– Я провожу тебя, Кэтлин, по сырой извилистой дороге.

– Она вовсе не сырая, Джек, и, ради Бога, не говори о дожде; ты его только накликаешь, это так же верно, как открывать в доме зонт.

Он только улыбнулся и взял меня под руку.

– Кэтлин, ты должна знать эту поэму Колума – «сырые извилистые дороги, ржавые болота с тёмной водой, и мои мечты о белых кораблях и о дочери испанского короля». Разумеется, – произнёс он, улыбаясь чему-то своему, – мои мечты гуляют куда ближе к дому.

Мы как раз проходили мимо калитки дома мистера Джентльмена, и я обратила внимание, что на двери красуется висячий замок.

– Мистер Джентльмен в отъезде? – спросила я.

– Несомненно. Он старый чудак, Кэтлин. Просто старый чудак.

Я сказала, что не согласна с ним. Мистер Джентльмен был прекрасный человек, он жил в белом домике на холме. В доме были узкие высокие окна и дубовая дверь, похожая на дверь нашей церкви, а мистер Джентльмен играл по вечерам в шахматы. Он работал адвокатом в Дублине, но приезжал домой на выходные, да ещё на летнее время, когда он отправлялся на маленькой яхте по Шеннону. Разумеется, его настоящее имя было не мистер Джентльмен, но так его звали абсолютно все. Он был на самом деле французом по фамилии месье де Морье, но ни один человек не мог произнести его имя правильно, так что все соседи окрестили этого незаурядного седовласого мужчину с изысканными жилетками мистером Джентльменом. Похоже, что новое имя понравилось ему самому, так как он подписывал свои письма Ж.В. Джентльмен. Буквы Ж. и В. были инициалами его настоящего имени и значили «Жак» и что-то ещё.

Я хорошо запомнила тот день, когда впервые поднялась к его дому. Тогда отец послал меня с запиской – я думаю, он просил в долг денег. В конце посыпанной щебнем дорожки из-за угла дома выскочили два рыжих сеттера и бросились ко мне. Я вскрикнула, и на мой крик из своей старомодной двери вышел мистер Джентльмен и улыбнулся. Он отогнал собак и запер их в гараж.

Потом он пригласил меня в гостиную и снова улыбнулся. У него были грустные глаза, но прекрасная улыбка, мягкая и очень сочувствующая. На столе в гостиной стояла залитая в стеклянной призме форель, а на стекле гравированная табличка извещала: «Поймана Ж.В. Джентльменом в Лох-Держ. Лето 1953. Вес 20 фунтов.»

Из кухни доносился аромат жаркого и что-то скворчало. Должно быть, миссис Джентльмен, которая слыла отличной кулинаркой, готовила обед.

Он открыл конверт с отцовским письмом ножом для бумаг и нахмурился, читая его.

– Передай ему, что я подумаю, – сказал мне мистер Джентльмен.

Он говорил так, словно у него в горле застряла сливовая косточка. Он так никогда и не избавился от своего французского акцента, хотя Джек Холланд и говорил, что это напускное.

– Съешь апельсин? – спросил он меня, беря два оранжевых плода из гранёной хрустальной вазы, стоявшей на обеденном столе, Протянув мне один, он улыбнулся, а потом проводил меня до выхода. Прощаясь со мной, он лукаво улыбнулся, а когда он пожал мне руку, я ощутила странное чувство, словно кто-то пощекотал мне желудок изнутри. Я вышла на постриженный газон перед его домом, на котором росли вишнёвые деревья, а потом пошла по дорожке. Он стоял в проёме двери и смотрел на меня. Когда я оглянулась, солнце заливало его фигуру и белый домик; окна на фронтоне дома тоже горели огнём. Он помахал мне рукой, когда я закрывала за собой калитку, а потом вошёл в дом. Чтобы пить там шерри из изящных рюмок, играть в шахматы, есть суфле и жареную оленину, решила я тогда, и как раз рассуждала о высокой эксцентричной миссис Джентльмен, когда Джек Холланд задал мне ещё один вопрос.

– А знаешь, Кэтлин?

– Что, Джек?

По крайней мере, думала я, он защитит меня, если мы повстречаемся с моим отцом.

– Знаешь, многие ирландцы происходят из королевских фамилий и не знают об этом. Наследные принцы и принцессы ходят по дорогам Ирландии, ездят по ним на велосипедах, пьют чай, возделывают землю, совершенно не зная о том, какое наследство им принадлежит. Да что там, вот и у твоей мамы внешность и походка королевы.

Я вздохнула. Страстное обожание Джеком английского языка наскучило мне. Он продолжал:

– Мои мысли о белых кораблях и дочери испанского короля – хотя мои желания куда ближе к дому.

Он счастливо улыбнулся сам себе. Он явно сочинял заметку в местную газетку: «Гулять кристально чистым утром с юной подругой, читать друг другу строки Голдсмита и Колума, всплывающие в сознании…»

Тропинка закончилась, и мы вышли на дорогу. Она оказалась сухой и пыльной, мы пошли по ней, нам навстречу попадались повозки, идущие к молочному заводику, на них побрякивали фляги с молоком, а владельцы погоняли запряженных в повозки осликов. Проходя мимо дома Бэйбы, я зашагала побыстрее. Её новый розовый велосипед поблёскивал около боковой стены их дома. Их дом снаружи напоминал кукольное жилище, с вымощенным булыжником двором, с двумя полукруглыми окнами на фасаде под крышей и с круглыми клумбами для цветов перед входом. Бэйба была дочерью хирурга-ветеринара. Застенчивая, хорошенькая и злая Бэйба была моей подругой и человеком, которую я больше всех, после отца, боялась.

– Твоя мама дома? – в конце концов задал вопрос Джек. Он мурлыкал себе под нос какой-то мотив.

Он постарался задать этот вопрос как бы между прочим, но я-то знала, что именно для этого он поджидал меня у калитки в плетне. Он больше не осмеливался заходить к нам. С того самого вечера, когда отец велел ему выметаться из кухни. Они тогда играли в карты, и Джек положил руку под столом на мамино колено. Мама не возражала, потому что Джек всегда обходится с ней уважительно, постоянно приносит подарки вроде цукатов, шоколадок и баночек варенья, полученных как образцы от заезжих коммивояжёров. Отец выронил тогда карту и полез за ней под стол, в следующее мгновение стол отлетел в сторону, а фарфоровая лампа, стоявшая на нём, упала и разбилась. Отец начал кричать и засучивать рукава, а мама велела мне идти спать. Крик и ругань были слышны даже в моей комнате, расположенной прямо над кухней. Как же они кричали! Мама плакала и просила прощения, её голос звучал безнадёжно-печально.

– Предстоят неприятности, – сказал Джек, словно выдёргивая меня из одного мира в другой. Он произнёс это так, словно мир обрывался здесь для меня.

Мы с ним шли по самой середине дороги, сзади донёсся резкий звук велосипедного звонка. Это звонила Бэйба, великолепно смотревшаяся на своём новом велосипеде. Она проехала мимо нас с высоко поднятой головой, держа одну руку в кармане. Её чёрные волосы были заплетены в косы и завязаны на концах голубыми лентами, которые идеально сочетались с голубыми гольфами. Я с завистью отметила, что её ноги уже немного загорели на солнце.

Она проехала мимо нас, а потом остановилась, опираясь ногой о дорогу и, когда мы поравнялись с ней, она выхватила у меня из рук сирень и сказала:

– Я довезу её тебе.

Она положила букет в корзинку багажника на переднем крыле велосипеда и снова покатила, распевая песню «Я хочу и выйду замуж». Так что теперь она подарит букет мисс Мориарти и завоюет её расположение.

– Ты не заслужила этого, Кэтлин, – сказал он.

– Да, Джек. Она не должна была брать сирень. Она просто разбойница.

Но мне показалось, что он имел в виду что-то совершенно другое, связанное с моим отцом и нашей фермой.

Мы миновали гостиницу «Серая гончая», владелица которой миссис О'Ши начищала дверной молоточек. Сетка для волос так туго стягивала её причёску, что можно было разглядеть кожу головы. Её комнатные туфли выглядели так, словно их изжевали серые гончие. Скорее всего так оно и было. Гостиница была заселена в основном собаками. Мистер О'Ши рассчитывал, вероятно, разбогатеть именно таким образом. Каждый вечер он ездил к собакам в Лимерик, а миссис О'Ши в это время пила портвейн с закройщиком. Про закройщика ходили разные слухи.

– Доброе утро, Джек; доброе утро, Кэтлин, – приветствовала она нас более чем Любезно. Джек отвечал ей достаточно холодно; они были конкурентами. У него были бакалейная лавка и бар вверх по улице, но по вечерам народ больше заглядывал к миссис О'Ши пропустить рюмочку, так как у неё горячительное было получше. Кроме того, завсегдатаи могли принять у неё и после официального закрытия заведения, так как она платила полиции, чтобы те не тревожили её своими визитами. Мне пришлось почти перешагнуть через двух собак, которые дремали на ковриках у входа в магазин. Их чёрные и мокрые носы покоились на тротуаре.

– Здравствуйте, – ответила я. Моя мама предупреждала меня, что не следует быть с ней чересчур откровенной, так как она отпускала отцу выпивку в кредит, за что десять их коров постоянно паслись на наших полях.

Мы прошли мимо гостиницы, мрачного серого здания, похожего на руины, с кое-где подгнившими оконными переплётами и с дверями, сплошь исцарапанными когтями молодых и нервных собак.

– Я тебе когда-нибудь говорил, Кэтлин, что она никогда не даёт коммивояжёрам на завтрак ничего, кроме яичницы и консервированного лосося?

– Да, Джек, ты говорил мне.

Он рассказывал мне об этом раз, наверное, пятьдесят, так он высмеивал её, считая, что, унижая её, он унижает и престиж гостиницы. Но местным завсегдатаям она нравилась, потому что они всегда могли поздно вечером уютно устроиться за рюмочкой на кухне.

На минутку мы задержались на мосту, чтобы посмотреть на чёрно-зелёную воду речушки, текущей вдоль фундамента гостиницы едва ли не вровень с подвальными окнами. Росшие вдоль её берегов ивы делали зелёные воды реки ещё более зелёными. Меня всегда интересовало, есть ли в речке какая-нибудь рыба, потому что Хикки иногда Пытался половить её по вечерам, когда я поджидала, покуда Джек закончит возиться с изгородью и наконец скажет мне то, что он хочет сказать.

Прошёл автобус и оставил за собой по сторонам две полосы пыли. Внизу что-то плеснуло, это вполне могла быть рыба. Но я не смотрела вниз, я махала рукой автобусу. Я всегда машу ему вслед. Круги от всплеска бежали по воде один за другим и, когда последний из них исчез без следа, Джек произнёс:

– Ваша ферма заложена; ею теперь владеет банк.

Но, подобно тёмной воде под мостом, эти слова не встревожили меня. Ни вода, ни эти слова ничего не значили для меня; так чувствовала я, когда попрощалась с ним и стала подниматься по склону холма к школе. «Заложена, – думала я, – интересно, что это такое?» И, удивлённо раздумывая над этим словом, я решила спросить об этом мисс Мориарти или, ещё лучше, посмотреть в большом чёрном словаре. Он хранился в школе в книжном шкафу.

В классной комнате стоял полный беспорядок. Мисс Мориарти склонилась над книгой, а Бэйба ставила букет сирени (моей сирени) в вазу на её столе. Младшие ученики возились на полу, смешивая в кучу пластилин различных цветов, а старшие девочки болтали, собравшись по трое-четверо.

Делия Шихи собирала паутину в углах на потолке. У неё в руках была длинная палка с привязанной на конце тряпкой, и этой тряпкой она проводила по белёным стенам и по пыльным выцветшим серым картам. Картам Ирландии, Европы, Америки. Делия была бедной сиротой, жившей в крошечном домике вместе со своей бабушкой. Она делала в школе всю чёрную работу. Зимой она разводила огонь в печах и каждое утро чистила печи от золы ещё до того, как мы приходили в школу; а каждую пятницу она мыла школьные туалеты с помощью щётки и дезинфецирующей жидкости. У неё было два летних платья, и она стирала их через день, так что всегда выглядела чисто и ухоженно. Она сказала мне, что станет монахиней, когда вырастет.

– Ага, ты опоздала, тебя убьют, расстреляют, четвертуют, – сказала мне Бэйба, как только я вошла в класс. Поэтому я подошла к мисс Мориарти, чтобы попросить прощения.

– Что? В чём дело? – нетерпеливо спросила мисс Мориарти, поднимая голову от книги. Это была книга на итальянском языке. Она изучает итальянский заочно и летом была в Италии. Там она видела Папу Римского, и вообще она очень умная женщина. Она велела мне занять своё место, она была раздражена тем, что я оторвала её от чтения итальянской книги. Когда я шла к своему месту, Делия Шихи прошептала мне:

– Она никогда не обращает на тебя внимания.

Так что по милости Бэйбы я напрасно извинялась. Я вполне могла незамеченной пробраться на своё место. Я достала из стола книгу на английском и только стала читать про себя из «Зимнего утра» Торо: «Неслышно мы открыли дверь, в дом занесло несколько снежинок, и мы очутились лицом к лицу с режущим холодным воздухом. Но звезды уже не так ярко выделялись на посветлевшем небосклоне, и морозная дымка заволокла горизонт» – как тут же мисс Мориарти велела всем утихомириться.

– У меня для вас есть приятное известие, – сказала она и взглянула на меня. У неё были маленькие голубые и пронзительные глаза. Некоторые думали, что у неё косоглазие, но это было просто от чрезмерного чтения.

– Нашей школе оказана большая честь, – сказала она, и я почувствовала, что начинаю краснеть.

– Ты, Кэтлин, – сказала она, глядя прямо на меня, – по результатам конкурса награждена стипендией.

Я встала и поблагодарила её, а все девочки захлопали мне. Она ещё сказала, что в честь этого события у нас сегодня будет меньше уроков.

– Интересно, куда она намылилась? – спросила вслух Бэйба.

Она уже поместила всю сирень в вазы и расставила их полукругом перед статуей Святой Девы. Мисс Мориарти сказала название монастыря, где я буду учиться в монастырской школе. Он находился на другом конце нашего графства, и от нас не было прямого автобуса туда.

Делия Шихи попросила меня написать что-нибудь ей в альбом для автографов, и я сочинила что-то сентиментальное. Потом из-за моей спины на мой стол шлёпнулась записка. Я развернула её. Она была от Бэйбы. В ней было написано:

Я тоже собираюсь туда в сентябре. Мой папа уже всё устроил. И даже заказал мне форму. Разумеется, я буду учиться за плату. Куда лучше, когда за себя платишь. А ты просто зубрила.

Бэйба.

Сердце у меня оборвалось. Я знала, что они будут подвозить меня в своём автомобиле, а Бэйба воспользуется случаем и раззвонит всем и каждому в монастыре про моего отца. Мне захотелось заплакать.

Время тянулось очень медленно. У меня не выходила из головы мама. Она будет очень рада услышать про стипендию. Её беспокоило моё образование. В три часа мисс Мориарти отпустила нас; и, хотя я тогда этого не знала, это был мой последний школьный день. Мне никогда не пришлось больше сесть за мой стол и ощутить запах мела, мышей и вытертой пыли. Если бы я это знала, то я бы хоть всплакнула или написала своё имя на уголке стола.

И ещё я забыла узнать про слово «залог».