1

С некоторых пор настроение Редкозубова резко изменилось к худшему. Он стал возвращаться с работы раздраженным, желчным. Раньше он охотно делился всем с дочерью, рассказывал ей о делах и происшествиях за день, теперь же угрюмо молчал, явно избегая разговора. Если же случайно Наташа произносила имя профессора Гурьева, лицо Андрея Андреевича принимало недовольное выражение, и он уходил к себе в комнату.

Наташа терялась в догадках и ждала, что отец сам поведает ей причину своих огорчений. Но ожидания были напрасны. Андрей Андреевич по-прежнему оставался неласковым, замкнутым. Он стеснялся признаться дочери в том, что произошло, что изменилось в отношении его с окружающими.

А произошло вот что. Редкозубову бросилось в глаза, что ученики верхнего класса стали холоднее, с меньшим интересом относиться к нему. Это не на шутку встревожило Андрея Андреевича, но он старался успокоить себя тем, что они много заняты науками. Однако же восторженные отзывы и похвалы, которые ученики щедро расточали по адресу профессора Гурьева, были не по душе Редкозубову, болезненно, как жало, вонзались в сердце и злили его. Ревниво, с тоскою наблюдал он за Поповым, общение с которым в свободные от занятий минуты стало для Андрея Андреевича потребностью. Он говорил с ним откровенно о многом, о чем не мог говорить с дочерью, посвящал его в свои сокровенные мысли и думы, страстно склонял слово гражданин, запрещенное при императоре Павле и ставшее модным после его смерти.

Попов умел слушать; эта черта была у него врожденным качеством. Но если прежде он не сводил с учителя глаз, время от времени вставляя вопросы, то теперь едва сдерживал нетерпение и стремился поскорее улизнуть в класс, ссылаясь на задание профессора Гурьева.

Андрею Андреевичу была неприятна мысль, что он ревнует Сашу к профессору Гурьеву Он гнал ее прочь, боролся с собой, но, раз появившись, она все глубже проникала в сознание и тревожила его.

Чувство враждебности к Семену Емельяновичу возрастало еще под влиянием мичмана Апацкого, который всячески разжигал его наговорами, сплетнями и слухами о якобы готовившемся увольнении всех без исключения старых учителей. Пришло время, когда Андрей Андреевич не мог равнодушно видеть профессора, вступал с ним постоянно в пререкания, а если при этом присутствовали ученики верхнего класса, старался больно уколоть Гурьева. Осуждающие взгляды воспитанников еще больше усиливали его душевное смятение.

Как желанный дождик в засушливую пору, были для Редкозубова воскресные визиты Попова, Осьминина и Колодкина. Но вот однажды Ваня и Яша явились к Редкозубовым одни. Андрей Андреевич и его дочь не придали этому большого значения. Но когда друзья Саши пришли без него и в другой раз и в третий, это показалось странным и серьезно обеспокоило девушку и ее отца.

Подавив в себе чувство неловкости, Наташа спросила у Вани, что произошло с Поповым, почему он не пришел вместе с ними?

— Ей-богу, мы сами ломаем над этим голову, — ответил Осьминин. — Саша отказывается идти к вам и не желает даже объяснить почему. Вы ведь, Андрей Андреич, знаете, какой он упрямый.

— Мы чуть ли не силой тянули его сюда, — добавил Яша и сразу умолк, спохватившись, что сказал слишком много.

Но было уже поздно. Андрей Андреевич побледнел, схватился рукой за горло, точно ему не хватало воздуха. Его глаза, полные тоски и упрека, блуждали. Наташа залилась румянцем и пыталась скрыть замешательство. Бросив косой взгляд на Колодкина, она произнесла с подозрительным спокойствием:

— Пожалуйста, никогда не оказывайте нам такой услуги. Мы не нуждаемся в людях, которые ходят к нам по принуждению.

У Яши и Вани появилось ощущение чего-то непоправимого. Они стояли, опустив глаза, смущенные и подавленные.

— Передайте Попову, — сказал Редкозубов, глубоко вздохнув, — что я… что я… — Внезапно он передернулся и, словно накаленный неудержимой яростью, крикнул: — К черту! Пусть никогда не показывается мне на глаза, я не хочу его видеть. И вас не хочу видеть, убирайтесь прочь отсюда!

Наташа испуганно бросилась к отцу, обняла его за плечи, стала успокаивать.

Юноши поспешили к выходу, испытывая гнетущее чувство какой-то неведомой, непонятной, но тяжелой вины. На пороге они столкнулись с мичманом Апацким.

— Ого! — воскликнул тот с коротким смешком. — Сказочные иванушки, щедро одаренные царем! А где же Попов?

Не удостоив его ответом, Колодкин и Осьминин быстро выскользнули за дверь.

Апацкий направился в комнату, служившую Редкозубовым одновременно столовой и гостиной. У окна он заметил Наташу. Она сидела, прижавшись плотно к спинке стула; глаза ее были закрыты, красные пятна, выступившие на лице, выдавали ее глубокое волнение. За неплотно прикрытой дверью слышались скрипучие, нервные шаги Андрея Андреевича.

«Гм, да! — подумал Апацкий, злорадствуя, и повел носом, будто что-то вынюхивая. — Должно быть, отец и дочь в порыве страстей прогнали молодых прохвостов. Жаль, что Попова с ними не было. Ну, мичман, соперники твои обращены в бегство, настало время действовать по задуманному плану. С отцом теперь не трудно будет сладить, а дочь сама кинется тебе на шею. Главное — терпение и осторожность».

Сладкий до одурения, приторный запах духов вывел Наташу из раздумья. Она хорошо знала, кому принадлежит этот запах, и не спешила открывать глаза. Меньше всего ей хотелось видеть сейчас Апацкого.

— О боги! — услышала она его напыщенный голос. — Какой печалью вы омрачили сие прекрасное чело?

Наташа поморщилась и со вздохом сказала:

— Перестаньте, господин Апацкий, мне не до шуток. Настроение такое, что и на белый свет глядеть не хочется.

— Сочувствую вам от всей души, Наталья Андреевна. Любопытно знать, — что здесь произошло? В передней меня чуть не сшибли с ног воспитанники Колодкин и Осьминин, и вид у них был, как у побитых собак. Они нагрубили вам?

— Нет.

— Может быть, Андрею Андреевичу? Кажется, и он расстроен.

— Нет.

— Хотел бы поверить, но не могу. Эти скоты из верхнего класса после экзамена и наград совершенно обнаглели.

Наташа вопросительно подняла брови.

— Какие экзамены, какие награды?

— Как, разве вы ничего не слышали? Неужели Андрей Андреич ничего не рассказал вам о грандиозных событиях последних дней?

— Нет.

— Странно, очень странно. Об этом говорит весь Петербург. А о том, что его величество соблаговолил приехать в училище, — вы знаете?

— Да. Я сама видела императора из окна, когда он садился в карету.

— Его величество снизошел до такой милости, что лично произвел экзамен Колодкину, Попову и Осьминину. И, представьте себе, Наталья Андреевна, плебеи, удостоенные высочайшего внимания, сумели втереть ему очки и даже понравиться. Все трое награждены царем золотыми часами, а профессор Гурьев — бриллиантовым перстнем. Совсем как в сказке об Иванушке-дурачке, — не правда ли?

— Да, пожалуй… — протянула Наташа, и по дрожи в ее голосе Апацкий понял, что новость ее волнует.

— Меня удивляет, что Осьминин и Колодкин не похвастались перед вами своими подарками, — продолжал он, испытующе глядя на девушку.

— А как же Попов? — спросила Наташа, пропустив мимо ушей его замечание. — Небось, загордился, на людей и не смотрит?

— Отнюдь нет. Этот холоп, кажется, даже не осмыслил всего величия случившегося. Он держит себя так, будто ничего с ним не произошло. Наглец, как всегда, прикрывается маской скромности, но холопскую душонку, ничем не спрячешь. Я рад, что вы прогнали его дружков; я много раз советовал вам это сделать. С грязью играть — только руки марать.

Наташа повернулась к Апацкому с тем неприступным видом, который часто бесил его.

— Думается мне, что вы завидуете Попову. Вы бы на его месте царский подарок напоказ выставили, — ведь вам такую награду вряд ли заслужить.

— Как знать, — пробормотал уязвленный Апацкий.

— Не будем спорить. Идите к отцу и повторите ему то, что вы говорили мне о Попове и других. Можете представить их в самых черных красках — авось, это послужит ему утешением. Папа! К тебе господин Апацкий пришел.

Наташа открыла дверь в комнату отца и пропустила туда мичмана. Она уселась снова у окна и попробовала углубиться в чтение. Глаза ее бессмысленно скользили по строчкам. С болью в душе она думала о Попове и старалась разгадать причину его внезапной крутой перемены к ней и к отцу. Когда она очнулась от мучивших ее мыслей, в комнате было совсем темно. С улицы доносился шум ветра, крупные капли дождя барабанили по стеклам окна. Наташа зажгла свечи и постучалась к отцу. Ответа не было. Со смутной тревогой она заглянула в комнату. Ни Редкозубова, ни Апацкого в ней не было. Они ушли тайком от Наташи; она сразу догадалась, куда, и ужаснулась этой мысли.

 

2

Было далеко за полночь, когда Наташа услышала стук открываемой двери. «Отец!» Не помня себя от радости, девушка побежала ему навстречу. Перед ней стоял промокший на дожде, потный и красный мичман Апацкий.

— Наталья Андреевна, — проговорил он, едва переводя дыхание, — я так бежал… Как ни тяжело для меня, но я должен вас огорчить…

— Где отец? — крикнула девушка, устремив на мичмана широко раскрытые глаза. — Где вы оставили моего отца?

— Он в трактире на Благовещенской площади.

— Как же вы допустили? Вы ведь знаете о его болезни.

— Право, я не виноват, Наталья Андреевна, я просил его не ходить, силой удерживал, — оправдывался мичман. — Я бессилен что-либо сделать, идите сами, может быть, вам удастся вытащить его из трактира.

— Да, да, сейчас, — заторопилась Наташа. — Вы, надеюсь, не откажетесь меня сопровождать.

— Я, гм… Я бы охотно, — замялся Апацкий. — К сожалению, не могу, мне нужно заступить на дежурство. Да ведь здесь недалеко. Дойдете до Поцелуева моста, мимо Флотского экипажа, а там и Благовещенская площадь.

Из дому они вышли вместе. Сквозь густую тьму робко пробивался свет одинокого уличного фонаря. Дождь усилился, порывистый ветер стонал и ревел, налетая на серые каменные стены окружающих зданий.

— Ну и погодка! Не лучше ли вам вернуться домой, Наталья Андреевна?

— Нет, я пойду, — решительно сказала Наташа и повернула направо. — Прощайте, господин Апацкий.

— До свиданья, Наталья Андреевна! Желаю удачи! — крикнул вдогонку мичман и быстро зашагал в противоположную сторону.

Свернув на Вознесенский проспект, мичман спустился в уютный погребок. Редкозубое сидел в той же позе, в какой он его оставил. Учитель выпил уже изрядно, о чем говорила пустая бутылка токайского; но он был еще достаточно трезв, чтобы заметить продолжительную отлучку собутыльника.

— Ты где был?

— Где же мне быть? — пожал плечами Апацкий, — тут в соседнем зале знакомого увидел. Пейте, Андрей Андреич, я сейчас еще парочку бутылок закажу.

— Наливай, глуши меня вином, ничего не хочу, кроме забвения!

«Теперь его не остановишь», — удовлетворенно подумал Апацкий. Больше года он старательно подтачивал душу учителя наговорами на профессора Гурьева, выдумывал всякие небылицы, разжигая в нем профессиональное самолюбие и болезненную ревность.

Пьяного до бесчувствия Редкозубова привезли домой под утро. Проплакавшая всю ночь Наташа раздела его и уложила в постель. К вечеру Андрей Андреевич проснулся и долго не мог прийти в себя. Голова разламывалась, в горле было так сухо, что, казалось, там застревает воздух. Грудь щемило, мозг сверлила мысль о дочери. Его охватывал стыд перед ней, но он уже не мог больше владеть собой.

— Вина, рюмку вина! — прошептал он и вдруг обозлился. — К черту рюмку, стакан! Два стакана, десять… Выпьешь — и как хорошо: тепло потечет по жилам, грудь дышит легко, приятно, и печаль словно рукой сняло!

Андрей Андреевич потихоньку оделся и прислушался: Наташа возилась у плиты в кухне. Как вор, забравшийся в чужую квартиру, крадучись, он накинул плащ и бесшумно выскользнул за дверь.

Когда Наташа обнаружила, что отец снова ушел, она бросилась на его кровать и застыла в полном отчаянье. Плакать не было сил, мысли путались от сознания безнадежности и обреченности.

Так пролежала она около часа, пока стук молотка не вывел ее из оцепенения. Точно во сне, открыла она дверь. На пороге стоял Апацкий.

— Как здоровье Андрей Андреича? Вам сразу удалось увести его домой?

Наташа молчала. Ее осунувшееся лицо, с темными кругами под глазами, лучше слов отвечало на вопросы мичмана.

— Ай, ай, Наталья Андреевна, нехорошо, право, нехорошо себя так расстраивать, красоту свою губить. Все обойдется. Вот сейчас поговорю с Андрей Андреичем, вразумлю его.

— Папа опять ушел, — глухо произнесла Наташа.

— Ушел? И вы ничего не предприняли, чтоб его не пустить? Как же так, Наталья Андреевна? Разве можно опускать руки, когда нужно действовать?

— Действовать? — переспросила Наташа, будто разбуженная силой этих слов. — А что я могу сделать? Пойти, как вчера, на Благовещенскую площадь?

— Да и туда надо сходить, и в другие места, которые Андрей Андреич посещал когда-то. Идемте вместе, мы должны разыскать его.

Наташа с благодарностью посмотрела на мичмана; глаза ее наполнились слезами.

— Вы правы, господин Апацкий. Спасибо вам, я никогда не забуду вашей новой услуги. Идемте.

Девушка ясно понимала всю бессмысленность ночных поисков. Обойти множество ресторанов, кабаков и трактиров в столичном городе, — на это потребовался бы не один день. Только надежда на счастливый случай заставила ее следовать за мичманом, расспрашивать швейцаров, кабатчиков, целовальников и даже городовых.

Незадолго до рассвета, окончательно измученная и разбитая, она вернулась домой. Отца еще не было. Не пришел он и на другой день.

Редкозубое запил. Ничто во всем мире не могло теперь удержать его от запоя. Убедившись в этом, Апацкий повел Наташу в погребок на Вознесенском проспекте. Выяснилось, что Андрей Андреевич ночует у кого-то из своих собутыльников (специально приставленных к нему мичманом). И опять, как четыре года назад, Наташа ежевечерне приводила отца домой в полубесчувственном состоянии.

 

3

В училище узнали о запое Редкозубова еще в тот день, когда он впервые не явился на уроки. Новость распространил Апацкий, удивив учителей своим негодованием и возмущением.

— Как можно так пренебрегать службой! — восклицал он с присущим ему пафосом. — Только ангельское терпение нашего дорогого профессора способно выносить подобное хамство.

Слова эти мичман повторил в присутствии Гурьева и немедленно получил суровую отповедь.

— Стыдитесь, господин Апацкий! Учитель словесности — человек весьма образованный, достойный всяческого уважения. У вас нет и десятой доли его знаний, вы не смеете говорить о хамстве.

— Извините, господин профессор, я дворянин и офицер. Я не могу позволить себя оскорблять!

— А оскорблять других вы можете себе позволить? Скажите, мичман, а кто такой был Хам?

— Странный вопрос; я ведь не священник и учился в кадетском корпусе, а не в семинарии, библию мне знать не обязательно.

— Не увиливайте, мичман, скажите прямо: «Этого я не знаю», как говорят наши ученики. Слушайте же: Хам — один из трех сыновей праотца Ноя. Когда Ной, пьяный, лежал в своем винограднике, Хам не догадался прикрыть наготу отца своего, и за это Ной, проснувшись, проклял его потомство. Вы не находите, господин Апацкий, что проступок Хама несколько схож с вашим?

— Спасибо, господин профессор, вы дали мне поистине мудрый урок.

Дважды Семен Емельянович ходил на квартиру Редкозубова, искренне желая помочь ему, облегчить его тяжелое положение. Но Андрей Андреевич при виде профессора впадал обычно в ярость, и Гурьев считал более разумным оставить его в покое. Силясь понять причину нетерпимого к себе отношения, Семен Емельянович обратился к Наташе и огорчился, заметив, что и она относится к нему неприязненно.

Прощаясь, Гурьев сказал:

— Мне жаль Андрея Андреича и вас, конечно. Но затяжной характер его болезни вынуждает меня пригласить нового учителя словесности. Я не имею права больше тянуть.

Он ожидал, что она что-нибудь возразит или начнет протестовать, но Наташа молчала. Профессор грустно посмотрел на нее.

— Не хотите ли получить работу? Я мог бы вам помочь найти, например, уроки в приличных семьях.

— Благодарю вас, господин профессор, я постараюсь сама достать себе работу, — откликнулась Наташа, глядя в сторону.

— А все-таки я напишу вам рекомендательные письма. Возможно, пригодятся.

Для Наташи наступили черные дни. Одержимый всепожирающей страстью к вину, Андрей Андреевич тащил в заклад свои и Наташины вещи. Она плакала, грозилась уйти из дому, — ничто не помогало. Отец смотрел на нее пустым, невидящим взглядом; его не трогали ни мольбы, ни слезы. Он проявлял удивительную черствость, никогда не спрашивал, есть ли у нее деньги или когда она ела в последний раз.

Пришла зима, суровая, снежная, и жить стало еще тяжелее. Не было дров, кончился запас свечей. По поручению профессора эконом училища предлагал ей и то и другое, но Наташа отказывалась наотрез. Гурьев послал ей сто рублей ассигнациями, она вернула деньги обратно.

Почти весь короткий зимний день девушка ходила по городу. Укутав голову по самые глаза в старенький пуховый платок, робко стучалась она в двери особняков и смущенно спрашивала, не нужна ли учительница или гувернантка. Ее оглядывали с головы до ног, брезгливо косились на потертую плюшевую шубку и неизменно отвечали отказом.

Апацкий не показывался долго. Он пришел тогда, когда Редкозубовы докатились, казалось, до предела нищеты. Все, что имело ценность, было отдано под залог, холод и голод царили в доме.

От горячих слов сочувствия мичман немедленно перешел к делу. Он выкупил Наташины платья, привез дрова, свечи, полумесячный запас продуктов. Его дружеское участие благотворно действовало на Наташу. Она несколько успокоилась и окрепла физически.

Особенно тронула Наташу забота Апацкого об отце. Вытащив грязного, оборванного Андрея Андреевича из притонов Ямской слободки, мичман сводил его в баню, одел в приличный костюм и дешевую, но теплую овчинную шубу. С хозяином винного погребка на Вознесенском проспекте Апацкий договорился, что тот будет опекать Редкозубова и поить его, но так, чтобы бывший учитель не терял человеческого облика.

Наташа думала об Апацком с чувством искренней благодарности.

«Как мало я его знала! — думала она. — Недаром пословица говорит, что истинный друг познается в беде». Она часто размышляла над тем, что ему ответить, если он опять предложит ей выйти за него замуж. Прежде он принимал отказ легко, без обиды, а что будет сейчас, после всего, что он сделал для них? Нет, она не имеет права отказываться. Но тотчас же из глубины души поднимался протестующий голос: «Ведь ты не любишь его, и неизвестно, сможешь ли когда-нибудь полюбить?» И почему-то всегда при этом перед ее глазами всплывал образ Саши Попова, мужественный, волевой, казавшийся девушке красивым и далеким, как радуга в небе.

Апацкий перевез Наташу и ее отца на новую квартиру под тем якобы предлогом, что профессор Гурьев приказал выселить их из казенной.

Светлые, небольшие, но уютные комнаты в первом этаже, выходившие окнами на Вознесенский проспект, девушке понравились. Квартира имела еще и то преимущество, что находилась рядом с винным погребком, и Андрею Андреевичу не нужны были провожатые, чтобы попасть домой.

В новом доме Наташа быстро подружилась с женой дворника. Узнав, что девушка недурно шьет, та привела к ней заказчицу. Наташа постаралась, угодила ей, и отсюда пошла по всему дому слава о портнихе с замечательным вкусом. В работе не было недостатка; девушка работала не покладая рук.

Однажды вечером она сидела за шитьем платья для жены почтового чиновника из соседней квартиры. С минуты на минуту должен был прийти Апацкий. Она предчувствовала, что сегодня предстоит решительное объяснение, но не была готова к нему и боялась его.

Услышав стук молотка, девушка неохотно и неторопливо открыла дверь. Перед ней стоял, отряхиваясь от снега, Саша Попов.

Наташа растерялась от неожиданности.

— Здравствуйте, Наташа. Я с трудом разыскал вас. Я пришел по поручению профессора, господина Гурьева…

Девушка молчала; ее холодный взгляд смутил Попова.

Наташа отошла от двери, пропустила гостя.

Попов снял шинель и треугольную шляпу. Наблюдая за ним исподтишка, Наташа невольно подумала: «Вот он какой, возмужал, вырос… И впрямь русский богатырь!»

— Андрей Андреич дома?

— Нет, — ответила девушка и прошла в гостиную.

Саша последовал за ней. Она не предложила ему сесть и не села сама; это больно кольнуло молодого человека. Он стоял, опустив глаза, и не знал, с чего начать. Наташа подумала: «Чего он молчит? Пусть бы говорил скорей, пока мичман не пришел».

— Я слушаю вас, господин Попов.

— Раньше вы называли меня Сашей… Имя у меня как будто не изменилось.

— Зато изменились обстоятельства. Вы, кажется, сказали, что пришли по поручению профессора?

— Да! Но я рад вас видеть, говорить с вами… И мне очень хочется побеседовать с Андреем Андреичем Профессор мне рассказал о непонятной враждебности, которую господин Редкозубов к нему питает.

— Странно, что профессора волнуют чувства моего отца. Не все ли ему равно?

— Семен Емельянович всегда относился к господину Редкозубову с большим уважением и огорчен его болезнью. Нам думается, что здесь не обошлось без козней со стороны господина Апацкого.

Наташа вздрогнула. Слезы обиды и возмущения показались на ее глазах.

— Я запрещаю вам говорить плохо об этом человеке! Он любит моего отца, он столько сделал для нас…

— Любит вашего отца? — удивился Попов. — Вы очень заблуждаетесь. Да будет вам известно, что он на все училище поносил Андрея Андреича, ругал его пьяницей, бездельником, требовал немедленно выгнать его со службы.

— Ложь! Ни одному вашему слову я не верю. Апацкий добрый, чуткий… Он в тысячу раз лучше вас всех! Он спас нас от нищеты и голода.

Слова ее озадачили Попова. Ему стало ясно, что Апацкому удалось воздвигнуть прочную стену между ним и Наташей, но смириться с этим он не хотел и не мог. Что-то подсказывало ему, что стена рухнет при сильном нажиме.

— Успокойтесь, Наташа, — ласково заговорил он. — Я лучше знаю господина Апацкого и хочу уберечь вас от ошибки. Что бы он ни делал для вас, он это делал не бескорыстно. Жаль, что вы отказались от помощи профессора, он от всего сердца предлагал ее. Вот и сейчас, как только нам стал известен ваш адрес, Гурьев послал меня передать вам эти рекомендательные письма. — Попов вынул из кармана два конверта, положил их на стол. — Я бы советовал воспользоваться ими и поскорее освободиться от опеки господина мичмана. Разве вы не видите, что он любой ценой добивается вашей руки?

— Что же в этом плохого? — возразила Наташа с подчеркнутым равнодушием. — Я почти решила выйти за него замуж.

— Да это безумие! — Попов сделал шаг в ее сторону, лицо его исказилось, губы дрожали. — Ради бога, не делайте этого, не губите себя. Вы не представляете себе, какой он жестокий и коварный человек. Все училище его ненавидит. Умоляю, повремените немного, не давайте ему окончательного ответа.

Наташа жадно ловила слова Попова; смысл их слабо доходил до ее сознания, но страстность, с какой они произносились, нашла горячий отклик в ее душе. Вдруг она вспомнила фразу, неосторожно брошенную Колодкиным, фразу, положившую начало всем ее несчастьям. «Мы чуть ли не силой тянули его к вам», — мысленно повторила она и негодующе посмотрела на Сашу.

— Вы напрасно теряете время, господин Попов, — сказала она гордо.

У Саши бессильно опустились руки. Упавшим голосом он спросил:

— А если я вам представлю доказательства нечестности этого человека, вы и тогда не откажетесь выйти за него замуж?

— Да! Я… я…

В этот момент послышался стук в окно. Наташа вышла и возвратилась в сопровождении мичмана Апацкого. Он был в парадном мундире, тщательно прилизан и больше обычного благоухал духами. Увидев Попова, он сморщился, будто собирался чихнуть, и подозрительно покосился на девушку.

— Вы, кажется, знакомы, господа? — Легкая улыбка едва тронула ее губы.

Закинув назад голову, с презрительной миной, хорошо знакомой воспитанникам школы корабелов, мичман приблизился к Попову. С минуту они молча с ненавистью смотрели друг на друга. Наташе хотелось, чтобы Апацкий ударил Сашу, унизил его, показал свое превосходство.

— Что вам здесь надо, господин воспитанник?

— Вас это не касается, господин учитель.

— Молчать! Стать смирно! Как с офицером разговариваешь, подлец! — в бешенстве крикнул Апацкий, схватившись за рукоятку кортика.

— Осторожнее, господин мичман. — Саша слегка приподнял стул, на который опирался.

Апацкий инстинктивно попятился назад. Высокомерный вид его как ветром сдуло, плечи опустились, он весь съежился.

Не простившись с Наташей и даже не взглянув на нее, Саша выбежал на улицу.

Мичман долго не мог успокоиться. Он шагал из угла в угол, с налитыми кровью глазами, захлебываясь от ярости.

— Подлая чернь! Подлая чернь! — Вдруг он резко повернулся к Наташе:

— Зачем вы пустили его, Наталья Андреевна? Я попрошу вас больше этого не делать. Если я еще раз увижу его здесь, мы с вами поссоримся.

— Хорошо! — отозвалась девушка, не поднимая головы от шитья. — Думаю, что он и сам больше не придет.

Наступила продолжительная пауза. Наконец Апацкий спросил:

— Этот разбойник вам ничего не говорил обо мне, Наталья Андреевна?

— Он сказал, чтобы я вам не верила, что вы обманываете меня.

— Какая чепуха! За приданым я вашим гоняюсь, что ли? Так у вас. Наталья Андреевна, его сроду не было, — зло рассмеялся мичман.

На щеках у Наташи выступила краска. Голова ее чуть ниже склонилась над столом.

— Он только для этого и приходил сюда? — продолжал в тоне допроса Апацкий.

— Нет, он принес мне рекомендательные письма от профессора. По этим письмам я могу получить уроки в частных домах.

— Где эти письма?

Наташа отложила шитье и протянула конверты. Резким движением мичман выхватил их из руки.

— Что вы собираетесь с ними делать? — недоумевая, спросила девушка.

— Кинуть их в печь. Зачем вам работать, Наталья Андреевна? Разве вам мало тех денег, которые я вам даю? И выбросьте из головы подобные мысли. Скоро вы будете моей женой…

— Не думаю, что это будет очень скоро. — В голосе Наташи при всей его мягкости было что-то непреклонное. — А пока вы еще не муж, будьте добры, верните мне письма, господин Апацкий.

Наташа твердо решила, что завтра же пойдет по указанным на конверте адресам. «Большую часть заработка от шитья и уроков буду отдавать мичману, — думала она, — постараюсь поскорее расплатиться с ним».