Может быть, вот что.
Может быть, в рассветных сумерках Кэти собрала на берегу кучку веток. Дельная, практичная женщина. Сняла с «эвинруда» стальной кожух. Поднесла к свече мотора комок бумажных салфеток, дернула шнур стартера, зашептала слова молитвы – и готово, загорелось.
– Гениально, – сказала она. Может быть, улыбнулась себе в этот момент. Может быть, ей представилось довольное лицо руководительницы девочек-скаутов.
Очень осторожно, прикрывая от ветра, она перенесла горящие салфетки к сложенному хворосту; наблюдала, как занялись мелкие веточки, как отдельные огоньки слились в одно цельное пламя. Подбросила еще мелочи, потом сучьев потолще; когда хорошо разгорелось, сняла свитер и майку и положила, чтобы согреть, на два больших камня.
На завтрак был «спасательный кружок».
Голод, решила она, пока не так уж чувствуется. Во всяком случае, никаких особых мучений. Главное сейчас – согреться. Присев на корточки, она протянула к огню руки, наклонилась вперед, носом и ртом стала втягивать жар. Безрадостная ночь, безрадостное утро. Над озером неподвижно висели пласты промозглого тумана. Холодный воздух колол кожу иголочками.
Она кинула в костер еще одну толстую ветку и попыталась составить разумный план на день.
Первым делом высушить одежду. Потом залить в бак бензин. Потом взять направление на юг и плыть до тех пор, пока она не упрется в берег Миннесоты. Плыть, и все. Вперед, несмотря ни на что. Попозже, если начнет одолевать голод, она попробует порыбачить, но в тот момент настоятельная потребность была – наложить на дикий простор воображаемую линейку и двигаться вдоль нее к дому. Точно на юг, и ничего больше.
Она сжала губы. Всё, решение принято. Раздумывать больше не о чем.
Когда вещи высохли, она оделась, поставила на место кожух «эвинруда» и вылила в бак остатки бензина. Ей показалось, что стало еще холодней. Как зима прямо, если не считать густого тумана. Глушь словно прогибалась под собственным весом, сырость давила, и на миг решимость Кэти пошатнулась. Без толку, подумала она. Безнадежно заблудилась – факт есть факт, и отрицать его глупо. О природе она не знает ровным счетом ничего. Север, юг, какая разница – если ее не найдут, она погибла.
И все же была необходимость двигаться. Хоть как-то влиять самой на обстоятельства.
– Чего тут околачиваться, – сказала она себе. – Вперед, ноги в руки.
Быстро, пока не прошла решимость, Кэти положила в лодку мешковину и коробку со снастями. Провела лодку на чистую воду, села в нее, надела спасательный жилет, дернула стартер и повернула в открытое озеро. Когда оглянулась, костер был только мягким просветлением в толще тумана; через минуту его уже вовсе не было видно. Она засунула одну руку под спасательный жилет, другой держала руль. Убийственный холод пронизывал до мозга костей. Слева за облаками угадывалось солнце, там должен быть восток, и мысленно она представила себе карту и стальную линейку» которая поможет ей держать курс Карта была большая и пустынная. Наверху карандашом она отметила север, положила линейку вертикально и вообразила лодку, движущуюся вдоль нее от верхнего края к нижнему.
Это упражнение ее воодушевила. Просто и ясно. Геометрия, больше ничего.
Прошло около часа; туман медленно рассеивался, превращаясь в грязные клочья. Небо все еще было затянуто, но по крайней мере впереди стали видны темные очертания леса. Пустота вокруг превосходила всякое разумение. Все словно обесцветилось от сырости, бледно-серое перетекало в темно-серо-стальное, было ощущение дождя без дождя, всепроникающей влаги, вселенской печали, тоски и скуки. Уныние исходило даже от птиц – пролетели несколько диких гусей, несколько одиноких гагар. Таким полным, таким откровенным было это однообразие всего и вся, что ей вдруг захотелось увидеть рекламный щит, небоскреб или огромный стеклянный отель – что угодно, лишь бы яркое, сверкающее, искусственное.
Представить себе это было приятно.
Может быть, когда-нибудь она построит тут казино. «Двадцать одно» под пластиковым куполом. Сплошной неон. Эскалаторы под открытым небом. Она вспомнила поездку в Лас-Вегас несколько лет назад. Одна из этих пустопорожних политических конференций – все оплачивалось из партийной кассы, – и Джон с Тони уговорили ее поехать с ними. Смешно вспомнить, но не прошло и трех часов, как она крепко села на крючок Ей понравилась вся эта суета. Понравился стук бросаемых костей и игральных автоматов, вся эта дробь, которую выбивала математика. Не деньги как таковые завели ее на всю ночь; скорей – хотя она не особенно старалась разобраться – это была возможность колоссального выигрыша просто так, с ходу. Сама возможность. Золотое будущее Все было близко – ближайший кон, ближайшая карта, ближайший час, ближайший стол, где улыбнется удача. Кричаще-безвкусное, надуманное, дешевое в самом фундаментальном смысле, заведение олицетворяло все то, что она глубоко презирала, – и все же как ее возбуждал вид пикового туза, что опускался, точно космический корабль, на улыбающуюся червонную даму! Неважно, что ставка была всего пять долларов. Важно, как бежала по жилам кровь. Предвкушение чуда, восторг везения.
Кэти улыбнулась хмурому утру.
– Ну же, – сказала она и подмигнула. – Шарахни меня.
Через десять минут прямо по курсу показался низкий заросший лесом остров. Самое место для казино. Соорудить что-нибудь блестящее, гладкое. В форме космического корабля или роскошного полного сил пениса.
Она обогнула остров с востока, поправила мысленно линейку.
Потом, выйдя на открытую воду, она вновь скользнула назад, к той необыкновенной ночи в Вегасе. Они с Тони прочно засели у стола, где шла игра в «двадцать одно», – как там было жарко, как все кипело, как быстро росла перед ними груда аккуратных фишек, зеленых и черных! Она вспомнила, как потоком несся сквозь нее азарт. Весь вечер над столом стоял конус мягкого белого света – горячего света, – накаленное, мерцающее сияние. Все было возможно. И роскошь, и счастье. Два с лишним часа они не сходили с места.
Около полуночи к ней сзади подошел Джон. Положил ладони ей на плечи и так постоял, ничего не говоря. Его руки неприятно давили.
– Доходное дело, – произнес он наконец. – Грандиозная добыча. Но не пора ли ее в мешок складывать?
Она вспомнила, как засмеялась.
– Да ты что! – сказала она.
– Понимаешь, нам не следует…
– Смотри, смотри.
Она вспомнила, как переглянулась с Тони, улыбнулась ему, потом толкнула вперед четыре зеленые фишки. Она вся горела. Едва чувствовала пальцы Джона, надавившие ей на плечи. Выиграв, она взвизгнула и хлопнула рукой по столу. Джон нажал еще сильнее.
– Очень мило, – сказал он.
– Еще бы не мило! Гораздо милей, чем ты думаешь.
– И поздно.
– Поздно?
– Поздновато.
– Ничего подобного. Хоть из пушек пали – все равно не уйду.
– Ладно, как знаешь. Что-то это на тебя не похоже.
Тони посмотрел на него, растянув в улыбке широкое бледное лицо.
– На какую «тебя», интересно? Мне сдается, у нее этих «я» навалом. «Я» здесь, «я» там.
– Вот оно как.
– Ага.
– Помолчав, Джон выдавил из себя смешок
– Я что-то не понимаю.
– Ладно, проехали, – сказал Тони.
Она вспомнила, как руки Джона соскользнули с ее плеч. Он еще раз принужденно усмехнулся и двинулся сквозь толпу.
– Не берите в голову, – сказал Тони.
– Не буду. Я и забыла уже.
– Не имеет никакого значения.
– Конечно, не имеет.
Они поиграли еще несколько минут, в течение которых их фишки начали быстро перекочевывать на другую сторону стола; потом забрали в кассе выигрыш, перешли в людный бар с мягкими кожаными сиденьями и взяли по коктейлю. Даже потеряв немного под конец, она выиграла восемьсот с лишним долларов; и все же она чувствовала только боль в животе. Опять казино было только казино.
– Карты приходят, карты уходят, – сказал Тони. Он внимательно на нее смотрел. – Так наш мир устроен. Он тут ни при чем.
– Паршивец.
– Нет, нет.
– Гнусно все-таки, – сказала она. – Прямо вынести не может, когда кому-то хорошо.
– Кошелек-то у вас все равно туго набит.
– Дело не в деньгах.
– Не в деньгах?
– Нет. Кое в чем получше. – Она чувствовала, что в голосе ее звучит обида, чувствовала приставшую к нёбу горечь. – Я хочу сказать, ведь здорово было, правда? Восторг, полет. Словно – ну, я не знаю, – словно волшебство какое-то.
– Да нет, не волшебство. Удача.
– Как хотите. Все равно у нас была чудесная команда.
Тони опустил глаза в свой коктейль, помешал его кончиком большого пальца.
– Это верно, – сказал он, – но деньги тоже важная вещь.
– Ощущение славное было, вот что. Потом он приходит и все рушит, губит волшебство.
– Не намеренно.
– Откуда я знаю?
– Просто так он устроен, – сказал Тони. – Характер такой.
– Об этом лучше не будем.
– О чем тогда?
– О чем-нибудь хорошем. О том сиянии.
– Это было прекрасное, долгое, победное сияние.
– Да, – сказала Кэти.
– Можно еще разок попробовать.
– Чуть попозже. Тут хорошо сидится.
Она вспомнила, как Тони издал короткий потрескивающий звук, словно компьютер, обрабатывающий очередную порцию данных. Его быстрые маленькие глазки метнулись через весь зал. Нервный, подумала она, или чем-то постоянно встревожен – взгляд все время бегает, ни на чем не может остановиться. Странный тип. Грубоватый, застенчивый, циничный, тщеславный, бестактный и неуверенный в себе чуть не до самооплевывания. Составные части плохо друг с другом сочетаются. Как вот он одет сейчас вельветовые брюки от костюма, розовая спортивная рубашка и видавшие виды черные ботинки. Смешно, но скорее печально. Рубашка увеличивала его живот, наверно, фунтов на двадцать. Жидкие бесцветные волосы были гладко зачесаны назад.
Чудной, одним словом. Особенно глаза. Вечно мечутся туда-сюда, вечно выискивают новые углы зрения.
Впрочем, его голос, когда он заговорил, звучал мягко и раздумчиво. На нее он не смотрел при этом.
– Тут, наверно, надо вот что держать в уме. Ваш благоверный, он не то чтоб шибко верил в красотку-удачу. Риск – не его конек. Он же фокусник. Если надо, подтасует карты. Удача тут ни при чем.
– Это вы его защищаете?
– Нет. Я бы так не сказал.
– А как бы вы сказали? Очень хочу услышать.
– Так он устроен, вот и все. – Тони допил коктейль. – В конце концов, вы за ним замужем, а не я.
– Верно. Интересная мысль. – Она поглядела в другой конец казино, где стоял Джон с группой молодых законодателей. У всех такие свежие лица. Все такие элегантные, стильно подстриженные, наодеколоненные.
– Как бы то ни было, – сказала она, – он не карточный шулер.
– Как вам будет угодно.
– Не шулер, нет.
– Еще коктейль?
– Конечно, и большой. Он не обманщик.
Тони улыбнулся и посмотрел на нее, но, скользнув по ее лбу, его взгляд тут же устремился куда-то в сторону. Тони хмыкнул.
– Нет, думаю, что нет. Убить драконов, накормить голодных. Меня лично это восхищает. Другое дело, что он не допускает саму возможность проигрыша. – Он грузно откинулся на спинку стула. – Вот взять это хобби его. Человек тащит из шляпы кролика – вы же не кричите «Обман!», правда? Вы знаете, что это фокус. Это и задумано как фокус. А вы бешено аплодируете и думаете «Ого, ловко это он, однако». С политикой в точности то же самое. Трюкачи, у каждого свои пассы. – Он помолчал, улыбнулся ей. – Грязно то, что неэффективно. Природа этого зрелища.
– Вы, значит, тоже такой?
Он усмехнулся.
– Верный помощник. Подношу реквизит. Кроликов там.
– Но вас же это восхищает. Вся интрига.
– Увы, увы. Восхищает – не то слово.
– И Джон восхищает?
– Мой хозяин и повелитель. – Тони вздохнул. Помахал официанту и, перевернув бокал, поставил его на стол. – Мой Дэвид Копперфилд. Может, когда-нибудь перетащит меня в Вашингтон, там мы такое представление закатим – ух!
– Поезжайте один, – сказала Кэти. – Становитесь звездой.
– Стану, как же.
– Я серьезно.
Тони повращал глазами.
– Остроумная мысль. Я – в копперфилдовских шмотках. Брючки в обтяжку, полосатый пиджак. Верх элегантности.
– Чушь собачья.
– Что именно?
– Все это не имеет значения.
Он издал отрывистый, чуть ли не злобный звук
– Да уж. Особенно если собственный член не можешь увидеть без перископа – пузо мешает. Мы, тюлени, свое место знаем. И не надо мне сказки рассказывать насчет похудания.
– Не буду.
– А ведь едва с языка не сорвалось.
– Ваша правда, – кивнула она.
– Вот и отлично. Моя правда.
– Так что же?
– Так ничего же.
– Стоп. – Она положила ладонь на его руку – Я была не права. Будем бережней друг с другом. Куда же этот официант пропал?
– Точно. Официант.
– Я была не права.
– Изящная, остроумная Кэтлин.
Целый час потом они всячески старались вернуть это сияние. Теперь ей вспомнились разные любопытные мелочи. Прилипшая к его животу розовая рубашка. Как у него непрерывно двигались руки. Как он все метал и мешал свои коктейли, как его взгляд пробегал по ее лицу и скатывался по плечам куда-то в темное пространство позади нее.
Даже сейчас, когда у нее перед глазами расстилалось плоское серое озеро, она ощущала сквозившую во всех его жестах уязвленность, которую он пытался скрыть под маской циника и шута.
Чудной, странный тип, вновь подумала она.
Повернув немного руль, Кэти выправила курс вдоль воображаемой линейки, тумана уже почти не было. На востоке из-за облачной дымки светило, не грея, бесформенное белое солнце; там и сям среди волн проблескивали пятна металлической синевы. Хоть дождя нет, подумала она. И на том спасибо. Но утро, казалось ей, стало еще холоднее – дерущий, зазубренный озноб, как колючая проволока. Мелькнуло сожаление о рассветном костре. Бросив его, она совершила ошибку. Может быть, грубую ошибку.
Потом она оборвала эту мысль.
Думать о другом.
Какое сегодня число?
Какое-то сентября – двадцатое, что ли. Или двадцать первое. То есть по календарю еще лето. От холода она не умрет. Дурной расклад можно побороть. И она непременно, непременно вернет это сияние. Вернет, как же иначе. И с Джоном тоже. Она ведь любит его всем сердцем, несмотря ни на что, всем сердцем. И всегда любила. Их постоянно окружало это поразительное сияние. В нем они жили, в белом ослепительном свете, он всасывал их в себя и уносил далеко за обычные пределы. Они парили в пространстве. В точности такое чувство. У других отношения могут закиснуть от времени, но только не у них – ведь они отринули закон средних чисел, воспарили над всем, что есть среднего. Выиграть выборы, потом еще одни выборы, а там уж начнется эта прекрасная жизнь, о которой они мечтают и которой заслуживают, – они сделали на это ставку, они поставили на кон даже ребенка у нее в чреве, – но сияние ушло, они бесславно проиграли и продолжают проигрывать дальше.
Ей захотелось вернуть это чувство. Захотелось вновь верить, захотелось просто надеяться и надеяться без конца.
Кэти закрыла ненадолго глаза. Когда открыла опять, увидела впереди, на расстоянии четверти мили, группу четко очерченных островов; озеро разделялось на шесть узких проливов, уходивших сквозь лесные дебри в разные стороны наподобие спиц колеса.
Она проверила направление по солнцу и выбрала пролив, который как будто шел на юг.
Туда, где сиянье, влечет расстоянье.
Тут она позволила себе слегка улыбнуться. Вспомнила, как в тот вечер в Вегасе Тони со всевозможными пьяными подробностями и отступлениями стал ей объяснять, что удачу можно приманить. Нужно только открыться, как окно, и гадать, когда влетит счастье. Потом они поговорили о том, что бывает, когда окно заклинит. Почему бы ей не попытаться освободить окно, сказал Топи, Она пожала плечами и ответила, что попыталась раз, но ничего хорошего не вышло. Хуже некуда, сказала она. Она не назвала имени Хармона и не стала распространяться о том, что произошло в Лун-Пойнте, но объяснила, что в результате заклинило еще сильнее. Неутешительный итог, сказала она. Полный проигрыш. Никакого сияния. Пока Тони слушал, его глаза блуждали где-то далеко, а когда она кончила, он кивнул и сказал: «Смысл, в общем, ясен», а она сказала: «Смысла-то никакого и нет». Она спросила, хочет ли он знать об этом больше. Он ответил – нет, спасибо. Может, знал и без нее. Очень даже вероятно. Но про муки раскаяния он наверняка не знал, так что она ему про них рассказала. Как она потом много месяцев не спала по ночам. В общем, жутко неудачная была попытка освобождения, сказала она, и потом хотелось только одного – сохранить все в тайне; но очень скоро умолчание стало для нее хуже, чем сама эта жуткая провинность.
– Значит, он узнал? – спросил Тони.
– Кое-что. Не все.
– И как он?
– Слезы, ужас. Сказал, я была для него святыней. Мое тело, мой язык, всё. Наше «мы». Сказал, если это случится опять, он уйдет и не вернется.
– А случится? Опять?
– Это вопрос. – Она вспомнила, как покачала головой, потом встала. – Я вам тут вконец голову заморочила. Глупо получилось.
– Ничего подобного.
– Нет, глупо, глупо. Пошли, еще счастья попытаем.
Поиграли еще час, большей частью проигрывая, потом поднялись на лифте на восьмой этаж. У двери ее номера Тони сказал: «Я бы вас поцеловал, не будь я таким свиным окороком», она рассмеялась, сказала: «Не такая уж плохая вещь» – и поцеловала его в щеку, а Тони тогда сказал «Я теперь буду жить вечно». Она пожелала ему спокойной ночи.
– Пока, – ответил он.
Открыв дверь, она помедлила, глядя, как он уходит по коридору.
В темном номере Джон лежал в постели, обняв подушку. Дыхание неровное, не такое, как у спящего. Притворяется, что спит, – вполне в его духе. Она вспомнила, как разделась, откинула одеяло и легла рядом, не дотрагиваясь до него. Устала пытаться. Вот где они у нее, все эти попытки. Не сейчас, во всяком случае. Пусть сам себя трогает. Перекатилась ближе к краю и долго так лежала – в голове все шумело казино, перед глазами копились яркие фишки. Она выиграла около семисот долларов. Недельная зарплата. Хотя главное было не деньги. Пивное было – манящий свет всего, что в этом мире возможно, всего, что она для себя хотела, и не могла назвать, и звала счастьем, потому что не находила других слов. Может быть, она слишком полагалась на Джона – что он ей поможет в поисках названий. Может быть. С ним все ощущалось совершенно по-другому. Ощущалось так, словно взбираешься на гору, что громоздится выше облаков и никогда не кончается. Ощущалось как работа. Веселье, игра – все ушло, а ведь было когда-то. Она вспомнила, как они в студенческие времена играли в «подначки» в уголке уютного бара, как шли на риск, испытывали друг друга и выдерживали испытания. Тогда сияние было с ними. Проиграть они не могли.
Она вспомнила, как выскользнула из постели. Джон бормотал во сне, бормотал злые слова.
Она так до него и не дотронулась.
Не поможет. И ничто не поможет.
В темноте она надела свежее шелковое платье, причесалась. Отыскала кошелек, вышла в коридор, заперла за собой дверь и спустилась на лифте в казино. В три часа ночи жизнь там кипела вовсю. Она нашла стол, который как будто обещал успех, и втиснулась между двумя игроками-азиатами. Уже чувствовала себя лучше. Свет внушал надежду. Она заказала кофеи апельсиновый сок, накупила зеленых фишек на семьсот долларов, улыбнулась сдающему, попросила спроворить ей ровнехонько двадцать одно и получила, что хотела, со второй сдачи.
Верона, подумала она. Уж как-нибудь она выиграет себе будущее.
Туда, где сиянье.
Она неуклонно вела лодку по краю воображаемой линейки – окончательно заплутавшая, почти уже без бензина, почти без надежд на спасение – и вглядывалась в невообразимые серые просторы небес, лесов и вод. Сдавай же карты, думала она. Шанс всегда есть. Кто не играет, тот не выигрывает.