Я взяла билет до Дублина и поспешила сесть в поезд, до отправления которого оставалось всего несколько минут. Из-за непредвиденной траты на ночлег денег у меня оставалось немного.

Поезд должен был вот-вот отправиться. Я уселась у окна и стала с беспокойством смотреть на перрон. В любом спешащем на поезд мужчине мне виделся мой папаша, или Феррет, или еще кто-нибудь из моих односельчан. Наверное, мне было бы лучше и вовсе не смотреть в окно, но я надеялась, что сумею заметить преследователей раньше, чем они заметят меня. В любом случае я должна была быть уверена, что никто из них не сел в поезд.

Наконец раздался свисток, вагон дернулся, и поезд покатил по рельсам, медленно набирая скорость. Я бросила последний взгляд на опустевший перрон и в изнеможении откинула голову на кожаный валик сиденья.

В этот момент дверь купе приоткрылась, я так испугалась, что чуть было не подпрыгнула на месте. Появившийся в дверном проеме проводник кивнул мне в знак приветствия и, шагнув назад, сделал приглашающий жест. В купе вошла женщина с маленькой девочкой. Очевидно, какую-то часть пути, а может быть даже и всю дорогу, мне придется провести в их обществе.

Я, конечно, не рассчитывала на то, что поеду одна, но я сознательно, несмотря на то, что была очень ограничена в средствах, потратилась на билет первого класса. Все-таки в подобных местах можно рассчитывать на более или менее приличную компанию. Вообще-то сейчас мне было все равно, просто я не то чтобы не люблю детей, а скорее просто побаиваюсь их.

С первого же мгновения девочка начала капризничать.

«Только не это!» – сказала я себе. Противный высокий голосок ребенка действовал на меня раздражающе. Он мешал мне погрузиться в себя, заставляя все время возвращаться к действительности. Мои нервы были натянуты как струна, я боялась, что они просто не выдержат.

Мы проехали несколько остановок, и тут ручка двери вновь задергалась. Я зажмурила глаза. Хотя я на каждой станции внимательно смотрела на перрон, все равно я видела лишь очень ограниченную его часть и тех людей, которые проходили по ней. Преследователи могли войти в поезд так, что я бы просто не заметила их. Мне представилось, что в проходе стоит мой пьяный папаша и ломится сюда, чтобы схватить меня и выволочь из вагона. Я представила себе, как он дергает одной рукой за шнур стоп-крана, а другой тащит меня за волосы…

Но в дверях я снова увидела нашего проводника. Он как-то странно посмотрел на меня наверное – в моих глазах читался неподдельный страх. Он впустил в купе мужчину, отдаленно напоминавшего моего папашу, но несколько старше. У вошедшего было крупное лицо и большие натруженные руки с черными ободками под ногтями. Его новые черные, до блеска начищенные ботинки жалобно скрипнули. Похоже было, что он оделся в свой самый лучший костюм для поездки в Дублин. Он, едва повернув голову, бросил через плечо кому-то, кто был у него за спиной:

– Входи, мать, дорога длинная.

Женщина посадила девочку на колени, и новый пассажир плюхнулся рядом с ней. Вошедшая следом за ним пожилая женщина, быстро осмотревшись вокруг и лишь на долю секунды задержав на мне свой взгляд, уселась на единственное оставшееся свободное место, возле меня.

Все поздоровались. Женщина сняла свою ужасную бесформенную шляпку с черной ленточкой. Почти точно такая же была у Джоанны, и мы с Бэйбой не раз уговаривали нашу хозяйку заменить ее на что-нибудь более приличное. Наверное, обе купили свои шляпки па одной и той же дешевой распродаже. Может быть, уже сейчас, когда супруги доберутся до Дублина, а у меня уже не осталось сомнений, что едут они именно туда, она купит себе еще одну такую же.

– Ну вот, отец, вот и едем, – довольным тоном сказала женщина, которая выглядела несколько старше своего мужа. Она была почти совсем седая. Сквозь ее пегие редкие волосы неприятно проглядывала розовая кожа, и мне вдруг стало жаль ее – наверняка ей приходилось очень много работать, совсем как моей маме, и заботиться о самодовольном грубияне и пьянице-муже. А что он пьяница, я в этом не сомневалась. Его красный, похожий на картофелину нос просто кричал об этом. Я с горечью подумала, что если бы моя мама дожила до ее лет, то, наверное, выглядела бы такой же усталой и измученной, как эта женщина.

«У них, наверное, есть дети? – подумала я. – И они должны быть примерно моих лет».

Девочка опять закапризничала, и мать принялась успокаивать ее. Мужчина покосился на них, что-то поискал у себя в карманах, а затем встал и, сняв свое тяжелое пальто, повесил его на вешалку.

Его жена приветливо улыбнулась ребенку и сказала:

– Не плачь, детка, а то придет дяденька-проводник и заберет тебя.

Девочка замолчала, испуганно округлив глаза, а ее мать благодарно улыбнулась. Ее губы были накрашены морковного цвета помадой. И она, и ее ребенок были одеты бедно, но чисто и аккуратно.

Женщина, удовлетворенно откинувшись на валик сиденья, снова пробормотала:

– Вот и едем, отец, вот и едем.

Судя по всему, она была очень довольна и собой, и мужем, и поездом, и тем, что они куда-то едут. Ей явно очень хотелось поговорить, и я прикрыла глаза, чтобы не оказаться втянутой в пустой дурацкий разговор.

– Да уж едем, – недовольно буркнул мужчина. – Тебе бы только деньги да время тратить.

– Да что ты, отец?

Я почувствовала, как она заерзала на сиденье. Ей, наверное, было очень неловко за его несдержанность.

– Ты же сам говорил, что мы давно не видели Джойс и малюток! Подумай сам, как она обрадуется.

– Обрадуется, – хмыкнул мужчина, точно сомневаясь в этом. – А сколько денег? Да в поезде трястись.

– Зато мы увидим нашу дочку с мужем, а главное – внучат! А как они-то обрадуются! Джойс усадит тебя в любимое кресло да в твою любимую чашку чаю нальет. А малютки так прилипнут к тебе – не оторвешь, – продолжала она уговаривать мужа.

– Да уж… – снова буркнул мужчина с несколько меньшим раздражением.

Женщина с морковными губами вмешалась в разговор:

– Вы к дочери едете?

– Да, – живо отозвалась женщина. В голосе ее чувствовалась гордость, – она у нас вот уже пять лет, как живет в Дублине – вышла замуж за хорошего человека и доброго католика.

«И здесь, черт меня возьми, то же самое!» – вздохнула я. Мне захотелось уйти куда-нибудь, хотя бы выпить чаю, тем более что я со вчерашнего вечера ничего не ела, только бы не слушать эту вечную болтовню о добрых католиках и счастливых дочерях, но я не могла заставить себя подняться и только крепче зажмурилась.

– А я к сестре – в Марборо, – грустно сказала женщина с морковными губами, – заболела она. Вот я и еду, еле мужа уговорила, он вообще-то хороший… А вот у Нэнси трое детей и муж, такой, знаете… – она замялась.

Я так старательно сжимала веки, что даже глаза у меня заболели, и я открыла их. Мужчина погрузился в чтение газеты, которую я заметила у него во внутреннем кармане пальто, когда он вешал его на вешалку.

– О, Я понимаю, – закивала вполголоса, отвечая собеседнице и бросая украдкой взгляд на мужа, но тот не обращал ни на кого внимания, поглощенный чтением.

Девочка снова захныкала, и мать, порывшись в сумке, вынула оттуда завернутую в бумагу булочку и, протянув ее дочери, погладила ее по голове, пообещав позже купить лимонаду.

– Конечно, поездки стоят денег, – продолжала пожилая, – но нельзя же совсем лишать себя радостей? Джойс с Мартином и мальчиками – у них двое – обычно приезжают к нам на Рождество. У них ведь своя машина… А в этом году не получилось: Холден, это их старшенький, ему почти четыре, заболел. Вот мы и решили с отцом – поедем мы сами навестим детей. Подарков привезем, да и проветримся.

Девочка при слове «подарки» перестала жевать и уставилась на говорившую, а ее мать улыбнулась и, поддакивая старухе, сказала:

– Что ж, это правильно, близкие люди есть близкие люди, для них ничего не жалко.

«Да, – подумала я с горечью, – близкие люди. Только иногда они отказываются тебя понимать и только портят тебе жизнь, утверждая при этом, что делают это для твоего же блага».

Я выглянула в окно. Пустынные голые поля… Безрадостный пейзаж. Из окна сильно поддувало, и я заерзала, стараясь устроиться так, чтобы было не так холодно.

Мужчина, который как раз переворачивал свою газету, поднял голову и пробурчал:

– На улице чертов холод, но здесь должно быть тепло, клянусь Господом, мы платим за это.

Его жена с ребенком болтали почти без умолку до самого Марборо, где последняя вышла, а пожилая пересела на освободившееся место. Ее муж задремал задолго до этого. Он спал крепко, иногда всхрапывая. Видно было, что пеговолосой немного неловко за него, но потревожить мужа она не решалась. Он не проснулся даже тогда, когда, выходя на своей станции, девочка споткнулась об его выставленные далеко в проход между сиденьями ноги. Он только сердито и громко всхрапнул и что-то пробормотал сквозь сон.

После Марборо я уже почти совсем перестала бояться того, что погоня настигнет меня в поезде. Но все время я понимала, что они знают адрес Джоанны и непременно появятся там. Я не могу вернуться на работу, отец отыщет меня и там. Деньги скоро кончатся и тогда… Я даже не могу позволить себе снять комнату в каком-нибудь самом завалященьком отеле… Если Юджин еще не вернулся? Тогда у меня одна надежда на Бэйбу, она должна что-то придумать.