Утрени и заутрени, службы в три, шесть и девять, всенощные и ночные: в каждую литургию, а часто и между ними, молитвы о северном ветре возносились из церквей Кутали, молитвы гораздо более пылкие, чем Джек или его советники предполагали вначале.

Куталиоты ненавидели и боялись Исмаил-бея, но ненавидели и страшились Мустафу еще сильнее - кто-то знал его лично, остальные же слышали о его репутации чрезвычайно жестокого и склонного к насилию человека с неистовыми и неуправляемыми вспышками гнева; и лишь немногие греки не потеряли родственников в горящих деревнях или опустошенных полях Мореи и ожидали, что вероятнее всего нападет именно Мустафа: он прирожденный моряк и крайне активен. Одним из признаков их страхов - доброта к матросам на берегу, и охотная помощь, когда стало понятно, что офицеры желают натянуть длиннющий канат, идущий от мола до цитадели, канат, который непременно провиснет, но, тем не менее, должен обеспечить четкий путь между опорами.

Офицер, чьей основной заботой это являлось - мистер Пуллингс или "Девушка", как куталиоты назвали его из-за кроткого лица и благородных манер, едва только намекал, что стена, флигель, дымоход или голубятня могут оказаться на пути, как они исчезали, разрушенные если не владельцами, так их соседями и остальными жителями общины.

Молитвы о северном ветре не получили немедленного отклика, что тоже ка неплохо, поскольку это дало капитану Обри время написать депешу, которую "Дриада" доставит командующему - длинный и подробный рассказ о его действиях вместе с просьбой об отправке морских пехотинцев для главного штурма, по крайней мере, двух шлюпов для диверсионных действий и предотвращения подвоза подкреплений и припасов в Маргу с Корфу, и денег, чтобы нанять на три недели три отряда гегов-мирдитов и один отряд гегов-мусульман по девять аргирокастрийских пиастров за календарный месяц (оружие и пропитание за их счет). Джек не сильно надеялся на шлюпы, но полагал, что может рассчитывать на деньги, так же как мог быть уверен, что "Дриада" привезет офицеров и матросов призовой команды, возможно, с новостями о решении призового суда и продаже "Боном Ричард" и письмами из дома, что, возможно, прибыли в его отсутствие.

Это также дало время его яростной ссоре с профессором Грэхэмом если не умереть и не утихнуть (поскольку каждый остался при своем первоначальном мнении), то, по крайней мере, достичь стадии, когда оба могли выражать несогласие, внешне соблюдая приличия.

Ссора началась за столом у Шиахана, когда Грэхэм поперхнулся тушеными виноградными листьями, услышав, как Джек сказал: "Очень хорошо. Я пошлю за пушками".

- Но этому мерзкому прагматическому молдавскому драгоману никогда такого говорить не следовало, - воскликнул Грэхэм, как только они остались наедине. - Я бы отказался переводить такую ​​крайнюю неосмотрительность, - гневно и яростно сопя и продолжил: - Вы имели все преимущества на переговорах, какие только можно пожелать. И, не посоветовавшись, более того, по-видимому, бездумно, взяли на себя ответственность отбросить их. Просто отбросить.

Грэхэм еще долго продолжал в том же духе: даже если капитан Обри не счел нужным обратиться к своим советникам по поводу отношений с Шиахан-беем, то он, несомненно, должен был заметить, что его позиция позволяла настаивать на самых выгодных условиях.

Прежде чем связывать себя обязательствами, Обри мог бы и настоять на заключении детального договора с гарантией соблюдения его условий. Бею определенно следовало предоставить одного из своих племянников в качестве заложника, как и остальным общинам Кутали.

Во всех переговорах, а в особенности переговорах восточных, следовало ожидать, что каждая сторона попытается извлечь для себя максимальную выгоду при равновесии сил. Если какая-либо сторона не делала этого, то лишь по причине скрытых слабостей. Явные и безоговорочные уступки при выдвижении своих требований обязательно будут восприняты как неопровержимое доказательство слабости.

Кроме вопроса о заложниках и гарантиях безвозмездного использования порта, существовало множество других аспектов, которые следовало обсудить, прежде чем заключать соглашение. Так, например, Шиахан и его советники, люди не глупые и с практичной хваткой, вне всяких сомнений рассмотрели возможность разоружения Мустафы, предложив тому в качестве компенсации за потерю Кутали часть территории Марги, которой они могли управлять совместно согласно наступательно-оборонительному союзу, который укрепит их против Исмаила.

К счастью еще не все потеряно. Необдуманная фраза капитана Обри не связывала никакими обязательствами. Её легко можно перефразировать в акт учтивости во время обеда, и обе стороны могли засесть за настоящие переговоры.

Джек же холодно ответил, что не собирается отрекаться от своих слов, и убежден, что они с Шиаханом прекрасно поняли друг друга, и как бы ни сложились обстоятельства, вся ответственность лежит на капитане "Сюрприза".

Это была последняя спокойная фраза в дискуссии, страсти в которой не только накалились, но и перешли на личности. Грэхэм заявил, что больше не желает слышать нескончаемых фраз об ответственности. Если по вине упрямства и невежества для страны утеряна бесценная возможность, то ущемленным гражданам не станет легче, если один из её служителей взвалит всю ответственность на себя.

Одной из главных обязанностей людей, вовлеченных в военные действия, особенно в политическую часть военных действий, является оценка положения дел с беспристрастностью прирожденного философа, наблюдающего воздействие соляной кислоты на карбонат аммония или электрического разряда на мышцы мертвой лягушки. Все сантименты и личные предпочтения следует отбросить в сторону и принять объективное, осознанное решение.

Однако в течение всего этого злополучного дня капитаном Обри определенно руководили его собственные предпочтения и тот факт, что эти люди называют себя христианами. Решение капитана было продиктовано сантиментами. Это стало ясно с первой же минуты на берегу и вплоть до конца переговоров, так что нечего капитану Обри нести чушь о каком-то уважении и субординации.

Профессор Грэхэм не находится в подчинении у капитана Обри, и не подлежит беспощадной и кровавой порке, которую, к его величайшему сожалению, столь бесстыдно практикуют на этом судне. Даже будь он его подчиненным, то это бы не удержало его от официального и резкого протеста против столь необдуманных действий.

И не стоит капитану Обри напускать на себя грозный вид и громогласно выражаться; профессор Грэхэм не из числа тех, кого легко запугать. Если капитан Обри, как и другие другие человеческие существа в военной форме, личность, которая принимает высшую власть за высшую причину, то это его проблема. Ничто не помешает профессору Грэхэму говорить правду, спокойно и не повышая голоса. Сила голоса никоим образом не связана с силой правды. Капитан Обри может выражаться на повышенных тонах, если так пожелает, правду этим не изменишь.

А если капитан наставит на профессора Грэхэма пушку - этот последний довод королей и прочих притеснителей - правда от этого не станет краше. Нет, сказал профессор Грэхэм, уже осипшим от крика голосом, он даже и не подозревал, что является здесь единственной кладезью мудрости. Эта фраза, брошенная им мимоходом, оказалась совершенно неуместна и столь же неуважительна, как если бы он сделал замечание по поводу внушительной комплекции капитана Обри или недостатка его образования. Однако в данном случае, если принять во внимание немалые познания профессора Грэхэма в области турецкой истории, языка, литературы, политики и обычаев в сравнении с полным невежеством и заносчивостью возражавших ему моряков, беспристрастный наблюдатель мог вынести именно подобное суждение.

Более того... Но в этот критический момент вмешался Стивен и повел неспешный скучный разговор, отказываясь умолкать до спасительной трескотни зовущего к обеду барабана, позволившей ему увести непобежденного Грэхэма в кают-компанию, где посреди всеобщего оцепенения (обоих спорщиков прекрасно слышали, поскольку переборки кают-компании не толще шпунтованных досок, но даже девятидюймовые доски едва ли могли сохранить столь страстные препирательства в тайне) Стивен с ожесточением принялся расчленять пару куталиотских пернатых.

Во время сей перебранки Джек страдал не только от недостатка красноречия (в отличие от него тщательно подобранные слова так и лились из Грэхэма), но и оттого, что не получил ожидаемой поддержки от Стивена.
- Думается мне, ты мог бы получше заступиться за меня, Стивен, - сказал он. - Я был бы совсем не против, выдай ты что-нибудь на латыни или греческом, когда Грэхэм прощупывал мой багаж знаний.

- Что ж, дружище, ты уже отпустил пару замечаний по поводу бледных немочей и книжных червей, и к тому же вы оба перешли на личности. На этом любому спору конец. Поначалу, когда вы спорили, как мирные христиане, а не горланили как турки, я не вмешивался оттого, что считал точку зрения Грэхэма небезосновательной.

- Ты думаешь, я поступил неправильно? В переговорах подобного рода, тем более с людьми вроде Шиахана, искренние слова могут преуспеть почище всяких подковырок и формальностей.

- Думаю, тебе стоило заранее посоветоваться с Грэхэмом. Ведь как бы то ни было, он признанный специалист по турецким делам, а своим решением ты смертельно его задел. И боюсь, он прав насчет Мустафы.

Чем больше я узнаю о капитан-бее и вникаю в положение дел, тем больше убеждаюсь в том, что его больше волнует не обладание Кутали, а скорее, как не допустить туда Исмаила, или, как бы выразились моряки, затянуть ему петлю на шее.

Куда ни глянь, везде слышны слухи о его ненависти к людям. Думаю, не будь ты столь привязан к Шиахану, то принял бы это во внимание. В конце концов, не зря ведь говорят, что в войне нет ни турок, ни христиан, ни моральных принципов.

- В подобной войне не стоит сражаться, - произнес Джек.

- Но, Боже мой, война - это не игра, - сказал Стивен.

- Нет, не игра, - ответил Джек. - Наверное, мне стоило сказать, что такая война не стоит того, чтобы победить.

Вскоре ветер зашел к северу. "Дриада" взяла курс на Кефалонию и Мальту. Бей наложил запрет на судоходство, чтобы новости не достигли Марги, прежде чем не прогремит первый пушечный выстрел и не раздастся первый призыв сдаваться. Сюрпризовцы же принялись за протяжку канатной дороги.

Поначалу они надеялись закончить работу к приходу транспортов из Кефалонии, что составляло от четырех до пяти дней, в зависимости от обычных для этого времени года переменчивых ветров. Но вскоре обнаружили, что их оценки слишком оптимистичны, и понадобится по крайней мере неделя, так как добрая воля куталиoтов не распространялась на снос трех особо значимых церквей и кладбища на возвышенности, где усопшие лежали, как в ящичках письменного стола. Единственным способом обойти препятствия было протянуть канатку с дальнего угла мола, что, конечно же, задача серьезная.

Тем не менее, начало выдалось весьма резвым. Купцы и судовладельцы Кутали с готовностью предоставили им огромные лебедки и большое количество снастей (хотя флот вряд ли бы счел что-либо из этого канатами), и работа закипела, легкие тросы постепенно натягивались от подножия к вершине.

Это, конечно, оказалось только начало. Легкие тросы смениться семнадцатидюймовыми тросами, каждый длиной в сто двадцать саженей, сплесненный так искусно, насколько позволяла человеческая изобретательность.

В ответ на неистовые молитвы албанцев-католиков, греков-ортодоксов и множества остальных религиозных меньшинств (таких как мелхиты, копты, евреи и несторианцы) о северном ветре, тот поднялся столь же неистовым. И, хотя он и погнал "Дриаду" прямиком к Кефалонии, но также и задержал стоявшие там транспорты. И вскоре море так разбушевалось, что невозможно было оставаться на этом незащищенном углу мола.

Пуллингса, боцмана и их людей прикрепили к работе на вершине и промежуточных этапах. День за днем они прохаживались вверх-вниз по солнечному городу, постепенно знакомясь с его географией и жителями, с которыми без стеснения общались при помощи албано-греческого морского жаргона.

Поначалу Джек распределял свое время между канаткой и дорогой, по которой пушки доставят для обстрела Марги. Сопровождали его канонир с офицером морской пехоты, чтобы присмотреть места для батарей. Но оставаться там подолгу было неблагоразумно. Джек боялся возбудить лишние подозрения, и поэтому с радостью согласился на приглашение Шиахан-бея поучаствовать в охоте на волка.

Он взял с собой болезненного мичмана Уильямсона, полагая, что мальчику на прогулке полегчает, и заклинал его держаться рядом с племянниками бея, которые покажут, что делать, и, возможно, уберегут от съедения преследуемой ими добычей.

Они провели приятный день, несмотря на тот факт, что лошадь Джека, хотя и известной эпирской породы, не выдерживала веса своего всадника. К вечеру волк ушел в мрачный лес, прибежище многих его сородичей, и здесь, на прогалине, лошадь отказалась идти дальше.

Они остались одни: бей, его племянники, мистер Уильямсон и свора разномастных собак не так давно исчезли среди деревьев, и Джек, сидя на дрожащей, вспотевшей лошади, в свете уходящего дня понял, что понукать ее бесполезно - животное не могло больше сделать и шага.

Он спешился, услышав облегченный вздох, намотал поводья себе на руку, и они медленно пошли назад, намереваясь выйти из леса там же, где и вошли - на полностью покрытой травой поляне у ручья.

Время от времени лошадь смотрела ему в лицо блестящими и умными (для лошади) глазами, в которых будто что-то читалось - возможно, сомнения в правильности выбранного пути под деревьями, где сгущалась тьма, и не было видно никаких полян.

Пока Джек пытался рассмотреть сквозь листву хотя бы кусочек неба, чтобы сориентироваться, справа, вдалеке от них, раздался волчий вой, а затем еще раз, уже ближе.

Лошадь тут же начала пританцовывать, к тому времени полностью восстановив силы. И хотя Джек твердо держал ее за голову, но залезть на нее не мог. Они крутились вокруг друг друга все быстрее и быстрее, пока Джеку не удалось припереть животное к дереву. Это дало ему достаточно времени, чтобы по-лягушачьи запрыгнуть в седло и ускакать.

Когда он вдел обе ноги в стремена, что заняло немало времени, и с трудом восстановил контроль над животным, они уже выбрались из-под деревьев, с трудом карабкаясь по покрытому папоротником склону, уши лошади повернулись в сторону смутно видневшейся далеко впереди лощины.

Вновь слева и справа раздался волчий вой, и опять - уже из той самой лощины, и сразу же после него - раздалось "Ахой, капитан Обри". На горизонте вырисовывались фигуры Уильямсона и одного из юных племянников бея, выходящих из лощины. Они еще раз поприветствовали Джека, приблизившись к нему, на что тот сказал:
- Ну и к чему эти чертовы крики, юноша?

- Мы подражаем волчьему вою, сэр. Сулейман настолько хорош, что те почти всегда ему отвечают. Разве не здорово? Остальные парни нам обзавидуются.

Стивен также нашел себе развлечение, пока северный ветер удерживал пушки в Кефалонии. За свою жизнь он ни разу не видел пятнистого орла, чего жаждал всею душой. И теперь, находясь в стране, где эти птицы встречались часто, изъявил желание понаблюдать за ними.

Отец Андрос ничего не знал об орлах, ни о пятнистых, ни об одноцветных, но за Востицей жила семья пастухов, которая, как говорили, знала о птицах все, как их подзывать и как общаться с ними. Они собирали еще не покинувших гнезда соколят и тренировали их для охоты.

Мать этих молодых людей, когда ее позвали, утверждала, что хорошо знакома с пятнистым орлом, очень хорошо - ее муж часто показывал его, когда они вместе ходили в горы, и что её мальчики, несомненно, найдут джентльмену самого пятнистого.

Стивен верил её готовности помочь, но не более того: женщина соглашалась с каждым предложенным им описанием, и в своем желании угодить священнику могла пообещать ему и казуара.

Так что без каких-либо больших надежд Стивен отправился в семнадцатимильную поездку в горы, но когда он, одеревеневший, на подгибающихся ногах, шатаясь, ввалился в каюту к Джеку, то пребывал в состоянии невероятного счастья и полного удовлетворения.
- Джек! Порадуйся за меня - я видел пять пятнистых орлов: двух старых и трех молодых.

Профессор же Грэхэм проводил свои дни, общаясь с епископом мирдитов, отцом Андросом и другими христианскими лидерами, турецкими советниками бея и некоторыми путешествующими чиновниками - старыми знакомыми со времен Константинополя.

Когда профессор говорил на турецком или греческом, его менторское высокомерие имело тенденцию к уменьшению: он становился более любезным человеком и более эффективным разведчиком, и за указанный период собрал удивительный объем информации об отношениях Исмаила с французами, запутанных предательствах континентальных пашей, обращении египетского вице-короля к англичанам с просьбой поддержки его мятежа против султана, и истории дружбы, ссоры, и примирения между Мустафой и Али-пашой из Янины.

Итог всего этого он сообщил Стивену, ибо, хотя, как Грэхэм сказал, его советы не требуются и не ценятся, у него все же есть совесть; и, вполне возможно, голос доктора M. будет услышан там, где не слышат его собственный.

Грэхэм много времени уделял этой задаче, гораздо больше, чем ожидал, потому что, хотя сильное волнение и утихло, позволив продолжить работы на моле, ветер упрямо продолжал дуть на север.

И в итоге канатную дорогу завершили прежде, чем можно было учуять хотя бы запах транспортов. Вся мичманская берлога, все юнги под тем или иным предлогом шли, ползли, и, наконец, взбирались по этой величественной канатной дороге от низа до верха, и одна тридцатидвухфунтовая карронада и одна длинная двенадцатифунтовка уже успешно проделали пробное путешествие - туда и обратно.

Одним словом, все уже готово, кроме самих пушек, и шпионы, посланные в Маргу по горным тропам, сообщили, что там никто не имеет ни малейшего понятия о готовящейся атаке.

А северный ветер не прекращался и дул день за днем. И сейчас, когда время ожидания уже достигло не только утомительных, но прямо-таки нетерпимых пределов, когда время вышло и, возможно, даже слишком затянулось, а Джека преследовало чувство, что его отличное начинание находится в крайней опасности - если и нет других причин, то новости просочатся и эффект внезапности будет потерян, поскольку из-за эмбарго Шиахана оживленный порт все сильнее и сильнее заполнялся кораблями, и причина скоро должна стать очевидной. И вот сейчас, когда он вместе со Стивеном в тишине между двумя музыкальными произведениями сидел в каюте, в то время как фрегат лежал, покачиваясь, около мола Кутали, на борт поднялся Грэхэм, в необычайно позднее время.

Они услышали оклик часового, услышали привычно резкий и грубый ответ Грэхэма, и спустя пару секунд заглянул Киллик, чтобы сообщить, что профессор хотел бы видеть капитана.

- Имею честь доложить, сэр, - произнес он ледяным, официальным тоном. - В турецком стане прошел слух, что Исмаил назначен губернатором Кутали, что султан подписал фирман, и документ уже добрался до Никополиса.

Мысль "О Боже, неужели я поддержал не того человека?" промелькнула в сознании Джека вместе с целой вереницей других горьких мыслей, пока он клал скрипку на шкафчик.
- Насколько достоверны эти слухи, как вы полагаете?

- Не знаю, - ответил Грэхэм. - Не в обычаях Порты разрешать дела подобного рода столь скоро. Хотя, боюсь, наше посольство действовало не в меру активно, возможно, даже фатально активно.

- Почему вы думаете, что фатально активно?

- Потому что если губернатором назначен Исмаил, то нашему нападению на Маргу пришел конец. Возможно, доктор Мэтьюрин вам сообщил, у меня имеются неопровержимые свидетельства его сношений с французами. От них он имеет большую выгоду.

- Вам известен источник этих слухов?

- Наиболее вероятный источник - это курьер, проезжавший через город к Али-Паше. Слухи, конечно, могут быть преувеличены, но, скорее всего, небезосновательны. Не вижу причины, чтобы кто-нибудь выдумал столь неприятные вести.

- Если это правда, то как мы должны, на ваш взгляд, поступить?

- Вы спрашиваете моего совета, сэр?

- Да, сэр.

- Я не могу вам дать внятного ответа. Я лишь сам краем уха уловил новость из третьих рук, и то - преувеличенную. Я должен повидаться с беем на рассвете, по счастью, он ранняя пташка.

Еще до рассвета старый турок вышел из своего шатра, чтобы оседлать лошадь. Но капитана Обри не опередил, поскольку Джек не ложился. Почти всю ночь Джек провел на палубе, меряя ее шагами, наблюдая за игрой облаков, раздражая якорную вахту и к тому же до ужаса напугав Моуэта, который медленно брел к себе после любовного свидания. И пока он прохаживался, упреки в сознании подвели Джека к весьма невыгодному заключению о том, как ему следовало поступить, начертав ему несколько вариантов действий, которые, непременно, могли привести его к успеху.

Ему следовало, например, сразу сблизиться с Мустафой и послать за транспортами с тем же приливом - ветер тогда превосходно подходил, Мустафа с ходу захватил бы Кутали, и теперь они бы уже вместе громили Маргу, поскольку капитан-бей, хотя и являлся запальчивым и непредсказуемым головорезом, но, по крайней мере, человеком действия.

"Ерунда," - отвечал от сам себе, в Кутали пришлось бы зачищать улицу за улицей, если вообще удалось бы захватить, даже с учетом пушек, громящих его стены и дома.

И Мустафе не вполне можно доверять, когда дело касалось Марги. Когда это внутреннее нытьё порядком ему надоело, и даже более, чем надоело, Джек спустился вниз и какое-то время рассматривал карты прохода к северу от Кефалонии - их он знал наизусть, а потом вернулся к своему неоконченному письму домой. 
"...так что, моя дорогая, с публичной, служебной стороны дела, я упустил время, возможности и деньги, если все это окажется правдой. А теперь, поскольку мне нечего скрывать от тебя, скажу о том, как это коснется меня лично: если экспедиция вернется на Мальту с грузом пушек, ничего не добившись, изъявления Харта в добром отношении и поддержке не будут стоить ничего.

Его доброжелательность не помешает ему утопить меня. Он может заявить, что я поддержал не того человека, и я не смогу этого отрицать. Вся ответственность и вина лягут целиком на меня, и никакие оправдания (хоть предоставить их я смогу немало) не окажут ни малейшего влияния на исход.

В руках человека недоброжелательного дело может принять весьма дурной оборот, и даже будь рапорт благоприятным (на что я не могу рассчитывать) это ляжет черным пятном на мое имя. И этот очередной провал после фиаско в Медине отнюдь не сослужит мне доброй службы в Уайтхолле.

В особенности меня огорчает, что после этого я окажусь совершенно бессилен чем-либо помочь Тому Пуллингсу. Если ему и суждено получить повышение до коммандера и корабль, то только в ближайшем будущем. Никому на военном шлюпе не нужны ни седобородые старики, ни даже тридцатипятилетние.

Но с другой стороны, теперь я знаю, что жители Кутали оказали бы Мустафе сопротивление, как бы тот ни бомбардировал город. И стоит мне только подумать, что могли сотворить в городе его люди, я рад, что не содействовал этому."

Мысли Джека перешли к Эндрю Рэю, к нечестивому союзу Харта и Рэя, тому огромному количеству влиятельных людей, которым он так или иначе досадил, к своему отцу...

Отбили восемь склянок, и в его мысли ворвался пронзительный свист дудки "Подъем" и сиплые окрики боцмана "Вахта правого борта, подъём, парни, подъём. Проснись и пой, проснись и пой.

Вот я иду с острым ножом и чистой совестью. А ну, подъём. Вываливайтесь. Пошевеливайтесь, псы ленивые." Почти тут же раздался приглушенный хохот, когда соне Парслоу и правда подрезали гамак.

Пробило восемь склянок, и Киллик убрал глухие ставни с кормовых иллюминаторов, впустив серое утро и явив взору пытливую мину на своем пройдошистом лице. Но хоть и пытливое, и пройдошистое, лицо это сияло чистотой. Как ему это удавалось, Джек не мог понять, помня проведенное им время на нижней палубе при полном отсутствии возможности помыться до утренней вахты, а потом и того меньше.

Сегодня Киллик был чист и в хорошем расположении духа, поскольку явно следовало, что Джек не в настроении. Поведение Киллика походило на качели, отличаясь особенной сварливостью, когда Джек находился в отличном расположении духа, и наоборот.

Киллик доложил состояние ветра, по-прежнему дувшего с норд-норд-оста, погоду, переменно-облачную, и затем пошел за кофе.
- Профессор сошел на берег, сэр, - доверительным голосом произнес он, внося кофе. - На удивление рано.

- Неужели? - произнес Джек. - Пожалуй, мне стоит повидать его по возвращении. Будь добр, доложи, когда профессор взойдет на борт.

После долгого, ничем не занятого перерыва, когда с обычным грохотом полировочных камней, шарканьем швабр и плеском льющийся воды делалась приборка палуб, прозвучал сигнал поднять гамаки, с бешеным топотом и воплями пронеслись свыше двухсот человек, почти сразу же топот повторился - орде скомандовали завтракать. Пришел Стивен, и они вмести стали дожидаться Грэхэма, без малейшего аппетита поедая тосты с маслом.

- По крайней мере, барометр падает, - сообщил Джек.

- А что это означает?

- Перемену погоды, и ветер почти наверняка сместится к осту или даже зюйд-осту. Господи, как же я надеюсь на это. Даже пара румбов к осту позволит транспортам сюда добраться. Я знаю, что и Вэнэйбл, и Аллен - целеустремленные и предприимчивые капитаны, и не сомневаюсь, что будь у них малейшая возможность, они отплывут. Тут не более двух дней плавания при свежем ветре в марсели, даже в крутой бейдевинд. Доброе утро, Том, - произнес он, удивленно взглянув. - Присаживайся, угостись.

- Прошу прощения за вторжение, сэр, - произнес Пуллингс, - но я только что с мола, и весь город - как растревоженный улей. Насколько я понял, Исмаила назначают губернатором, и горожане хотят, чтобы мы переправили на сушу пушки, защитить от него. К вам направляется делегация, сэр. Они в столь подавленном состоянии, что я пообещал им, что вы, несомненно, их примете.

- Иисусе, Пуллингс, - взмолился было Джек, но уже слишком поздно - делегация взошла на борт, и ничто не могло её оттуда изгнать. В основном делегация состояла из священников разных санов - хотя отец Андрос отсутствовал - но присутствовали и миряне, пожилые и преклонного возраста торговцы, сенаторы времен республики. Они заявили капитану Обри, что в его обязанности входит защищать собратьев-христиан и гарантировать если не независимость, то, по крайней мере, привилегированный статус Кутали.

Город был турецким, номинально турецким, а не частью республики Семи Островов, лишь по ошибке, которую Провидение вскорости исправит. Джек отвечал, что связан приказами, что не может скомпрометировать своего адмирала и тем более правительство своего короля.

Куталиоты же напомнили ему об особом статусе Кутали, который в первую очередь обусловливался тем, что они владели цитаделью, и это положение вещей Шиахан-бей соблюдал. Исмаил же не выкажет подобного почтения, а теперь известно, что цитадель безоружна - пустая угроза.

Всего лишь двадцать пушек позволят им диктовать условия Исмаилу. Они сильно настаивали на том, чтобы капитан Обри, по крайней мере, послал пушки с верхней палубы в цитадель, а себе забрал пушки, которые привезут транспорты. Один из прежних сенаторов, судовладелец, многое повидавший на своем веку, сказал, что к югу от Кефалонии уже должен дуть ветер с оста - при такой облачности ему доводилось видеть это не раз.

Джек возразил, что они требуют от него невозможного. Его корабль, как и все на нем, принадлежит королю. Тогда делегация описала захват христианского города турецкими солдатами, в основном нерегулярными частями, совершенно неуправляемыми башибузуками, состоящими на службе у Исмаила. Они не только насиловали женщин, надругались над мужчинами и детьми, но и зверским образом оскверняли церкви, могилы и все святое.

Джек испытывал самые мучительные чувства при виде убеленных сединами благородных мужчин, упавших перед ним на колени в кормовой каюте.

- Джентльмены, джентльмены, - вскричал Стивен. - Мы забегаем слишком далеко вперед. Все это пока лишь слухи, дуновение ветра. Молю вас, прежде чем вы предпримете какие-либо меры, которые могут дать туркам повод к негодованию, подождать, пока Шиахан-бей не узнает всей правды и не решит, что предпринять дальше.

- Вы когда-нибудь видели, чтобы дурные вести не подтверждались? - спросил высокий белобородый старик.

- Господи, помоги им, беднягам, - пробормотал Джек, наблюдая, как делегация спускается по трапу. Затем уже вслух произнес: - Мистер Гилл, прикажите отверповать корабль в фарватер на всю длину якорной цепи, - поскольку на молу быстро набухала толпа закутанных в шали причитающих женщин. Джек бы просто не вынес, взойди они на борт с мольбами к нему.

Матросы, заводящие верп и отдающие швартовы, хорошо знали, к чему все идет. И они, и их офицеры, и капитан выглядели поникшими, виноватыми и пристыженными, когда их фрегат, эта мощная артиллерийская батарея, отплывал прочь от молчаливой переполненной пристани.

Уже наступил полдень, когда вернулся Грэхэм. Он был одет в турецкий костюм, сидевший на нем так естественно, что ни Джек, ни Стивен не заметили перемен в его одежде. Грэхэм сказал:
- Я докопался до сути. Полагаю, я понял, что лежит в основе всего происходящего.

Ситуация такова: царфетим - что-то вроде предварительного назначения, сделан в пользу Исмаила, но султан не подписал ираде, и никакой ираде в Никополисе или где-либо еще не получали.

В отправке же царфетима, если он есть, нет ничего необычного - подобные извещения отсылают в регионы с целью увидеть, как на них отреагируют. Это чем-то похоже на объявление о предстоящей свадьбе.

Я предлагаю отправить по суше послание в Константинополь с требованием рассмотреть данное дело в посольстве. Когда я выступлю против них с доказательствами тесной связи Исмаила с французами, уверен: они не только отзовут свою поддержку, но и потребуют отмены царфетима.

Более того, Шиахан с куталиотами выдали мне бумаги, с помощью которых мы добьемся не только отмены царфетима, но и немедленного назначения Шиахана. Они также выделили мне охрану из албанской кавалерии.

- Не могу выразить, какую тяжесть вы сняли с моих плеч, профессор, - произнес Джек. - Возможно, нам все-таки удастся произвести атаку на Маргу.

- Уверен, все так и будет, - произнес Грэхэм. - Но Шиахана все еще обуревают суеверные сомнения насчет ираде, и к тому же, он не может сделать и шага, не обострив отношений, пока царфетим не отменят. Однако, как только дело будет улажено, заверяет нас, что выполнит свою часть соглашения. А к этому времени пушки уже наверняка прибудут в Кутали.

- Полагаю, при установившемся ветре следует ждать их через день, - произнес Джек. - Но скажите мне, профессор, разве не слишком утомительно затеянное вами путешествие? Не лучше ли вам отправиться на одном из этих изящных каиков? Они могут плыть невероятно круто к ветру, и я слышал, что могут даже покрыть двести миль за одни сутки. А этот ветер для них хорош как по пути туда, так и обратно.

- Не сомневаюсь, - произнес Грэхэм, - но море весьма переменчивая и капризная девица во власти луны. Ты проходишь на море милю, а на поверку оказывается, что течение оттащило тебя обратно на лигу.

Я предпочитаю твердую землю, где путешествуешь хоть медленно, зато верно. К тому же моряк из меня не лучше турка или кошки. Что ж, джентльмены, есть ли пожелания для Константинополя? Если нет, то позвольте откланяться.

Вместе с ним на берег сошел Стивен, и пока они шли к майдану, где их ждали лошади, Грэхэм сказал:
- Я поеду через Янину, где Али-паша поведает мне о положении дел в серале, и где я проведу совещание с советниками из греков-ортодоксов, а также с Османом Смирнским, который как никто другой разбирается в политике, проводимой Портой. Именно его перу принадлежат доклады, которыми вы так восхищаетесь.

- Вы в хороших отношениях с Али-пашой?

- Мне довелось оказать ему услугу, и хоть человек он кровожадный, неблагодарным его не назовешь. Он предложит мне солидную охрану, но я откажусь.

- Почему так, коллега?

- Потому что Али сильно подозревают в нелояльности, желании стать независимым правителем, как уже многие паши сделали или попытались сделать, и если бы он только мог избавиться от Мустафы, который в состоянии помешать ему с моря, я убежден, что Али-паша так и поступит. Чем меньше меня видят с ним или его людьми, тем лучше. Вот и мои геги. Доброго вам дня, Мэтьюрин.

Капитан Обри намеревался выйти в море до времени вероятного возвращения Грэхэма. Джек хотел собрать свои транспорты и вместе с ними заглянуть на остров Пакси, Корфу и в другие порты, удерживаемые французами, отчасти ради того, чтобы потревожить неприятеля, если такая возможность выдастся, отчасти потому, что долгая стоянка в столь гостеприимном порту плохо сказывалась на здоровье и дисциплине экипажа. Ну и в гораздо большей степени потому, что продолжительной стоянкой в Кутали он мог встревожить французского коменданта Марги.

Несмотря на запрет судоходства, вести, словно на крыльях, облетели всю провинцию, и отец Андрос, передав Джеку оленя в подарок от Шиахан-бея, сообщил ему, что в отдаленных горных селениях уже поползли различные слухи про Исмаила.

Тем не менее, капитан Обри, его первый лейтенант, а прежде всего боцман, крайне не желали выходить в море, когда так много канатов, самых лучших, натянуты между молом и цитаделью: на корабле часто требовалось потравить длинный канат, а если дело дойдет до шторма, два или даже три за раз; и какими недоумками они будут выглядеть, перетаскивая якоря вблизи подветренного берега, оставив полмили лучшего семнадцатидюймового каната болтающимися на склоне горы.

С другой же стороны, несмотря на то, что население Кутали волновалось уже меньше, чем прежде, к церквям все еще тянулись нескончаемые процессии, и Джек не решался отдать приказ разобрать канатную дорогу.

Не в его правилах было обсуждать с кем-либо свои приказы, поскольку в понимании Джека, корабль, а уж тем более военный, не есть ни чертово общество любителей подискутировать, ни проклятая Палатa Общин. Однако на этот раз он доверительно спросил Пуллингса:
- Что думаешь обо всем этом, Том?

- Я думаю, начнутся волнения, сэр, - произнес Пуллингс. - Они наверняка решат, что мы их бросаем. Я ведь знаю, коснись я только пальцем портовой шлюхи, Энни взъерепенится не хуже моей матери.

- Энни? - удивился Джек.

- Ах, сэр, - покраснев, произнес Пуллингс, - это всего лишь юная особа, к которой я иногда заглядываю на чашечку кофе, совсем небольшую, и чтобы выучить язык и обычаи местных.

Стивен спросил мнение отца Андроса. Тот, мгновение пощипав себя за бороду, с обеспокоенным выражением лица признал, что лучше будет повременить день-другой, пока население не поймет, что их страхи преувеличены, и что исход может оказаться благоприятным, а уход корабля - еще не конец света.

- Можно извлечь немалую выгоду из сплетен, если направить их в нужное русло, - произнес он с выражением лица, поразившим Стивена. - Спроси вы мой совет, я бы еще раньше обернул бы это нам на пользу.

Таким образом, пятничной ночью "Сюрприз" стоял на одном якоре, мягко покачиваясь носом к умеренному юго-восточному ветру и надеясь вернуть завтра на рассвете свои тросы. Капитан с хирургом играли отрывок фортиссимо, подводя к бурному концу Корелли в до мажоре, когда дверь внезапно распахнулась, и на пороге показался Грэхэм.

Лицо его было столь встревоженным, что никто не произнес ни слова, просто уставившись на него. В комнате воцарилось молчание, и тут гость выпалил:
- Мустафа вышел в море и захватил транспорты. Вы можете перехватить его, если поспешите.

- Куда он направился? - спросил Джек.

- Он ведет их в Антипакси, а уже оттуда пойдет на рандеву с Али-пашой в Макени, отплыв на рассвете.

Джек пересек кормовую каюту и по лестнице поднялся на темный квартердек. Его так и подмывало перерезать якорный канат, но сама мысль о плавании без средств зацепиться за дно морское казалась столь неприятной, столь противоречащей всем его понятиям о здравомыслии и почти что безбожной, что он изменил свой приказ на "Все наверх, с якоря сниматься", и когда оставил палубу, вымбовки уже вернули на место, а барабан шпиля завертелся с мелодичным пощелкиванием палов.

Видимость на корабле ограничивалась тремя топовыми фонарями и несколькими боевыми фонарями между палубами, однако отрадно было видеть, как работал сплоченный экипаж военного корабля - быстро, четко, без лишних криков и шума, хотя половина из них всего пять минут назад мирно дремала в своих койках.

Когда он вернулся в салон, Стивен снял Грэхэму сапоги и массировал ему натертые до мяса места. 
- Поездка выдалась у вас тяжелая, профессор, - сказал он. - Откуда вы приехали?

- Только из Янины.

- Признаюсь, далеко вы забрались. Не хотите ли стакан бренди и подкрепиться? Киллик, Киллик, пойди сюда.

- Премного благодарен. Пожалуй, не откажусь от кружечки какао с молоком и сваренного всмятку яйца, но это уже для меня готовят.

- Когда слегка отойдете, то, может, расскажете нам, что сподвигло Мустафу на столь неожиданный поступок.

Принесли какао, но руки Грэхэма так дрожали, что он едва мог пить из кружки. Впрочем, корабль не качало, и он поставил кружку на пюпитр, подаренный Дианой, и прихлебывал какао.

- Отменно бодрит, - произнес профессор, протянув кружку за добавкой. - А теперь я все расскажу. Мустафа поднял восстание, отрекся от султана и поднял свое знамя. Ему нужны были пушки, вот он их и забрал.

- Между ними произошло сражение? Много наших парней он покалечил?

- Нет. Он завлек их в ловушку. Мустафа хорошо с ними обращается в надежде на соглашение.

- И он отправится из Антипакси в Макени, отплыв на рассвете? Вы уверены в этом?

- Уверен, как ни в чем другом в этом изменчивом мире, - произнес Грэхэм. - У него рандеву с Али-пашой в Макени завтрашним вечером, и отплывет он туда на своем флагмане "Торгуде".

- С вашего разрешения, отлучусь на минутку, - сказал Джек. На палубе размеренно вращался кабестан, корабль скользил по спокойным темным водам, и когда Джек заглянул в дневную каюту штурмана, попросив фонарь, раздался окрик боцмана с бака: "Вышел и стоит на грунте, сэр", на что Пуллингс ответил: "Высушить и свернуть кат".

При свете мерцающей лампы Джек принялся изучать карты. От Антипакси до Макени ветер устойчивый, брамсельный. Он проложил курс Мустафы и другой - на перехват у подходов к проливу Корфу, где сужающиеся берега ограничивали непредсказуемые маневры турецких капитанов.

Он проложил оба курса дважды, с учетом характеристик обоих кораблей, и заключил, что шанс разминуться ничтожен. Мистер Гилл, позевывавший и небритый, но, тем не менее, точный и аккуратный в своих расчетах, независимо пришел к тому же заключению.

Дважды проложив в уме курс, Джек пошел посмотреть, как поднимают якорь, и, пока он там стоял, ему передалось настроение корабля - неуемное волнение в ожидании схватки, страстный интерес к противнику и радостное предвкушение приказов ночной вахте - иногда, когда у всех матросов наступало свободное время, наиболее гуманные капитаны, и Обри в том числе, отпускали с вахты на отдых пораньше, в частности и с якорной вахты.

Джек прошел обратно по проходу правого борта, наблюдая, как за кормой медленно проплывают немногочисленные огоньки Кутали. Выйдя на квартердек, он сказал вахтенному офицеру:
- Курс норд, чтобы миновать мыс - прошу, мистер Моуэт, обойдите его по широкой дуге - а затем зюйд-вест-тень-вест: марселя и кливер.

- Есть на норд и по широкой дуге, сэр. Затем зюйд-вест-тень-вест. Марселя и кливер.

Профессор Грэхэм сидел перед несъеденным яйцом, держа в руке ненадкушенный ломоть хлеба с маслом. Он выглядел старым, удивительно хрупким и нездоровым.

- Сейчас, сэр, - сказал ему Джек, - мы выходим в море. Если информация в отношении Мустафы верна, и ветер не изменится, мы можем рассчитывать на встречу с ним завтра днем.

- Полагаю, вы правы, - отозвался Грэхэм, - Позвольте описать вам ситуацию.
Наступила тишина, нарушаемая лишь звуками плывущего корабля, тихим поскрипыванием бесчисленных тросов, блоков и рангоута, шелестом воды, бегущей вдоль борта, все более и более настойчивыми хлопками наполняемых ветром обрасопленных парусов. Затем Грэхэм продолжил:
- Я слишком устал, и поглупел, чтобы рассказывать вам что-либо кроме самого очевидного, так что я могу упустить что-нибудь важное.

Так вот: вся эта история об Исмаиле - ложь, которую от начала и до конца придумал Али-паша. Он обманул всех, в том числе меня, в чем мне стыдно признаваться, и Мустафу, ради которого все и затевалось.

- Почему Мустафу?

- Чтобы подтолкнуть его к восстанию, которое он и так готов был поднять. Новость об успехе Исмаила идеально подходила для этого. Она ввергла Мустафу в неистовство от злобы и зависти. Да еще у Али здесь имелся тайный союзник - вместе они планировали объединить силы и разделить между собой западные провинции - который подстрекал Мустафу, уговаривал нанести первый решительный удар сейчас же: захватить транспортные суда, пока те находились в его досягаемости, а затем идти договариваться к Али о начале общей кампании против Исмаила.

- Но зачем это все нужно Али?

Он хотел и сам восстать, а преданный Мустафа являлся одним из немногих, кто мог помешать этому. Если Али пошлет голову Мустафы в Константинополь, это не только снимет все подозрения в его преданности султану, но и расчистит ему дорогу. К тому же между ними старая вражда, которая время от времени затихает, но Али-паша никогда не забывает о ней.

- Так Али собирается отрубить его голову при встрече?

- Да, если Мустафа еще туда доберется. Но я думаю, Али на самом деле ждет, что вы разберетесь с этой ситуацией, в то время как он от имени султана займется принадлежащими Мустафе богатствами, гаремом и землями. Поэтому его советники и снабдили меня столь точной информацией о передвижениях Мустафы.

- Просто не верится.

- Нет... нет, - ответил Грэхэм растерянным, бессмысленным голосом, а затем стал умолять простить его - большего он рассказать не может.

В десятитысячный раз Джек проснулся от скрежета песка на палубе. Возможно, позже, сегодня днем, "Сюрприз" ввяжется в бой, но вступит в него вычищенным до блеска, и сейчас слышались необычно настойчивые приказы первого лейтенанта отчистить три смоляных пятна.

Все мощное тело Джека оказалось полностью расслабленным от медленного и легкого покачивания на волнах. За время ночной вахты он дважды выходил на палубу, но после забылся глубоким преглубоким сладким сном, и чувствовал себя прекрасно отдохнувшим, полным сил, словом, просто отлично.

Напряженность ожидания транспортных судов исчезла, а с ней - его неуверенность, огорчение по поводу Кутали и всей лживости и двуличности на берегу. Теперь, наконец, Джеку предстояло действовать абсолютно открыто и честно, в операции, к которой он полностью подготовлен благодаря тренировкам, склонностям характера и превосходным инструментам, имеющимся в его распоряжении, в одной из тех, что не требуют подсказок со стороны.

Но хотя Джек проделал огромный путь, мысли о возможной встрече с "Торгудом" никогда его не покидали. Он лёг спать, просчитывая мощь его бортового залпа, и сейчас проснулся с готовым ответом в голове.

Но стоит ли учитывать ужасающие тридцатишестифунтовки? Можно ли верить словам ренегата о том, что на оба орудия - всего девять ядер? И насколько хороши турки в артиллерийском деле?

Очень многое зависело от этого. Если в этом они не лучше, чем в мореходстве - все достаточно просто, но не обязательно одно следует из другого.

Что же до цифр, то на "Торгуде", когда он его видел, команда, вероятно, человек на сто пятьдесят больше, чем на "Сюрпризе", но многие перешли на захваченные призы - более чем достаточно, чтобы компенсировать тех сюрпризовцев, что сейчас на Мальте или на пути назад на "Дриаде".

Он был готов воскликнуть "Слава Богу, здесь нет "Дриады"", ибо даже неуклюжая масленка ее размера нарушила бы довольно неплохое соотношение и уничтожила бы всю славу, когда понял, что не может быть ничего более самонадеянного и несчастливого, и, поперхнувшись самой мыслью, вскочил с кровати, напевая своим мощным басом: "Лилию, лилию, розу я положил, уносит ветер звон колоколов".

Как чертик из табакерки выскочил Киллик, неся воду для бритья.
- Сегодня бриджи, Киллик, - сказал ему Джек, намыливаясь, - есть шанс, что мы сразимся.

Дай волю Киллику, Джек никогда не носил бы ничего, кроме застиранных нанковых панталон и потертого сюртука с оторванным позументом, а его парадные мундиры так бы себе и лежали, завернутые в оберточную бумагу, там, где до них не могли добраться сырость или солнце.

Он и теперь возражал против любых изменений на том основании, что турку, а прежде всего, мятежному турку бриджи или нет - безразлично.
- Достань бриджи и притихни, - твердо сказал Джек, когда нытье затянулось.

Но когда он снял ночную рубашку и обернулся, то обнаружил, что, хотя буква приказа исполнена в точности, дух его, как обычно, нет - перед ним лежали пара едва ли достойных заштопанных бриджей, поношенные чулки, вчерашняя рубашка и сюртук, рукав которого он запачкал на обеде у Исмаила.

Собственноручно Джек открыл шкафчик и достал великолепный парадный мундир, в котором наносил визиты адмиралам, пашам и губернаторам. В нем и вышел на уже переполненный квартердек и после взаимного пожелания доброго утра обозрел окрестности.

Занимался солнечный день - солнце поднялось за кормой на ширину ладони - высокий купол неба пятнали облачка, ветер устойчивый, волны рябили белым там, где ветер ловил остатки умирающей северной зыби.

Из ходовой доски и показаний лага было ясно, что "Сюрприз" находится почти точно там, где Джек и хотел: мыс Доро будет лежать за горизонтом немного позади траверза правого борта, а прямо впереди через час-другой замаячит Фанари.

Джек пару раз прошелся из конца в конец корабля, после духоты спальни глубоко вдыхая морской воздух, а вместе с ним и влажный свежий аромат недавно вымытых досок. Большая часть команды толпилась на палубе, и Джек проходил мимо отлично знакомых ему лиц.

Команда завтракала и весело посматривала на капитана: выжидающе, с пониманием, некоторой долей одобрения и сопричастности. Некоторые занимались украшением длинных пазов прохода левого борта сияющим черным составом, изобретенным мистером Пуллингсом, но большинство занято с креплениями больших пушек или обкалыванием ядер, чтобы придать им более совершенную сферическую форму, сделать более точными и более смертоносными.

На баке у точильного камня стоял оружейник с группой моряков вокруг него, вертящих по очереди ручку и дающих советы. У его ног лежали ряды сияющих абордажных сабель, топоров и офицерских сабель, а его помощники проверяли бессчетное количество пистолетов, в то время как в другой группке немного поодаль к корме, морские пехотинцы, выглядевшие без мундиров вполне человечно, полировали свои уже и без того чистые мушкеты и штыки.

Еще пара поворотов туда-сюда, и Джек сказал вахтенному офицеру:
- Мистер Гилл, прошу, одолжите мне свою подзорную трубу.
Джек перескочил через плотно упакованные в сетки гамаки и полез все выше и выше, чувствуя удовольствие от подъема и легкость движений.

Впередсмотрящий, предупрежденный скрипом вант, как обезьяна перебрался на брам-рей, чтобы освободить пространство, и Джек устроился на салинге, обозревая смыкающийся с небом огромный синий круг, раскинувшийся внизу. Справа по борту лежал мыс Доро - там, где и должен быть в пределах полурумба, и, вероятно, он разглядел впереди Фанари.

- Симмс, - обратился он к матросу на рее, - смотри внимательно, слышишь меня? Наш джентльмен, вероятно, приплывет с зюйда, но поскольку он турок, то может прибыть откуда угодно.

На этом он и вернулся на палубу, где обнаружил Стивена и Грэхэма. Джек пригласил их на завтрак вместе с Пуллингсом и двумя младшими - Кэлэми и Уильямсоном, а пока его готовили, Джек разговаривал со старшим канониром о количестве заполненных зарядов и плотником - о наличии пробок для затыкания пробоин от сорокафунтовых ядер. 
- Ибо, - сказал он, - наш возможный противник - и я говорю, только возможный, мистер Уотсон...

- Или гипотетический, как вы могли бы заметить, сэр.

- Именно так, "Торгуд" несет две португальские тридцатишестифунтовки, которые равны нашим сорокафунтовкам, более или менее.

- Гипотетический, - презрительно пробормотал Киллик, а потом очень громко, заглушая ответ плотника проорал: - Жратва подана, сэр, если вам угодно.

Трапеза выдалась жизнерадостной. Джек был гостеприимным хозяином, и когда располагал временем, то приглашал любимчиков из числа маленьких негодяев мичманской берлоги, кроме того, капитан пребывал в удивительно хорошем настроении и забавлял молодых джентльменов подробными размышлениями о том, что страна, которую они только что посетили, практически такая же, как и Далмация - прямо-таки продолжение Далмации, известной своими пятнистыми собаками.

Он сам видел множество пятнистых собак - даже охотился с ними - пятнистые собаки в стае гончих, Господи! В то время как город Кутали положительно кишит пятнистыми юношами и девушками, а теперь еще доктор клянется, что видел пятнистых орлов...

Джек хохотал, пока из глаз не потекли слезы. 
- В гостинице в Далмации, - поведал он, - вы можете заказать на десерт пятнистый пудинг с изюмом, скормить его пятнистой собаке и бросить остатки пятнистым орлам.

- Что за пятнистый орел? Это шутка? - тихонько спросил Грэхэм Стивена, в то время как другие забавлялись, придумывая этот ряд дальше.

- Aquila Maculosa или "бесцветный" у некоторых авторов, у Линнея - Aquila clanga. Капитан порадовал нас шуткой. Он часто шутит по утрам.

- Прошу прощения, сэр, - врываясь, выдохнул вахтенный мичман, - вахта мистера Моуэта, и слева по борту два паруса - с салинга видны марсели

- Два? - переспросил Джек, - это корабли?

- Он пока еще не может разглядеть точнее.

- Сэр, разрешите мне, - попросил Пуллингс, подавшись вперед со стула - его лицо прямо-таки светилось энтузиазмом.

- Не возражаю, - согласился Джек, - мы съедим твой бекон.

Корабли, так и есть. Турецкие корабли, хотя еще слишком рано и корабли военные - "Торгуд" и "Китаби". Мустафа отплыл гораздо раньше, чем ожидалось, и, будучи, возможно, не вполне уверенным в добросовестности Али, взял с собой консорта.

- Ну что за проклятие! - воскликнул Грэхэм, когда все стало ясно безо всяких сомнений. - Что за горькое, горькое разочарование. И в тоже время, я уверен, Осман поделился со мной всей информацией, которой располагал.
Он явно сильно переживал, и Джек ответил:
- Не волнуйтесь так, сэр: будет немного сложнее, это точно, но мы не должны терять веры в Республику.

- Вы не сможете атаковать оба корабля, - гневно сказал Грэхэм, - На "Торгуде" тридцать две пушки и четыре сотни человек, а на "Китаби" – двадцать пушек и сто восемьдесят человек. Они превосходят вас больше, чем на сто восемьдесят человек. Нет позора в отступлении перед настолько превосходящими силами.

Когда он это сказал, некоторые из стоящих на квартердеке кивнули, у других же на лицах появилось отчужденное и холодное выражение. Только Пуллингс и Моуэт нахмурились с очевидным неодобрением. Стивен подумал, что обнаружил преобладающее чувство согласия с замечанием Грэхэма: со своей стороны, он не чувствовал себя достаточным знатоком, чтобы сформулировать мнение военного, но знал, как страстно Джек хочет стереть впечатления о том жалком деле в Медине, и подозревал, что это желание может повлиять на его суждения.

- Что ж, профессор, - любезно сказал Джек, - я полагаю, что вы рискуете влезть в мой монастырь.
И Грэхэм, спохватившись, извинился и ушел.

Склонившись над гамаками по правому борту, Джек через сверкающее море наблюдал за противником: фрегат и двадцатипушечный корабль теперь находились на расстоянии не более двух миль, идя под всеми парусами и неизменно сохраняя свой первоначальный курс, в то время как при ветре с зюйд-оста "Сюрприз" двигался в их направлении в крутой бакштаг на левом галсе.

"Господи, как я рад, что мы все точно рассчитали" - сказал про себя Джек и улыбнулся при мысли о чувстве невыносимого бессилия, прибудь они слишком поздно из-за канатов и тросов, оставшихся на берегу. Он улыбнулся и даже хохотнул вслух.

Теперь уже на квартердеке присутствовали все офицеры и молодые джентльмены, все марсовые, сигнальщики, посыльные и рулевые, вместе со всеми остальными, кто имел право передвигаться по кораблю, а Стивен и профессор Грэхэм приткнулись у среза полубака, позади капитанского клерка и казначея.

- Кажется, еще невероятно долго ждать, прежде чем хоть что-нибудь произойдет, - вполголоса сказал Грэхэм. - Осмелюсь спросить, вы видели много морских сражений?

- Я видел начало нескольких, - ответил Стивен, - но как только становится жарко, я ухожу вниз, в безопасное место.

- Вы невероятно склонны подшучивать и острить сегодня утром, - сказал недовольно Грэхэм. Затем, кивнув в сторону другого борта, где Джек и Пуллингс что-то обсуждали и от души рассмеялись, когда закончили, спросил: - Вам знакомо слово "фей", которое мы используем на севере?

- Нет, - ответил Стивен. Он прекрасно знал это слово, но не хотел обсуждать с Грэхэмом опасно-приподнятое настроение своего друга.

- Я не суеверный человек, но если эти джентльмены в браке, и если их жены...

- Все на корму, - приказал Джек, и свист дудок и топот сотен ног заглушили слова Грэхэма.

- Я не собираюсь выступать с речью, - обратился капитан Обри к команде. - Мы знаем друг друга слишком хорошо, чтобы упоминать о долге. Когда мы были в Медине, мне пришлось приказать вам не стрелять в противника первыми, а поскольку он так и не начал, нам пришлось отплыть несолоно хлебавши. Некоторые из вас остались недовольны. На этот раз все будет по-другому. Эти два турецких военных корабля восстали против своего султана.

Страдания турецкого султана не впечатлили сюрпризовцев: выражение их лиц не изменилось ни на йоту - они внимательно смотрели на своего капитана, который продолжил:
- А что еще хуже, захватили наши транспорты.

Так что, очевидно, нужно немного вправить им мозги и заполучить обратно наших пленников, корабли и пушки. Как я осмелюсь упомянуть, вы знаете, что на них немалая команда, так что, вероятно, сразу мы не пойдем на абордаж, а поколошматим их издалека.

Стреляйте по корпусам, прямо по корпусам, помните: целить низко и точно, методичная стрельба с точностью "оплаченной почты" на каждом ядре. Мистер Пуллингс, очистить корабль к сражению и сигнал "все по местам".

Но делать оказалось почти нечего - уоррент-офицеры и старшины получили кучу предупреждений и уже все приняли меры: мистер Холлар, например, завел кранцы и палы на верхушки мачт еще пару часов назад. Киллик уже убрал в трюм лучшую одежду и имущество Джека, а подаренный Дианой несессер, весь в ужасных отпечатках и потеках от какао Грэхэма, лежал тщательно упакованный в двойном ящике в хлебной кладовой.

Все, что оставалось, так это погасить огонь на камбузе, плотникам - сбить переборки кают Джека и штурмана, а орудийным расчетам - заняться массивными восемнадцатифунтовыми зверюгами, которые составляли компанию Джеку в его каюте, что и было сделано.

Офицеры доложились Пуллингсу, а Пуллингс подошел к Джеку, отсалютовал шляпой и сказал:
- Корабль подготовлен к сражению, сэр, если вам будет так угодно.

- Благодарю вас, мистер Пуллингс, - сказал Джек, и они встали бок о бок, улыбаясь и глядя вперед в сторону правой скулы на своё приближающееся будущее.

На "Сюрпризе" воцарилась тишина, большая часть матросов хранила молчание, как и обычно перед битвой: молчание, но не очень обеспокоенное, поскольку мало на борту находилось тех, кто не налетал на врага, подобного этому, уже много раз.

С другой стороны, не столь многие налетали на врага при таких ставках, и некоторые думали, что их капитан откусил больше, чем мог прожевать. Большинство матросов очень хорошо знали, что Медина оставила занозу у него в сердце, о чем несколько глупых людишек вскоре и заявили.
- Это все отлично и здорово, - сказал Уильям Пол, услышав эту новость, - отлично и здорово, пока мне за это не нужно платить своей шкурой.

- Постыдился бы, Билл Пол, - заявила остальная часть орудийного расчета.

"Сюрприз" под боевыми парусами спускался с наветренной стороны, капитан стоял у штурвала, пушки выкачены, пороховые мартышки сидят позади них на кожаных сумках для зарядов, ячейки для ядер полны, сетки от щепок натянуты, лагуны с водой повсюду, палубы смочены и посыпаны песком, влажные войлочные экраны наложены поверх люков, ведущих к пороховому складу далеко внизу, где старший канонир сидел посреди своих маленьких смертоносных бочонков.

Моуэт командовал носовым плутонгом пушек главной палубы, Хани, старший штурманский помощник, следующим, с тремя мичманами у каждого, все - старшие мичманы, а младших, завтракавших с ним, Джек оставил у себя на квартердеке в качестве адъютантов.

Морские пехотинцы, не задействованные на пушках, выстроились вдоль прохода, выглядя невероятно аккуратными, их красные мундиры резко выделялись на фоне белых гамаков и ярко-синего моря, залитого слепящими солнечными лучами.

Их лейтенант стоял теперь на миделе, вместе с казначеем и капитанским клерком. Все молчали и неотрывно смотрели вперед, на турок.

В этой тишине Грэхэм обратился к Стивену, который пока не ушел вниз на свой боевой пост, и на ухо ему сказал:
- Что имел в виду мистер Обри, желая матросам стрелять с точностью "оплаченной почты" на каждом ядре?

- В английском праве является преступлением препятствовать почте Его Величества. Более того, воспрепятствование любой посылке с пометкой "оплаченная почта" приводит к вынесению смертного приговора. И, разумеется, человек, который остановит пушечное ядро, вряд ли выживет. 
- То есть, это была шутка? 
- Именно так.

- Шутка в такое-то время, Боже упаси. Такой человек будет шутить и на отцовских похоронах.

За последние несколько минут корабли сблизились на расстояние выстрела. Турки на правой скуле "Сюрприза" держали курс без малейших отклонений: "Китаби" вровень с "Торгудом" в четверти мили с подветренной стороны. Бонден, командир орудия, удерживал правую погонную пушку постоянно наведенной на нос "Торгуда", все время подправляя её ганшпугом.

Они сближались с общей скоростью в десять миль в час, и, прежде чем подошли на дальность прямого выстрела, тишину разорвал дикий рев турецких труб, резкий и пронзительный.

- Боже, как это бодрит, - сказал Джек и отдал приказ "Флаги на фок и грот". Через подзорную трубу он смотрел на переполненную турецкую палубу: увидел человека у фалов, проследил за поднимающимися в ответ флагами и, увидев, как развернулся обычный турецкий вымпел, подумал: "Он считает, что мы еще не знаем: может, надеется проскользнуть мимо. Но люди у пушек стоят", а вслух крикнул, - профессор Грэхэм, прошу, подойдите и встаньте рядом со мной. Мистер Гилл, поворот через фордевинд на правый галс и подойдите на пистолетный выстрел со стороны его правого борта.

Теперь отличная морская выучка явила себя во всей красе: шкоты буквально вылетели из талей, фок, стакселя и кливер взметнулись, фрегат рванул вперед, как пришпоренная лошадь, мгновенно совершил крутой поворот, как Джек того и хотел, наведя орудия левого борта на тот борт турка, откуда противник его не ожидал.

- Заполаскать фор-марсель, - скомандовал Джек, глядя на квартердек "Торгуда" и его мощного капитана прямо напротив, - мистер Грэхэм, крикните, что он должен немедленно сдаться. Пушкам левого борта приготовиться.

Грэхем выкрикнул громко и четко. Джек увидел красную бороду, разделенную белой вспышкой зубов, когда Мустафа проревел свой ответ, длинный ответ.

- Он отказывается, - перевел Грэхем.

- Пли!

Все пушки "Сюрприза" взревели единым залпом, который сотряс оба корабля от клотика до киля и на секунду заглушил все звуки, а теперь в густом дыму, накатываясь с подветренной стороны, "Торгуд" начал ответное избиение - красные вспышки в сумраке, ядра врезаются в корпуса с обеих сторон или завывают над головой, дикий всепроникающий грохот, тросы рвутся, блоки падают, с поручней, фальшбортов и палуб срываются и повсюду со свистом разлетаются зазубренные щепки.

После нерешительного начала, когда их застигли врасплох, турки стреляли быстро и точно, хотя и вразнобой, и первый выстрел их правой тридцатишестифунтовки проделал огромную дыру в коечной сетке, восемнадцатидюймовую дыру в грот-мачте и чудом никого не убил.

Но если "Торгуд" стрелял довольно хорошо или, по крайней мере, довольно быстро, "Сюрприз" превзошел сам себя: теперь бортовые залпы больше не раздавались одновременно, пушки после третьего или четвертого залпа стреляли вразнобой, так что трудно сказать, но судя по пушке номер семь, как раз под Джеком, они достигли чего-то похожего на выстрел в семьдесят секунд, в то время как на квартердеке карронады стреляли и того быстрее, и Джек пребывал в уверенности, что они целят намного точнее турок.

Взглянув в наветренную сторону, он увидел как морскую гладь на большом протяжении разорвало турецкой картечью и ядрами, промахнувшимися всего на двадцать или тридцать ярдов, а затем, когда ходил взад-вперед, Джек посмотрел в подветренную сторону, стараясь что-нибудь разглядеть сквозь дым. 
- Я удивлен, что турки выдержали так долго, - сказал Джек, и, когда это проговорил, то увидел как перебрасапливают марселя на "Торгуде", и он удаляется, чтобы присоединиться к "Китаби" с подветренной стороны. Джек поймал взгляд штурмана: Гилл кивнул - он уже повторял маневр.

Через несколько минут этого постепенного поворота дым сдует вперед, и у метких стрелков появится шанс. Джек нагнулся к своим адъютантам, и громко крича сквозь шум и общую глухоту, что коснулась всех, приказал:
- Мистер Кэлэми, бегом на марсы, и велите заняться турецкой тридцатишестифунтовкой. Мистер Уильямсон, скажите мистеру Моуэту и мистеру Хани, что мы сокращаем заряды на треть. Мистер Пуллингс, проследите.

При этом бешеном темпе стрельбы пушки чрезмерно нагревались, и отдача их усилилась. И в самом деле, когда он перешел к гакаборту, пытаясь рассмотреть происходящее сквозь дым, одна из карронад на юте и в самом деле порвала брюки и перевернулась.

Когда Джек наклонился, чтобы закрепить болтающиеся бортовые тали, завихрение воздуха от пронесшегося над палубой в футе от его головы тридцатишестифунтового ядра, заставило его пошатнуться, и теперь, когда стальной град яростно молотил по "Сюрпризу", в непрерывном грохоте пролетающих ядер, картечи и книппелей, треске мушкетов появилась новая нота.

"Торгуд" вместе с преследующим его "Сюрпризом" значительно приблизились к "Китаби", который теперь открыл огонь из своих пронзительно визжащих двенадцатифунтовок.

До этого момента "Сюрпризу" не нанесли серьезных повреждений, за исключением, возможно, корпуса, но этот залп угодил в одно из передних орудий, поразив его как раз во время отдачи и изувечив трех матросов расчета, и снова проревела тридцатишестифунтовка: за громким треском последовали крики внизу, на две минуты перекрывшие даже всеобщую пальбу. А теперь кровавый след на палубе показывал, где раненых протащили в орлоп.

Тем не менее, стрельба "Сюрприза" едва ли замедлилась с того взятого шустрого темпа: порох и ядра постоянно текли вверх из трюма, орудийные расчеты накатывали массивные пушки туда-сюда с похвальным рвением, баня, заряжая, прибивая, выталкивая и стреляя с потрясающим взаимодействием, что любо-дорого посмотреть.

Хотя еще невозможно все ясно рассмотреть, Джек пребывал в уверенности, что они уже весьма серьезно повредили "Торгуд", который уже, несомненно, не так быстро стрелял и не из всех орудий, и Джек ожидал, что тот повернет в дыму через фордевинд, чтобы сбежать или повернуться неповрежденным левым бортом, когда услышал, что снова взревели резкие пронзительные трубы. "Торгуд" собирался пойти на абордаж.

- Картечь, - приказал он Пуллингсу и своим посыльным и громко добавил: - Приготовиться у шкотов.
"Торгуд" прекратил стрельбу, за исключением своих носовых орудий, дым рассеялся, и вот он, поворачивает на ветер, правя прямо на "Сюрприз", бушприт и даже утлегарь переполнены матросами, готовыми подвергнуться риску залпа в упор ради абордажа.

- Ждать, - крикнул Джек. Нужно лечь на другой галс до того, как турок ляжет борт о борт, лечь на другой галс так быстро и так резко, будто это куттер. Невероятно опасно, но он знал корабль от и до, и, рассчитав силу ветра, движение корабля и силу сопротивления воды, Джек снова крикнул: - Ждать. Ждать. Пли! 
А потом послышался второй его приказ:
- Матросы...

"Сюрприз" кое-как повернул на другой галс, а "Торгуд" - нет. Весь на виду, застигнутый врасплох, и когда они прошли мимо, сюрпризовцы орали как ненормальные. Джек увидел, что град картечи расчистил бак от турок - крайне шокирующая бойня.

- Жаркое дельце, профессор, - сказал он Грэхэму в секундной паузе.

- В самом деле? Это моя первая морская битва такого значения.

- Довольно жаркое, уверяю вас, но турки не смогут выдержать. Это недостаток бронзовых пушек - если стрелять из них с такой интенсивностью, их разрывает. Это отличные пушки, будьте уверены, но высокой интенсивности стрельбы не выдерживают. Мистер Гилл, мы расположимся у "Торгуда" на раковине левого борта, если угодно, и угостим его оттуда.

"Торгуд" уваливался под ветер, на фордевинд, и теперь "Сюрприз" привёлся под ветер и распустил паруса, преследуя его, можно было повернуть для стрельбы только погонные орудия, и на всем корабле матросы разогнулись и отошли от орудий.

Некоторые пошли пить к бочкам с водой или умыться - большинство разделись до пояса и блестели от пота, все в приподнятом настроении. На одной из карронад квартердека молодой матрос показывал своим товарищей оторванный палец. 
- Я и не замечал, - говорил он. - И не замечал, что его оторвало.

Но теперь, вопреки всем ожиданиям, быстро приближался "Китаби" с явным намерением пройти между "Сюрпризом" и "Торгудом", а затем, предположительно, привестись к ветру, чтобы поставить "Сюрприз" между двух огней.

- Так не пойдет, мой друг, - произнес Джек, наблюдая за его приближением. - Очень любезно, но и в самом деле не пойдет. Ядра, - приказал он, - стрелять поочередно, начиная с носовой пушки. Огонь по команде.
Несколько минут спустя, когда относительные позиции трех кораблей стали таковы, что "Торгуд" очутился прямо с подветренной стороны у своего консорта и оказался не в состоянии как-то поддержать его, Джек заполоскал марсели на бизани и гроте, и по касательной скользнул к "Китаби", не отвечая на его поспешную, нервную и слишком высоко нацеленную и абсолютно безрезультатную пальбу, пока они не оказались на расстоянии кабельтова друг от друга, не больше.

Они выпустили по нему шесть тщательно нацеленных перекатывающихся бортовых залпов, пробив дыру, соединившую пять орудийных портов на миделе в один, и полностью подавив ответный огонь. При шестом залпе на "Китаби" произошел сильный взрыв, и начался пожар: "Сюрприз" прошел мимо, оставив корабль дрейфовать по ветру, турки носились с ведрами и шлангами.

Ветер стих, возможно, его съела канонада, и "Сюрприз" установил брамсели, чтобы преследовать "Торгуд". Не то чтобы турок явно убегал - на нем не поставили достаточно парусов - но сохранял свой первоначальный курс, возможно, в надежде достичь Али-паши - теперь прямо впереди виднелся материк, горные пики вонзались в горизонт, в то время как низкие острова Морали должны лежать еще ближе.

Наступила на удивление тихая пауза, пока боцман и его помощники ползали по снастям, связывая и сплеснивая. Джек на мгновение уставился на "Торгуд", наблюдая, как с него выбрасывают за борт погибших - вереницу трупов в кильватерном следе - а затем совершил быстрый обход корабля.

Он обнаружил, что ущерб меньше, чем он боялся: одна пушка сбита с лафета, борт пробит тремя тридцатишестифунтовыми ядрами и некоторыми другими, но ни одна из пробоин не располагалась в опасной близости к воде, в то время как в руках Стивена побывало не более шести тяжело раненых, а троих зашили в гамаки. Удивительно мало для такой яростной схватки.

Выйдя снова на палубу, он увидел, что ветер поднялся, и "Сюрприз" быстро нагоняет "Торгуд". Они уже находились на расстоянии пушечного выстрела, но, с землей в поле зрения, Джеку казалось, что нужно избегать ближнего боя, пока это возможно, и так оно и было, пока корабли не поравнялись, находясь достаточно близко, чтобы четко различать лица, Джек убавил паруса и снова начал молотить противника ядрами.

Это был левый борт "Торгуда", до сих пор не принимавший участия в схватке и не поврежденный, и турки палили с той же прытью, что и раньше: еще раз тридцатишестифунтовое ядро пролетело так близко с головой Джека, что он покачнулся - даже увидел темный пролетевший метеор.
- Пусть ваши люди на миделе сосредоточат стрельбу на заряжающем этой чертовой тяжелой пушки, - сказал он Драйверу, лейтенанту морской пехоты.

- Могу ли я взять мушкет, сэр? - спросил стоящий рядом Грэхэм, - я могу пригодиться, стоя здесь, я чувствую себя неловко, бесполезно и брошенным на произвол судьбы.

Обоим кораблям ветер теперь дул в корму, и дым уносило вперед. "Торгуд" стрелял точнее, чем раньше, и когда ядра попадали, то приходились в фальшборт или верхнюю часть корпуса "Сюрприза", по палубе разлетался ливень щепок. Некоторые причиняли пустяковые ранения, некоторые - смертельные. Грэхэма уже дважды сбивало с ног, а большинство находящихся на палубе уже были перевязаны.

«Торгуд» все еще горел желанием сражаться, и на нем пока оставалось на удивление много людей. После особенно жестокого залпа он круто положил руль на борт, снова намереваясь пойти на абордаж, и снова турки густо столпились на носу и вдоль бушприта.

На этот раз у «Сюрприза» не оказалось места, чтобы лечь на другой галс, но его фок взяли на гитовы именно на такой чрезвычайный случай, и, теперь распустив его, фрегат рванулся вперед, хотя не слишком быстро, так как утлегарь «Торгуда» запутался в фордуне брам-стеньги.

Тем не менее, "Сюрприз" вырвался вперед, его ретирадные пушки плюнули картечью в плотную толпу турок - вышла кровавая бойня, от которой даже расчеты пушек поперхнулись своим "ура" - а когда места оказалось достаточно, то зашли «Торгуду» в корму и обстреляли продольным огнем.

На «Сюрпризе» отдали снасти, и «Торгуд» снова оказался повернут правым бортом, сильно пострадавшим еще после первой схватки: по крайней мере, семь пушек сбили с лафетов, порты почернели и разбиты, по шпигатам и даже бортам густо текла кровь.

Сильно поврежденный, но по-прежнему опасный: теперь, когда некоторые пушки могли ответить, турецкий фрегат разразился залпом из двенадцати или тринадцати орудий и два из них причинили больше вреда, чем все, что было до настоящего времени. Одно ядро поразило верхний рулевой штырь, и руль заклинило, а второе - последнее из огромных ядер - попало в «Сюрприз» как раз на подъеме, когда медная обшивка показалась из-под воды, и проделало невероятно большое отверстие под ватерлинией.

А третье, выпалившее, когда Джек отдавал Уильямсону приказы, которые требовалось передать на нос, оторвало мальчишке руку на уровне локтя. Джек увидел, как его удивленное лицо стало белее бумаги - не боль, а удивление и озадаченность и неверие, наложил носовой платок вокруг культи, плотно затянул, останавливая брызжущую кровь, и передал его рулевому, чтобы тот отнес его вниз.

К тому времени как «Сюрприз» разобрался с рулевым управлением и течью, «Торгуд» находился уже гораздо ближе к суше. Помимо нескольких выстрелов из ретирадных пушек, после своего отрыва "Торгуд" не пытался извлечь выгоду из полученного преимущества, а тем более пойти на абордаж.

Вполне возможно, что там и не подозревали о нанесенном "Сюрпризу" ущербе: ясно, что последняя стычка, последний продольный обстрел, убил многих. Турок плыл прочь, и в его кильватере сейчас следовал «Китаби», который не менял курс, с тех пор как «Сюрприз» оставил его, и оба турка явно держали курс в один и тот же порт.

- Распустить все паруса, что мы сможем нести, мистер Пуллингс, - приказал Джек, пройдя вперед, чтобы изучить «Торгуд» через позаимствованную чужую подзорную трубу - мушкетный выстрел разнес его собственную, когда Джек держал её: труба в клочья, а рука невредима.

«Торгуд» ужасно пострадал, в этом никаких сомнений: плыл низко погрузившись и тяжело, и, хотя «Сюрприз» теперь быстро его догонял, по мере того как Пуллингс распускал брамсели и даже, в своем яростном энтузиазме, штормовые лисели, «Торгуд», казалось, не желал и не мог прибавить ничего. И даже сейчас мертвые тела все еще продолжали плюхаться через его борт.

- Нет, - сказал Джек Бондену, стоящему около погонной пушки правого борта, когда они приблизились в зону досягаемости кормы турка, с каждой секундой двигаясь все быстрее. - Не стрелять. Мы не должны менять его курс. Абордаж - единственный выход, и чем раньше, тем лучше.

- Во всяком случае, сэр,- сказал Бонден, - этот чертов придурок у нас на пути. 
«Китаби», убежденный, что «Сюрприз» преследует его, распустил невероятно количество парусов, чтобы присоединиться к «Торгуду», и теперь находился прямо между ними.

Джек вернулся на корму, и, когда проходил мимо, члены абордажной команды улыбались ему или кивали, или говорили "Подходим, сэр", или слова ободрения подобного же рода, и Джек снова почувствовал невероятный восторг от предстоящей схватки, больший, чем он когда-либо знал.

Он поговорил с морскими пехотинцами, которые теперь занимали свои места, и после нескольких поворотов сбежал вниз по трапу в залитый светом фонарей орлоп.
- Стивен, - тихо спросил он, - как мальчишка?

- Думаю, выживет.

- Надеюсь на это. Как только мы сблизимся, я намерен пойти на абордаж.

Они пожали друг другу руки, и Джек снова выбежал на палубу. Пуллингс уже убирал лисели, чтобы не обогнать «Торгуд»: и там, по-прежнему впереди между двумя фрегатами, нелепо несся «Китаби». Он не стрелял: казалось, полностью потерял ориентацию. 
- Эй, впереди, - окликнул Джек погонные пушки, - пошлите-ка ему ядро над палубой.

- Боже мой, - воскликнул штурман, когда «Китаби» от выстрела судорожно дернулся, - он врежется прямо в «Торгуд», если не примет мер, - Боже мой, да он не увернется, Боже мой, так и есть.

С душераздирающим треском, достигшим их ушей через четыреста ярдов, «Китаби» наискось врезался в правый борт «Торгуда», его фок-мачта рухнула прямо на мидель фрегата.

- Положите корабль ему поперек кормы, - крикнул Джек, а потом очень громко. - По команде один залп, и на абордаж под прикрытием дыма.

Когда «Сюрприз» начал поворот, Джек шагнул в большой разрыв среди коечных сеток правого борта, проделанный турецким ядром, слегка вытащил саблю и проверил пистолеты.

Пуллингс стоял справа, его глаза сверкали, и тут из ниоткуда появился мрачный, выглядящий абсолютно безумным Дэвис (с белой полоской слюны между губами и мясницким тесаком в руке), оттолкнув Бондена слева.

Последнее радикальное движение, легкий хруст от столкновения бортами, и рев пушек, когда Джек отдал приказ, а затем, скомандовав "Абордажная команда вперед", прыгнул сквозь дым на палубу «Китаби».

Вероятно, им противостояло около сорока турок, колеблющийся строй почти мгновенно разбит и отброшен назад, и посреди вихря схватки стоял офицер, протягивая шпагу рукоятью вперед и крича "Rendre, rendre" .

- Мистер Гилл, принять на себя командование, - сказал Джек, и, когда «Торгуд» выпалил из оставшихся кормовых орудий прямо по «Китаби», промчался через клубящийся дым на ют, ревя: - Вперед, вперед, за мной!

Мощного прыжка и не потребовалось, поскольку «Торгуд» сидел низко, очень низко в воде, волны заливали прямо через разрушенные порты на миделе, вытекая обратно окрашенные кровью, и один толчок перенес его на ограждение юта.

Здесь все обстояло иначе: на окровавленной и перепаханной ядрами палубе еще полно матросов: большая часть, сталкиваясь в дыму, бежала в корму, но один оглянулся и замахнулся на Джека, который отбил клинок саблей и с высоты поручня пнул турка, отправив его в полет на мидель, прямо в воду, разливающуюся по палубе погружающегося, почти тонущего корабля.

Он спрыгнул на палубу: никогда еще он не чувствовал себя сильнее, гибче или в лучшей форме, и когда из всеобщей суматохи ему нанесли удар пикой прямо в живот, Джек полоснул саблей с такой силой и точностью, что отсек острие начисто.

Почти сразу остальные последовали его примеру. Джек, Пуллингс и большая часть абордажной команды столпились в правом углу квартердека «Торгуда», пытаясь пробиться оттуда на корму и в боковые проходы.

Другие и все морские пехотинцы делали всё возможное, атакуя сквозь окна кормовой каюты и гакаборт.

Это была обычная яростная свалка в ближнем бою с криками и толчеей в ограниченном пространстве, невозможностью двигаться, как из-за друзей, так и из-за врагов. Никакого фехтования - толчки, тычки, опасные удары, быстрые выпады в суматохе, удары коротким оружием и ногами. С обеих сторон - противостояние силы и морального духа.

Масса колыхалась туда-сюда: тюрбаны, тюбетейки, желтые, налитые кровью глаза. Смуглые бородатые лица с одной стороны, бледные - с другой, но с обеих сторон - неприкрытая жажда убийства. Яростная масса людей, находящихся в крайнем напряжении, иногда расчищалось пространство для короткого всплеска часто смертельной схватки один на один, потом снова смыкалось, противники лицом к лицу, грудь в грудь, касаясь друг друга.

И ни одна из сторон никак не могла получить явного преимущества. Сотне людей Джека удалось отвоевать несколько ярдов для битвы, однако затем их остановили. Тех же, кто находился за кормой, похоже, отбросили с занятых позиций.

Джек получил две или три раны - жгучий удар пистолетной пулей по ребрам, полуотраженный сабельный удар с другого бока, когда Дэвис чуть не свалил его, задев обухом своего тесака и раскроив ему лоб, и точно знал, что сам сделал несколько успешных выпадов.

И все время Джек высматривал Мустафу, которого никак не мог найти, хотя и слышал его мощный голос.

Внезапно, когда некоторые турки, всё еще сражаясь, подались назад, перед ними образовалось свободное пространство. Справа от Джека Пуллингс бросился в это пространство, ударил саблей своего противника, запнулся о рым-болт и упал.

На доли секунды его простодушное лицо было обращено к Джеку, а потом турецкая сабля мелькнула вниз, и сражение снова возобновилось.
- Нет, нет, нет! - заорал Джек, с огромной силой рванув вперед. Держа тяжелую саблю двумя руками и не пытаясь как-то защититься, он рубил и колол, стоя над телом Пуллингса.

Теперь противник рассыпался перед его дикой яростью, турки отступили, и моральное преимущество восстановилось. Крикнув Дэвису помочь, встать на страже и перенести тело под лестницу, Джек, поддерживаемый остальными, атаковал корму.

В это же время морские пехотинцы, сброшенные с кормы и теперь переформировавшие строй, с грохотом атаковали по обоим проходам с примкнутыми штыками.

Толпа турок поредела, некоторые бежали, большая часть постепенно отступала к гакаборту, и здесь, позади шатающейся бизань-мачты, сидел Мустафа за столом, заваленным пистолетами, в основном разряженными. Чуть раньше он сломал ногу, и теперь положил ее на окровавленный барабан.

Двое его офицеров схватили его за руки, а третий крикнул Джеку: "Мы сдаемся". Это был Улусан, поднимавшийся на борт "Сюрприза" с Мустафой: он шагнул вперед, спустил флаг и снял его.

Остальные наконец заставили Мустафу бросить свою саблю: Улусан обернул вокруг нее флаг и в тягостной тишине протянул это Джеку. Мустафа, хватаясь за стол, вскочил и во вспышке ярости или горя бросился на палубу, как молот ударившись головой о доски.

Джек посмотрел на него с холодным безразличием. 
- Рад за вас, сэр, - произнес, подойдя, Моуэт. - Вы все же прошли по тому же мосту, что и Нельсон.

Джек повернул к нему своё бледное, окаменевшее лицо.
- Ты видел Пуллингса? - спросил он.

- Да, сэр, - удивленно ответил Моуэт, - он безвозвратно изорвал мундир и от удара по голове плохо соображает, но, полагаю, это его не огорчило.

- Вы бы лучше вернулись на ту посудину, сэр, - сказал Бонден вполголоса, держа знамя и офицерские сабли под мышкой. - Эта собирается отплыть в лучший мир.