Хорошая погода вынесла «Сюрприз» из вод Пролива в пустынные морские просторы, которые, по мнению Джека, лучше всего подходили для того, чтобы отдраить палубы и привести всё в порядок на манер военного корабля до того, как он повернет на юг, в Португалию. И дело не в том, что он боялся, будто из-за каперского патента кто-то решит забрать у него часть команды, или какой-нибудь важный королевский корабль проявит грубость. Ведь он находился под защитой Адмиралтейства, да и те немногие старшие офицеры из флота Пролива или средиземноморского флота, что могли позволить себе обращаться с «Сюрпризом» как с обычным капером — заставить Обри лечь в дрейф, подойти с подветра, требовать принести на борт документы, удостоверяющие его личность, отвечать на вопросы и тому подобное — знали, что теперь он член парламента и, скорее всего, будет восстановлен в списках.

Но, с одной стороны, он предпочитал избегать приглашений, даже благосклонных (исключая приглашения от близких друзей), и легкой неловкости от отношения к нему, как к гражданскому, а с другой — старался не связываться с мелкими суденышками без ранга, плавающих под командованием лейтенантов или даже помощников штурманов. Конечно, разобраться с ними не составит большого труда, но это бессмысленная и тоскливая трата времени и нервов.

Так что фрегат шел в обширное, пустынное водное пространство, по которому путешествовали лишь киты, различные глубоководные создания и (в это время года) молодые олуши. Центр этого бассейна лежал далеко к югу от Клир-Айленда в Ирландии. Здесь, если день окажется тихим, как ожидалось, «Сюрприз» планировал продолжить прихорашиваться, и в первую очередь сделать что-то с рябой полосой на борту. Погода идеальная: слабеющий ветерок с зюйд-веста и остатки легкого волнения с зюйда, едва ли рябь на поверхности воды. В такое утро исчезает горизонт, небо и море неуловимо смешиваются в не имеющем названия оттенке, усиливающемся до светло-голубого в зените. Многие матросы рассчитывали до покрасочных работ порыбачить с борта — самое подходящее время для трески.

Но вначале нужно позавтракать. Восемь склянок, свист боцмана, общая суматоха и стук бачков сообщили об этом Стивену. Его собственный завтрак наступит чуть позже, когда Джек почует кофе, тосты и жареный бекон. Обри не заснул до ночной вахты, изучая результаты наблюдений Гумбольдта и разрабатывая лучшую форму для записи собственных. Так что он, как обычно, спал, невзирая на следующий за восемью склянками шум. Ничто, кроме смены ветра, крика «Парус!» или запаха завтрака его не разбудит.

Если бы он, как капитан «Сюрприза», вышел бы в море один, то наслаждался бы тремя собственными помещениями. Большой каютой на корме — прекрасной комнатой, наполненной светом из кормовых окон, растянувшихся почти на всю ее ширину. Чуть дальше к носу — почти столько же места, разделенного посредине на столовую по левому борту и спальню по правому. Но поскольку плавал он не в одиночку, то делил кормовую каюту со Стивеном, и последнему досталась столовая. Как хирург фрегата, Мэтьюрин также имел в своем распоряжении каюту внизу — душную крохотную каморку, как и у остальных офицеров, выходившую в кают-компанию. Иногда он ей пользовался, когда Джек совершенно невыносимо храпел по другую сторону тонкой переборки, но сейчас, несмотря на устойчивый храп, Стивен сидел здесь с бумагами и жевал листья коки.

Сам он не так давно проснулся от необычайно откровенного и яркого эротического сна. Поскольку последние остаточные эффекты лауданума уже исчезли, сны становились все чаще. Сила собственного вожделения всерьез беспокоила Стивена: «Я становлюсь настоящим сатиром. Куда бы я зашел без листьев коки? Действительно, куда?»

Он потянулся за привезенными лоцманом письмами и снова их перечитал. Банк выражал сожаление о том, что не обнаружено ни следа расписок, упомянутых в его высокочтимом письме от седьмого числа прошлого месяца. Они будут премного обязаны, если устные инструкции доктора Мэтьюрина мистеру Макбину получат письменное подтверждение — необходимая формальность, без которой невозможно совершить операцию. Они обеспокоены, что пока что нет возможности доставить истребованные гинеи миссис Мэтьюрин, поскольку комиссия за золото выросла с пяти до шести шиллингов с фунта. Требуется прямое письменное согласие мистера Мэтьюрина на уплату возросшей суммы для совершения этого перевода. В ожидании будущих поручений они остаются всепокорнейшими и всеповинующимися и так далее. «Пидоры», — выругался Стивен, используя часто слышимое им на борту слово, которое до того крайне редко приходило ему в голову как брань.

Слегка поразившись самому себе, он потянулся к маленькой тяжелой посылке, доставленной вместе с письмами. Он узнал почерк, как только разглядел адрес, да и в любом случае имя отправителя указано сзади — Эшли Пратт, хирург и товарищ по Королевскому обществу, с некоторых пор из кожи вон лезет, чтобы понравиться. Стивен не мог заставить себя хорошо к нему относиться. Даже пусть сэр Джозеф Бэнкс придерживался высокого мнения о Пратте и часто принимал его, но суждения сэра Джозефа о растениях или жуках более надежны, нежели чем о людях. Добродушие иногда приводило его к знакомствам, о которых его друзья сожалели, а строптивость только усиливала эти чувства. Стивен мог кое-что сказать о раболепном агрессивном типе по имени Блай (к сожалению — флотском офицере), чье губернаторство в Новом Южном Уэльсе закончилось великим позором для всех причастных. Но Бэнкс все равно превозносил этого человека.

Стивен восторгался сэром Джозефом и считал его превосходным президентом Общества, но не считал суждения о людях его выдающимся качеством. Более того, Мэтьюрину не нравилось практически всё, что он слышал об управлении колонией, считавшейся детищем Бэнкса. И пусть Пратт — модный и без сомнения способный хирург, Стивен в жизни бы ему не доверил пациента с аневризмой подколенной аорты, будучи свидетелем тому, что он однажды натворил в Бейтсе. Тем не менее, очень великодушно со стороны Пратта послать такой подарок — чрезвычайно сильный магнит (или комбинацию магнитов, Стивен не понял), предназначенный для извлечения осколков ядер из ран, особенно из глаз. При их последней встрече Пратт расхваливал это устройство.

«Может, и сработает, особенно если удастся правильно приложить его силу и вывести обломок по входному каналу. Если Джек не проснется в течении семи минут, — пробормотал Стивен, внимательно глядя на часы, — попрошу кофе и завтрак сам. Может быть, съем яйцо всмятку. А может, и два яйца. А тем временем надо положить приспособление Пратта в медицинский ящик».

Покинув свою пропахшую медикаментами часть орлопа, он заметил и витающий в воздухе запах кофе (который уже разбудил капитана), и приглушенный шум и восторг на палубе. У двери в кают-компанию он встретил Стэндиша, легко узнаваемого по перевязанной голове. С чашкой чая в руках тот воскликнул: 

— Доктор, они оказались правы. Капитан вышел в нужное место. Пойдемте посмотрим. Его видно даже с квартердека.

Они взобрались по двум трапам и поднялись на квартердек (Стэндиш даже не разлил чай). Этим золотистым утром все офицеры столпились у поручней подветренной стороны. Воздух был так тих, что термин «подветренный» казался условностью. Вест, как вахтенный офицер, оделся с некоторой степенью формальности, остальные — в штанах и рубашках. Они все, как и матросы на шкафуте и баке, неотрывно глядели в направлении норд-оста. С реев и снастей на них капала роса.

Мартин оторвал подзорную трубу от единственного глаза и предложил его Стивену с лучезарной улыбкой:

— Прямо там, где должен быть горизонт. Когда дымка смещается, его видно довольно отчетливо. Но я даже «доброе утро» не сказал. Какой я грубиян — боюсь, жадность доводит человека до животного состояния. Простите меня, Мэтьюрин.

— Думаете, законный приз?

— Представления не имею, — счастливо рассмеялся Мартин. — Но все остальные в этом, кажется, уверены, а они — бывалые моряки. Как и в том, что та малая часть его балласта, что не состоит из серебра — двойной очистки золото в слитках.

— Эй, марсовый, — проревел Джек, заглушая все разговоры вокруг. — Что думаешь о нем?

На марсе дежурил Оден, опытный шелмерстонец средних лет. Через мгновение он отозвался:

— Нет, не наш. Клянусь, сэр. Думается мне, что это француз. Очень уж необычно громоздкие у него реи. Собирает шлюпки так быстро, как они только могут грести. Боюсь, совесть у них нечиста. Угрызения совести всех делают трусами.

Стэндиш с некоторым удивлением посмотрел на марс, и Стивен объяснил: 

— Одена, как я думаю, можно назвать проповедником без сана среди сифианцев. 

После этого он вернулся к знакомству с далеким судном. В море столь спокойном, что огромные просторы казались стеклом, а малейший ветерок вызывал волнение, подзорную было несложно удерживать трубу неподвижно. По мере того, как солнце набирало силу — теплое, даже жгущее сквозь рубашки — воздух стал столь чистым, что можно было разглядеть взмахи весел на спешащих обратно шлюпках, и даже, как ему показалось, брошенную за борт сеть с серебристой рыбой.

— Доброе утро, джентльмены, — повернулся Джек. — Вы видели снег? .

Говорил он совершенно искренне, вовсе не намереваясь изумить несчастных сухопутных крыс. Но его так часто осаждали учеными ремарками, что теперь было весьма приятно видеть выражение абсолютной тупости на всех трех лицах.

Удовольствие испортил Стэндиш, который первым собрался с мыслями: 

— О да, сэр, я подумывал достать пальто.

Пуллингс замер, Вест и Дэвидж отвернулись. Свеженазначенный казначей не должен таким тоном отвечать капитану. То, что его выловили из воды, не дает права на такую фамильярность.

Джек объяснил:

— Шнявой мы называем суда такого типа, у которых за грот-мачтой установлена трисель-мачта. — Повернувшись к Стивену, он продолжил: — Оден, а он в таких вещах разбирается как никто другой, клянется, что это не контрабандист или приватир из юго-западных графств. Думаю, нам надо взглянуть поближе — ветер с подъемом солнца может усилиться. Бедняги, у них в полумиле за кормой славный косяк трески, они его загребали, когда нас заметили.

— Они же не окажутся невинными рыбаками?

— С такими-то реями и скоростным корпусом? И с портами для пяти орудий по борту, и с тьмой народа на палубе? Нет, это, по-моему, французский приватир, и похоже, только с верфи. Капитан Пуллингс, у нас на борту ведь есть весла?

— Да, сэр. Договорился насчет них в доке — их списали со старого «Диомеда», и они там как раз лежали без дела.

— Очень хорошо, отлично. Вряд ли стоит сейчас грести, пока они сами не начнут. Я вполне уверен, — на этих словах Джек дотронулся до деревянного кофель-нагеля, — что вскоре задует ветер с зюйд-веста. Но все же их нужно достать и приготовить порты. Тем временем, мистер Вест, давайте воспользуемся преимуществом того слабого ветра, который может нас двигать. Доктор, что скажете о завтраке?

Крайне необычно для такого большого и тяжелого корабля как «Сюрприз» использовать весла, так что весельные порты покрылись коркой из множества слоев краски. Плотнику пришлось открывать их ломом-пробойником и свайкой. Но поскольку в предполуденное время едва ли было заметно дуновение ветерка, в четыре склянки фрегат пошел на веслах (команда обедала повахтенно) и начал ползти по водной глади словно огромное, длинноногое и неэффективное водное создание. То же самое сразу сделала шнява.

— Встанете рядом с бондарем, сэр, раз вы довольно высокий? — спросил Пуллингс у Стэндиша, но увидев недоумение на его лице, объяснил: — На флоте есть старая поговорка, когда предстоит крайне тяжкий труд, «джентльмены налегают вместе с моряками». Видите, как капитан и доктор в свою очередь налегли на весла?

— Да, конечно, — воскликнул Стэндиш. — Буду очень счастлив... Буду рад снова взять в руки весло.

Джентльмены налегали вместе с моряками, и хотя первую четверть мили не обошлось без замешательства (от особо неудачного гребка «завязли» весла, и полдюжины моряков рухнуло на колени к соплавателям), но скоро они попали в ритм. Когда корабль набрал скорость, длинные неуклюжие гребки продвигали его так, что вода журчала вдоль борта. Не было недостатка в усердии, советах («Вытянитесь, сэр, и смотрите на шлюпку») и веселье. Приятный образец хорошего экипажа за работой. Когда бросили лаг, он показал два с половиной узла.

К несчастью, шнява делала три, а то и больше. Она была гораздо легче, ее команда больше привыкла грести, а будучи много ближе к поверхности воды, использовала весла с большей результативностью. После первой смены на веслах Джек посмотрел в сравнивающую подзорную трубу — преследуемое судно наращивало разрыв. Час спустя это стало очевидно всем на борту — даже в наполненной светом бесконечности моря и неба милю на глаз определить можно. Смех затих, но не усердие. С угрюмыми, сосредоточенными лицами гребцы наваливались вперед, опускали и поднимали весла час за часом, смена заступала на место при первом ударе склянок так аккуратно, что едва ли пропускался хоть один замах.

Солнце давно прошло зенит, шнява слилась с горизонтом, одни лишь паруса виднелись далеко-далеко. На борту воцарилась тишина, нарушаемая лишь кряхтеньем гребцов, пока не начал задувать долгожданный ветер с зюйд-зюйд-веста. Сначала он наполнил верхние паруса и пустил рябь по морю далеко впереди. Корабль ожил, и когда брамсели наполнились, Джек скомандовал: «Суши весла!». Он вместе со всей командой с тревожным восторгом прислушивался к пению ветра в снастях и шуму рассекаемой носом воды.

Наполнились ветром марсели и нижние паруса. С точно обрасопленными реями Джек мог убрать весла. Многие матросы разминались, трясли ногами-руками или потирали поясницу, но секунду спустя уже охотно и ловко взбирались на мачты, дабы поднять привычное для фрегата облако парусов. Усиливающийся ветер сместился на полрумба к весту и теперь дул позади траверза. Можно было поставить впечатляющий набор бом-брамселей и трюмселей, а также все наветренные лисели, блинд, бом-блинд и несколько стакселей. Зрелище столь красивое, что Стэндиш, поднявшийся подышать свежим воздухом после чуть теплого супа из баранины и первого знакомства с крупными долгоносиками, называемыми обычно «лодочниками», увидев все это вместе с солнечным светом, сияющим сквозь и вокруг всех изгибов, выпуклостей и бесконечного разнообразия ярко освещенных или деликатно затененных оттенков белого, восхищенно охнул.

— Господи, сэр, — обратился он к Пуллингсу, — это же прекраснее готического великолепия!

— Рискну сказать, что вы правы, сэр, — согласился Пуллингс. — Но долго мы всё это держать не сможем, мне кажется. Видите, какая качка начинается. — Так и случилось, причем не в обычной благородной и бодрящей манере: корабль редко, когда так глубоко сидел в воде. — С зюйд-веста идут валы, а с ними точно придет крепкий ветер.

— Мы догоняем шняву? — поинтересовался Стэндиш, уставившись вперед на непроницаемую взгляду парусину. — Мы наверняка движемся с огромной скоростью.

— Ближе к девяти узлам, — ответил Пуллингс. — С тех пор, как нас подхватило ветром, может быть, около мили и выиграли. Но с такой осадкой, с запасами на год с лишним, наш кораблик не может показать всё, на что способен, даже близко. Я помню, как фрегат с таким ветром с места набрал двенадцать узлов. Мы бы уже полчаса назад встали бы борт о борт со шнявой. Но она тоже поймала ветер, и, возможно, даже немного отрывается. Исключительно быстрая шнява — я редко видел такие реи. Если бы вы пошли на нос с подзорной трубой, то могли бы ее отчетливо рассмотреть. А если приглядеться, то можно увидеть на ней дополнительные паруса.

— Спасибо, — отозвался Стэндиш отстраненно. Взгляд его сосредоточился на поручне: тот поднимался, поднимался, поднимался, замер на мгновение и начал неизбежное головокружительное падение.

— Заметьте, — продолжил Пуллингс, — что если дело дойдет до шквала, о котором говорил капитан, а я уверен, он прав, тогда преимущество будет у нас. Мы выше, при сильном волнении страдаем не так сильно, как шнява. Держитесь за поручень, сэр, будьте добры.

Когда Стэндиш пережил первый приступ, Пуллингс сообщил ему, что ничто не сравнится с доброй рвотой лучше, чем кровопускание, ревень или синяя пилюля. Он скоро привыкнет к качке. После этого позвал двух веселящихся матросов, чтобы те увели казначея вниз. Тот с трудом мог стоять, лицо его приобрело желтовато-зеленый оттенок, а губы удивительно побледнели.

Стэндиш в течении дня больше не появлялся, да и никто подверженный тошноте не стал бы — сильный ветер настиг корабль быстрее, чем они рассчитывали. Стивен, даже глубоко зарывшись в свои документы, заметил, что «Сюрприз» стал непривычно норовистым, а шум корабля изменился — стало гораздо громче и тревожнее. Закрыв папку и перевязав ее родной французской черной лентой (тонкая дрянь по сравнению с дублинской, на дублинской и повеситься можно), он откинулся в кресле и  при этом увидел, как Джек Обри осторожно заглядывает в дверь.

— Хочешь посмотреть на преследование? Милое зрелище.

— Превыше всего, — согласился Стивен, вставая. — Иисус, Мария и Иосиф, как же спина болит.

— Вид приза ее вылечит, уверен.

Палуба и мир в целом выглядели совершенно по-другому. Облако парусов сократилось до нижних парусов, зарифленных марселей и блинда. Палуба наклонилась градусов на двадцать, а в подветренную сторону взлетал носовой бурун, белый и высокий. Несколько разрозненных облаков неслись по ярко-синему небу, а далеко на юге собирались темные тучи, но воздух все еще сверкал, наполненный светом — уже слегка розоватым, величественное солнце опустилось низко.

— Держись за леер, — посоветовал Джек, ведя друга вперед. 

Пока Стивен пробирался по наветренному шкафуту, многие матросы брали его за локоть, передавали в надежные руки и рекомендовали смотреть внимательнее и быть осторожным. За их добротой скрывалась определенная степень угрюмой свирепости.

На носу их ждал Пуллингс.

— Курс она не меняла ни на полрумба  с тех пор, как мы ее впервые увидели. Скорее всего мчится в Ков в Корке или чуть южнее.

Джек кивнул и через плечо крикнул:

— Блинд на гитовы.

Блинд подтянули и свернули. К своему изумлению, Стивен увидел преследуемый корабль прямо по курсу — почти в досягаемости выстрела, намного ближе, чем он ожидал. Черный низкий корабль, кажущийся еще чернее из-за мощного пенящегося кильватерного следа, ослепительно-белого на солнце. Из-за очень длинных рей он казался еще ниже. Палевого цвета паруса натянулись на них как барабан, пока корабль мчался вперед.

Джек передал ему подзорную трубу, и пока Стивен вполуха слушал комментарии моряков насчет двойных и даже тройных страховочных бакштагов — невероятная скорость для шнявы, пусть даже столь хорошо управляемой, у «Сюрприза» неожиданный гандикап, дифферент совершенно не тот, какой нужно, явно на нос — он рассматривал людей, собравшихся у кормовых поручней шнявы. Они, в свою очередь, упрямо разглядывали «Сюрприз», не шевелясь, пусть периодически им в лицо и били брызги. Подзорная труба оказалась великолепной, а воздух таким чистым, что Стивен увидел летящую вдоль борта шнявы моевку, едва окрашенную розовым.

Он направил подзорную трубу на два орудия, наверное, девятифунтовки, нацеленные из ретирадных портов шнявы, когда разум его неожиданно за что-то зацепился. Стивен моментально вернулся к человеку на корме, третьему слева. Еще точнее сфокусировал трубу — и никаких сомнений не осталось. Он смотрел на Роберта Гофа.

Гоф также состоял в «Объединенных ирландцах». Он и Мэтьюрин соглашались с тем, что Ирландией должны управлять ирландцы, а католикам необходима эмансипация. Но во всем остальном они друг другу противоречили, причем с самого начала. Гоф — один из лидеров той части движения, которая выступала за французскую интервенцию, а Мэтьюрин был категорически против. Ему претило насилие, а еще больше — импорт или любая помощь нового рода тирании, возникшей во Франции, чудовищного разочаровывающего продолжения той революции, которую Мэтьюрин и большинство его друзей встретили с великой радостью. Когда восстание 1798 года подавили с тошнотворной жестокостью при помощи роя информаторов (местных, иностранных и полукровок), их жизни равно оказались в опасности, но на этом сходство заканчивалось.

Гоф вместе с выжившими сторонниками стал еще более предан Франции, тогда как Мэтьюрин, оправившись от чудовищного шока (совпавшего с потерей возлюбленной), наблюдал за становлением чрезвычайно опасной диктатуры, полностью вытеснившей щедрые идеи 1789 года, но в то же время пожинающей его плоды. Он видел, как во Франции относятся к католической церкви, к сторонникам Италии на несчастных оккупированных Францией территориях, и к каталонцам в его родной Каталонии. Еще задолго до конца Революционных войн он понял, что вся система разграбления и притеснения, вся эта цепь полицейских государств должна быть уничтожена в первую очередь.

Всё что он видел с тех пор — подавление бесчисленных государств силой, лишение свободы Папы, всеобщее вероломство — подтвердили его диагноз, утвердив в убеждении, что эта тирания, гораздо более умная и экспансионистская, чем любая другая из известных, должна быть уничтожена. Свобода Ирландии и Каталонии зависели от ее уничтожения — победа над французским империализмом являлась обязательным условием для всего остального.

И все же Гоф здесь, за полосой воды, жаждет очередной высадки французов. Стивен был совершенно уверен, что он направляется на задание в Ирландию. Если шняву захватят, Гофа повесят, и тирания станет немного слабее. Но при этих мыслях старинная ненависть Стивена к доносчикам выросла со всепоглощающей силой: отвращение ко всему, что связано с ними и результатом их предательств — пытками, порками, литьем кипящей смолы на головы и, конечно, повешениями. Мэтьюрин не мог бы выдержать даже малейшего намека на связь между собой и подобными людьми. Он бы не вынес собственной связи с захватом Гофа.

Он услышал, как Пуллингс доложил:

— Я подготовил погонные орудия, сэр, на случай если вы хотите попробовать выстрелить наудачу до темноты.

— Что ж, Том, — отозвался Обри, с прищуром оценивая дистанцию и постукивая по погонному орудию левого борта, красивой бронзовой длинноствольной девятифунтовке. — Я думал об этом, естественно. Если повезет, мы собьем какое-нибудь рангоутное дерево и убьем пару человек, хотя дистанция очень большая, а корабль ведет себя не как христианин, а как конь-качалка. Но я ненавижу избивать призы, особенно маленькие. Помимо всего прочего, это отнимает кучу времени — починка, буксировка, а может, даже и ожидание возвращения призовой команды. Нет. Чего бы мне хотелось, так это выйти к ней в борт и пригрозить полным бортовым залпом, если сразу не спустит флаг. Только полный безумец не сдастся — у нас залп в пять раз тяжелее. А потом без резни или починки мы отведем ее в ближайший порт, после чего отправимся в Лиссабон. Туда мы, похоже, сильно опоздаем в любом случае, после такой погони.

— Нет сомнений, — ответил Пуллингс, — что шансов потерять ее ночью немного — луна почти полная, а ветер мы выиграли, и больше из этого не выжать. Но я только подумал, что если мы ее не одернем каким-нибудь образом, то с таким темпом мы очень нескоро продемонстрируем свой бортовой залп. К этому времени пройдем почти все Ирландское море, а лавировать против зюйд-веста у Галловея — утомительное занятие.

Они обсудили разные возможности, а потом, после паузы, Джек поинтересовался:

— А где же доктор?

— Думаю, ушел на корму несколько минут назад, — ответил Пуллингс. — Как же стемнело!

Мэтьюрин действительно ушел на корму, спустившись в орлоп. Там он сидел на трехногом табурете рядом с медицинским ящиком, уставившись на свечу в прихваченном фонаре. Здесь лучше, чем где-либо еще на корабле можно было оказаться в одиночестве и в тишине. Хотя голос корабля и возбужденный рев моря эхом отдавались в общем смешении звуков, этот беспрестанный шум можно было со временем отделить и забыть про него, в отличие от хаотичных выкриков и команд, топота и грохота, которые ворвались бы в мысли, останься он в каюте.

Стивен давно уже согласился с тем, что Гоф сейчас ничего важного собой не представляет. С учетом катастрофического исхода всех попыток французов высадиться, крайне маловероятно, что они попробуют еще раз, какие бы обещания Гоф с собой не вез. Потеря Гофа не ослабит сколь-нибудь заметно машину Бонапарта. Но хотя Мэтьюрин мог воспринимать (и принимал) это за аксиому, на его решимость не иметь отношения к аресту Гофа это никак не влияло. Его разум некоторое время прокручивал возможные варианты выхода из положения.

Но пока что придумал он немногое. Мысли крутились и крутились, но их движение, хотя и энергичное, оказалось бесплодным. Некто великий изрек: «Мысль подобна вспышке между двумя темными ночами». У Стивена сейчас ночи слились в беспрерывный мрак, не освещаемый никакими проблесками. Листья коки, которые он жевал, избавляли от чувства голода и усталости, сообщали некоторую степень эйфории и давали возможность почувствовать себя сообразительнее и даже остроумнее. Аппетита у Стивена точно не было, и физически он не устал, а в отношении остального он мог бы с тем же успехом съесть сено.

Есть, конечно, магнит Пратта. В присутствии магнита корабельный компас отклонится от севера, и рулевого удастся ввести в заблуждение. Корабль собьется с правильного курса. Но как сильно отклонится компас, и как близко нужно поднести магнит? Об этих вещах он ничего не знал. Не знал и местоположения корабля, кроме того, что они в Ирландском море. А в таком неведении не составишь мнения об опасности завести корабль и друзей на какой-нибудь скалистый берег.

Он положил инструмент в карман и отправился на квартердек, остановившись, чтобы повесить фонарь на крюк над койкой. Хотя сияние из сходного люка должно было бы предупредить доктора, его все равно поразило великолепие лунной ночи. Цвета несколько отличались, а в остальном на палубе почти что царил день. Несомненно, можно узнать четверых матросов у штурвала — Дэвиса и Симмса, старых «сюрпризовцев», и Фишера с Гарви из Шелмерстона или рулевого старшину — старого Нива.

Нет и сомнений в невозможности подойти к нактоузу и проследить за поведением компаса при перемещении магнита. Не только потому, что несший вахту Вест сразу же подошел и поинтересовался, почему доктор еще не лег спать, но и потому что совершенно очевидно — кораблем управляют вовсе не по компасу. Ветер усилился до штормового, в последнюю смену вахты «Сюрприз» взял еще один риф на марселях и фоке, а также убрал блинд. Так что преследуемый корабль виднелся прямо по носу. Фрегат шел за ним, бушприт нацелился точно на длинную, освещенную лунным светом кильватерную струю. Оба корабля мчались по морю с огромной скоростью.

— Расстояние вроде бы то же самое, — заметил Стивен.

— Хотелось бы думать, — ответил Вест. — Мы выиграли кабельтов к двум склянкам, а теперь она его отыграла и даже больше. Но в любом случае, через час или что-то около того приливное течение начнет работать против ветра, устроив ей мерзкое встречное волнение.

— Капитан лег спать? — спросил Стивен, сложив руки рупором, чтобы его голос, до смешного хриплый и слабый, можно было услышать сквозь рев моря и ветра.

— Нет, он в каюте, прокладывает по карте курс. Мы только что очень точно определили наше местоположение по Веге и Арктуру.

Таким образом есть простой способ разобраться как минимум с одной стороной его неведения. Если он спустится в каюту, то увидит местоположение корабля, отмеченное на карте со всей аккуратностью искусного навигатора. Но так поступать неблагородно, более того — это напрямую противоречит его собственной морали, личному набору правил, которые для Стивена отделяли гнусный шпионаж от законного сбора разведывательных данных.

— Прошу прощения, — отозвался Мэтьюрин, целиком пропустив последнюю фразу Веста, за исключением того, что он что-то сказал (точнее проревел) об огне.

— Я говорил всего лишь о том, что в Англси, наверное, подожгли вересковую пустошь или заросли дрока, — объяснил Вест, указывая на далекую оранжевую змею по правому траверзу.

Стивен, на мгновенье задумавшись, кивнул, а затем полез обратно вниз по сходному трапу, намереваясь пройти вперед по шкафуту. Большинство вахтенных правого борта укрылись под срезом квартердека, и Баррет Бонден отделился от их группы, чтобы провести доктора мимо дважды закрепленных орудий и под дважды принайтовленными шлюпками на ростерных бимсах, мимо камбуза, мимо подвесного трапа к большому сюрпризовскому лазу для проводки талей стень-вынтрепа в самое уютное, безопасное и сухое место, которое можно найти в такой ситуации.

Здесь, в носовой части, под прикрытием фок-мачты и марса-шкот-битенгов, было намного тише, и они некоторое время беседовали о том, как идет погоня, шнява четко и ясно виднелась в миле от них, она мчалась вперед и увеличивала дистанцию.

Бонден понимал, что доктор расстроился. На случай, если расстройство это связано с призом, относительно неэффективными действиями фрегата или с тем, что сухопутные могут счесть недостатком смелости у капитана, он очень деликатно предложил вспомнить о нескольких вещах. В начале очень долгого плавания ни один капитан не станет рисковать мачтами, рангоутом и такелажем, пока ему не противостоит вражеский военный корабль из состава военного флота или, на крайний случай, очень важный приватир. В начале очень долгого плавания корабль, низко сидящий и неуклюжий из-за множества припасов, нельзя по-настоящему гнать вперед — как можно при возвращении домой налегке, с припасами на несколько дней. Доктор должен помнить, как фрегат шел под брамселями с ветром, при котором обычно берут все рифы на марселях, и не только под брамселями, но и под верхними и нижними лиселями — когда они гнались за «Спартаном» по пути домой с Барбадоса.

Попробуй они провернуть подобное сейчас, корабль развалился бы на части и пришлось бы плыть домой — по крайней мере тем, у кого нет крыльев.

Бонден с сожалением заметил, что он с самого начала выбрал неверный курс. Доктор не из-за этого нервничает. Так что с замечаниями о том, что надо очень аккуратно идти на корму (одна рука для корабля, другая для себя), он оставил Мэтьюрина наедине с собственными размышлениями. Если, конечно, это слово подходило для тревожной суеты мыслей, снова и снова возвращающихся к одному и тому же вопросу, пока фрегат и его добыча без устали неслись по залитому лунным светом беспокойному морю, как будто совсем не двигаясь в этом мире без неподвижных ориентиров.

Все же появился новый фактор — Джек Обри не считает захват шнявы делом первостепенной важности. Можно ли ему предложить повернуть и поспешить на юг, на рандеву в Лиссабон? Нет, нельзя. Джек Обри знал, насколько ему позволено (а точнее — насколько требуется) подвергать опасности корабль ради трофеев. Там, где речь шла о его профессиональных обязанностях, с тем же успехом, что и совет, ему можно было бы предложить взятку.

— Ну, Стивен, вот ты где! — воскликнул Джек, внезапно появляясь из-за битенгов и натянутого между ними Бонденом небольшого парусинового экрана. — Вымок, как маринованная селедка. Прилив усиливается, он сейчас устроит волнение на море, и ты промокнешь еще сильнее, если это вообще возможно. Господи, да тебя уже можно как швабру выжимать. Почему ты не надел дождевик? Диана же купила его тебе. Пошли, выпьем кружку бульона и поедим жареного сыра. Давай помогу перебраться через битенги, подожди только, когда на волне поднимемся.

Четверть часа спустя Мэтьюрин сообщил, что бульон и жареный сыр он будет переваривать в орлопе — там его ждет ряд неотложных дел.

— А я посплю до конца вахты, — сказал Джек. — Советую тебе сделать то же самое — выглядишь ты довольно усталым.

— И впрямь, я что-то плохо себя чувствую. Наверное, пропишу себе что-нибудь.

Есть все причины плохо себя чувствовать, подумал Стивен, сидя на табурете рядом с медицинским ларем. Окольные и робкие его слова о других командирах, которые в других условиях прекращали некую гипотетическую погоню, оказались в общем-то бесполезными. Или даже, если Джек все-таки поймал их направление, хуже чем бесполезными. Единственный его план — сбить корабль с курса — оказался одним из тех легко приходящих на ум фантомов, которые выглядят неплохо лишь до тщательного рассмотрения. В данном случае смысл в подобном имелся лишь темной, пасмурной ночью, когда один лишь компас определял курс корабля. И нужно было бы все проделать незаметно. Хотя, надо признаться, положение фрегата оказалось удачным: можно было заставить повернуть его на запад, не подвергая никакой опасности; не то чтобы это что-нибудь значило.

Чувствовал он себя выбитым из колеи и смятенным. Прилив создал серьезное волнение — не такое сильное, как надеялись (ветер стихал), но всё равно столь резкое, что на носу хоть сколь-нибудь долго оставаться не удавалось. Так что Стивен шагал по верхней палубе от дверей кормовой каюты до переднего орудия с наветренного борта. Каждая вахта видела, как он ходит туда-сюда, и в каждой вахте матросы попроще заявляли, что в жизни не видели, что доктор может волноваться из-за приза. А их товарищи поумнее отвечали: «Разве будет господин, у которого трость с золотым набалдашником и собственный экипаж, волноваться из-за маленькой десятипушечной шнявы-приватира? Нет. У него зубная боль, и он ее пробует разгулять. Только ведь не поможет, никогда не помогало. Наверное, сейчас примет какое-нибудь лекарство, или, может, мистер Мартин зуб вырвет».

Пробило уже пять склянок ночной вахты, а ситуация, насколько мог судить Стивен, оставалась без изменений. Он, наконец, вернулся на нижнюю палубу, открыл медицинский ларь и извлёк свою бутыль с настойкой опия. «Нет, — сказал он себе, с демонстративным хладнокровием выпивая умеренную порцию, — единственное конкретное и выполнимое решение, какое я способен придумать, бесполезно. Придётся ждать развития событий и действовать по обстоятельствам. А чтобы достичь хоть какого-то результата, мне нужно немного поспать и справиться с этими несоразмерными переживаниями».

Стивен в последний раз вскарабкался по трапу, вошёл в каюту и сбросил влажную одежду. Киллик, не обязанный бодрствовать в такой час, молча открыл дверь и протянул сначала полотенце, потом сухую ночную сорочку. Он подобрал кучу одежды, сурово взглянул на доктора, но вместо того, что собирался сказать, произнёс лишь «доброй ночи, сэр».

Стивен достал четки из выдвижного ящика. Чтение молитв по четкам столь же близко к суеверию, как разведывательная работа — к шпионажу. Хотя долгие годы он считал личные молитвы и личные просьбы нахальством и невоспитанностью, более безличные формы в его глазах имели иную природу. Сейчас Стивена одолевала недвусмысленная потребность в набожности. Но тепло сухой ночной рубашки на бледном, промокшем, дрожащем теле, легкое покачивание койки (когда он смог в нее забраться) и действие настойки оказались столь сильными, что сон полностью поглотил его до седьмой «Аве Мария».

Разбудил его грохот орудий и рев приказов прямо над головой. Он сел, таращась в пустоту и собираясь с мыслями. Слабый серый свет сочился через окно. Создавалось ощущение, что его залило водой. Море опустилось вниз, а прямо впереди выстрелила еще одна пушка.

Стивен слез с койки, постоял, покачиваясь, а потом надел лежащие на рундуке чистую рубашку и бриджи. Он спешил в сторону сходного трапа, когда Киллик проревел:

— Нет, сэр, не надо. Не надо, сэр, вот без этого.

Он протянул длинный, тяжелый, пахучий брезентовый плащ с капюшоном и завязками из белого марлиня.

— От души благодарю, Киллик, — ответил Стивен, когда его упаковали в плащ. — Где капитан?

— На баке, посередь катастрофы, пашет как Вельзевул.

Поднявшись на ступени трапа, Стивен выглянул наружу, и его лицо сразу же залило пресной водой — проливной холодный дождь оказался столь сильным, что едва можно дышать. Склонив голову, доктор добрался до бизань-мачты и штурвала, по плечам и капюшону барабанил дождь. Палубу заполнили матросы, чрезвычайно занятые. Очевидно, они вытравливали шкоты. Большинство сложно было узнать в штормовой экипировке. Кажется, особой тревоги не наблюдалось, и корабль не начал готовиться к бою. Высокая фигура в зюйдвестке склонилась над Стивеном, заглянув ему в лицо — Неуклюжий Дэвис: «А, это вы, сэр. Давайте отведу вас вперед».

Пока они пробирались по левобортному мостку, почти ничего не видя на другой стороне палубы из-за ливня, шквал ушел дальше, заливая чернотой норд-ост, но оставив над кораблем и морем к зюйду и весту не больше чем остатки мороси. На носу обнаружился Джек в штормовке, Пуллингс, боцман и несколько матросов, с которых все еще струями лилась вода. Они склонились над чем-то, выглядящим как безнадежная мешанина тросов, парусины и частей рангоута. Стивену показалось, что он узнал брам-стеньгу с ее ярким, яблочно-зеленым клотиком.

— Доброе утро, доктор. — воскликнул Джек. — Рад видеть, что вы принесли с собой хорошую погоду. Капитан Пуллингс, у вас и мистера Балкли все готово, я думаю?

— Да, сэр. Как только мистер Бентли вытащит из трюма запасной эзельгофт, останется доделать сущие пустяки.

— Ну, по крайней мере, сегодня палубы драить не надо, — Джек оглянулся на корму, где дождевая вода все еще хлестала тугими струями из шпигатов. — Доктор, почему бы нам не выпить кофе спозаранку и не доесть поджаренные остатки мягкого хлеба?

В каюте он признался:

— Стивен, мне очень печально сообщать тебе, но я запорол погоню, и шнява сбежала. Прошлым вечером Том хотел попробовать обстрелять ее с большой дистанции, надеясь осадить. Я отказал, а сегодня утром об этом сожалею. Шквал разгладил море, и со слабеющим ветром она быстро и верно от нас уходила. Я решил — сейчас или никогда — и ломанулся вперед, не жалея рангоута. Мы вошли в зону досягаемости орудий и сделали несколько выстрелов. Один лег так близко, что брызги упали на палубу, а потом слетел бакштаг и упал за борт фор-брамсель. Она удрала от нас, мчась, будто дым по фитилю. По такой плохой погоде ее уже не найти. Надеюсь, ты не слишком расстроился?

— Ничуть, ни за что в жизни, — ответил Стивен, отпивая кофе, чтобы скрыть глубочайшее удовлетворение и благодарность.

— Отмечу, — искренне продолжил Джек, — что ее скорее всего захватит один из наших крейсеров. Она сменила курс на ост, когда заметила, что мы так быстро приближаемся. Теперь безнадежно заперта в эстуарии. С таким ветром она отсюда в жизни не выберется, а он может неделями не меняться.

— А нас это разве не касается?

— О нет. У нас гораздо больше пространства для маневрирования. Как только поднимем передние паруса, можем пройти коротким галсом на зюйд-ост, чтобы гарантированно обойти с наветренной стороны остров Малл, потом на север где-то до Малин-Хед, наберем хорошую, по-настоящему безопасную дистанцию от берега и помчимся в Лиссабон. Заходи, Том. Присаживайся и выпей чашку кофе, пусть он и холодный.

— Спасибо, сэр. Сделали все необходимое. Можем поднять кливер и фор-стень-стаксель, когда пожелаете.

— Очень хорошо, действительно очень хорошо. Чем скорее, тем лучше.

Джек проглотил кофе, и офицеры поспешили на палубу. Мгновением позже Стивен, покончив с кофейником, услышал могучий голос Джека в самой сильной его форме: «Свистать всех наверх!».