Джек проснулся при смене вахты под знакомый скрежет песчаника и стук швабр и понял, что ветер ночью стих, но на мгновение не мог осознать, ни на каком он корабле, ни в каком океане. Когда же восхитительный факт их спасения заполнил сознание, он улыбнулся в темноту и сказал:
— Нет никаких сомнений: мы удрали.
Света едва хватало, чтобы различить фигуру Филипа Броука, неторопливо передвигавшегося по скудно меблированной капитанской каюте, где висел гамак Джека. Возможно, сбивающее с толку непонимание места и времени возникло потому, что он редко спал в гамаке, разве что в бытность помощником штурмана. Броук уже встал и оделся — Джек видел блеск золотых эполет, — а теперь на цыпочках вышел прямо в скрежет больших двуручных полировочных камней прямо над головой и в «бум-бум-бум» ютовых, досуха вытирающих квартердек. Джек слышал, как Броук поздоровался с часовым у двери каюты и еще раз — с вахтенным офицером, молодым Прово Уоллисом из Новой Шотландии, в ответ на его приветствие.
Все еще улыбаясь, Обри снова погрузился в розовые грезы между пробуждением и дремотой. Дело было не только в теперешней безответственности, но и в том, что напряжение минувшего дня, не отпускавшее его без видимой причины всю ночь, ушло. Теперь Джек мог взглянуть на прошедшую цепь событий как на что-то уже свершившееся. Гнев на бегство старого Хирепата — Джек видел, как тот настегивал лошадей — утих полностью, заслоненный удачей. Удача все время, удача на каждом шагу. Потом подумал о старости, с сопутствующими возрастными изменениями, и задался вопросом: а что будет с ним? Примеры предстали перед внутренним взором: не только деградация мозга, физическая немощь, подагра, камни и ревматизм, но также хвастливая и лживая болтливость, глубокий злой эгоизм, робость, если даже не трусость, грязь, похоть, жадность.
Старый мистер Броук был довольно скуп. Господи, а ведь в его сыне нет ничего подобного! В ходе карьеры Джек в критических ситуациях, чтобы сохранить достаточную численность команды, сжег или отпустил немало призов, но двадцать четыре кряду — это выше его понимания, и это он чрезвычайно чтил. Правда, Филип сравнительно обеспечен, но и более богатые люди не против получить еще десять-двадцать тысяч гиней — вспоминался отвратительный спор между Нельсоном, Кейтом и Сент-Винсентом об их адмиральских долях в призовых деньгах. И более чем пренебрежением к деньгам, Джек восхищался способом, которым Филип убедил своих офицеров и команду, да так, что они приняли мнение и разделили его взгляды. Любовь к призовым так укоренилась во флотских офицерах и моряках, что это казалось почти противоестественным. С другой стороны, всем «шэннонцам», а не только их капитану, пришлось проглотить захват «Герьера», «Македониана», «Явы» и «Пикока» — очень горькая череда пилюль. Настроение при воспоминаниях испортилось, и Джек сжал кулак. Как же мало сил! Он чувствовал руку, туго забинтованную поперек груди — сегодня боли почти не чувствовалось, но и силы никакой — едва достаточно, чтобы взвести пистолет.
Броук обучил матросов очень хорошо, должно быть, исходный материал был хорош. Он неправ относительно кремневых замков, но даже с учетом этого, артиллерийская подготовка «Шэннона» превосходна. Превосходна. Другого слова не подберешь. Особенно Джек впечатлился стрелками на марсах: старший офицер морской пехоты выдал нарезные карабины нескольким самым лучшим, и те проявили себя великолепно, а вертлюжные пушки, выплюнувшие картечь вниз на гипотетическую палубу, и того лучше. Настоящие хорошо управляемые машины для убийства. У него возникло неловкое чувство, что он никогда не уделял марсам должного внимания… Нельсона никогда особо не заботило использование боевых марсов в сражении, частично из-за опасности пожара, а до недавнего времени все, что говорил Нельсон, являлось Библией для Джека Обри. Но с другой стороны, вспомнилась «Ява», последовавшая в битву в соответствии с изречением великого человека: «К черту маневры: идите прямо на них», — ему пришло в голову, что, хотя Нельсон был всегда прав, когда дело касалось французов и испанцев, у него, возможно, сложилось бы другое мнение, поучаствуй он в войне с американцами.
Тут вошел Броук.
— Доброе утро, Филип, — сказал Джек, — как раз думал о тебе и великолепной демонстрации артиллерийской подготовки, которую ты показал.
— Рад, что тебе понравилось, — ответил Броук. — Нет никого, чье мнение я ценил бы выше. Вопрос в том, достаточно ли этого по стандартам «Конститьюшн»?
— Что до этого, — сказал Джек, — то не могу сказать точно о темпе стрельбы, поскольку часов в руке не держал, но полагаю, стрелял он довольно быстро — что-то около двух минут для первых бортовых залпов, а потом даже лучше. Не так быстро как «Шэннон», это уж точно, возможно, в соотношении три к четырем или даже пяти, но довольно быстро. И точность просто невероятная. Исколошматили нас очень, очень жестоко. Все же, если по-справедливости, думаю, у тебя может быть преимущество: твои расчеты стреляли в неспокойном море: при продольной и поперечной качке, тогда как у «Конститьюшн» было намного более спокойное море и волны по большей части прямо в корму. В целом должен сказать, что «Шэннон» превзошел бы «Конститьюшн» в стрельбе, хотя с ее двадцатичетырехфунтовками это было бы непросто. Что же касается «Чезапика», то знаю не больше тебя — никогда не видел, чтобы Лоуренс делал нечто большее, чем просто накатывать пушки, не открывая огня. Но проделывал он это довольно шустро, и, уж конечно, потопил несчастный «Пикок» у реки Демерара.
— Что ж, — сказал Броук, — надеюсь вызвать его сегодня на бой. У нас последняя бочка воды, больше оставаться я не могу, и хочу ему это сообщить.
Стюард Броука осторожно кашлянул у двери — какой контраст с манерой Киллика врываться, его грубым: «Жратва готова», — сопровождаемым кивком подбородком или жестом большим пальцем, или всем вместе взятым.
— Если желаешь, Джек, то первый завтрак готов, — продолжил Броук. — Я уже поел. И поскольку знаю, что ты предпочитаешь кофе, то заказал кофейник. Надеюсь, тебе понравится.
Не понравился. Стюард Филипа мог бы быть тактичен как кошка, но Джек отдал бы всю тактичность и любезность за кофе, сваренный Килликом. Начиная с «Явы» не пил он приличного кофе. Американцы были добры, вежливы и гостеприимны, настоящие моряки, но имели очень странное представление о кофе: какая-то жидкая бурда. Человек мог заработать водянку прежде, чем успел поднять себе настроение хотя бы на полградуса. Странные люди. «Их страна приближается», — отметил он, просмотрев в окно. Налив другую чашку жалкого жидкого напитка, Джек отнес ее на квартердек.
Быстро светало. День, полный надежд. С устойчивым бризом с норд-веста «Шэннон» входил в залив для утреннего наблюдения за «Чезапиком», возможно, последнего, как сказал Филип. Ритуал мытья палубы уже закончен, и судно являло собой прекрасный вид отлично выскобленной палубы, аккуратно свернутых тросов, горизонтально выровненных реев, мерцающих свежим снегом мачт и парусов. Впереди по крайней мере еще час, прежде чем старшина ютовых призовет уборщиков. Разумеется, «Шэннон» не является «плюнь-и-полируй» кораблем. Потертый, конечно, и потрепанный, особенно паруса, но чистый и пригодный к службе. Джек не видел меди нигде, за исключением великолепного колокола впереди, сверкающей шестифунтовки на квартердеке и прицелов на остальных пушках: на оживленной палубе матросы занимались чем-то связанным скорее с войной, чем с наведением лоска.
Одни обкалывали ржавые ядра, другие делали шкимушки, маты и бензели. Передняя помпа хрипела, выбрасывая за борт тонкую струйку. Клетки с курами уже подняли. Гордый петух закукарекал, хлопая крыльям в первых лучах солнца, а курица кудахтала: «Снесла яйцо, яйцо, яйцо!».
Филип беседовал с американским капитаном, из числа пленных, а неподалеку довольно большая группа людей толклась вокруг карронад, некоторые под руководством двух седых канониров с косицами до талии медленно их накатывали и откатывали. «Шэннонцы» знали, что капитан терпеть не может грубых выражений и упоминания имени Божьего всуе, и поскольку Броук стоял в пределах слышимости, то инструктаж носил несколько противоестественный характер, будучи необыкновенно терпеливым и мягким.
— Доброе утро, мистер Уатт, — сказал Джек первому лейтенанту. — Вы не видели доктора Мэтьюрина?
— Доброе утро, сэр, — ответил тот, поворачиваясь здоровым ухом. — Полностью разделяю вашу мысль.
— Рад этому, — сказал Джек и более громким голосом, — вы не видели доктора Мэтьюрина этим утром?
— Нет, сэр. Но какао ждет его в кают-компании.
— Уверен, это его порадует. А что за люди около карронад? На «шэннонцев» не похожи.
— Это ирландские чернорабочие, сэр. Мы сняли их с галифакского капера, который снял их с американского капера, а тот — с уотерфордского брига. Бедняги едва осознавали, где очутились, но когда узнали, что они на «Шэнноне» и получили немного грога, то выглядели довольными и что-то кричали на своей тарабарщине. Капитан позволил им вступить в команду, хотя очень трудно обучать их обязанностям, поскольку только трое немного говорят по-английски. Но надеюсь, парни будут полезны, если дело дойдет до абордажа: между собой они бились жестоко — видите тех троих с проломленными головами — явно понимают с какой стороны браться за топоры и пики. Доктор Мэтьюрин, сэр, доброе утро. Надеюсь, ваше какао было еще горячим?
— Да, сэр, благодарю вас, — ответил Стивен, с грустью глядя на чашку Джека: оба не могли примириться с наступившим утром, до тех пор, пока не выпивали пинту настоящего, горячего свежеподжареного и свежесмолотого кофе.
Петух закукарекал снова, и несколько ирландцев прокричали:
— Mac na h'Oighe slan.
— Что они говорят? — спросил Джек, поворачиваясь к Стивену.
— Славят сына Пресвятой Девы, — ответил Стивен. — Мы так говорим в Ирландии, когда слышим первый крик петуха, чтобы, если доведется внезапно умереть до конца дня, удостоится благодати.
— Они должны держать это при себе, пока не оснастим церковь, — сказал Уатт. — В будние дни у нас не может быть ни христианских обрядов, ни христианских предосторожностей.
— Как миссис Вильерс? — спросил Джек.
— Немного лучше, благодарю тебя, — сказал Стивен. — Могу я взглянуть на твою чашку? На ней любопытный узор.
— Пойло для свиней, — пробормотал Джек, когда с приходом капитана первый лейтенант отодвинулся к подветренному борту.
— Послушай, Джек, — сказал Стивен тем же тихим голосом, — Диана говорит, что капитаны могут осуществлять церемонию брака. Это так?
Джек только кивнул — Броук, вежливо интересующийся состоянием миссис Вильерс, стоял рядом. Стивен ответил, что самые неприятные симптомы уже прошли, и тонизирующий напиток, как, например, кофе тройной или даже четверной крепости, маленькая миска каши из маранты и ломоть хлеба, поднимут ее к полудню.
— А, кроме того, сэр, — добавил он, — вы бесконечно обяжете, поженив нас, если у вас будет свободное время.
Капитан Броук на мгновение оторопел: была ли это странная, несвоевременная шутка? Судя по поведению доктора и его бледному, решительному лицу — нет. Должен ли он поздравить его по этому поводу? Видя молчание Джека и холодное, совсем не праздничное поведение Мэтьюрина, понял, что, скорее всего, это несвоевременно и припомнил день собственной свадьбы и отчаянное чувство, что пойман вблизи подветренного берега, на который его несет ветер, не дающий держаться мористее, якоря тащат, течение встречное и сильное.
— Буду счастлив, сэр, — ответил он. — Но я никогда не исполнял маневр, то есть церемонию, и не уверен ни в процедурах, ни в степени своих полномочий. Позвольте мне проконсультироваться с Инструкциями и сообщить, насколько я смогу быть полезен вам и леди.
Стивен поклонился и ушел.
- Кузен Джек, на пару слов, — сказал Броук. И в уединении кормовой каюты продолжил. — Твой друг серьезно? Честно говоря, он выглядел достаточно серьезным, но, конечно, он католик, не так ли? Ему следует знать, что даже если я смогу поженить их, это не будет иметь значения для приверженцев его веры. Почему бы не подождать, пока мы не окажемся в Галифаксе, где священник выполнит для него это действо?
— О, он совершенно серьезен, — сказал Джек. — Хочет жениться на ней еще со времен Амьенского мира. Она — двоюродная сестра Софи, знаешь ли.
— Но к чему спешка? Разве доктор не понимает, что мы окажемся в порту еще до конца недели?
— Есть некоторая особенность, как я понял, — сказал Джек. — Полагаю, некая ситуация с ее национальностью. Ее могут счесть враждебной иностранкой, и брак, заключенный на борту корабля, уладит этот вопрос.
— Ясно, ясно. Полагаю, Джек, ты никогда и никого не женил на борту?
— Только не я. Но абсолютно уверен, что это возможно. Капитан королевского судна может сделать с человеком почти все, что угодно, кроме как повесить его без военного трибунала.
— Хорошо, я загляну в Инструкции. Но прежде всего, хочу, чтобы ты прочитал это письмо. Оно адресовано капитану Лоуренсу. Я уже посылал несколько устных сообщений, говоря, что хотел бы встретиться с ним корабль на корабль, но из того, что ты говорил о нем, предполагаю, что либо их не передали, либо его удерживают в порту приказы. Теперь мне кажется, что люди на берегу знают, что ты удрал, и «Шэннон» — твое очевидное прибежище и, поскольку, они так стремились удержать тебя, то могут также стремиться вернуть, и поэтому с большей готовностью отправят «Чезапик» в море. В любом случае, письменный вызов имеет намного больший вес, чем что-то на словах, да и еще и из вторых уст. Руководствуясь этими двумя соображениями, я хочу передать письмо с американским пленным, уважаемым человеком по имени Слокам, живущим в этих краях. Его лодка у борта, и он обязался доставить письмо. Но ты знаешь Лоуренса, знаешь, какое письмо будет более эффективно. Пожалуйста, прочти его и скажи, что думаешь. Я попытался изложить его в простой и прямолинейной манере — никакой риторики, никаких пышностей — вызов, который бы пришелся по душе мне самому. Не знаю, преуспел ли я, и, надеюсь, ты скажешь мне без уверток.
Джек взял письмо.
Фрегат его величества «Шэннон»,Честь имею, Сэр, ваш послушный покорный слуга
в море, недалеко от Бостона, июнь 1813,Ф.Б.В. Броук,
Капитан корабля Его Величества «Шэннон».
Сэр,
поскольку «Чезапик», кажется, готов к выходу в море, я прошу сделать мне одолжение и встретиться с «Шэнноном» корабль на корабль, чтобы помериться силами наших уважаемых флотов. Извиняюсь за переход к подробным сведениям, чего явно не требуется офицеру вашего характера. Уверяю Вас, сэр, причина не в том, что я испытываю сомнения в Вашем желании принять мое предложение, но в том, чтобы дать ответ на любое возможное возражение, и, особенно на мой шанс получить нечестную поддержку.
После должного внимания, уделенного нами коммодору Роджерсу, усилия, приложенные мной, чтобы отправить все силы, кроме «Шэннона» и «Тенедоса» на такое расстояние, чтобы они не смогли вступить в сражение в виду Мысов, и, посылки в Бостон разных устных сообщений, мы с разочарованием обнаружили, что коммодор ускользнул от нас, отплыв при первой возможности, тогда как преобладающие восточные ветры держали нас вдали от побережья. Возможно, он желал более твердых гарантий честной схватки. Поэтому вынужден обратиться к Вам с подробностями и уверить, что сделаю всё то, о чем пишу, если это в моей власти. Клянусь честью.
В бортовом залпе «Шэннона» 24 орудия и одно легкое шлюпочное: 18-фунтовки на главной палубе, 32-фунтовые карронады на квартердеке и баке, экипаж из 300 матросов и юнг (со значительной долей последних), кроме того, 30 моряков, юнг и пассажиров, взятых позднее с вновь захваченных судов. Я настолько скрупулезен, потому что в некоторых бостонских газетах сообщалось, что у нас на борту сверхкомплектно 150 человек, переданных нам с «Ла Хог», что не соответствует действительности. «Ла Хог» сейчас в Галифаксе для пополнения припасов, и я отошлю все остальные суда, способные помешать нашей встрече, и сойдусь с Вами, где будет угодно, в нижеупомянутых пределах: от 6 до 10 лиг к востоку от маяка Кейп-Код, от 8 до 10 лиг к востоку от мыса Энн-Лайт, против Кэш-Ледж, что на 43 гр. северной широты, или в любом направлении и расстоянии какое пожелаете указать, от Южных волнорезов Нантакета или мелководья банки Св. Георгия.
Если Вы одобрите мое предложение каким-либо сигналом, я предупрежу Вас (если Вы поплывете под данным мною словом), когда любой из моих коллег слишком приблизится или появится в поле зрения, пока я не смогу отослать его. Также я могу плыть с Вами под белым флагом в любое место, которое Вы сочтете безопасным от действий наших крейсеров, спустив его, когда будет справедливо начать военные действия.
Вы должны знать, сэр, что мои предложения крайне благоприятны для Вас, поскольку Вы не можете выйти в море на одном лишь «Чезапике» без неизбежного риска быть сокрушенным превосходящей силой многочисленных британских эскадр, находящихся сейчас в заграничных водах, и все Ваши усилия в случае столкновения будут совершенно безнадежными. Прошу Вас, сэр, не считать, что меня подгоняет простое личное тщеславие сразиться с «Чезапиком», или что я завишу только от Вашего личного стремления принять это приглашение: у нас обоих есть более благородные побуждения.
Не сочтите за комплимент, если скажу, что результат нашей встречи может быть лучшей услугой, которую я могу оказать своей стране, и не сомневаюсь, Вы также уверены в успехе и убеждены, что теперь только безостановочными победами в одиночных сражениях ваш небольшой флот может попытаться принести стране утешение за потерю торговли, защитить которую не в состоянии. Окажите мне честь скорым ответом. У нас мало продовольствия и воды, и мы не можем задерживаться.
Джек пропустил постскриптум, кроме последних слов: «обозначьте свои условия, но давайте сразимся» и возвратил письмо.
— Ну, — сказал он, — думаю, что такому, как Лоуренс, это отлично подойдет. Со своей стороны, я бы опустил выпад об одиночных сражениях и небольшом флоте — он знает это не хуже тебя или меня, но думаю, что письмо, несомненно заставит его выйти, если только у него нет жестких приказов оставаться в порту.
— Очень хорошо, — сказал Броук, — тогда пошлю письмо. Остановился на пороге, но потом опомнился и приказал. — Позовите клерка.
Вошел низенький пожилой человек в пыльной черной одежде, криво сидящем парике с косичкой и резким пронзительным старческим голосом спросил:
— Нужно переписать?
— Нет, мистер Данн, — сказал Броук. — Капитан Обри любезно одобрил как есть.
— Очень рад, — сказал клерк без каких-либо признаков удовольствия. — Я уже переписывал это три раза, исправляя выражения, а у меня еще куча работы: книга приходов-расходов, ежеквартальный отчет и книга списаний и все это нужно закончить, и переписать набело прежде, чем мы окажемся в Галифаксе. Ну, что еще, сэр?
Он был беззуб и, уставившись раздраженными, покрасневшими глазами на своего капитана, сжал десны, отчего нос и подбородок сблизились друг с другом, и создалось впечатление, будто он укрощал пост-капитанов прежде, чем Броук вообще родился.
— Ну, мистер Данн, — сказал Броук тоном, которому недоставало обычной властности. — Я бы хотел, чтобы вы просмотрели Инструкции и другие бумаги, известные из вашего огромного опыта, в поисках информации о заключении брака в море в отсутствие священника. Полномочия капитана и процедуры, которые должно соблюсти.
Клерк фыркнул, снял очки, протер их и уставился на Джека, затем, видимо сдержав едкий ответ, вышел, бормоча:
— Брак, брак… Боже упаси.
— Я унаследовал его от Батлера, когда меня назначили на «Друид», — сказал Броук, — и с тех пор настрадался. Почти то же самое и с боцманом, служившим под командованием Родни. Мы плавали вместе на «Маджестике», когда я был еще салажонком: учил меня как сделать удавку, и шлепал, если я делал неправильно. Он уже тогда прилично облысел. Эти двое все жилы из меня вытянули и если бы не знали своих обязанностей от и до… однако, нам надо отправить письмо.
Появившись на квартердеке с письмом в руке, капитан Броук не выглядел так, будто кто-либо на земле мог его тиранить, или будто подчиненный, каким бы старым он ни был, мог морочить ему голову: подтянутый, уравновешенный и неуязвимый. Он нетерпеливо взглянул на берег, автоматически — на небо и паруса, затем повернулся к американцу:
— Капитан Слокам, вот письмо, будьте так добры. Мистер Уатт, полагаю, все готово?
— Да, сэр. Лодка джентльмена у борта, команда и рундук уже там. Наклонившись над поручнем, громким голосом добавил, — эй, там, осторожней с окраской.
— Доброе утро капитан, — прогнусавил Слокам хриплым протяжным голосом, пряча письмо и готовясь отплыть. — Полагаю, мы можем встретиться вновь, возможно даже сегодня, немного попозже, и, осмелюсь сказать, мои владельцы будут очень рады вас видеть.
Его лицо, с сардонической ухмылкой и пристальным немигающим враждебным взглядом, опустилось ниже поручня. Лодка отплыла, подняла парус, и свежий бриз с норд-веста погнал ее в крутой бейдевинд по ярко-синему морю.
Они наблюдали, за уменьшающейся лодкой — парус сиял на ярком солнце. Прямо по левому борту лежал мыс Код, на раковине правого борта — мыс Энн, а по корме, прямо в основании огромного залива — Бостон и «Чезапик».
Штурман, или вернее исполняющий его обязанности, молодой человек по фамилии Этох, был вахтенным офицером, которому капитан отдал приказы, заставившие «Шэннон» развернуться следом за шлюпкой и медленно плыть за ней под одним только гротом.
— Мистер Уатт, не желаете позавтракать со мной? — сказал Броук и, оглядевшись вокруг, из всей молодежи выбрал худощавого мичмана и прибавил, — мистер Литтлджон, вы присоединитесь к нам?
— Да сэр, благодарю вас, — ответил мистер Литлджон, унюхавший запах капитанского бекона еще минут пять назад, и мысленно предвкушавший вкус яиц, которые могли ему сопутствовать — последнее время мичманская каюта жила на скудном пайке.
Завтрак был действительно великолепен. Стюард, зная об аппетите капитана Обри и желая поддержать честь корабля, вытряхнул почти все оставшиеся припасы: треть брансуикской ветчины, копченая сельдь, соленый лосось, семнадцать бараньих отбивных прямо с пылу с жару, и это помимо яиц, жареных лепешек, двух горшков апельсинового повидла, небольшого количества пива, чая и кофе, приготовить которое ему порекомендовал доктор. Вместе с тем, говорили мало: Броук сидел молчаливо и отстраненно, а по укоренившейся военно-морской традиции первый лейтенант не мог заговорить, пока к нему не обратились. Но на Джека ограничение не распространялось, и он несколько раз обращался к мистеру Уатту, однако здоровое ухо последнего размещалось с противоположной стороны, и после пары попыток Джек ограничился Литлджоном.
— А не приходитесь ли вы родственником капитану Литлджону с «Бервика»? — спросил он.
— Да, сэр, — ответил молодой человек, быстро сглотнув, — это был мой отец.
— А-а-а, — сказал Джек, жалея, что не задал другого вопроса. — Однажды мы плавали вместе. Давно уже — на «Эвтерпе»: прекрасный моряк. Не думаю, — сказал он, прикинув в уме возраст Литлджона, отсутствие у того сильных эмоций и год, когда французы захватили «Бервик», — не думаю, что вы хорошо его помните?
— Да, сэр, совсем не помню.
— Не желаете еще одну отбивную?
— Ах да, сэр, пожалуйста.
Джек подумал о собственном сыне, все еще не выросшем из пеленок. Может когда-то и Джордж на тот же вопрос ответит теми же словами, с той же приличествующей случаю маской печали и ничуть не потеряет аппетит?
— Сожалею, что обрываю завтрак, господа, — сказал Броук после приличествующей случаю паузы, — но надеюсь, у нас сегодня будет много дел.
Он встал из-за стола, все последовали за ним.
На переполненном квартердеке тоже чувствовалась некая напряженность — как и на всем судне: люди неторопливо перемещались, изредка заговаривая, частенько поглядывали на залив, туда, где исчезла лодка Слокама, или на капитана.
— Мистер Этох, — сказал Броук, — будьте добры, флаг, лучший вымпел, и курс на Бостонский маяк.
Повседневный вымпел «Шэннона» впервые за долгие месяцы спустили на палубу — потертый, истрепанный ветром и довольно короткий, и все же — знак отличия военного корабля. На клотике грот-мачты уже взлетела и развернулась замена вымпелу — одно из редких роскошеств «Шэннона»: длинная-предлинная лента сапфирового шелка, струящаяся в вышине на четверть длины судна, в то время как потертый синий кормовой флаг появился на ноке бизани и одинаково потертый «Юнион Джек» — на гюйс-штоке. Бриз ослабел, повернув немного на запад, и фрегат, идя круто к ветру насколько возможно, едва делал два узла против слабеющего отлива.
— Эй, на топе, — закричал Броук. — Что с лодкой?
Вниз донесся голос впередсмотрящего:
— Еще не вошла, сэр, еще далеко.
Берег, все лучше и лучше видимый, приближался почти неощутимо. Берега залива потихоньку все глубже врезались в море, а мыс Энн полз по траверзу «Шэннона», сдвигаясь в направлении вест-тень-норд, далее мимо вант, поворачивая немного к норду, а потом и совсем на норд.
В тусклом свете затенённой каюты штурмана Стивен мягко спросил:
— Вильерс, как ты теперь?
Ни ответа, ни изменения в ровном дыхании: наконец-то заснула, а с наступлением на судне тишины и отсутствием качки в спокойной воде, расслабилась целиком. Кулаки больше не сжаты, лицо потеряло выражение жестокого и упорного сопротивления, и, хотя, было все еще бледным, но бледным уже не смертельно. Каша пошла на пользу, Диана умылась в том малом, что «Шэннон» мог предоставить ей в плане воды, и, прежде всего, привела в порядок прическу: волосы, иссиня-черные на фоне подушки, рассыпались, открывая мальчишеский изгиб шеи и уха, совершенством превосходившего совершенство любой раковины, когда-либо виденной Стивеном. Некоторое время он ее разглядывал, а затем вышел.
Ошеломленный и глубоко погруженный в собственные мысли, Стивен стоял на главной палубе, щурясь от яркого дневного света и мешая действиям экипажа, пока старшина грот-марсовых (его бывший пациент три плавания назад), не взял его мягко за локоть и не сказал, ведя его вверх по трапу на квартердек:
— Сюда, сэр. Держитесь обеими руками.
Здесь Стивен присоединился к казначею, хирургу и клерку, которые поприветствовали его и сообщили, что они плывут прочь от маяка, на левой скуле Могилы и затем Ревущие Быки, и сегодня все полны надежд на… Их разговор резко оборвался, поскольку капитан Броук, пожелал, чтобы мистер Уоллис, второй лейтенант, взобрался на топ мачты с подзорной трубой и сообщил, что видит.
Молодой Уоллис вспрыгнул на коечные чехлы, взлетел по выбленкам легко как по лестнице, все выше и выше и вот в тишине с брам-салинга донесся его голос.
— Эгей, на палубе. Сэр, «Чезапик» готовится к отплытию. Полагаю, стоит на одном якоре. Бом-брам-реи подняты.
— Где лодка?
— Сэр?
— Где лодка Слокама?
— Все еще по эту сторону Грин-Айленда, сэр, — отозвался Уоллис после паузы, и вновь наступила тишина, нарушенная семью склянками утренней вахты.
— Если «Чезапик» готовится к отплытию, и его бом-брам-реи подняты, он наверняка выйдет. Поднимет якорь в спокойной воде и отойдет с началом отлива, — сказал мистер Данн, причмокнув от удовольствия.
Под мышкой у него были Инструкции и пачка бумаг, свернутых как книга, но все его существо устремилось в сторону берега, скорее к похоронам, чем к бракосочетанию.
— К чему это относится? — спросил Стивен.
— К «Чезапику», конечно, — вскричали они, а казначей добавил, — «Конститьюшн» не сможет выйти в море еще с месяц и даже больше.
Они ударились в детальное обсуждение состояния прилива, устойчивости ветра и новых двойных брюков для карронад. Хотя знакомство Стивена с этими теоретически невоенными господами было кратким, он уже заметил, что они еще кровожаднее остальных: Данн, клерк и Олдхем, казначей, по боевому расписанию командовали отрядами со стрелковым оружием, паля с яростным увлечением — у каждого по два заряжающих, — а хирург горько жаловался, что его факт расположения его поста ниже ватерлинии всегда препятствовал участию в любых действиях, кроме случайной шлюпочной операции. Но даже в этом случае Стивен удивился потоку технических подробностей, верно подмеченными тонкостями, откровенной жаждой насилия и кровопролития.
Обсуждение было оборвано другим сообщением с топа мачты:
— Сэр, они на вымбовках. — Пауза. — Распускает фор-марсель. Грот и бизань. Какие-то проблемы с якорем.
— Запутавшийся якорь не займет у Лоуренса много времени, — пробормотал Джек.
— Выходит, — сказал Броук, с улыбкой поворачиваясь к офицерам. — Мистер Этох, обойдемся без полуденных наблюдений. Отбейте восемь склянок и немедленно отправьте команду на обед.
Команда уже была готова, и пожилой боцман уже поднес свисток к губам, когда морской пехотинец пронесся мимо отбить склянки — звук, неизменно сопровождаемый суматохой поваров, выкрикивающих номера подразделений, матросами, перекрикивающимися на бегу с сотрапезниками, командой, стучащей по тарелкам и столам. Однако сейчас царила странная тишина. Это было так же странно, как и спокойствие, с которым «шэннонцы» отнеслись к громкому и четкому сообщения капитана первому лейтенанту, что сегодня порция грога будет сокращена наполовину, а остаток выдадут потом.
Сделав это объявление, Броук снова спросил Уоллиса, что с лодкой: все еще находится неподалеку от «Чезапика», а Джеку сказал:
— В таком случае, не мой вызов ведет его сюда. Скорее всего, кое-кто очень жаждет твоего общества. Немного погодя, он продолжил, — я поднимусь наверх. Хотелось бы, чтобы ты пошел со мной, но не думаю, что справишься — с твоей-то рукой.
— До топа — нет, — сказал Джек, — но до грот-марса через собачий лаз доберусь.
Они пересекли палубу, и Данн подскочил, чтобы их перехватить.
— Что касается брака, сэр, — сказал он, — то, боюсь, это в вашей компетенции и, похоже, в море оглашения предстоящего бракосочетания не требуется. Вот все ссылки, и я отметил место в книге Общественного богослужения.
— Сейчас я не могу уделить внимание вопросам брака, мистер Данн, — сказал Броук. — Поднимаюсь наверх. Но теперь я подумал о леди, ее нужно переместить. Вероятно, очень скоро мы подготовимся к бою, и ее нужно передвинуть. Мистер Уатт, доложите о состоянии форпика.
— Ну, сэр, теперь, когда свиньи закончились, оно довольно сносное, не считая крыс и тараканов.
— Тогда, как только команда закончат с обедом, подготовьте его. Сбрызните одеколоном — есть нераспечатанный флакон на моем кормовом балконе. И можно подвесить гамак. — Затем, голос его поднялся. — Мистер Уоллис, спускайтесь и ждите нас на грот-марсе. Полегче, Джек, — сказал он, когда его кузен начал подниматься как неуклюжий трехрукий паук.
На грот-марсовой площадке Броук и Уоллис втиснули шестнадцать стоунов веса Джека между собой, а Броук поднялся на топ мачты, взбежав наверх как мальчишка. Уоллис подал Джеку подзорную трубу, сделал ему сидение из лиселя и заметил, что с одной рукой должно быть дьявольски неудобно.
— О, что до этого, — сказал Джек, — то на палубе все в порядке. В конце концов, Нельсон захватил «Сан-Николас», а затем и «Сан-Хосе» с одним глазом и выиграл битву на Ниле с одной рукой. Вы не оставите мне подзорную трубу, мистер Уоллис? Если возможно.
Молодой человек исчез: Джек оглядел марс — марс более удобный и просторный, чем на любом другом из известных ему фрегатов, с защитой из гамаков, накрытых красной парусиной и втиснутых в сетку между подпорками, и двумя однофунтовыми вертлюжными пушками с каждой стороны. Затем стал настраивать подзорную трубу — непростая задача, учитывая, что пальцы его правой руки едва высовывались из бандажа и перевязи.
Пятно прояснилось — осторожное подкручивание, и вот «Чезапик»: четкий и резкий среди толпы мелких суденышек. Джек не видел его бак — мешал остров, но с топа мачты Броук, у которого был прекрасный обзор, крикнул вниз:
— Якорь взят на панер — тащат и отпускают. В этот момент американский фрегат выстрелил из пушки, распустил брамсели и выбрал шкоты. — Якорь чист, — сообщил Броук. — Выдернули весьма недурно.
Теперь «Чезапик» обогнул остров и целиком появился у Джека на виду, видевшего, как матросы взбежали наверх, чтобы установить лисель-тали. Дул хороший бриз и, как только Лоуренс в стороне от маяка пройдет последний поворот канала, то распустит лисели с обеих сторон. Яхты и мелкие суденышки уже подняли все возможные паруса — у берега бриз был слабее.
На палубе «Шэннона» настал час раздачи грога: дудка просвистела «Нэнси Доусон» и помощник штурмана встал у бочки, разливая полупорции, но этому звездному для моряков часу недоставало обычного возбуждения. Матросы наспех опрокидывали свои полупинты, едва пахнущие ромом, и спешили на бак, проход правого борта и ванты фок-мачты, чтобы поглазеть на «Чезапик». Вся свободная вахта столпилась на палубе.
Броук оставался на топе еще некоторое время, ничего не говоря, но страстно вглядываясь: Джек, уже видевший «Чезапик» вблизи, осматривал гавань и город.
Он увидел «Асклепию» и нашел свое окно, широкую прямую улицу, поднимающуюся к зданию парламента, улицу с отелем Франшона, поискал среди отдаленных грузовых судов «Арктур». Затем вернулся к фрегату и сопровождающей его толпе лодок. А вот и Броук спускается по стень-вантам.
— Ну, Филип, — сказал он, улыбаясь. — Твоими молитвами.
— Да, — сказал Броук, — но достойно ли молить о подобных вещах? — Он говорил очень серьезно, но лицо, преобразившись, светилось. — Пойдем. Позволь помочь тебе перебраться через футоксы.
Спустившись на палубу, Броук повернулся к вахтенному офицеру.
— Курс ост, мистер Фолкинер, под малыми парусами.
Обстененный марсель наполнился, «Шэннон» гладко повернул и принял ветер в корму, удаляясь от берега. Он едва лег на курс прежде, чем «Чезапик» обогнул маяк и установил сверху и снизу лисели, распустившиеся одновременно. Тогда же разом вспыхнули бом-брамсели — отличный образчик морской выучки. С палубы «Шэннона» корпус «Чезапика» виден не был, если только «Шэннон» не поднимался на волне — фрегат находился на расстоянии миль в десять и при таком бризе даже с бом-брамселями и выносными лиселями «Чезапик» не будет делать более шести или семи узлов даже с отливом. Впереди еще масса времени, чтобы вытянуть противника в море, за мысы, где сколько угодно морского пространства.
Времени масса, к тому же почти каждый день палубы «Шэннона» по тревоге полностью очищались, а судовая мебель была скудной, но столь затейливо придуманной, что все это перемещалось в трюм в считанные минуты, в то время как переборки кают и занавески из парусины исчезали еще быстрее. Боеприпасов на палубе всегда хранилось достаточно для трех бортовых залпов, и, оказалось, что мало чем можно заполнить эти часы. И все же, даже на самом ревностном судне есть огромная разница между подготовкой к сражению с чисто теоретическим противником и с большим, мощным фрегатом, уже различимым, обладающим преимуществом наветренного положения и выказывающим намерение вступить в бой как можно скорее.
Кроме всего прочего, никто из офицеров не составлял завещаний и не писал домой писем, могущих стать последними перед боевой тревогой, тогда как многие, включая Джека и его кузена решили заняться этим, как только появится свободное время. Потом наступал черед боцманской работы: вязание кранцев, укрепление цепями реев, и труда канонира, заполнявшего больше картузов и поднимавшего наверх больше ядер, мелкой и крупной картечи, не говоря уж об увлажнении и посыпании песком палуб, натягивании сеток от обломков, и занавесок из влажного войлока на пути к пороховому погребу, размещении лагунов с водой для команды, чтобы пить между залпами. Тем временем хирурги беспокоились, чтобы все инструменты были полностью осмотрены, а во многих случаях — заточены. И прежде, чем огонь на камбузе потушат, оставался незначительный вопрос офицерского обеда.
Джек уже истекал слюнками, но когда Броук предложил последний обход пушек, пошел рядом, вместе с канониром и первым лейтенантом, позволив себе только молча выругаться.
Как и ожидалось, даже самый взыскательный глаз не мог сыскать какого-нибудь непорядка, но он обрадовался, когда, достигнув бака, Броук спросил, есть ли у него какие-нибудь предложения.
— Ну раз уж ты спросил, — ответил Дже, — то я был бы рад наряду с кремневыми замками видеть фитили. Замки могут дать осечку — искры рассеиваются — фитиль, привязанный поперек, способен спасти выстрел. Полагаю, ты не можешь позволить себе потратить зря ни единого выстрела с этим джентльменом поперек пути, — кивнув в сторону недалекого «Чезапика» теперь уже под брам-лиселями. — Кроме того, это — проверенный метод, а мне нравятся проверенные пути наряду с новыми.
Канонир кашлянул одобрительно, а мистер Уатт, уловивший суть, сказал:
— Действительно. Отцы, что зачали нас.
Броук подумал и сказал:
— Да. Спасибо, кузен. Мы не можем позволить потерять ни единого выстрела. Мистер Уатт, пусть так и будет, но, Боже мой, я позабыл. Что там с форпиком?
— Прибран настолько, насколько мы смогли, сэр. Это, конечно не такая ангельская обитель, как каюта штурмана, но, по крайней мере, там пахнет так же сладко как… как свежескошенное сено.
— Я должен поухаживать за леди, — сказал капитан Броук, глядя на «Чезапик», а затем на солнце. — Пригласите доктора Мэтьюрина. Доктор Мэтьюрин, как любезно с вашей стороны прийти: миссис Вильерс чувствует себя достаточно хорошо, чтобы я мог навестить её, как полагаете? Хотел бы проявить уважение и объяснить, что мы вынуждены переместить ее в форпик, поскольку очень скоро можем вступить в бой.
— Сегодня ей значительно лучше, сэр, — сказал Стивен, — и, уверен, что она обрадуется краткому визиту.
— Очень хорошо. Тогда, будьте, пожалуйста, добры, сообщите, что через пятнадцать минут я имею честь навестить ее.
С пушками было покончено: офицеры ушли на обед в кают-компанию, и Броук постучал в дверь каюты.
— Добрый день, мадам, — сказал он — Меня зовут Броук, я командую этим кораблем, и пришел узнать о вашем самочувствии и сообщить, что, к сожалению, мы должны просить вас сменить покои. Вскоре может быть некоторый шум — конечно, я имею в виду сражение. Но прошу вас не встревожиться. В форпике вы будете в безопасности, да и шума будет намного меньше. Сожалею, что там будет темно и несколько тесно, но, полагаю, вам не придется остаться там надолго.
— О, — убежденно сказала Диана, — ничуть не боюсь, сэр, уверяю вас. Мне только очень жаль быть бременем — бесполезным бременем. Если вы подадите мне руку, я немедленно уйду и не буду мешаться.
У нее хватило времени, чтобы подготовиться, и когда она встала — одетая в дорожное платье, то выглядела более, чем элегантно. Броук провел ее через ряды застывших от восхищения моряков, которые после одного быстрого, изумленного взгляда, уставились прямо перед собой в открытые пушечные порты. Путь лежал сначала вперед, а потом все ниже и ниже в форпик, глубоко под ватерлинию. Это оказалось маленькое треугольное помещение со спертым воздухом и сильно надушенное, а тусклый свет фонаря показал, что на гамаке многочисленная орда крыс уже присоединилась к тараканам.
— Боюсь, тут хуже, чем я думал, — сказал Броук. — Я пришлю несколько матросов, чтобы разобраться с крысами.
— Нет-нет, — вскричала Диана, — не беспокойтесь за меня. Я могу справиться с крысами. Капитан Броук, — сказала она, беря его ладони в свои, — позвольте просто пожелать вам победы. Уверена, вы победите. Я целиком полагаюсь на флот.
— Вы очень, очень любезны, — с чувством сказал Броук. — Теперь у меня будет еще больший повод сделать все, что в моих силах.
— Джек, — сказал он, возвращаясь в каюту, где капитан Обри уже глубоко вгрызся в морской пирог, — ты никогда не говорил мне, что миссис Вильерс так красива.
— Что и говорить, женщина привлекательная, — ответил Джек. — Прости, что не дождался тебя, Филип, голоден как целая стая чертовых акул.
— Привлекательная? Намного больше, чем просто привлекательная — возможно, самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, хотя и она была так бледна. Какая грация! А прежде всего, какая сила духа! Никаких вопросов, никаких жалоб — прошла прямо в грязный форпик, полный крыс, и только пожелала нам победы. Сказала, что полностью полагается на флот. Клянусь жизнью, прекрасная женщина. Я не удивляюсь нетерпению твоего друга. За такую женщину мужчина рад сражаться. Я буду горд называть ее кузиной.
— Точно, — сказал Джек, думая о миссис Броук, — у Дианы душа чистокровной леди и походка тоже.
Броук некоторое время молчал, тыкая вилкой в морской пирог и покрытые фиолетовым джемом поджаренные на сале остатки вчерашнего пудинга.
— Я собираюсь переодеться прямо сейчас, — сказал он. — Боюсь, моя форма тебе не подойдет, но есть офицеры примерно твоей комплекции, я обращусь к кают-компании.
— Спасибо, Филип, — сказал Джек, — а если бы ты нашел мне приличную тяжелую саблю, стало бы еще лучше. Или еще что-нибудь весомое и острое. Что до остального, то пара обычных абордажных пистолетов подойдет.
— Но твоя рука, Джек? Только что хотел просить тебя взять под команду пушки на квартердеке. Их мичман уплыл на том неудачном призе — как я жалею об этом!
— Я с удовольствием помогу там или где угодно, — сказал Джек, — но если дойдет до абордажной схватки или отражения попытки абордажа, я, разумеется, должен принять участие. Я заставлю Мэтьюрина крепко привязать руку. Моя левая хороша как всегда, на самом деле даже лучше, и я вполне могу о себе позаботиться.
Броук кивнул. Взгляд его был серьезен и сосредоточен, по большей части мысленно он уже далеко: вся та невообразимая ответственность командира, ответственность, сокрушительную тяжесть которой Джек знал так хорошо и чье отсутствие сейчас отчетливо почувствовал, но Броук справился с различными мелкими неотложными проблемами прежде, чем закончился обед. Среди прочего, послал помощника трюмного старшины и матроса по фамилии Рейкс, некогда профессионального крысолова, в форпик. Затем стюард принес охапку одежды из кают-компании и они переоделись. Броук помог Джеку с его неуклюжей рукой.
— Прежде, чем мы одержим сокрушительную победу, — сказал Броук, — давай, как обычно, обменяемся письмами?
— Конечно, — ответил Джек. — Как раз собирался это предложить. Он сел за стол Броука и написал:
«Шэннон»,Твой любящий муж,
Близ Бостонского маякаДжон Обри
Любимая,
Я надеюсь и верю, что до конца дня мы выступим в бой с «Чезапиком». Я не мог бы пожелать большего, моя дорогая, — все это время на моем сердце лежит тяжкий груз.
Но если случится так, что я получу заряд в голову, это письмо передает тебе и детям мою самую большую, самую сильную любовь. Знай, что мужчина не может погибнуть счастливее.
Он запечатал письмо и перебросил через стол, а Броук подал ему свое. В молчании они вышли на квартердек — офицеры уже находились там, все переоделись. Некоторые, как Броук и мичманы — в современном стиле: круглые шляпы и высокие сапоги, некоторые, как Джек — с традиционными золотыми позументами, белыми бриджами и шелковыми чулками, но все в лучших мундирах, как дань уважения врагу и будущему событию. И все пристально вглядывались в сторону кормы, где с устойчивым ветром и слабеющим отливом приближался «Чезапик», уже на приличном расстояния от теперь далекой земли, полностью видимый, и с прекрасным буруном у форштевня.
Старший лейтенант морской пехоты, высокий, крепкий молодой человек, подошел к Джеку с двумя саблями.
— Какая из двух подойдет вам, сэр?
— Вот эта подойдет прекрасно, — сказал Джек, выбрав более тяжелую. — Очень вам обязан, мистер Джонс.
— Эй, на палубе, — крикнул наблюдатель. — «Чезапик» приводится к ветру.
Так оно и было. Отдаленный «Чезапик» поворачивал до тех пор, пока его лисели не заполоскали, показал свой борт, выстрелил из пушки и снова наполнил паруса. Он явно приглашал «Шэннон» убавить паруса и разрешить вопрос прямо сейчас, на этом участке моря. Множество яхт и прогулочных лодок все еще мельтешили поблизости от «Чезапика» или на небольшом отдалении за ним.
— Очень хорошо, — сказал Броук. — Мистер Уатт, давайте закончим с подготовкой корабля: полагаю сделать осталось немного.
— Стивен, — сказала Диана, когда тот вошел в форпик с миской супа, — что происходит? Мне не хотелось отвлекать капитана Броука, но что происходит? Нас преследуют? Нас поймают?
— Насколько я понимаю, — сказал Стивен, кроша сухарь в суп, — капитан Броук вошел прямо в Бостонскую гавань, открыто вызвав «Чезапик» на бой, и теперь оба судна движутся в открытое море для сражения по обоюдному согласию. Так что на самом деле, это не преследование.
— А-а-а, — сказала она и рассеянно съела три ложки супа. — Боже упаси, что это?
— Суп. Бульон в брикетах. Умоляю, съешь еще, это прибавит сил.
— А я подумала, это чуть теплый клей. Но проскальзывает вполне хорошо, если не дышать. Как любезно с твоей стороны было принести его, Стивен.
Она ела, пока с бимса прямо в тарелку не свалился таракан. Тогда Стивен поставил миску на палубу среди остальных тараканов. Они сидели рядышком на гамаке, и Диана взяла его под руку: она не привыкла выставлять привязанность напоказ, а, возможно, и запас привязанности был не настолько велик, чтобы его демонстрировать — в целом, сдержанное существо, хотя и достаточно страстное, говоря по совести, — и этот жест поразил его.
— Возможно, я слишком поспешила, сказав, что мы смылись. Мне следовало крепко постучать по дереву. Скажи, Стивен, каковы наши шансы?
— Я не моряк, моя дорогая, но королевский флот проиграл последние три схватки, и как я понимаю, у «Чезапика» более многочисленная команда. С другой стороны, корабли вооружены почти одинаково, чего не было в предыдущих сражениях, и Джек выражает большое удовлетворение от внимания своего кузена к артиллерийской подготовке, также, насколько я могу судить, мистер Броук кажется очень способным и энергичным командиром. Возможно, наши шансы почти равны, если мое мнение вообще чего-то стоит.
— Что с нами сделают, если захватят? Я имею в виду тебя, меня и Джека Обри?
— Нас повесят, моя дорогая.
— Я уверена, что Джонсон на этом судне, — сказала Диана помолчав.
— Осмелюсь предположить, что ты права, — сказал Стивен, вперив взор в мерцающий в свете фонаря крысиный глаз-бусинку в дальнем углу. — Он — страстный человек, и у него много оснований для преследования. — Стивен вынул карманный пистолет и пристрелил крысу, когда та вылезла за супом. — Я принес это для тебя, — сказал он, доставая другой пистолет из левого кармана. — А здесь — небольшой запас пуль и пороховница. Советую четверть заряда, не более. Стрельба по появляющимся крысам займет твой ум и уменьшит беспокойство.
— Ей-Богу, Мэтьюрин, — вскричала Диана, — тебе не могло прийти в голову лучшей мысли! Она выронила его руку, перезарядила дымящийся пистолет и забила пыж. — Теперь мне нечего бояться, — сказала она, и взгляд ее был столь же жестким и гордым как у сокола.
Впервые с прибытия в Америку, он увидел женщину, которую любил так отчаянно, и в расстроенных чувствах пошел на корму, в кокпит, где ассистенты хирурга и парикмахер раскладывали инструменты. Сам хирург «Шэннона» все еще находился на квартердеке — настолько сильно предвосхищался сражением, и вряд ли присоединится к ним скорее, чем появится первый раненый.
Джек спустился вниз привязать руку, и Стивен, зная, что спор в этом случае бесполезен, выбрав три необычайно длинных бандажа, привязал сбоку почкоподобный лоток. После того, как концы пояса были закреплены на бочкообразной груди Джека, неподвижно зафиксировал поверх сердца лоток, а поверх того — руку. Джек справился о Диане.
— Все в порядке, благодарю, — ответил Стивен. — Принес ей немного сухарей и бульона из запасов моего коллеги, и она согласилась, что это проскользнуло внутрь с легкостью. Ее ум занят крысами — я одолжил ей наши карманные пистолеты — и предстоящим сражением. Ей намного лучше: храбрость ее никогда не уменьшалась.
— Уверен, что так, — сказал Джек. — У Дианы в глубине души храбрости всегда было предостаточно — имею в виду, она всегда в форме. — Затем низким голосом Обри добавил. — Броук очень обеспокоен, что не может поженить вас сегодня: он надеется сделать это завтра.
— Когда, по твоему, это вообще начнется? — только и спросил Стивен.
— Полагаю, в течение часа, — сказал Джек. Но когда вернулся на квартердек, то обнаружил, что ошибся: «Шэннон» привелся к ветру и зарифил марсели, «Чезапик» быстро приближался с тремя развевающимися флагами, и теперь его носовой бурун высоко вздымался и широко разбегался в стороны.
Когда Броук созвал на корме экипаж и обратился к нему в своем довольно четком, официальном стиле, Джек заметил, что матросы слушали с серьезным, яростным вниманием. Некоторые выказывали эмоции, которые их капитан довольно успешно скрывал: налицо полное взаимопонимание между ними. Одолженная сабля неловко висела на правом боку, отвлекая от краткого обращения, — в любом случае он стоял прямо позади капитана и ловил только обрывки слов.
— Американцы говорят, что англичане забыли, как сражаться. Сегодня вы дадите им понять, что на «Шэнноне» есть англичане, все еще знающие, как надо это делать. Не пытайтесь сбить мачты. Бейте по корпусу: главная палуба по главной палубе, квартердек по квартердеку. Перебейте команду и корабль ваш… Не надо «ура», быстро расходитесь по боевым постам. Уверен, вы выполните свой долг…
Джек не все слова расслышал, но уловил ответный рев согласия с переполненных палуб и проходов, и сердце его взыграло как от звука боевой трубы. Моряк в проходе правого борта, бывший «герьеревец», сказал:
— Сэр, надеюсь, вы дадите нам сегодня отомстить за «Герьер»?
И в этой особенной атмосфере свободы пожилой старшина-рулевой, кинув недовольный взгляд на потертый синий кормовой флаг, — лучшее, что «Шэннон» мог себе позволить после стольких месяцев в море, сказал:
— Не могли бы мы поднять три флага, сэр, как и «Чезапик»?
— Нет, — сказал Броук. — Мы всегда были скромным кораблем.
Струйка песка в тридцатиминутных часах иссякла: Бостон к этому моменту находился на расстоянии двадцати миль. Часы перевернули, отбили восемь склянок, и Броук отдал приказы, которые еще раз медленно направили «Шэннон» на ост. Фок облили водой, грот-марсель дрожал: так плыли добрую склянку и даже больше — «Чезапик» прямо в кильватере «Шэннона» прибавлял парусов.
Тишина на квартердеке и на всем корабле, только тихое пение ветра в снастях, при курсе в бакштаг, да негромкое журчание воды, бегущей вдоль бортов. И в этой тишине голос мичмана с топа мачты, сообщающий то, что видел каждый: «Чезапик» убирает лисели, грот и брамсели. Спускает грота-реи на палубу. Уатт поглядел на капитана.
— Нет, — сказал Броук, — свои мы оставим, не верю этому бризу — может стихнуть. Мичману высоко наверху, — Мистер Клеверинг, вы можете спуститься. Мистер Уатт, извольте лечь в дрейф и пробить тревогу.
«Шэннон» повернул, кильватерный след прервался, и пока фрегат лежал, мягко покачиваясь на волнах, барабан прогрохотал тревожную дробь. Через мгновение матросы уже были на боевых постах, в точном порядке сгруппировавшись вокруг знакомых пушек, на марсах или вдоль проходов. Переполненный квартердек поредел — офицеры и мичманы убежали в свои подразделения, оставив позади рулевого только штурмана, чтобы вести корабль, мичмана-адъютанта, первого лейтенанта, офицеров морской пехоты, капитана, чтобы командовать всеми, и сверхштатным Джеком позади него. Казначей и клерк, оба вооруженные саблями и пистолетами, уже присоединились к своим стрелковыми отрядам.
«Чезапик» быстро приближался, постепенно приводясь к ветру и держа курс на кормовую раковину правого борта «Шэннона». Помимо трех флагов он нес большой белый флаг на носу с какими-то символами, очевидно словами.
Броук поднял подзорную трубу и прочитал: «Права моряков и свободная торговля». Он никак не прокомментировал, но повернулся к Уатту.
— Давайте прикрепим флаги к грота-штагу и на вантах, в готовности распустить их, если кормовой собьют ядром. Затем по очереди окликнул марсы — каждый под командованием старшего мичмана. — Мистер Лик, мистер Коснэхен, мистер Смит, все в порядке?
— Все в порядке, сэр, — по очереди ответил каждый.
Все ближе — «Чезапик» еще нацеливался на кормовую раковину правого борта «Шэннона». «Молю Богу, Лоуренс задумал то, о чем говорил Нельсон, и ринется прямо на нас», — подумал Джек.
— Пройдет по корме, обстреляв меня, и встанет слева? — пробормотал Броук, вцепившись взглядом в последние движения руля «Чезапика». Затем, на отрывая пристального взгляда, громко и четко. — Вторые наводчики и команда к пушкам левого борта. Лечь на палубу, если нас обстреляют: не стреляйте, пока он не окажется прямо в прицеле.
Топот босых ног расчетов пушек левого борта перебежавших на другой борт, и затем снова тишина. Дым тлеющих фитилей плыл по палубе. Быстрый отрывистый приказ — грот-стаксель «Шэннона» наполнился, продвинув судно немного вперед, затем его обезветрили, а контр-бизань взяли на гитовы — корабль двигался со скоростью, едва достаточной, чтобы слушаться руля.
«Чезапик» не собирался заходить «Шэннону» в корму. Его кильватерный след оставался ровным и прямым, и теперь уже было слишком поздно, чтобы поворачивать. Лоуренс отказался от преимущества, ведя судно прямо в бой, как Нельсон.
— Неплохо проделано, — сказал Джек и Броук кивнул.
— То, чего мне и хотелось видеть, — сказал Уатт.
— К пушкам правого борта, — приказал Броук, и расчеты молча побежали обратно.
Все ближе и ближе. Слова на флаге теперь виднелись довольно четко, но под этим углом бортовые орудия ни одной из сторон стрелять не могли. Все ближе, уже ближе расстояния мушкетного выстрела. И вот, в пятидесяти ярдах «Чезапик» привелся к ветру, чтобы лечь на курс, параллельный курсу «Шэннона» и сойтись с ним. Оба корабля шли в крутой бакштаг, уваливаясь под ветер, «Чезапик» — с наветренной стороны.
— Неплохо проделано, — повторил Джек.
Тишина продолжалась и Броук через световой люк позвал своего старшину-рулевого — наводчика задней пушки правого борта на главной палубе:
— Миндхем, выстрели, когда поравняешься со вторым от бака портом на главной палубе. И никаких криков, пока все не закончится. Не потратьте зря ни единого выстрела.
«Чезапик» приближался. Убавляя ход, он развернул грота-рей: его тень, огромная и зловещая, легла на «Шэннон». В тишине Джек слышал плеск воды, рассекаемой штевнем фрегата, видел Лоуренса, стоявшего там, на квартердеке: высокая фигура все в том же белом мундире. Джек снял шляпу и помахал ею, но в этот момент «Чезапик» трижды проревел «ура!» — странно британский клич — и одновременно выпалила пушка Миндхэма. От борта «Чезапика» позади второго порта полетели щепки. В возникшей секундной паузе Броук сказал мальчишке, ведущему записи:
— Половина шестого, мистер Фенн.
Одновременно с задней карронадой батареи Джека выпалил сосед Миндхэма, сопровождаемый носовым орудием, а затем впечатляющим перекатывающимся бортовым залпом ответил «Чезапик».
С этого момента наступил оглушительный грохот, орудия стреляли с той скоростью, с которой их успевали перезаряжать, один бортовой залп сливался с другим, плотный пороховой дым обоих судов распространялся по палубе «Шэннона». И воздух, и дым дрожали от непрерывных мощных сотрясений: оранжевые снопы пламени, струями бьющие в потемках — яркого солнца почти не видно — треск мушкетов с проходов и марсов, дребезжащее тявканье вертлюжных пушек.
Долгая тишина ожидания закончилась, длительное напряжение — своего рода мрачное, тихое беспокойство, в котором каждый был одинок, испарилось. Началось непрерывное, чрезвычайно активное настоящее.
Джек прошелся позади карронад по правому борту квартердека: он мало что мог сделать, поскольку расчеты прекрасно справлялись со своей задачей. Перебрасываясь быстрыми, отрывистыми словами, матросы смеялись, вкатывая и накатывая пушки, наводя каждый выстрел быстрым, сосредоточенным взглядом через дым на маятники, говорившие им, когда судно лежало на ровном киле, кричали от радости, когда ядро или картечь или и то, и другое, попадали в цель. Какофония звуков оглушала настолько, что с уверенностью сказать было нельзя, но у Джека сложилось впечатление, что «Шэннон» стрелял быстрее и точнее «Чезапика». Второй номер задней карронады обернулся, глядя прямо на Джека: на лице яростное возбуждение, но глаза озадаченные, удивленные, широко раскрытые. Джек оттащил тело в сторону — книппелем разворотило весь живот; товарищи несчастного, лишь кинув быстрый взгляд назад, накатили пушку, выстрелили и пробанили.
Сквозь дым на натянутую сверху сетку дождем сыпались разбитые блоки и обрывки снастей, щепки смертоносными вихрями отлетали от бортов внутрь корабля. «Чезапик» немного привелся к ветру, чтобы вернуться на курс, и через прогал в дыму Джек увидел убитого рулевого, разбитый штурвал — вообще весь квартердек странно опустел еще после первого залпа, и Лоуренса с тех пор он больше не видел.
На этом курсе оба корабля шли в крутой бакштаг, уваливаясь под ветер, но скорость «Чезапика» внезапно увеличилась, он привелся круто к ветру — вероятно кливера были сбиты. Погиб и рулевой — и вот «Чезапик» лежит, обратив к «Шэннону» корму и левую раковину, на корабле — никакого движения.
И вот теперь «Шэннон» крепко его измолотил, разбил кормовые порты, прочесал убийственным диагональным огнем палубы, проделал просто ужасающий расстрел — из шпигатов левого борта широкими ручьями текла кровь.
— Он собирается лечь под ветер, — сказал Броук. — Мистер Этох, лево руля.
— «Чезапик» движется назад, сэр, — закричал Уатт. — Он поворачивает оверштаг.
Это ввело бы в сражение неповрежденную батарею «Чезапика», а, повернув и набрав ход, он мог также пойти на абордаж, — с его более многочисленной командой это будет, возможно, фатальный маневр.
Броук кивнул, дал указание «право руля», потом, заглушая рев пушек, прокричал в рупор приказ обезветрить бизань-марсель, чтобы держаться в бакштаг. Но как только матросы, ответственные за постановку парусов, бросились от пушек к брасам, те немногие пушки «Чезапика», которые еще могли стрелять, сбили на «Шэнноне» кливер-штаг, а без разворачивающего кливера корабль едва двигался, тогда как «Чезапик», все еще идущий задним ходом, приближался к «Шэннону» и приближался быстро.
Полоска воды между ними сужалась, и все это время «Шэннон» продолжал ужасающий огонь, почти в упор выбрасывая центнеры свинца и железа. И, тем не менее, «Чезапик» продолжал приближаться кормой вперед. Перегретая карронада на квартердеке опрокинулась при отдаче, порвав брюки, и Джек был слишком занят, помогая поднять ее, запутавшуюся среди вырванных из сеток гамаков и крови, чтобы увидеть то, что происходит впереди, пока не услышал треск — это корма «Чезапика» врезалась, разламываясь, прямо в середину борта «Шэннона». Когда Джек взглянул, то увидел «Чезапик»: его движение задним ходом прекратилось, он начал двигаться вперед, но упал фок. И все же, «Чезапик», все еще с треском скребя вдоль борта «Шэннона», отошел на несколько ярдов, но его кормовой балкон по счастливой случайности зацепился за большой становой якорь «Шэннона».
Громогласно для человека своих габаритов, да и любых габаритов вообще, Броук проревел:
— На пушках, прекратить огонь. Абордажной партии покинуть главную палубу. Мистер Стивенс, быстрее принайтовьте к нам «Чезапик». Джек, мистер Уатт. Квартердечные, вперед, на абордаж. Затем бросив рупор, закричал. — Кто может — за мной.
Он помчался вдоль прохода правого борта, на бегу доставая саблю и перепрыгивая через тела клерка, казначея и нескольких из их отрядов. Когда карронада была, наконец, поймана, Джек, несмотря на сильную стрельбу с марсов «Чезапика», с матросами квартердека последовал за Броуком. На проходе, снаружи разбитого фальшборта и порванной сетки, повис старый боцман и его помощники, быстро привязывая «Чезапик» к пиллерсу, а с кормового балкона и орудийного порта кают-компании «Чезапика» по ним стреляли из пистолетов, тыкали пиками, швабрами, гандшпугами, а один, перевесившись через борт, рубил мачете руку боцмана.
Джек сбавил шаг, выхватил пистолет, выстрелил с левой руки и промахнулся. Боцман пропустил конец — узел завязан — мачете блеснуло, опускаясь вниз, Джек и Уатт выстрелили одновременно и американец упал между судами. Но слишком поздно: рука, все еще цепляющаяся за «Чезапик», была отсечена. Они подняли старика. Джек крикнул в ухо, чтобы тот крепко перетянул обрубок носовым платком и опустил старого моряка между пушек главной палубы. Боцман со свирепой ухмылкой, прорычал что-то вроде: «Черт с ней, с рукой». Но Джек не разобрал. Он неуклюже бежал — мешала привязанная рука. Абордажная партия с квартердека промчалась мимо него по проходу и исчезла среди пушек главной палубы.
Джек достиг бака — множество убитых и раненых, — увидел, что Броук уже перебрался на «Чезапик» с группой матросов. Джек последовал за ним, рискованно запрыгнув на дуло выкаченной карронады, а с него — на то, что осталось от гамаков на американском квартердеке. на котором ни единого выжившего, Там не было никого живого, зато множество трупов — некоторые принадлежали офицерам. Однако, как только совершив головокружительный прыжок прямо через гакаборт, сюда перебрался Уатт, он упал, подстреленный с крюйс-марса. Уатт сразу вскочил, держась за ногу, и крикнул на «Шэннон», чтобы из девятифунтовки пальнули по марсам «Чезапика».
— Картечь, — кричал он. — Картечь, — видя, как все больше моряков и морских пехотинцев из абордажной партии перебирались через всевозможные точки соприкосновения кораблей и мчались мимо него, собираясь у грот-мачты.
— Вперед, все вперед, — закричал Джек, выхватывая саблю, — она хорошо лежала в руке — и пробрался сквозь столпившихся вдоль прохода правого борта с дюжиной из абордажной партии позади него, многие из них — ирландцы, кричащие по мере продвижения.
В проходе сопротивления было слабым — офицеры погибли или отошли, матросы потеряли голову — большинство убежало на главную палубу, а оттуда еще ниже, часть была перебита. Итак, на бак, очищенный Броуком и его людьми, за исключением немногих сгруппировавшихся на носу или пытавшихся пробиться к переднему люку американцев, или дравшихся, будучи прижатыми к фальшборту. Топая, подошла группа Джека: немногочисленные сопротивляющиеся, подавленные численным превосходством, побросали абордажные сабли, пики и мушкеты.
Теперь большая часть морских пехотинцев «Шэннона» перебралась на «Чезапик». Красные мундиры метались вдоль палуб, и в то время как некоторые помогали сражающимся морякам, прикрывая их тылы от отчаянного натиска со стороны главного люка, другие обратили убийственный огонь на грот- и крюйс-марсы.
Но суда расходились, и новых подкреплений для абордажной партии не было. Броук на мгновение приостановился. Исход сражения находился в критической стадии: если снизу прорвутся «чезапикцы», абордажная партия «Шэннона» погибнет. Джек поглядел на сдавшихся на баке — теперь глупо озирающихся, ошеломленных и разъяренных. Четверых он знал — моряки, возможно британцы, возможно насильно завербованные американцы, с которыми плавал раньше. И если это британские дезертиры, то они уверены в ожидающей их унизительной смерти.
— Крэддок, — позвал Броук одного из абордажников с тяжелой раной на ноге и окровавленным предплечьем, — охраняй пленных. И поднимая голос, — Смит, Коснэхен, заставьте их марсы замолчать. Главный люк, все к главному люку!
Матросы поспешили на корму, Джек, спотыкался позади, Броук был последним. И пока они так бежали, молодой Смит, командовавший фор-марсом «Шэннона», сопровождаемый своими людьми, пробрался по рею, и оттуда — на грота-рей «Чезапика».
— Сэр, сэр! — проревел Крэддок через непрекращающуюся мушкетную пальбу и крики сражающихся.
Броук обернулся. Некоторые пленные похватали оружие и бросились прямо на него.
— Сэр, — проревел Крэддок снова. Джек уловил поданный сигнал, резко обернулся и увидел, как Броук, парировав опасный укол пикой, ранил человека, ее державшего, а затем упал, сбитый ударом мушкета. Третий противник возвышался над ним высоко занеся мачете, но удар, со всей силой нанесенный Джеком левой рукой, отсек руку, которая вместе с мачете отлетела в море, а само тело — в середину судна, и мгновение спустя отряд Броука перебил оставшихся заключенных. И во время этой скоротечной, ужасающе кровавой схватки, матросы, перебравшись по реям «Шэннона», штурмовали грот-марс «Чезапика», а картечь из девятифунтовки заставила замолчать крюйс-марс, и теперь вся абордажная партия столпилась вокруг притихшего главного люка, захлопнула и принайтовила его массивную решетчатую крышку, и, за исключением последнего отчаянного выстрела, снизу сопротивление прекратилось. С раздирающим треском кормовой балкон «Чезапика» отвалился совсем, и фрегат беспомощно поворачивался под пушками «Шэннона». Хриплый голос снизу выкрикнул: «Мы сдаемся».
— С тобой все в порядке, Филип? — громко крикнул Джек, хотя шум и грохот почти прекратились.
Броук кивнул. Его череп оголился — сквозь кровь виднелась белая кость и, что возможно еще хуже, кровь обильно текла из ушей. Старшина-рулевой повязал поверх жуткой раны носовой платок, и они усадили Филипа на карронаду.
— Посмотри на корму, Филип, — сказал ему в ухо Джек. — Посмотри на корму — он твой! Радуйся!
Джек указал на корму, где Уатт спускал американский флаг. Теперь флаги поднимались вновь, английский военно-морской флаг внизу, как знак поражения. Всем на «Чезапике» было ясно, что Уатт перекрутил фалы. Ему кричали, но он не слышал, и на «Шэнноне» проревел последний в схватке пушечный выстрел, разметавший маленькую группу на квартердеке «Чезапика», а заодно скосивший торжествующего Уатта и нескольких матросов возле него.
Броук озирался из стороны в сторону. Еще не вполне придя в себя, он нащупал часы, посмотрел на них и сказал:
— Пятнадцать минут, от начала до конца. Отконвоируйте их всех вниз, в трюм.
Наконец-то, взлетев до нока бизани, поднялись флаги, теперь уже в должном порядке. Радостные крики, дикий рев на «Шэнноне» и сквозь шум Джек снова крикнул:
— Филип, посмотри на корму. Он твой! Твой! Ты победил, поздравляю!
На этот раз Броук понял, и уставился на английский военно-морской флаг на фоне ясного синего неба, доказательство своей победы. Плавающий взгляд сфокусировался, на окровавленном лице появилась радостная улыбка.
— Спасибо, Джек, — очень тихо промолвил он.