Буря и вправду оказалась такой, что нарочно не пожелаешь. Ветер все усиливался и заходил, пока на третий день не дошел до ост-норд-оста. Так он сильно задувал две полных вахты, не меняясь ни на румб. Но потом, когда «Сюрприз» шел под полностью зарифленными фоком и штормовым бизань-стакселем, ветер начал менять направление и постоянно сбивать корабль с курса, да еще и усилился.

К этому времени, ближе к концу ночной вахты где-то в четвертом часу утра, когда дождь лил сплошной стеной, Том Пуллингс выбрался из койки, накинул штормовку и вскарабкался по трапу, чтобы посмотреть, как Дэвидж выводит корабль на ветер. Большая часть вахты пряталась на миделе, укрывшись от брызг, дождя и потоков воды под срезом полубака. Четырем рулевым и вахтенному офицеру, уцепившемуся позади них одной рукой за бизань-мачту, приходилось выдерживать удушающий поток, и они держали головы низко, чтобы иметь возможность дышать.

Дэвидж, опытный и способный моряк, знавал в свое время чудовищные волны, но даже он ответил на вопрос Пуллингса (которому пришлось кричать ему прямо в ухо с руками, сложенными рупором): «Довольно хорошо сэр, спасибо. Но я подумываю позвать капитана. Каждый раз, когда корабль немного приводится к ветру, руль вроде как вибрирует, будто бы штуртросы соскакивают или износились».

Пуллингс протолкнулся среди рулевых (так получилось, что исключительно шелмерстонцев), сжал рукояти, подождал, пока «Сюрприз» приведется к ветру и сильные волны ударом направят нос в подветренную сторону, почувствовал привычное запаздывание, улыбнулся и крикнул:

— Всего лишь одна из мелких проделок фрегата в такую погоду. Так происходит всегда. Можно оставить капитана в покое.

Внезапно очень длинная и яркая череда молний осветила низкие темные тучи и залитый водой корабль. Чудовищный раскат грома проревел едва ли не на расстоянии вытянутой руки. И без малейшего предупреждения ветер сменил направление, натянув стаксель до грани разрыва и повернув «Сюрприз» на четыре румба к ветру, бросив на гигантские волны с огромной скоростью. Первый раз корабль нырнул так, что весь полубак оказался глубоко под зеленой водой. Килевая качка достигла такой силы и размаха, что Джека, спавшего мертвым сном в подвесной койке после тридцати шести часов на палубе, со всей силы ударило прямо о бимсы над головой.

«Вряд ли мы встанем на ровный киль», — пробормотал себе под нос Пуллингс. Свет компасной лампы выхватывал такое же мрачное ожидание конца на лицах рулевых. Все происходило будто в замедленном темпе: бушприт и часть полубака поднялись, темные, будто кит в белой пене, чудовищный поток воды, залив мидель, ринулся на корму, затапливая квартердек и снося переборки.

Практически беспрерывные молнии высвечивали группки вахтенных, хватающихся за давно натянутые между пушек от носа до кормы спасательные леера. Еще до того, как вода стекла по шпигатам квартердека, Джек Обри в ночной рубашке выскочил по трапу на палубу.

— Корабль слушается руля? — прокричал Обри, и, не дождавшись ответа, схватился за штурвал. Последовательность трудно уловимых вибраций между напором последовательных волн на руль дала ему понять, что все в порядке. Корабль слушается руля как всегда. Когда он бросил взгляд на компас, то стекающая на стекло кровь окрасила свет компасной лампы красным.

— Вы ранены, сэр, — обеспокоился Пуллингс.

— К черту, — отозвался Джек, налегая на штурвал, чтобы обезветрить паруса — Подтяните фок. Вперед, поживее! На фок-гитовы!

Оказалось, что это последний из наиболее жестоких капризов бури. Со сменой вахты ветер, снова задув с ост-норд-оста, очистил луну от облаков, и открылось довольно-таки мрачное зрелище. Утлегарь, блинда-рей и боканцы снесло за борт, бушприт и фока-рей треснули, бизань-гик сломан и порвана немалая часть такелажа. Зрелище мрачное, но не безнадежное: никого не смыло, в трюме набралось не так уж много воды. Пусть капитанская каюта оказалась пустой, сырой, аскетичной и после потери переборки лишенной всяческой приватности, но к завтраку корабль шел на приличных пяти узлах под одними марселями, а умеренный ветер слабел. На камбузе вовсю растопили плиту, а Киллик спас из трюма кофемолку — ее туда забросило бездумной волной, когда помощник плотника спустился проверить уровень воды в льяле.

Один глаз Джека Обри закрывала окровавленная повязка. Свои длинные соломенные волосы он обычно носил аккуратно заплетенными и завязанными широкой лентой на затылке, но пока не нашел времени смыть с них свернувшуюся кровь. Закостеневшие локоны торчали во все стороны, придавая ему совершенно нечеловеческий вид. Джек радовался тому, как повела себя команда — никакого нытья насчет уменьшенных рационов (три дня исключительно на галетах, сыре и слабом пиве), никто не пятился при команде подняться наверх, никакого отлынивания на нижних палубах, никаких недовольных взглядов. Открытый глаз Обри смотрел на мир благосклонно.

— Примечательный факт, — отметил он за завтраком, — за долгие годы в море я ни разу не встречал некомпетентного плотника. Боцманы — о да, они часто становятся тиранами, из-за таких трудно иметь дело с матросами. Канониры тоже — их невозможно заставить принять хотя бы малейшие новшества. Но не плотники: они, кажется, рождаются для этой профессии. Наш мистер Бентли уже почти закончил левобортный боканец и укрепил накладками бушприт, мы теперь можем... какого дьявола они там орут на шкафуте?

Изогнувшись и бросив взгляд вдоль свеса квартердека, он разглядел матросов, посланных чинить шлюпочные найтовы. Они стояли и перекрикивались с впередсмотрящим на топ-мачте.

— Прошу прощения, что не постучал, — извинился прибежавший Пуллингс, — но стучать не по чему. Парус, сэр, с подветренной стороны, корпус пока не виден.

— Корпус за горизонтом? Тогда успеем допить кофе, — успокоился Джек. — Присаживайся Том, дай я тебе налью чашечку. На вкус он немного странный, но хотя бы горячий и мокрый.

— Горячий и мокрый, так точно, — ответил Пуллингс и спросил у Мэтьюрина: — Боюсь, вам пришлось пережить довольно утомительную ночь, доктор. Ваша каюта, извините за выражение, в полной разрухе.

— Некоторое время я сильно беспокоился, признаюсь, — отозвался Стивен. — Мне сквозь сон показалось, будто какая-то преступная рука оставила дверь открытой, дабы подставить меня под потоки воды. Но потом я понял, что двери нет вообще, успокоился и заснул.

Сразу после завтрака на «Сюрпризе» установили брам-стеньги. Скоро стало ясно, что преследуемое судно особой ценности не представляет, но Джек все равно стал методично поднимать паруса, пока фрегат не начал отбрасывать славный бурун и вода не запела вдоль бортов длинной волной, рисуя такой прямой и мощный кильватерный след, будто корабль гнался за манильским галеоном. Ветер задувал со скулы правого борта, и появилась возможность поставить лисели.

Первый раз после выхода из Шелмерстона Джек по-настоящему гнал корабль, первый раз новые матросы увидели, на что способен «Сюрприз». Скорость радовала всех на борту, и не только скорость, но и благородство корабля — то, как он принимал волны носом и отбрасывал их в стороны.

Хотя ветер слегка утих, зато теперь он дул поперек течения и зыби, закручивая ее в скверной манере, но корабль мчался по коротким, неровным волнам так мягко, как только можно. На четырех склянках утренней вахты бросили лаг, показавший чистых десять узлов, и фрегат охватило ликование.

Проблем ничто не предвещало, но Джек приказал свистать матросов на обед раньше обычного, вахту за вахтой. Большая часть вскоре вернулась на свои посты, доедая всё, что смогли унести, чтобы ничего не пропустить. Они, как выяснилось, преследовали искалеченное судно с косым парусным вооружением. Вероятность того, что это та самая шхуна, за которой гнался Баббингтон, росла с каждой минутой.

Фок-мачта у нее держалась прочно, с поднятым фоком, фор-марселем и неплохим набором стакселей, а команда отчаянно пыталась установить временную грот-мачту. Впустую: даже если бы успели поднять грот, их все равно бы довольно быстро догнали. Без повреждений и лавируя против ветра, шхуна обогнала «Тартарус», но покалеченная и по ветру соперничать с «Сюрпризом» не могла.

— Значит, это шхуна, — уточнил Мартин, стоя на полубаке. — Как это можно определить?

— У нее две мачты. Вторую как раз пытаются установить.

— Но у бригов, кечей, биландров , галиотов и доггеров тоже две мачты. В чем разница?

— Средний и большой кроншнеп тоже в общем похожи и у обоих два крыла. Но для всех, кроме самых поверхностных наблюдателей, разница очевидна.

— Они отличаются размером, полосами вокруг глаз и голосом.

— Помимо голоса, примерно так же различаются эти двухмачтовые суда. Привычный взгляд, — заверил Стивен не без самодовольства, — сразу замечает аналоги полос вокруг глаз, больших кроющих перьев и перепончатых лап.

— Возможно, со временем я этому научусь. Но ведь есть еще люгеры, португальские рыболовные лодки и датские боты . — Поразмыслив над этим обстоятельством, Мартин продолжил: — Хотя довольно любопытно, что помимо нескольких ловцов сардин за мысом Лизард и двух военных кораблей, это первое судно, которое мы встретили на протяжении долгих дней. Припоминаю, что в водах Ла-Манша судоходство кипит — огромные конвои иногда растягиваются на мили, много и одиночных кораблей или маленьких групп.

— Уверен, — ответил Мэтьюрин, — что для моряка пути через океан проложены в соответствии с ветрами и погодой, ими он следует с той же легкостью, как христианин может спуститься по Саквилл-стрит, пересечь мост Карлайл, пройти мимо колледжа Святой Троицы и прийти в Сант-Стивенс-Грин, это прибежище дриад, одна элегантнее другой. Капитан Обри, с другой стороны, потрудился избежать этих путей. Так же поступают и контрабандисты, на которых охотился тот неприятный тендер. Нет сомнений, что судно перед нами — одно из них.

В этом отношении Мэтьюрин ошибался. Шхуну точно строили с упором на скорость, и для перевозки контрабанды она отлично подходила, но взору более опытному, чем у доктора, открылось бы, что пока ее небольшой экипаж отчаянно трудился над вантами и грот-марса-реем, другая группа мужчин и три женщины собрались у кормовых поручней. Они махали руками и окликали фрегат — очевидная картина возвращенного трофея, точнее трофея, готового к возвращению.

«Сюрприз» подошел поближе и поравнялся со шхуной, забрав ветер из её парусов, выстрелил под ветер, и судно спустило флаг.

— Соплаватели, — громко обратился к экипажу Обри. — Вы все помните условия нашего договора. Если кто-то забудется настолько, что ограбит пленника или плохо с ним обойдется, или же разграбит шхуну, то его ссадят на берег. Спустить синий катер!

Но шхуна «Мерлин» оказалась не возвращенным трофеем. И что бы ее капитан (франкоговорящий американец из Луизианы) ни говорил, не входила она и в ряды независимых приватиров. По невероятно многословным, но все же согласующимся свидетельствам пленных стало ясно, что это консорт более мощного корабля — «Спартана», снаряженного франко-американским консорциумом, чтобы нападать на союзную торговлю с Вест-Индией.

Джек очень хорошо знал «Спартан» — преследовал его два дня и две ночи, в ясную, плохую и очень плохую погоду. Он высоко ценил мореходные навыки капитана приватира, но все равно его потрясла информация о том, что американец в этом плавании захватил как минимум пять призов. Его жертвами оказались два порт-рояльских судна с сахаром, отставших ночью от конвоя из-за своей медлительности, и три одиночных вест-индийца с гораздо более ценными грузами индиго, кофе, сандала, черного дерева, экстракта желтого дерева и мехов. Последние попробовали прорваться в одиночку, будучи хорошими ходоками.

Но еще больше удивило то, что все пять призов стояли на якоре в гавани Орты, на Фаяле, пока их капитанов, несколько жен (тех капитанов, которые предпочли плавание с комфортом) и торговых агентов отправили во Францию на шхуне, дабы организовать уплату выкупа за них самих, суда и грузы.

— Господи, почему же он не помчался домой со всей скоростью, с такой-то великолепной добычей? — пытался понять Джек. — В жизни не слышал, чтобы частный корабль так преуспевал за один короткий поход, да и за длинный тоже.

Ответ оказался очевидным, но стал известен лишь вечером. Капитан шхуны не выдавал никакой информации, а его маленький экипаж и не мог проболтаться, будучи совершенно неосведомленным об общем плане. А Джек и Пуллингс слишком беспокоились о бывших пленных, нынешних пленных и ремонте трофея.

Американский капитан, торговцы и их жены поднялись на борт «Сюрприза», и в нормальных условиях хотя бы из вежливости Джек пригласил бы их на обед — быстро приближался офицерский час. Но сейчас у него не было ни каюты, чтобы принимать гостей, ни хоть каких-то запасов, чтобы накормить их в том случае, если бы каюта существовала.

— Мистер Дюпон, — обратился он к американскому капитану, которого отвел на корму, чтобы в относительном уединении посмотреть документы «Мерлина», — вы можете сделать мне огромное одолжение, если пожелаете.

— Я рад сделать все, что в моей власти, сэр, — ответил Дюпон, с сомнением разглядывая фигуру перед ним. Капитаны приватиров заслуженно славились своей жестокой жадностью, а Джек Обри — высокий, мрачный, неумытый, со светлой щетиной на небритом лице, окровавленной повязкой (рана из-за суматохи снова открылась), и закостеневшими от крови волосами, которые все еще болтались, как ужасно покрашенный женский парик — заставил жен купцов отпрянуть в ужасе, как бы они ни были привычны к морю. — Все, что в моих скромных силах.

— Дело в том, что у нас мало провизии. Мне будет стыдно за корабль и за себя, если я предложу вам и дамам обед из солонины, сушеного гороха и такого слабого пива, что его едва можно пить.

— Я в вашем полном распоряжении, прошу вас, — воскликнул Дюпон, приготовившийся к гораздо худшему. — Запасы у меня довольно обширные, хотя чай почти кончился. И хотя кок у меня черный, кое-что он умеет. Я его купил у человека, который прямо-таки поклонялся своему брюху.

Конечно, это поклонение ложным богам, но после такой бури и многих дней почти на одних галетах капитан и офицеры «Сюрприза» сочли, что в этом что-то есть. Даже гости приятно удивились — хотя черный кок и раньше всегда их хорошо обслуживал, но сейчас раскрыл все свои таланты. От его волована у дам глаза на лоб полезли, а яблочный пирог словно готовили на кухне «Флэдонга».

«Сюрпризовцы» приписали такой эффект счастью и благодарности — когда кок переправился на фрегат, Киллик (как капитанский стюард, естественно отвечавший за такие дела), взял его за руку и медленно прокричал в его недоуменное ухо: «Ты теперь свободный человек, кричи ура!», жестами показав освобождение из оков. Так он обозначил то, что, ступив на палубу британского корабля, чернокожий перестал быть рабом.

— Ты, — повторил Киллик, дотронувшись до его груди, — свободный человек.

— Простите, сэр. Меня зовут Смит.

Но из страха оскорбить кого-нибудь говорил он так тихо, да еще и среди радостных воплей, что его слова совершенно не повлияли на общественное мнение.

Пировали в кают-компании. Джек Обри, приглаженный и респектабельный, сидел за одним концом стола, Пуллингс — за другим. Когда обед наконец закончился, Стивен и его сосед справа вышли на подветренную сторону квартердека покурить маленькие бумажные сигары на испанский манер.

Общались они тоже по-испански. Собеседник Мэтьюрина, Хайме Гусман, выходец из Авилы в Старой Кастилии, владел частью кадисской фирмы, которая приобрела большую часть красящего экстракта желтого дерева на захваченном судне «Вильгельм и Мария». Он мог в определенной степени объясняться на деловом английском, но давно уже разругался со всеми товарищами по плену. Общительного по природе человека на долгие недели лишили могущества речи, и теперь он говорил с пугающим многословием.

— Эти женщины, ох, эти отвратительные, постыдные женщины, — жаловался он, выпуская дым изо рта и носа — не давали мне предаться моей слабости даже по пути в Америку. Циветты развратные. Но и без этого я нахожу их до глубины души невыносимыми. Одно время думал помочь им исправиться, но потом понял — тот, кто моет ослу голову, теряет впустую и мыло, и время. Никого из них бы не приняли в Авиле. Бабушка вашего крестного никогда бы не согласилась их принять.

Воспоминания об Авиле времен юности привели Гусмана к размышлениям про город Альмаден, где его брат присматривал за деловой стороной ртутных шахт, и о Кадисе, где сейчас обитал испанец — печально безнравственном и опустевшем городе.

— Как и вы, дон Эстебан, — продолжал он, — я старый добрый христианин. Я обожаю окорок. Но если так можно сказать, во всем Кадисе окорока не найти. Почему? Потому что жители лишь прикидываются христианами, все они наполовину мавры или евреи. Дела с ними вести невозможно, как выяснил мой бедный брат. Они чудовищно нечестные, двуличные, скупые и, как большинство андалузцев, нечеловечески гонятся за прибылью.

— Кто хочет разбогатеть за год, будет повешен через полгода, — заметил Стивен.

— Их нельзя вешать слишком рано или слишком часто. Вот посмотрите на дело моего бедного брата. Разумеется, ртуть нужно посылать в Новый Свет. Без нее не отделишь золото от породы. Когда Англия и Испания воевали, ее переправляли фрегатами. Но их снова и снова захватывали из-за предательства порочных кадисских клерков. Они сообщают гибралтарским евреям время отбытия и даже точное число бурдюков — потому что вы должны знать, дон Эстебан, ртуть перевозят в бурдюках из овчины по половине английского центнера каждый.

Теперь ход войны изменился. Фрегатов свободных нет, не говоря уж о линейных кораблях. Так что мой бедный брат прождал несколько лет, под давлением и нападками со всех сторон, и нанял самого мощного и стоящего доверия приватира на побережье — корабль «Азул», примерно таких же размеров как ваш, чтобы отвезти сто пятьдесят тонн в Картахену. Сто пятьдесят тонн, дон Эстебан, шесть тысяч бурдюков! Вы можете представить шесть тысяч бурдюков ртути?

Они прошлись несколько раз по квартердеку, представляя в уме шесть тысяч бурдюков, и Гусман продолжил:

— Но боюсь, что та же порочность снова в деле. На «Спартане» отлично знают, что «Азул» отплыл восемь дней назад и должен зайти на Азоры. Вот чего он ждет. Может быть, уже и захватил. Но суть вот в чем — это я узнал, потому что юные офицеры на «Спартане» далеко не такие сдержанные, как мистер Дюпон — в конце месяца американский фрегат «Конститьюшн» и шлюп пройдут мимо Азорских островов с юга. «Спартан» присоединится к ним и отправится в Штаты в безопасности.

Джек Обри обладал редкой добродетелью слушать не прерывая, и в этом случае даже дождался послесловия.

— Сообщаю тебе об этом, Джек, в том виде, в каком узнал. Есть причины считать, что Гусман заблуждается насчет гибралтарских евреев — он с пламенным фанатизмом жаждет восстановления инквизиции — но вполне вероятно, что франко-американский концерн может узнать о грузе ртути. Считаю, что добросовестность Гусмана вряд ли стоит подвергать сомнениям. Что ты думаешь о его замечаниях насчет «Конститьюшн»?

— Если кораблем все еще командует мистер Халл, то он явится настолько близко к назначенному времени, насколько это в человеческих силах. В их флоте у него репутация человека точного как часы. О бое даже и думать нечего — «Конститьюшн» вооружен сорока четырьмя двадцатичетырехфунтовками, бортовой залп в семьсот шестьдесят восемь фунтов, и набор как у линейного корабля. Его прозвали «Железнобокий старик». Тем не менее...

Голос Джека затих, а перед внутренним взором предстала карта Атлантики между тридцать пятым и пятидесятым градусами северной широты, с Азорскими островами посредине. «Спартан» должен крейсировать между Сан-Мигелом и Санта-Марией, с наветренной стороны — дабы выиграть ветер у «Азула». В данное время года это значит к весту или норд-весту.

Недавняя буря могла заставить «Азул» дрейфовать, но могла и бросить вперед. С другой стороны, она почти наверняка задержала «Конститьюшн», важный фактор в начинавшем принимать очертания плане. Нужно всего-то заставить «Спартан» поверить, что «Сюрприз» — это «Азул», по крайней мере настолько, чтобы дело дошло до схватки.

Даты, недавняя погода, возможная скорость эффективного, но не спешащего «Азула» и точное место «Сюрприза» выстроились в нужном порядке. Джек счел, что если ветер останется достаточно сильным и корабль сможет проходить сто двадцать пять миль в день, появлялась возможность успеть. Не слишком большая вероятность, но стоящая значительных усилий.

«Если ветер останется достаточно сильным». Барометр поднимался и опускался хаотично, прогноза не дождаться. Значит, надо действовать без него, и прямо сейчас.

Стивен снова услышал слова «нельзя терять ни мгновения», и Джек побежал на палубу, приказать Пуллингсу заставить всех матросов чинить «Мерлин» с максимальной скоростью. Вернувшись, он попросил:

— Стивен, не будешь ли ты так добр переводить, пока я расспрашиваю джентльмена об «Азуле»?

Благодаря связям и роду занятий Гусман знал о кораблях гораздо больше, нежели обычные обитатели суши. Его сведения о том, что «Азул» — трехмачтовый корабль с парусным оснащением барка и водоизмещением около пятисот тонн, оказались вполне убедительными. Таким же и оказалось описание внешности приватира — покрашен в красивый синий цвет, на котором черные крышки портов выглядят очень по-флотски. Эти слова заставили Джека серьезно задуматься.

Оснастить «Сюрприз» как барк несложно — всего-то снять бегин-рей и крюйс-марса-реи так, чтобы на бизани остались только косые паруса. Но плавание задумывалось как испытательное, и запасов взяли мало. Черные крышки орудийных портов — замечательно, они и так оставались черными, не отклоняясь от «нельсоновской клетки», но вот синие борта — совсем другое дело.

— Позовите мистера Бентли, — скомандовал Джек, и когда плотник явился, спросил: — Мистер Бентли, сколько у нас синей краски?

— Синей краски, сэр? Как раз хватит покрасить в пару слоев синий катер, но тонко, очень тонко.

Джек задумался на мгновение, и попросил Стивена:

— Пожалуйста, спроси, синий — светлый или темный.

Оказалось, что «Азул» — бледно-голубой, как раннее утреннее небо. Тогда он вернулся к плотнику и поинтересовался, как у них дела с белой краской. Ответ оказался столь же обескураживающим — короткий центнер с горкой.

— Ну что ж, — смирился Джек. — Придется сделать все, что можем. Скажите, мистер Бентли, как дела со шхуной?

— О, сэр, — сразу просиял плотник, — наша второсортная запасная фор-стеньга с подтесаной пяткой и немного подрезанными пяртнерсами стала лучшей грот-мачтой, какую можно пожелать. Боцман сейчас крепит ванты, и как только закончит, можно установить довольно изящную стеньгу.

— Вы чрезвычайно заняты, мистер Бентли, вы и ваша команда?

— Заняты, сэр? Пчелам до нас далеко.

Пчелам было до них далеко и на следующий день — во время ночного хождения по палубе Джек наткнулся на решение проблемы изменения внешности «Сюрприза». Чтобы закрыть широкие черные полосы, нужно несколько толстых слоев синей краски, а всех их запасов не хватит и на один слой для половины борта. Один слой сработает на белом, но бесполезен на черном. Но можно покрасить парусину. Краска отлично ложится на белую парусину, и было бы желание — а по белому полотну даже немного синей краски хватит.

Как только «бездельников» подняли вместе с первыми лучами солнца, Обри долго совещался с парусным мастером, пытаясь выяснить, что в парусной кладовой самое тонкое, белое и что меньше всего жалко. Придется пожертвовать несколькими кусками хорошей парусины номер восемь, но в основном они отобрали паршивую, тонкую материю, которой только брамсели или бом-брамсели чинить можно. «Сюрприз» продали со всем снаряжением, и эти паруса выцвели под солнцем и истончились до ниток в тихоокеанских тропиках во время последнего задания.

Когда палуба высохла — ничего кроме неизбежного боя не могло предотвратить уборку сияющего чистотой корабля — парусину растянули, обмерили, измерили снова, приложили к бортам, с великой точностью разметили, снова приложили к бортам и наконец-то разрезали и начали красить.

Под это занятие выделили тщательно прикрытый квартердек. С текущими волнением моря и требуемой скоростью и речи не шло о том, чтобы спустить люльки за борт, прибить ткань к бортам и красить ее на месте. Полубак слишком тесный, и в середине, с рострами и шлюпками на них, не повернешься, а шкафут постоянно занят. Ночью установилась переменчивая погода, но дул все еще достаточно сильный брамсельный ветер. Благоприятный ветер от норд-норд-оста зашел к весту, и чтобы удержаться на наиболее выгодном курсе, надо было идти в галфвинд (всего один румб позади траверза), для чего требовалось постоянно работать с брасами и булинями.

Так что когда Стивен поднялся на палубу, кормовая часть корабля оказалась необычно многолюдной и оживленной. Как обычно, он провел большую часть ночи, думая о Диане и разглядывая кристально ясные мысленные образы. Особенно тот, в котором она бросала лошадь через чудовищную ограду, перед которой многие мужчины повернули назад, а она пролетела через нее без остановки. Так что около двух часов ночи он прибег к своей обычной дозе, спал допоздна и вылез из койки осоловевшим.

Кофе его до какой-то степени оживил, и он бы посидел с ним подольше, если бы взгляд на часы не напомнил — прямо сейчас пора заняться своими обязанностями, присутствовать в лазарете, пока Падин, исполняющий обязанности санитара, колотит у грот-мачты в медный таз и поет:

Все больные собирайтесь,

В лазарет скорей спускайтесь.

Пусть он жутко заикался в обычной речи, но пел довольно неплохо.

Но для начала Стивен собирался взглянуть на небо, пожелать спутникам доброго утра и посмотреть, сопровождает ли их «Мерлин». Но он едва взобрался по трапу, едва заметил теплый день, ослепительный солнечный свет, ясное небо и груду ослепительно-белых парусов над головой, как крик всеобщего неодобрения смел улыбку с его лица.

— Сэр, сэр, сойдите с нее, сэр!

— Назад, доктор, Бога ради, назад!

— Он же сейчас в горшок свалится!

Новые матросы оказались столь же резкими, как и старые «сюрпризовцы», да еще и более грубыми — один из них обозвал Стивена «волом неуклюжим». Они быстро поняли, что намечается, и ничто не могло превзойти их решимости вступить в бой со «Спартаном» и их стремления подготовиться к бою, каким бы гипотетическим он ни оставался.

— Одерживай! — скомандовал Джек, схватив доктора за локти. — Не шевелись. Падин, Падин, сюда. Неси новые ботинки доктору, ты меня слышишь?

Прибыли новые ботинки. Стивен переобулся, уставился на выкрашенные в синий полосы ткани, растянутые до кормовых поручней, на суровые, но постепенно смягчающиеся лица, обращенные к нему и извинился перед Джеком: «Ох, как мне жаль. Не надо было смотреть на небо». А через секунду: «Падин, кажется, опять лицо?»

Оно самое. Щека у бедняги так распухла, что кожа лоснилась, а отвечал Падин лишь тяжкими вздохами.

Пробило пять склянок. Падин постучал в таз и задушенным голосом пробормотал привычные слова. Но хотя на «Сюрпризе» и имелся обычный набор ипохондриков, происходившее на палубе оказалось столь интенсивным, искренним и целеустремленным, что в лазарет не явился никто кроме самого Падина. Стивен и Мартин печально посмотрели на него. Они подозревали ретенированный зуб мудрости, но поделать ничего не могли. Так что доктор Мэтьюрин, замерив пульс Падина и снова заглянув ему в рот и в горло, отмерил щедрую дозу привычного лекарства, наложил на лицо повязку, похожую на кроличьи уши, и освободил пациента от несения службы.

— Для вас это практически панацея, — заметил Мартин, имея в виду лауданум.

— По крайней мере, он хоть что-то делает, — ответил Стивен, пожимая плечами и разводя руки. — Мы практически беспомощны... Я набрел на отличное слово на днях, до того мне неизвестное — психопаннихия, всеночный сон души. Рискну предположить, что оно вам давно знакомо по занятиям теологией.

— Для меня оно ассоциируется с Гауденом . По-моему, он считал термин ошибочным.

— У меня оно ассоциируется с мыслями о комфорте, — поведал Стивен, поглаживая бутылку. — Глубоком, продолжительном комфорте. Хотя признаю, что не знаю, является ли подобное состояние здравым учением или нет. Может быть, расположимся на полубаке? Не думаю, что они начнут докучать нам там.

Не докучали. Все оказались слишком заняты с парусиной и с тем, чтобы покрасить белую полосу с наветренного борта, по крайней мере к корме от фок-русленей, рискованно свешиваясь из орудийных портов. Солнце освещало полубак под углом одиннадцать-двенадцать градусов, приятно согревая после долгой и безотрадной английской зимы.

— Синее море, синее небо, белые облака, белые паруса, все сверкает — что может быть приятнее? — поинтересовался Стивен. — Немного пены от буруна не играет роли. Наоборот, даже освежает. А солнце прогревает прямо до костей.

После обеда — спешно сготовленного и спешно съеденного без особого аппетита — матросы вернулись к работе, а хирурги — к созерцанию, на этот раз с комфортом устроившись на запасных матах. «Мерлин», с рассвета почтительно идущий в кабельтове позади фрегата, теперь его обогнал, делая восемь узлов против шести «Сюрприза» — он мог идти гораздо круче к ветру. Когда они поравнялись бортами, призовой экипаж прокричал, что макрель ловится, только успевай затаскивать на борт.

Но даже возможность порыбачить — любимое матросское развлечение, особенно при сокращенных рационах — не отвлекла от работы. Несколько новичков разбирались в навигации, большинство старых «сюрпризовцев» неплохо представляли, где должен оказаться фрегат, чтобы перехватить «Спартан» вовремя. Все они видели, как офицеры замеряют высоту солнца в полдень. И все с огромным удовольствием услышали, как Дэвидж сообщил: «Двенадцать часов, сэр, если позволите, и сорок три градуса пятьдесят пять минут северной широты», на что капитан ответил: «Спасибо, мистер Дэвидж, отмечайте полдень».

Это означало, что если учитывать только широту, то им нужно пройти где-то шесть градусов за три дня. И хотя придется еще немного уйти на вест, но даже так со средней скоростью в пять узлов все должно получиться великолепно. А пока что лаг еще ни разу не показал меньше шести узлов. Уже в четверг они могут вступить в бой, прибыльный бой. Только глупец будет уменьшать шансы сблизиться со «Спартаном» ради какой-то макрели, да еще и испанской.

Но даже так между двумя мазками кисти Бонден сбегал на нос с корзиной ручных крючковых снастей. Стивен и Мартин, поделив между собой клочки красного носового платка в качестве приманки, начали выдергивать рыб из воды. Они уже наполовину наполнили корзину, когда заметили преследующих макрель бонито, и предвкушали крупную рыбу, но тут раздался зловещий возглас «Человек за бортом!»

— Травить шкоты! — скомандовал Джек, перепрыгнув через окрашенную ткань к коечным сеткам.

Матросы с огромной скоростью, но все же крайне аккуратно бросились по местам, и в течении минуты всех оглушал грохот обвисающих и хлопающих парусов, выпускающих ветер — жуткий звук.

Джек поймал взглядом потерпевшего — одного из маляров, слишком сильно высунувшегося, и увидел, что он плывет. Также он заметил, что «Мерлин» круто заложил руль и спустил шлюпку с кормовых шлюп-балок. Он снова застегнул пуговицы (до того собирался сбросить одежду). «Обстенить фор-марсель» — приказал он, и «Сюрприз» сбавил ход — странное мертвенное ощущение после такой спешной ритмичной жизни.

Шлюпка с «Мерлина» со спасенным на борту догнала корабль и под яростные крики не касаться бортов зацепилась за корму. Пуллингс поднялся по трапу, потом за ним последовало несколько мешков, а затем — насквозь мокрый объект их хлопот — пожилой «сюрпризовец» Плейс, Джо Плейс. На борту ему оказались не рады, хотя со многими матросами на фрегате он дружил, а кое-кто приходился ему родней. Никто его и не поздравил со спасением.

— Рискну сказать, что увалень выронил заодно и свою кисть, — заявил один из сослуживцев, когда Плейс проходил мимо, встречаемый неодобрительными покачиваниями голов.

— Иди-ка лучше переоденься, Плейс, — холодно посоветовал Джек, — если твоя расточительность оставила тебе хотя бы смену сухой одежды.

Повысив голос, он отдал серию приказов, плавно вернувших кораблю ход — резкими движениями можно повредить брамсели. Хотя ветер уже отчетливо и неприятно слабел.

— Как он управляется, Том? — спросил Джек, кивнув в сторону «Мерлина».

— Так легко, как только можно пожелать. Сухой, идет круто к ветру и рулит сам по себе. Но, сэр, дамы свирепствуют. Требуют, чтобы их немедленно доставили в Англию, заявляют, что доложат о нас, натравят на нас суд, что нас вышлют в Ботани-Бей.

— По-моему, я слышал их вопли, когда вы нас окликали насчет макрели. Можешь им сказать, что все скоро закончится. Дольше четверга мы не можем оставаться в открытом море, если не начнем есть ремни и подошвы. Завтра в любом случае сокращаю рационы в два раза. А даже если и останемся дольше, то вряд ли есть шанс найти нашу цель после четверга. Так что именно четверг — крайний срок, а может даже и слишком поздний.

— Что до ремней и подошв, сэр, я позволил себе доставить немного благ жизни в тех мешках. Это все добровольные пожертвования, — заверил Пуллингс, чувствуя на себе осторожный взгляд Джека и понимая, что в голову капитана вполне может прийти слово «разграбление».

— Спасибо, Том, — рассеянно поблагодарил Джек. Он прошел к носу, посвистел и поскреб бакштаг. — Если ветер снова задует с норда и усилится, как я надеюсь и о чем молюсь...

— Аминь, сэр, — поддержал Пуллингс, также скребя бакштаг.

— То мы можем оставить вас позади. Не ломись бездумно вперед, лишь бы не потерять нас из виду — не ставь ничего выше марселей. Координаты встречи — 37° 30' северной широты, 25° 30' западной долготы. И спасибо за всяческие блага.

— Так точно. сэр. 37° 30' северной широты, 25° 30' западной долготы, — подтвердил Пуллингс, перешагивая через кормовые поручни.

Но невзирая на свист и царапание бакштагов — а каждый моряк на борту счел необходимым последовать примеру капитана — ветер болезненно слабел весь день и всю ночь. «Мерлин», вместо того чтобы остаться далеко позади, с трудом не обгонял «Сюрприз» под единственным фоком с двумя рифами.

— Странное дело, — поделился мыслями Дэвидж в кают-компании, — но я готов был поклясться, что ветер по всем приметам сместится на север. Как и капитан, хотя барометр вел себя странно. Но, может быть, стоит выпить за Борея. — Он разлил по бокалам пунш — подарки Пуллингса включали по бутылке бренди на каждого офицера — и произнес: — Джентльмены, за Борея.

— За Борея, — отозвался Вест. — Но умеренно. Никаких зарифленных марселей в ночную вахту.

— За Борея, всенепременно, — поддержал Стивен. — Но если он отлучится на час или около того поутру, то мистер Обри сможет насладиться плаванием, а мистер Мартин и я — сбором образцов с лодки. Мы сегодня днем прошли через флотилию неизвестных науке медуз, и ни одну не удалось поймать сачком.

— Мы вам очень благодарны за макрель и бонито, — ответил Вест, — но я не думаю, что хоть один человек на корабле променяет милю движения на юг на всех медуз в мире. Нет, даже и на сотню ярдов, хоть вы бы на каждый обед выставляли бочонок устриц.

И все же во вторник восходящее солнце озаряло практически гладкое перламутровое море, единственную рябь на котором создавал пустяковый кильватерный след лодки. Оно освещало и хирургов, которые вглядывались в полупрозрачные глубины или собирали маленьких существ и дрейфующие водоросли. Джек Обри, правда, не стал тешить себя купанием, хотя и имел такое намерение после бессонной ночи. Он пытался силой воли заставить корабль двигаться быстрее под стихающим ветром — каждую склянку лаг разматывался все меньше и меньше, пока с катушки не сошло ни одного узла, несмотря на все усилия старшины-рулевого.

Никакого купания. Как только достаточно рассвело, Джек начал организовывать люльки по бортам, и вскоре после завтра корабль, пусть и с обвисшими парусами, гудел как улей.

— Превосходно. — заверил он Пуллингса через четверть мили неподвижной воды, «Мерлин» очень медленно дрейфовал, поворачиваясь, на траверзе «Сюрприза». — Именно этого я и хотел.

— Прости его Господь, — проворчал Киллик футом ниже, в заново собранной каюте.

— Теперь мы покончим с верхней черной полосой и сможем заняться нижней — дотянемся прямо до медной обшивки.

Нескольких шелмерстонцев попроще так можно было задурить, но старые соплаватели капитана Обри только кивали друг другу или улыбались втихомолку. Они прекрасно знали, что иногда командир обязан так говорить, так же как священник — молиться по воскресеньям.

Они не поверили ни на миг, но целеустремленности не убавилось. Хотя вахта за вахтой штиль понижал первоначальный градус энтузиазма, но работали они упорно. Если имелся хоть какой-то шанс, что посудина может к четвергу добраться до азорских скал, они не окажутся виноватыми в том, что фрегат не готов. И вправду, к полудню обе нижних черных полосы закрыли парусиной, прочно прибитой медными гвоздями выше и ниже ватерлинии — чтобы накренить корабль, орудия каждый раз перетаскивали на другой борт.

Наложили последние остатки голубой краски, экономно размазанные так, чтобы закрыть как можно больше ткани. Синий лег не слишком хорошо, но это не сильно повлияло — по краям его оттенили на обычный морской манер смесью грязи и жира с камбуза.

В любом случае, Гусман доложил с ялика Стивена, что «Сюрприз» и «Азул» теперь похожи, как две горошины из одного стручка.

Оставалось только переделать парусное оснащение под барк и снять высокую и слишком легко узнаваемую грот-брам-стеньгу. Но это Джек планировал оставить напоследок — подобные изменения в оснастке снижали скорость, а скорость сейчас решала все.

В том, что скорость решит все, никто не сомневался. Но к полудню корабль лежал в дрейфе неподвижно, не пройдя даже и восьмидесяти миль с момента последнего наблюдения. А ветер, когда он все же поднялся, оказался еще более жестоким, куда как более жестоким — он задул с юга прямо в лицо, усиливаясь с каждым часом.

«Сюрприз» покорно лавировал галс за галсом, но матросы перебрасопивали тяжелые реи и поправляли паруса до предела совершенства со смертельным разочарованием в сердцах.

Стивен и Мартин поднялись на палубу во время второй команды «Всем к повороту на другой галс» после затянувшегося сеанса работы с пелагическими ракообразными. Некоторые из них оказались никем не описанными и практически неизвестными науке.

— Какое счастье снова двигаться! — воскликнул Стивен. — Как же корабль несется!

Он поймал мрачный взгляд Джека Обри, полный сдерживаемого гнева, обратил внимание на его плотно сжатые губы, заметил мрачные лица шкафутных и ютовой команды, всеобщую тишину и под громогласное «Руль под ветер» пробормотал:

— Спустимся-ка мы снова вниз.

Они зарисовывали свои образцы при свете из огромного кормового иллюминатора, и когда вошел Киллик, Стивен поинтересовался у него:

— Киллик, расскажи, пожалуйста, какова ситуация в целом?

— Что ж, сэр. Насколько я вижу, мы можем спокойно собираться и возвращаться домой. Мы лавируем против ветра так тяжко, как можем, горбатимся, «все к повороту» каждую склянку, а что в итоге? Не больше мили к югу в час. А если ветер усилится, если придется убавлять брамсели, то вообще станем дрейфовать. Посудина может идти очень круто к ветру, но и ее сносит немного. А если задует надолго, то нас точно отнесет на север.

— Но естественно, — встрял Мартин, — если ветер нас удерживает, он должен делать то же с «Азулом».

— Ох, — воскликнул Киллик, чуть ли не воя — разве вы не видите, что этот так называемый «Азул» идет на запад? Не на юг, как мы, а на запад? Из Кадиcа на Сан-Мигел? Ветер у него с траверза, с траверза, — при этих словах он показал на борт, чтобы стало понятнее, — так что эти пидоры, у которых ветер отходит из парусов, стоят себе со сложенными руками, поплевывая с подветренного борта, как венец творения, и делают себе без труда шесть или семь узлов, унося наш законный приз...

На этих словах Киллик начал задыхаться от возмущения.

Но тот же самый Киллик на следующее утро, в среду, стоял у постели доктора с сияющим лицом, тряся подвесную койку за веревки и повторяя: «Наилучшие пожелания от капитана, и хочет ли доктор увидеть прекрасное зрелище? Наилучшие пожелания от капитана, и хочет ли доктор увидеть...»

Когда Стивен выскользнул из койки, то заметил, что палуба наклонена как минимум на двадцать пять градусов. С осторожностью держась за переборку, он влез в бриджи, напялил на себя позорное старое пальто и, моргая, выбрался навстречу сияющему дню.

«Сюрприз» шел прямым курсом, вода пенилась под подветренными поручнями и высоко взлетала брызгами из-под кат-балки. Сильный ветер уже немного не подходил для лиселей, но со старой привычкой Джека натягивать в качестве дополнительных лось-штагов перлини и легкие тросы, фрегат все же поднял брамсели и несся вперед прекрасным ходом — счастливые моряки столпились на наветренном шкафуте, а с полубака слышался смех.

— Вот вы где, доктор. — воскликнул Джек. — Доброе утро. Разве не прекрасно? Ветер обернулся черным шквалом вскоре после того, как вы уснули, и начал задувать с вест-тень-зюйда во время утренней вахты. Думаю, сменится на норд-вест. Но пойдем со мной — осторожно!

Он привел его, все еще моргающего и не проснувшегося, к кормовым поручням.

— Вон они. Вот для чего я тебя разбудил.

Вначале Стивен не понял, в чем дело, а потом разглядел — море с подветренной стороны заполнили киты. Огромное стадо кашалотов шло в одном направлении, проходя впереди, позади, кругом и сквозь стадо гренландских китов, двигавшихся им навстречу. Куда ни глянь, всюду огромные темные тела всплывали, фонтанировали, иногда лежали на поверхности воды, но чаще дружно ныряли почти одновременно, поднимая над водой огромные хвостовые плавники. Некоторые подходили так близко, что доктор слышал их дыхание — сильный, практически взрывной выдох и тяжелый вдох.

— Господи, Господи, — наконец-то произнес он. — Какое величие творения.

— Как же я рад, что ты их увидел, — ответил Джек. — Через пять минут было бы поздно.

— Жалко, что я не сказал Мартину.

— А он уже к этому времени поднялся. Посмотри, он на крюйс-марсе.

Там он и оказался, бесстрашная душа, и они помахали друг другу носовыми платками. Когда Стивен убирал свой, то посмотрел тайком на солнце. Оно висело с левой руки, невысоко над горизонтом. Так что корабль мчался к желанному югу, и наконец-то можно безопасно сказать:

— Поздравляю с благоприятным ветром.

— Большое спасибо, — улыбнулся Джек, но все же потряс головой. — Лучше поздно, чем никогда. Давай выпьем кофе.

— У тебя мало надежды, боюсь, — сказал Стивен в каюте, удерживая кофейную чашку, как только мог.

— Признаюсь, немного. Но если ветер сместится к норду и удержится, то есть шанс, что мы успеем пройти дистанцию, если ничего не сорвет, — добавил он, дотронувшись до столешницы.

К полуденному наблюдению ничего не сорвало. Выяснилось, что «Сюрприз» прошел восемьдесят семь миль к югу, почти все — начиная с утренней вахты.

Ветер, хотя и не такой сильный, все еще поворачивал в нужную сторону. Вскоре после обеда установили первые лисели. Все матросы с пристальным вниманием следили за операцией. Некоторое время спустя показания лага «Десять узлов и три сажени, сэр, с вашего позволения» встретили радостным смехом от шкафута до полубака.

Корабль наполнился воскресшей, бьющей ключом надеждой. Не разделял ее только Падин. Утром Стивен ограничился припарками, надеясь так справиться с возможным нарывом. В полдень он накормил Падина супом с ложки и обновил припарки. Но в послеполуденную вахту боль усилился. Падин выбрался из подвесной койки, открыл шкафчик с лекарствами и принял дозу лауданума. Он постоял, оценивая бутылку — длинную, тонкую капельную колбу с отметками на боках.

Поразмыслив между спазмами боли, он спрятал бутыль под куртку и зашел в каюту мистера Мартина. В этой части корабля он никого не встретил, да никто бы и не обратил внимания — он присматривал за мистером Мартином так же, как и за доктором.

Здесь он нашел бутылку бренди, долил его в лауданум до прежней отметки, потом долил в бренди воды, после чего бутылки поместил по рундукам, а себя — в койку. Он пребывал в одиночестве, не только потому что большинство матросов активно радовались скорости фрегата, но и потому что крик «Парус!» с марсовой площадки собрал всех — и из кладовых, и от стеллажей для тросов, и с настила цепного ящика.

Парус уже видно было с палубы, милях в пяти с подветренной стороны. Но «Сюрприз» поднял столько парусов, а полубак так часто заливало водой, что отчетливо рассмотреть встречное судно не получалось даже с марса. Но Джек, взгромоздившись на грот-брам-салинг, над брамселем (место, знакомое с юности, когда он служил на этом же кораблем мичманом), обозревал весь горизонт. Незнакомец, хотя и с прямым парусным оснащением, вряд ли мог быть «Спартаном» — помимо всего прочего, слишком к северу для него. Несмотря на испанский флаг, скорее всего это британец — с квадратной кормой, английской постройки. Наверняка вест-индиец.

Он ставил паруса с того момента, как заметил «Сюрприз», и теперь, на глазах Джека, ему снесло крюйс-стеньгу, и бешеным трепетанием парусов привело под ветер.

«Сюрприз» мог бы спуститься под ветер и встать борт-о-борт за полчаса. Но даже если бы судно оказалось законным призом, эти полчаса слишком ценны, чтобы их потерять. Джек покачал головой, крутанулся на брам-салингах и направил подзорную трубу на север. Во время утренней вахты «Мерлин» еще было видно, сейчас же он стал всего лишь отметиной на горизонте.

Обри вернулся на палубу. Тонкие брам-ванты прогнулись под его весом. Пока он спускался с коечной сетки на карронаду, а с нее — на квартердек, вся команда молчаливо смотрела ему в лицо. Джек подошел к нактоузу, бросил взгляд на компас и произнес:

— Так держать. Самую малость, не больше.

Курс останется тем же. Раздался вздох — знак удрученного согласия, похожий на выдох двух-трех китов, но ничего похожего на несогласие или возражения.

В ходе дня ветер ослабел еще сильнее, но и задувал с более выгодного румба, закрепившись на норд-вест-тень-весте, практически с раковины. «Сюрприз» поднял еще больше парусов — лисели там и тут, бом-брамсели, редкий, но полезный бовен-блинд, все возможные кливеры и целое облако стакселей.

Благородное зрелище наполнило всех матросов радостью и само по себе, не только как средство достижения цели. Джек подумывал насчет трюмселей, но солнце, склоняясь на западе в глубокую облачную гряду по правому борту, дало понять — так не пойдет. Вовсе не пойдет. Нужно многое сделать до смены вахты, чтобы внезапный порыв ветра не заставил поднять всех матросов посредине ночи. Хотя направление ветра установилось, но сила могла измениться.

Спокойная ночь — дело первостепенной важности. Все матросы тяжко трудились еще с бури на прошлой неделе. И хотя держались они бодро, это совсем не то же самое, что при трехдневной погоне с противником в поле зрения. В таком случае люди обходятся без сна и отдыха, а сейчас уже стали заметны очевидные признаки изнеможения.

Его собственный старшина шлюпки, например, выглядел усталым и постаревшим. У рядовых матросов и так сна мало, даже и без подъема посреди чужой вахты, а перед боем крепкий сон еще нужнее.

Вероятность боя в четверг с самого начала была невысокой, а сейчас уменьшилась еще сильнее. Но только дурак будет сводить ее на нет после таких усилий и такого грандиозного плавания. С другой стороны, можно и перебдеть — чтобы получить хоть какой-то шанс «Сюрприз» должен оказаться к наветру между Сан-Мигелом и Санта-Марией.

«Все это нужно сопоставить», — подвел Джек итог для себя во время хождения по квартердеку. В результате сопоставления «Сюрприз» встретил ночь с поднятыми брамселями (обычно их сворачивали и брали риф на марселях). Сегодня корабль шел хорошо, и при уверенных пяти узлах ночью за сутки все равно наберется двести миль. Утром земля должна показаться на правом крамболе — высокая каменистая восточная оконечность Сан-Мигела.

— Джек, — поднял глаза от разлинованной бумаги Стивен, когда открылась дверь каюты. — Я только что переложил дуэт Саммартини для виолончели и скрипки. Не хочешь ли попробовать его сыграть после ужина? Киллик обещает гороховый пудинг с камбуза и собственноручно пожаренный сыр.

— Он длинный?

— Нет.

— Тогда с удовольствием. Но я планирую лечь рано. Поскольку Том на шхуне, то возьму на себя ночную вахту.

Как и многие другие моряки, Джек Обри быстро обзавелся привычкой засыпать сразу, как только голова касалась подушки. Но этой ночью он хотя бы частично, но бодрствовал.

Не то чтобы его разум снова пытал сам себя подробными воспоминаниями его позора или затяжными и потенциально разрушительными тяжбами, которые ждали его на берегу. Скорее он, и правда очень уставший физически и морально, скользил по поверхности реальности, слушая плеск воды о борта, сложный, вечно присутствующий голос ветра в натянутом такелаже и мелодию корпуса корабля. В то же время, более осознанно, он следовал мелодии, которую они играли, иногда отключаясь, но все же слыша склянки в должной последовательности и будучи в курсе ветра.

Странное состояние, очень редкое для Джека. Оно принесло почти столько же отдыха, как сон, и гораздо больше счастья, чем что-либо с начала судебного процесса.

Когда Бонден пришел разбудить капитана, то застал его на ногах и одетым. Обри отправился прямо на палубу.

— Доброе утро, мистер Вест, — поприветствовал он, глядя на серп луны, ясно видимый среди мелких облаков.

— Доброе утро, сэр, — ответил Вест. — Все в порядке, хотя ветер ослабел немного. Очень хорошо, что вы пришли на смену, сэр.

— Переворачивай, — скомандовал рулевой старшина, и Плейс, легко узнаваемый по одышке, потянулся вперед и отбил восемь склянок.

Пока вахты сменялись, Джек изучал доску, на которой записывались показания лага. Ветер не поменял направления ни на румб, но (как он прекрасно знал) ослабел, и корабль чаще не развивал шесть узлов, чем превышал их.

Несмотря на ветер с вест-тень-норда, ночь выдалась теплой. Подойдя к кормовым поручням, Обри с удовольствием увидел светящийся кильватерный след — длинный фосфоресцирующий хвост за кормой, первый в этом году.

Последовали обычные донесения — шесть дюймов воды в трюме, очень скромно после такой бури, но «Сюрприз» — сухой корабль. Последние показания лага — почти семь узлов. Похоже, ветер усиливался.

Вахта редко оказывалась такой спокойной. Матросам не командовали спускать или поднимать паруса или брасопить реи. Никакого движения — лишь рулевой старшина, его команда и впередсмотрящие окликают друг друга, бросают лаг, бьют склянки. Время от времени кто-нибудь бегает на нос, но большая часть вахтенных собралась на шкафуте. Иные тихо общаются, но большинство нашло доску помягче и дремлет.

Джек провел большую часть вахты, глядя на гипнотизирующий след за кормой, который корабль прял из воды милю за милей, или же наблюдая за хорошо знакомыми звездами. Ветер периодически усиливался, и один раз он углем записал на доске семь узлов и две сажени, но для перемены в парусах этого недостаточно. Не менялся и ход плавания — похожего на сон под светом луны и звезд скольжения по темному морю.

Он сдал вахту Дэвиджу и правобортным вахтенным в четыре утра, распорядился, чтобы его разбудили с «бездельниками», спустился вниз и погрузился в свой обычный бездонный сон.

С первыми лучами рассвета он снова поднялся на палубу. Ветер в основном не изменился, лишь слегка сместился к весту. Небо — чистое, за исключением облака и легкой дымки по правому борту. «Бездельники» уже собрались вокруг помп — заскорузлая, неопрятная кучка людей, неумытая и непричесанная. А достаточно высоко над горизонтом только что взошедшая Венера сияла еще чище в бледно-голубых небесах. Пожелав квартердеку доброго дня, Джек распорядился:

— Мистер Дэвидж, давайте сегодня утром лишь вымоем палубы швабрами и протрем их насухо. Потом, с «бездельниками» под рукой, потому что откачка воды и десяти минут не займет, думаю, можно прибавить паруса.

Одно из преимуществ подобного экипажа — за бросающимся в глаза исключением хирурга и его помощника все «бездельники» (то есть те, кто не стоит вахты) оказались очень способными моряками, одновременно будучи профессионалами в своей области — парусный мастер и его помощники, оружейник, помощники канонира, команда плотника, бондарь и прочие специалисты.

Еще одно преимущество, размышлял Джек Обри, взбираясь по такелажу на грот-марс и выше — с легкостью, не спеша, задумываясь о своем пути в высоте не больше чем поднимающийся на чердак своего дома человек, еще одно преимущество в том, что матросы единодушно стремятся порадовать капитана. Не из-за продиктованной им дисциплины, но из опасения быть списанными на берег — такого за время своей морской жизни он еще не встречал. Где-то через час поднимут наверх койки, минут за пять-шесть их свернут как положено и разместят в коечных сетях — без понуждения, ругани или линька. Немногие корабли его величества могли таким похвастаться.

— Доброе утро, Вебстер, — поприветствовал он впередсмотрящего на грота-салинге.

— Доброе утро, сэр — отозвался Вебстер, спускаясь на несколько шагов по подветренным вантам. — К весту ничего не видно, но, может, с вашей подзорной трубой...

Подзорная труба была очень хорошей — доллондовская ахроматическая. Сидя на грота-салинге, Джек тщательно сфокусировал ее на западной части горизонта, описывая полукруги. Но на том месте, где он ожидал увидеть Сан-Мигел, висела облачная гряда — темная, угрюмая, пурпурно-серая и непроницаемая для взгляда. Немного погодя он сложил подзорную трубу, повесил ее через плечо, кивнул впередсмотрящему и вернулся на палубу.

Там, проверяя и перепроверяя в уме расчеты ночного плавания, он начал поднимать паруса. Задолго до того, как койки подняли на палубу, «Сюрприз» развил чуть больше восьми узлов. Когда Джек спустился в каюту, чтобы проверить вычисления еще раз на бумаге и перенести их на карту, внеся различные допущения на снос и ошибки, то проворчал: «Полный абсурд так беспокоиться. Я становлюсь настоящей старухой».

— Эй, на палубе! — воскликнул Вебстер с грот-салинга. — Земля на три румба по правому крамболу.

Его пронзительный голос перекрыл общий шум, создаваемый движущимися туда-сюда и болтающими гораздо больше, чем на флоте, обеими вахтами. Он отчетливо раздался в каюте, и Джек с картой перед глазами и потолочным каютным компасом на бимсе над головой, убедился, что мыс Рибейра на острове Сан-Мигел должен показаться на зюйд-вест-тень-зюйде, как раз на три румба по правому крамболу.

Постучав по дверному косяку, зашел Вест.

— Земля, сэр, — доложил он, — на три румба по правому крамболу. На мгновение разглядел ее с палубы — дымка рассеивается, мне кажется, до нее где-то десять лиг.

— Спасибо, мистер Вест. Поднимусь на палубу немедленно.

Через мгновение дудка боцмана позвала матросов завтракать, и словно по команде вбежал Стивен.

— Храни тебя Господь, Джек, — довольно громко поприветствовал он, дабы перекричать приглушенный топот ног. — Что это за земля? Надеюсь, не наш ли старый друг — мыс Мираж?

— Ну, если курс на мыс Мираж не строго зюйд-вест-тень-зюйд и до него не ровно десять лиг, то это должна быть северо-восточная оконечность Сан-Мигела, — ответил Джек, демонстрируя на карте параллельной линейкой пеленг на мыс.

— Ты не в восторге?

— Конечно, я доволен. Но нет, не то, что можно назвать восторгом. Чувства странные — приходят и уходят. В любом случае, это всего лишь маленький шаг. Еще многое нужно сделать.

— Если изволите, господа, — прервал его Киллик, — то вот пара свеженьких летучих рыб, только пойманных. Их нужно есть горячими.

— Есть что-то божественное в по-настоящему свежей летучей рыбе, — заявил Стивен, пристраиваясь к тарелке. — Передай мне, пожалуйста, хлебницу. Скажи, Джек, я правильно понял, что ты говоришь про северо-восточную оконечность острова?

— Да, она называется мыс Рибейра. Там на вершине установлен большой крест, мы его, надеюсь, через час или два увидим.

— Но я предполагал, что если нам вообще повезет найти Сан-Мигел — крохотную отметину в бескрайнем океане, то нужно идти вдоль его западного берега, чтобы достичь места посредине между Сан-Мигелом и Санта-Марией, и даже немного к наветренной стороне.

— В это место мы и в самом деле стремимся. Но подойти туда мы должны с оста, будто бы из Кадиса. Моя задумка — спуститься до 37 градусов 30 минут северной широты или чуть ниже, а потом, обойдя Формигаш, повернуть к весту, лавируя так, будто хотим зайти в Орту, в надежде, что «Спартан» там нас ждет. Ну, или, точнее, он ждет «Азул».

— Как ты сейчас оцениваешь наши шансы?

— Почти все зависит от ветра с зюйда, который так задержал нас во вторник. Если он дул здесь, и не так сильно, чтобы заставить «Азул» лечь в дрейф, то отнес его к весту, и мы опоздали. Если же он здесь не дул или задувал с веста, от архипелага, то мы все еще можем встретить ожидающий «Спартан».

Но в любом случае ты увидишь Сан-Мигел, и если мы пройдем вдоль островков и рифов архипелага Формигаш, то сможешь найти какие-нибудь непомерно удивительные водоросли или животных. Скажи-ка мне, Стивен, — начал он после заминки, — ты когда-нибудь чувствовал, будто все, что ты делаешь, не совсем реально? Что ты играешь роль в пьесе, а настоящее не имеет значения. Это вообще обычно? Или в этом есть что-то нездоровое и это начало сумасшествия? — Но ему показалось, что все это слишком похоже на жалобу, и он сменил тему: — Как там Падин?

— Лицо у него все еще распухло, но сила воли выручает.

— Хотите еще летучей рыбы, сэр? — спросил Киллик. — Они падают на палубу стаями.

Во время утренней вахты, когда не подправляли паруса или не занимались орудийными учениями без стрельбы, большая часть команды глазела на то, как Сан-Мигел уверенно приближается, становясь все отчетливее. К полудню прямо на траверзе показался высокий крест на мысе, резко выделяющийся на фоне неба.

Ветер сменился на вестовый, одновременно стихая, так что последний бросок лага показал всего лишь пять узлов. Упадка духа это не вызвало — полуденное наблюдение, к которому все не таясь прислушивались, показало, что за сутки прошли двести десять миль. Снова последовали всеобщие крики радости, и снова Падин их не услышал — глубоко внизу, в орлопе, он запирал лауданум, разведенный еще сильнее, чем раньше.

— После обеда нужно переделать бизань-мачту на манер барка, — распорядился Джек вахтенному офицеру. — Мистер Балкли все обдумал и отложил нужные снасти и блоки. Не думаю, что понадобится много времени.

Предстояла еще замена грот-брам-стеньги. Так что после обеда начали поднимать необходимый рангоут. Утомительное занятие — вначале нужно спустить с грота— и фока-рея на воду шлюпки, установленные поверх запасного рангоута. Стивен и Мартин, оба обладающие талантом путаться под ногами в такие моменты, но не пожелавшие спуститься вниз в столь прекрасный день, особенно при виде стольких гнездящихся на склонах острова птиц, забрали маты и рыболовные снасти на полубак.

— Как же сильно мы сбавили ход, — заметил Мартин.

— Ту же самую ремарку я произнес и при капитане, — ответил Стивен, — но он попросил меня не волноваться — мы всего лишь с подветренной стороны острова. Через час или около того снова понесемся вперед так же радостно, как и раньше.

К тому времени, когда гичка, баркас и четырехвесельный ял оказались на буксире за кормой, «Сюрприз» обогнул мыс Мадругада. Здесь им повстречался идущий курсом фордевинд ярко раскрашенный местный тунцелов.

— Обстенить фор-марсель, — скомандовал Джек, и «Сюрприз» заметно сбавил ход. Тунцелов сменил курс в ответ на столь очевидное приглашение. — Позовите доктора.

Когда он пришел, Джек спросил:

— Уверен, что ты можешь говорить по-португальски.

— Умеренно владею этим языком, — отозвался Стивен.

— Тогда пожалуйста купи у них рыбы, если есть, и потом узнай насчет того, какие ветры были на неделе. Если сочтешь нужным, поинтересуйся насчет «Спартана». Но по-настоящему важен ветер, особенно во вторник. Дул ли он с зюйда, и какой силы?

Лодка подошла к борту, подняли корзины с рыбой, серебристыми бонито фута в три длиной каждый, а вниз спустили монеты, пересчитанные громко и отчетливо, чтобы не ошибиться. Затем последовала бессвязная беседа Мэтьюрина с лодкой, во время которой Вест и Дэвидж спустили на воду шлюпку и оба катера.

Джек спустился в каюту, и там Стивен сообщил ему плохие новости: во вторник дул сильный ветер с зюйда, а дядя рыбака видел, как вчера на вест прошел барк, курсом будто бы из Кадиса к Фаялу. Правда, старый джентльмен не назвал и не описал судно — лишь сообщил, что оно шло под испанским флагом.

— Ну что ж, — ответил Джек, — попытка с самого начала почти безнадежная. Но все же давай-ка выпьем пива, дабы отпраздновать рыбу. Нет ничего лучше, чем жареный на огне кусок бонито. Киллик, Киллик, сюда! Дай нам две кружки пива и галет, чтобы легче шло.

В такое время дня прохладное пиво было весьма приятным. Когда они пили, Джек заметил:

— Будь я суеверным, я бы сказал, что сам навлек неудачу, так громко и от души ликуя по поводу вчерашнего плавания, о столь точном и быстром выходе к суше.

— Не слышал я, чтобы ты ликовал.

— Ты не слышал, а судьба услышала. Поверь, Стивен, здесь нечто большее, чем в старушечьих сказках или в примете не ходить под лестницей . Мне кажется, что судьбу, или Фортуну, или какое слово ты сочтешь подходящим, нужно уважать. Нельзя хвалиться и загадывать, но нельзя и отчаиваться. Это дурной тон. Можешь исподтишка смеяться, но я поменяю парусное оснащение и буду крейсировать между Сан-Мигелом и Санта-Марией до конца дня. Завтра, сделав все возможное, мы отправимся домой. Если хочешь, пройдем мимо островов Формигаш и высадим тебя там на полприлива.

«Сюрприз» — теперь барк с бледно-голубыми бортами — медленно лавировал против ветра между островами. Посредине первой полувахты он занял позицию, которую капитан счел идеальной, но «Спартана» не обнаружил.

Никто уже и не ждал его. Часть матросов хотя бы немного понимала португальский, совместно они пришли к верному выводу. Так что много можно сказать об их уважении к Джеку Обри, поскольку смену парусного оснащения фрегата провели аккуратно и быстро, без расхлябанности и ворчания обходились и сейчас, при постоянных маневрах то к берегу, то от него. Утомительная серия поворотов, более медленная и гораздо более длинная, все-таки очень сильно напоминала хождение капитана по квартердеку — как он вышагивал милю за милю от кормового поручня до одного из рым-болтов сразу за шкафутом. Этот рым-болт его пятка давно уже отполировала до серебряного блеска.

Вечером не били общий сбор, и в таких случаях всю вторую полувахту команда обычно посвящала музыке и пляскам на полубаке. Но сегодня, сидя под теплым вечерним небом, матросы вместо этого тихо переговаривались между собой.

Солнце село, оставив за собой розовый свет. Спустили койки, сменилась вахта, и корабль охватила рутина ночного плавания — медленного крейсирования то на норд, то на зюйд под зарифленными марселями и шлюпками на буксире. По своим неписанным правилам Джеку Обри следовало бы приказать поднять их на борт. Но весь сегодняшний труд по переделке фрегата завтра придется проделывать заново для плавания домой. Уставшим и павшим духом матросам придется дважды делать одну и ту же тяжелую бессмысленную работу, поэтому Джек оставил все как есть.

За столом в кормовой каюте он начал новый лист в своем серийном письме Софии — в некотором роде дневник, который она разделит с мужем.

«И вот мы, дражайшая Софи, к югу от Сан-Мигела в море, теплом как молоко. Как же я надеюсь, что погода у тебя хотя бы вполовину такая теплая. Если так, то желтые розы у южной стены должны славно цвести.

Надеюсь увидеть их цветение через неделю или около того, поскольку завтра мы поворачиваем назад. Плавание оказалось не столь удачным, как я надеялся, но, как я уже тебе рассказал, один довольно неплохой маленький приз — «Мерлин» — мы захватили, и новые матросы приспосабливаются замечательно хорошо.

Стивен утверждает, что никогда не встречал более здорового экипажа — в списке больных никого, кроме бедняги Падина с его распухшим лицом. Все это он приписывает тому, что есть им почти нечего, а из питья — только слабое пиво. Сейчас он с мистером Мартином в шлюпке за кормой, удит светящихся насекомых маленьким сачком и ситом, и должен признаться...»

На этом месте его письмо оборвалось — Джек услышал столь похожий на орудийную стрельбу звук, что отложил перо. Через мгновение звук повторился, и Обри выбежал на палубу. Дэвидж и Вест уже согнулись с подзорными трубами над поручнем левого борта.

— Прямо на траверзе, сэр, — доложил Вест. — Вот опять.

На темном фоне восточной стороны небосклона Джек отчетливо разглядел вспышки выстрелов, далеко друг от друга.

— Они в десяти милях, — сообщил Дэвидж, когда до них донесся звук.

— И между ними не меньше полумили, — дополнил Вест.

Последовала долгая пауза, пока они скрупулезно изучали восточный горизонт, пауза, во время которой пушки левого корабля выпалили дважды, а правого, того, что южнее, — три раза.

— Мистер Дэвидж, поверните корабль на фордевинд, — приказал Джек.

— Шлюпки поднять на борт, сэр? — поинтересовался Дэвидж.

— Пока не следует, но попросите доктора подняться на борт, — Джек бегом спускался в каюту за подзорной трубой.

Слабый ветер медленно развернул нос корабля на восток, и с фока-рея Обри видел всё далеко вокруг. И раньше было вполне ясно, а теперь не осталось никаких сомнений, что в ночную подзорную трубу он сейчас наблюдает сражение двух кораблей. Преследователь отстает на полмили и идет точно в кильватер добыче. Оба отчаянно палят из погонных и ретирадных пушек — по две с каждой стороны. Может, еще и третья — на квартердеке преследуемого.

Луна еще пару часов не взойдет, но отраженного света хватало, и уловив орудийную вспышку и сфокусировав трубу, Джек выяснил, что передний корабль — барк. Вспышка орудия на квартердеке, да, на квартердеке есть орудие, осветила контр-бизань и отсутствие крюйселя. Он проверил это еще раз.

— Эй, на палубе. Ахой. Всем ставить паруса.

Корабли вполне могли принадлежать к национальным флотам — французский и британский, американский и британский, французский и испанский. Внутреннее убеждение в том, что преследуемый — «Азул», а преследователь — «Спартан», возможно, основывалось только на упорном желании, чтобы вышло так. В то же время, в королевском флоте барки практически не встречались, да и в других флотах — большая редкость. В любом случае, если Джек ошибся, обойдется это не более чем в одну бессонную ночь.

Под ним раздавались свист боцманской дудки, крики и вопли, он слышал: «вставай, подъём, вываливайтесь из гамаков, сони».

Джек спустился с рея и принял на себя командование. Он точно знал, какие паруса нужны «Сюрпризу» с таким ветром — единственным, при котором отсутствие крюйселя не вызывает затруднений. Фрегат шел точно на фордевинд под бовен-блиндом, фоком и лиселями с обоих бортов, грот-марселем и брамселем, а венчал все грот-бом-брамсель.

— Шлюпки, сэр? — обеспокоенно спросил Дэвидж. — Прикажете поднять их?

— Нет. С ветром строго в корму потеряем больше времени, чем выиграем в скорости. Но доктор уже на борту, как я вижу. Доктор, не желаете ли подняться на фор-марс и посмотреть, что затевается? Бонден, помоги доктору и принеси мою сравнивающую подзорную трубу  в чехле.

При свернутом фор-марселе с фор-марса открывался отличный вид. Джек спросил у Стивена:

— Смотри! Видишь его? Нет крюйселя — значит, это барк. При ветре в корму или почти в корму крюйсель всегда поднимают, если он есть. В этом есть смысл. Рассказать тебе, что, по-моему, случилось, если предположить, что мои догадки верны?

— Будь так добр.

— Думаю, «Азул» во вторник лег в дрейф и «Спартан» отправился к осту искать его, отклонившись гораздо сильнее к норду, чем следовало бы. Заметили друг друга они сегодня к концу дня. «Азул» привелся к ветру и помчался курсом, который, думаю, для него самый выгодный. Но «Спартан» быстрее и совсем недавно вышел на дистанцию огня. С тех пор они довольно упорно стреляют из погонных орудий в надежде что-нибудь друг другу сбить.

— И что же, по-твоему, произойдет?

— Если «Азул» не повредит противнику снасти, то «Спартан» его догонит и в дело вступят бортовые залпы. Здесь все зависит от их огневой подготовки. Но если «Спартан» подойдет достаточно близко, не лишившись важной части такелажа, его сорокадвухфунтовые карронады всыплют барку по первое число. Даже и сомневаться нечего.

— Мы же не собираемся оставаться праздными зрителями?

— Надеюсь, что нет. Вряд ли мы их догоним прежде, чем «Спартан» (позволь называть его так) обгонит «Азул», потому что мы идем строго на фордевинд — невыгодный курс для любого корабля, даже для «Сюрприза». Но если повезет, то мы ввяжемся в дело чуть позже. Видишь ли, мы следуем за ними на зюйд, так что ветер все больше на раковине — значит, можно поднять больше парусов.

Можем ввязаться в дело и захватить его. — Последовала пауза. — Как я рад, что мы не сменили пушки на карронады, как я одно время планировал. Предпочту поливать его огнем с расстояния, нежели подходить близко к этим сорокадвухфунтовым «крушилкам». Если начнется погоня, то придется оставить шлюпки с Бонденом и несколькими надежными матросами в баркасе. Но, конечно же, ты понимаешь, что могут быть сотни вариантов. «Азул», например, может привестись к ветру, пройти у «Спартана» под клюзом, дать продольный залп и пойти в дыму на абордаж. Столько всего может случиться.

Они умолкли, как и все матросы, столпившиеся под ними на полубаке, наблюдая за отдаленной битвой. Сражение медленно перемещалось по морю, и ночь казалась еще чернее из-за вспышек орудий. Один раз преследователь рыскнул с курса, чтобы дать полный залп, и ослепительная вспышка высветила прямое парусное оснащение.

— Ставлю сотню фунтов, что это «Спартан», — пробормотал Джек.

— Что такое сравнивающая подзорная труба? — поинтересовался Стивен.

— А, — рассеянно объяснил Джек, — у нее посредине поделенная на две части линза, которая дает тебе два изображения. Когда они отделяются, значит, корабль отдаляется от тебя, а когда совмещаются — приближается.

Прошел час, полтора. Очень медленно преследователь отыграл дистанцию, потерянную после залпа, и начал сближаться. Он вел огонь из носовых орудий, и с «Сюрприза» казалось, что они на полпути к горизонту.

Грохот и раскатистое эхо стрельбы стали почти беспрерывными по мере того, как два корабля почти встали борт-о-борт. Дым дрейфовал плотным облаком прямо за кормой «Азула». Именно им и оказался барк — во вспышке одного из залпов «Спартана», затяжного и неровного, Джек отчетливо разглядел бледные борта в подзорную трубу.

«Спартан» шел в полумиле с наветренной стороны и сближался, когда «Азул» внезапно будто бы положил руль на борт, очень быстро повернувшись, словно чтобы идти в фордевинд и продолжить путь другим галсом. «Спартан» дал продольный залп по уязвимой корме, но Джеку показалось, что с такого расстояния карронады не нанесли много вреда. Да и управлялся «Спартан» не так хорошо, как он ожидал по опыту прошлой стычки. Он несся вперед непомерно долго, прежде чем перебрасопить паруса и последовать за «Азулом».

— Может быть, барк и уйдет, — произнес Джек вполголоса. — Может, «Спартан» какую-то снасть потерял.

Но что-то явно пошло не так. «Азул» как будто вообще не двигался. Обри сфокусировал на нем подзорную трубу: изображение замерло, барк лишился хода. По палубе двигались огни, и хотя «Спартан» наконец-то подходил с наветренной стороны, «Азул» спускал шлюпку. Две шлюпки.

— Господи, — воскликнул Джек, — они налетели на Формигаш!

Все это время погоня шла в южном направлении, и Джек соответственно добавлял паруса, теперь же убрал их, оставив только грот и фок — самые малозаметные паруса, что только нес фрегат — и на пол румба изменил курс.

Сжимая кромку марса так, что побелели пальцы, Джек наблюдал за сражением, которое все приближалось. Взошла луна, осветив огромные клубы белого дыма, и, к своему удивлению, Обри увидел, что «Спартан» повернул вправо, чтобы взять «Азул» на абордаж с правого борта, противоположного от «Сюрприза».

Джек поспешил на палубу, приказал поднять оружейные ящики, погасить оставшиеся огни и прошел на нос. Вдали орудийная пальба достигла крещендо: три громоподобных полных бортовых залпа с каждого корабля, два последних — фактически одновременно. Затем пара одиночных выстрелов, редкая ружейная и пистолетная пальба и тишина. Джек видел, как люди прыгают из залитых светом орудийных портов «Азула» в шлюпки, покачивающиеся у левого борта, а затем гребут прочь, полностью скрытые корпусом своего корабля от «Спартана».

— Всем собраться на корме, — крикнул Джек, вернувшись на квартердек, а когда матросы собрались, сообщил: — Парни, «Азул» налетел на Формигаш, и «Спартан» захватил его. Мы захватим их обоих на шлюпках. Мистер Вест, оружейник раздаст пистолеты, абордажные сабли или топоры, кому что нравится.

Я пойду первым на баркасе, за мной мистер Смит на синем катере и мистер Балкли на красном, и мы берем на абордаж «Азул», запомните, «Азул», с фока-русленей. Мистер Дэвидж возглавит пинассу, мистер Бентли — гичку, мистер Кейн — ялик, и они высадятся на «Азул» с бизань-русленей. Шлюпкам держаться вместе цепочкой. Высаживаемся на «Азул», перебегаем его палубу — как когда-то Нельсон — и атакуем «Спартан» с носа и с кормы.

Ни звука, ни звука, пока мы приближаемся, но вопите во всё горло, когда кинемся на абордаж. На борту пароль — «сюрприз». А теперь, — Джек чуть повысил голос, перекрывая поднявшийся шепот, — ни звука, ни шороха, пока мы там не окажемся. Мистер Вест, мне жаль сообщить вам, что вы останетесь на корабле с десятью матросами и подойдете, когда я просигналю тремя фонарями, но не ближе, чем на полмили. Мы отчаливаем через пять минут.

Джек спустился за саблей и пистолетами, написал приказы Весту на случай, если если он получит пулю в голову или абордаж окончится провалом, а потом сел в баркас. Темнота полнилась перешептываниями, в воздухе витала прямо-таки осязаемая готовность действовать. Джек принимал участие в куче шлюпочных операций, но ни разу не сталкивался с таким сильным нетерпением. Хотя сильный — это неверное слово.

— Готовы? — тихо спросил он каждую шлюпку.

— Готовы, так точно, сэр, — последовал ответ с каждой.

— Весла на воду!

С юга накатывала мягкая волна, ветер попутный, и шлюпки быстро неслись по воде. Ни слова, только скрип банок и уключин, плеск весел. Всё ближе и ближе, еще ближе. Шлюпки шли кучно — на последней сотне ярдов Джек был почти уверен, что с залитой светом орудийной палубы «Азула», на которой мелькали матросы, их угостят картечью. Он нагнулся вперед и тихо произнес:

— Давай, навалитесь. Навалитесь, как на гонках.

Бонден плавно подвел баркас под фока-руслени, Джек вытащил саблю и вспрыгнул на них, перевалился через борт, немедленно поднялся дикий крик на полубаке — пустом, если не считать трех тел. Тут же его отпихнула рвущаяся следом за ним толпа матросов, и одновременно он услышал вопли другого отряда, взбирающегося на «Азул», и крики «Сюрприз!», «Сюрприз!».

Из трех залитых светом люков выглянули испуганные лица и тут же пропали из виду.

— Давай, давай, сюда! — кричал Джек, мчась по проходу, и перепрыгнул на «Спартан». Атаку никак не ожидали, но двадцать пять — тридцать «спартановцев» ожидали их на квартердеке — сплоченный и решительный отряд с оружием, схваченным впопыхах.

Оружейная пуля выбила саблю из руки, удар пики вспорол кожу на шее, а коренастый крепыш врезал ему головой в подбородок, отчего Обри упал навзничь на чей-то труп. Джек перекатился, застрелил крепыша, схватил здоровенный двухметровый кусок поручня и врезался в ту группу, нанося удары с невероятной силой. Противники подались назад, налетая друг на друга, и Джек немедленно махнул как косой, сбив сразу троих и уже готов был ударить снова обратным ходом, когда Дэвидж поймал его за руку, крича:

— Сэр, сэр, они сдаются, сэр!

— В самом деле? — Джек тяжело дышал, яростное выражение постепенно сходило с его бледного лица, — тем лучше. Значит, всё. Быстрая схватка, однако, — он указал на драку на полубаке, бросил своё оружие (похожее на дверной косяк) и спросил: — Где их капитан?

— Погиб, сэр, убит выстрелом с «Азула», вот, у них выжил всего один офицер.

— Вы ручаетесь за своих людей, сэр? — обратился Джек к стоящему перед ним бледному юноше.

— Да, сэр.

— Тогда пусть спускаются в трюм. Все, кроме раненых. Где экипаж «Азула»?

— Они уплыли на шлюпках, сэр, прежде чем мы взяли его на абордаж. Мало кто остался.

— Мистер Дэвидж, прошу, возьмите три фонаря с орудийной палубы и подвесьте к вантам.

Фонари осветили картину жуткого разрушения. «Азул» стрелял невероятно точно, а тяжелые ядра «Спартана» с короткой дистанции смели все на своем пути.

Смерть явно собрала богатый урожай, особенно на орудийной палубе. Но перешагивая через тела, пока Джек видел, что никто из его команды не погиб, хотя Вебстер согнулся, зажав рану на животе, а его приятели перевязывали старшему канониру окровавленную руку.

— Сэр, — обратился юноша, прошу вас покинуть эту посудину — она не продержится на плаву и пяти минут. Мы уже перегружали с неё остатки ртути.

— Мне жаль, Том, что ты это упустил, — сказал Джек Обри, завтракая в кормовой каюте вместе с Пуллингсом, который прибыл в точку встречи сразу после восхода солнца. — Отличный сюрпризец вышел, как понимаешь, а по-другому было и нельзя — я никак не собирался пробираться на корабле ночью мимо всех этих мелей. Ужасные скалы: «Азул» затонул на десяти саженях глубины вскоре после того, как мы успели забрать с него раненых. Никогда не пойму, как тот юный дурак вообще умудрился встать с ним борт-о-борт и не разбиться.

— Мне очень жаль, что вас ранило, сэр, — произнес Пуллингс, — надеюсь только, что выглядит хуже, чем на самом деле.

— Нет-нет. Это всё пустяк: доктор сам так сказал. Я тогда вообще ничего не почувствовал — тычок пикой, скользящий. Мы практически не понесли потерь, но Матерь Божья, как же они друг друга измолотили, «Спартан» и «Азул», одна из самых кровавых стычек, что я когда-либо видел, на орудийных палубах кровь просто рекой. Просто рекой. «Азуловцев» в итоге наскреблось всего на две шлюпки, из тех, кто мог еще ходить. Думаю, что «спартановцев» мы захватили всего раза в два больше, не считая раненых. Да, они отправили немало в пяти призовых командах, но всё же бойня вышла та еще.

— Вот и боцман, сэр, — доложил Киллик.

— Присаживайтесь, мистер Балкли, — предложил Джек, — вот что я хочу узнать, у нас много французских флагов?

— Думаю, штуки три-четыре, не больше, сэр.

— Тогда обдумайте, как сделать еще парочку. Я не говорю, что вам нужно их смастерить, мистер Балкли, вся задумка может оказаться пустышкой, но просто держите это в голове.

— Так точно, сэр, буду держать в голове, — подтвердил боцман и вышел.

— А теперь, Том, вернемся к призам — нельзя терять ни минуты. Доктор нас проклянет, знаю, — Обри кивнул в сторону кормового окна, где на островке Стивен и Мартин ползали на четвереньках, предоставив раненых их хирургам, — но как только мы приведем «Спартан» в приличное состояние, чтобы он мог отплыть, а с запасами и снастями у него все хорошо, то мы должны незамедлительно проследовать в Фаял, спеша изо всех сил, чтобы еще раз посмеяться, потому что конец месяца близок, и «Конститьюшн» всё ближе с каждым днем.

Мы должны проследовать к Фаялу: пять призов «Спартана» отстаиваются там в бухте Орты. «Спартан» появится мористее в сопровождении чего-то очень похожего на «Азул».

Разумеется, «Спартан» не станет спускаться по этому длинному проливу и терять время, но «Мерлин», который они так хорошо знают, зайдет туда, пару раз пальнет из пушки и подаст сигнал к отплытию, те поднимут якорь и присоединятся к нам в открытом море, где мы заменим призовые команды и отведем призы домой, подняв на них французские флаги, чтобы обмануть «Конститьюшн», если тот окажется в поле зрения. Ты понял мою задумку, Том?