– Прежде всего тебе нужно успокоиться. Сев рядом с ней на кровать, Брэндон крепко сжал дрожащую руку Келси. Подняв ее подбородок, он нежно и ободряюще посмотрел на нее, как – она не раз видела – смотрел на Джинни. Она не могла отвести от него глаз, его тепло, как одеяло, окутывало ее, и слезы каким-то чудом сразу высохли.

– Ну, вот и хорошо. – Не отпуская ее руки, он обнял ее за плечи и притянул к своей груди. – Так-то лучше, дорогая. Не нужно плакать. Все будет хорошо.

Просто невероятно, как по-разному может звучать одно и то же слово, думала Келси. Когда «дорогой» меня называл Дуглас, в этом было что-то унизительное. А у Брэндона оно будто целительный бальзам…

Келси послушно закрыла глаза и вздохнула. Вероятно, она опьянела сильнее, чем думала, потому что стоило ей закрыть глаза, как появилось странное ощущение, будто все плывет, а она и здесь, и не здесь, качается на волнах, успокаиваясь и отдыхая. Он волшебник! – подумала она, чувствуя, как Брэндон поглаживает ее руку, и полностью отдалась подхватившим ее волнам. Он пообещал, что все будет хорошо, и тяжесть стала уходить из ее тела. Показалось даже, что за окнами утихла гроза. Гром уже не рокочет, а порыкивает, и совсем не слышно ветра.

– А теперь расскажи, – попросил Брэндон. – Расскажи, почему ты хочешь уехать.

– Я не хочу, а должна уехать, – проговорила она и, всхлипнув, прижалась щекой к его груди. Ей не хотелось думать о Дугласе, об отце и вообще ни о чем. Ей хотелось спрятаться в объятиях Брэндона и умчаться отсюда далеко-далеко.

Поняв, что на нее опять напал страх, он еще крепче прижал ее к себе, так, чтобы она почувствовала, как ровно и покойно бьется его сердце.

– Все хорошо, Келси. О чем бы ни шла речь, мы с тобой можем во всем разобраться. Только расскажи все как есть. Почему ты должна уехать?

– Из-за Дугласа, – наконец выдавила она, хотя и знала, что при упоминании этого имени потеряет обретенный было покой. Рука Брэндона замерла, перестав поглаживать ее руку, на миг оборвался ровный ритм его сердца. Когда оно снова забилось, то уже не как прежде, а гулко и неровно.

– Из-за Дугласа?

Брэндон не отнял руки, но Келси почувствовала, что такое желание у него возникло.

– Он же в Сан-Франциско.

– Я только что звонила ему, – тихо ответила Келси. – Он едет домой. Будет здесь часа через два. Он едет потому… потому, что я сказала… я сказала, что не выйду за него.

Брэндон отпустил ее руку и слегка отстранился. Келси судорожно схватилась за его рубашку.

– Не сердись! Я не могу. Не могу я выйти за него.

– О Боже! – Брэндон медленно отодвинул ее от себя, удерживая на расстоянии руки. – Посмотри на меня, – сказал он, и она усилием воли заставила себя поднять на него полные слез глаза.

Наступила ночь, и комната освещалась только серебристым светом фонарей в саду.

– Брэндон, прошу тебя…

Теперь, когда их сердца разъединились, она стала беззащитна, и гроза, должно быть, знала об этом. Похожий на удар хлыста гром расколол комнату надвое, а вслед за тем молния бросила свет на побелевшее лицо Брэндона.

Казалось, Брэндон не замечал холода, а у Келси по спине забегали мурашки, ее проняла дрожь. Не замечая ничего, он пытался рассмотреть ее лицо, и было непонятно, что он надеется увидеть.

– Брэндон! – У нее задрожал голос. – Ты сердишься?

– Почему ты это сделала?

Келси ничего не могла прочитать по его лицу, и поэтому трудно было решить, какие чувства скрываются за его сдержанным вопросом.

– Я не люблю его, – проговорила она, удивляясь тому, как легко это у нее вырвалось. – Я не могу выйти за человека, которого не люблю. Все так, как ты сказал, Брэндон. Все это плохо.

Он больно сжал ей плечо.

– Из-за того, что произошло с нами сегодня? – сипло выдохнул он. – Из-за этого ты решила бросить Дугласа?

Келси помотала головой, понимая, что от ее ответа зависит многое, очень многое. Она решила, что ему незачем чувствовать себя виноватым.

– Нет, – сказала она. – Не поэтому.

Но, видимо, ее ответ не убедил Брэндона. Он продолжал сжимать ее плечо, так, что ей даже стало больно.

– Этого не должно было случиться, – продолжал он, как будто она еще не ответила.

Одна за другой беспорядочные вспышки молнии, быстрые и переменчивые, осветили комнату, и при этом странном свете она увидела наконец, как он напрягся, какая горечь у него в глазах, какая угрюмая складка легла возле рта.

– Я шел к тебе, чтобы сказать это, – проговорил он, когда в комнате опять стало темно. – Сказать, что очень сожалею. – Он судорожно сжимал и разжимал пальцы, надавливая на ее плечо. – Прости меня, Келси. Со мной случилось… Ну, я просто не мог справиться с собой.

– Знаю, – прошептала она, глядя на свои лежавшие на коленях руки. Они казались прозрачными, с неясными очертаниями, точно у призрака.

Порыв ветра швырнул на подоконник первые капли дождя. Подавив тяжелый вздох, Брэндон поднялся.

Подойдя к окну, он посмотрел на разбушевавшуюся ночную стихию, потом рывком опустил раму. В тот же миг по стеклу забарабанили сердитые косые капли.

– Послушай, Келси, обещаю тебе, что это больше никогда не повторится, – проговорил он, не оборачиваясь. – Тебе нет нужды убегать от меня. Я уеду. Завтра же утром. Клянусь, я вовсе не хотел становиться между тобой и Дугласом.

– Ты и не становился, – несчастным голосом попыталась возразить Келси.

– Не будем обманывать друг друга. Ты что, думаешь, я не понимал, что происходит между нами? Да ведь я от этого с ума сходил. Мне давно уже надо было уехать…

– Нет, – стояла на своем Келси, не в силах видеть, как он страдает от угрызений совести. – Ты не должен уезжать. Ты в этом не виноват. То, что произошло сегодня, ничего не изменило.

– Ничего не изменило? – зло, как будто возвращая пощечину, бросил он ей в лицо. – Ничего?

Сделав три широких шага, он пересек комнату и встал у нее за спиной. Потом оперся коленями на кровать, и она оказалась зажата между его мощными бедрами. Брэндон снова схватил ее за плечи и гневно встряхнул.

– Будь честной перед самой собой, Келси, – проговорил он ей на ухо. – Мы хотели друг друга. Очень хотели. Будь мы одни, я бы обязательно взял тебя, прямо там, на клумбе. А ты бы и пальцем не пошевелила, чтобы меня прогнать.

Она поморщилась, как от боли. Он сказал обидную вещь, но возражать было бессмысленно.

– Брэндон, не надо, – умоляюще произнесла она, но Брэндон не собирался проявлять снисхождение. Он не выпускал свою пленницу из рук, продолжая бичевать ее.

– И ведь это не в первый раз, верно? Вспомни пикник, когда мы катались на досках. Я так хотел тебя, что не мог держаться на воде, думал, что вот-вот пущу пузыри. – Он сильно сжал пальцы. – И каждую ночь, каждую проклятущую ночь, несколько недель подряд, я проходил мимо твоей комнаты, и всякий раз что-то во мне переворачивалось. Я с трудом сдерживался, чтобы не зайти.

Она опустила лицо в ладони: слышать это было невыносимо – он словно рассказывал о ней самой. А теперь, когда она знала, что и он испытывал то же самое…

– Для меня все изменилось, – с горечью признался он. – Это перевернуло мою жизнь вверх тормашками.

Келси не оборачивалась. Не хотелось видеть его разгневанного лица, не хотелось, чтобы он увидел чувства, отпечатавшиеся на ее лице, как тавро.

Она попыталась собраться с мыслями. Как можно заставить его понять то, в чем я и сама-то не в состоянии разобраться? Здесь очень тонкая разница, но очень важная. Я не могу выйти за Дугласа, потому что не люблю его. Тот факт, что я люблю Брэндона, имеет к этому прямое отношение и в то же время абсолютно никакого.

Но сказать так я не могу. Это прозвучит нелогично, надуманно, неестественно. Слова – это так скользко, эфемерно. Ими невозможно описать чувства, особенно любви.

Она устало и растерянно покачала головой.

– Прости, – непослушными губами произнесла она, – может быть, все придет в норму, когда я уеду. Может быть, все встанет на свои места.

Брэндон рассмеялся, но смех получился невеселым, и он еще сильнее сжал ей плечи. Завтра у меня будут синяки, подумала Келси.

– И ты в это искренне веришь? – В голосе Брэндона прозвучала такая яростная боль, точно он был загнанным зверем. – Тогда позволь сказать, что думаю я. Я думаю…

Ей показалось, что он сейчас потеряет контроль над собой, но он вдруг тихо простонал и обмяк, точно гнев его улегся. Он опустил голову на плечо Келси и зарылся лицом в ее волосы.

– Я думаю… – Брэндон дышал тяжело и часто, и от этого по спине у нее побежали трепетные волны. – Господи, что будет со мной, Келси?! Ты уйдешь, и весь мой мир рассыплется в прах.

Он говорил с поразительной откровенностью, в словах проглядывала такая боль, такая исстрадавшаяся душа, что Келси, ошеломленная, попыталась встать, хотя была уверена, что ноги ей откажут.

– Нет! – Он задержал ее руками, сдавил коленями, и она оказалась в его тесных объятиях. Голова пошла кругом, горячей волной обдало тело. – Не бросай меня, дорогая. Прошу тебя!

У Келси заколотилось сердце. Сквозившая в его словах тоска говорила о том, что его сжигают такие же чувства, как и ее. И все-таки она дернулась, попытавшись высвободиться, но из этого ничего не вышло. Ты должна уехать! – взывало к ней чувство долга. Сейчас же, пока не стало слишком поздно.

От резкого движения, которое она сделала, пытаясь высвободиться, халатик распахнулся и съехал с плеч. И тут же губы Брэндона огненной дорожкой пробежали по ее оголенной коже.

Силы оставили ее. Огромная волна накатила на нее и увлекла с собой в неведомую бездну. Губы Брэндона обдали ледяным жаром ключицу и теснили халат до тех пор, пока ткань не натянулась на груди, не пуская его пальцы дальше. Пояс был туго затянут, и халат, как шелковая смирительная рубашка, прижал ее руки к бокам. Тихо, страдальчески простонав, Брэндон провел губами между ее лопатками, вверх по шее, и кипевшие в Келси эмоции сдавили ей горло, готовые вот-вот вырваться наружу.

– Обернись, – зашептал Брэндон, но она только покачала головой. Она еще не была готова посмотреть ему в лицо и, глядя в глаза, признаться, как безумно ей этого хочется.

Казалось, он все понял и не настаивал. Он нащупал ртом ее ухо и стал покусывать, полизывать, нашептывать, и каждый его жаркий выдох пронзал ее, как раскаленная стрела. Руки Брэндона скользнули по ее плечам и дальше – по обнаженным округлостям грудей. Одним решительным рывком он растащил в стороны полы халата – от шеи до колен, раскрыв ее всю целиком.

В комнате царил сумрак, но перед ним белело ее тело, и он тихо застонал, сам не зная, от желания или от благоговейного трепета.

– Ты даже не представляешь, сколько я мечтал об этом, – проговорил он, проводя пальцем по нежной коже, щекоча ее тугие соски.

Голова ее упала на подушку, губы прошептали что-то невнятное. Она забыла про все на свете. Они оба забыли.

– Келси, – чуть слышно шептал он ей на ухо. Его прикосновения становились все настойчивее. – Я уже не знаю, что хорошо и что плохо. – Он захватил пальцами ее соски, возбуждая обещанием сладостных мук. – Я только знаю, что не могу больше лишь мечтать о тебе. Ты должна быть моей.

Она не ответила. Но не стала и останавливать его. Это и было ее ответом.

Он сжал набухшие от страсти соски, и от груди к бедрам точно искра пробежала. В тот миг, когда она подумала, что больше не выдержит, его пальцы ласково погладили ее кожу, и она выгнулась навстречу ему – сносить эту сладостную муку не было сил, как не было сил и сказать «не надо».

Но когда его руки стали неуклонно приближаться к животу, она лихорадочно пробормотала это свое «не надо». Она не была еще готова. Ласка, к которой он стремился, казалась ей слишком интимной, слишком опасной. Трясущимися руками Келси попыталась стянуть вместе полы халата.

– Брэндон…

– Все хорошо, любимая, – прошептал он ей в шею, а пальцы все продолжали свой путь.

На секунду, на одну-единственную секунду у нее замерло сердце. «Любимая»! Произнесенное его магическим голосом, это слово, точно комета, прочертило сияющую дугу через весь небосвод. Любимая!

– Все хорошо, – нежно повторил Брэндон. Без труда развязав поясок, все еще стягивавший ее талию, он дотронулся до вздрагивающего живота и кончиками пальцев провел по нему нестерпимо жгучие круги.

– Правда? – задохнувшись, неуверенно спросила она, почувствовав, как его руки продвигаются ниже и ниже, скользя по спирали. И вот уже они на внутренней стороне бедер.

– Так и должно быть, – чуть хрипловатым голосом произнес Брэндон, и она ощутила, что и у него перехватило дыхание. Нежными, как перышки, пальцами он раздвинул ей ноги, словно решая загадку, отгадку которой знал наперед. – Не может быть плохо то, от чего нам так хорошо.

И он был прав. Она поняла это в тот же миг, как его пальцы коснулись самого сокровенного. Ах, как же он прав! Ей так хорошо, что она забыла обо всем на свете! Она застонала и шевельнулась. Его пальцы близко-близко, и вот они уже там. Она снова простонала и закрыла глаза.

Не замечая ничего, ни о чем не думая, завороженная его чарами, Келси открывалась ему, выгибаясь и обхватывая его шею руками. Неужели она могла бояться его? Ей нечего прятать от него. Ему известны все ее тайны, все ее маленькие страхи и все слова, которые могут развеять эти страхи. Он знает, как заставить ее потерять голову и как вернуть ей сознание, чтобы повторить все сначала…

Еще немного, и дороги назад не будет. Но ей страстно хотелось уйти с ним по этой дороге. Она не отдавалась безвольно его ласкам, а молила: еще, еще!

– Потерпи, – проговорил он вдруг, пальцы его остановились и замерли. Едва заметным движением она прижалась к ним, чтобы не растерять разгоревшегося желания, чтобы не прекратился генерирующий возбуждение ток. – Не торопись, – промолвил он, не отнимая рук. – Я хочу увидеть тебя.

Она вскрикнула от нетерпения, рвавшегося наружу, ее била нервная дрожь, но он сумел ее успокоить. Он отводил от нее руки неторопливо, осторожно, стараясь не спугнуть тонкого чувства. Бившее через край желание унялось, и Келси перевела дух.

– Ляг, – все еще стоя на коленях, сказал Брэндон. – Дай посмотреть на тебя.

Медленно разгибая руки, он опустил Келси на постель, так, чтобы ее ноги легли по бокам от него.

– Ну вот, – волнуясь, проговорил он, поглаживая ее ноги. – Теперь я вижу, какая ты красивая.

Он медленно поднялся и начал раздеваться. Он расстегивал рубашку, освобождая каждую пуговицу в отдельности. О Боже, сколько же было этих пуговиц! Можно было подумать, что он нарочно тянет время, простое раздевание превращая в пытку. Но в конце концов рубашка была снята. От вида его торса, такого широкого, гладкого, сильного, у нее захватило дух.

– Скорее, – выдохнула она, пытаясь сладить с колотящимся сердцем, успокоить скручивающиеся мышцы.

Когда он предстал перед ней обнаженный, она уже не могла произнести ни слова. Несмотря на все, что было между ними, она не ожидала увидеть то, что увидела, – неотразимую мужественность, совершенную, берущую в плен красоту и мощь.

Он снова опустился на колени между ее ног, и у нее на глаза навернулись слезы. Она никогда и не мечтала увидеть его вот так перед собой.

Брэндон не понял ее молчания и слез. С видимым усилием сдерживая себя, он взял ее руку и прижал к своей груди.

– Ты хочешь этого, Келси? – спросил он, и по неровному биению его сердца было понятно, что эти слова дались ему с трудом. Одно только движение, чуть-чуть подняться – и конец мучительному предвкушению.

Она не ответила и почувствовала, как у него замерло сердце.

– Келси! – промолвил он снова, и на лбу у него заблестели капельки пота, а в голосе послышалось отчаяние. – Ты хочешь этого?

Что ему сказать? Значит, он в последний момент перекладывает решение на меня. Предлагает последний шанс спасти нас обоих от того, что в конечном итоге принесет одну только боль. Сейчас его захватила страсть, а как потом? Потом, когда вернется чувство вины или стыда? Потом, когда он осознает, что обесчестил невесту своего брата? Тогда окажется удобнее свалить вину на меня. И он не сможет скрыть отвращения, от которого мое сердце разобьется…

Но она не стала слушать доводов рассудка. Может быть, под действием вина или желания, накопившегося за все эти недели и, незаметно для постороннего взгляда, бушевавшего в ней, как пламя. Нет, все дело в волшебстве. Удивительном волшебстве, с помощью которого Брэндон заставил ее забыть про осторожность и страх. Она готова была все отдать этому мужчине. Как она мечтала о его объятиях! И теперь, когда мечта стала явью, только это и имело значение для нее.

А вдруг все будет так чудесно, что я ни о чем не пожалею?

Вместо ответа она повторила его слова:

– Не может быть плохо то, от чего нам так хорошо.

Прошептала и потянулась к нему губами.

В тот же миг их тела соединились. Он был нежен, но нежность – слишком хрупкий цветок, чтобы выдержать жар их пылающей страсти. Чуть слышно вскрикнув, она обхватила его ногами, вбирая в себя как можно глубже. И он с облегчением застонал, поняв наконец, что героической выдержки не требуется.

И тогда он отдал ей весь свой пыл, с такой мощью, что она ни о чем уже не могла думать. Она обнимала его, крепко впившись пальцами в его скользкую от пота спину, и он, в экстазе обладания непрерывно шепча ее имя, с каждым движением проникал все глубже и глубже.

А за окнами гроза отыгрывалась за долгое молчание. Громовые раскаты заполнили комнату, и не слышно было, как они стонут, побуждая друг друга к новым и новым ласкам, поднимаясь ко все более высоким вершинам блаженства.

Когда же, достигнув пределов наслаждения и муки, задыхаясь в истоме, они одновременно вскрикнули, страшный грохот заглушил их голоса.

Она очнулась, лежа в его объятиях, и попыталась сложить воедино мозаику своей потрясенной души. Гроза уже отступила и не могла помешать ей услышать его слова или смягчить сквозившие в них мучительные угрызения совести.

– Келси, – невнятно проговорил он, как будто еще не пришел в себя и не полностью отдавал отчет в собственных словах. – Ах, Келси, Келси, что же мы натворили!