие семьи Дорлиак. Бывшая фрейлина императрицы Ксения Николаевна (1881–1945) после 1917 года преподавала в московской консерватории. И вошла в историю, главным образом, как мать народной артистки СССР Нины ДОРЛИАК (1908–1998).

Сама Нина Львовна говорила, что никогда не обладала каким-то выдающимся голосом, и карьерой обязана исключительно своей матери, которая «вытянула из нее все, что смогла».

Нина Дорлиак на один год пережила Святослава Рихтера, гражданской женой которого ее многие считают. На самом деле никакие отношения, кроме партнерско-соседских (они жили на одной лестничной площадке), Дорлиак и Рихтера не связывали. Они и похоронены на разных участках Новодевичьего.

Нина Львовна выбрала местом для захоронения Рихтера центральную аллею, «чтобы все видели», как говорила она. А сама пожелала быть похороненной вместе с матерью и братом Дмитрием, актером театра имени Вахтангова, чьего сына взяла на воспитание.

Обо всем этом я подробно пишу в своей книге «Четыре друга на фоне столетия». Мне посчастливилось записать воспоминания Веры Ивановны Прохоровой, чье имя я уже упоминал на этих страницах. Вера Прохорова была ближайшей подругой Святослава Рихтера. И не понаслышке знала об отношениях Рихтера и Дорлиак.

Вера Ивановна рассказывала: «Союз с Ниной Львовной не стал для Рихтера выходом из постигшего его несчастья после предательства матери. Даже по словам подруг Дорлиак, она была человеком глубоко подозрительным, болезненно относящимся к жизни.

Она была значительно старше Рихтера. Они с Рихтером до конца дней говорили друг с другом на “вы”.

Нина обожала, причем болезненно, только своего брата и племянника Митюлю. Этот Митюля был ее главной болью. Она переживала, что тот неудачный актер. “Слава, вам повезло, — говорила она Рихтеру. — А вот мальчик бедный, ему не повезло”.

Светик рассказывал мне, как после удачного концерта, который он дал, к нему явился этот самый Митюля и заявил: “Вы — бездарность! Думаете, это очень сложно? — и забарабанил пальцами по столу. — А я, — продолжал он, — последний Дорлиак!”

Я спросила, не был ли тот пьян (эта пагубная страсть сгубила отца Мити и передалась по наследству и ему). “То-то и оно, что в этот раз он был абсолютно трезв, — ответил Рихтер. — На что я ему медленно ответил: „Волга впадает в Каспийское море. Вы — последний Дорлиак, а я — полная бездарность. Все правильно, Волга впадает в Каспийское море“».

Как они познакомились с Ниной Львовной? Это была заслуга матери Дорлиак. Та преподавала в консерватории и однажды подошла к Славе с просьбой сделать «ансамбль с Ниной».

На тот момент Рихтер уже начал выступать, Нина тоже пела со сцены какие-то шлягеры. Но голоса особого у нее никогда не было. Нина сама мне говорила: «Мама сделала чудеса с моим голосом, она вытащила из меня все, что можно». При этом, конечно, нельзя у нее отнять того, что она была художественно образована. И в итоге Рихтеру стало интересно с ней играть. Помню, они поехали в Тбилиси и имели там успех.

И потом Дорлиак решила, что со Святославом стоит иметь дело.

Все деньги были в ее руках. Она говорила, что Слава ничего в финансах не понимает. И если он потом хотел кому-то помочь, например Елене Сергеевне Булгаковой, у которой было тяжелое положение, то был вынужден занимать…

Я на Нину смотрела снизу вверх, она же была намного старше Славы. Она казалась нам сказочной принцессой, не от мира сего, нежная, хрупкая, косы вокруг головы.

А меня часто принимали за сестру Славы, я ходила за него в филармонию карточки получать. И мне там стали говорить: «Вы плохо за братом смотрите, на него Дорлиак нацелилась». Я отвечала: «Бог с вами, она из другого мира». Абсолютно не верила. И мои подруги тоже не верили. Когда вам 20 лет, а женщине 30, она для вас человек из другого мира.

Со мной она была мила. А потом…

Как-то я поговорила с Мариной Тимофеевной, которая руководила концертным отделом. Спросила у нее, что за разговоры ходят о Нине и Славе, ведь она же старше. «Вера, вы очень ошибаетесь. Дорлиак — железный человек, и если она нацелилась, так и будет», — сказала мне эта мудрая женщина.

Но и самой Нине Львовне доставалось от Митюли. Уже когда она была смертельно больна раком, он ударил ее так, что Нина упала с кровати и сломала ребро. Но все равно продолжала слепо обожать племянника. А тот не то что не чувствовал за собой вины, а даже не хотел заходить в ее комнату. И тогда ученица Нины Львовны придумала выход: она подозвала Митюлю, вручила ему джинсы и сказала, что это от Нины Львовны и, может быть, он зайдет и покажет ей, как хорошо на нем сидит подарок. Только тогда Митюля соизволил войти в комнату к умирающей тетке. И Нина, как рассказывала мне ее ученица, уже находясь на пороге смерти, расцвела и сделала вид, что прекрасно себя чувствует.

Перед смертью Рихтер сказал мне, что самое страшное в его жизни — это Кондратьев и Нина Львовна.

Ее имя он назвал не с точки зрения, что она зло. А скорее из-за полной несовместимости понимания жизненных ценностей.

Есть такое выражение на английском, которое очень точно характеризует Светика и Нину:

(Он был рожден для радостей, а она для нескончаемой ночи.)»

* * *

На старой территории Новодевичьего похоронена и первая народная артистка России — Мария ЕРМОЛОВА (1853–1928).

Влас Дорошевич писал: «В Москве в то время можно было сомневаться в существовании Бога. Но сомневаться в том, что Ермолова: — Вчера была хороша, как всегда, или: — Хороша, как никогда, в этом сомневаться в Москве было нельзя».

Высшее звание Советской республики бывшая заслуженная артистка Императорских театров получила в 1920 году. А спустя четыре года удостоилась звания Героя Труда. Невероятная судьба.

До последнего дня Мария Николаевна жила в собственном особняке на Тверском бульваре. В последние годы ей часто становилось грустно, она удивлялась, почему в Москве всегда такая плохая погода, почему так редко бывает солнце. И специально для нее в спальне установили витражи, благодаря которым создавалась иллюзия, что даже в пасмурный день в комнате бывали солнечные блики. Эти витражи сохранились и по сей день, их можно легко увидеть, проходя по бульвару мимо особняка Ермоловой.

Ее похоронили на кладбище во Владыкино, а спустя годы перенесли прах на Новодевичье.

* * *

В одной могиле с великой актрисой похоронена ее компаньонка Татьяна ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК (1874–1952).

В своих мемуарах она писала о доме Ермоловой: «М.Н. жила в своем доме на Тверском бульваре, двухэтажном белом особняке, старинном, бывшем когда-то масонской ложей, в которой, может быть, бывал Пьер Безухов… В ее кабинете почему-то от того времени сохранились в окнах розовые стекла, единственные во всей Москве: и не я одна, а вся московская молодежь, проезжая или проходя мимо этих розовых окон, смотрела на них с благоговением, как верующий на скинию со святыней».

Правнучка знаменитого Михаила Щепкина, чье имя сегодня носит театральное училище Малого театра, Татьяна Львовна вошла в историю, как блистательный переводчик. «Сирано де Бержерак» Ростана до сих пор идет в ее переводе. А кроме этого, Щепкина-Куперник была близкой подругой Чехова. Именно она в 1895 году сумела помирить двух бывших некогда друзей, ставших врагами.

* * *

Я говорю про Антона Чехова и Исаака ЛЕВИТАНА (1860–1900), чья могила находится аккурат напротив.

Причиной ссоры стал рассказ «Попрыгунья», в котором Чехов вывел образ эгоистичного и хитрого художника Рябовского. В нем легко угадывался Левитан. Бывшие друзья едва не вызвали друг друга на дуэль, и если бы не подстроенная Щепкиной-Куперник встреча в Мелихово, неизвестно, чем бы могла закончиться сия ссора.

Впрочем, отношения двух гениев всегда были неровными. Когда Левитан отказывался принимать участие в развлечениях, придуманных Чеховым, и предпочитал провести время за работой, Антон Павлович писал шутливые объявления: «Торговля скороспелыми картинами ковенского купца Исаака сына Левитанова». В ответ Левитан писал собственную рекламу: «Доктор Чехов принимает заказы от любого плохого журнала. Исполнение аккуратное и быстрое. В день по штуке».

А ведь было время, когда Чехов и Левитан и вовсе могли породниться. Исаак Ильич был влюблен в родную сестру писателя, Марию Павловну. Но когда Левитан сделал ей предложение, Чехов не позволил случиться этому браку.

Мария Павловна умерла в 1957 году. Однажды в Ялте мне довелось повстречаться с дамой, которая была знакома с ней. Моя новая знакомая рассказала, что в конце жизни Мария Павловна говорила ей: «Антон был великий писатель, но не был великим братом. Потому что он не дал состояться моему счастью». Сестра Чехова так и не вышла замуж, до своей кончины в возрасте 93 лет она жила в Ялте и руководила музеем брата.

А Левитан свои дни закончил в Москве, в доме в Трехсвятительском переулке. Сегодня здание, помнящее великого живописца, гибнет на глазах. Как обидно, что никому до этого, кажется, нет никакого дела…

На мольберте осталась незаконченной работа «Уборка сена». На пленэр Левитан ездил в подмосковные Химки, там и простыл. Среди врачей, которые проводили консилиум, был доктор Антон Чехов. Последним желанием художника было, чтобы после его ухода уничтожили все письма, которые он получал от своих друзей и коллег. Воля Левитана была исполнена.

Исаак Левитан был похоронен на еврейском кладбище, примыкавшем к Дорогомиловскому погосту. Сохранилось описание могилы художника, сделанное А. Саладиным: «От ворот в глубину кладбища ведет широкая, усыпанная песком дорожка. На ней какая-то служебная кирпичная постройка разделяет кладбище на две половины. Немного не доходя до этой постройки, с краю дорожки погребен “Тургенев русской живописи” — Исаак Ильич ЛЕВИТАН. На его могиле самый простой памятник, каких много на православных кладбищах, только снят крест. Надпись сделана по-русски: “Здесь покоится прах нашего дорогого брата, Исаака Ильича Левитана (следуют даты рождения и смерти). Мир праху твоему”».

Сегодня на месте Дорогомиловского кладбища проходит Кутузовский проспект. После начала строительства магистрали прах Левитана был перенесен на Новодевичье. Его надгробие — единственный памятник на этом кладбище, на котором выбита надпись на двух языках: русском и иврите.

* * *

Долгие годы за могилой Левитана ухаживал его друг, художник Михаил НЕСТЕРОВ (1862–1942).

В 1938 году Нестеров был арестован и две недели провел в камере Бутырской тюрьмы. Не стало художника четыре года спустя. Михаил Васильевич сегодня тоже похоронен на Новодевичьем, совсем рядом с Левитаном.

* * *

Тут же находится и семейное захоронение Серовых — художника Валентина СЕРОВА (1865–1911) и его близких. Первоначально Серов был похоронен на Донском кладбище, а затем его прах перенесли на Новодевичье.

* * *

Есть на Новодевичьем уголок, куда я прихожу, словно к своим близким. Это родовое захоронение Пешковых — Екатерины Павловны, жены писателя Максима Горького, чья настоящая фамилия, как известно, была «Пешков», сына Максима и невестки Надежды.

Подобное отношение к этой семье возникло у меня после знакомства с внучкой Горького. Я приехал к Марфе Максимовне, чтобы расспросить ее о дружбе с дочерью Сталина Светланой. Но наша беседа оказалась значительно шире. В конце концов, хочется верить, мы подружились с Марфой Максимовной, я стал часто навещать ее. И, конечно, расспрашивать о ее удивительной семье.

На Новодевичьем не так много памятников, которые представляют интерес с художественной точки зрения. Памятник сыну Горького, выполненный Верой Мухиной, — шедевр. Когда надгробие было готово, мать Максима поблагодарила Мухину: «Вы продлили мне свидание с сыном».

Максим ПЕШКОВ (1897–1934) мечтал быть авиаконструктором. Но Ленин сказал: «Ты должен всегда находиться с отцом». Не подчиниться Максим не мог. В конце концов именно это и погубило талантливого молодого человека.

Когда Горький в 1932 году вернулся в Москву, по всей стране стали появляться колхозы и совхозы, заводы и фабрики, улицы и города, носящие имя Горького. Сам писатель на церемонии открытия не ездил, посылал сына. А чем обычно заканчивались все эти торжества? Банкетами. В итоге Максим начал серьезно выпивать, и это стало большой бедой. Рассказывают, что когда он умирал, то постоянно произносил какую-то формулу. И когда потом, спустя годы, его мать, Екатерина Павловна, повторила эти цифры авиаконструктору Туполеву, тот сказал: «Это же формула крепления крыла самолета».

Максим был самой большой любовью Горького. После его смерти сам писатель прожил только два года. Он принял активное участие в создании памятника сыну. За основу предложил взять творение Микеланджело, хотел показать, что глыба, которая словно придавливает Максима к земле, — это он сам…

Сам Горький мечтал быть похороненным рядом с сыном. Но Сталин не позволил, сказав, что пролетарский писатель будет похоронен в Кремлевской стене. Екатерина Павловна пыталась получить разрешение захоронить на Новодевичьем хотя бы частичку праха, но ее не услышали.

Марфа Максимовна рассказывала мне: «Говорили ли мы с мамой о папе? Это была для нее непростая тема. Когда он приехал в СССР, все и началось. Его просто стали спаивать.

Почему он простудился в тот роковой день? Мама сказала: “Еще раз увижу тебя в таком состоянии, мы расстанемся”. И когда он все-таки в таком состоянии приехал, находясь до этого в гостях у Ягоды, то не посмел зайти в дом, решил посидеть в саду, заснул и замерз.

Об отце мама не любила говорить. Это была ее боль. Она всегда говорила: “Потеряли мы Италию, потеряли мы нашу любовь и друг друга”.

Екатерина Павловна ПЕШКОВА (1876–1965) — первая и единственная официальная жена Горького — похоронена здесь же. У них с Горьким было двое детей — сын Максим и дочь Катя. Девочка умерла в возрасте пяти лет. У Горького на тот момент был бурный роман с актрисой Марией Андреевой, они находились в Нью-Йорке. На похороны Кати Горький не приехал.

Когда спустя годы семья переезжала в Москву, Екатерина Павловна отправилась на нижегородское кладбище, чтобы забрать прах дочери. Но ничего обнаружить не удалось, кроме маленького ботиночка. Этот ботиночек Екатерина Павловна потом хранила дома.

Рядом с памятником Максиму — небольшая мраморная плита, на которой выбито три слова: «Надежда Алексеевна ПЕШКОВА (1901–1971)». Невестка Горького, та самая Тимоша.

Откуда такое странное прозвище? Оно родилось в Италии, где несколько лет жила семья Горького. В один из дней невестка писателя вдруг остригла свои роскошные длинные волосы и спустилась к завтраку с новой прической. Горький встретил ее словами: «Слушай, у нас в Нижнем Новгороде так только кучера ходили». «Точно, вылитая Тимоша», — тут же поддержал отца Максим, назвав жену именем, с которым обращались к извозчикам.

Так Надежда Пешкова и стала Тимошей, под этим именем она и вошла в историю.

Когда в конце жизни Анну Ахматову спросили, какая главная трагедия 20 века еще не написана, она ответила, параллельно словно выводя пальцем в воздухе: «Тимоша». Почему главная трагедия? Об этом мне тоже рассказала Марфа Максимовна. В Тимошу, как оказалось, был влюблен Сталин. После того как не стало Горького, Сталин сделал ей предложение. Тимоша ответила отказом. Ее «нет» Сталин был вынужден принять. А вот все мужчины, которые оказывались потом в окружении Тимоши, были репрессированы. Это большая драма, о которой я подробно пишу в книге «Мемуары матери Сталина. 13 женщин Джугашвили».

О Тимоше всегда ходило много слухов. Например, говорили о том, что в нее был влюблен нарком НКВД Ягода. На самом деле, как считает дочь Надежды Пешковой, все было совсем не так.

Слово Марфе Пешковой: «Мама мне сама говорила, что Ягода специально был к ней подослан Сталиным, чтобы внушить, как здесь хорошо и сколько Сталин сделал для благополучия страны. Потому что Сталин сразу, едва увидев маму, решил на ней жениться. И нарком НКВД должен был этому поспособствовать. Я наблюдала за ними — мама и Ягода ведь никогда никуда не уходили, все время были у меня на глазах. Ягода приезжал к нам, часто с женой, иногда Гарика, своего маленького сына, брал с собой.

Наоборот, он явно все время маму словно подталкивал под Сталина. Альбомы привозил с его фотографиями, книги с биографией, репортажи о стройках, которые были как свидетельство того, как у нас все замечательно. Кстати, действительно многое было сделано, этого нельзя отрицать.

Так что Ягода был как сталинский сват. И когда он не справился с порученной задачей, то получил приговор — встать к стенке. Хотя эта участь его ждала в любом случае, уже за то, что он слишком много знал.

Мы с мамой об этом тоже говорили, и она считала, что именно с такой целью Ягода и появился.

Мама жила до последнего дня на Малой Никитской, ей оставили три комнаты. Остальное уже было музеем Горького. Прожила недолгую жизнь. Столько переживаний выпало, и все она держала в себе. Всегда была очень вежливой, улыбчивой, никому не показывала, что у нее на душе творилось.

У Павла Корина есть мамин портрет — так она выглядела в последние годы. Сумела сохранить свою красоту. Я даже сама любовалась ею.

Мама умерла неожиданно, ей было всего 69 лет.

Да, она жаловалась на сердце, у нее бывали приступы. Но все равно верилось, что впереди еще есть время. Помню, мы обсуждали ее грядущий 70-летний юбилей, думали, как будем отмечать.

В тот день она мне утром позвонила. Просила приехать. До сих пор не могу себе простить, что не бросила все дела и не поехала к ней в Жуковку. Столько лет прошло, а только начинаю думать про это, как сразу слезы на глазах появляются.

Мама позвонила, а я решила, что еще успеется. Ну, как всегда бывает, Господи, все же мы люди живые, кто же думал. Ну, в общем, она пошла к своей приятельнице, художнице. И там ей стало плохо. Она вытащила какое-то лекарство, стала принимать. Мимо шел Николай Булганин (соратник Сталина, до 1958 года — член Политбюро и Председатель Совета министров СССР. — Прим. И. О.), у него там же, в Жуковке, дача была. И он маме предложил: “Вам что-то нехорошо, зайдите ко мне, моя дача рядом”.

Мама отказалась: “Нет-нет, я сейчас к себе пойду”. Она действительно смогла дойти до своего дома, легла на диван. И все.

Гроб стоял в дедушкином доме на Малой Никитской. Мы похоронили ее на Новодевичьем, рядом с папой».

По словам Марфы Максимовны, на могиле матери хотели поставить небольшой бюст, таково было пожелание самой Тимоши. Но что-то не сложилось, и сегодня о легендарной московской красавице напоминает лишь небольшая мраморная плита. И этот рассказ.

Когда я бываю на Новодевичьем, обязательно захожу к Пешковым и приношу Тимоше букетик цветов…

* * *

Рядом с Пешковыми — могила солиста Большого театра Леонида СОБИНОВА (1872–1934). Изваяние в виде умирающего лебедя тоже исполнила Вера Мухина.

Будущая легенда оперы никогда не думал, что станет певцом. Окончил юридический факультет Московского университета и даже работал помощником у знаменитого адвоката Федора Плевако. Но от судьбы, что называется, не уйдешь никуда. И спустя три года после окончания юридического факультета, в 1897 году, Собинов стал солистом, а при советской власти даже являлся директором Большого театра.

Последний раз он вышел на сцену в 1933 году в возрасте 60 лет. После этого жить ему оставался всего один год. Собинов находился в Риге, остановился в гостинице «Санкт-Петербург». Приступ случился ночью…

Тело было доставлено в Москву и предано земле на Новодевичьем.

* * *

Рассказывая истории личностей, обретших последний приют на Новодевичьем некрополе, я вспоминаю свои встречи с родными и близкими героев своих повествований. Увы, некоторые из моих собеседников уже тоже покоятся на этих аллеях.

В декабре 2013 года не стало Александры ИЛЬФ (1935–2013), дочери писателя Ильи Ильфа. Широкому читателю Илья ИЛЬФ (1897–1937) известен романами «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», написанными в соавторстве с Евгением Петровым.

Вообще, писателя звали Илья Файнзильберг. Псевдоним, стоящий на миллионах книг, родился от объединения имени и первой буквы фамилии. Ильф прожил небольшую жизнь, у него был туберкулез.

Роман «12 стульев», обессмертивший имена его авторов, появился с легкой руки Катаева. Валентин Петрович, который сам думал написать историю Остапа Бендера, должен был закончить пьесу для Художественного театра, и времени на создание еще и романа у него не было. И тут ему рассказали, что у писателя Александра Дюма были литературные «негры». Катаев рассудил — а чем он хуже. Пригласил Ильфа и своего брата, Евгения Петрова, взявшего себе другую фамилию из нежелания быть вторым Катаевым.

Будущим соавторам Валентин Петрович сказал: «Вот вам сюжет, напишите, а я потом пройдусь по рукописи рукой мастера. Гонорар разделим на троих». Ильф и Петров были тогда почти нищие корреспонденты газеты «Гудок». И фраза «гонорар разделим на троих» стала решающей.

В итоге соавторы написали роман и отправились показывать рукопись Катаеву. Нужно отдать ему должное: Валентин Петрович понял, что никакая рука мастера здесь уже не нужна, и сказал, что не будет претендовать на авторство. Но у него есть условие — на всех переизданиях книги, на всех переводах должно стоять посвящение: «Валентину Петровичу Катаеву». Ильф с Петровым засмеялись — о каких переизданиях и переводах идет речь! Но в итоге все получилось так, как и предполагал Катаев — «12 стульев» является одним из самых переводимых произведений советской литературы. И на всех переводах действительно стоит посвящение автору идеи.

Миллионам читателей Ильф известен прежде всего как юморист. А на самом деле он был и большой романтик. Когда я переступил порог дома дочери Ильфа (у нее было фамильное чувство юмора, на визитной карточке Александры Ильиничны значилось: «Дочь Ильфа и Петрова»), хозяйка рассказала мне историю любви своих родителей.

Жену Ильфа звали Маруся Тарасенко, ее могила — рядом. Она пережила мужа почти на полвека. Когда она тоже ушла из жизни, Александра Ильинична открыла материнский секретер и увидела пачку писем, перевязанных розовой бечевкой. Не сразу, но она решилась их прочесть.

И каждый раз не могла удержаться от слез — это были любовные послания, которыми Илья и Маруся обменивались на протяжении всей их совместной жизни. Причем писали друг другу, даже находясь в одном городе.

После смерти мужа Маруся перечитывала эти письма и хранила их под подушкой. Да и как можно было не беречь послания, в которых, например, есть такие строки: «Мне незачем писать тебе, раз мы можем видеться каждый день, но до утра далеко, и вот я пишу. Мне кажется, что любил тебя еще тогда, когда зимой, под ветер, разлетевшийся по скользкому снегу, случайно встречался с тобой… Если с головой завернуться в одеяло и прижаться в угол, можно ощутить твое дуновение, теплое и легкое. Завтра утром я приду к тебе, чтобы отдать письма и взглянуть на тебя. Но одно письмо я оставляю при себе. Если кричат пароходы ночью и если ночью кричат журавли, это то, чего еще не было, и как больно я тебя люблю».

На некоторых письмах отца Александра Ильинична обнаружила приписки, которые потом, уже спустя десятилетия, делала ее мать. Диалог супругов продолжался.

Сегодня вся семья снова вместе…

* * *

Хочу обратить ваше внимание на еще одно семейное захоронение. Памятник великому советскому писателю, автору трилогии «Хождение по мукам», романа «Петр Первый» Алексею ТОЛСТОМУ (1883–1945).

По отцу Алексей Николаевич был графом, что в годы советские воспринималось довольно неоднозначно. Рассказывали, что на двери Толстого висела табличка с надписью «Гр. А. Толстой». И каждый это самое «гр.» мог трактовать по-своему: кто-то как «граф», а кто-то — как «гражданин». Многие так и говорили о Толстом — «Наш красный граф».

После смерти Горького именно Алексей Толстой считался первым советским писателем. Он прожил всего 62 года. За несколько месяцев до ухода у него обнаружили рак легких. Сохранились воспоминания современников о том, как писатель весело отмечал свой день рождения, оказавшийся последним. Всего за несколько часов до прихода гостей у Толстого горлом шла кровь, но отменить праздник он не позволил. День похорон Толстого был объявлен в Советском Союзе днем траура.

Алексей Николаевич был женат четыре раза. Напротив могилы писателя на Новодевичьем — мраморная плита с именем его последней спутницы жизни Людмилы Ильиничны ТОЛСТОЙ (1906–1982).

Совместная жизнь Алексея Николаевича и Людмилы Ильиничны продолжалась десять лет. Четвертая жена писателя значится в титрах фильма «Золотой ключик», как соавтор сценария.

Людмила Ильинична искренне считала, что должна информировать компетентные органы о том, чем живут советские писатели. Писатели об этом знали и отвечали Людмиле Ильиничне взаимностью. Некоторые, встречаясь с ней на улице, спешили перейти на другую сторону.

Однажды в Переделкино к Борису Пастернаку приехали иностранные корреспонденты. Увидев возле дачи поэта машины, Людмила Ильинична не могла не зайти и не поинтересоваться, что происходит. В доме началась почти паника. Все поняли, что если пришла Людмила Ильинична Толстая, то уже через полчаса, и это в худшем случае, о встрече Пастернака с иностранцами станет известно и кому надо, и тем более кому не надо. Домашние растерялись. Но ситуацию спас сам Пастернак, который сказал: «Людмила Ильинична — это мой лучший друг, проходите-проходите скорее», и усадил вдову Толстого рядом с собой.

Людмила Ильинична, которая привыкла совсем к другому обращению со стороны писателей, была впечатлена подобным приемом. И действительно, никогда никому про тот визит иностранцев не рассказывала. Мне об этом инциденте поведала внучка Зинаиды Николаевны Пастернак Марина Нейгауз.

Людмила Ильинична пережила мужа на тридцать семь лет. До последнего дня она оставалась в особняке Толстого на сегодняшней Спиридоновке, раньше эта улица носила имя Алексея Толстого. Именно там в 1980 году случится одно из самых громких преступлений XX века, когда грабители вынесут из дома вдовы Толстого знаменитую «бурбонскую» лилию. Считается, что драгоценность принадлежала еще Людовику Пятнадцатому. Преступление не раскрыто по сей день.

* * *

Здесь же могила советского поэта Демьяна БЕДНОГО (1883–1945), для определения судьбы которого, скорее, больше подходит его настоящая фамилия — Придворов. До 1932 года поэт жил в Кремле, разъезжал по стране в личном вагоне и стал первым литератором, удостоенным за свои сочинения самой главной награды тех лет — боевого ордена Красного знамени.

Вдохновение пролетарский сочинитель, которого нарком просвещения Анатолий Луначарский ставил в один ряд с Максимом Горьким, черпал в самых неожиданных местах. Так, он присутствовал при казни Фанни Каплан, стрелявшей в 1918 году в Ленина. Тело женщины было сожжено в бочке в Александровском саду Кремля. Наблюдая за казнью, Бедный, по его словам, получал новые импульсы для творчества.

* * *

Другие два героя, о которых хочу рассказать, похоронены рядом с Толстыми. Это скульптор Вера МУХИНА (1889–1953) и доктор Алексей ЗАМКОВ (1883–1942).

Алексей Замков, муж Веры Игнатьевны, был великим врачом. А еще, по словам Мухиной, обладал сценической внешностью. Сам Станиславский предлагал ему: «Бросайте вы эту медицину! Я из вас актера сделаю». Но Замков был всю жизнь верен двум своим музам: Мухиной и медицине. Для жены он был любимой моделью (с него она лепила Брута для Красного стадиона) и помощником по хозяйству, а в медицине ему удалось совершить революцию.

Доктор Замков придумал новое лекарство гравидан, дававшее поразительные результаты. Говорили, что, прикованные к постели, после инъекции гравидана начинали ходить, а к сумасшедшим вновь возвращался разум.

Но вот в «Известиях» появилась статья, в которой Замкова назвали «шарлатаном». Доктор не выдержал издевательств и решил бежать за границу. Разумеется, Мухина отправилась вместе с ним.

«Достали какие-то паспорта и поехали будто бы на юг. Хотели пробраться через персидскую границу, — вспоминала она. — В Харькове нас арестовали и повезли обратно в Москву. Привели в ГПУ. Первой допросили меня. Мужа подозревали в том, что он хотел продать за границей секрет своего изобретения. Я сказала, что все было напечатано, открыто и ни от кого не скрывалось.

Меня отпустили, и начались страдания жены, у которой арестован муж. Это продолжалось три месяца. Наконец, ко мне домой пришел следователь и сообщил, что мы высылаемся на три года с конфискацией имущества. Я заплакала».

Из Воронежа, который был назначен местом ссылки, им помог выбраться Максим Горький. Пролетарский писатель, вместе с Валерианом Куйбышевым и Кларой Цеткин, был одним из пациентов доктора Замкова и смог убедить Политбюро, что талантливому врачу необходима не просто свобода, но и собственный институт. Решение было принято. Правда, оборудование для института, в том числе и единственный на то время электронный микроскоп, было приобретено на средства, поступаемые от ренты за латвийское имение Веры Мухиной.

Удивительно, но ей, несмотря на многочисленные намеки-уговоры-требования, удалось сохранить свою собственность в Риге. Когда после распада СССР в Латвии был принят закон о реституции, сыну скульптора даже выплатили определенную сумму. Но все это будет позже.

А в 30-х годах научное благоденствие доктора Замкова продолжалось недолго. После смерти Горького заступиться за него стало некому, и травля началась вновь. Институт был разгромлен, электронный микроскоп выброшен из окна второго этажа. Самого Замкова арестовать не посмели. Спасло имя жены, уже гремевшее по всем городам и весям необъятного Союза.

Алексей Замков доживал свой век дома, не имея возможности работать. Его не стало в 1942 году.

Вера Игнатьевна пережила его на 11 лет. До последнего дня возле портрета Алексея Андреевича на ее прикроватном столике стоял букет свежих цветов.

Последней работой Мухиной стал памятник Горькому, который установили возле Белорусского вокзала. Это была своего рода благодарность, признательность писателю, который спас ее мужа. Как мне рассказывал правнук Веры Игнатьевны, во время работы над памятником Горькому она надорвалась, у нее началась «болезнь каменотесов» — стенокардия.

Если мы внимательно посмотрим на надгробие Мухиной и Замкова, то увидим, что даже здесь супруги ведут диалог. «Для людей я сделал все, что мог», — написано на памятнике у доктора Замкова. «И я тоже» — эта надпись сделана на плите у Веры Игнатьевны Мухиной.

* * *

На одной аллее с Мухиной и Замковым — могила поэта Василия ЛЕБЕДЕВА-КУМАЧА (1898–1949). Достаточно назвать строки «Широка страна моя родная» и «Вставай, страна огромная», чтобы понять, каким грандиозным художником был Лебедев-Кумач.

Актриса Любовь Орлова, а Лебедев-Кумач писал все тексты к песням, звучавшим в фильмах, в которых снималась Любовь Петровна («Легко на сердце от песни веселой»), вспоминала, как однажды за границей в отеле у собравшихся иностранцев началась своеобразная игра. Каждый вставал и начинал петь первые строки гимна своей страны. Когда дошла очередь до Орловой, она запела именно «Широка страна моя родная».

Василий Лебедев, так звучит настоящая фамилия поэта, начинал свой путь в литературу с переводов стихов Горация. Именно Василий Иванович сочинил строки, которые потом, с легкой руки Сталина, стали восприниматься девизом новой жизни: «Жить стало лучше, жить стало веселее».

Незадолго до смерти в своем дневнике Лебедев-Кумач писал: «Болею от бездарности, от серости жизни своей. Перестал видеть главную задачу — всё мелко, все потускнело. Ну, еще 12 костюмов, три автомобиля, 10 сервизов… и глупо, и пошло, и недостойно, и не интересно…»

Василий Лебедев-Кумач прожил 51 год…

* * *

И здесь же, неподалеку, небольшой белый камень с высеченными на нем двумя золотыми медалями Героя Социалистического Труда. Это могила Виктора ГРИШИНА (1914–1992), многолетнего правителя Москвы.

Официально должность Гришина звучала как «Первый секретарь Московского городского комитета КПСС», в переводе на современный язык — мэр столицы. Роль Виктора Васильевича в истории XX столетия довольно значительна — например, он готовил текст заявления об отставке, принятого Никитой Хрущевым.

После смерти генерального секретаря ЦК КПСС Константина Черненко именно фамилия Гришина фигурировала среди наиболее вероятных претендентов на главный пост в стране. Но в тот раз удача оказалась на стороне Михаила Горбачева. В 1987 году Гришин был отправлен на пенсию.

Всесильный повелитель главного города страны умер в районном собесе, куда отправился вместе с женой, чтобы оформить документы на право получения повышенной пенсии. Власти категорически отказывались хоронить Гришина на Новодевичьем. Но о запрете родственники узнали уже после того, как Виктор Васильевич был предан земле — в одной могиле со скончавшейся за несколько лет до этого матерью.

При жизни Гришина обвиняли в коррупции, процветавшей в руководимом им городе. Так, печально знаменитое дело «Гастронома номер 1», в народе именуемого «Елисеевским», и расстрел директора Соколова, тоже связывали с правлением Гришина. При этом сам Виктор Васильевич ушел из жизни практически в полной нищете. Из оставшегося со времен прежней службы состояния была только квартира в «цековском» доме в центре Москвы. На котором сегодня висит мемориальная доска в память именитого жильца.

* * *

Направляясь к старым кладбищенским воротам, обратим внимание на кенотаф академика Академии наук Азербайджана Зарифы АЛИЕВОЙ (1923–1985), жены известного политического деятеля Гейдара Алиева.

(Кенотаф — это памятник, под которым нет захоронения.)

Зарифа Азиз гызы Алиева ушла из жизни в Москве, когда ее супруг, Гейдар Алиев, был первым заместителем председателя Совета министров СССР. Когда же Алиев вернулся в Азербайджан, где стал третьим президентом Республики, прах Зарифы Алиевой тоже был перевезен в Баку. Это произошло в 1994 году.

* * *

На центральной аллее Старого Новодевичьего похоронен и архитектор Иван МАШКОВ (1867–1945), руководитель реставрационных работ Смоленского Собора Новодевичьего монастыря, соборов Кремля и храма Василия Блаженного. Именно Иван Павлович был автором проекта, совместно с архитектором С. Родионовым, стен и башен Новодевичьего кладбища, появившегося в 1904 году.

* * *

Во время нашей прогулки мне хочется вспомнить и тех, чьи имена, может быть, не так известны, но чья судьба оставила яркий след в истории.

Один из самых красивых памятников Новодевичьего — Ирине АСМУС (1893–1946). Она была женой философа Валентина Асмуса. И однажды, это случилось в 20-х годах прошлого века, открыла для себя поэзию Бориса Пастернака.

Стихи поэта только-только начинали свое триумфальное шествие, в газетах и журналах стали появляться портреты Пастернака. В один из дней Ирина Сергеевна увидела поэта на автобусной остановке, подошла к нему и пригласила в гости. Пастернак приглашение принял. А вскоре Асмус поняла, что влюбилась.

Когда все, как ей казалось, было готово к будущему браку, она решила познакомить Бориса Леонидовича со своей лучшей подругой — Зиночкой Нейгауз, женой профессора московской консерватории Генриха Густавовича Нейгауза. А Зинаида, надо заметить, терпеть не могла стихи Пастернака. Она удивлялась, чему все так восторгаются, когда у нее от этой поэзии начинает болеть голова. Но в итоге — как бывает только в жизни — именно Зинаиде Нейгауз было суждено стать судьбой Пастернака.

Что было делать, Асмус смирилась и даже поддерживала отношения с четой Пастернаков.

И вот наступает 1945 год. Зинаида Николаевна Пастернак возвращается из эвакуации в Переделкино, и на одной из аллей писательского поселка встречается с Ириной Сергеевной. Асмус внимательно взглянула на жену Пастернака и не удержалась: «Зиночка, вы очень плохо выглядите, вы, наверное, смертельно больны! Но не переживайте. Когда Борис снова женится, я ваших детей не оставлю».

Через год Ирины Сергеевны Асмус не стало. На ее памятнике выбиты строки Пастернака из стихотворения «Лето», которое он сочинил в Ирпене, где начинался его роман с Зинаидой Нейгауз.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

А Зинаида Николаевна Пастернак прожила потом еще почти четверть века.

* * *

Прямо напротив — могила художника Георгия САВИЦКОГО (1887–1949). Это сын автора одного из самых, возможно, известных полотен Третьяковской галереи.

Официально создателем «Утра в сосновом лесу», а речь идет именно об этой картине, является Иван Шишкин.

Между тем Шишкин работал не один — медвежат нарисовал именно Константин Савицкий. Мало того, сам замысел картины принадлежит тоже Савицкому.

Рассказывают, что когда Павел Третьяков приобрел картину, то решил: главное на ней не медведи, а пейзаж. И снял фамилию соавтора, оставив в подписи «Утро в сосновом лесу» лишь имя Шишкина.

Стоя перед могилой Георгия Савицкого, академика советской Академии художеств, отдадим дань исторической справедливости, вспомнив и его отца, члена Императорской академии художеств.

Сам Константин Савицкий (1844–1905) похоронен в Пензе.

* * *

Могила великого композитора Дмитрия ШОСТАКОВИЧА (1906–1975).

Скромная мраморная плита, на которой буквами из металла обозначено имя покоящегося здесь гения. Под ними — нотной монограммой обозначены инициалы DSCH: Дмитрий Шостакович.

В том, что этот удивительный человек был не только гением музыки, помогает убедиться следующая история. В 30-е годы прошлого века Шостакович получил квартиру в Ленинграде. Новое жилье нужно было как-то обставить. Так совпало, что в те годы Сталин придумал устроить обмен паспортов. Бывшие дворяне новые паспорта получить не могли, так в итоге появились «лишенцы» — первые кандидаты на высылку из больших городов. Иными словами, это были потенциальные кандидаты во «враги народа».

Дмитрий Дмитриевич должен был ехать в Москву. Уезжая на вокзал, он дал матери деньги и попросил, чтобы она купила самое необходимое, хотя бы стол и два стула. Когда Шостакович вернулся в Ленинград, то не узнал свое жилье: квартира была обставлена павловской мебелью и напоминала Эрмитаж. Шостакович удивился: «Мама, как ты смогла на эти деньги столько всего купить?» И услышал в ответ, что чуть ли не половину населения Ленинграда выслали и, вынужденно покидая город, владельцы мебели распродавали все почти за копейки.

Шостакович тут же взял карандаш, лист бумаги и сказал матери: «Диктуй, у кого и что ты купила, сколько это стоило бы в нормальное время и сколько ты заплатила сейчас, пользуясь случаем». Когда список был готов, композитор оставил разницу и попросил немедленно отправить деньги бывшим владельцам. По-моему, в этой истории — весь Шостакович.

Главным для него была музыка. Дмитрий Дмитриевич говорил своим ученикам, что не следует писать, если можешь не писать. В 1936 году, в страшное для себя и для всей страны время, ошельмованный и униженный, Шостакович признался: «Если мне отрубят обе руки, я возьму перо в зубы и все равно буду писать музыку». По мнению сына Максима, это были совсем не пустые слова.

Шостакович был безусловной, что называется, звездой. В 1949 году он отправился в Америку, как член советской делегации, которая приехала на Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры в защиту мира. Вместе с ним за океан поехали известные писатели, режиссеры, ученые. Но главной знаменитостью был именно Шостакович. Об этом рассказывал писатель Александр Фадеев, который тоже был членом делегации. Американские газеты писали: «Из Советского Союза приехал Дмитрий Шостакович и сопровождающие его лица».

Как-то в Нью-Йорке композитор зашел в аптеку и купил аспирин. Пробыв там совсем мало времени, на выходе Шостакович увидел, что один из продавцов уже выставляет на витрине рекламный щит: «У нас покупает Шостакович».

Американцы называли Шостаковича «Шости». По воспоминаниям сына Максима, иногда отцу кричали: «Шости, прыгай как Касьянкина!» До этого учительница при советском посольстве Касьянкина выпрыгнула из окна советского постпредства и попросила в США политического убежища.

Конечно же Шостакович об этом не думал. На родине осталась его семья — жена, дети. Только в 1981 году сын композитора Максим примет решение остаться на Западе.

Максим Дмитриевич вспоминает, что самое верное суждение об отце было произнесено 14 августа 1975 года над его гробом. Великий композитор Георгий Свиридов — один из лучших и любимейших учеников Шостаковича, сказал тогда, что «мягкий, уступчивый, подчас нерешительный в бытовых делах — этот человек в главном своем, в сокровенной сущности своей был тверд, как камень».

О последнем земном дне Шостаковича осталось подробное воспоминание Галины Соболевой: «После панихиды гроб вынесли по центральному проходу. Черный с белым, он был вынесен на плечах композиторов. Д.Д. в последний раз покидает столь дорогой ему Большой зал.

На улице военный оркестр играет “Грезы” Шумана. Под эту мелодию гроб вносят в специальную машину.

“Зеленой улицей” проехали мы до Новодевичьего кладбища. Здесь уже расставили на всем протяжении главной аллеи привезенные раньше венки. На площади оркестр военных музыкантов играет похоронный марш Шопена. Последние минуты прощания.

Выступают Отар Тактикашвили и Андрей Петров, родные прощаются с Д.Д… поднялся ветер, закрапал дождь, раздались ужасные звуки забиваемых в гроб гвоздей. Крышка навсегда закрыла великого человека.

Вот на плечах композиторов его понесли на старое кладбище, вглубь, направо. Там, под раскидистой рябиной и сиренью, лихие могильщики в синих блузах… очень ловко подхватили гроб и мигом опустили на постромках вниз.

Ирина Шостакович только успела взмахнуть рукой и схватиться за подбородок.

Публика стала расходиться. Мы вышли с кладбища и увидели, как милиция сняла охрану улиц. Тотчас к кладбищу устремилась огромная толпа народа. Но ворота Новодевичьего были закрыты. На видном месте висело объявление: “14 августа Новодевичье кладбище закрыто для посещения”».

* * *

Первой женой и матерью двоих детей великого композитора стала Нина ШОСТАКОВИЧ (1909–1954), ее могила находится здесь же.

По воспоминаниям дочери композитора, Галины Дмитриевны, Нина Шостакович находилась в Армении, когда ей стало плохо. Это случилось зимой 1954 года.

Когда позвонили из Еревана, Дмитрий Дмитриевич был на концерте, куда отправился туда просто как слушатель. Композитора отыскали в зрительном зале и сообщили, что жена попала в больницу, идет операция.

Дмитрий Дмитриевич с дочерью тут же отправились в Ереван. С аэродрома приехали в больницу, справились у врачей, как и что. Нина Васильевна была тогда без сознания. Стали решать вопрос, кто останется на дежурство у ее постели. И вот в этот момент, как вспоминала Галина Дмитриевна, подошел человек в белом халате и сказал, что Нина Васильевна только что скончалась.

Подробные воспоминания о последних днях Нины Васильевны оставила заслуженная артистка Армении Нина Акопова: «В первых числах декабря 1954 года в Ереване мне позвонила Нина Васильевна, сказала, что спустилась с Арагаца и что очень хочет, чтобы я зашла. Я пришла к ней. Мы вместе пообедали и вечером с Артемом Исааковичем Алиханяном поехали на концерт Александра Вертинского, который гастролировал в Большом зале Армфилармонии. Нина Васильевна была оживлена, весело рассказывала, как прекрасно на горе. “Снег, яркое солнце. Я сегодня лежала на снегу, смотрела на синее, синее небо, и было так тепло — чудо”, — говорила она. После концерта мы пили чай с пирожками — ничто не предвещало беды.

Утром меня разбудил телефонный звонок: “Наля, Нине Васильевне плохо, она, наверное, чем-то отравилась, приезжайте”. Я приехала, но дома ее не застала, соседи сказали, что ее увезла “скорая”.

Это было 4 декабря — накануне праздника Дня Конституции. Нина Васильевна лежала в палате в тяжелом состоянии, у нее были сильные боли. Врачи ничего толком не могли понять, что с ней.

Только в 11 часов вечера решили оперировать. Операция шла три часа. Наконец врачи вышли и молча, не глядя на нас, прошли в ординаторскую.

Проходя мимо меня, профессор Шариманян, очень известный в Армении хирург, спросил: “Кто вы ей?” — “Подруга”. — “Положение безнадежно, надо вызывать мужа и родных. У нее интоксикация. Операцию сделали поздно”.

Всю ночь я сидела около Нины Васильевны. Ее мучила жажда, но пить врачи не разрешали, я смачивала ей губы. “Мне хочется холодной воды со льдом и лимоном”, — сказала она.

Я старалась беззаботно отвечать ей, о чем-то спрашивать. Она говорила вяло, потом задремала. Но к утру ей стало опять хуже. Она потеряла сознание, у нее стала дергаться голова. “Это признак токсикоза”, — сказал врач.

Утром все поехали на аэродром встречать Дмитрия Дмитриевича. Я осталась с ней. Самолет прилетел вовремя, но никто из встречающих не решился сказать Дмитрию Дмитриевичу о ее состоянии. Ему сказали только, что Нине Васильевне сделали операцию.

Шостакович прилетел с Галей. Ей было лет 16. Часов в 12 дня они приехали в больницу. Вошли в палату и молча стояли у дверей, пораженные ее состоянием. Я опять смочила губы Нины Васильевны, она была без сознания.

“Да, да, — сказал Дмитрий Дмитриевич, — она хочет пить, у нее пересохли губы, надо еще их смочить водой”. Через полчаса нас попросили выйти из палаты. Мы прошли в кабинет главного врача, а через несколько минут вошел врач и сказал, что Нина Васильевна скончалась. Дмитрий Дмитриевич был испуган, подавлен, бледен. Он все время снимал и протирал очки. Девочка молча стояла рядом с ним, пораженная случившимся. Все вышли на улицу. Сели в машины. Дмитрий Дмитриевич сел в машину, в которой была я. Мы молчали, а Дмитрий Дмитриевич что-то все время говорил — как бы сам с собой.

На другой день я предложила Гале пойти побродить по городу. Дмитрий Дмитриевич захотел пойти с нами. Мы ходили на улицам Еревана, говорили о ничего не значащих вещах. Вспомнили, что в Армении удивительная певица Гоар Гаспарян. «У нее не голос, а инструмент, причем волшебный инструмент”, — сказал он.

Мы пришли к нам. Моя бабушка кинулась к Дмитрию Дмитриевичу, они обнялись. Дмитрий Дмитриевич сказал: “Вот мы с вами, Зоя Борисовна, и овдовели”.

Узнав о заключении вскрытия, Дмитрий Дмитриевич подошел ко мне с бумажкой в руках и сказал: “Наля, знаете, Нина Васильевна в жизни всегда была счастливой и на этот раз не узнала, что у нее обнаружили такую страшную болезнь — рак сигмовидной кишки”. Он надел на руку Гали браслет Нины Васильевны и сказал: “Пусть он приносит тебе счастье”.

Алиханян организовывал возвращение в Москву. Волновался, как их отправить — поездом или самолетом. Дмитрий Дмитриевич сказал: “Мне все равно”. Я заметила: “Артюша, конечно, поездом. Самолет — это риск, лучше не рисковать”. Он так и решил. А гроб с телом Нины Васильевны отправили самолетом».

На Новодевичьем Дмитрий Дмитриевич сказал: «Есть местечко и для меня». И действительно, спустя годы он был похоронен рядом с Ниной Васильевной.

Максим вспоминал, что день похорон был очень холодный, а у него не было теплой одежды. Накануне Дмитрий Дмитриевич попросил подругу своей скончавшейся жены, Анну Семеновну Вильямс, пойти с сыном в магазин и купить ему пальто. На кладбище Шостакович не позволил произносить речей, единственное, что было сказано: «Холодно очень. Очень холодно. Давайте разойдемся».

Потом были поминки, которые устроила домработница Феня. Как вспоминал Максим Дмитриевич, со смертью мамы отец потерял не только подругу и мать своих детей, она была его ангелом-хранителем, избавляла от бытовых хлопот и неудобств. Как могла, ограждала от хамства партийных чиновников, от унижений подневольной советской жизни.

Самого Дмитрия Дмитриевича не стало через двадцать один год, он тогда уже был женат. Его второй женой стала Ирина Антоновна, о которой дети Шостаковича вспоминают с теплотой. Максим убежден, что благодаря заботе, которой Шостаковича окружила Ирина Антоновна, «наш отец, несмотря на тяжелые недуги, дожил до 70 лет и при этом оставался творцом до последних дней своей жизни».

* * *

Вернувшись на центральную аллею Старого кладбища, мы окажемся возле зеленых ворот. Вот из-за этих самых ворот, а точнее, из-за въезжавшего в них по ночам лимузина, в начале тридцатых годов XX века Новодевичье стало самым закрытым кладбищем Страны Советов.

Произошло это после того, как ноябрьской ночью 1932 года в Потешном Дворце Кремля раздался выстрел. С собой покончила Надежда АЛЛИЛУЕВА (1901–1932), жена первого человека страны, Иосифа Сталина.

По сей день звучит много споров о том, что же стало причиной смерти молодой женщины и был ли ее уход из жизни доброволен. У каждой стороны есть свои аргументы, я не стану на этих страницах рассматривать все версии. Выскажу лишь собственное мнение — Сталин был одним из соавторов того рокового выстрела, и вне зависимости от того, нажимал ли он сам на курок или нет, без него трагедии бы не случилось.

О последних днях жизни Надежды Сергеевны написано немало. Дочь Светлана вспоминала: «Лицо ее замкнуто, гордо, печально. К ней страшно подойти близко, неизвестно, заговорит ли она с тобой. И такая тоска в глазах, что я и сейчас не в силах повесить портрет в своей комнате и смотреть на него; такая тоска, что, кажется, при первом же взгляде этих глаз должно было быть понятно всем людям, что человек обречен, что человек погибает, что ему надо чем-то помочь.

Мама была очень скрытной и самолюбивой. Она не любила признаваться, что ей плохо. Не любила обсуждать свои личные дела. Мамина сестра, Анна Сергеевна, говорила, что в последние годы своей жизни маме все чаще приходило в голову уйти от отца.

Анна Сергеевна всегда говорит, что мама была “великомученицей”, что отец был для нее слишком резким, грубым и невнимательным, что это страшно раздражало маму, очень любившую его».

У Аллилуевой были больные нервы, об этом свидетельствуют едва ли не все ее близкие. Иногда даже возникает вопрос — а не это ли стало причиной ее ухода из жизни?

Дочь Надежды тоже, наверняка, слышала подобные вопросы. А потому пыталась ответить на них в своих мемуарах. «Из мамы делают теперь то святую, то душевнобольную, то невинно убиенную. А она вовсе не была ни тем, ни другим, ни третьим. Она была просто сама собою. С детских лет сложился ее цельный, стойкий характер».

О последней ночи жены Сталина вспоминал Никита Хрущев: «На звонок ответил дежурный. Надежда Сергеевна спросила: «Где товарищ Сталин?» — «Товарищ Сталин здесь». — «Кто с ним?» Тот назвал: «С ним жена Гусева». Утром, когда Сталин приехал, жена уже была мертва. Гусев — это военный, и он тоже присутствовал на обеде у Ворошилова.

Когда Сталин уезжал, он взял жену Гусева с собой. Я Гусеву никогда не видел, но Микоян говорил, что она очень красивая женщина. Когда Власик рассказывал эту историю, он так прокомментировал: «Черт его знает. Дурак неопытный этот дежурный: она спросила, а он так прямо и сказал ей».

Жизнь Надежды Аллилуевой оказалась для современников куда менее привлекательной, чем обстоятельства ее смерти. Родилась, влюбилась, училась и верила — мужу и его идеалам. Таких были миллионы, и это не вызывало большого интереса.

А вот то, что она не стала мириться и поставила точку в казавшейся со стороны блистательной жизни, взволновало. Таких ведь было единицы. А среди живших за Кремлевской стеной, «на всем готовом», как принято судить, и вовсе — одна.

Тот самый выстрел в Потешном дворце Кремля стал первым, который народная молва официально тут же записала на счет входившего во вкус крови диктатора.

«Если и не сам нажал на курок, то сделал все, чтобы она сама этого захотела», — рассказывала мне соседка младшего сына вождя Вера Прохорова.

«Первые дни после смерти матери, — вспоминает Светлана Аллилуева, — отец был потрясен. Он говорил, что ему самому не хочется жить. Временами на него находили злоба и ярость. Это объясняется письмом, которое мама ему оставила. Его никто не читал».

Сам Сталин напишет матери через два года после смерти Надежды: «После кончины Нади моя личная жизнь тяжела. Ты спрашиваешь, как я живу. А я не живу, я работаю».

На могиле Надежды Сергеевны установлен памятник работы Ивана Шадра. Из множества предложенных вариантов Сталин остановил выбор на мраморной композиции — бюсте с изваянием руки, как бы лежащей на плече.

«Надежда Сергеевна Аллилуева-Сталина, член ВКП(б) — от Сталина», — написано на надгробии, у которого всегда лежат цветы.

Сегодня оригинал памятника находится в Третьяковской галерее. На могиле установлена точная копия работы скульптора Владимира Цигаля.

Неожиданный штрих к истории XX века. Реакция на гибель Аллилуевой стала спасительным билетом для Бориса Пастернака. Так совпало, что в дни, когда у вождя умерла жена, у Бориса Леонидовича вовсю развивался безумный роман с Зинаидой Нейгауз. Узнав о гибели Аллилуевой, Пастернак, на минуту представив себе, что значит потерять молодую красивую и любимую жену, попытался понять, что должен был чувствовать Сталин. И написал ему письмо: «Хоть мы с Вами находимся на разных полюсах, есть вещи, которые нас роднят. Я всею душой с Вами, сочувствую Вам от всего сердца». Он выразил это так, как мог выразить только Пастернак. И Сталин, который прекрасно знал, как на самом деле умерла его жена — с его помощью или, во всяком случае, при его моральном участии, подумал, наверное: есть же человек, который мне верит.

Очевидно, это и спасло Пастернака. Сталин сказал: «Оставьте его в покое, он небожитель».

* * *

За могилой Надежды Аллилуевой — целая аллея захоронений членов ее семьи. На Новодевичьем похоронены родители Надежды Сергеевны — Ольга Евгеньевна (1877–1951) и Сергей Яковлевич (1866–1945) АЛЛИЛУЕВЫ.

Пройдет ровно десять лет после гибели Надежды, и вдова Павла Аллилуева, Евгения Александровна, будет обвинена в отравлении мужа и на десять лет отправлена в лагерь.

Такой же срок получила и родная сестра Надежды, Анна Сергеевна (1896–1964). Ее мужа, Станислава Реденса, одного из руководителей НКВД, к тому времени уже расстреляли.

Арест Анны Сергеевны стал шоком для членов семьи. По словам племянницы, Аллилуева была воплощением доброты, «того идеального последовательного христианства, которое прощает всех и вся».

Анна Аллилуева оставила интересные мемуары о жизни своей семьи. Жаль, что заканчиваются они 1917 годом. Анна Сергеевна была членом Союза писателей СССР. И, как рассказал мне внук Сталина Александр Бурдонский, тетка оказалась единственным членом СП, кто голосовал против исключения из Союза Бориса Пастернака.

На свободу обе женщины — Евгения Александровна и Анна Сергеевна — вышли лишь в 1954 году. Хотелось бы увидеть их реакцию на сообщение от 5 марта 1953 года, когда миллионы советских граждан заходились в рыданиях из-за смерти отца всех народов.

Анна Сергеевна вернулась человеком глубоко больным. Как считала Светлана, «сказалась дурная наследственность со стороны бабушкиных сестер: склонность к шизофрении».

Анна Аллилуева часто бывала в гостях у многочисленных друзей. При этом с каждым разом выглядела все более и более странно. Женщина очень любила конфеты и практически не расставалась с коробкой со сладостями. Золотые веревочки, которыми обматывают упаковку, вешала себе на шею и на руки.

Сидя за столом, Анна Сергеевна могла неожиданно попросить тишины, чтобы указать на пролетающего в это мгновение ангела. И всюду видела слежку. Даже соседскую собаку родная сестра Надежды Аллилуевой подозревала в том, что та ее подслушивает.

Не обошел семейный недуг стороной и брата Надежды Аллилуевой — Федора (1898–1955).

Если бы не события 1917 года, из молодого человека вполне мог выйти талантливый ученый — Федор Сергеевич обладал выдающимися способностями к точным наукам.

Во время Гражданской войны юноша не мог остаться в стороне и поступил в разведку к знаменитому революционеру Камо, дружившему с семьей Аллилуевых еще по Тифлису.

По воспоминаниям Светланы Аллилуевой, в один из дней Камо решил устроить для Федора испытание. Для того «инсценировал налет: все разгромлено, все захвачены, связаны, на полу — окровавленный труп командира. Вот лежит, тут же, его сердце — кровавый комок на полу.

Что будет делать теперь боец, захваченный в плен, как поведет себя? Федя не выдержал “испытания”. Он сошел с ума тут же, при виде этой сцены».

* * *

Территория рядом с могилой Аллилуевых засажена аккуратно подстриженным кустарником. В зарослях лишь самый внимательный разглядит невысокую каменную скамейку, на которой первый год после ухода жены по ночам просиживал Сталин.

Рядом с ней сегодня — черная плита, на которой выбито три имени.

Екатерина ТИМОШЕНКО (1923–1988) — дочь маршала Семена Тимошенко, ставшая второй женой Василия Сталина. Когда случилась свадьба дочери маршала и сына вождя всех времен и народов, Екатерину предупреждали, чтобы она не рожала Василию детей, тот, увы, был уже серьезно болен алкоголизмом. Но для Екатерины Семеновны родить внуков самому товарищу Сталину казалось делом едва ли не святым. Тем более что сама Тимошенко появилась на свет 21 декабря, в один день со Сталиным, и это совпадение представлялось ей совсем не случайным.

В итоге на свет появились мальчик и девочка, которых Екатерина Тимошенко назвала так же, как звали детей самого товарища Сталина — Василием и Светланой. При этом ее семейная жизнь с Василием Иосифовичем не заладилась, и в скором времени они развелись. По воспоминаниям Александра Бурдонского, сына Василия Иосифовича Сталина от первого брака, мачехой Тимошенко была очень жестокой и, случалось, поднимала руку на детей мужа.

Судьба родного сына Екатерины сложилась трагически. Василий Васильевич Сталин был не только сын генерала, он был внуком генералиссимуса. А потому слышать отказа в собственных желаниях не только не привык, но и не позволял ни малейших возражений. Однажды он отправился на дачу и, решив выстрелить в воздух, случайно попал в себя. Так звучала официальная версия. Обезумевшая от горя мать целую неделю не подпускала к Василию врачей. А когда доктора смогли осмотреть молодого человека, было уже поздно.

Екатерина Семеновна всего на несколько лет пережила сына. В последние годы она страдала печально известной русской болезнью, знакомые не раз встречали ее в винном отделе Елисеевского магазина на улице Горького. Сама Тимошенко жила в престижном доме на Пушкинской площади, где находились квартиры многих представителей советской элиты.

Как-то Тимошенко в течение месяца не отвечала на телефонные звонки. Когда близкие приехали к ней домой, дверь оказалась закрыта. Соседи успокоили, сказав, что хозяйка, по всей видимости, уехала на дачу, пару недель назад из квартиры выносили мебель. Но дача, та самая, на которой погиб Василий Сталин-младший, давно была продана. Дверь в квартиру взломали. Взору вошедших предстала страшная картина — на единственной оставшейся в жилище кровати лежало тело убитой Екатерины Тимошенко, а вся остальная обстановка была разворована. Вынесли и шкатулку с драгоценными камнями, которую в свое время невестке подарил Иосиф Сталин.

Позже выяснилось, что в последнее время Екатерина Семеновна приводила в дом незнакомых людей, составлявших ей компанию во время застолья. Кто-то из них и воспользовался состоянием хозяйки апартаментов.

Спустя два года из жизни ушла и дочь Тимошенко и В. Сталина Светлана (1947–1990). Женщина была, увы, психически не здорова.

* * *

В одной могиле с Екатериной Тимошенко и детьми Василия Сталина похоронена и внучка вождя от сына Якова — Галина ДЖУГАШВИЛИ (1938–2007).

Галина Яковлевна была старшей внучкой Сталина, ради которой он даже вынашивал планы уйти в отставку. Как известно, Яков Джугашвили в 1941 году попал в плен. Жена Якова, Юлия Мельцер, и его дочь Галина, согласно законам того времени, считались членами семьи плененного офицера-врага народа, а потому подлежали аресту.

Именно так и случилось с матерью Галины. Ее саму от отправки в специнтернат спасло вмешательство Светланы Аллилуевой. Лишь когда о поведении Якова в плену (офицер отказался не только сотрудничать с фашистами, но и просто разговаривать с ними) стало известно Сталину, Юлия была освобождена и получила возможность увидеть дочь.

Галина Яковлевна успела написать две книги воспоминаний о своей семье.

* * *

И тут же памятник женщине, которая, казалось бы, не имеет к семье вождя никакого родственного отношения. Александра БЫЧКОВА (1885–1956) написано на памятнике возле фотографии пожилой женщины.

А между тем Александра Андреевна была в доме Сталина своим человеком. Об этом становится ясно из письма Светланы Сталиной, написанного на имя председателя президиума Верховного Совета СССР Климента Ворошилова.

«Уважаемый Климентий Ефремович!

Скончался ближайший друг всей нашей семьи Александра Андреевна Бычкова, проработавшая в доме И.В. Сталина около 30 лет, ставшая для этого дома родным человеком.

Я позволю себе обратиться к Вам с просьбой: мы все бы хотели, чтобы А.А. Бычкова была похоронена на Новодевичьем кладбище, на участке, где похоронены члены семьи Аллилуевых, где похоронена и моя мать Н.С. Аллилуева. Это было бы заслуженным знаком внимания к памяти об Александре Андреевне Бычковой.

Очень прошу Вашего ходатайства в этом вопросе перед Московским Советом депутатов трудящихся.

С глубоким уважением к Вам Светлана Сталина».

* * *

«Аллилуевскую» аллею продолжают захоронения членов семьи Микоян. Самым известным представителем этого клана является Анастас МИКОЯН (1895–1978), в разные годы занимавший самые высокие должности в советском правительстве. Вершиной стал пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР.

Карьера Микояна началась при Ленине, а завершилась при Брежневе. Не случайно об Анастасе Ивановиче в советские годы была популярна поговорка: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича».

Рассказывали, что Анастас Микоян был единственным членом сталинского окружения, кто умел более-менее достойно танцевать во время поздних ужинов на ближней даче «отца народов». Была у Сталина такая привычка — после обильного угощения он заводил патефон и заставлял приглашенных, среди которых были министры и военачальники, танцевать друг с другом. Микоян танцевал один, демонстрируя шедевры кавказского танца. Как и Сталин, он провел несколько лет в Тифлисе и знал, как угодить хозяину.

Неожиданный штрих к биографии умудренного царедворца: когда его сын Серго решил связать свою жизнь с Аллой Кузнецовой, дочерью опального секретаря ЦК, Анастас Иванович возражать не стал. Мало того, настоял на том, чтобы на свадьбе присутствовал и сам Алексей Кузнецов. Тот пытался отказаться, предвидя свою судьбу — до «ленинградского дела» и расстрела оставались считаные месяцы — и не желая портить своим присутствием репутацию семьи Микоян. Но Анастас Иванович, повторюсь, настоял, что по тем временам было Поступком.

В тридцатых годах именно благодаря наркому пищевой промышленности Микояну в советских заведениях общественного питания (легендарном «общепите») появились «рыбные дни». Тогда же увидело свет первое издание не менее легендарной «Книги о вкусной и здоровой пище».

Анастас Микоян был редким примером мудрой дипломатии, возможной и при советской власти. Не случайно именно Микояну доверили урегулирование отношений с Югославией и восстановление дружбы с Иосипом Броз Тито, и поездку на Кубу во время Карибского кризиса 1962 года.

Микоян находился за океаном, когда скончалась его жена. Ашхен Микоян в последний путь провожало трое сыновей и брат Микояна, известный авиаконструктор Артем Микоян. На могилу супруги, с которой он прожил четыре десятка лет, Анастас Иванович смог прийти лишь после возвращения с Кубы.

Памятник Микояну заметен издалека — словно выступающий с трибуны очередного партийного съезда, бронзовый Анастас Иванович стоит спиной к монастырским храмам и внимательно вглядывается во входящих на Старую территорию Новодевичьего.

* * *

Другой иллюстрацией человеческого и политического долголетия могла бы послужить судьба Вячеслава МОЛОТОВА (1890–1986). Гранитная стела многолетнему наркому, а затем министру иностранных дел СССР находится «спина к спине» с памятником Микояну.

Настоящая фамилия нашего героя — Скрябин, рабочим псевдонимом он обзавелся лишь в 1915 году. Один из самых своеобразных подарков Молотов получил к своему 60-му дню рождения — город Пермь отныне носил имя юбиляра.

Последние годы верный сталинский министр доживал на подмосковной Рублевке. Когда же Молотов оказывался в столице и решал прогуляться по Гоголевскому бульвару, то, случалось, слышал от игравших в домино весельчаков: «Ну что, Молотов, как поживает твой друг Риббентроп?» В виду имелся печально знаменитый Пакт о ненападении между Германией и Россией, подписанный в 1939 году Вячеславом Молотовым и Иоахимом Риббентропом. Вячеслав Васильевич на подобные вопросы отвечал коротко: «Я спешу и не намерен вступать в разговоры».

Вместе с Молотовым на Новодевичьем похоронена и его жена Полина ЖЕМЧУЖИНА (подлинное имя — Перл, отсюда и появление псевдонима «Жемчужина») (1897–1970). В свое время Полина Семеновна занимала пост наркома рыбной промышленности и даже стояла у истоков создания отечественной парфюмерной промышленности. Сталин говорил: «Так вот, Полина, почему от тебя так приятно пахнет!» А Надежда Аллилуева, ближайшая подруга Жемчужной, шептала мужу на ухо: «Ты что, от нее пахнет «Шанель номер 5».

В 1939 году Полина Жемчужина была репрессирована и несколько лет провела в сталинских лагерях. На второй день после смерти Сталина Берия обратился к Молотову с вопросом: «Что я могу для тебя сделать?» — «Верни Полину», — был ответ. Сама Жемчужина, несмотря на арест и ссылку, до последнего дня оставалась яростной сталинисткой.

Незадолго перед смертью Молотов, свидетель и соучастник эпохи, успел надиктовать книгу воспоминаний, в которой, среди прочего, охотно обсуждал и личную жизнь Сталина.

В день похорон Молотова государственный траур был объявлен в Албании.

Вместе с родителями похоронена и Светлана МОЛОТОВА (1929–1989). Именно она, а вовсе не дочь Сталина Светлана, могла бы носить титул настоящей «кремлевской принцессы». Дочь Молотова доставляли в школу на автомобиле, ей доверяли принимать делегации иностранных школьников и студентов, приезжавших в Москву.

* * *

В монастырской стене похоронен родной брат Ленина Дмитрий УЛЬЯНОВ (1874–1943). Дмитрий Ильич по образованию был врачом, одно время работал в народном комиссариате здравоохранения. Младший брат Ильича был дважды женат, во втором браке у него родилась дочь Ольга (1922–2011), которая тоже похоронена на Новодевичьем.

Даты жизни племянницы Ленина могут показаться невероятными! Получается, еще совсем недавно в центре Москвы жила женщина, которая могла называть «дядей Володей» человека, изменившего весь ход мировой истории.

Ольга Дмитриевна самого Ленина не помнила в силу возраста — его не стало, когда племяннице было всего два года. А вот Надежду Константиновну, вдову «вечного живого», Ольга Дмитриевна действительно называла в разговорах «тетей» и передавала, среди прочего, рассказы Крупской о том, как скромно жила семья первого советского правителя.

Как-то во время прогулки по Новодевичьему одна из моих слушательниц, заметив «свежую» могилу Ольги Ульяновой, разволновалась: «А что же теперь будет с Мавзолеем? Кто за ним следить будет?» Как мог, успокоил, сказав, что племянница Ленина к усыпальнице никакого отношения не имела. Правда, выступала категорически против выноса тела Ленина и бывала в Мавзолее на все дни рождения знаменитого дяди.

* * *

Для меня прогулки по Новодевичьему — это не только повод вспомнить легендарных персонажей прошлого и, возможно, приоткрыть какие-то неизвестные штрихи в истории. Каждый раз, оказываясь подле старых монастырских стен, я жду новых открытий. И они происходят.

Возле самой стены, неподалеку от семейного захоронения Ульяновых, стоит небольшая белая урна. На ней выбито имя, которое сегодня, скорее всего, уже мало кому известно. Вера ФИГНЕР (1852–1942). Зато даты жизни впечатлят любого, кто потрудится не только подсчитать возраст, но и представить количество эпох, пережитых этим человеком.

Вера Фигнер успела принять участие в двух покушениях на Александра Второго — в 1880 году в Одессе, и год спустя в Петербурге. 1 марта 1881 года император был убит. Фигнер была единственным из участников убийства, кому удалось остаться на свободе. Ее арестовали только через два года, а в 1884 году приговорили к смертной казни. Правда, в итоге смертная казнь была заменена на бессрочную каторгу, которая со временем тоже была заменена на простую ссылку. На удивление гуманной была власть, с которой так пыталась бороться Вера.

Но и это еще не все. Революцию 1917 года Фигнер не приняла. И была одной из главных противниц политических репрессий, которые проводил Сталин. Никаких последствий выступление против линии партии для Веры Николаевны не имело. Наоборот, ее 80-летний юбилей был отмечен публикацией семи томов ее сочинений.

До своего следующего юбилея Вера Фигнер не дожила всего десять дней. 89-летняя народница скончалась от пневмонии.

* * *

Еще один легендарный персонаж из советской истории — Николай ОСТРОВСКИЙ (1904–1936). Автор культового, говоря современным языком, романа «Как закалялась сталь» прожил всего 32 года. По биографии Островского в советские годы молодежь учили жизни: в 15 лет вступил в комсомол, тогда же отправился добровольцем на гражданскую войну. В 18 лет участвовал в строительстве железнодорожной ветки, переболел тифом. А в 23 года пришла страшная болезнь, диагноз звучал как приговор — прогрессирующий анкилозирующий полиартрит, проще говоря — постепенное окостенение суставов.

Тогда же Островский начал писать свой первый автобиографический роман, он назывался «Повесть о котовцах». Рукопись никогда не была опубликована, так как ее попросту потеряли. Но Островский сдаваться не собирался и спустя три года, уже будучи прикованным к постели, с помощью трафарета, начинает работать над своим знаменитым романом — «Как закалялась сталь».

Когда роман был отправлен в журнал «Молодая гвардия», то его не только отказались печатать, но и «разгромили» критикой, заявив, что все написанное в нем — неправда. Но Островский вновь не сдавался и еще раз отправил рукопись в журнал. В этот раз все сложилось: произведение было повторно отрецензировано и роман получил «зеленый свет».

Потом появилось много разговоров о том, кто же является истинным автором романа, ведь в рукописи можно заметить почерк девятнадцати человек. Сам Островский объяснял это тем, что диктовал свою книгу добровольным секретарям. И то, что некоторые из них потом стали называть себя соавторами, оставлял исключительно на их совести. В итоге официальным автором романа считается именно Николай Островский. «Как закалялась сталь» опубликовали в 1932 году в журнале «Молодая гвардия». Роман сразу же стал большим событием.

В 1935 году Островского наградили орденом Ленина и выделили квартиру на главной улице Москвы — улице Горького. В статусе главного комсомольского писателя Островский прожил еще один год, работая над новым произведением «Рожденные бурей». Первые экземпляры романа были отпечатаны уже после смерти автора, их раздавали на его похоронах.

* * *

Юная мраморная девушка в кресле — памятник Александре КОЛЛОНТАЙ (1872–1952). Советский дипломат, посол СССР в Швеции, в историю Александра Михайловна вошла прежде всего как сторонница свободной любви и борец за права женщин.

Еще в 1913 году Коллонтай опубликовала статью «Новая женщина», в которой описала женщину нового времени. По мнению Александры Михайловны, среди прочего, ее героиня должна требовать от мужчины не материального обеспечения, а уважения собственной личности; отказаться от ревности и уважать свободу мужчины, ну и так далее.

Спустя годы именно Коллонтай припишут авторство «теории стакана воды» — идеи о свободных отношениях мужчины и женщины, при которых удовлетворение сексуальных потребностей схоже с удовлетворением жажды.

Коллонтай была не только красивой женщиной, но и довольно яркой личностью. Несколько строк о ней в своих мемуарах оставил лауреат Нобелевской премии Иван Бунин: «Я ее знаю очень хорошо. Была когда-то похожа на ангела. С утра надевала самое простенькое платьице и скакала в рабочие трущобы — „на работу“. А воротясь домой, брала ванну, надевала голубенькую рубашечку — и шмыг с коробкой конфет в кровать к подруге: „Ну давай, дружок, поболтаем теперь всласть!“ Судебная и психиатрическая медицина давно знает и этот (ангелоподобный) тип среди прирожденных преступниц и проституток».

Кстати, саму Коллонтай тоже выдвигали на соискание Нобелевской премии мира, ее кандидатуру поддержали Швеция и Норвегия. Но идея не была поддержана Нобелевским комитетом.

Биографом советского посланника можно назвать Зою ВОСКРЕСЕНСКУЮ (1907–1992), чей прах тоже покоится на Новодевичьем. Зоя Ивановна служила пресс-секретарем в посольстве СССР в Швеции, в реальности выполняя функции агента разведки. Александра Коллонтай — героиня ее книги «Девочка в бурном море».

О том, каким разведчиком была полковник Воскресенская — судить не мне. А вот писательницей Зоя Ивановна была великолепной, я зачитывался ее книгами. В конце жизни, когда писательница смогла поведать не только о своей литературной деятельности, она написала книгу «Теперь я могу сказать правду». На ее страницах появляется и Александра Коллонтай.

«Александра Михайловна глянула на часы и сказала:

— Через пару минут ко мне придет Генеральный консул оккупированной Бельгии. Его эмигрантское правительство в Лондоне. Вы оставайтесь здесь. Этот визит вежливости продлится не более пяти минут, и мы с вами продолжим работу.

…В назначенное время порог кабинета переступил высокий элегантный старик. Представился. Александра Михайловна сразу завязывает разговор не о погоде, не о театре, как принято на таких приемах, a о жгучем вопросе объединения сил против фашизма, о Втором фронте.

Аудиенция закончена. А старый консул замялся. У него еще личный вопрос. Он извлекает из нагрудного кармана небольшую фотографию и протягивает ее Александре Михайловне.

Она вскидывает лорнет:

— Как? Это моя фотография. Здесь мне, наверное, лет семнадцать, но у меня нет такой. Откуда она у вас?

Консул широко улыбается:

— О, мадам, с тех пор прошло более полувека, a точнее — 53 года. Ваш папа был тогда начальником иностранного отдела Генерального штаба. Я был всего адъютантом у нашего военного атташе. Вы иногда появлялись на балах.

— Да, но это бывало редко, я уже тогда бежала от светской жизни.

— Я же был на каждом балу, искал вас. Имел дерзость посылать вам цветы, часами ходил возле вашего дома в надежде увидеть вас. Перед отъездом из России мне посчастливилось купить у фотографа этот ваш портрет. И сейчас, когда мое правительство предложило мне пост Генерального консула, я просил направить меня в Швецию, зная, что вы здесь. Я всю жизнь следил за вами. Читал ваши статьи и книги о рабочих, о социалистическом движении, не понимал вас. Когда узнал, что вы стали министром большевистского правительства, просто ужаснулся. Мне казалось, что вам уготована другая судьба. Увы, должен признаться, что в числе многих я не верил в прочность Советского государства. Сожалел о вас. А теперь пришел к вам, чтобы низко поклониться и высказать свое восхищение и глубокую признательность вам, вашей стране, вашему народу, который выносит на своих плечах судьбу нашей планеты.

Александра Михайловна протягивает консулу руку:

— В большой жизни какие только дороги не перекрещиваются, какие только встречи не происходят.

Консул ушел. Александра Михайловна сидит, задумавшись, постукивает лорнетом по столу, улыбается своей далекой юности…».

И в завершение — несколько слов о самой Воскресенской. После окончания Второй мировой Зоя Ивановна возглавила немецкий отдел центрального аппарата разведки. После того как был арестован генерал Павел Судоплатов, под чьим руководством она работала, карьера Воскресенской в разведке была кончена. До выхода на пенсию она служила начальником спецчасти лагеря в Воркуте, входившего в систему ГУЛАГ.

О секретной деятельности известной детской писательницы (общий тираж ее книг составляет более 20 млн экземпляров) стало известно лишь в 1990 году, когда председатель КГБ Владимир Крючков поведал о ней шведским журналистам.

* * *

Черный мраморный крест установлен на могиле Марии БУДЕННОЙ (1916–2006), третьей жены знаменитого советского маршала.

Первая супруга Буденного ушла из жизни при таких же обстоятельствах, что и Надежда Аллилуева. Вторая жена была арестована. Причем, как говорили, на Лубянку ее отвез сам маршал. Ну а потом случилось и вовсе невероятное событие — теща маршала, мать той самой арестованной жены, которая осталась жить с зятем, предложила Буденному внимательнее присмотреться… к ее племяннице. Создатель Конной Армии присмотрелся и сделал предложение.

О том, как это произошло, Мария Васильевна, бывшая на 33 года моложе супруга, рассказала известной писательнице Ларисе Васильевой, записавшей ее монолог: «Семен Михайлович спрашивает меня за обедом: “Как вы ко мне относитесь?” Ничего не подозревая, отвечаю: “Вы мой любимый герой”. — “Замуж за меня пойдете?” Я опешила. Долго молчала. И говорю: “Я боюсь”. Он засмеялся: “Съездите к родителям, посоветуйтесь…”

Вернулась я в Москву, пришла в квартиру к Буденному, подаю ему суп за обедом, он поздоровался и молчит, ничего не говорит о своем предложении. Мне как-то не по себе. Пообедал и спрашивает: “Ну что вы решили?” — “Положительно”, — говорю, а у самой даже уши красные от стыда. Он тоже весь вспыхнул: “Боялся спросить. Вдруг откажешь!”»

В общем, зажили «молодые» одной семьей. Мария Васильевна первое время стеснялась знаменитого мужа и постоянно сбивалась — то Семеном Михайловичем назовет, то Семой, а то и вообще товарищем Буденным. В конце концов маршал не выдержал и строго сказал супруге: «Я тебе муж, а Семен Михайлович на коне сидит!»

Через год после свадьбы (и после ареста второй жены соответственно) у Буденных родился сын. Сбылась главная мечта красного маршала. В одном из писем с фронта он писал юной жене: «Здравствуй, дорогая моя мамулька! Получил твое письмо и вспомнил 20 сентября, которое нас связало на всю жизнь. Мне кажется, что мы с тобой с детства вместе росли и живем до настоящего времени. Люблю я тебя беспредельно и до конца моего последнего удара сердца буду любить. Ты у меня самое любимое существо, ты, которая принесла счастье — это наших родных деточек. Думаю, что все кончится хорошо и мы снова будем вместе. Привет тебе, моя родная, крепко тебя целую, твой Семен».

Начавшаяся столь необычным образом семейная жизнь оказалась счастливой. На 60-летний юбилей мужу Мария Васильевна подарила Буденному еще одного, уже третьего, ребенка.

В 1955 году Буденный написал письмо в КГБ с просьбой пересмотреть дело своей второй жены. Ольгу Стефановну освободили. Но после девятнадцати лет тюрьмы это уже была совсем другая женщина — старая, больная, психически нездоровая. В доме бывшего мужа она бывала редко.

Сам маршал от сталинских репрессий не пострадал. Рассказывают, что его однажды все-таки попытались арестовать. Но бравый командир открыл огонь и, расстреляв пришедших за ним чекистов, бросился звонить Сталину: «Иосиф, контрреволюция! Меня пришли арестовывать! Живым не сдамся!» После чего Сталин дал команду оставить Буденного в покое: «Этот старый дуралей не опасен».

Однако на самом деле никаким дуралеем Семен Михайлович не был. У него хватало ума хитро вести себя с ненавидящими друг друга коллегами, строить из себя дурачка при Сталине, позаботиться о будущем своего большого семейства. Еще будучи в силе и при власти, Буденный отказался от казенной государственной дачи и построил собственную. «Когда я умру, тебя с государственной дачи в один миг выгонят», — говорил он жене.

Мария Васильевна пережила Буденного на 33 года.

* * *

Прямо за могилой матери и жены Буденного — захоронение близких другого легендарного сталинского маршала — Ворошилова. Сам Климент Ефремович, как и Семен Буденный, похоронен в Кремлевской стене. А на Новодевичьем — его жена Екатерина Давидовна (1887–1959).

Это была красивая и непростая история любви. Отец Екатерины, которую тогда звали Голда, был категорически против брака дочери с православным слесарем из Луганска. Но Голда не испугалась отцовского проклятия. Приняв при крещении имя Екатерина, она стала женой молодого Клима, и никогда об этом не пожалела.

Единственной бедой супружеской пары было отсутствие детей. Но дом маршала не был пуст. Климент Ефремович и Екатерина Давидовна воспитывали детей Михаила Фрунзе — сына Тимура, погибшего в 1942 году, и дочь Татьяну. Сегодня рядом с Екатериной Ворошиловой похоронен и еще один приемный сын — Петр ВОРОШИЛОВ (1914–1969), тоже ставший военным и дослужившийся до генеральских погон.

Екатерина Давидовна ушла из жизни первой. Она уже была тяжело больна и лежала в Кремлевской больнице, а ее каждое утро начиналось с визита мужа. Врачи и медсестры «Кремлевки» потом признавались, как были удивлены чуткостью маршала. Ведь в сознании миллионов бывший нарком обороны СССР являлся прежде всего человеком-машиной из песни («Ведь с нами Ворошилов, первый красный офицер, сумеем постоять за СССР»). И вдруг его потребность находиться рядом с больной женой. Когда Ворошилову говорили, что она уже без сознания и не знает, что он рядом, маршал отвечал, что на самом деле его Екатерина все чувствует. Наверное, так оно и было…

* * *

Как удивительно — гуляем по дорожкам некрополя, а говорить хочется о любви. Мы возле могилы Ольги ЧКАЛОВОЙ (1901–1997), вдовы самого, пожалуй, известного советского летчика Валерия Чкалова. Их роман начался в 1924 году, когда Ольга подарила Валерию фотографию с надписью: «Тому, в кого я верю, кто оправдает мои надежды».

Из уст в уста вся страна передавала историю о том, как влюбленный сталинский ас пролетел под Троицким мостом, чтобы заставить молодую девушку обратить на себя внимание.

Семья Ольги жила возле аэродрома, где часто случались катастрофы. Ее родителям казалось, что все летчики просто обречены на гибель, и они категорически возражали против того, чтобы у дочери были отношения с Чкаловым. Поначалу девушка прислушалась к мнению отца, а потом все равно поступила так, как ей подсказывало сердце.

В феврале 1927 года состоялась свадьба. На день свадьбы Чкалов подарил жене книгу Есенина с подписью: «Твою мечту иметь библиотеку постараюсь осуществить». Дочери летчика не так давно раскрыли неожиданную деталь биографии своих родителей — Валерий и Ольга венчались в Ленинграде в церкви Рождества Иоанна Предтечи на Каменном острове.

Чкалов был невероятно популярен среди женского населения страны. Случалось, на домашний телефон звонили женщины и заявляли, что воспитывают детей летчика. Один раз к трубке подошла Ольга Чкалова. Услышав привычный текст о ребенке, она сказала: «Как это прекрасно! Привозите, будем растить вместе!»

Впрочем, поклонницы Чкалова встречались и за границей. Однажды он оказался в одном поезде с Марлен Дитрих. Когда состав прибыл на перрон, героя из Советского Союза встречала толпа восторженных французов. Каково же было удивление Дитрих, которая считала, что ждут ее, когда все цветы были вручены Чкалову. Валерий Павлович оказался настоящим джентльменом — он достал из букета самую красивую розу и преподнес ее Марлен.

Летчика связывали дружеские отношения со Сталиным, который предлагал ему занять пост народного комиссара внутренних дел. Но от кабинета на Лубянке Чкалов отказался. При этом сам не исключал ареста. По воспоминанию дочерей, последнее время он спал, держа пистолет под подушкой.

Чкалов погиб в 1938 году при выполнении испытательного полета. Его прах был захоронен в Кремлевской стене.

Сталин не оставлял семью Чкалова без внимания. Его вдову приглашали на все кремлевские приемы, где сажали за столом по правую руку от Сталина. По левую руку сидела вдова другого погибшего летчика, будущая кинозвезда Валентина Серова.

Чкалов был удостоен звания «Герой Советского Союза», когда самой золотой медали еще не существовало.

Награду детям летчика вручили только в 2004 году. Сегодня рядом с матерью похоронена старшая дочь Чкалова Валерия Валерьевна (1935–2013).

* * *

А вот бюст поэта Владимира МАЯКОВСКОГО (1893–1930). После самоубийства 14 апреля 1930 года, тело главного советского поэта было выставлено для прощания в Доме писателей, а затем кремировано в единственном тогда московском крематории, который находился в Донском монастыре.

В последние дни Маяковский все время жаловался на одиночество. Так получилось, что и когда гроб везли в крематорий, водитель грузовика, по неопытности, слишком сильно нажал на газ, и машина оторвалась от многотысячной толпы провожающих. Даже в последние минуты своего пребывания на земле Маяковский вновь оказался один.

По тем временам кремирование было для москвичей в новинку. А потому избранным участникам похорон Маяковского выдали специальные пропуска, по которым они могли подойти к печи и через глазок увидеть происходящее. О своих впечатлениях от увиденного мне рассказывал художник Борис Ефимов. Борис Ефимович несколько дней потом не мог ни есть, ни спать.

Там же, в колумбарии Донского кладбища, Маяковского и похоронили. Лишь в 1952 году его прах был перенесен на Новодевичье.

Рядом с поэтом похоронили членов его семьи: мать, Александру Алексеевну (1867–1954), и сестер — Ольгу Владимировну (1890–1949) и Людмилу Владимировну (1884–1972).

Мне бы хотелось чуть подробнее рассказать именно о старшей сестре поэта, Людмиле Владимировне Маяковской. По профессии она была художником, но своей главной целью считала служение памяти брата и сделала все, чтобы из истории его жизни исчезло имя Лили Брик.

Доходило до грустных курьезов. Когда Лиля Юрьевна захотела открыть музей поэта в Гендриковом переулке, где в свое время они жили втроем — Осип Брик, Лиля Юрьевна и Владимир Владимирович, то Людмила Владимировна выступила категорически против, высказав мысль, что это будет не музей Маяковского, а музей странного образа жизни. И в итоге на высшем государственном уровне было принято решение об открытии музея в доме на Лубянском проезде, где у Маяковского была одна комната.

Когда в девяностых годах из Америки в Москву приезжала дочь Маяковского, Патриция Томпсон, ее конечно же отвезли на Новодевичье. Затем был обед в доме Лили Брик. Самой хозяйки уже не было в живых, гостью принимала Инна Генс, жена Василия Катаняна, ее приемного сына. Инна Юлиусовна рассказывала мне, как была удивлена, заметив под ногтями Патриции грязь. Однако когда Томпсон предложили пройти в ванную, то услышали ответ: «Это земля с могилы моего отца. Я хочу, чтобы она как можно дольше оставалась на моих руках». Оказалось, что в могиле отца Патриция оставила частицу праха своей матери Элен Джонс, похороненной в Америке.

В разговоре с корреспондентом американской газеты «Русский базар» Владимиром Нузовым Патриция говорила: «На могиле отца на Новодевичьем кладбище, у его надгробного памятника, я опустилась на колени и перекрестилась в русской манере. Я принесла с собой небольшую часть материнского праха. Голыми руками я раскопала землю между могилами отца и его сестры. Там я поместила пепел, покрыла его землей и травой и полила место слезами. Я целовала русскую землю, которая пристала к моим пальцам.

Со дня смерти матери я надеялась, что когда-нибудь ее частица воссоединится с человеком, которого она любила, с Россией, которую она любила до конца своих дней. Никакая сила на земле не могла остановить меня от внесения пепла моей матери в российскую землю на семейной могиле Маяковского! Не прошло и месяца после моего возвращения в Москву, как я была шокирована, узнав, что советское правительство собрало коллекцию “великих мозгов” для продолжающегося уже 67 лет научного исследования, имеющего целью определить анатомические корни гениальности моего отца. Мозг Маяковского был среди них, однако никто в России не сказал мне об этом…»

* * *

Прах Павла ТРЕТЬЯКОВА (1832–1898), создателя одного из самых прекрасных музеев мира, был перенесен с Даниловского кладбища в 1948 году, на котором изначально Третьяков был похоронен рядом с родителями и братом Сергеем.

За шесть лет до смерти Павел Михайлович завещал свою галерею в дар городу. Тогда, в 1892 году, из жизни ушел его родной брат Сергей, вместе с которым он сегодня покоится на Новодевичьем.

Поводом для переноса праха стало неудовлетворительное состояние могил Третьяковых на Даниловском кладбище. Председатель Комитета по делам искусств при Совете министров СССР М. Храпченко писал управляющему похоронным трестом Моссовета: «Учитывая ходатайство Дирекции Государственной Третьяковской Галереи, а также просьбу ближайших родственников основателей Галереи, Комитет по делам искусств при Совете Министров СССР со своей стороны ходатайствует о перенесении останков Павла Михайловича, Веры Николаевны и Сергея Михайловича Третьяковых, а также их художественных надгробий с кладбища Даниловского монастыря на кладбище Новодевичьего монастыря, где захоронены виднейшие деятели русской культуры и искусства».

При этом останки родителей Третьяковых так и остались на Даниловском кладбище. На Новодевичьем братьям установили общий памятник — тот, который раньше стоял у Павла Михайловича. Его создал художник Илья Остроухов.

А спустя годы здесь же похоронили и потомков создателя великой галереи. Я говорю про звезду немого кино Александру ХОХЛОВУ (1897–1985), внучку Третьякова. Рядом с Хохловой похоронен и ее муж, режиссер Лев КУЛЕШОВ (1989–1970).

* * *

Бюст мужчины с окладистой бородой — памятник академику Отто ШМИДТУ (1891–1956).

Академик, исследователь Севера, важную роль в истории страны сыграл именно благодаря своей бороде. Как мне рассказывала внучка Горького, в тридцатых годах под Новый год в Советском Союзе в домах не было принято устанавливать елку. Праздник для своих внучек и окрестной детворы устраивал лишь Максим Горький. На роль Деда Мороза приглашали соседа по Николиной Горе — Отто Шмидта. Потому что, по словам Марфы Пешковой, ему было достаточно надеть на себя вывернутую наизнанку дубленку, и костюм Деда Мороза был готов. Борода у Шмидта была своя, да какая!

Однажды на веселый праздник к Горьким приехала Светлана Аллилуева. Вернувшись домой, дочь Сталина рассказала о чудесном празднике, который произвел на нее неизгладимое впечатление, отцу. На следующий год елку стали ставить по всем городам и весям СССР.

Запомнилась борода Отто Шмидта и Майе Плисецкой. Великая балерина вспоминала о роли ученого в судьбе ее семьи: «Отец работал в “Арктикугле”. В 1932 году Отто Юльевич Шмидт — типаж большевистского просветителя — с бородой похлеще Марксовой, “великий путаник”, как обозвал его Ленин, чем спас от кровожадных лап Сталина, — назначил отца генеральным консулом и начальником угольных рудников на Шпицбергене».

* * *

Еще один долгожитель, среди сталинских наркомов, наряду с Вячеславом Молотовым, о котором мы уже вспоминали — Лазарь КАГАНОВИЧ (1893–1991). Именно имя Лазаря Моисеевича с 1935 по 1955 год носило московское метро, а в течение двух лет — с 1955 по 1957 год нынешняя станция «Охотный ряд» называлась станцией имени Кагановича.

Каганович занимал множество постов — был генеральным секретарем Компартии Украины, первым секретарем московского обкома партии, народным комиссаром тяжелой промышленности, народным комиссаром путей сообщения, и так далее, и тому подобное. Вершиной карьеры стала должность первого заместителя Председателя Совета Министров СССР. Активный участник сталинских репрессий (его подпись фигурирует на множестве «расстрельных» бумаг), Каганович принимал участие в устранении Берии, а затем оказался в рядах сторонников свержения Хрущева. В тот раз заговор не удался, и Лазарь Моисеевич был отправлен в отставку.

Одним словом, во многом именно благодаря этому человеку жизнь в стране была такой, какой сам Лазарь Моисеевич видел ее из окон своей квартиры в доме на Фрунзенской набережной, готовясь встретить столетний юбилей в ранге персонального пенсионера.

Невероятно, но в начале девяностых по набережной Москвы-реки можно было видеть прогуливающимся человека, который входил в состав высшего руководства страны еще при Сталине и помнил самого Ленина. Лазарь Моисеевич был одет в неизменную шляпу и длинное пальто.

Каганович на сорок лет пережил свою жену, Марию Марковну. Жил вместе с дочерью и приемным сыном.

* * *

Одна из самых известных пар Советского Союза — писатель Александр ФАДЕЕВ (1901–1956) и актриса Художественного театра Ангелина СТЕПАНОВА (1905–2000).

Автор романа «Молодая гвардия» добровольно ушел из жизни на своей даче в Переделкино. Фадеев сказал сыну, который в тот день тоже был на даче: «Миша, иди обедать». Юноша спустился на первый этаж, и в этот момент раздался выстрел. Ангелина Степанова в это время находилась на гастролях в Югославии. Никто не знал, как ей сообщить, что Фадеев застрелился и необходимо лететь на похороны. Решили просто сказать, что ей надо срочно в Москву, заболел Фадеев. В машине доставили в Будапешт, так как прямых рейсов в Советский Союз тогда не было.

Встречающие в аэропорту по-прежнему не знали, как сказать актрисе о смерти мужа. Ангелина Иосифовна появилась на трапе самолета, держа в руках газету «Правда» с фотографией Фадеева в траурной рамке. Эту газету она купила в Киеве — рейс был через этот город. Когда все пассажиры начали покупать газеты, Степанова вдруг поняла, что у нее нет советских денег. Одолжила несколько копеек у стюардессы, купила свежий номер и на третьей странице увидела некролог. Официальной причиной самоубийства власти назвали алкоголизм. На самом деле причины выстрела были гораздо серьезнее.

Через два дня после похорон Фадеева Ангелина Степанова вернулась в Белград, где продолжались гастроли Художественного театра. Когда она вышла на сцену в «Трех сестрах» и произнесла первую фразу Ирины: «Зачем вспоминать?» — зал вздрогнул…

Александр Фадеев был личностью неоднозначной. С одной стороны — выдающийся писатель, автор «Разгрома» и «Молодой гвардии», заслуженно считавшихся классикой советской литературы. А с другой — руководитель сталинского Союза писателей, вольно или невольно принимавший участие в репрессиях своих коллег. Так, именно при Фадееве проходила травля Анны Ахматовой и Михаила Зощенко.

Но при этом говорить о Фадееве только в осуждающем тоне неверно. Тот же руководитель Союза писателей старался помогать оставшимся без средств к существованию коллегам, в числе которых был и Михаил Зощенко.

Еще один штрих к биографии писателя. В 1938 году писателя Михаила Шолохова предупредили в местном управлении НКВД, что его собираются арестовать. Шолохов тут же уехал в Москву и спрятался у Александра Фадеева. Время они проводили соответственно, тем более что обстоятельства заставляли задуматься о «народной анестезии». Как бывает, звонок из Кремля раздался в самое неподходящее время: Шолохова вызвал Сталин.

На встречу с вождем отправился и Фадеев. Потом сам Шолохов рассказывал, как Сталин какое-то время молча ходил вокруг писателей. А от них, естественно, заметно пахло алкоголем. В итоге вождь обратился с вопросом: «Почему пьете?» Шолохов ответил почти афоризмом: «Запьешь с такой жизни, товарищ Сталин». Хозяин кабинета продолжил интересоваться: «А сколько времени у вас продолжается запой?» Тут уже подал голос Фадеев: «Неделю, товарищ Сталин». И тогда вождь, то ли в шутку, то ли всерьез сказал: «Предлагаю решением Политбюро установить, что запой великих писателей Шолохова и Фадеева длится три дня, а четыре дня они пишут». Как бы то ни было, а та встреча спасла Шолохову жизнь, больше об аресте автора «Тихого Дона» никто даже не помышлял.

После прихода к власти Хрущева и его доклада о культе личности Сталина Фадеев не счел возможным жить дальше. Его предсмертное письмо — один из самых достойных документов эпохи лжи и предательства. Сразу же после самоубийство записка Фадеева (как и в случае Маяковского, написанная за несколько дней до выстрела) была спрятана в архивы КГБ. Познакомиться с ее текстом стало возможно лишь в 1990 году.

«…Жизнь моя, как писателя, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из жизни. Последняя надежда была хоть сказать это людям, которые правят государством, но в течение уже 3-х лет, несмотря на мои просьбы, меня даже не могут принять. Прошу похоронить меня рядом с матерью моей».

Последнюю просьбу Фадеева — похоронить рядом с матерью на Введенском кладбище — власти не услышали и отдали распоряжение похоронить писателя на Новодевичьем. Через сорок четыре года в могиле мужа была похоронена и Ангелина Степанова.

Это были своеобразные отношения. Ангелина Иосифовна знала о романе Фадеева с Еленой Сергеевной Булгаковой. А сам Фадеев был в курсе былых отношений Степановой с драматургом Николаем Эрдманом.

Виталий Вульф, близко друживший с актрисой, много рассказывал мне об этой яркой и достойной женщине. В 1995 году на сцене Художественного театра отметили ее 90-летний юбилей. А наутро Ангелина Иосифовна пригласила домой Вульфа и попросила отвезти все цветы, которые ей вручили накануне, на Новодевичье — на могилу Фадеева и ее коллег по Художественному театру.

Незадолго до ухода Степанова потеряла старшего сына Александра, рожденного еще до ее встречи с Фадеевым. Через сына Ангелина Иосифовна была в родстве с семьей Сталина — Александр был женат на Надежде Сталиной, внучке генералиссимуса (Надежда была дочерью Василия Сталина, младшего сына вождя).

Актриса жила в доме в районе арбатских переулков, в эту квартиру она переехала уже после смерти Фадеева. Но в кабинете была сохранена обстановка, помнившая еще самого Александра Александровича — мебель карельской березы и портрет Станиславского кисти Андреева. Виталий Вульф рассказывал, что этот портрет был приобретен Степановой почти случайно: ей позвонил директор музея МХАТ Федор Михальский и сказал, что на продажу выставлен портрет Станиславского, но у театра на такую покупку денег нет. Ангелина Иосифовна обратилась к мужу — Фадеева тогда печатали многомиллионными тиражами и недостатка в средствах не было — и портрет был куплен.

Виталий Яковлевич был своим человеком в доме Степановой, многое слышал и многое знал. Когда на Новодевичьем хоронили Олега Ефремова, мы с Вульфом подошли к свежей могиле Ангелины Иосифовны, она ушла из жизни всего за несколько дней до Ефремова. И Вульф поведал мне историю отношений Ангелины Степановой и Николая Эрдмана, о которой он был осведомлен из первых уст. В свое время Виталий Яковлевич даже записал воспоминания актрисы о встрече с Эрдманом, случившейся уже после смерти Фадеева:

«Мы встретились через двадцать два года. 1956 год был для меня тяжелым, я потеряла близкого, дорогого мне человека, моего мужа, с которым прожила 19 лет, Александра Александровича Фадеева. Театр включил в репертуар трагедию Шиллера “Мария Стюарт”. Мне поручили роль английской королевы Елизаветы. Репетиции начались 28 декабря 1955 года и шли ежедневно. Роль замечательная, многогранная, полная больших мыслей, больших чувств. Работа была трудная, требовала от меня упорства, силы воли, преодоления жизненных невзгод. Но она и спасала, вводила в мир прекрасного, в мир искусства. Художником спектакля был Борис Робертович Эрдман. Мы часто встречались на репетициях. Однажды он сказал мне, что рассказывал Николаю о нашей работе, и тот просил узнать у меня, согласна ли я повидаться с ним, ему хочется меня видеть. Я согласилась. Я еще не подошла к двери его квартиры, как она отворилась, — с таким нетерпением Николай Робертович ждал нас. Когда мы с Борисом вошли, он взял мои руки и долго вглядывался в мое лицо. Я тоже смотрела на измененные временем знакомые, милые черты. Мы оба были взволнованы. Потом сидели за столом, пили кофе и говорили о театре, искусстве прошлых лет и настоящего времени. Оба брата расспрашивали меня о Фадееве — видимо, его уход из жизни изменил их представление о нем. Когда Борис вышел, чтобы поговорить по телефону, я спросила: далеко ушло наше время, и все стерлось в памяти или не совсем? Нет, не стерлось, ответил он. Когда происходят какие-то события, явления, особенно в искусстве, да и в жизни, память возвращается к тебе. Ангелине бы это понравилось, она бы это оценила! А это было бы Лине чуждо. Я ответила, что тоже возвращаюсь памятью к нему, к далеким молодым годам нашей дружбы и любви, и мы улыбнулись друг другу. Уже дома я подумала: как хорошо, что состоялась наша встреча! Что она была такой теплой, человечной и что была наша улыбка, сказавшая так много!»

Когда Ангелины Иосифовны не стало, предполагалось похоронить ее на МХАТовской аллее, рядом с учителем, Константином Станиславским. В последние годы Степанова с удовольствием вспоминала о своем служении в «Художественном театре», появились «Сказки Старого МХАТа» — рассказы актрисы о великом и великих, сдобренные ее знаменитым чувством юмора.

Но близкие прочли в завещании Степановой о ее последнем желании — быть похороненной «вместе с Сашей». Воля великой актрисы была исполнена.

* * *

Художник Федор ФЕДОРОВСКИЙ (1883–1955) вошел в историю не только как автор знаменитого золотого занавеса Большого. Федоровский придумал и нарисовал проекты рубиновых звезд на башнях Кремля, которые пришли на смену двуглавым орлам.

Лауреат пяти Сталинских премий, Федор Федорович дважды становился главным художником Большого театра. Его проект роскошного занавеса, расшитого золотом и украшенного советскими гербами, был принят в 1955 году за несколько месяцев до начала борьбы с «излишками» сталинского искусства.

* * *

Писатель и драматург, автор пьес «Страх», «Машенька» Александр АФИНОГЕНОВ (1904–1941) стал первой жертвой налета немецкой авиации на Москву.

Планировалось, что Афиногенов, после начала войны возглавивший Литературный отдел Совинформбюро, поплывет за океан и станет агитировать американцев за открытие Второго фронта. Писатель был женат на американке, и лучшей кандидатуры для воплощения данного проекта у властей не было.

Для получения последних инструкций Афиногенов направился в здание ЦК партии на Старую площадь. Когда началась бомбежка, один из осколков смертельно ранил писателя. В итоге в Америку отправилась уже его вдова, Дженни Мерлинг. Женщина погибла, когда после войны возвращалась на пароходе обратно в Советский Союз.

* * *

Единственный склеп на территории Новодевичьего некрополя — это захоронение Николая ЧАЙКОВСКОГО (1838–1911), родного брата гениального композитора. Николай Ильич служил инженером путей сообщения и имел чин действительного статского советника. После смерти младшего брата принимал участие в издании критических и биографических статей о нем.

* * *

Возможно, новостью для многих станет известие о том, что на Новодевичьем похоронен Ленин. Я говорю совершенно серьезно и имею в виду Михаила ЛЕНИНА (1880–1951), ведущего актера Малого театра.

Свою актерскую карьеру Михаил Францевич начинал на сцене императорского Малого театра. Ленин — это тоже псевдоним, который Михаил Игнатюк счел более благозвучным именем для афиш. Впрочем, есть и другая версия о происхождении новой фамилии. Согласно ей, Лениным Михаил Францевич стал в память о первой жене, которую звали Лена. Когда все чаще стало звучать имя Владимира Ленина, наш герой тут же дал объявление в газете: «Ничего общего с политическим авантюристом Лениным я не имею».

Рассказывали, что когда в 1924 году о смерти советского вождя сообщили Станиславскому, тот воскликнул: «Какое горе! Михаил Францевича больше нет!» Ему ответили: «Нет, мы говорим про Владимира Ильича». Станиславский облегченно вздохнул: «Ну тогда слава Богу!»

После революции Михаилу Францевичу стали намекать, не хочет ли он поменять имя. Мол, как Ленин может выходить на сцену? Но Михаил Францевич был мудрым человеком, он понимал, что Ленин на сцену выходить может. А вот отрицательных рецензий на игру Ленина быть не может. И действительно, был один из самых восхваляемых актеров советского театра, вполне возможно, заслуженно. Единственное, что в его жизни не случилось, — он не получил орден Ленина. Сталин будто бы сказал: «Я не могу дать орден Ленина Ленину».

* * *

Уже в двадцатых годах Новодевичье кладбище закрыли для обычных захоронений, оно стало неформальным погостом для лиц «с общественным положением». А с 1932 года, после похорон Надежды Аллилуевой, Новодевичье и вовсе обрело статус режимного. Совсем изредка здесь еще хоронили жителей ближайших районов, но со временем некрополь для простых захоронений закрыли официально. Решение о том, кто достоин покоиться на Новодевичьем, принимал исполком Московского совета народных депутатов.

Когда на съемках фильма «Они сражались за Родину» скоропостижно скончался Василий ШУКШИН (1929–1974), вопрос о месте похорон решался в течение нескольких дней. Мать режиссера и писателя Мария Сергеевна хотела, чтобы сына похоронили на родном Алтае, в селе Сростки. Ей так хотелось, чтобы он вернулся на родину. В свое время для того, чтобы Василий смог купить билет до Москвы, матери пришлось продать корову.

Друзья же думали о месте на Ваганьковском или Новодевичьем.

Рассказывали, что место на самом престижном кладбище страны помог «выбить» Сергей Бондарчук, который отправился к председателю Совета министров СССР Алексею Косыгину. Согласно другой версии, всё решила реакция на смерть Шукшина Леонида Брежнева. Когда генеральному секретарю сообщили о том, что умер Шукшин, он будто бы вздохнул: «Ой, как я люблю его “Печки-лавочки”». Ну а где же хоронить любимого режиссера дорогого товарища Леонида Ильича, как не на Новодевичьем. При том, что Василий Шукшин был тогда лишь обладателем звания «заслуженного деятеля искусств» и никак, согласно протоколу тех лет, не мог претендовать на главный погост Союза.

Дочери Шукшина на момент смерти отца были совсем маленькие — Марии семь лет, Ольге шесть. Их взяли только на панихиду в Дом кино, сказав, что в гробу папа лежит из-за очередных съемок в кино, такая у него роль. Весь гроб Шукшина под конец панихиды был укрыт гроздьями красной калины.

Несмотря на то, что с момента смерти Шукшина минуло вот уже больше четырех десятков лет, не умолкают разговоры об истинных причинах ухода из жизни сорокапятилетнего мастера. Официально смерть наступила из-за сердечной недостаточности. Но поговаривают, что на самом деле Шукшина убили, пустив в его каюту — актеры жили на борту теплохода «Дунай» — «инфарктный» газ.

Об этом же вспоминал и близкий друг и оператор фильмов Шукшина Анатолий Заболоцкий, который принимал активное участие в проводах Василия Макаровича: «Утром в день похорон приехали в морг. Коля Губенко распоряжался везти гроб прямо в Дом кино, но мы настояли провезти гроб по проспекту Мира, по улице Бочкова, мимо квартиры, в которой и пожил-то Макарыч немногим больше года…

К концу панихиды Мария Сергеевна (мать В. Шукшина) просит меня вытащить из гроба калину, от нее сырости много: ее действительно много нанесли, и я, убирая маленькие веточки, под белым покрывалом нащупал много крестиков, иконок и узелков… Много прошло возле гроба россиян, и они положили заветное Шукшину в гроб. Его хоронили как христианина. Во время последнего прощания Лидия Федосеевна отдала мне скомканную прядь его волос, ничего не сказала. Я опустил в гроб и эти волосы (а может, по ним-то можно было определить, от какой же “интоксикации” наступила смерть. Ведь говорил же врач в Волгограде: смерть от интоксикации кофейной или табачной).

Еще помню четко: когда несли гроб уже после прощального митинга на кладбище к месту захоронения, сбоку, через нагромождения могил, пробирался рысцой испуганный директор студии имени Горького Григорий Бритиков. Он походил на возбужденного школьника, совершившего шалость. И мне вдруг вспомнились слова Макарыча на кухне: “Ну мне конец, я расшифровался Григорию. Я ему о геноциде против России все свои думы выговорил…”»

Актер Шукшин успел сняться в 28 фильмах; как режиссер, снял шесть лент; как сценарист, создал одиннадцать сценариев. Но все же для большинства поклонников Василий Макарович прежде всего — автор фильма «Калина красная». И в наши дни каждую осень на гранитном памятнике режиссеру, писателю и актеру обязательно лежит гроздь калины.

* * *

На центральной аллее старого Новодевичьего, прямо возле монастырских ворот, могила писателя Юрия ОЛЕШИ (1899–1960). Одним из самых известных произведений Юрия Карловича, кроме конечно же романа «Зависть» и дневника «Ни дня без строчки», являются «Три толстяка».

Героиня этой сказки — кукла по имени Суок. Необычным именем девочка-циркачка была обязана фамилии, которую носила первая жена Олеши — Серафима СУОК (1902–1982). Серафима Густавовна стала первой любовью Олеши, они жили гражданским браком.

Всего в семье было три сестры, три дочери эмигранта из Австрии Густава Суок. Семейная жизнь с Серафимой, которую Олеша называл «дружочек» (под этим же именем она выведена в воспоминаниях Валентина Катаева), продолжалась недолго. Сначала она ушла к одному бухгалтеру, а затем стала спутницей писателя Владимира Нарбута и переехала с ним из Одессы в Москву. Вскоре в столицу приехал и Олеша, отыскал Серафиму и попытался вернуть. Но Серафима Густавовна все-таки осталась с Нарбутом.

В 1936 году Нарбута арестовали. Серафима Суок потом вышла замуж за писателя Виктора Шкловского.

А второй женой Олеши стала ее сестра, Ольга СУОК (1899–1978). Именно ей посвящены «Три толстяка». Хотя ни для кого не было секретом, кто из сестер стал истинным прообразом Суок. Но это не имело никакого значения. Сам Юрий Карлович называл сестер — «две половинки моей души».

Через третью сестру Олеша состоял в родстве с поэтом Эдуардом БАГРИЦКИМ (1895–1934), тот был женат на Лидии СУОК (1895–1969).

В последние годы Олеша называл себя «Князем “Националя”». Проводя все дни в ресторане отеля с видом на Кремль, литературой гениальный писатель больше не занимался. Лишь делал на клочках бумаги обрывочные записки, из которых позже родится «Ни дня без строчки», так записи Юрия Карловича назовут после его смерти. У Олеши было другое назание — «Прощание с жизнью».

Однажды у некогда знаменитого и обеспеченного писателя закончились деньги, и он отправился в Союз писателей, где задал вопрос, как его будут хоронить. Олеше ответили, что существует три разряда похорон, в зависимости от ранга писателя. И заверили, что его похоронят по первому, самому лучшему, разряду. Юрий Карлович попросил похоронить его по третьему, а разницу в деньгах выплатить сейчас.

Остается только догадываться, каково Суок было жить с Олешей. Глядя на последние портреты писательской жены, мне кажется, можно понять, что все между ними было непросто.

Дочь Ильи Ильфа Александра Ильинична рассказала мне, как однажды зашла в гости к Ольге Густавовне, но ее не оказалось дома, в квартире был только Олеша. Тот предложил девушке выпить чай и прямо за столом стал вести себя… совсем не так, как должен был вести друг отца. Александра Ильинична попыталась встать из-за стола, но Олеша удержал ее, затушив о ее руку сигарету.

После смерти мужа Ольга Густавовна нашла записку: «Милая, дорогая Оля! Прости меня, я тебя очень любил. Всю жизнь. Прости меня и не забывай! Твой вечный друг Юрий Олеша».

Три сестры Суок переживут своих мужей. Как-то три вдовы вместе пришли в поликлинику Литфонда, и медсестра, оформляющая их карты, не удержалась от восторга: «Вы были женами таких писателей! Какое, наверное, счастье!» В ответ сестры ответят: «Трудное счастье».

Сегодня все они — на Новодевичьем.

* * *

Хочется вспомнить Виталия ЛАЗАРЕНКО (1890–1939). Памятник ему — почти напротив могилы Юрия Олеши. Увы, не будет преувеличением сказать, что сегодня имя Лазаренко неизвестно практически никому. А меж тем это был большой цирковой артист, на выступления которого собирались полные залы не только в Союзе, но и по всему миру.

* * *

Обелиск Георгию ЧИЧЕРИНУ (1872–1936), первому Народному комиссару иностранных дел СССР. Родственник знаменитого царского премьер-министра Столыпина, Чичерин вовремя ушел в отставку и сумел умереть своей смертью. Учитывая почти поголовные репрессии среди высшего руководства страны в середине тридцатых, уже это можно считать большой удачей.

Квартира Чичерина находилась в доме военачальников в Старопесковском переулке, где вместе с ним квартиры получили многие генералы. Среди соседей дипломата был Виталий Примаков, второй муж Лили Брик. Так получилось, что новое жилье Примакова располагалось на втором этаже, а квартира Чичерина — на четвертом. Лифта в доме не было, и главный советский дипломат предложил Примакову и Брик поменяться. Лиля Юрьевна категорически отказалась, сказав, что тоже не испытывает большого желания подниматься пешком на четвертый этаж.

Наступило лето, и обладатели завидной квартиры уехали отдыхать на юг. Когда жильцы вернулись и попытались вставить ключ в замок, то обнаружили, что войти в квартиру невозможно. Домоуправ, к которому они обратились, сообщил, что «в связи с государственной необходимостью» отныне их квартира находится на 4 этаже.

Когда Примаков с Брик поднялись, то увидели, что вся их обстановка, включая пепельницу с оставленной в ней сигаретой, перенесена в новую квартиру, ранее принадлежавшую Чичерину. А сам нарком благополучно перебрался на второй этаж.

* * *

А вот могила «Товарища феномена» — именно эти слова выбиты на памятнике Марии АНДРЕЕВОЙ (1868–1953), гражданской спутницы Максима Горького. Так Андрееву называл Владимир Ленин.

В начале прошлого века в Художественном театре было две «крайне необходимые» актрисы — Ольга Леонардовна Книппер, жена Чехова, и Мария Федоровна Андреева, считавшаяся женой Горького, при том, что на самом деле они никогда не расписывались. Театр дорожил Книппер и Андреевой, так как ради них главные драматурги страны приносили свои пьесы именно Станиславскому.

«Андреева» — это псевдоним, который Мария Федоровна взяла по фамилии своего мужа. Вернувшись в Москву, в 1894 году актриса вышла на сцену в одном спектакле вместе с самим Станиславским. Тогда-то и началась ее дружба с основателем Художественного театра, в котором она прослужит семь блистательных лет. Ну а затем свою жизнь Андреева решит посвятить Горькому, который был тронут ее игрой в «На дне».

При этом Мария Федоровна была не только хорошей актрисой, но и выдающейся красавицей. Как не вспомнить ее портрет работы Ильи Репина. Великий художник изобразил на полотне одну Андрееву, хотя в те дни вместе с ней у него гостил и Максим Горький.

Мария Федоровна официально оставила мужа (хотя и до этого ее роман с Саввой Морозовым не был ни для кого секретом) и перебралась жить в квартиру Горького.

Как мне рассказала внучка писателя Марфа Пешкова, Андреева была не чужда интриг. Решала, кого допустить до Горького, а кого — нет. К тому же большие суммы денег, которые перечислялись писателю в Италии, отправляла своему сыну, Юрию Желябужскому. Когда обо всем стало известно Алексею Максимовичу, тот потребовал, чтобы Андреева оставила его дом.

По возвращении писателя в Москву Мария Федоровна просила, чтобы ее пропустили к Горькому. Этого не случилось: сам писатель говорил, что примет кого угодно, только не Андрееву.

В конце жизни актриса работала директором Дома ученых. Марфа Пешкова навещала бывшую подругу своего деда. Та с благодарностью принимала помощь.

* * *

А мы тем временем подошли к памятнику, на котором не указаны даты жизни. На Новодевичьем два таких «секретных» захоронения. Первое — это плита Осипа Брика. А второе надгробие — могила самого известного министра культуры Советского Союза Екатерины ФУРЦЕВОЙ (1910–1974).

Почему под горельефом работы скульптора Льва Кербеля не указано ни одной цифры? Это, как мне рассказывала дочь Фурцевой Светлана, было личным пожеланием самой Екатерины Алексеевны. Когда она бывала на чьих-то похоронах, а по долгу службы это происходило довольно часто, то говорила, вернувшись домой: «Ну для чего на памятниках у женщин пишут годы? Да еще и фотографию ставят! Все же сразу начинают высчитывать ее возраст!»

Правда, возле имени Матрены Николаевны (1890–1972), матери министра, первой из Фурцевых оказавшейся на Новодевичьем, даты стоят.

Впрочем, и в отношении самой Фурцевой для всей страны не было секретом, что министр успела отпраздновать свой 63-й день рождения. Но ее волю услышали: на Новодевичьем кладбище на надгробии бывшего 1-го секретаря МГК КПСС, затем секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК КПСС, министра культуры СССР выбито просто три слова: «Екатерина Алексеевна ФУРЦЕВА».

Панихида проходила на сцене Художественного театра на Тверском бульваре, проститься с министром пришла, казалось, вся Москва. Конечно же всех волновала причина неожиданного ухода Екатерины Алексеевны из жизни. Официально Фурцева умерла “из-за острой сердечной недостаточности”. Но самой распространенной версией было самоубийство.

Единственная дочь министра, любимая и отдалившаяся от нее в последние годы, Светлана категорически протестовала против разговоров о добровольном уходе матери из жизни.

Светлана Петровна тоже успеет отметить лишь 63 дня рождения. Она была серьезно больна, но не придавала лечению болезни должного внимания. Посему и ее уход тоже стал отчасти осознанным. В 2005 году на белоснежном надгробии Фурцевых добавилось еще три слова — «Светлана Петровна Фурцева». Возле них тоже не проставлены даты…

* * *

А перед этим памятником в советские годы всегда было многолюдно: возле него принимали в октябрята, в пионеры, в комсомол. Здесь похоронена Зоя КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ (1923–1941) — первая женщина, ставшая Героем Советского Союза.

Зоя погибла и была похоронена в районе села Петрищево. Сохранились воспоминания очевидцев страшной казни:

«До самой виселицы вели её под руки. Шла ровно, с поднятой головой, молча, гордо. Довели до виселицы. Вокруг виселицы было много немцев и гражданских. Подвели к виселице, скомандовали расширить круг вокруг виселицы и стали её фотографировать… При ней была сумка с бутылками. Она крикнула: “Граждане! Вы не стойте, не смотрите, а надо помогать воевать! Эта моя смерть — это моё достижение”. После этого один офицер замахнулся, а другие закричали на неё. Затем она сказала: “Товарищи, победа будет за нами. Немецкие солдаты, пока не поздно, сдавайтесь в плен”. Офицер злобно заорал: “Русь!” “Советский Союз непобедим и не будет побеждён”, — всё это она говорила в момент, когда её фотографировали… Потом подставили ящик. Она без всякой команды стала сама на ящик. Подошёл немец и стал надевать петлю. Она в это время крикнула: “Сколько нас ни вешайте, всех не перевешаете, нас 170 миллионов. Но за меня вам наши товарищи отомстят”. Это она сказала уже с петлёй на шее. Она хотела ещё что-то сказать, но в этот момент ящик убрали из-под ног, и она повисла. Она взялась за верёвку рукой, но немец ударил её по рукам. После этого все разошлись».

Первой о подвиге Зои Космодемьянской написала «Правда», очерк назывался «Таня» — именно этим именем назвалась юная героиня.

О жизни и подвиге Зои Космодемьянской издавались книги; стихи героине посвящали Маргарита Алигер, Агния Барто, Роберт Рождественский; рождались оперы и балеты; снимались фильмы.

Мама Зои, Любовь Тимофеевна, написала о дочери и сыне, тоже ставшем Героем, книгу воспоминаний — «Повесть о Зое и Шуре».

Строки, как мать узнала о судьбе дочери, невозможно спокойно читать и сейчас, даже спустя столько лет:

«Однажды — это было в конце января — я возвращалась домой поздно. Как часто бывает, когда очень устанешь, машинально слушала обрывки разговоров. В этот вечер на улице то и дело слышалось:

— Читали сегодня “Правду”?

— Читали статью Лидова?

И в трамвае молодая женщина с огромными глазами на исхудалом лице говорила своему спутнику:

— Какая потрясающая статья!.. Какая девушка!..

Я поняла, что в газете сегодня что-то необычное.

— Шурик, — сказала я Дома, — ты читал сегодня “Правду”? Говорят, там очень интересная статья.

— Да, — сдержанно ответил Шура, не глядя на меня.

— О чем же?

— О молодой партизанке Тане. Ее повесили гитлеровцы.

В комнате было холодно, мы привыкли к этому. Но тут мне показалось, что и внутри у меня все похолодело и сжалось. “Тоже чья-то девочка, — подумалось мне. — И ее ждут дома, и о ней тревожатся…”

Позже я услышала радио. Сообщения о боях, вести с трудового фронта. И вдруг диктор сказал:

— Передаем статью Лидова “Таня”, напечатанную в “Правде” сегодня, двадцать седьмого января.

Скорбный и гневный голос стал рассказывать о том, как в первых числах декабря в селе Петрищеве фашисты казнили партизанку-комсомолку по имени Таня.

— Мама, — вдруг сказал Шура, — можно, я выключу? Мне завтра рано вставать.

Я удивилась: Шура всегда спал крепко, обычно ему не мешали ни громкий разговор, ни радио. Мне хотелось дослушать, но я выключила громкоговоритель, сказав только: “Ну что ж, спи…”

Назавтра я пошла в райком комсомола: может быть, там что-нибудь знают о Зое?

— Задание секретное, писем может не быть еще долго, — сказал мне секретарь райкома.

Прошло еще несколько томительных, нескончаемых дней, и 7 февраля — это число я запомнила навсегда, — вернувшись домой, я нашла на столе записку: “Мамочка, тебя просили зайти в райком ВЛКСМ”.

“Наконец-то! — подумала я. — Конечно, какое-нибудь известие от Зои, может быть, письмо!” Я мчалась в райком как на крыльях. Вечер был темный, ветреный, трамваи не шли, но я почти бежала, спотыкалась, скользила, падала и снова бежала, и ни одной сторонней горькой мысли не было у меня — я не ждала никаких плохих вестей, я только хотела узнать: когда я увижу Зою? Скоро ли она вернется?

— Вы разминулись. Идите обратно домой, к вам поехали из МК комсомола, — сказали мне в райкоме. “Скорее, скорее узнать, когда приедет Зоя!” И я не пошла, а побежала домой.

Я распахнула дверь и остановилась на пороге. Из-за стола навстречу мне поднялись двое: заведующий Тимирязевским отделом народного образования и незнакомый молодой человек с серьезным, чуть напряженным лицом. Изо рта у него шел пар: в комнате было холодно, никто не снял пальто. Шура стоял у окна. Я посмотрела на его лицо, глаза наши встретились, и вдруг я все поняла… Он рванулся ко мне, что-то опрокинув по дороге, а я не могла двинуться, ноги словно приросли к полу.

— Любовь Тимофеевна, вы читали в “Правде” о Тане? — услышала я. — Это ваша Зоя… На днях мы поедем в Петрищево.

Я опустилась на пододвинутый кем-то стул. У меня не было ни слез, ни дыхания. Хотелось только скорее остаться одной, и в мозгу стучало одно только слово: “Погибла… погибла…”

Шура уложил меня в кровать и всю ночь просидел рядом. Он не плакал. Он смотрел перед собой сухими глазами и крепко сжимал обеими руками мою руку.

— Шура… как же мы теперь? — сказала я наконец.

И тут Шура рухнул на постель и громко, отчаянно разрыдался.

— Я давно уже знаю… все знаю, — глухо, сдавленно повторял он. — Ведь тогда в “Правде” была фотография… с веревкой на шее… Имя другое… Но я понял, что это она… я знал, что это она… Я не хотел тебе говорить… думал — может, ошибся… Уверял себя, что ошибся. Не хотел верить. Но я знал… я знал… я знал…

— Покажи, — сказала я.

— Нет! — ответил он сквозь слезы.

— Шура, — сказала я, — мне еще многое предстоит. Мне предстоит увидеть ее. Я прошу тебя…

Шура вытащил из внутреннего кармана пиджака свою записную книжку; к чистой странице был приклеен четырехугольник, вырезанный из газеты. И я увидела ее лицо — родное, милое, страдальчески застывшее…»

Здесь же, на Новодевичьем, Лидия Тимофеевна встретила однажды мужчину в форме. Тот представился: «Петр Лидов». Так началась дружба матери Зои с автором первой статьи о ее дочери. После войны, обещал Лидов, он обязательно напишет большую книгу о Зое.

А потом, за несколько месяцев до окончания войны, Лидия Тимофеевна получила письмо от сына, который был на фронте: «Мама, мама, Петр Лидов погиб! Мама, как это страшно, что он погиб так незадолго до победы! Накануне победы погибать — это так обидно».

А за три недели до Дня Победы не стало и брата Зои…

В постсоветские годы образ Космодемьянской пытались очернить, но в народной памяти Зоя все равно остается героиней, на могиле которой и сегодня свежие цветы.

На черном мраморе высечены слова Николая Островского — слова, которые Зоя когда-то, как девиз, как завет, вписала в свою записную книжку и которые она оправдала своей короткой жизнью и своей смертью: «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь, все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества».

Сегодня на Новодевичьем похоронен и Александр КОСМОДЕМЬЯНСКИЙ (1925–1945), тоже посмертно награжденный званием Героя Советского Союза. Здесь же обрела последний приют и Любовь Тимофеевна (1900–1978), которой выпало пережить своих детей.

* * *

Напротив Зои похоронен Николай БУЛГАНИН (1895–1975), после смерти Сталина ставший министром обороны Советского Союза. Будучи гражданским — и по образованию, и по складу характера — Булганин носил звание Маршала Советского Союза. Правда, в военной среде всерьез никто маршальские звезды на погонах Булганина не воспринимал. Когда он прилетел с инспекцией в военный округ, которым командовал Жуков, то с удивлением не обнаружил среди встречающих самого Георгия Константиновича. Зато на летном поле стоял адъютант Жукова, который обратился к Булганину со словами: «Маршал Жуков просил передать, что штатских он принимает по четвергам». Булганин тут же развернулся и улетел обратно в Москву.

В течение трех лет Булганин возглавлял Совет министров СССР. Галина Вишневская, за которой он пытался ухаживать, рассказывала, что Булганина между собой называли не иначе как «Николай Третий». Считалось, что с последним российским Государем нового премьер-министра объединяют не только одинаковые имя-отчество и внешность, но и либеральные взгляды.

Знакомство великой певицы и руководителя правительства началось в Югославии, затем продолжилось на правительственной даче, куда Вишневскую пригласили на юбилей нового вождя. Ну а затем Булганин начал откровенно ухаживать, не обращая ни малейшего внимания на то, что Галина Павловна только что вышла замуж за Мстислава Ростроповича, о чем конечно же был осведомлен.

Вишневская детально описала поведение оказавшегося на вершине власти «Николая Третьего»:

«К вечеру звонок из Кремля:

— Галя, это Николай Александрович, здравствуйте.

Я уже понимаю всю серьезность ситуации, но стараюсь создать легкую, ни к чему не обязывающую атмосферу, a потому забираю сразу с высокой ноты:

— Ах, здравствуйте, Николай Александрович! Какие дивные цветы, спасибо!

— Это я вас должен благодарить, я был счастлив видеть вас вчера у меня дома. Не хотите ли со мной поужинать, я буду сегодня в городе?

И разговаривает со мной так, как будто никакого мужа у меня и нету! Я еще пытаюсь все перевести просто на светскую болтовню, но голос на другом конце провода, серьезный и спокойный, не собирается включаться в мою тональность. Начинаю мямлить:

— У меня вечером репетиция в театре… кончится поздно…

— Это неважно. Я подожду.

Тогда я со “святой простотой” подключаюсь:

— Ах, как чудно, спасибо! Мы приедем.

На том конце провода длинная пауза… Затем:

— Так я за вами пришлю машину.

И вот в нашей узкой улице останавливаются три черных ЗИЛа: в первом и третьем охрана, в среднем — сам наш новый хозяин — Булганин. Видно, таким демонстративно открытым своим появлением он сразу захотел расставить фигуры в будущей игре: что, мол, дело серьезное и шуточками от него не отделаешься. Из окон домов люди выглядывают: честь какая нашей улице — сам глава правительства объявился. И начались с того дня чуть ли не ежедневные приглашения — то к нему на дачу, то в его московскую квартиру. И, конечно, бесконечные «возлияния». Николай Александрович пил много, заставлял и Славу, да тот и без уговоров со злости хватал лишнего. Бывало, охмелеют оба, старик упрется в меня глазами, как бык, и начинается:

— Да, обскакал ты меня…

— Да вроде бы так.

— А ты ее любишь?

— Очень люблю, Николай Александрович.

— Нет, ты мне скажи, как ты ее любишь? Эх ты, мальчишка! Разве ты можешь понимать, что такое любовь! Вот я ее люблю, это моя лебединая песня… Ну, ничего, по дождем, мы ждать умеем, приучены…

А я сижу между ними и слушаю. Он как будто не признавал за Славой никаких прав на меня, и все наши попойки заканчивались его объяснениями моему мужу, как он меня любит, что я его лебединая песня и что, о чем бы я его ни попросила, все будет исполнено.

— Да нам ничего не нужно!

— Как это не нужно! Больно гордые… Мой адъютант сказал, что вы в коммунальной квартире живете. Почему?

Булганину было шестьдесят лет, и среди топорных, грубых физиономий членов правительства он выделялся своей интеллигентной внешностью, мягкими, приятными манерами. Было в его облике что-то от старорежимного генерала в отставке, и ему очень хотелось казаться в моих глазах просвещенным монархом, этаким Николаем III. Всем своим обращением со мной он всегда старался подчеркнуть, что мне не нужно бояться бывать у него. Конечно, привычный властвовать, он хотел добиться своего во что бы то ни стало, но, быть может, и в самом деле любил меня. Бывало, говорит Славе:

— Да не сердись ты, что я так часто звоню ей! Дай мне полюбоваться на нее. Ты молодой, у тебя все впереди, a у меня жизнь кончается.

И Слава, хоть и тошно было ему слушать его излияния, порою даже жалел старика и дома говорил мне:

— Ведь он очень милый человек. Только зачем он за тобой ухаживает! Если б не это — я с удовольствием дружил бы с ним.

— Ну да, так и нужна ему твоя дружба! Он уже давно с наслаждением свернул бы тебе шею…»

Но Вишневская не была бы Вишневской, если не сумела бы в итоге поставить всесильного ухажера на место. А затем Николай Александрович поддержал заговор против Хрущева. Заговор не удался, и Николай Александрович Булганин, лишенный звания Маршала и пересевший из премьерского кресла в кабинет директора Госбанка СССР, и вовсе получил назначение в Ставрополь, где ему поручили руководить совхозом. Такие вот невероятные качели власти.

На Новодевичьем кладбище были похоронены его родители, а потому вопроса с местом погребения бывшего премьера не возникло.

* * *

Рядом похоронен еще один бывший кремлевский вельможа — Андрей ГРОМЫКО (1909–1989).

Почти тридцать лет Андрей Андреевич занимал пост министра иностранных дел. За свою часто неуступчивую позицию во время переговоров, на Западе Громыко получил прозвище «господин Нет». Говорили, что до него таким же титулом западные дипломаты называли Вячеслава Молотова, наркома иностранных дел в правительстве Сталина.

До того как занять главный кабинет в советском МИДе, Громыко успел принять участие в создании ООН и организации Ялтинской и Потсдамской конференций стран-союзников во Второй мировой.

Именно Громыко, один из самых влиятельных членов Политбюро, в 1985 году предложил на пост Генерального секретаря СССР кандидатуру Михаила Горбачева. Очевидно, в качестве благодарности самому Громыко достался пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, который, как правило, занимал генсек. Впрочем, номинальным президентом Громыко оставался всего три года. В 1988 году Михаил Горбачев занял и эту должность.

В ранге пенсионера союзного значения Андрей Андреевич Громыко прожил всего один год.

* * *

Массивный камень установлен на могиле великого русского художника Петра КОНЧАЛОВСКОГО (1876–1956). Участник «Мира искусств» и один из основателей объединения «Бубновый валет», Петр Петрович был женат на дочери другого великого русского живописца Василия Сурикова.

Кончаловский любил проводить время на своей подмосковной даче возле города Обнинска. По воспоминаниям близких, художник сам коптил ветчину, делал настойки, и вообще предпочитал оставаться вне зависимости от благ цивилизации, не пользуясь даже электрическим освещением.

Наталья КОНЧАЛОВСКАЯ (1903–1983) — дочь гениального мастера, писатель и переводчик, похоронена вместе с отцом. Наталье Петровне русская культура обязана не только яркими сочинениями, но и детьми — выдающимися режиссерами Андреем и Никитой Михалковыми.

* * *

Мы живем во времена, когда любой артист, сыгравший в сериале, сразу зачисляется в ранг звезды Не удивительно, что весомость и ценность этого понятия изменились. При этом в нашем кино действительно была суперзвезда, имя ей — Любовь ОРЛОВА (1902–1975).

Достаточно сказать, что когда в 1941 году в Москве началась паника, и власти не знали, как успокоить народ, то приняли единственно верное, как оказалось решение — повесили на улице Горького афиши: «Выступает Любовь Орлова». И москвичи успокоились — если Орлова в городе, значит, Москву не сдадут.

Всегда ходило много разговоров про возраст актрисы. Она же стала первой гранд-дамой советского света, которая решилась на пластическую операцию. Илья Ильф как-то спросил: «Любовь Петровна, сколько вам все-таки лет?» И она ответила: «Маленькая собачка до старости щенок!» И показала язык. Поводы для разговоров о ее реальном возрасте давал вечно юный, почти не меняющийся десятилетиями, облик Орловой. При этом иногда Любовь Петровна демонстрировала книгу «Казаки» Льва Толстого, на которой рукой автора было написано: «Любочке от Льва Толстого». Как тут было не задуматься, когда же легенда на самом деле появилась на свет — в 1902 году или все-таки пораньше?

Популярность пришла к Орловой зимой 1934 года, когда в Москве состоялся первый показ комедийного фильма молодого режиссера Григория Мормоненко, более известного по фамилии Александров, «Веселые ребята». Поначалу высокому начальству, пришедшему на премьеру, картина категорически не понравилась.

«Это хулиганский и контрреволюционный фильм», — заявил тогдашний нарком просвещения Бубнов и категорически запретил выпускать ленту в широкий прокат. Один из авторов сценария «Веселых ребят» Николай Эрдман к тому времени уже находился в местах не столь отдаленных (его имя отсутствовало и в титрах).

Но за «Веселых ребят» неожиданно вступились заместитель Председателя Комитета по делам искусств Борис Шумяцкий и писатель Максим Горький, убедившие Сталина лично посмотреть фильм. Вождь приехал к Горькому, посмотрел комедию и пришел в восторг: «Посмотрел, точно в отпуске побывал». В результате картина пошла одновременно во всех кинотеатрах СССР и была послана на кинофестиваль в Венецию, где имела такой громадный успех, что песню «Сердце, тебе не хочется покоя…» начали распевать даже венецианские гондольеры…

Снять комедию Александров задумал после возвращения из Америки, где он со своим другом Сергеем Эйзенштейном, вместе с которым они работали над великим «Броненосцем “Потемкиным”», изучали опыт заокеанских коллег. И если главная мужская роль Кости Потехина изначально писалась на солиста ленинградского мюзик-холла Леонида Утесова, то с кандидатурой на роль Анюты у режиссера возникло немало проблем. Александров обошел все столичные театры, изучил анкеты всех молодых актрис, числящихся в картотеках фабрики «Мосфильм», и уже было пришел в отчаяние, когда ему сказали, что в подмосковном совхозе есть одна талантливая девушка-трактористка, которая и поет, и танцует, и собой весьма и весьма недурна. Григорий Васильевич отправился в тот совхоз, повстречался с девушкой и тут же утвердил ее на роль Анюты. Однако карты смешал директор совхоза, примчавшийся на «Мосфильм» и чуть ли не силой уведший с площадки свою подопечную: «Ей пахать надо, а вы с каким-то кино пристаете».

О том, как в жизни Александрова возникла Любовь Орлова, существуют две версии. Согласно первой, рассказанной самим Григорием Васильевичем, он увидел Любовь Петровну в спектакле «Перикола» музыкальной студии Немировича-Данченко, в которой Орлова играла главную роль. Театралы 30-х судачили, будто в Орлову был безумно влюблен руководитель студии, великий Немирович-Данченко. Но Любочка взаимностью на чувства своего художественного руководителя отвечать не спешила. «С ним же тогда жить придется, — отшучивалась она. — А я и так своего добьюсь». Встреча с Александровым доказала правоту ее слов.

Увидев 30-летнюю актрису, Григорий Александров понял, что наконец нашел свою Анюту. «На следующий день мы пошли в Большой театр на торжества, посвященные юбилею Леонида Собинова, — вспоминал режиссер. — Во время концерта, в котором участвовали все тогдашние оперные знаменитости, я острил и предавался воспоминаниям… И на банкете продолжал азартно рассказывать ей о задуманных озорных сценах будущего фильма “Веселые ребята”. Она с ужасом слушала. Я говорил и говорил, надеясь убедить ее, потому что на мое предложение сниматься она сказала: “Нет”. Кончился банкет, мы вышли на улицу и до рассвета бродили по Москве. В конце концов она согласилась сниматься в моем фильме, но прежде спросила: “Я чувствую, что мы часто будем спорить. Это не помешает работе?”. Я и сам это чувствовал, но что мне оставалось делать? Я, конечно же, произнес расхожую мудрость: “В спорах рождается истина”».

Однако, по мнению современников режиссера, рассказ Григория Васильевича выглядит слишком уж красивым. Да и склонность Александрова к сочинению всевозможных баек («Я тут Молотову звонил, и он мне по секрету сообщил…» — одна из самых частых присказок знаменитого режиссера веселила всех его друзей) заставляет усомниться в категоричности, с которой Любовь Петровна отказывалась сниматься. Знакомые актрисы, напротив, утверждали, что Орлова сама мечтала получить роль Анюты. Но кинопробы с ее участием Александрову не понравились, и он отверг кандидатуру Орловой.

Тогда Любовь Петровна уговорила свою близкую подругу Любовь Степанову, хорошо знавшую Александрова, пригласить того в гости. Не успел Григорий Васильевич, принявший приглашение, выпить чашку чая, как в дверях степановской квартиры появилась Орлова. И еще через мгновение у хозяйки дома обнаружились неожиданные дела, и она, оставив актрису и режиссера наедине, убежала. Когда она вернулась, Любовь Петровна обратилась к ней со счастливой улыбкой: «Представляешь, Григорий Васильевич предложил мне главную роль в его новом фильме».

Как бы там ни было на самом деле, на роль Анюты Орлова действительно была утверждена. Любовь Петровна немедленно подписала трудовое соглашение, абсолютно не обратив внимание на сумму гонорара, который ей полагался за съемки в «Веселых ребятах». Когда одна из подруг указала Орловой на ничтожность вознаграждения, та лишь отмахнулась: «Да такую роль я и бесплатно готова играть».

— Ну, хоть Александрову скажите — может, он урезонит директора, — пыталась наставить актрису на путь истинный более искушенная в делах финансовых подруга.

— Ну, вот еще — жаловаться! Он может подумать, что я жадная, склочная. Еще сниматься не начала, а уже цену себе набиваю.

— Ох, Любочка, не будет вам счастья! Это — кино. Здесь никто ваши жесты не оценит. Еще и посмеются над вами. Здесь уважают характер, а вы — цирлих-манирлих.

— А вот снимусь — увидим, какая я!

Все произошло именно так, как и предсказывала Любовь Петровна. Жизнь первой кинопары советского кино со стороны выглядела сказочной — роскошная дача во Внуково, квартира в престижном доме в центре Москвы. Что в реальности происходило за кулисами быта — знали лишь двое.

Ночью 23 января 1975 года в роскошной квартире на Большой Бронной раздался телефонный звонок. Звонила Любовь Орлова, умирающая от рака в кремлевской больнице. «Гриша, что же вы не приезжаете ко мне? Приезжайте, я жду».

Александров быстро оделся, вызвал шофера и помчался к жене. Через сорок минут он был у ее постели. «Как вы долго…» — увидев его, с упреком сказала она. Это были ее последние слова…

За год до смерти Любовь Петровна начала сниматься в фильме «Скворец и лира». Согласно сценарию, в одном из эпизодов 72-летняя кинозвезда, играющая 20-летнюю девушку, должна была появиться в подвенечном платье. Фильм на экраны так и не вышел. Битва с возрастом была проиграна.

Однажды по возвращении домой с озвучания у Орловой началась рвота. Врачи Кунцевской больницы, куда доставили знаменитую пациентку, решили, что у нее камни в желчном пузыре, и назначили день операции. «Странно, что у меня такой маленький шов», — удивлялась после операции Любовь Петровна и показывала близким коробку с камнями, которые якобы у нее удалили.

Однако никаких камней у Орловой не было. Сразу после операции хирург позвонил Александрову и сообщил, что у Любови Петровны рак поджелудочной железы. Но чтобы успокоить актрису, ей показали камни, вырезанные у другого больного.

А она ничего не знала и чувствовала себя гораздо лучше. В один из дней даже попросила привезти в палату балетный станок, у которого привыкла начинать каждый свой день. Александров привез станок, и его умирающая супруга по полтора часа в день занималась гимнастикой. Стонала от боли, но продолжала.

«Абсолютно не боюсь умирать. Я устала жить», — как-то сказала Орлова знакомой, пришедшей навестить ее в больницу. А потом добавила, что прекрасно знает, ЧТО у нее на самом деле, хотя диагноз от нее скрывали…

Орлова прожила 73 года. Ее хоронили в день рождения. У нее был рак поджелудочной железы. Говорили, что одной из его причин могли стать многочисленные диеты, которым всю жизнь следовала актриса.

Ее последним желанием было, чтобы во время панихиды не открывали гроб. Прощание проходило в театре имени Моссовета, в котором она служила.

* * *

Григорий АЛЕКСАНДРОВ (1903–1983) через год после смерти Орловой похоронил сына от первого брака. Он сам уже находился в таком состоянии, что не увидев сына за обедом и спросив: «А где Вася?» — удовлетворился ответом: «Ушел за хлебом». И больше о нем не вспоминал.

Вскоре Александров женился на его супруге. Женщина, которую Любовь Петровна не пускала и на порог своего дома, стала полновластной хозяйкой и московской квартиры, и внуковской дачи. Считалось, что все было сделано для того, чтобы не возникло проблем с наследством. Которых наверняка не возникло бы в любом случае.

Последней работой Александрова стал документальный фильм об Орловой, к которому он написал и сценарий. Любивший сочинять и приукрашивать? Григорий Васильевич не изменил себе и на этот раз. За кадром звучал голос: «И тогда Орлова встретила Александрова. Он был красив, как бог».

Когда в 1983-м не стало самого режиссера, молодая вдова не разрешила похоронить его в одной могиле с Любовью Петровной. Но все равно получилось, что памятники Орловой и Александрова на Новодевичьем находятся по соседству и даже портреты великих партнеров обращены друг к другу.

Легенда была кончена. Вскоре из жизни уйдет и жена Григория Васильевича. Наследником станет внук, Григорий Александров-младший, которому ни до чего уже не будет дела. В квартире на Бронной первое время будут проводить экскурсии для готовых расстаться с суммой, равной цене бутылки спиртного, а потом сдадут в аренду под офис. Дачу продадут, а бесценный архив первой советской кинозвезды выбросят на помойку…

* * *

Ну а мы идем дальше. Если обогнуть надгробие Орловой, мы увидим небольшой камень с выбитым на нем именем: Агния БАРТО (1906–1981), прекрасная писательница, сценарист и, пожалуй, великая поэтесса. Агнии Львовне довелось пережить трагедию — 4 мая 1945 года ее сын Гарик катался на велосипеде неподалеку от дома в Лаврушенском переулке, и был сбит грузовиком.

Когда Барто сообщили о гибели сына, она почувствовала, как у нее из-под ног ушла земля. Тогда она и написала свое знаменитое стихотворение «Идет бычок, качается, вздыхает на ходу, // Ох, доска кончается, сейчас я упаду».

Вообще писать стихи Барто стала почти случайно. Она собиралась стать балериной. На одном из концертов в хореографическом училище попросила тапера сыграть «Похоронный марш», а сама прочла собственное стихотворение, принимая при этом трагические позы. По воспоминаниям дочери Агнии Львовны, в тот раз в зале находился нарком просвещения Луначарский, который обратил внимание на молодую девушку и посоветовал ей всерьез заняться литературой.

Барто любила наблюдать за детьми, порою присаживаясь возле детских площадок и внимательно слушая малышей. Равных Агнии Львовне не было.

Кроме стихов, она писала сценарии. Вместе с Риной Зеленой сочинила настоящий кинохит «Подкидыш», который и сегодня часто показывают по телевидению. Фразу «Муля, не нервируй меня» Агния Львовна сочинила специально для Фаины Раневской.

По воспоминаниям близких, в последние недели Барто прекрасно себя чувствовала и даже весело отплясывала на своем 75-летии. А через месяц случился инфаркт. И вскоре все было кончено…

* * *

Имя художницы Валентины ХОДАСЕВИЧ (1894–1970) стало для меня почти родным после рассказов Марфы Максимовны Пешковой. Ходасевич, племянница знаменитого поэта, была дружна с семьей Горького, особенно с невесткой писателя Тимошей, которая тоже была художницей.

В книге воспоминаний «Портреты словами» Валентина Михайловна описывает множество встреч, случившихся в ее жизни. Среди героев книги — Максим Горький и Ромен Роллан, Владимир Маяковский и Исаак Бабель, Наталья Гончарова и Михаил Ларионов.

Последней встрече с великими русскими художниками, оставшимися в Париже, посвящена отдельная глава мемуаров Ходасевич. По словам Марфы Пешковой, Валентина Михайловна была ярким рассказчиком. Читая ее воспоминания, я пытался услышать голоса прошлого. Наверное, для того мы и на Новодевичье приходим — здесь связь с былым ощущается наиболее тесно.

«Последний этап нашей командировки — Париж. Сентябрь. По-родному хочется увидеть Гончарову и Ларионова. Узнаю их адрес: недалеко от нашей гостиницы. Находим нужный дом. Ползем по винтовой узкой, крутой каменной лестнице. Дом старый, пяти— или шестиэтажный — нам нужен последний. На каждом междуэтажье вонь — приоткрыта дверка в крошечную уборную: дыра в полу и огромные две ступени. Пахнет еще кошками. Ну, думаю, бедные, живут неважно, несмотря что “знаменитости”! (Русский балет Дягилева прославил их на весь мир.) Дошли до верха — на площадке чуть приоткрытая дверь, номер квартиры соответствует. Звоню. Издали голос: “Входите”. Узнаю голос Ларионова. Пустынная большая низкая комната, странно низко от пола два или три окошка — закрыты (чтобы не сквозило, очевидно). Наискось от входной двери, ужасно нелепо посередине комнаты, стоит очень низкая железная, как в госпитале, кровать, на ней — Михаил Федорович, немного раздобревший, но очень, очень похожий, милый, дорогой! Глазки — веселые щелочки, носик слегка кверху, стриженый или облысел? Сразу и не пойму от радости. Бросаюсь целоваться, внезапно вскрик, падает навзничь с перекошенным от боли лицом и стонет:

— Сейчас, сейчас, подождите, отойдет…

Вот бедняга! Стоим в растерянности — не знаем, что? Чем помочь? Ну как же так? Болен — и никого! Где Наталия Сергеевна? Где какие-нибудь друзья? Вот так так! Не ожидала, что так. Жалко почти до слез.

И сразу — веселый голос:

— Как здорово! Вот неожиданно! Валечка, Андрей, кажется, Романович? Поищите, должен быть стул и одна табуретка — садитесь ближе ко мне!

Спрашиваю, что с ним.

— Говорят разное, уже три недели вот так лежу. Сегодня лучше, вчера купили мне лошадиное лекарство, не смейтесь — такое же человеческое не помогло, а этим намазался — и вот уже легче.

На полу — большая бутыль с белой сметанообразной массой, на этикетке — лошадь и инструкция по-английски: «Для чистокровных лошадей».

Я спрашиваю, где Наталия Сергеевна.

— Она живет не здесь, работает и тут и не тут, а в общем, работаем много. Недавно выставка была, после Испании. Успех! Ну, вот сама расскажет, скоро должна прийти. — Говорит он быстро-быстро, как всегда слегка пришепетывая.

Вскоре пришла Гончарова. Изменилась, постарела (а рано бы еще), лицо строгое и измученное. Она всегда была сдержанной, и все же я ожидала заметить в ее глазах, что она рада встрече. Пусть она скрытная — может, ей плохо, но я-то всегда ее очень любила! Как странно! Возможно ли, что жизненные перипетии могут так изменить внутренний мир человека или переделать заново? Формально все было: мы и поговорили, и она повела нас во вторую комнату, более светлую, показала много своих работ — натюрмортов и целую серию изумительных “испанок”. Причем говорила очень интересно и умно. Запомнилось сказанное:

— Никогда не надо насиловать себя, и если не получается — оставить эту работу и начинать заново, на новом холсте. Через какое-то время посмотреть, и станет ясно, на чем споткнулся, а бывает, что и недооценил или показалось…

Вскоре я позвонила Наталии Сергеевне, и мы встретились в кафе “Ротонда” под вечер. Она была очень задумчивая и связанная. Не хотела ни пить, ни есть. После того как мы с мужем выпили чая, она предложила пойти гулять и посидеть около Лувра на площади Карусель.

— Там очень тихо и красиво на закате под вечер… — сказала она.

По дороге разговор не ладился. Я расспрашивала о Ларионове — ему лучше. Пришли. Мы сели на одну из скамей около круглого бассейна, и она сказала:

— Мне очень тяжело видеться с вами, а слушать еще труднее — мы уж никогда не сможем понять друг друга до конца. Жизнь разделила… Поэтому давайте говорить, не касаясь друг друга, о чем угодно, хотя бы о том, как здесь прекрасно, спокойно!..

Вот такая была у нас встреча с Ларионовым и Гончаровой. Она была, конечно, не очень приятной, и я не того ждала.

Больше мы не встречались».

Идет время, и целому поколению не только имена Валентины Михайловны, но и самого Вячеслава Ходасевича, возможно, не скажут ничего. Но забывать таких людей мы не должны…

* * *

Композитор Александр СКРЯБИН (1871–1915) — один из самых интересных российских сочинителей музыки XX века. Уже в пять лет он свободно играл на фортепиано. Под его влиянием в консерваторию едва не поступил Борис Пастернак.

Скрябин был дважды женат и имел семерых детей. Сын Юлиан прожил всего одиннадцать лет, но успел заявить о себе, как талантливый композитор.

В последние годы семья композитора жила в доме в Большом Николопесковском переулке в Москве. Договор на аренду обычно заключался на год, до декабря месяца. В конце 1914 года Скрябин неожиданно предложил заключить договор всего на пять месяцев, до мая 1915 года. В апреле Александр Николаевич неудачно выдавил фурункул на лице и начался сепсис. Вскоре великий композитор скончался от заражения крови.

* * *

На похоронах Скрябина присутствовал его друг, композитор Сергей ТАНЕЕВ (1856–1915).

На Новодевичье он пришел больным. Из-за осложнения, простуда перешла в пневмонию, и через несколько недель Танеев скончался. Его похоронили на кладбище Донского монастыря, а затем перенесли прах на Новодевичье и предали земле рядом с могилой Скрябина.

* * *

Неподалеку от классиков — могила величайшего композитора XX столетия Сергея ПРОКОФЬЕВА (1893–1953). Сергей Сергеевич ушел из жизни в один день со Сталиным. Как вспоминала Галина Вишневская, «не дано ему было узнать благой вести о смерти своего мучителя».

Для семьи Вишневской и Ростроповича Прокофьев был дорогим человеком — Мстислав Леопольдович был очень близок с композитором, исполнял его произведения, а Галине Павловне любовь к Прокофьеву перешла от мужа, из его восторженных рассказов. Она вспоминала о том, как, став женой Ростроповича, побывала в гостях в доме вдовы Прокофьева (лично с Сергеем Сергеевичем ей познакомиться не довелось): «Одним из первых визитов был визит к вдове Сергея Сергеевича. Помню, какое волнение охватило меня, когда я впервые поднималась по лестнице небольшого дома в проезде Художественного театра. Мы даже говорили шепотом, как в храме. До самой смерти Прокофьев жил в коммунальной квартире, в трех небольших комнатах, с женой и ее отчимом. Я была буквально потрясена скромностью этой обстановки. Вдова Сергея Сергеевича — Мирра Прокофьева-Мендельсон — свято чтила память о нем, сохраняла все в том виде, как было при его жизни. Создавалось впечатление, что он только на минуту вышел из дому и сейчас вернется. Я потом часто бывала в этом доме и почти всегда ловила себя на том, что жду — вот сейчас откроется дверь, и войдет Прокофьев. Два раза в год — в день рождения и в день смерти Сергея Сергеевича — собирались здесь его друзья; их было немного — всегда одни и те же».

Хоронили гения в один день со Сталиным. Вся Москва была перекрыта, и, по воспоминаниям друзей, с большими трудностями гроб Прокофьева смогли перевезти в Дом композиторов на Миусской площади.

И вновь я позволю себе процитировать Галину Вишневскую: «Все цветочные оранжереи и магазины были опустошены для вождя и учителя всех времен и народов. Не удалось купить хоть немного цветов на гроб великого русского композитора. В газетах не нашлось места для некролога. Все принадлежало только Сталину — даже прах затравленного им Прокофьева. И пока сотни тысяч людей, часто насмерть давя друг друга, рвались к Колонному залу Дома союзов, чтобы в последний раз поклониться сверхчеловеку-душегубу, на Миусской улице, в мрачном, сыром полуподвале, было почти пусто — только те из близких и друзей, кто жил неподалеку или сумел прорваться сквозь кордоны заграждений. А Москва в истерике и слезах хоронила великого тирана…

У гроба с альбомом в руках сидел, ссутулившись, Игорь Грабарь. Он пытался сохранить в рисунках черты умершего друга. Слезы мешали. Художник по-стариковски всхлипнул и закрыл альбом.

Начался траурный митинг. Взволнованные слова прощания сказали Кабалевский, Шостакович, Лавровский. Были речи от Союза композиторов, от друзей по работе в кинематографии.

Звучал Бах. Его играл на рояле Фейнберг, один из первых исполнителей фортепьянных произведений молодого Прокофьева.

Снова слова прощания…

День стоял серый, пасмурный.

Путь к Новодевичьему кладбищу шел по кольцевым улицам.

Кратки были последние слова у открытой могилы. Ходил ветер по кладбищу, и метались в воздухе хлопья мокрого снега».

Через пятнадцать лет в могиле мужа похоронили и вдову композитора, Миру МЕНДЕЛЬСОН-ПРОКОФЬЕВУ (1915–1968). «До последней минуты своей жизни она заботилась о делах и памяти Сергея Сергеевича. В тот вечер она разговаривала по телефону с директором музыкальной школы им. Прокофьева по вопросам, связанным с музыкальным архивом композитора, как вдруг голос ее умолк. Думая, что прервалась связь на линии, директор положил телефонную трубку и через некоторое время позвонил снова. Послышались короткие гудки: “занято”. Через некоторое время — то же самое. Так как время было позднее, он решил отложить разговор на утро. Утром телефон все еще был занят. Тогда он поехал к ней домой, позвонил в дверь, но никто не открыл. Он позвонил соседям. Заподозрив несчастье, взломали дверь ее комнаты: она, мертвая, сидела в кресле, и в руке у нее была телефонная трубка».

* * *

На овальном портрете в окружении бронзового театрального занавеса — актриса Анастасия ЗУЕВА (1896–1986).

Анастасия Платоновна служила в Художественном театре, а широкому зрителю знакома, конечно, по кино. Самые известные роли актриса сыграла в сказках — именно героиня Зуевой открывала-закрывала сказочные двери в детских фильмах «Огонь, вода и… медные трубы» и «Варвара-краса, длинная коса».

Актриса дружила с Борисом Пастернаком. Ей посвящено стихотворение поэта, в котором есть строки «талант единственная новость, которая всегда нова». Это сочинение Пастернака помещено на памятнике актрисы.

В конце жизни Анастасию Платоновну попросили написать воспоминания об одном из актеров Художественного театра. Она написала, при этом, как говорили сотрудники театральной редакции, текст пришлось значительно редактировать. Когда статья была опубликована, на домашний телефон Зуевой начались звонки с благодарностями. И актриса вдруг поняла, что обрела свое новое признание — писать воспоминания о своих легендарных коллегах.

* * *

В 1953 году на Новодевичьем был установлен памятник великому русскому ученому Владимиру ВЕРНАДСКОМУ (1863–1945). Автором бюста из белого мрамора стал скульптор Зиновий Виленский.

Первоначально планировалось сделать эпитафией слова Вернадского: «Ничего в мире нет сильнее свободной научной мысли». Но, говорят, подобное высказывание не получило одобрение советской цензуры. Тоже знак времени — цензоры не упускали возможности «пройтись» даже по надгробию. В итоге на постаменте поместили следующие слова Владимира Ивановича: «Мы живем в замечательное время, когда человек становится геологической силой, меняющей лик нашей планеты».

* * *

Одно из самых посещаемых захоронений некрополя — могила Федора ШАЛЯПИНА (1873–1938).

Великий русский певец с 1922 года жил за границей, куда первоначально выехал просто на гастроли. Когда же стало известно о его нежелании возвращаться в Советскую Россию, решением Совнаркома Шаляпина лишили звания народного артиста республики. Лишь в 1991 году это решение было отменено уже правительством РСФСР.

В 1937 году Шаляпину поставили страшный диагноз, в течение года он пытался победить лейкоз. В 1938 году Федор Иванович скончался на руках своей второй жены и был похоронен на парижском кладбище Батиньоль. Сегодня на месте той могилы Шаляпина остался памятник, на котором по-прежнему указано, что здесь похоронен великий русский певец.

Мысль перевезти прах Шаляпина в Россию возникла в начале 80-х годов прошлого века. Французская сторона не возражала, требовалось только выполнить требование местного законодательства — собрать подписи всех детей певца под бумагой с согласием на перезахоронение. Неожиданно возникла проблема — одна из дочерей Шаляпина требовала заплатить компенсацию.

Я был знаком с многолетним директором Большого театра Владимиром Кокониным, который занимался вопросом возвращения праха Шаляпина на родину. В один из дней у него в кабинете раздался телефонный звонок и Иван Сергеевич Козловский, великий оперный певец, сообщил, что перезахоронение Шаляпина, наконец, состоится. На вопрос Коконина о том, как удалось разрешить ситуацию с дочерью Федора Ивановича, Козловский почти пропел: «Она умерла!»

В 1984 году останки Шаляпина доставили в Москву, гроб был установлен в Большом театре. А потом были торжественные похороны на Новодевичьем.

На могиле певца — памятник работы скульптора Елецкого, выполненный по знаменитому рисунку близкого друга Шаляпина, художника Константина Коровина. Первоначально планировалось, что его установят в Большом театре. Но выяснилось, что из-за веса — а он составляет несколько тонн — это невозможно, так как перекрытия старого здания не выдержат такое грандиозное сооружение. И в итоге монумент решили установить на Новодевичьем.

Федор Иванович довольно трепетно относился к деньгам. Когда его просили принять участие в благотворительных концертах, он отвечал — и это его выражение стало крылатым, — что бесплатно только птички поют. А сегодня мраморный Шаляпин сидит под сенью деревьев и слушает тот самый бесплатный концерт, в котором никогда не хотел принимать участия.

На Новодевичьем обрела последний приют и одна из дочерей певца, которая в 1984 году шла за гробом отца. Здесь же, на старом участке некрополя, сам Шаляпин похоронил своего любимого сына Игоря, ушедшего из жизни в возрасте четырех лет.

В день перезахоронения Шаляпина была оцеплена Большая Пироговская улица, ведущая к Новодевичьему. Тысячи москвичей пришли отдать дань уважения великому артисту, люди бросали к колесам катафалка букеты цветов. Возле некрополя можно было встретить много знаменитых людей. Один из слушателей, пришедших на мою прогулку по Новодевичьему, поведал, что встретил тогда Иннокентия Смоктуновского.

* * *

Необычное надгробие установлено на могиле Андрея ВОЗНЕСЕНСКОГО (1933–2010). Даже людям, далеким от поэзии, Вознесенский известен благодаря строкам, которые распевала вся страна — достаточно назвать «Миллион алых роз» и романс «Я тебя никогда не забуду».

Один из самых известных и почитаемых советских поэтов был дружен с Борисом Пастернаком. Их первая встреча состоялась, когда Вознесенскому было всего четырнадцать лет. Юноша набрался смелости, сам отправился на квартиру Пастернака и показал великому поэту свои стихи. Спустя годы дача Андрея Андреевича находилась в Переделкино по соседству с домом, в котором закончил свои дни Пастернак.

Это был, конечно, удивительный человек. Одно слово — Поэт. Его вдова, Зоя Богуславская, однажды поведала, как Вознесенский едва не сорвал собственное выступление в Большом зале консерватории, что являлось невиданной честью, по единственной причине — в Крыму цвел миндаль и Андрей Андреевич хотел наслаждаться природой.

Вознесенский был безусловным кумиром всего Советского Союза. В него влюблялись — как простые девушки, так и знаменитости. Для вхожего в избранный круг советской богемы не являлся секретом роман поэта с актрисой Татьяной Самойловой.

При этом материальная сторона жизни популярнейшего поэта оставляла желать лучшего. Опять-таки по воспоминаниям Зои Богуславской, однажды для того, чтобы свести концы с концами, ей пришлось продать Библию с рисунками Сальвадора Дали, полученную в подарок от самого художника.

Последние пятнадцать лет жизни Вознесенский серьезно болел. При этом, конечно, и не думал следить за здоровьем и выполнять рекомендации врачей. И так было всегда. Даже после тяжелой автокатастрофы, когда ему был прописан строжайший постельный режим, он отправился в издательство. Жена сказала: «Только через мой труп». И он ответил: «Значит, так и будет».

Его не стало в первый день лета 2010 года, он умер на руках у своей Зои. Богуславская говорит, что последними словами поэта стали: «Не переживай, все будет хорошо. Я же Гойя!»

Свой последний приют Андрей Вознесенский обрел рядом с родителями — отцом, Андреем Николаевичем, который ушел из жизни в 1974 году, и матерью, Антониной Сергеевной, которой не стало в 1983 году.

На могиле Вознесенских установлен один из самых оригинальных памятников Новодевичьего — огромный каменный шар, который от падения удерживает маленький православный крест. Так кажется, а может, так оно и есть.

* * *

А теперь предлагаю свернуть направо — на широкой заасфальтированной аллее находится несколько захоронений, о которых бы мне хотелось рассказать.

Памятник актеру Михаилу ГЕЛОВАНИ (1892–1956). Михаил Георгиевич играл в Художественном театре и был, как говорят, неплохим артистом. Но в историю вошел исключительно, как исполнитель роли Сталина. Снимался он в основном в фильмах режиссера Михаила Чиаурели.

Жил Геловани в доме на улице Горького, сегодня — Тверская, напротив популярного в былые годы грузинского ресторана «Арагви». Больше этого легендарного ресторана не существует, на его месте открылся банк. А было время, когда попасть в «Арагви» было мечтой всякого москвича и гостя столицы. Вот только удавалось это избранным счастливчикам. У Геловани в ресторане был свой столик, а если не хотелось идти в ресторан, то грузинские разносолы народному артисту СССР доставляли на дом.

Гостей у Геловани всегда было много, приходили даже с просьбами решить тот или иной вопрос. Михаил Георгиевич встречал посетителей в таком же кителе, который носил Сталин. И, видимо, настолько вошел в образ своего киногероя, что записывал просьбы гостей и потом расстраивался, когда узнавал, что переданные «по инстанциям» пожелания никто не спешил исполнять.

Как-то вечером в доме Геловани раздался телефонный звонок. «Товарищ Сталин приглашает вас на обед», — было сказано на другой стороне телефонной трубки. Геловани был уверен, что это розыгрыш друзей, а потому, когда через полчаса к нему явился офицер и спросил, готов ли он ехать, спокойно ответил: «Да». — «Прямо в пижаме?» — «Конечно», — сказал Геловани, пребывая в полной уверенности, что его ждут в ресторане друзья, довольные удачным розыгрышем. А он явится к ним в пижаме, и они поймут, что он обо всем догадался и шутка не прошла.

О том, что все на самом деле серьезно, Геловани понял, когда машина въехала на территорию дачи Сталина. Но что-то менять было уже поздно. Актера провели в комнату, где обедало все Политбюро, и посадили за стол рядом с Михаилом Чиаурели.

Эту историю мне поведала грузинская актриса Софико Чиаурели, дочь режиссера и друга Геловани. А дальше происходило вот что. Несколько бокалов вина сделали свое дело, Геловани осмелел и захотел произнести тост за здоровье Сталина. Но каждый раз, когда он пытался встать и сказать слово, Чиаурели брал его за полы пижамы и усаживал на место. В конце концов актер не выдержал и воскликнул: «Товарищ Сталин, я хочу тост сказать, а Чиаурели не дает!» — «Значит, товарищу Чиаурели виднее», — ответил Сталин.

Последний раз роль Сталина Геловани сыграл в 1951 году в фильме Михаила Чиаурели «Незабываемый 1919 год». Как водится, первым зрителем картины был сам генералиссимус. Просмотрев ленту в кремлевском кинозале, Сталин молча встал и направился к выходу. Присутствующие замерли — какую оценку работе кинематографистов даст главный знаток советского кино. Уже в дверях Сталин повернулся и сказал: «Да, товарищ Сталин никогда не был таким красивым». После этих слов у Геловани словно крылья за спиной выросли. А Сталин помолчал и продолжил: «И таким глупым тоже не был».

После этого фильма Сталин дал руководству Мосфильма указание, согласно которому великого русского правителя должен был играть великий русский актер. И сам предложил кандидатуру Алексея Дикого. Сталину аккуратно заметили, что Дикий был репрессирован. Но вождь не смутился: «Я тоже был в ссылке, подумаешь».

В 1953 году Геловани все-таки сыграл роль Сталина в фильме, рассказывающем о деятельности Феликса Дзержинского. Но при окончательном монтаже сцены с его участием были удалены.

После смерти Сталина Михаил Геловани остался фактически без работы. Он успел застать доклад Хрущева о «культе личности». Из жизни актер ушел в 1956 году в день рождения своего экранного персонажа — 21 декабря.

* * *

А вот и могила патриарха мультипликации Федора ХИТРУКА (1917–2012). В былые годы на Новодевичьем существовало три разряда захоронений: первый — это предание тела земле; второй — урну, но тоже в землю; третий — урну в нишу в кладбищенской стене.

Хитрук был похоронен, как сказали бы, по второму разряду. Федор Савельевич — автор обожаемых миллионами лент «Фильм, фильм, фильм», «Каникулы Бонифация» и других, но прежде всего, не в обиду остальным шедеврам, он — папа «Винни-Пуха».

А вот фигурку поросенка Пятачка из этого мультфильма поклонники приносят не Хитруку, а актрисе Ие Саввиной, которая озвучила этого мультипликационного героя.

* * *

Памятник Ие САВВИНОЙ (1936–2013) появился на Новодевичьем не так давно. На камне — кадры самых известных киноролей актрисы, в центре — конечно же Дама с собачкой.

По профессии Саввина была журналистом, окончила журфак МГУ. В студенческом театре впервые вышла на сцену и, в итоге, решила изменить свою судьбу. Долгие годы Саввина была ведущей актрисой Художественного театра.

Ия Сергеевна рассказывала, какой неожиданностью для нее стало предложение Хитрука озвучить Поросенка. Она долго думала, каким голосом следует говорить, и в итоге решила спародировать поэтессу Беллу Ахмадулину. Когда мультифльм показали по телевидению, Саввина написала Ахмадулиной записку с просьбой простить за то, что она взяла за основу ее голос. На что Белла Ахатовна ответила: «Спасибо, что вы подложили мне Пятачка, а не свинью». И посвятила Саввиной одно из своих стихотворений.

За две недели до смерти Ия Саввина официально расписалась с мужем, чтобы тот имел возможность стать опекуном сына актрисы, рожденного в первом браке.

* * *

Гениальная Белла АХМАДУЛИНА (1937–2013) похоронена рядом с Ией Саввиной.

Одна из самых больших поэтесс XX века была весьма противоречивой натурой. Ее отчислили из Литературного института за отказ принимать участие в травле Бориса Пастернака. Говорили о ее романе с режиссером Василием Шукшиным, который снял Ахмадулину в своем фильме «Живет такой парень». Благодаря этой ленте мы и сегодня можем увидеть, какой необычайной красавицей была Белла Ахатовна.

Ахмадулина становилась спутницей жизни знаменитых литераторов — Евгения Евтушенко и Юрия Нагибина. Подруга молодости Нагибина Вера Прохорова рассказывала мне, как оказалась на даче писателя в пору его совместной жизни с поэтессой. Когда все сели за стол, то заметили, что Ахмадулина, которая только что сидела среди гостей, вдруг исчезла. Оказалось, она ушла мыть осу, попавшую в сметану. «И в этом была вся Белла», — говорила Вера Ивановна.

«Жить с ней было сложно. У Беллы вообще был характер не сахар, а тогда она еще и страдала традиционным русским недугом. Во время очередного приступа начинала терзать человека. Самым страшным для нее ругательством были слова: “Ты советский человек!” Она без конца повторяла это в адрес Юры, упрекая его.

Внешне она была очень обаятельна и очаровательна. Помню, Юрка познакомил меня с ней на даче. Я как раз из лагеря вышла. Нагибин говорит: “Вера, я вас сейчас познакомлю с женой Евтушенко”.

Я про себя еще подумала: “О-о-о, я не поклонница Евтушенко, так зачем мне еще и жена-то его, господи?” И вдруг выходит девушка: очаровательная, с бронзово-рыжей челкой, с лицом цвета нежнейшего фарфора. Ее многие считали искусственной, а она на самом деле такой и была. И менялась, только когда выпивала. Но это уже было болезнью…

Вообще, Ахмадулина — это человек, в котором сходились одновременно и ад, и рай. При том что была потрясающим поэтом.

Я согласна с теми, кто считает ее вершиной нашей современной поэзии. Многие ставили ее в один ряд с Пастернаком, Блоком, Ахматовой, Цветаевой. Она на самом деле находится в семье небожителей. У нее было особенное видение мира».

Как и все большие Художники, Ахмадулина была не приспособлена к жизни. По словам ее последнего мужа, художника Бориса Мессерера, она не могла сама даже перейти на другую сторону улицы.

В конце жизни, по словам дочери поэтессы, Белла Ахмадулина практически ослепла. И для нее это было самым страшным — она больше не могла писать стихов.

В день, когда Ахмадулиной не стало, режиссер Георгий Данелия позвонил писательнице Виктории Токаревой и сказал, чтобы она не переживала из-за ухода Беллы: той было очень больно и ее уход — это избавление от мук…

* * *

С исполнительницей русских романсов Аллой БАЯНОВОЙ (1914–2011) я был знаком лично. После возвращения на родину в девяностых годах прошлого уже века, Алла Николаевна жила в арбатских переулках, я часто бывал у нее в гостях. Несмотря на то, что практически вся жизнь певицы прошла за границей — в Румынии и Франции — привычки у Баяновой были исконно московские: все застолья она устраивала на кухне. Называла меня придворным писателем, имея в виду конечно же свой Двор. И говорила, что я должен написать о ней книгу. Надеюсь, придет время и так оно и произойдет.

Ну а пока на правах «придворного биографа» могу сообщить, что даты жизни, указанные на могильной плите Баяновой, не совсем точны. На самом деле Алла Николаевна прожила не девяносто семь, а несколько больше. Но уточнять даты, тем более в отношении такой очаровательной дамы, коей до последнего дня оставалась Алла Николаевна, пожалуй, излишне.

* * *

И вновь хочется рассказать истории любви двух известных всей стране пар.

Режиссер Сергей КОЛОСОВ (1921–2012) и актриса Людмила КАСАТКИНА (1925–2012).

Двое народных артистов СССР шли рядом более шестидесяти лет: их встреча состоялась в коридорах театрального института в 1946 году. Людмила Ивановна всегда помнила этот день — все произошло в день ее рождения, 15 мая. У Колосова не было с собой цветов, и он попросил разрешения прийти домой к понравившейся девушке и преподнести букет. Она продиктовала адрес. Но когда вечером будущий супруг явился по указанному адресу, то оказалось, что студентка ГИТИСа его разыграла.

Через год Колосов сделал Касаткиной предложение. На что студентка ответила: «Нет, дружок, не торопись. Вот закончишь институт — тогда». Сергей Николаевич умел ждать. В итоге все случилось так, как он и хотел.

Сергей Колосов стал главным режиссером Людмилы Касаткиной. Одна «Душечка» чего стоит!

Сын Людмилы Ивановны Алексей как-то признался: «Мама часто говорила: “Я не жила, я работала!” Однажды я не удержался и сказал ей, что это счастье, потому что рядом всегда был режиссер, который думал о ее новых ролях».

Не забуду, как я звонил Людмиле Ивановне с просьбой об интервью, и она сказала, что согласится со мной поговорить только после того, как я напишу про Сергея Николаевича. Признаюсь честно, вопросов к режиссеру Колосову у меня тогда не возникло. И в итоге личная встреча с Касаткиной так не состоялась, было лишь несколько телефонных бесед.

Касаткина была безусловной кинозвездой. Слава пришла к ней после первого же фильма — «Укротительница тигров». Затем вместе с мужем они создали первый на нашем телевидении сериал — «Вызываем огонь на себя»: Колосов был постановщиком, Касаткина исполнительницей главной роли. Не меньшую популярность Людмиле Ивановне принесло и озвучание — именно ее голосом говорит пантера Багира в мультфильме «Маугли».

Когда я набирал телефонный номер актрисы, мне было важно не только то, ЧТО она скажет, но и то, КАК она это сделает. До сих пор помню мягкий голос Багиры, которым Людмила Ивановна беседовала со мной по телефону.

Касаткина знала себе цену и была прекрасно осведомлена о том, какое впечатление производит на окружающих. А обожали ее до последнего дня — и коллеги, и поклонники, и сотрудники больницы, в которой она ушла из жизни.

Людмила Ивановна всего на 11 дней пережила своего мужа.

* * *

Виктор ЧЕРНОМЫРДИН (1938–2010) был, пожалуй, самым афористичным премьер-министром России. С легкой руки Виктора Степановича русский язык обогатился такими выражениями, как «Хотели как лучше, а получилось как всегда», «Лучше водки хуже нет». Высказывания даже получили собственное определение — «черномырдинки».

Премьерский пост он занял после того, как Седьмой Съезд народных депутатов России отказался поддержать кандидатуру Егора Гайдара. В 1999 году за миротворческие усилия в Югославии Виктор Черномырдин был выдвинут на соискание Нобелевской премии мира.

С будущей женой ЧВС, как называли премьера с самой юности, познакомился 7 ноября 1961 года. Черномырдин любил играть на баяне, а Валентина Федоровна пела русские народные песни. «А что еще остается при таком увлечении мужа?» — говорила она.

Валентину Федоровну (1938–2010) Черномырдин пережил на 214 дней. Всего несколько месяцев они не дожили до «золотой свадьбы». Церемония похорон Виктора Черномырдина в прямом эфире передавалась по российскому телевидению.

* * *

Самый известный исполнитель арии Ленского в «Евгении Онегине» — Сергей ЛЕМЕШЕВ (1902–1977). Сергей Яковлевич исполнил эту арию 500 раз. Сам певец говорил, что из нескольких десятков ролей именно Ленский — самая любимая. Последний раз он спел ее накануне своего 70-летнего юбилея, за пять лет до смерти.

Армия поклонниц Лемешева была столь многочисленной, что получила собственное название — «лемешистки». Бывало, дамы не просто ссорились, но и дрались между собой. Потом конфликты продолжались и на Новодевичьем, когда на могиле своего кумира «лемешистки» спорили о том, как лучше расставить цветы. Случалось, ссоры пыталась прервать пожилая женщина, которая говорила, что цветы лучше не раскладывать, а ставить в вазы. На вопрос о том, кто она такая и откуда все знает, женщина отвечала: «Я — вдова Лемешева».

* * *

Другим обожаемым артистом Москвы являлся коллега Лемешева по Большому театру Иван КОЗЛОВСКИЙ (1900–1993). Его армия поклонниц тоже имела свое название — почитательниц Ивана Сергеевича окрестили «козловитянки».

В «Онегине» Козловский пел партию Онегина. После того, как Ленского убивали, «лемешистки» демонстративно покидали зал. И поджидали «козловитянок» на Трубной площади, где после окончания спектакля следовало выяснение отношений. А начала спектакля в Большом поклонницы великих теноров дожидались в магазине «Сыры», с тех пор неистовых фанаток стали называть «сырихи».

В возрасте 54 лет Козловский принял неожиданное решение — покинуть Большой. И на протяжении почти сорока лет давал сольные концерты.

Иван Сергеевич прожил большую жизнь. Дружил с Татьяной Дорониной, рассказывавшей мне, как Козловский приходил в руководимый ею МХАТ имени Горького с неизменным букетиком колосков.

* * *

И вот мы уже оказались на Новейшей территории Новодевичьего. Раньше здесь находилась гранитная мастерская. Теперь — захоронения последних десятилетий.

Белый бюст — на могиле народного артиста СССР Евгения МИЛАЕВА (1910–1983). Этому человеку Москва обязана появлением Цирка на проспекте Вернадского. Евгений Тимофеевич был цирковым артистом, говорят, неплохим. А роскошное современное здание нового цирка, которым он руководил, было возведено, как шутили москвичи, в качестве благодарности. Таким вот образом генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев отблагодарил своего бывшего зятя за рождение внучки Виктории.

* * *

Напротив — памятник другому народному артисту СССР — Леониду УТЕСОВУ (1895–1982).

Леонид Осипович стал первым музыкантом, который познакомил советского зрителя с джазом. Всенародную славу артисту принесла главная роль в комедии Григория Александрова «Веселые ребята», которая стала своего рода первым клипом на джазовые композиции оркестра Утесова. А потому можно понять обиду Леонида Осиповича, когда он оказался единственным из всей съемочной группы, кто получил не правительственную награду, а утешительный приз — фотоаппарат.

Но и официальное признание от Утесова никуда не делось — он стал первым народным артистом СССР среди эстрадных артистов. При этом был истинным народным — песни «У Черного моря», «Ты одессит, Мишка», «Прекрасная маркиза» и десятки других — с удовольствием распевала вся страна.

Утесов был родом из Одессы и, как рассказывал мне друг и сосед артиста Борис Брунов, все время тосковал по родному городу. Как-то Леонид Осипович пригласил Брунова в гости и предложил подышать одесским воздухом. Борис Сергеевич удивился — каким образом это возможно в центре Москвы. Но в ответ Утесов хитро улыбнулся и достал пустую бутылку, запечатанную пробкой. По словам артиста, этот подарок ему прислали из родного города — набрали воздух Одессы и запечатали. И теперь оставалось просто открыть бутылку и аромат приморского города наполнит пространство московской квартиры.

Часто Утесов выступал вместе с дочерью Эдит — их совместная песня «Дорогие мои москвичи» звучит и сегодня. Эдит Утесова умерла в возрасте 66 лет от лейкемии. Отец пережил ее всего на два месяца.

Незадолго до ухода Утесов женился на Антонине Ревельс. Последняя встреча супругов состоялась в санатории «Архангельское», где лечился артист. Вдова Утесова оставила воспоминания об этом дне:

«Увидев меня, Утесов обрадовался:

— Как хорошо, что ты пришла. Что нового, рассказывай. Как Саша Менакер? — Он знал, что Менакер оправлялся от инсульта, но того два дня назад уже похоронили. Я сказала, что Менакер почти здоров…

В конце нашей встречи он вдруг сжал мою руку и сказал:

— Я знаю, ты веришь в Бога. Это прекрасно. Ну так помолись за меня, за мое здоровье. Я через день выписываюсь, принеси мне белье и одежду. Вымоюсь дома — здесь слишком молодые сестры.

Я не спала всю ночь. Боялась и не верила предупреждению врачей, хотела верить своим глазам — ведь видела его в таком бодром настроении.

А утром, в семь часов, позвонили и сказали, что Утесова больше нет. Я спросила, какие были его последние слова.

Леонид Осипович сказал: “Ну, все…”»

* * *

Я не стану подробно рассказывать о великих актерах, писателях и музыкантах, похороненных на 10-м участке Новодевичьего. Их имена и судьбы и без того хорошо известны. Но и просто мимо Новейшей территории пройти не посмею, не вспомнив тех героев прошлого, с которыми меня сводила жизнь.

Народный артист СССР Михаил УЛЬЯНОВ (1927–2007) и актриса Алла ПАРФАНЬЯК (1923–2009).

На мой взгляд, памятник великому русскому актеру — один из самых достойных на Новодевичьем. Причем все было сделано не за государственный счет, а усилиями дочери актеров Елены. Принято перечислять киноработы и театральные роли, чтобы напомнить об артисте. Фильмы и спектакли Ульянова и без того забыть невозможно. Назвать хотя бы «Ворошиловский стрелок» и фильмы о Второй мировой, благодаря которым Ульянов давно стал для нас маршалом Жуковым.

И все же в таком месте, как некрополь, важнее вспомнить не количество ролей, и даже не их качество, равно как не регалии и звания, коих у Ульянова тоже предостаточно.

Хочется говорить о человеческих качествах Михаила Александровича. О многолетнем руководителе Союза театральных деятелей России и сегодня без благоговейного трепета в актерской среде не вспоминают. А это, по-моему, и есть самая лучшая память.

Необычный памятник и у Аллы Парфаньяк — хрустальный цветок, в центре которого фотография одной из первых красавиц советского кино. Самая, пожалуй, известная роль Аллы Петровны — в фильме «Небесный тихоход». Именно ей обращена песня «Первым делом самолеты». На момент съемок фильма Парфаньяк была женой уже известного тогда актера Николая Крючкова (сегодня он похоронен неподалеку). А потом неожиданно для многих, даже друзей, приняла решение измерить жизнь и связала ее с неизвестным начинающим актером Михаилом Ульяновым, которому суждено было стать великим.

* * *

В стене напротив — черная мраморная доска, на которой золотом выбито имя известного художника-карикатуриста Бориса ЕФИМОВА. Но мне хочется, чтобы особое внимание мы обратили на годы жизни Бориса Ефимовича: 1900–2008.

Я познакомился с художником, когда ему исполнилось 100 лет. Мог ли я представить, что после этого смогу поздравлять Ефимова с днем рождения еще целых 8 лет. Пока я раздумывал о том, как правильнее поздравить юбиляра со столетием, Борис Ефимович сказал: «Вы сейчас, наверное, будете говорить, какой я молодец, что так долго прожил? Так имейте в виду — я в этом не виноват!»

У Ефимова была своя версия собственного долголетия. Он говорил, что живет и за брата (журналист Михаил Кольцов в 1940 году был расстрелян). И потому, по мнению художника, на Небесах ему отмеряли два срока.

* * *

Есть такое выражение — «Живая легенда». Борису Ефимову в его 107 лет, как никому другому, подходило это определение.

Равно как и великой балерине Марине СЕМЕНОВОЙ (1908–2010), которая успела отметить свой 101-й день рождения.

Марина Тимофеевна была настоящим соучастником века — училась балету у самой Агриппины Вагановой, танцевала в Париже с Сергеем Лифарем. Да и ее имя давно стало символом величия и славы русского балета.

А личная жизни Семеновой оказалась трагичной. В день, когда расстреляли ее мужа, известного дипломата Льва Карахана, она, зная об этом, была вынуждена танцевать.

Закончив в 1953 году сольную карьеру, Марина Тимофеевна начала преподавать. Среди ее учеников — Майя Плисецкая, Наталья Бессмертнова, Марина Кондратьева, Нина Ананиашвили, Николай Цискаридзе.

В Большом Семенова перестала появляться лишь за пять лет до смерти. За кулисами из уст в уста передают историю: когда 97-летней балерине предложили помочь подняться по лестнице, она с негодованием отвергла предложение и сказала, что еще сама в состоянии передвигаться.

В зрительном зале у Марины Тимофеевны было свое место — в ложе дирекции, расположенной по правую сторону от сцены. Кресло великой балерины было скрыто занавесом, но громкие комментарии, которые Семенова делала по ходу спектакля, могли слышать многие.

Однажды она выразила какое-то замечание по поводу балета, поставленного Роланом Пети. Великий хореограф в тот день тоже присутствовал в Большом, и после спектакля захотел узнать, кто же та дама в ложе, не скрывавшая своих эмоций. Пети представили Семеновой, сказав хореографу, что в тот год, когда он появился на свет, балерина уже танцевала «Жизель». Восхищенный француз попросил разрешения поцеловать великой женщине руку.

В последние годы Марина Тимофеевна общалась только с домашними и своими учениками. Одним из самых близких к ней людей оставался Николай Цискаридзе. Собственно, именно благодаря ему власти позволили похоронить великую балерину на Новодевичьем. Вопрос с главным некрополем страны решился уже в последнюю ночь, когда была вырыта могила на Троекуровском кладбище.

Стыдно, что легендарной Семеновой, ушедшей из жизни в 2010 году, до сих пор нет памятника.

* * *

Гуляя по Новодевичьему, мне не раз доводилось видеть мужчину в черных очках, с букетом желтых хризантем направляющегося к могиле Людмилы ГУРЧЕНКО (1935–2011).

Конечно, я узнавал в нем Сергея Сенина, последнего супруга актрисы, сумевшего установить достойное надгробие своей великой спутнице жизни — из белого итальянского мрамора и черного зимбабвийского гранита.

Людмила Марковна всегда была закрытым человеком, не пускавшим посторонних ни в дом, ни в душу. Частично интерьер ее квартиры зритель мог увидеть лишь благодаря документальному фильму Леонида Парфенова, с которым дружила актриса. А детали обстановки (коллекцию уранового стекла, мебель карельской березы) и нарядов (платья, обувь, сумочки, шляпы) стали достоянием публики во время посмертной выставки, устроенной Сергеем Сениным.

За несколько дней до смерти Гурченко в газетах вдруг появилось сообщение: «Гурченко скончалась». Потом последовало опровержение. Тут же заговорили, мол, напрасно хоронить — к долгой жизни. Но 30 марта все случилось по-настоящему.

До этого все без устали обсуждали и осуждали ее бесконечные попытки обмануть время. Словно она не имела на это право и не своим здоровьем при этом рисковала.

Зато в день смерти все вдруг поняли, что прежде всего она была Великой Актрисой. И тут же начали сладко вспоминать ее Раису Захаровну из «Любовь и голуби» и официантку Веру из «Вокзала для двоих».

Метко сказал Никита Михалков: «Она играла всю жизнь и при этом не могла играть в жизни».

Она и правда всегда говорила то, что думала. И это тоже не прибавляло ей друзей. Обсуждали-осуждали ее отношения с дочерью. Но не из жалости к «брошенной девочке», а из пустого любопытства.

А она была прежде всего Актрисой. И, не задумываясь, поступалась всем ради Роли. Потому, наверное, и сыграла их такое великое множество — при том, что не снялась и в сотне фильмов.

Утешает одно — она сама прекрасно понимала, что была Великой. И что время все расставит по своим местам.

Кажется, это уже произошло. А все удивились: «Умерла? Она что, и это тоже умеет?!»

Не стану выбирать из множества песен, исполненных Людмилой Марковной, самую важную, лучшую, дорогую. Расскажу лишь, как она работала над «Молитвой». Репетиции шли у нее дома, в районе Патриарших. Когда песня была записана, Гурченко то и дело ставила диск и слушала, слушала, слушала. Порою это происходило уже в ночи. Как-то соседи пожаловались в милицию, и приехал наряд. Позвонили в дверь и не сразу узнали в хозяйке дома легендарную актрису. А когда поняли, в чью квартиру попали, с благоговением ретировались…

Прошло несколько лет, а на могиле Гурченко всегда свежие цветы и стихи с признаниями в любви…

* * *

Художественный руководитель театра имени Маяковского Андрей ГОНЧАРОВ (1918–2001) при жизни считался классиком режиссуры. При этом о непростом характере Андрея Александровича ходили легенды, возражать ему и спорить с ним не решался никто. Когда он вел репетиции, его голос был отчетливо слышан даже в театральном институте, расположенном в сотне метров от театра им. Маяковского.

Накануне какой-то даты в фойе театра установили бюст еще занимавшего свой кабинет художественного руководителя. Когда все было готово, решили показать самому Гончарову. И неожиданно услышали пожелание: «Надо бы освятить». Стоит ли говорить, о чем в это мгновение подумали актеры. Но спорить, как уже было сказано, никто не решился. Наоборот, задумались, где найти священника. Но в итоге оказалось, что худрук имел в виду освещение — ему показалось, что нужно установить дополнительную лампу. С облегчением вздохнув, сотрудники театра с радостью выполнили пожелание руководителя.

* * *

Я навсегда запомнил тот день: 29 января 1994 года в выпуске новостей сообщили: скончался Евгений ЛЕОНОВ (1926–1994). Стало горько — было чувство, что из жизни ушел кто-то очень близкий.

Евгений Павлович и правда был народный артист. И не только Советского Союза — его почитали и за границей, где он бывал со спектаклями «Ленкома». Художественный руководитель театра Марк Захаров рассказывал мне: когда у него стало пошаливать сердце, именно Леонов настоятельно советовал не затягивать с походом к врачам, говоря, что «у сердца нет чувства юмора, оно шутить не умеет».

Великий артист знал, что говорит — в 1988 году он пережил клиническую смерть. «Ленком» тогда находился на гастролях в Германии, и местные медики сумели спасти русского артиста. Еще шесть лет он имел возможность выходить на сцену и появляться на экранах.

А потом наступило 29 января 1994-го. О последнем дне Леонова вспоминала его жена Ванда: «Этот день был тяжелым. Андрюша (сын актера. — Прим. И.О.) утром за мной заехал — мы собирались на рынок. Женя обычно в это время уже вставал, а тут он лежал. Я к нему подошла, говорю: „Женя, мы на рынок собираемся“. Он: „Купите мне чего-нибудь вкусного“. Приехали мы с рынка, сели за стол кушать, и он вдруг говорит: „Ванда, ты почему мне ничего не купила?“ И лицо у него было такое сердитое-сердитое. Я говорю: „Женя, ну что ты, я тебе цыпленка купила, то, другое, третье“. Но он ничего не стал есть, а потом сказал: „Я не могу взять себя в руки“. Потом я легла отдыхать — у меня очень сильно болела голова. Я лежала в другой комнате, но слышала, что он как-то подозрительно кашлял: кхэ-кхэ… как будто хотел прокашляться, но не мог. Потом он зашел в комнату и сказал: „Сейчас Андрюшенька появится, надо будет собираться в театр“. Надел рубашку, стал переодевать брюки — театральный костюм у него был дома — и вдруг пошатнулся и упал. Я думала, что он на штанину наступил. Закричала: „Женя, ты что?“ — подбежала к нему, а он выпрямился — и все. В одну секунду его не стало. Приехали врачи, сказали, что это — тромб».

Известие о смерти любимого актера потрясло страну. Вечером в “Ленкоме” давали “Поминальную молитву” — великий спектакль Марка Захарова. Леонов должен был играть главную роль. Когда зрителям сообщили, что спектакль не состоится по причине смерти актера, ни один билет не был сдан в кассу.

Спустя несколько лет я познакомился с драматургом Григорием Гориным, чьи пьесы украшали репертуар “Ленкома”. И Григорий Израилевич сказал, что настоящий актер не умирает. Вот и в тот день, когда в новостях сообщили о смерти народного артиста СССР, один из мальчишек удивился: “Как умер? Ведь сегодня вечером Вини-Пух (этого мультяшного героя блистательно озвучил Леонов) идет в гости”.

* * *

Имя писателя Валентина КАТАЕВА (1897–1986) уже звучало во время нашей прогулки. Автор повести «Белеет парус одинокий», без сомнения, был одним из самых интересных сочинителей прошлого века. О человеческих качествах Катаева остались разные мнения. Великий Иван Бунин, которого сам Валентин Петрович считал свои учителем, писал в «Окаянных днях»: «Был В. Катаев (молодой писатель). Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: “За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки…”»

При этом мы уже знаем благородное решение Катаева не ставить свое имя под романом «Двенадцать стульев», который написали его друзья по придуманному им сюжету. А еще был журнал «Юность», основанный Катаевым, было письмо Брежневу с просьбой не реабилитировать Сталина.

Творческая деятельность Катаева продолжалась 76 лет! Вдова Валентина Петровича Эстер Давыдовна (1913–2009) пережила мужа на 23 года. Я видел ее прогуливающейся по аллеям писательского поселка в Переделкино. Подойти не решился, но понимал, что вижу историю.

* * *

Могилу Клавдии ШУЛЬЖЕНКО (1906–1984) нельзя не заметить — по синему платочку, который, в память великой песни певицы, всегда повязан на ее памятнике.

При том, что любимым цветом самой Клавдии Ивановны был розовый. В ее квартире в доме, что возле станции метро «Аэропорт», все было в розовом цвете — занавески, скатерти, чехлы на мебели. В конце жизни Шульженко уже не выступала. При этом была гордой женщиной и, несмотря на то, что нуждалась, категорически отказывалась от финансовой помощи, которую предлагали ее молодые коллеги. Но у певицы была плохая память, и друзья этим пользовались. Например, Алла Пугачева оставляла деньги под скатертью. На другой день Шульженко удивлялась: «Ой, какая стала плохая память — прячу деньги и забываю куда. Но зато так рада, когда их нахожу!»

Нани Брегвадзе рассказывала мне, как была в гостях у Шульженко. Обратив внимание на то, что Клавдия Ивановна ставит на стол красивую посуду, раскладывает серебряные приборы, не удержалась от вопроса: «Вы кого-то ждете?» На что хозяйка дома ответила: «Деточка, пока я жива, сама должна всем этим пользоваться. Почему нужно только для гостей делать что-то особенное».

Последние годы легендарная певица прожила очень скромно. Государство платило ей 270 рублей пенсии, которых женщине, привыкшей к достатку (продукты и непременно свежую клубнику она, не желая унижаться перед директором «Елисеевского» магазина, покупала только на рынке), конечно же не хватало. Приходилось распродавать драгоценности и антиквариат, который собирала всю жизнь.

Когда в 1984 году она в последний раз уезжала в Центральную клиническую больницу на Открытом шоссе, в квартире оставались лишь две особо ценные вещи — диван красного дерева, купленный у Лидии Руслановой, и рояль Дмитрия Шостаковича, который композитор проиграл в карты. Самой же дорогой вещью хозяйка считала несессер с французскими духами. Даже в военные годы, скрываясь в бомбоубежищах, Клавдия Ивановна забирала этот несессер с собой. Не расставалась с парфюмерией и перед смертью.

Нелады были с памятью. Первый звонок прозвенел на юбилейном концерте Шульженко, состоявшемся в Колонном зале 10 апреля 1976 года. То ли от волнения, то ли еще по какой причине, она вдруг забыла слова одной из самых популярных песен своего репертуара — «Три вальса». Телевизионная запись концерта позволяет и сегодня увидеть, как после начальных слов первого куплета «Помню первый студенческий бал» певица сбилась и начала импровизировать. И хотя потом слова вспомнились и песня была допета до конца, больше «Три вальса» Шульженко не исполняла. А вскоре и вообще перестала выступать.

Под конец жизни она неожиданно полюбила слушать свои записи, и каждый день ставила пластинку то с «Синим платочком», то с «Давай закурим». Раньше же, когда кто-то, желая сделать ей приятное, заводил патефон с песнями певицы, Клавдия Ивановна вздыхала: «Боже, как мне надоела эта Шульженко».

Если были силы, певица принимала приглашения молодых исполнителей на их концерты, участвовала в телевизионных «Голубых огоньках», бывала в Доме работников искусств. Последний раз она пришла сюда на встречу Нового, 1984 года, ставшего для нее последним. В тот вечер она много улыбалась, шутила, вспоминала, как в 1953 году ради новогоднего капустника в ЦДРИ отказалась выступать перед Василием Сталиным («По Конституции я тоже имею право на отдых», — ответила Шульженко по телефону на звонок генеральского адъютанта), и только смерть самого Сталина спасла ее от неизбежных «оргвыводов».

Отношения с сильными мира сего у певицы дружескими не были никогда. Властьимущие платили не желавшей ничего просить певице взаимностью. Кроме разве что Леонида Брежнева, который, тоже выходец с Украины, неизменно приветствовал Шульженко словами: «О, здравствуй, хохлушка!»

Одним из недругов легендарной женщины была министр культуры Екатерина Фурцева. Их отношения испортились после того, как Клавдия Ивановна, просидев больше часа в приемной министра, все-таки вошла в кабинет, бросила в лицо хозяйке апартаментов: «Мадам, вы плохо воспитаны» и хлопнула дверью.

Фурцева этих слов не забыла и во время одного из концертов, когда на сцене появилась Шульженко, демонстративно встала и вышла из зала. Несколько лет спустя обида, нанесенная министру, вновь даст о себе знать: на просьбу Клавдии Ивановны улучшить жилищные условия, Фурцева ответила: «Скромнее надо быть. Таких, как вы, у нас много».

Рядом с Шульженко похоронен отец ее сына — Владимир КОРАЛЛИ (1906–1996). В свое время по Москве ходила эпиграмма: «Шульженко боги покарали, у всех мужья, у ней — Коралли». После 25 лет совместной жизни супруги официально развелись, но общаться продолжали. Когда Коралли собирался навестить бывшую жену, она предупреждала: «Володя, только на 40 минут, больше я не выдержу».

* * *

Как часто, бродя по аллеям Новодевичьего и припоминая истории, которые приключались с обретшими здесь последний приют, хочется воскликнуть: «Это невероятно!» Возле памятника академику Петру КАПИЦЕ (1894–1984) подобное желание посещает меня каждый раз.

Судите сами: в 1921 году Петру Леонидовичу удалось выехать из Советской России в Англию, где он приступил к работе в институте под руководством Резерфорда. В СССР оставалась его мать, которую ученый регулярно навещал во время каникул.

В 1934 году уехать за границу Капице уже не позволили. Поселившись в коммуналке, великий ученый начал работать над созданием Института физических проблем. При этом его семья оставалась в Англии, получив возможность вернуться в СССР лишь спустя два года.

В 1945 году Петр Капица вошел в состав Спецкомитета, занимавшегося разработкой ядерного оружия. Однако, вступив в конфликт с руководителем комитета Лаврентием Берия, подал в отставку. От ареста великого ученого спас сам Сталин. Но все равно до расстрела Берия академик находился в опале и не имел возможности заниматься наукой. Только в 1955 году Капица вернулся к руководству Института физических проблем.

В 1978 году он стал лауреатом Нобелевской премии. Все деньги положил на свой счет в одном из шведских банков, что стало революционным для Советского Союза. Никаких санкций за этот, вызывающий по советским меркам, поступок не последовало.

Одним из друзей Капицы был известный театральный режиссер Юрий Любимов. Юрий Петрович рассказывал мне, что в кабинете ученого висело чучело крокодила. Кстати, в свое время такое прозвище было у самого академика. Капица уважал крокодила — за то, что тот все время смотрит только вперед. А все, что мешается на пути, сбивает хвостом.

* * *

Мраморная кипа листов бумаги — на могиле писателя Юрия НАГИБИНА (1920–1994). Он беспощадно относился к жизни. И она, кажется, платила ему взаимностью.

Хотя со стороны все выглядело более чем благополучно. Книги писателя выходили в Германии, Венгрии, Франции. В Италии он вообще был одним из самых популярных иностранных литераторов, удостоенным не только престижных литературных наград, но и чести написать книгу о Тинторетто, обожаемом итальянцами мастере.

Правда, в советские годы изданные за границей книги часто не доходили до самого Нагибина, отчего он, по его признанию, порою даже не верил в их существование. Да и заработанные гонорары он стал получать лишь в последние годы. До этого даже из находившихся на собственном счету 15 тысяч долларов он имел право получить максимум пятьсот.

Нагибин написал сценарии к десяткам фильмов. Картина «Дерсу Узала», которую снял великий Куросава, получила «Оскар». В ленте «Петр Великий», в работе над сценарием к которой он тоже принимал участие, снимались Максимилиан Шелл и Лоуренс Оливье. Так что имя писателя и сценариста было известно далеко за пределами одной шестой суши.

Два великих советских фильма — «Председатель» и «Бабье царство» — стали настоящим событием. И не только в мире кино.

Исполнителей главных ролей — Михаила Ульянова и Римму Маркову — потом стали считать чуть ли не символом русского человека. Который многое может вытерпеть, но если дойдет до края, то мало не покажется никому.

Таким же символом был и Юрий Нагибин — и выпить любил, и выругаться мог, и пахал без устали, и о счастье мечтал. А достигнув его, как всякий русский, начинал стыдиться.

Писатель в Советском Союзе — это тиражи, количество нулей в которых сегодня кажется сказкой; это гонорары, слава и звание «инженера человеческих душ», которое только что в трудовой книжке не было записано.

Особый разговор — это талантливый писатель в Советском Союзе. Потому как в этом случае ко всем перечисленным выше бонусам прилагалась совесть, муки которой от понимания происходящего часто сводили на нет все так называемые «сливки».

Юрий Нагибин был очень талантливым писателем, который родился и прожил жизнь в СССР. Он отдавал себе отчет в происходящем. После того как в Чехословакию вошли советские танки, он решил, что в этой стране у него не будет детей. Он жестко относился к строю и служащим ему людям. И в первую очередь к себе.

А потому имел право на критику. Шкалу собственной оценки он определил с самого начала, едва взявшись за «Дневник».

«20 марта 1942 года

Сегодня наша переводчица Килочицкая, святая курица, подходит ко мне и говорит:

— Юрий Маркович, я хочу вас предупредить — о вас очень плохого мнения. Говорят, что вы циничны, развращены и к тому же трус. Мне больно за вас, как за русского юношу.

— Любовь Ивановна, — сказал я, — к сожалению, это все святая правда.

— Но как же так? Я ничего этого не вижу.

— Вы слишком доверчивы. Умные люди проглянули меня в самую глубь».

Последней, шестой, женой Нагибина стала Алла Нагибина, которая, по словам друзей писателя, была ему и женой, и секретарем, и медсестрой, и водителем. В одном из последних интервью Нагибин признался, что единственный рассказ, за который ему не стыдно — это «Рассказ синего лягушонка», история об Алле, последней любви.

Алла Григорьевна оставила воспоминания о последних днях мужа:

«Предчувствия у него возникали. Говорят, они есть у всех сердечников. Его кончину ускорила смерть собаки, эрдельтерьера Проши. У Юры было много собак, и все эрдели. Я думаю, что хозяин выбирает собаку такую, какой он сам. Ему нравилось, что эрдели до старости активны, молодые, сумасшедшие. В феврале 94-го умер эрдель Проша. Я ночью вывезла его из дома, а утром сказала: „Проши нет“. Юра заплакал… Он связывал свое самочувствие с жизнью этой собаки. Я предложила: „Давай возьмем другую собаку“. — „У меня другой собаки не будет“, — отрезал Юра.

Я все-таки поехала куда-то к черту на рога, взяла щеночка, привезла домой. Юра лежал. Я бросила эрделя ему в кровать. Он мне в ответ резко закричал: “Это предательство Проши!” Я закрыла дверь, ушла. Потом прихожу — он держит щенка в руках, как хрустальную вазу, бережно и нежно. За три дня до смерти он сказал: “Когда я сдохну, ты все продай и уезжай отсюда”.

Он умер 17 июня. А легко или тяжело, никто не знает. Я зашла к нему в 9 утра взять щенка. Юра пожаловался: “Он мне всю ночь спать не давал”. — “Ну ты поспи”, — сказала я ему. Кто-то позвонил, я спустилась вниз, поговорила по телефону… потом услышала вскрик, поднялась к нему — Юра не дышал… Не думаю, что он не почувствовал этой предсмертной боли. Легких смертей не бывает. Болеть он не умел. Даже говорить о болезнях не любил. Никогда не жаловался. И я очень надеялась на его генетическую силу. Зря надеялась…

Юру похоронили на Новодевичьем кладбище. Памятник ему я придумала сама. Это скромный памятник из красного мрамора, подстолье в старинном стиле с мягкими переходами овалов. На эту плоскость решила положить кипу белой бумаги из белого мрамора. Верхний угол немного откинут ветром. И на листе — его экслибрис, Юрина роспись. Вокруг могилы сажаю ярко-красные бегонии. Они цветут до октября…».

Сам Нагибин хотел бы быть похороненным на Востряковском кладбище, рядом с матерью и отчимом. Но, как оказалось, сослагательного наклонения не бывает не только у жизни.

* * *

Народный артист СССР Юрий ЛЕВИТАН (1914–1983) — первый среди дикторов, удостоенный высшего актерского звания.

Его блистательная карьера началась отчасти случайно: Левитана попросили прочитать текст на радио. Работал Юрий Борисович ночью, так как именно в это время стенографистки на Дальнем Востоке записывали содержание статей, которые утром должны были увидеть свет в печати на другом конце страны.

Так получилось, что именно в это время Сталин, который, как известно, работал по ночам, включил радио и услышал голос начинающего диктора. Вождь тут же позвонил и спросил, кто читает передовицу «Правды». На другом конце трубки не знали — хвалить Левитана или нет, почему Сталин о нем спрашивает. В итоге ответили, что текст читает стажер, первый раз, и может, в последний.

Но Сталин высказал пожелание, чтобы именно этот молодой человек отныне читал по радио его речи.

В итоге Юрий Левитан стал главным голосом страны: именно он объявлял о начале войны, читал сводки Совин-формбюро. Голос Юрия Борисовича обладал не только глубиной и выразительностью, но и, как оказалось, невероятной силой. Недаром именно Левитана Гитлер считал своим врагом номер один, Сталин был под номером два.

Радостную новость о Победе страна узнала тоже от Юрия Левитана. Тогда радиостудия находилась в помещении Центрального телеграфа на улице Горького. А когда разлетелась весть о Победе, вся Москва вышла на Красную площадь. Не остался в стороне и Юрий Левитан. Через какое-то время неожиданно для себя он понял, что не может выбраться из ликующей толпы. Левитан взмолился: «Ребята, пропустите, мне на работу надо». И услышал в ответ: «Какая работа, сейчас Левитан о победе объявит, оставайся, будем праздновать!»

С трудом диктор сумел добраться до здания ГУМа, где находилась резервная студия радиокомитета, и оттуда прочитал свой великий текст.

Смерть настигла легендарного диктора после его встречи с ветеранами Курской битвы — инфаркт случился прямо во время митинга.

Жизнь потомков Левитана сложилась трагично. Дочь диктора, Наталья Сударикова, в 2006 году была убита собственным сыном. Молодого человека признали невменяемым и отправили на лечение. А спустя семь лет было обнаружено и его тело.

* * *

На Новейшей территории Новодевичьего, по соседству с десятым участком, где в основном находятся захоронения актеров и писателей, расположен участок номер девять. Монументальные памятники установлены на могилах военачальников, офицеров, летчиков. Словом, тех, кто сделал все для того, чтобы в мае 1945-го закончилась война.

С Героем Советского Союза Алексеем МАРЕСЬЕВЫМ (1916–2001) я познакомился накануне его 85-го дня рождения. Нужно было сделать интервью для газеты. Мне продиктовали домашний адрес легендарного героя (в школе я, как и все, разумеется, читал книгу Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке) — улица Тверская, элитарный, как сказали бы сейчас, дом, украшенный мемориальными досками в память известных жильцов. Я ожидал увидеть какие-то невероятные хоромы, в которых живет самый известный летчик страны. А оказался в небольшой квартирке, с узким, как мне показалось, коридором, по которому Алексей Петрович передвигался, опираясь руками в стены.

В былые годы Маресьев был, что называется, нарасхват — все хотели взять у него интервью, пригласить на встречу. А потом наступило какое-то затишье. Да что там, многие считали, что героя уже нет в живых. Рассказывали, как однажды в Комитет ветеранов войны, которым он руководил, пришел мужчина и, увидев портрет Маресьева, произнес: «Хороший был человек, Царствие ему небесное». Услышав в ответ, что Алексей Петрович жив и только что вышел из этого здания, посетитель не растерялся: «Ну тогда дай Бог ему здоровья».

Мы о многом говорили с Маресьевым, я почувствовал, что живется ветерану совсем непросто. Он, конечно, никоим образом не показывал то, что ему тяжело. Но из пауз, которые то и дело возникали в его монологе, из взгляда, которым он встречал мои, возможно, наивные вопросы, я понимал разницу между обложкой жизни и ее реальным содержанием. В конце разговора Алексей Петрович сказал: «И хватит уже делать из меня легенду. Я человек, а не легенда».

Под таким заголовком и вышел материал, его опубликовали аккурат на 9 мая. А потом, через несколько дней, планировалось устроить юбилейные торжества в честь Маресьева. Помню, я возвращался с дачи в Москву, когда услышал по радио обрывок новостей: «Похороны Маресьева состоятся на Новодевичьем кладбище». Какие похороны? Он же собирался отмечать день рождения!

Потом я узнал, что праздник должен был состояться в Центральном театре армии. Гости уже ждали юбиляра, он вышел из дома, сел в машину и… ему стало плохо, инфаркт.

На доме на Тверской появилась еще одна мемориальная доска. Через полгода после ухода Маресьева не стало его 44-летнего сына, а еще через год к своим мужчинам присоединилась вдова летчика, Галина Валентиновна, которая так радушно угощала меня чаем…

* * *

Тридцатью годами ранее на девятом участке похоронили писателя Бориса ПОЛЕВОГО (1908–1981). Это после его «Повести о настоящем человеке», написанной всего за 19 дней, о подвиге Алексея Маресьева узнал весь мир.

Настоящая фамилия писателя — Кампов. Псевдоним, по которому он вошел в историю, родился из перевода латинского «campus» на русский. Так Борис стал Полевым.

Всенародная слава к писателю пришла после «Повести о настоящем человеке». Полевой стал лауреатом Сталинской премии. В Большом театре даже шла опера, сочиненная композитором Сергеем Прокофьевым по мотивам этой книги.

Ходили разговоры о том, что отношения Полевого и его главного героя были напряженными, мол, именно потому Маресьев не пришел на похороны писателя. Сам Алексей Петрович рассказывал мне, что на самом деле отношения были хорошие. И то, что он не приехал на похороны Полевого, вовсе не означало ссору или обиду. Просто, по словам летчика, в тот день его не было в Москве, и он смог лишь прислать букет цветов.

* * *

А теперь предлагаю повернуть налево и вновь вернуться на территорию, с которой мы начали нашу прогулку. В строну Центральной аллеи ведет широкая дорожка, первый памятник на которой (он будет слева) — Никите ХРУЩЕВУ (1894–1971).

Никита Хрущев был отправлен в отставку в 1964 году. Вместо правительственного особняка на Воробьевых горах теперь уже бывшему правителю выделили квартиру в Староконюшенном переулке. Там он появился всего пару раз, а жил за городом, на даче в Петровом Дальнем. Когда Хрущева не стало, власти приняли решение похоронить его на Новодевичьем. Это был первый случай в истории СССР, когда пусть и бывшего, но главу государства хоронили не у Кремлевской стены.

В день похорон на воротах Новодевичьего появилась странная надпись: «Закрыто на санитарный день». Власти, как всегда, дули на воду, и опасались провокаций, боялись, что появятся иностранные корреспонденты. В итоге именно иностранные корреспонденты на похороны и попали. Тогда как проститься с Хрущевым было много желающих. После XX съезда партии и великого доклада о «культе личности» Никита Сергеевич был настоящим героем.

Через тринадцать лет не стало жены Хрущева Нины Петровны. На памятнике написана ее двойная фамилия — КУХАРЧУК-ХРУЩЕВА (1900–1984).

Она была достойным и интересным человеком. Еще до войны начала изучать английский язык. И когда Хрущев — первым из советских правителей — отправился с визитом в Америку, Нина Петровна полетела с ним. И могла сама, без переводчика, общаться с американцами. Те были тронуты: оказывается, советские вожди — такие же люди, как они, у них есть семьи.

Рада Хрущева, дочь Никиты Сергеевича и Нины Петровны, рассказывала мне: «Мама надолго пережила Никиту Сергеевича. Ей пришлось уехать из Петрово-Дальнего. Но на улицу ее не выгнали. Дали половинку дачи — как вдове, по линии Совета министров СССР. У них в Жуковке был целый поселок, где жило много вдов и отставных. Там, например, до самой своей смерти жил Вячеслав Михайлович Молотов (министр иностранных дел в правительстве Сталина, проживший 96 лет. — Прим. И.О.). Того, что выделили, Нине Петровне оказалось вполне достаточно.

Получилось, что власти боялись Никиту Сергеевича и после его смерти. Похороны отца — тому свидетельство. Власти подстраховались: 13 сентября 1971 года Новодевичье кладбище закрыли, объявив “санитарный день”. Боялись… Хрущева, стечения народа, который на кладбище не пустили. Боялись иностранных корреспондентов, а они-то как раз и сумели попасть на похороны. Но и простые люди сумели пройти через кордоны. Есть замечательный рассказ о том, как двое писателей, дрожа от страха перед угрозой очутиться в кутузке, все-таки пробрались на Новодевичье. И описали…

Место для могилы выбирал мой брат, Сергей. Собственно, оно находится перед самой стеной. Дальше ничего не было. Тогда Новодевичье было свободно. Позже брату пришла мысль пригласить скульптора Эрнста Неизвестного, чтобы тот изготовил надгробный памятник Никите Сергеевичу.

Сергей с Неизвестным, правда, не был лично знаком, но зато контакты поддерживал наш общий близкий друг, Серго Микоян (сын другого сталинского соратника Анастаса Микояна. — Прим. И.О.). Решили просто поехать, поговорить. Эрнст, насколько я помню, сначала отказался. А потом согласился. Сказал — сделаю. И сделал очень даже хорошо.

Понравился ли памятник мне, однозначно и не скажешь. Мы на эту тему не разговариваем. Я вообще не люблю помпезных вещей — ни на кладбище, ни в жизни. Поэтому когда Неизвестный мне показывал эскизы, я прямо сказала: это все, наверное, замечательно, но не в моем вкусе. Да и окончательное решение было не за мной. Последнее слово оставалось за мамой. Ей и Сергею, наверное, скульптура пришлась по сердцу.

А у меня на этот счет свое мнение. Помню, я тогда сказала Эрнсту, что предпочла бы могилу, как у Льва Николаевича Толстого в Ясной Поляне — просто зеленый холм. Неизвестный на это заметил: моя гордыня еще больше придуманного им памятника. Что ж, наверное…

Ну а когда умерла мама, уже нам с братом пришлось решать массу проблем. Маму ведь не разрешали хоронить на Новодевичьем, а тем более памятник ставить. Господи, мы в итоге дошли до ЦК! И сегодня мама и папа похоронены вместе.

Фамилия Нины Петровны была Кухарчук. Она подписывалась по-разному, иногда и Хрущевой. А на могиле написана двойная фамилия: Кухарчук-Хрущева.

Я, как в последнее время человек с ограниченными возможностями, на Новодевичье въезжаю на машине. Там ведь не только родители, но и бабушка с маминой стороны, и сестры (это отдельное захоронение). Шесть лет назад умер племянник Никита. И теперь рядом с могилами мамы и отца — захоронение Никиты младшего и памятный знак в память о брате Леониде (ведь могилы у него нет). До последнего времени осуществить это было трудно…»

Леонид ХРУЩЕВ (1919–1943) погиб в воздушном бою.

* * *

Эпоху правления Хрущева в народе назовут «оттепелью». Так назывался роман писателя Ильи ЭРЕНБУРГА (1891–1967), похороненного неподалеку от Никиты Сергеевича.

Соавтором памятника писателю можно называть Пабло Пикассо. Когда Эренбург жил в десятых годах Париже, то был хорошо знаком с Пикассо. Как-то, уже в сороковых, они оказались вместе в Варшаве, и Пикассо нарисовал на листке бумаги портрет своего друга. Эренбург удивился — почему работа была закончена всего за несколько минут? Да потому что я тебя знаю сорок лет, ответил художник.

После смерти Эренбурга рисунок великого испанца поместили на памятник литератора.

Илья Григорьевич долгие годы провел за границей — как до большевистской революции, к которой поначалу отнесся отрицательно, так и в тридцатые годы. Самой любимой страной советского классика была Франция. Именно Эренбургу принадлежит крылатая фраза: «Увидеть Париж и умереть».

* * *

На соседнем участке — бюсты и громадные памятники советским военачальникам. И лишь одна маленькая плита, на которой выгравирована мхатовская чайка и выбито: «Михаил ЯНШИН (1902–1976)». Почему великого актера похоронили именно здесь, среди генералов и космонавтов, загадка.

Хотя если перевести заслуги Михаила Михайловича на военный язык, то он будет никак не младше генерала армии. Чего стоит один Лариосик из «Дней Турбиных».

Яншин был мужем актрисы Вероники Полонской. Их роман начался, когда они, еще студентами, получили главные роли в спектакле «Соломенная шляпка». А затем были легендарные «Дни Турбиных», после которых вся Москва повторяла имена Михаила Яншина и Николая Хмелева. 21 ноября 1926 года состоялось венчание Яншина и Полонской, а затем свадьба. Шафером стал Михаил Булгаков.

Яншин был большим поклонником бегов, которые посещал вместе с молодой женой. Там-то и состоялось знакомство Полонской с Владимиром Маяковским — поэта и актрису познакомил Осип Брик. Начался страстный роман…

Имя Вероники Витольдовны было указано в посмертной записке Маяковского среди членов его семьи. Сама Полонская рассказывала в интервью, что была беременна от Маяковского. И вот — самоубийство поэта. Конечно, для Яншина публикация посмертной записки Маяковского была унизительна. И без того Москва судачила о романе поэта и замужней актрисы, теперь слухи получили официальное подтверждение. При этом брак Яншина с Полонской распался лишь в 1933 году.

Затем супругой Михаила Михайловича стала актриса и певица, исполнительница цыганских романсов Ляля ЧЕРНАЯ (настоящее имя — Надежда Кисилева, 1909–1982). Актриса тоже похоронена на Новодевичьем, в одной могиле со своим следующем мужем, актером Художественного театра Николаем ХМЕЛЕВЫМ (1901–1945).

* * *

Мы подошли к могиле человека, который практически срежиссировал свою панихиду. Я говорю про актера и шансонье Марка БЕРНЕСА (1911–1969).

Он уже лежал в больнице, был смертельно болен, но буквально за три дня до смерти записал песню на стихи Расула Гамзатова «Журавли», причем сразу, с первого дубля. И заметил своей жене, Лилии Бодровой-Бернес: пусть на панихиде не будет никаких речей, а просто звучат четыре песни: «Три года ты мне снилась», «Романс Рощина», «Я люблю тебя, жизнь» и «Журавли». И так оно и было.

Об этом мне рассказала сама вдова актера и певца. Я написал какую-то статью про Бернеса, после выхода которой у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Женщина, по голосу я понял, что уже пожилая, спросила, на основании каких источников я писал про встречу Бернеса с его женой. Я ответил, что расспрашивал об этом Никиту Богословского, многолетнего друга актера. Незнакомка продолжила: «А почему бы вам не спросить об этом у самой жены Бернеса? Как ее найти? Приходите в гости, записывайте адрес». Так состоялось мое знакомство с Лилией Михайловной, она ушла из жизни в 2006 году.

Вдова Бернеса рассказывала о муже, и передо мною вставал образ живого, непосредственного человека, который и пошутить мог, но умел и поставить на место. Как-то ему предложили выступить на французском телевидении. Бернес спросил, в котором часу планируется его выступление. Узнав, что в пять вечера, поинтересовался, в какое время передают песни главного французского шансонье Шарля Азнавура, которого обожал. Оказалось, что Азнавур поет в прайм-тайм, в девять вечера. В итоге Бернес от выступления отказался.

У певца не было высшего актерского звания, о котором он мечтал. Лилия Михайловна пыталась то шутками, то серьезными доводами убедить мужа, что он и без указа народный артист. Но для Бернеса было важно именно официальное признание.

Указ был готов к подписанию, в понедельник о награде должны были сообщить в газетах. Но в субботу Марка Наумовича не стало.

* * *

Сегодня кажется удивительным, насколько талантливейшим артистам советской эпохи было важно иметь почетное звание и не на словах, а, что называется, на бумажке являться народными. И таких примеров, когда зритель по-настоящему боготворил певца или актера, а тот не имел официальной награды, великое множество. Например, Лидия РУСЛАНОВА (1900–1973), — самая популярная певица целой эпохи, так и не получившая звания народной артистки СССР. Мы возле ее могилы.

Визитной карточкой Лидии Андреевны были конечно же «Валенки» — с концертами она объехала весь Советский Союз, пела на фронте, выступала перед Рейхстагом в павшем Берлине. Присутствовавший на том концерте маршал Жуков снял с себя орден и вручил его Руслановой. Вскоре это станет одним из пунктов обвинений певицы.

В 1949 году был арестован ее муж, генерал Владимир КРЮКОВ (1897–1959). Официальной причиной ареста стало «Трофейное дело» о якобы незаконном вывозе ценностей из оккупированной Германии. В списке конфискованных вещей были десятки картин, автомобилей и предметов роскоши, в том числе драгоценные камни, которые всю жизнь собирала Лидия Русланова. Саму певицу арестовали через десять дней после ареста мужа.

Впрочем, говорили, что реальной причиной лишения свободы Крюкова было желание найти компромат на маршала Жукова, в ближайшее окружение которого входил генерал. Знаменитые на весь Союз супруги судом были признаны виновными и осуждены на несколько лет лагерей.

Первой на свободу вышла Лидия Русланова, затем освободили Владимира Крюкова. Пересмотр их дел стал возможным лишь после смерти Сталина.

Первое время Русланова отказывалась возвращаться на сцену, считала, что публика ее не примет. А когда все-таки дала согласие на концерт в Зале имени Чайковского, случилась сенсация — билеты были раскуплены в считаные минуты, а перед концертным залом патрулировала конная милиция.

Генерал Крюков так и не сумел оправиться после заключения. В 1959 году его не стало. Лидия Русланова сама отпела панихиду в церкви, что для тех лет было, конечно, поступком вызывающим. Но никаких санкций в отношении обожаемой не только народом, но и властью, певицы не последовало.

Лидия Андреевна продолжала давать концерты до 1973 года, последнее выступление на стадионе в Ростове-на-Дону состоялось всего за месяц до ее смерти.

Проводить великую русскую певицу на Новодевичье пришли тысячи почитателей ее таланта.

* * *

Рядом с могилой певицы и генерала — словно разломанный пополам камень, украшенный святым для музыкантов всего мира именем: Святослав РИХТЕР (1915–1997).

Как-то во время очередной прогулки по Новодевичьему ко мне обратилась одна из слушательниц с просьбой рассказать, почему немецкий музыкант похоронен не на родине в Германии. Я ответил, что Рихтер не был немцем и не считал Германию своей родиной. Увидев недоверие к моим словам, я выразил сожаление, что у слушателей нет свободного дня, в течение которого я мог бы подробно рассказать им о судьбе Святослава Теофиловича.

Мне самому в жизни выпало счастье услышать о Рихтере из уст его самой близкой подруги, отношения музыканта с которой начались в 1937 году и завершились в августе 1997 года, в день смерти пианиста.

Мою собеседницу звали Вера Прохорова, я не раз во время нашей прогулки цитировал ее слова. Так получилось, что Вера Ивановна знала много великих, и неизменно подчеркивала, что этими знакомствами была обязана дружбе со Светиком, так она называла Рихтера.

Настоящей страстью музыканта было кино. Не случайно одними из самых близких его подруг были две самые большие кинозвезды — Любовь Орлова и Марлен Дитрих.

С Любовью Петровной Рихтера познакомил отец, который давал Орловой частные уроки во время ее гастролей в Одессе. Спустя годы именно Любовь Орлова сыграет важную роль в том, чтобы Рихтера выпустили на его первые зарубежные гастроли. А в 1952 году с ее легкой руки музыкант даже снялся в кино. В картине Григория Александрова «Композитор Глинка» Рихтер сыграл Ференца Листа.

Знакомство с Марлен Дитрих состоялось в Париже. Актриса пришла на концерт пианиста и была под таким впечатлением от его игры, что отправила музыканту записку, в которой на нескольких языках объяснилась в любви и пригласила в гости.

Рихтер приглашение принял и преподнес Дитрих алую розу. Потом он с улыбкой рассказывал, с каким разочарованием его встретила кинодива. Очевидно, вспоминал Рихтер, она ждала что-то большее, чем розу.

Потом между ними завязались дружеские отношения. Дитрих даже обсуждала с пианистом сценарий собственных похорон и интересовалась, есть ли такой же сценарий у самого Рихтера. Когда Марлен умерла, уже через несколько дней после ее смерти Рихтер играл в Мюнхене концерт памяти Дитрих.

И, конечно, он обожал книги. По словам Веры Прохоровой, последней книгой, которую перечитывал Рихтер перед смертью, была «Отцы и дети» Тургенева. Поначалу роман ему читали вслух. Но когда дошли до эпизода смерти Базарова, чтение решили прервать. Тогда Рихтер сам взял книгу и дочитал ее до конца…

Вера Ивановна была рядом с Рихтером и в его последние дни:

«Мы с ним сидели у него на даче на Николиной Горе за шесть дней до его кончины. Он верил в будущее, говорил, что через год начнет играть… Неожиданно Светик поднял голову и проследил взглядом за взлетевшей с ветки птицей. “Знаешь, почему она так встрепенулась? — спросил он у меня. — Она заметила кошку. Вон, видишь, та крадется по забору? Но уже поздно, птица вне опасности. Молодец! Я за нее очень рад!”

По дороге в дом мы увидели мертвого голубя. “Випа, давай его похороним”, — предложил Светик. Мы вырыли ямку, закопали голубя и только после этого пошли домой…

Да, я его видела за шесть дней до смерти.

Он вспоминал третью ночь фашистской бомбежки, когда мы на крыше нейгаузовского дома тушили немецкие зажигалки. Рихтера тогда очень потрясли перекрещивающиеся в небе лучи прожекторов, выискивающих самолеты. «Это как Вагнер, — говорил он. — „Гибель Богов“».

Вспоминал Звенигород, в котором придумал проводить свой фестиваль. Говорил: “Знаешь, Випа, меня, наверное, опять повезут на море. Мне нужен еще один год, прежде чем я начну играть. Я понемножку уже играю”.

А потом у Светика случился приступ, и его отвезли в больницу.

Я знала об этом. Конечно, ничего хорошего то, что он в больнице, не предвещало. За несколько минут до смерти Рихтер сказал: “Я очень устал”. Мне потом это передал сам врач, к которому обратился Светик.

Любая смерть всегда неожиданна. Но уход Рихтера стал для меня большим ударом. Утром мне позвонила Наташа Журавлева и сказала: “Все кончено!”

У меня огромная признательность Наташе Гутман, которая сумела Нину Дорлиак отвлечь выбором места для могилы. А мне позвонила: “Вера, полтора часа в вашем распоряжении, идите и прощайтесь”.

Мы с моей племянницей Олей, Светик был ее крестным, пошли на Бронную, где жил Рихтер. Поднимались пешком на 16-й этаж, лифт не работал. В квартире уже находилось много людей, но меня сразу пропустили к Светику. И я была с ним наедине.

Из окон комнаты, где он лежал, был виден Кремль. Светик лежал и, казалось, спал. И чуть-чуть улыбался.

У меня было абсолютное оцепенение и огромное удивление перед тем, что произошло. До этого одна мысль, что я могу пережить Светика, была мне страшна.

Я стояла, смотрела на него и не могла понять, как это возможно. Говорила с ним: “Светик, что ж ты сделал? Как ты мог, деточка?” Было ощущение Зазеркалья: я перешла в другую страну, где все было иначе.

А сами похороны…

На них случилось то, чего он сторонился всю свою жизнь — приобщение к элите. Он этого терпеть не мог».

* * *

На Новодевичьем — разные памятники. Бывает, громадная бронзовая фигура человека, чье имя сегодня ни о чем уже не говорит. А случается, наоборот.

Перед нами — черный мраморный постамент, на котором, если приглядеться, мы увидим улыбающееся лицо Людмилы ЦЕЛИКОВСКОЙ (1919–1992).

Кроме замечательных фильмов, в которых она снялась, Людмила Васильевна оставила после себя еще один важный памятник — во многом именно ей мы обязаны появлением театра на Таганке.

Целиковская была тогда женой Юрия Любимова. Когда на выпускном экзамене в Щукинском театральном училище руководимый Любимовым курс блистательно сыграл спектакль «Добрый человек из Сезуана», стало ясно: это готовая труппа. При том, что создать новый театр было совсем непросто, Людмиле Васильевне власти отказать не смогли.

Целиковская родилась в 1915 году, хотя говорили, что на самом деле год ее рождения — 1917, и актриса просто «омолодила» себя на два года. В 1939 году Людмила Васильевна снялась в фильме «Сердца четырех», это был ее первый успех. Затем, уже во время войны, работала с великим Эйзенштейном, тот пригласил ее на роль царицы Анастасии в свой фильм «Иван Грозный». На съемочной площадке собралась выдающаяся компания: Николай Черкасов, Михаил Жаров, Серафима Бирман.

Фильм снимали два года. Рассказывали, что Эйзенштейн заставил актеров прочитать много исторической литературы о периоде Ивана Горозного. В группе у Людмилы Васильевны было прозвище — Цариха. Именно так при знакомстве ее назвал Николай Черкасов.

Фильм удостоился похвалы вождя и получил Сталинскую премию. Единственной, кому награда не досталась, стала Людмила Васильевна. Из списка представленных к премии ее вычеркнул сам Сталин, сказав, что такими царицы не бывают.

Несколько лет мужем актрисы был популярный актер Михаил Жаров. Когда пара шла по улице, останавливалось движение — все хотели разглядеть своих любимцев.

Но самой большой любовью Целиковской стал архитектор Каро АЛАБЯН (1897–1959). Он был старше жены на 22 года. Известный архитектор дружил с Анастасом Микояном, влиятельным членом правительства. Говорили, что во время войны Алабян спас Анастасу Микояну жизнь, и тот об этом никогда не забывал.

Встреча Алабяна с Целиковской состоялась на даче режиссера Рубена Симонова в 1948 году. Архитектор внимательно рассмотрел руку актрисы, изучил линию жизни и произнес: «Знаете, вы будете моей женой». Так и случилось. Отношения с Михаилом Жаровым на тот момент уже себя исчерпали.

В 1949 году у Каро Алабяна и Людмилы Целиковской родился сын, которого Людмила Васильевна называла самым главным мужчиной своей жизни.

А затем Алабян попал в сложную ситуацию — в присутствии Берии высказал несогласие с идеей возведения в Москве высотных зданий. На его взгляд, важнее было строительство жилья для москвичей. В считаные дни после этого Алабян лишился всех своих постов. Рассказывали, что он пришел домой, встал перед Целиковской на колени и сказал: «Прости меня! Если бы я знал, что так случится, то никогда не посмел жениться на тебе».

Дом сразу опустел. До этого шумные компании каждый день приходили к популярной актрисе и известному архитектору. А теперь все ждали, что последует арест. Спас Микоян: посоветовал Каро уехать из Москвы. Жили на зарплату Целиковской — 120 рублей. Лишь в 1953 году, когда не стало Сталина, Алабяну позволили вернуться в столицу, где он снова получил и квартиру, и работу.

Правда, в двери постучалось новая беда — у сына Саши обнаружили полиомиелит. И вновь Людмила Васильевна все взяла на себя и смогла спасти жизнь сына. Потом она призналась, что если бы знала, как будет тяжело, то покончила бы с собой, выбросившись с балкона. К счастью, у Саши оказалась редкая форма болезни, которая подлежала лечению, он поправился.

А в 1959 году Каро Алабяна не стало, он скончался от рака легких.

Людмилу Васильевну поддержал коллега по театру имени Вахтангова, его звали Юрий Петрович Любимов. Их отношения начались во время репетиций спектакля «Ромео и Джульетта». Все было как в классическом сценарии: и Любимов, и Целиковская играли главные роли. Спустя три года Любимов стал пятым мужем актрисы, а она — его четвертой женой.

Когда в 1963 году Юрий Петрович поставил со студентами спектакль «Добрый человек из Сезуана» по пьесе Брехта, Целиковская уговорила прийти на постановку Анастаса Микояна. Тот пришел, а затем рассказал о спектакле министру культуры СССР Екатерине Фурцевой. В итоге в феврале 1964 года Юрий Петрович Любимов был назначен главным режиссером Театра драмы и комедии на Таганке.

Любимов ценил помощь жены, называл ее Циолковской и генералом. При этом самого Юрия Петровича в театре называли полковником. Целиковская как могла — своим именем, связями — прикрывала Любимова. Если надо — звонила в самые высокие кабинеты. Говорили, могла позвонить самому Брежневу.

Правда, у нее самой теперь было мало ролей, она занималась мужем и его театром. При этом, по воспоминаниям друзей, Людмила Васильевна никогда не упрекала Юрия Петровича. Ну а затем наступил 1978 год: на гастролях в Венгрии у режиссера начались отношения с переводчицей-венгеркой Каталиной Конц. Целиковской конечно же доложили о том, что случилось. И супруги расстались.

Людмила Васильевна осталась одна и потом ни разу даже не упомянула имени Любимова. Опять-таки, по рассказам общих друзей бывшей пары, как-то Юрий Петрович, проезжая мимо дома Целиковской, спросил: «Меня там сильно ругают?» А ему ответили: «Тебя там даже не вспоминают». Говорят, Любимова такой ответ обидел.

Людмиле Васильевне было уже за шестьдесят. До конца жизни она оставалась одна и говорила, что главное, что сделала в своей жизни, — родила сына и построила для него и внуков дачу. Последний фильм с ее участием вышел на экраны в 1979 году. Режиссер Владимир Мотыль снимал «Лес» и пригласил Целиковскую на роль Гурмыжской.

В последние годы она играла вместе с актерами театра имени Вахтангова инсценировку «Синей книги» Михаила Зощенко. Объездила, наверное, весь Советский Союз. В конце 80-х годов Людмила Васильевна тяжело заболела, у нее обнаружили рак. Поначалу диагноз ей не говорили, но потом она обо всем узнала. Четыре месяца провела в постели, и 6 июля 1992 года скончалась.

Похоронили ее рядом с Каро Алабяном.

* * *

Когда я только начал заниматься историей Новодевичьего некрополя, мне удалось познакомиться здесь с человеком, чья профессия звучит достаточно литературно — могильщик. Звали его дядя Коля. Я приходил по субботам, когда было время, и дядя Коля рассказывал мне всевозможные истории, связанные с его работой. Из воспоминаний дяди Коли могла бы получиться отдельная книга, а, возможно, и киносценарий.

В 1975 году он хоронил Наталью Денисовну БРЕЖНЕВУ (1886–1975), мать Леонида Ильича. Так совпало, что накануне у дяди Коли тоже умерла мать. И вот наступает день похорон Натальи Денисовны. На Новодевичье приезжает Брежнев, а в 1975 году Леонид Ильич был вполне адекватный человек, и видит — рядом с вырытой могилой стоит незнакомый человек с лопатой и буквально рыдает. Брежнев поинтересовался, почему он плачет. Причем спросил с раздражением, решив, что могильщик оплакивает незнакомую ему женщину из якобы горячей любви к ее сыну. И вдруг мужчина отвечает: «А у меня мама умерла, Леонид Ильич». Брежнева настолько тронули эти слова, что и он заплакал: «У меня тоже». А потом опустил руку в карман, достал 100 рублей и передал дяде Коле: «На, помяни наших мам».

Я до сих пор пытаюсь понять, что меня в этой истории потрясло больше — то, что у Брежнева в кармане лежали 100 рублей (интересно, для чего), или щедрость генерального секретаря?

Теперь рядом с бабушкой похоронена и Галина БРЕЖНЕВА (1929–1998). О Галине Леонидовне, дочери Брежнева, написано столько книг и снято столько фильмов, что пересказывать ее драматическую судьбу, думаю, нужды нет.

Мне хочется вспомнить ее мать. Виктория Петровна (1907–1995) похоронена здесь же. Первой леди она стала после заговора 1964 года, когда своего поста был лишен Никита Хрущев. Так получилось, что пока в Москве готовился судьбоносный Пленум ЦК, Виктория Петровна отдыхала в Карловых Варах вместе с женой Хрущева. Некоторые даже считали, что Виктория Петровна и Нина Петровна были родными сестрами.

Для Нины Кухарчук не сразу стало ясно, что произошло в Москве. А когда она все поняла, ее разбил приступ радикулита, Нина Петровна едва смогла добраться до дома. Но все равно, по воспоминаниям близких, нашла в себе силы пошутить: «Вот, Виктория Петровна, раньше я вас приглашала на 8 марта в Кремль, а теперь вы меня будете приглашать». Стоит ли говорить, что никакого приглашения и даже элементарного общения между бывшими теперь уже подругами не было и быть не могло.

После смерти Брежнева его вдова осталась жить в том же самом доме на Кутузовском проспекте, где висела, и теперь снова висит, мемориальная доска в память о Леониде Ильиче. Когда по телевидению и в газетах стали появляться разгромные материалы о деятельности Брежнева, всевозможные грехи приписывали и Виктории Петровне. Она вздыхала: «Конечно, во всем я виновата». Даже когда в доме отключали свет, она говорила: «И в этом сейчас тоже обвинят меня и моего мужа».

* * *

Напротив могилы Натальи Брежневой — черная стела из мрамора, на которой выбито: Павел МАЛЬКОВ (1887–1965), чуть ниже имени указана должность: «Комендант Московского Кремля». Возможно, сегодня это имя никому ни о чем не скажет. А между тем Павел Дмитриевич сыграл свою роль в нашей истории. Именно он 3 сентября 1918 года привел в исполнение смертный приговор в отношении Фанни Каплан, которая, согласно официальной версии, покушалась на жизнь Ленина.

Мальков с гордостью вспоминал события тех лет: «Уже в день покушения на Владимира Ильича Ленина, 30 августа 1918 года, было опубликовано знаменитое воззвание Всероссийского центрального исполнительного комитета «Всем, всем, всем”, подписанное Я. М. Свердловым, в котором объявлялся беспощадный массовый террор всем врагам революции.

Через день или два меня вызвал Варлам Александрович Аванесов.

— Немедленно поезжай в ЧК и забери Каплан. Поместишь ее здесь, в Кремле, под надежной охраной.

Я вызвал машину и поехал на Лубянку. Забрав Каплан, привез ее в Кремль и посадил в полуподвальную комнату под Детской половиной Большого дворца. Комната была просторная, высокая. Забранное решеткой окно находилось метрах в трех-четырех от пола. Возле двери и против окна я установил посты, строго наказав часовым не спускать глаз с заключенной. Часовых я отобрал лично, только коммунистов, и каждого сам лично проинструктировал. Мне и в голову не приходило, что латышские стрелки могут не усмотреть за Каплан, надо было опасаться другого: как бы кто из часовых не всадил в нее пулю из своего карабина.

Прошел еще день-два, вновь вызвал меня Аванесов и предъявил постановление ВЧК: Каплан — расстрелять, приговор привести в исполнение коменданту Кремля Малькову.

— Когда? — коротко спросил я Аванесова.

У Варлама Александровича, всегда такого доброго, отзывчивого, не дрогнул на лице ни один мускул.

— Сегодня. Немедленно.

— Есть!

Да, подумалось в тот момент, красный террор не пустые слова, не только угроза. Врагам революции пощады не будет!

Круто повернувшись, я вышел от Аванесова и отправился к себе в комендатуру. Вызвав несколько человек латышей-коммунистов, которых лично хорошо знал, я обстоятельно проинструктировал их, и мы отправились за Каплан.

По моему приказу часовой вывел Каплан из помещения, в котором она находилась, и мы приказали ей сесть в заранее подготовленную машину.

Было 4 часа дня 3 сентября 1918 года. Возмездие свершилось. Приговор был исполнен. Исполнил его я, член партии большевиков, матрос Балтийского флота, комендант Московского Кремля Павел Дмитриевич Мальков, — собственноручно. И если бы история повторилась, если бы вновь перед дулом моего пистолета оказалась тварь, поднявшая руку на Ильича, моя рука не дрогнула бы, спуская курок, как не дрогнула она тогда…»

Тело Каплан затем поместили в бочку, залили бензином и подожгли. При этом присутствовал поэт Демьян Бедный, заявивший, что должен непременно наблюдать за происходящим «для вдохновения».

Павел Мальков в 1948 году был репрессирован и приговорен к восьми годам лишения свободы. Возвратиться из лагеря раньше позволила смерть Сталина. В 1954 году Мальков был реабилитрован, а спустя три года даже награжден орденом Ленина.

* * *

И вот мы, проделав своего рода круговой обход некрополя, оказались на центральной площади Новодевичьего. Раньше здесь проходили церемонии прощания — был мраморный постамент, на который устанавливался гроб, звучали речи. Потом всё демонтировали, с площадки сняли асфальт и засеяли травой. Говорят, эти места уже распределены. Правда или нет — утверждать не берусь. Но разговоры о том, где будут хоронить великих россиян спустя несколько лет, когда земля на Новодевичьем закончится, ведутся давно.

* * *

В истории некрополя было всего два случая, когда родственникам позволили самим выбрать место для могилы. Первый раз это случилось в 1999 году, когда не стало Раисы ГОРБАЧЕВОЙ (1932–1999).

Раиса Максимовна стала первой “Первой леди” Советского Союза, на которую с восхищением смотрел весь мир. На родине отношение к жене генерального секретаря было неоднозначным, многие считали Горбачеву излишне самоуверенной и активной. Судачили, что она оказывает влияние на решения мужа.

Масла в огонь подливали слова самого Горбачева: «Став генсеком, я принял решение: мы с Раисой Максимовной не будем менять наши отношения. Мы были близки не только как мужчина и женщина, мы были и остаемся друзьями. У нас нет закрытых тем для обсуждений. Кроме тех, которые ей неинтересны и которых ей не нужно знать. В поездках я был больше с официальными лицами, а она больше общалась с простыми людьми и потом много интересного мне рассказывала. Это был очень важный для меня канал информации. Однажды одна очень известная женщина мне даже сказала: “Послушайте, президент Горбачев! Рядом с вами — ангел!” Я тогда отшутился: “А кто же должен быть рядом с апостолом?”»

Все изменилось, когда стало известно о смертельной болезни бывшей Первой леди. Говорят, Раиса Максимовна даже сказала: «Неужели нужно умереть, чтобы тебя поняли?»

Церемония прощания с Горбачевой проходила в здании Фонда культуры, одним из создателей которого она являлась. Похоронили Раису Максимовну, как и пожелал ее супруг, в центре Новодевичьего, возле стены.

На ее могиле установлена бронзовая фигура молодой скорбящей женщины, возле которой всегда живые цветы.

* * *

Работая над этой книгой и проводя прогулки, я довольно часто бывал на Новодевичьем. И несколько раз становился свидетелем, как в ворота некрополя проезжает черный лимузин и направляется на центральную площадь. Из машины с букетом цветов выходила невысокая женщина, в которой все посетители узнавали Наину Ельцину.

Весной 2007 года похороны Бориса ЕЛЬЦИНА (1931–2007) превратились в главное событие не только российской истории. Я запомнил мгновение, когда узнал о том, что Бориса Николаевича не стало. В редакционной комнате раздался удивленный возглас: «Ребята, Ельцин умер!»

Все ночи, пока гроб с телом первого президента был установлен в Храме Христа Спасителя, московские власти укладывали новый асфальт на Пречистенку: именно по этой улице похоронная процессия из Храма направлялась в сторону Новодевичьего.

Сегодня на могиле Ельцина установлен памятник в виде российского триколора — работа скульптора Георгия Франгуляна. Рядом с памятником в брусчатке выложен православный крест. Таково было пожелание самой Наины Иосифовны.

Помню, как оказался в гостях у вдовы первого президента. Конечно же не говорить о Борисе Николаевиче мы не могли. Для Наины Иосифовны он, кажется, по-прежнему оставался где-то рядом, несколько раз она говорила о нем в настоящем времени. Я спросил, каково ей было, когда муж перестал быть президентом и стал все время проводить дома. Наина Ельцина ответила, не задумываясь: «Для меня это было счастьем!»

* * *

Великий музыкант Мстислав РОСТРОПОВИЧ (1927–2007) всего на три дня пережил Бориса Ельцина, с которым его связывали годы дружбы.

Мстислав Леопольдович был серьезно болен, но в Кремле успели отметить его 80-летний юбилей и вручить орден «За заслуги перед Отечеством» Первой степени.

Мне не довелось лично познакомиться с Ростроповичем, мы лишь немного общались по телефону, когда я звонил Галине Павловне, его жене. Музыкант вечно куда-то спешил — с одних гастролей на другие, из одной части земного шара — на противоположную. Как в шутку говорила Вишневская, они потому и поссориться толком не успевали. Вроде случилась какая-то размолвка, но тут же подоспело время уезжать с концертом. А спустя пару дней раздавался телефонный звонок: «Ну как ты? Я скучаю».

Помню, сколь непривычно и даже как-то неловко было встречаться с Вишневской после смерти Ростроповича, ведь теперь о нем предстояло говорить в прошедшем времени. Но Галина Павловна, словно опережая вопросы о муже, начинала рассказывать, что когда приезжает к Славе на могилу, то, задумавшись о чем-то своем, проходит по аллее мимо его надгробия. Ростропович оставался для нее живым.

Когда я спустя какое-то время рассказал эту историю Наине Иосифовне, вдова Ельцина, как мне показалось, даже обиделась: «А я когда к Борису Николаевичу приезжаю, никогда мимо его могилы не прохожу!»

Я уже рассказывал о том, как Ростропович любил Сергея Прокофьева. В мемуарах Вишневской об отношениях двух гениев немало трогательных строк: «В течение нескольких лет Слава, еще юношей, был дружен и близок с Прокофьевым, который имел на него огромное влияние — и не только как великий композитор, но и как человек. Часто бывая у него в доме, a летом живя вместе с ним на даче на Николиной Горе, он увидел для себя в Прокофьеве идеал человека и старался во всем быть похожим на него, даже в мелочах. Прокофьев любил духи — и у Славы появилась эта страсть. Любовь к галстукам — тоже от Сергея Сергеевича. Если ему говорили, что он внешне похож на Прокофьева, это было для него огромным комплиментом. Да и самому Сергею Сергеевичу это нравилось, и он любил обращаться к Славе с вопросом (это у них превратилось как бы в игру):

— Сэр, вы хотите, чтобы я сказал вам гадость?

— Скажите, если вы считаете нужным, — в тон ему отвечал Слава.

— Вы на меня ужасно похожи!

И оба, счастливые, смеялись, как дети».

Несколько лет назад на продажу была выставлена дача Прокофьева, та самая, на Николиной Горе. Дочь Ростроповича, не представляясь, выразила интерес. Риэлтор, не догадываясь, с кем разговаривает по телефону, объяснила потенциальному покупателю, где лежат ключи от дачи, а сама за город ехать отказалась. Мол, уже столько раз ездила, и все без результата. Так что, если интересно, езжайте и осматривайте «объект» сами.

Дочь музыканта съездила — дача, сменившая к этому времени несколько хозяев, находилась в довольно печальном состоянии. Но зато на ее территории продолжали расти цикломены — любимые цветы Прокофьева. Дочь Ростроповича откопала отросток и высадила на Новодевичьем возле могилы отца.

Галина Павловна еще была жива и, кажется, осталась этим поступком довольна. Я виделся с ней за несколько месяцев до ее ухода. Обычно строгая, в этот раз Галина Павловна вела себя иначе. Я даже не удержался от вопроса: «Галина Павловна, а мне кажется, вы стали мягче». Вишневская засмеялась: «Вам не кажется. Я и сама это замечаю».

Галины ВИШНЕВСКОЙ (1926–2012) не стало зимой 2012 года. Складывалось впечатление, что в Кремле тоже следили за состоянием здоровья великой певицы — орденом «За заслуги перед Отечеством» Первой степени ее, как и гениального Ростроповича, успели наградить за несколько дней до смерти.

Теперь цикламены цветут и на ее могиле. Галина Павловна и Мстислав Леопольдович уже навсегда рядом.

* * *

Прямо за могилой первого российского президента — надгробие Евгения УРБАНСКОГО (1932–1965).

В свои тридцать три он сумел сыграть несколько киноролей, первая из которых — в «Чистом небе» Григория Чухрая. Урбанского узнавали на улицах, просили автограф, благодарили. Впереди, казалось, была полная надежды и света жизнь.

В 1965 году актера утвердили на главную роль в фильме «Директор». Картина рассказы вала о директоре крупного автомобильного завода. Натурные съемки проходили в Средней Азии, куда и была от правлена экспедиция. «Я была беременная нашей дочерью, — рассказывала в одном из интервью вдова актера. — В тридцать семь лет это непросто. Поэтому мы и изменили нашей традиции — всегда быть вместе. Из-за тяжелого климата я не поехала с Женей в Среднюю Азию. Самое удивительное, что и он совсем не рвался к работе в этом фильме. Может быть, поэтому и возникло какое-то недоброе предчувствие, ощущение надвигающейся беды. Помню, незадолго до отъезда я вернулась с репетиции домой. Женя лежал на диване с совершенно непривычным, испуганно озабоченным лицом. Он произнес фразу, от которой мне стало просто дурно: “Мне показалось сейчас, будто я умер. Такая пустота кругом!” Я начала его успокаивать: “Ну бог с ней, с этой ролью, с деньгами”. Но, видимо, такова уж наша актерская натура — каждую роль воспринимаешь как последнюю. И Женя поехал. А я отправилась в Ригу навестить родных. И однажды раздался телефонный звонок. Поднял трубку мой брат. Выслушал и с совершенно белым лицом сказал: “Сейчас к тебе придут друзья. Они все расскажут”».

Из воспоминаний спортсмена Юрия Маркова, находившегося в одной машине с Урбанским: «На съемочную площадку, в сорока километрах от Бухары, мы выехали рано утром… Снимали проезд автоколонны по пескам. Согласно сценарию машина героя должна промчаться прямо через барханы, обогнать колонну и возглавить ее. Наиболее сложный кадр в этой сцене — прыжок машины с одного из барханов. Опасного в этом не было ничего, но мы все же предложили, чтобы снимался дублер. Женя подошел к кинокамере, посмотрел в глазок и сказал, что получится отличный крупный план и он его ни за что не уступит. Первый дубль прошел нормально. Но второй режиссер, который вел в этот день съемку, предложил сделать еще один дубль… Машина легко рванула с места, промчалась по настилу, на миг повисла в воздухе и вдруг накренилась и стукнулась передними колесами о песок. В следующее мгновение меня оглушила тупая боль… Чьи-то руки тащили меня по песку. Когда я открыл глаза, увидел перевернутый “газик”, а под ним — Женю…»

Близкий друг Урбанского Юрий Никулин рассказывал, что подобный исход был вероятен в одном из тысячи случаев. Надо было, чтобы определенным образом совпали скорость движения, сила ветра, угол наклона, угол поворота, вес машины. 5 ноября 1965 г. все совпало.

* * *

Тут же, рядом, могила знаменитого иллюзиониста Игоря КИО (1944–2006).

Вообще, настоящая фамилия артиста — Гиршфельд. Псевдоним для звездной семьи придумала Ирина Бугримова, знаменитая дрессировщица. Во время очередных гастролей Ирина Николаевна возвращалась после выступления в гостиницу. Компанию ей составлял иллюзионист Эмиль Теодорович. На местном кинотеатре неоновыми огнями светилась вывеска «КИНО», не хватало только одной буквы — в «Н» лампочка перегорела.

«Смотри, какая чудная фамилия для фокусника — КИО», — обратила внимание своего друга Бугримова. Тот прислушался, и на всех последующих афишах просил объявлять себя, как Кио. Впоследствии под этой фамилией Эмиль Теодрович вывел на арену и своих сыновей.

Игорь Эмильевич, младший сын легендарного фокусника, также известен, как большая любовь Галины Брежневой, дочери тогдашнего правителя страны. Официально женаты они были всего девять дней, но продолжали встречаться и после того, как по приказу генерального секретаря из паспорта молодого артиста была вырвана страница со штампом о регистрации брака.

Жена родного брата Игоря Кио Эмиля рассказывала мне, как не раз сталкивалась с Галиной Брежневой на кухней общей квартиры братьев. «Галина была по-настоящему влюблена в Игоря, — вспоминала Элеонора Прохницкая. — Она сама готовила обеды. Покупала в кулинарии пятикопеечные котлеты и жарила их десятками. Красивая была история».

* * *

Несколько лет назад в кремлевской больнице мне довелось познакомиться с врачом, которая в свое время лечила Галину УЛАНОВУ (1910–1998).

Когда произносишь имя Улановой, из подсознания возникает эпитет — великая. Уланова — самая титулованная балерина страны: народная артистка СССР, дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и четырех Сталинских премий.

У Галины Сергеевны была своя палата в «кремлевке», куда она привозила любимые картины, висевшие в ее квартире в доме на Котельнической набережной. И каждый день занималась классом.

Вскоре после смерти балерины небольшим тиражом вышли воспоминания Екатерины Карташовой, которая была знакома с Галиной Сергеевной. На страницах тоненькой книжицы женщина буквально по дням описывала свои встречи с Улановой. Этакая книга-отчет о дружбе получилась. Например, 8 января 1998 года Карташова была у Галины Сергеевны в больнице: у палаты был 316 номер, точно такой же, какой был у предыдущей квартиры Улановой. В больнице Галина Сергеевна ходила в библиотеку, много читала. Причем попала она сперва в трехместную палату, потом ее перевели в 2-местную, и только потом, после просьб, заведующий выделил отдельную палату.

По воспоминаниям Карташовой, Галина Сергеевна была своеобразным человеком, ей казалось, что все в жизни непросто. Когда ей что-то предлагали сделать и говорили: «Галина Сергеевна, да все очень просто!» — она отвечала: «Это у вас просто, а у меня всегда все сложно».

21 марта 1998 года Галина Сергеевны Улановой не стало. Панихида была назначена на 25 марта. Возле Большого театра уже с самого утра собралась длинная очередь желавших проститься с Галиной Сергеевной. Многие приносили чайные розы, любимые цветы великой балерины.

Близкие хотели, чтобы по пути на Новодевичье гроб провезли мимо дома на Котельнической набережной, где жила Уланова. Было совсем рядом, но этого делать почему-то не стали.

Я помню день ее похорон. Гроб с телом вынесли из Большого, как и полагается, под аплодисменты. И пока автомобиль не тронулся, поклонники пытались дотронуться до катафалка.

Первые годы после смерти Улановой на ее могилу на Новодевичьем (сама балерина хотела, чтобы ее кремировали и перевезли прах в Ленинград, тогда уже вновь ставший Санкт-Петербургом) часто приходили поклонники, зажигали свечи, долго стояли и вспоминали. Говорили, что она была не только великой балериной, но и прекрасным человеком.

Я был знаком с Махмудом Эсамбаевым, легендарным артистом, который несколько лет танцевал с Галиной Улановой. Она была на его юбилее. Потом уже рассказали, что когда Улановой сообщили про юбилей Махмуда Алисултановича, она сказала: «Да-да-да, надо поздравить, потому что он так ко мне внимателен, всегда говорит, что хочет опуститься передо мной на колени. Хотя это слишком, я этого не заслуживаю».

Уланова была удивительно скромным человеком. Алексей Толстой называл ее «обыкновенной богиней». Она вспоминала, что в Кировском театре, сегодняшний Мариинский, был холодный пол. А танцовщицам во время спектакля приходилось иногда ложиться на сцену, и, случалось, они простуживались. Галина Сергеевна, которая могла бы потребовать это у дирекции и никто бы не возразил, за свой счет купила ткань, и ею покрыли пол.

Перед войной Уланову вызвали из Ленинграда в Москву, чтобы она танцевала «Лебединое озеро». Тогда в СССР приезжал Риббентроп, аккурат в те дни был подписан Пакт о ненападении между Советским Союзом и Германией. На другой день в гостиницу Галине Сергеевне привезли букет цветов. Она вспоминала, что каждый цветок был завернут отдельно. И была приложена записка со словами восхищения от Риббентропа.

Галина Сергеевна так испугалась, получив письмо и эти цветы, что отправилась в соседний номер к Константину Сергееву, с которым она танцевала. Сергеев тоже испугался и предложил: «Галя, надо срочно звонить в Министерство культуры». Набрав номер, артисты сообщили, что случилось несчастье — получили цветы от Риббентропа и его записку. Но в Министерстве культуры Уланову успокоили, сказав, что нужно не бояться, а наслаждаться цветами.

Обидно, что Галина Сергеевна не оставила книги воспоминаний. При том, что, по словам тех, кто ее хорошо знал, могла по часу, иногда по два, рассказывать о былом, часто делала это даже по телефону. Уланова была очень хорошим рассказчиком. Но, увы, книги не случилось. Хотя Галина Сергеевна работала над ней и мечтала о том, чтобы прожить лет девяносто: как раз хватит времени, чтобы закончить мемуары. А дольше — «уже неприлично».

До последнего дня балерина ходила на каблуках, занималась у станка и даже хранила свой сценический вес — 49 килограммов. Рассказывали, что она выглядела так хорошо, что со спины ее принимали за молодую девушку и даже пытались знакомиться на улице.

А в 1984 году случилось невероятное: в Стокгольме ей поставили памятник. При жизни. И сама Галина Сергеевна присутствовала на его открытии. Этот памятник (работа Елены Янсон-Манизер: статуя в образе лебедя) стоит перед музеем балета и украшают его три слова — «Лучшей балерине современности».

* * *

Какими словами представить моего следующего героя — клоун, артист, телеведущий, рассказчик, писатель? Скажу просто — Юрий НИКУЛИН (1921–1997).

Летом 1997 года Никулин часто жаловался на боли в сердце. И в итоге обратился за помощью к своему другу, директору Центра эндохирургии и литотрепсии Александру Бронштейну. Сам врач так вспоминал события того грустного лета:

«Мы положили его в палату, сняли электрокардиограмму — и… ничего с ее помощью не обнаружили. Но сейчас есть другой способ диагностики — т. н. коронарография, которой у нас владеют блестяще. На следующий день ему эта коронарография была проведена. Когда мы увидели результаты, наступил шок.

У него сердце было закольцовано в три магистральных сосуда. Они были закрыты. Может быть, у него были веточки, которые снабжали сердечную мышцу, но что-то надо было с этими сосудами делать. И хотя бы один из них — немедленно открывать. Я об этом сказал родственникам Никулина, сказал звонившему Лужкову, который, кажется, на Байкал собирался в отпуск.

И мы стали готовить Юрия Владимировича к коронарной ангиопластике, потому что у него было много тяжелейших осложнений, которые не позволяли дать ему наркоз и делать операцию аортокоронарного шунтирования. Может, и не надо было делать эту операцию. Но сколько бы он прожил — неизвестно. Неделю, две, три, месяц… Может быть, и больше. Этого никто не знает…

Многие мне советовали избавиться от Никулина как от пациента. Приходили люди, которые говорили: давайте мы заплатим (за Никулина любой готов заплатить) и увезем его за границу. Я бы сам его увез, чтобы с себя снять неизбежную тяжелейшую ответственность… Потому что я понимал — это не слава. Это беда. Но я боялся транспортировки еще больше. Остановка сердца могла произойти в любую минуту.

Когда большой консилиум разошелся, Никулин попросил меня сесть на край кровати, взял меня за руку и сказал: “Шурик, не бросай меня. Я никуда не поеду. Я буду с тобой вместе, что бы ни случилось”. Сказал без дрожи, без слез. Просто сказал, и все. То же самое сказала и Татьяна Николаевна: “Мы вам доверяем. Пусть он будет у вас”.

Я ему объяснил, что ситуация сложная, что есть риск. Он дал мне расписку, что согласен делать операцию только у нас…

Меня предчувствие подвело. Я думал, все будет хорошо. Он хорошо перенес коронарографию, у него за неделю, которую он у нас лежал, боли прошли. Он уже острил, анекдоты рассказывал, строил планы на будущее. Он говорил: что со мной? Я — здоровый человек. У меня ничего не болит…

Может быть, тогда его и нужно было выписать? Не уверен. Это было бы нечестно. При той коронарографии, которая была у Никулина, ему нельзя было ступить и шагу. Он мог умереть прямо на улице, в цирке, на съемках — где и когда угодно, в любой момент…

Никулин пошел на операцию играючи. Это был вторник 5 августа. Погода была отличная, светило солнце. И он был абсолютно уверен, что это — так, детская игра.

Обычно такие операции длятся минут 20–30. Через бедренную артерию вставляется проводник. Проводник под контролем рентгена проходит сосуды сердца. По проводнику вставляется стент, который расширяет сам сосуд, и… собственно, все — на этом операция заканчивается. Наркоз в этом случае не дается, просто на нос кладется маска (чуть обезболивающая).

Он лег, хирурги раздули сосуд, ввели проводник… Все шло нормально. И вдруг, в самый последний момент, у него закрывается сосуд. И — останавливается сердце. Подспудно именно этого я и боялся…

Буквально в ту же секунду началась реанимация. Чаусс (доктор) стал делать непрямой массаж сердца. Благодаря тому что Никулин не толстый, нам удавалось давление держать на нормальном уровне, где-то 120–130. Но нижнее было слишком низкое.

Все это длилось 30–40 минут. И в тот момент, когда мы уже раскрыли аппарат искусственного кровообращения и провели массу других процедур, у него пошел синусовый ритм. Сердце завелось…»

Но 21 августа все было кончено. Редко бывает, чтобы человека так любила вся страна. Когда Юрия Владимировича не стало, впору было объявлять всенародный траур. К цирку на Цветном бульваре, которому Никулин отдал полвека и который сегодня носит его имя, устремились десятки тысяч желающих проститься с любимым Артистом. Гроб был установлен прямо на манеже.

Никулин прожил 75 лет. На памятнике на его могиле — клоун, которому не больше сорока. Именно таким, по мнению скульптора Александра Рукавишникова, Юрия Владимировича запомнили его поклонники. Никулин словно присел отдохнуть после выступления на манеже. А в ногах у него расположился домашний любимец — ризеншнауцер Федор. Кстати, первая собака этой породы в Советском Союзе появилась именно у Юрия Никулина, который всю жизнь обожал собак.

Новодевичье — грустное место. Но возле могилы Никулина народ улыбается. Юрий Владимирович был бы рад. Не зря он говорил: «Даже после небольшой улыбки в организме обязательно дохнет один маленький микроб».

* * *

Рядом с Никулиным похоронен его давний друг Борис БРУНОВ (1922–1997). Знаменитому конферансье поставили довольно интересный памятник — он стоит на сцене, словно раздвигая кулисы, в своем любимом канотье. Не хватает только неизменной сигары.

В августе 1997-го многолетний директор Театра эстрады был болен, но не мог не прийти проводить в последний путь великого клоуна. Через несколько дней не стало самого Бориса Сергеевича.

Я был знаком с Бруновым, не раз оказывался в его директорском кабинете с окнами, выходящими на строящийся тогда Храм Христа Спасителя. Говорили, конечно, об эстраде, о встречах с великими. Но ни одна беседа не оставалась без упоминания имени Марии Васильевны — так звали жену Брунова.

Борис Сергеевич рассказывал, что с будущей супругой его познакомил Зиновий Гердт. «Я ходил на все показы в Дом моделей, в котором она работала. Ездил вместе с нею на гастроли. Но когда мы собрались пожениться, случилось непредвиденное. Мой дорогой Зиновий Гердт, узнав о предстоящей свадьбе, примчался к Маше и начал ее уговаривать: “Ты что, с ума сошла? Выходить замуж за этого жлоба? Да у него же за душой ничего нет — ни квартиры, ни машины. Машенька, не торопись, мы тебе генерала найдем”. Однако мы все же поженились. Правда, все было достаточно скромно. Я-то планировал свадьбу на март месяц — женские праздники, и у меня должно было быть семнадцать концертов. Я думал подзаработать и купить жене хороший подарок. Но в марте умер вождь всех народов, и концерты, естественно, отменили. Жена подарка ждет по сей день».

Одна из первых московских красавиц, легендарная манекенщица Дома моделей, Мария БРУНОВА (1923–2013) успела встретить свой 90-й день рождения. Мы виделись вскоре после ее юбилея. Помню, как стеснялся задать Марии Васильевне вопрос, есть ли у нее мобильный телефон. А она, услышав эти слова, ответила: «Я вам завтра пришлю смс, и вы поймете, что он у меня не только есть, но я им еще и умею пользоваться».

Пара Бруновых была довольно известна в Москве. По отцу Борис Брунов был грузином и, если бы не развод родителей, мог бы прославить не материнскую, а отцовскую фамилию — Микеладзе. Мария Васильевна рассказывала, что когда она начинала за что-то критиковать мужа, тот предупреждал: «Не забывай, что перед тобой князь. Что? Где деньги? Они пропали в революцию!»

В интервью американскому журналисту Марку Цибульскому Мария Брунова поведала историю дружбы своего мужа и Владимира Высоцкого: «Мой муж был два года депутатом. Однажды его пригласили на Петровку, 38 по каким-то делам. И вдруг этот оперуполномоченный, или кто он там был, говорит: “Мы знаем, что Высоцкий бывает у вас дома и поёт песни, которые неугодны стране. Мы хотим выслать его из Москвы”. Поставили какую-то кассету ему — дескать, вот, послушайте.

Борис Сергеевич сказал: “Сейчас многие поют под Высоцкого, а он, на мой взгляд, гениален. Я хочу Вас попросить — пригласите его, поговорите с ним. Даже царь, ненавидя Пушкина, присвоил ему звание камер-юнкера”. На этом разговор закончился, а потом был такой случай, чему я уже сама свидетельница. Вы помните старый ресторан ВТО в Москве? Туда всегда попасть было очень трудно, всегда не хватало мест. Актеры любили туда приходить после спектакля. Мужа моего как-то везде уважали, мы всегда проходили в ресторан. В тот вечер нас посадили за столик, а через какое-то время вижу — входит Володя с компанией. Вокруг него всегда были люди. Он подходит к столику нашему и становится на колени около Бориса Сергеевича. Я ничего не понимаю…

Володя говорит: “Борис Сергеевич, в наше время мало кто может защитить другого человека, который в беде. Я Вам очень и очень признателен”. Я продолжаю ничего не понимать. Я смотрю на Борю, он мне говорит: “Я тебе расскажу дома”.

Сегодня Борис Сергеевич и Мария Васильевна вместе.

* * *

Скромный памятник из черного мрамора — Марине ЛАДЫНИНОЙ (1908–2003), кинозвезде сталинской эпохи, обожествляемой миллионами. Настоящей звездой Ладынина стала благодаря фильмам Ивана Пырьева.

Она родилась в селе Скотинино Смоленской губернии. Стеснялась этого названия, тем более что потом семья переехала в село Назарово, это в Сибири, под Ачинском. Именно Назарово Ладынина и указывала, как место своего рождения. Марина Алексеевна с юности хотела стать артисткой и потому отправилась в Москву, где поступила в центральный техникум театрального искусства. Именно так тогда назывался ГИТИС. Рассказывали, что ее приняли с отметкой «особо одаренная» и по окончании учебы пригласили в труппу Художественного театра.

На тот момент Ладынина была женой известного актера Ивана Любезнова, расставшись с которым, сосватала за него свою родную сестру. В жизни самой Марины Алексеевны было достаточно опасное по тем временам увлечение — роман с итальянцем, который работал в России. Конечно же это не прошло для Ладыниной бесследно: ее вызывали в НКВД, говорили, что ее избранник итальянский шпион, требовали сотрудничества. Но Марина Алексеевна сумела этого избежать и потом, как рассказывали, с удивлением говорила: «Я даже не представляю, как меня за это не посадили».

В итоге главным спутником ее жизни стал режиссер Иван ПЫРЬЕВ (1901–1968). Они познакомились в 1936 году в московском Доме кино. После просмотра фильма Марина Алексеевна села в троллейбус, а Пырьев замешкался и опоздал, троллейбус отъехал. Иван Александрович махнул рукой: «Ну, значит, не судьба». И в этот момент троллейбус остановился и двери открылись. Пырьев не растерялся: «Значит, судьба» и вошел в салон.

С тех пор молодой режиссер Пырьев начинает снимать актрису Ладынину. Первым фильмом была лента «Богатая невеста». А в скором времени Марина Алексеевна стала женой Ивана Пырьева.

Фильм «Трактористы», вышедший на экраны в 1939 году, очень любил Сталин. Семья жила в пятикомнатной квартире в доме на Котельнической набережной. В среде киношников ходила такая байка: как-то режиссер Владимир Наумов пришел в гости к Пырьеву в эту огромную квартиру, осмотрел роскошную обстановку и обратился к хозяину: “К коммунизму идем, да, Иван Александрович?” Тот, как всегда, не растерялся и ответил: “Да, идем, но по очереди. Очередь — 220 миллионов человек. Я первый, а ты Володя, — последний”.

История любви легендарной кинопары закончилась в 1959 году, когда на съемках фильма «Белые ночи» Иван Пырьев познакомился с актрисой Людмилой Марченко. И начался роман, который положил конец идеальной, как казалось многим, семейной жизни Пырьева и Ладыниной. Говорили, будто Ладынина даже написала письмо в ЦК партии с просьбой повлиять на ее мужа. Но само письмо не отправила, а выбросила в мусорную корзину. Там черновик обнаружила домработница, расправила скомканную бумажку и показала Пырьеву.

Ладынина осталась одна. Она никогда больше не выходила замуж, прожив очень большую жизнь — до 94 лет. Работала в театре киноактера, ездила по городам и селам, выступала с концертами.

С Пырьевым у них был сын Андрей. Когда молодой человек женился, Иван Александрович предложил Ладыниной совместно купить ему квартиру. Юноша носил фамилию матери (Марина Алексеевна записала его на свою фамилию).

Когда подошел срок получать паспорт, сын спросил у отца: «Как мне получить твою фамилию?» А Пырьев ответил: «Занимайся этим сам». В итоге Андрей остался Ладыниным, его не стало в 2011 году. По профессии он был режиссером, снимал детективы, увы, не имевшие особого успеха у зрителя.

Когда у Андрея Ладынина появился сын, его назвали Иваном, в честь великого деда. Марина Алексеевна возилась с малышом, единственное — не разрешала называть себя бабушкой. К ней нужно было обращаться на «вы» и называть «Мариной Алексеевной».

Незадолго перед смертью Пырьева Ладыниной приснился сон, будто Иван Александрович стучится к ней в окно. Пырьев умер во время работы над фильмом «Братья Карамазовы». 7 февраля вернулся со съемок, пожаловался на боль в сердце, лег спать и скончался во сне. Его жена потом рассказывала писательнице Виктории Токаревой, как Пырьев вдруг громко захрипел во сне, и она, поняв, что происходит, закричала: «Зайчик, не уходи!» Пырьев открыл глаза и шепотом ответил: «Тише, соседей разбудишь!»

Потом медики сказали, что он перенес на ногах несколько инфарктов. 3-ю серию «Братьев Карамазовых» закончили исполнители главных ролей — Кирилл Лавров и Михаил Ульянов.

Ладынина на похоронах бывшего мужа на Новодевичьем не была, пришла лишь на гражданскую панихиду и долго стояла возле гроба. Сегодня могилы бывших супругов находятся напротив друг друга (почти как у Орловой и Александрова), их разделяет лишь один участок.

В последние годы с Ладыниной дружила Наина Ельцина, тогда — жена президента. Наина Иосифовна рассказывала мне, как во время одного из ее приездов Марина Алексеевна предложила — не хочет ли гостья послушать стихи Есенина. Наина Ельцина конечно же заинтересовалась, думая, что хозяйка дома прочтет строфу или две. А Ладынина прочитала наизусть всего «Черного человека» от начала до конца.

После развода с Пырьевым совместную пятикомнатную квартиру разменяли. Ладыниной досталась двухкомнатная квартира. Когда Марина Алексеевна умерла, единственной ценностью, что осталась дома, была мебельная стенка. Когда ее стали двигать, она рассыпалась.

Материальная жизнь знаменитой актрисы была непростой. После расставания с Пырьевым ей даже приходилось делать каракулевые воротники на продажу. Работы в кино больше не было.

Говорили, что причиной стал запрет Пырьева. Однако на самом деле это вряд ли соответствует истине. На момент развода Иван Александрович уже не обладал такой властью, чтобы запрещать режиссерам приглашать в свои картины актрису Ладынину.

Скорее, в кино Марина Алексеевна перестала сниматься сама — для того, чтобы остаться в народной памяти такой, какой была в годы своей славы. Не случайно, когда в 1992 году ей присвоили премию «Ника» в номинации «За честь и достоинство» и сын позвонил, чтобы поздравить, реакция Марины Алексеевны была неожиданной: «Да, эти негодники дали мне награду. Теперь же все узнают, сколько мне лет!»

Народной артистки СССР не стало в 2003 году. У семьи не было денег на достойные похороны и памятник. Всем занималась Наина Ельцина. На панихиде, состоявшейся в Доме кино, Наина Иосифовна призналась, что ждала, как они отметят 100-летний день рождения актрисы. И сказала, что всегда будет помнить о Ладыниной. Уже потому, что она ушла в день смерти матери самой Ельциной.

Надгробие актрисы украшает фотография молодой Ладыниной — той, какой ее запомнили и полюбили миллионы.

* * *

Коленопреклоненные юноша и девушка, возвышающиеся над картой мира, — памятник Игорю МОИСЕЕВУ (1906–2007). Создателя Ансамбля народного танца, сегодня именуемого Балетом Игоря Моисеева, при жизни называли великим. И так оно и было.

Игорь Александрович стал моим первым собеседником. На момент нашей встречи ему исполнилось 90 лет, и я понимал, что беседа с ним — факт биографии. Я был начинающим журналистом, и, наверняка, Моисееву было забавно слушать мои вопросы. Помню его слова о том, как строить свою жизнь: «Надо много вкладывать своего труда, чтобы иметь право на надежду. Это как с яблоком — если вы его не положите в карман, то потом не стоит надеяться его оттуда достать».

Игорь Моисеев прожил невероятно долгую жизнь, встретив свой 101-й день рождения. Празднование столетнего юбилея проходило в Кремлевском Дворце в присутствии юбиляра. В следующем году праздничное выступление своего коллектива он смотрел уже из дома. И все время обращался к жене с вопросом: «Неужели все эти танцы сочинил я?»

* * *

Покидая некрополь, предлагаю пройти по территории седьмого участка.

Скифская каменная баба, чей возраст более тысячи лет, установлена на могиле Велимира ХЛЕБНИКОВА (1885–1922).

На самом деле поэта звали Виктор, он прожил всего 37 лет. Хлебников был поэтом, прозаиком, драматургом, сам себя называл Будитлянином — таков был его перевод слова «футурист». А еще он называл себя Председателем земного шара. Его не стало в Новгородской губернии, куда он отправился вместе с Петром Митуричем, на руках которого он и скончался.

На Новодевичьем прах перезахоронили в 1960 году — рядом с могилой друга, художника Петра МИТУРИЧА (1887–1956).

У поэта Бориса Слуцкого родились тогда строки:

Скифская баба, почти тайно доставленная из Киргизии (все-таки это памятник истории), — подарок от ученых-археологов, выражение символа бессмертия поэта.

* * *

И тут же рядом — памятник Игорю ГРАБАРЮ (1871–1960), чудесному художнику, с чьими работами мы знакомы еще по репродукциям в школьных учебниках.

Он появился на свет в Будапеште. Его отец, Эммануил Грабарь, был депутатом австрийского парламента. В 1876 году, когда Игорю исполнилось 5 лет, семья перебралась в Российскую империю.

В Петербургской Академии художеств Грабарь учился у Ильи Репина. После Петербурга отправился в Париж и Мюнхен, был членом «Мира искусств», а в 1906 году участвовал в выставке, которую в Париже устраивал Сергей Дягилев.

Грабарь принял Октябрьскую революцию 1917 года. Мало того, был достаточно близок с семьей Льва Троцкого — дружил с его женой, Натальей Седовой. К счастью, это не имело никаких печальных последствий. Считается, спасением для Грабаря стал портрет девочки Светланы, висевший потом по всему Советскому Союзу: думали, будто на нем изображена Светлана Аллилуева, дочь Сталина. После этого тронуть Грабаря не смел никто.

Художник принимал участие в реставрации иконы Андрея Рублева «Троица». Сегодня центральные реставрационные мастерские носят имя Игоря Грабаря.

* * *

Помните фильмы «Кортик» и «Бронзовая птица»? Главные роли в них исполнил Сергей ШЕВКУНЕНКО (1959–1995). Мы возле его могилы.

Судьба у молодого и подававшего большие надежды Сережи Шевкуненко сложилась совсем не так, как мечтали его родители. После успеха фильмов казалось, что иного пути, кроме как идти в институт кинематографии, у исполнителя роли Миши Полякова нет. Тем более что и отец, Юрий Александрович, был одним из первых лиц «Мосфильма», руководителем Второго творческого объединения.

Но молодой человек выбрал иной путь. Первый срок Сергей получил за драку, следующий — за кражу из буфета на «Мосфильме», где трудился осветителем, затем было еще несколько судимостей, более двенадцати лет Шевкуненко провел за решеткой. В итоге молодой человек стал, что называется, профессионалом преступного мира. О прошлом напоминала лишь кличка — «Артист».

В очередной раз, несколько лет проведя в местах не столь отдаленных, Шевкуненко вышел на свободу в 1994 году. Счет его жизни пошел на недели.

11 февраля 1995 года, войдя в подъезд родительского дома, где он жил с матерью (отец к тому времени скончался и был похоронен на Новодевичьем), Шевкуненко был ранен поджидавшим его киллером. Михаилу удалось первым добраться до квартиры и закрыть за собой дверь. Правда, в спешке молодой человек оставил в двери ключ, чем и воспользовался убийца. Первой погибла мать Сергея, а затем пуля настигла и самого Шевкуненко.

* * *

Сегодняшнему поколению мой следующий герой, скорее, известен как человек, чьим именем назван пароход, на котором контрабандисты в «Бриллиантовой руке» отправлялись в путешествие. Я говорю про Михаила СВЕТЛОВА (1903–1964).

Одно из самых известных стихотворений Светлова — «Гренада» — любили такие непохожие поэты, как Маяковский и Ахматова. А Марина Цветаева писала Борису Пастернаку: «Передай Светлову, что его “Гренада” — мой любимый — чуть не сказала: мой лучший — стих за все эти годы. У Есенина ни одного такого не было. Этого, впрочем, не говори, — пусть Есенину мирно спится».

Талантливейший поэт был еще и чрезвычайно остроумен, часто изъясняясь афоризмами. По комплекции Светлов был очень худым, отсюда его выражение: «У меня не телосложение, а теловычитание». Другая крылатая фраза касалась финансов: «Не люблю брать в долг: берешь чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда».

Когда Светлов умирал, у него был рак, в клинике его часто навещал сын Александр. Как-то, уходя, он спросил отца, что ему принести в следующий раз. Светлов ответил: «Принеси мне пиво, рак у меня уже есть».

* * *

Почти у самого выхода из некрополя, справа, установлена белая стела, на которой выбиты уже плохо читаемые слова: «Полковник МЕДВЕДЕВ (КУДРИН) Михаил Александрович». И дальше — совсем неразличимые даты жизни: 1891–1964.

Если бы проходящие мимо этого памятника знали, что за человек здесь похоронен. Во время нашей прогулки мы касались истории советской политики, русского и советского театра, кино, литературы. А здесь можем поговорить… об убийстве Царской Семьи. Потому как в этой могиле похоронен человек, ставший убийцей последнего российского Государя Николая Второго.

Благодаря многочисленным фильмам и книгам о преступлении, совершенном в доме Ипатьева в Екатеринбурге, на слуху другое имя — Юровского. Да, Яков Юровский был комендантом того дома и тоже принимал участие в убийстве. Но непосредственно стрелял в Николая Второго — Михаил Медведев. Потом он с гордостью рассказывал об этом эпизоде своей жизни. А за год до смерти оставил подробное описание последних минут Царской Семьи:

«Яков Юровский предлагает сделать снисхождение для мальчика.

— Какого? Наследника? Я — против! — возражаю я.

— Да нет, Михаил, кухонного мальчика Леню Седнева нужно увести. Поваренка-то за что… Он играл с Алексеем.

— А остальная прислуга?

— Мы с самого начала предлагали им покинуть Романовых. Часть ушла, а те, кто остался, заявили, что желают разделить участь монарха. Пусть и разделяют…

Постановили: спасти жизнь только Лене Седневу. Затем стали думать, кого выделить на ликвидацию Романовых от Уральской областной Чрезвычайной комиссии. Белобородов спрашивает меня:

— Примешь участие?

— По указу Николая II я судился и сидел в тюрьме. Безусловно, приму!»

Медведев вспоминал, что первоначально планировали забросать Царскую Семью гранатами. Но испугались, что звуки взрыва вызовут беспокойство в городе. Затем появилась идея зарезать Государя с Государыней и детьми кинжалами, пока они будут спать. Но Семья, словно предчувствуя что-то, никак не ложилась в ту ночь. И тогда их решили расстрелять.

Сам Медведев умер в 1964 году. По распоряжению советского правительства убийцу хоронили с оказанием ему воинских почестей. А вскоре на имя Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева поступило письмо от сына Медведева. Оно сохранилось в Архиве.

«Первому секретарю ЦК КПСС тов. Н.С. Хрущеву от Медведева Михаила Михайловича, редактора издательства “Наука” Академии Наук СССР, сына персонального пенсионера союзного значения, члена КПСС с 1911 года, полковника Медведева Михаила Александровича (1891–1964).

Глубокоуважаемый Никита Сергеевич! Несколько оправившись от постигшего нашу семью горя, я теперь в состоянии выразить Вам искреннюю благодарность за внимание к памяти моего отца, похороненного по Вашему распоряжению с воинскими почестями на Новодевичьем кладбище 15 января 1964 года.

Я уполномочен отцом исполнить три его предсмертные желания:

1. Умирая, папа просил поздравить Вас 17 апреля 1964 г., в день Вашего 70-летия, пожелать доброго здоровья и лично передать Вам от его имени в подарок историческую реликвию нашей семьи — пистолет системы “Браунинг” № 389965, из которого отец в ночь на 17 июля 1918 года расстреливал в Екатеринбурге последнего русского царя “Николая Второго” (гражданина Романова Н.А.) и его семью; а также передать Вам воспоминания папы о ликвидации династии Романовых, царствовавшей в России более 300 лет.

Все документы, подтверждающие участие отца в уничтожении Романовых, хранятся в его личном деле персонального пенсионера союзного значения — книжка № 28017-с — в Министерстве социального обеспечения РСФСР в г. Москве.

Я обращаюсь к Вам заранее в надежде, что товарищи из Вашего Секретариата в ЦК КПСС помогут мне изготовить подобающую деревянную коробку необходимых размеров для совместного хранения исторического пистолета, двух обойм, 70 патронов к нему и текста воспоминаний о последних днях Романовых в Екатеринбурге (ныне г. Свердловск).

Отец высказал пожелание, чтобы его партийный билет № 00213416 (сданный мною через парторганизацию Электропромремонт в Свердловский объединенный РК КПСС г. Москвы) хранился бы в одной коробке вместе с пистолетом и воспоминаниями. Кроме того, я отпечатаю фотопортреты отца, сделанные им в 1918, 1921, 1933 и 1954 годах.

2. Умирая, папа просил меня передать (с Вашего согласия) в подарок вождю кубинского народа товарищу Фиделю Кастро Рус свое партизанское боевое оружие 1919 года — пистолет “Кольт” американского производства, с которым отец ходил во главе партизанского отряда в тыл к Колчаку по Северному Уралу. Партизаны были вооружены трофейным американским оружием (пулеметы системы “Льюис”, пистолеты — кольты, а также гранаты, винчестеры) и на привалах в болотистых топях, когда чистили у костра оружие, мечтали о времени, когда Революция перекинется на Американский континент и, быть может, их оружие еще послужит тем смелым парням, которые будут устанавливать социализм в Америке.

Отцу посчастливилось дожить до рождения первой социалистической страны на Американском континенте. Он всегда с восторгом говорил о Фиделе и его молодых бородачах — они напоминали ему его боевую молодость, когда русские парни, которым тоже некогда было бриться, после очередного боя, отрезанные кольцом врагов от всего мира, мечтали о Всемирной Революции.

Папа скончался ранним утром 13 января 1964 года — утром того дня, когда Фидель Кастро прилетел на отдых в Москву. Их имена встретились только на странице “Правды” от 15 января (номер прилагаю), где был помещен некролог моего отца — Михаила Александровича Медведева (Кудрина), подписанный женой Феликса Дзержинского, сыном Степана Шаумяна, старым чекистом из личной охраны В.И. Ленина — Сергеем Ураловым и другими соратниками папы по Революции и Гражданской войне. После похорон тяжело заболела моя мать, кроме того, на меня свалились заботы по оформлению пенсии за отца и многие другие формальности — я не смог исполнить желание отца, пока Фидель Кастро гостил в Советском Союзе. Но я думаю, что Вы посоветуете мне, как лучше сделать это практически.

3. Умирая, папа советовал мне обратиться к Вам и просить сохранить моей матери — Медведевой Зинаиде Михайловне, вместе с половиной папиной пенсии — половину продовольственного пайка из Филиала № 2 Столовой лечебного питания (что в Большом Комсомольском переулке).

Чтобы последняя просьба отца не показалась Вам странной и неуместной, я попытаюсь уяснить суть дела. Начну с того, что отец, как узник царизма, политический ссыльный, революционер с подпольным стажем (член КПСС с 1911 года) и руководитель нелегального большевистского Союза моряков Каспийского торгового флота (1913–1914 гг.) в Баку, — имел возможность еще в 1953 году уйти на персональную пенсию и получать продовольственный паёк. Но отец, как истинный солдат ленинской гвардии, считал недопустимым отсиживаться на даче, не участвуя в социалистическом строительстве. Несмотря на подорванное царской тюрьмой и Гражданской войной здоровье, он остался в строю и работал до ухода на пенсию осенью 1962 года. Он с презрением отзывался о ловкачах, которые, работая, не стеснялись получать персональную пенсию и продовольственный паек из столовой лечебного питания. Даже выйдя на пенсию, он считал недопустимым по нормальным нормативам требовать себе паёк, хотя он, как старый революционер, имел на это все права. Нам удалось уговорить отца — человека суровых убеждений — только тогда, когда болезни мамы сделали лечебное питание необходимым для продолжения жизни.

В апреле 1963 года папа отправил Управляющему делами Совета Министров РСФСР прошение о продовольственном пайке (с приложением всех необходимых документов и справок из 2-й поликлиники Четвертого Главного управления Минздрава СССР), и в конце декабря нам сообщили по телефону (отец уже лежал в Загородной больнице со вторым кровоизлиянием в мозг), что папу с 26 декабря 1963 года прикрепили к Филиалу № 2 Столовой лечебного питания на Большом Комсомольском переулке.

Через 18 дней отец умер. Мама снова осталась без лечебного питания. Пока ее спасало то, что почти два месяца держали на лечебном питании в Загородной больнице в Кунцево. Трудно предположить, что будет дальше.

Верный заветам отца, я не прошу для матери никаких льгот и скидок. Но, может быть, в Вашей власти — если это не противоречит основным государственным установлениям — сохранить за мамой половинный паек за полную государственную цену продуктов, чтобы продлить жизнь матери, стойко вынесшей все невзгоды далеко не легкого жизненного пути отца (они были женаты с января 1917 года по день смерти папы).

Москва, 14 марта 1964 года».

Любопытный документ: оказывается, кроме поздравления советского правителя с юбилеем, встречи с Фиделем Кастро и сохранения пайка для жены, больше Медведева ничего не волновало.

На аллеях Новодевичьего похоронен и убийца Цесаревича Алексея Григорий НИКУЛИН (1895–1965), и Андрей МАРКОВ (1882–1965), застреливший брата Государя, великого князя Михаила Александровича. Установить имена этих «героев» не составляет никакого труда — они сами с гордостью рассказывали о своих преступлениях и, кажется, даже выступали с рассказами о том, как нажимали на курок.

Мне невольно на память приходит великий фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние», в котором внук расплачивается за грехи своего деда-палача. Интересно, каково живется потомкам названных мною «пенсионеров союзного значения».

* * *

P.S.

Рукопись была закончена, когда на центральной аллее Новодевичьего появилась свежая могила. В 80-й день своего рождения, 4 мая 2014 года, не стало Татьяны Самойловой.

Юбилей она встретила в больнице, получила массу поздравительных телеграмм. А за несколько минут до полуночи умерла.

Так получилось, что мы виделись с ней в декабре 2013 года. Тогда, на исходе года, одна из телевизионных программ пригласила меня принять участие в ремонте — накануне Нового года и грядущего юбилея телевизионщики решили сделать актрисе подарок. Пока устанавливали аппаратуру, хозяйка дома отдыхала на кухне. Я успел заглянуть и поздороваться.

Мы познакомились давно, лет пятнадцать назад. Я писал о Самойловой, встречался с ней и ее близкими. В этот раз Татьяна Евгеньевна решила, что книга, которую я принес в подарок, посвящена ей. Но то был сборник о моих встречах с великим женщинами XX века, которые уже оставили этот мир. Браться за книгу о Самойловой я тогда не собирался. Хотя, конечно, было о чем написать…

Не забуду, как году в 2007-м выходил из ресторана Дома кино, когда возле служебного входа увидел женщину в старом пальто и разношенных кроссовках. В ней трудно было узнать Татьяну Самойлову — незабываемую Веронику из «Летят журавли» и обворожительную Анну Каренину.

«Вы заметили, что с ней стало?» — не удержался от замечания случайный прохожий.

Заметил, конечно. И вспомнил свою встречу с легендарной Татьяной Самойловой, состоявшуюся в начале двухтысячных в ее двухкомнатной квартире неподалеку от Дома кино.

Ее судьба могла бы стать основой для сценария. Невеселого, как и сама жизнь некогда блистательной женщины, наполненная не рецензиями и восторгами, а сообщениями об очередном исчезновении актрисы и следом оповещениями о том, что она нашлась в одной из больниц города…

А начиналось все так красиво! 9 мая 1945 года в семье Самойловых отмечали сразу три праздника. Первый тост за накрытым столом в квартире, данной народному артисту Евгению Самойлову в актерском доме на улице Щусева лично по распоряжению Сталина, был поднят, как и положено, за самое святое — День Победы. Второй тост — за очередную роль, которую Евгений Валерианович, ставший кумиром публики после выхода фильмов «Сердца четырех» и «В шесть часов вечера после войны», готовился сыграть. Ну а третий — за любимую доченьку Танечку, которой 4 мая исполнилось 11 лет.

— Я желаю, дочь, чтобы в твоей жизни сбылось самое-самое заветное желание, — поднимая бокал, сказал отец. — Подрастешь — загадаешь.

— А я уже загадала, — ответила Татьяна. — Я хочу, как и ты, сняться в кино, а потом идти по улице и со всеми здороваться.

Татьяна Самойлова с легкостью поступила в Щукинское театральное училище. Однако прежде она познакомилась со своим будущим мужем. Василий Лановой был самым красивым студентом Щуки. Актриса рассказывала, как все начиналось: «Лановой подошел ко мне и спросил: «Кто ты?» Я почему-то ответила: «Я — дочь папы и мамы».

И началась красивая история любви, о которой говорила вся страна. Супруги рано стали знаменитыми: Лановой после «Павла Корчагина» много ездил по миру, а Самойлова, снявшись в легендарном фильме «Летят журавли», тяжело заболела. «В 1957 году, сразу после съемок в «Летят журавли», мне сделали операцию на легком и повредили плевру. Села я в свои 23 года на уколы пенициллина и побоялась, что окажусь инвалидом. Сказала Васе, что мне больше ничего не хочется. Я болела. И он ушел. Когда это произошло, мы оба так рыдали… Было очень обидно».

Фильм «Летят журавли» на какое-то время сделал Татьяну Самойлову мегазвездой, как сказали бы сегодня. Хотя поначалу картина категорически не понравилась Хрущеву, тогдашнему правителю одной шестой суши. Никита Сергеевич, посмотрев фильм на даче, даже обозвал главную героиню шлюхой.

Самойлова вспоминала об этом с горькой улыбкой: «В “Советской культуре” меня ругали за неэстетичность, распущенные волосы. За то, что босые ноги якобы несовместимы с образом комсомолки. Но она ведь обыкновенная девушка. Просто была война, а у войны страшное лицо. Я, конечно, свою Веронику очень люблю. Хотя пьеса Розова мне не нравилась никогда. Если честно».

То, что «Летят журавли» по сей день является единственным нашим фильмом, получившим в Каннах «Золотую пальмовую ветвь», давно стало историческим фактом. Там же, в Каннах, Самойловой предложили сыграть во французском фильме «Анна Каренина», где ее партнером должен был быть сам Жерар Филип. Актриса, разумеется, согласилась. Однако у руководителя советской делегации было совсем иное мнение — ей категорически запретили вести какие бы то ни было переговоры с западными кинематографистами. Татьяна Евгеньевна рассказывала: «Тогда наш оператор Сергей Урусевский прямо сказал мне: «Если хочешь — оставайся». Но куда там! Работники нашего посольства во Франции не отпускали меня ни на шаг. Единственное — мы сумели съездить в гости к Пабло Пикассо. Вообще-то он приглашал Урусевского, а тот взял меня с собой. Посольские почему-то боялись, что я останусь, обыскивали мои вещи, проверяли. Мама звонила. А у меня и мыслей таких не было — все мои ведь были в Москве, как я могла не вернуться».

Семейная жизнь с Лановым продлилась всего шесть лет. Когда я встречался с Василием Семеновичем, неосторожно процитировал ему слова Самойловой об их разводе: «При расставании и я, и Вася отчаянно рыдали». Лановой, как мне показалось, принужденно улыбнулся: «А, Танечка». И больше о своей первой жене не сказал ни слова. Я не настаивал.

На гражданской панихиде по Самойловой Ланового, конечно, ждали. Хотя и не были уверены, что он появится. Василий Семенович приехал…

После «Летят журавли» и «Анны Карениной» достойных ее дарования ролей у Самойловой, пожалуй, не случилось. В 1961 году она сыграла главную роль в венгерском фильме «Альба-Регия», получив за работу «самые большие деньги» в ее жизни. Татьяна Евгеньевна вспоминала, что вернулась в Москву с роскошным гардеробом, приобретя на гонорар еще и неведомый по тем временам для советских граждан автомобиль «Опель».

«Это были счастливейшие дни в моей жизни. Не только творческой, но и личной. После расставания с Васей у меня было много поклонников, почему-то особенно много среди иностранцев. Все приезжали ко мне домой с корзинами персиков, огромными букетами. Но я никому не верила, всем отказывала. А потом встретила писателя Валерия Осипова и снова начала дышать. Я снималась в фильме «Неотправленное письмо» по его сценарию. Как красиво он за мной ухаживал! Буквально бомбил телеграммами. “Я дарю тебе Сибирь!”, “Я дарю тебе подснежники!”, “Ты моя дорогая-единственная!”. Я получала в день по три-четыре телеграммы. И стихи он мне посвящал. Валера умел ухаживать и к тому же был богат. Мы прожили вместе десять лет. Самых счастливых в моей жизни. А потом у него обнаружили рак. Валера умер у меня на руках…»

Затем в жизни актрисы появился человек, который стал отцом ее единственного сына. А потом все изменилось. И больше Самойлову в кино не снимали. После двух блистательных ролей она оказалась никому не нужна. Двухкомнатная квартирка неподалеку от Дома кино и мечты увидеть сына — вот и все, что оставалось у некогда знаменитой и обожаемой женщины. «Так сложилась моя жизнь, что звездой я была недолго. Снялась в 20 фильмах. А потом как-то неожиданно для самой себя поняла, что все прошло мимо…»

Слава и благополучие остались в прошлом, в настоящем были безденежье, одиночество, болезни. Хотя сама Самойлова старалась не опускать руки. «Что ж сделаешь, если такова жизнь? Меня ведь иногда узнают. И знаете, как целуют? Безумно! Особенно старушки. Я подкармливаю их — приношу булки, помидоры. Они благодарят, плачут. И я вместе с ними».

Не забуду, как в конце разговора Татьяна Евгеньевна в сердцах сказала: «И хватит уже воспринимать меня как актрису. Это осталось в прошлом. Сегодня я не актриса, а мама Мити и бабушка Тани! И станете мне в следующий раз звонить, не надо поздравлять с юбилеем! Говорите просто: “С днем рождения!” Запомните уже, наконец, что у женщины юбилеев не бывает».

И правда, на самом видном месте в квартире Татьяны Евгеньевны висел большой фотопортрет внучки, которую она так мечтала увидеть. Но у судьбы оказалось свое расписание. Согласно ему, даже долгожданное свидание с сыном состоялось только на Новодевичьем…

* * *

Что ж, на этом, пожалуй, и закончим.

Возможно, кому-то из читателей захочется прийти на эти аллеи. На Новодевичьем всегда многолюдно. При том, что порою здесь встречаешь туристов, которые, кажется, и о самой России-то имеют очень поверхностное знание, что уж говорить о ее великих героях.

Удивительно: какие-то важные вещи о жизни становятся ясными именно на Новодевичьем, этом городе мертвых, со своими улочками и проспектами. Здесь все просто и все рядом, даже палачи и их жертвы.

В 1915 году Марина Цветаева написала строки, которыми мне и хотелось бы завершить свой рассказ: