1

Летний петербургский день, томительный и жаркий, сменился вечерней прохладой. Воспитанники училища корабельной архитектуры высыпали из классов, и на тихой улице стало шумно от пронзительного крика, свиста и смеха.

Невзирая на строгий запрет, группа младших учеников полезла в грязный Екатерининский канал купаться Среди этих ребят был и новичок Ваня Амосов. Месяца не прошло, как его приняли в училище, а Ваня прекрасно освоился с обстановкой, завоевал уважение товарищей своей ловкостью и смелостью, а учителей восхищал необыкновенными способностями к наукам.

Ваня затеял прыжки с Харламова моста. Прыгать в неглубокий канал с четырехаршинной высоты было довольно рискованно. Требовалось искусно нырнуть и, не касаясь дна, засоренного камнями, всплыть на поверхность. Амосов проделывал это лучше других, прыгая в воду то ласточкой, то «солдатиком».

Высокий плечистый офицер, с погонами морского интендантского ведомства, остановился на мосту, любуясь мальчишескими проделками и с особым интересом наблюдая за Амосовым. Воспитанники барахтались в воде, словно утята, пока не услышали барабанную дробь. Все бросились одеваться, только Ваня снова побежал на мост и приготовился к прыжку.

— Эй, глядите, я напоследок два раза кувырнусь в воздухе! — Сильно взмахнув руками, он плавно описал петлю. Вторично проделать ее мальчик не успел, — громко шлепнулся о воду и пошел ко дну.

Офицеру стало ясно, что мальчик расшибся и вот-вот утонет, если ему не помочь. Не раздумывая, офицер перемахнул через перила моста и вытащил пострадавшего. На руках он понес его в училище.

— Никита Сергеич! — крикнул офицер, открывая дверь лазарета. — Принимай утопленника. Захлебнуться он еще не успел, но стукнулся изрядно.

Доктор засуетился, сбрасывая с кушетки матрац и одеяло.

— Кладите его сюда, о господи, вот наказание с ними! Там на полке нашатырный спирт, подайте, пожалуйста. Сейчас приведем мальчишку в чувство.

Но мальчик уже открыл глаза. Глубоко вздохнув, он зафыркал, закашлялся.

— Почему я в лазарете? — изумленно спросил он, оглядываясь по сторонам. — Ой, а где моя одежда? Разрешите, судырь, я сбегаю за ней.

— Сбегай, коли можешь, — добродушно разрешил доктор, — да смотри, больше в канале не купайся. Всыпать бы тебе горяченьких, чтобы другим неповадно было.

Мальчик соскочил с кушетки и стремглав бросился к двери.

— Постой! — остановил его доктор. — Как звать-то тебя?

— Иваном Амосовым, господин лекарь.

Мальчик убежал. Доктор повернулся к офицеру, прищурив близорукие глаза.

— Никита Сергеич, неужто вы меня не узнали?

— Как же, как же, конечно узнал… Боже мой, откуда?

Двери лазарета с шумом отворились. В комнату один за другим влетели Гроздов, Разумов и Попов.

— Где Амосов? Никита Сергеич, что с ним? — с порога закричал Гроздов.

— Ничего с ним не случилось. Побежал за своей одеждой. Вы лучше поглядите на этого молодца, — весело проговорил доктор, приоткрывая дверь, за которой укрылся офицер.

— Ваня Осьминин! — воскликнул Попов. — Вот одолжил!

— Иван Яковлевич! — обрадовался Гроздов. — Каким добрым ветром тебя занесло?

— Дайте мне его расцеловать! — отстранил Гроздова Саша и бросился к другу детства. Облапив Осьминина, он тут же отступил.

— Вот дьявол, мокрый, как медуза! Хоть бы предупредил. Где это тебя так вымочило?

— Ученика тут одного вашего из канала извлек. Плохо, господа, за воспитанниками доглядываете. В наше время за нами лучше смотрели. И то сказать, Гурьева око отеческое всюду видеть поспевало.

— Так это ты его вытащил? — спросил Гроздов. — Ну, брат, спасибо. Я на этого ученика большие надежды возлагаю. Однако будет о нем. О себе рассказывай, где побывал да как жил? Шесть лет не виделись.

— Никита Сергеич, дайте ему что-либо сухое надеть, хоть халат больничный, что ли. И дядьку кликните, пусть мундир просушит, — попросил Попов.

Переодевшись, Осьминин рассказал друзьям о своих странствиях. Плавал он на русских и английских кораблях, изучал особенности корпуса, вооружения и парусов в различных обстоятельствах, делал заметки, наблюдая ходкость, остойчивость и поворотливость корабля на океанской волне.

Нагляделся Осьминин и на жестокие порядки в английском флоте, побывал в Америке, видел, как мучают негров и истребляют несчастных индейцев.

— Что же ты теперь думаешь делать? — спросил Разумов, когда Осьминин закончил рассказ.

— Пока не знаю. Одно мне, братцы, ясно: надобно приниматься за постройку пароходов Предвижу я за ними большое будущее. Не капризный ветер, а пар по воле человека должен двигать корабль Видел я пароходы Фультона в Америке; ходят они по Гудзонову заливу со скоростью пять верст в час. А можно такой корабль построить, чтобы и двигался быстрее и груз тяжелее на себе нес.

— Слышал я, — перебил его Разумов, — что Фультон предложил нашему министерству купить у него два парохода для рейсов между Петербургом и Кронштадтом, но маркиз Траверсе от покупки отказался, будто из экономии.

— Зря отказался, — заметил Осьминин. — На такое дело денег жалеть не след. Глядишь, и наши русские заводчики скорее к строительству паровых судов приступили бы.

— Кабы паровой машине Ивана Ползунова полвека тому назад ход был дан, ныне все русские корабли без парусов ходили бы. Да и сама страна бы преобразилась, — мечтательно произнес Гроздов.

— А все потому, что у нас на прихвостней иностранных, точно на иконы, молятся. Об этом нам Семен Емельянович не раз твердил, — сказал Попов.

— Ну, а как Семен Емельянович? — поинтересовался Осьминин.

Гроздов рассказал, что у Гурьева постоянно кто-нибудь из них бывает, что старый профессор совсем расхворался и более года не протянет. Минуты три все молчали, вспоминая светлые дни учебы у любимого профессора.

— Что же вы о себе, об училище ничего не рассказываете? Директором все еще этот неуч сиятельный, князь Гагарин?

— Не угадал. Французы его давно спихнули. Директором и инспектором классов ныне числится Лебрюн. Однако он только жалованье за обоих получает, а училищем по-прежнему руководит Иван Петрович. Вот он, наш директор, — глядя на Гроздова, ответил Разумов.

— А Михайло Аксенов где? — продолжал интересоваться Осьминин.

— Дай время, все узнаешь, — уклонился от ответа Гроздов. — Ты лучше скажи, — дорого ли тебе училище?

— Еще бы. Я счастлив стены его видеть! Я даже на Охте не был, к вам спешил.

— Охта мало изменилась. Зато сестренок своих не узнаешь, — невестами стали. А батя твой, Яков Васильевич, сильно сдал, да и мать изрядно постарела…

— Погоди, Саша, — прервал Попова Гроздов, — надо о деле потолковать. Не хочешь ли, Иван Яковлевич, у нас остаться? Будешь вместе с Разумовым кораблестроение преподавать.

— И то правда, — поддержал Гроздова Разумов. — Подумай, Ваня, как ладно будет вместе ребят учить.

— Я его никуда не отпущу, — заявил Попов, обнимая друга.

— Что ж, я не против, только оставит ли меня в училище департамент? Слух ходит, что нынешний министр знающих людей подальше норовит отсылать.

— Об этом, Ваня, не беспокойся. Сие моя забота. Завтра я буду просить о тебе самого императора.

 

2

Саша подходил к Зимнему дворцу. Адмиралтейские куранты отбили без четверти два. У Салтыковского подъезда, неподвижные, как изваяния, стояли рослые гвардейцы в высоких киверах. Дежурный офицер был предупрежден об аудиенции Попова и предложил инженеру следовать за собой. Они поднялись по широкой лестнице, прошли ряд солнечных зал и остановились в небольшой уютной приемной. Заставленная цветами дверь вела во внутренние покои государя. Ее охранял наряженный в расшитую золотом куртку и в тюрбан дежурный араб. На диване дремал толстый немец, камер-лакей.

— Доложи! — шепнул ему по-немецки вожатый Попова.

Лакей беззвучно скрылся за дверью. Сердце у Саши тревожно сжалось. Через минуту он предстанет перед царем, будет говорить с ним, расскажет о своих планах… Давно ли он, бездомный мальчишка, носился, как угорелый, по развалинам старинной ниеншанцской крепости. Скоро десять лет, как снесли ее бастионы и на их месте воздвигли охтенскую верфь. Далекими-далекими представились Попову и плотник Осьминин, и корабельный мастер Катасанов, и адмирал Мордвинов, и добрый старый профессор Гурьев, которому Саша обязан тем, что находится сейчас в царской приемной. «Но почему так долго нет лакея? Ведь надо успеть в церковь…»

Дверная ручка в виде спящего льва повернулась. Дверь тихонько отворилась.

Лакей пропустил Попова вперед. Пройдя комнату, уставленную книжными шкафами, они остановились у другой двери. Лакей помедлил, как бы к чему-то прислушиваясь, взялся за ручку и, оглянувшись на Попова, сказал вполголоса:

— Прямо ступайте… Налево у окна.

Попов вошел в государев кабинет. Свет, лившийся сквозь полуприкрытые шелковыми шторами окна, заставил его на секунду зажмуриться. Открыв глаза, он увидел высокую, увешанную портретами и оружием комнату.

Император Александр, в расстегнутом мундире, из-под которого виднелся белый пикейный жилет, стоял вполоборота у окна Вправо от него, у темного, мраморного, погасшего камина, облокотясь рукой о выступ карниза, в голубом адмиральском мундире, в чулках и башмаках, стоял маркиз де Траверсе и подобострастно слушал государя.

— Нет, Иван Иванович, недоволен я адмиралтейским чертогом, — говорил грудным, точно женским голосом Александр. — Гляди, сколь далеко крыло его простерлось. Ныне из собственных наших комнат ни Галерной гавани, ни судов, идущих с моря, видеть нельзя. Передай мое повеление зодчему Андреяну Захарову отступить от Невы в такой пропорции, чтобы строение не отнимало у нас этих видов.

Попов был поражен: замечательное по красоте и стилю, почти готовое уже здание должно быть разрушено потому, что царю из окна не видно Галерной гавани. Будь Попов на месте Захарова, он не перенес бы такого глумления. И почему министр не объяснит государю, что возведенная постройка основана на архитектурной гармонии всех ее частей? Теперь Захарову придется вновь переделывать свой гениальный проект.

— Замечание вашего величества справедливо. — Министр почтительно вытянул руки по швам. — Это большое наше упущение. Сегодня же прикажу приостановить работы и приступить к переделке.

— Мыслю я, Иван Иванович, что и наружный канал с бастионами вокруг адмиралтейства изменить надобно.

— Академик Андреян Захаров, ваше величество, предполагает облицевать канал гранитными стенками и обнести богато убранной решеткой.

— Отменить его проект. Бастионы снести, а каналы засыпать. На их месте прикажи разбить вдоль стен Адмиралтейства длинные бульвары.

Государь отвернулся от окна, увидел застывшего на пороге Попова и улыбнулся.

— Подойди ближе, Попов, — приветливо сказал он. — Маркиз о тебе много лестного рассказывал.

Саша медленно строевым шагом прошел по ковру и замер неподалеку от окна. Император долго не сводил с него круглых немигающих глаз.

— А ведь я тебя где-то уже видел, — задумчиво произнес он, силясь вспомнить, где он мог встретить этого красивого молодого офицера.

— Так точно, ваше величество, изволили видеть, — громко и смело ответил Попов, помня наставление Гурьева, что Александр глуховат на одно ухо. — Я имел счастье быть экзаменованным вашим величеством в училище корабельной архитектуры.

Александр вспомнил первые годы царствования, всеобщую любовь к нему, пылких, свободолюбивых молодых друзей, учреждение министерств, комиссий, открытие новых школ…

— Помню, как же, отлично помню! — словно обрадовался государь. — Вас тогда трое экзаменовалось. Премного доволен остался вашими знаниями и золотыми часами всех троих оделил.

— Совершенно точно, ваше величество.

— Видишь, адмирал, — повернулся император к Траверсе, — стало быть, я не ошибся, предполагая пользу престолу нашему от нового училища.

Александр прошелся по кабинету, и по лицу его было видно, что встреча с Поповым привела его в хорошее настроение.

— А где сейчас те ученики, что вместе с тобой ответ держали?

— Иван Осьминин, ваше величество, из длительного плавания вернулся. Его бы весьма пользительно было к училищу приставить.

Маркиз, слушая разговор, недовольно поглядывал на Попова. Он уже сожалел, что связался с мальчишкой.

— Не пристало, господин корабельный мастер, досаждать его величеству мелкими просьбами.

— Помолчи, Иван Иванович, — оборвал его император. — Я уж сам за себя постою. Это который Осьминин, не тот, что росту малого и телом толстоват? — обратился он к Попову.

— Никак нет, ваше величество. Тому фамилия Колодкин. Осьминин высок, белокур…

— Вспомнил Осьминина, вспомнил! Иван Иванович, наше тебе повеление зачислить его в штат училища.

— Слушаюсь, ваше величество! Но…

— Что?

— Приказ о назначении Осьминина на Черное море уже подписан. Я имел честь докладывать вашему величеству, что там нужда в корабельных мастерах.

— Коли так, пусть едет.

Государь сел за стол. Маркиз торопливо взял у Саши папку и развернул чертежи. Корабельный мастер приступил к объяснению.

— На этом рисунке вы видите, ваше величество, важнейшие работы при закладке корабля. Они расчленены на отдельные части. Первым укладывается на кильблоках становой хребет корабля. Тут же, на чертеже, отдельно выписан розенкиль, фальшкиль, а также указан параболический способ при образовании линий подводной части. Поглядите на этот рисунок, ваше величество. Здесь вы видите другую стадию производства работ: железные кницы, медное крепление и обшивку медью подводных частей. До сих пор в наших адмиралтействах очень слабо используется это крепление, отчего шпангоуты гниют и сильно укорачивается срок службы корабля. Далее показана постройка надводной части. Многие наши корабли имели нижние деки и порты так близко от воды, что даже при брамсель-ном ветре их приходилось задраивать и оставлять орудия в бездействии. На этом чертеже надводный борт строится иначе. По данным, выведенным мною из научных и практических наблюдений, вычислены основные размеры корпуса, рангоута и такелажа, вес якорей и даже определена численность экипажа для каждого судна, в зависимости от рода и назначения. Придерживаясь расчетов, можно быстро и одновременно строить десятка два кораблей.

Попов умолк. Император поднялся, обошел стол и протянул руку министру:

— Спасибо тебе, Иван Иванович, что откопал этого молодца на Екатерининском канале. Планы его изрядный вклад в кораблестроение, а для нас в самый раз поспели. Бонапарте войной грозит… И ты, инженер, благодарность монаршью прими, а чтобы чувствовал, сколь мы труды верноподданных ценим, получи награду.

Александр снял с пальца кольцо с крупным бриллиантом и протянул его Попову. Он любил дарить сувениры отличившимся подданным, считал это эффектным, а театральные эффекты были его слабостью.

Саша смущенно взял перстень, взглянул на него и вдруг вспомнил Гурьева. Он был в числе тех немногих людей, которые знали, как поступил Семен Емельянович с подаренным ему императором таким же кольцом. «А не постигнет ли мой подарок такая же участь?» — подумал он, и на лице его мелькнула тень.

— Ты что? Недоволен? — Император нахмурился.

Усилием воли Попов заставил себя произнести слова благодарности.

Обуреваемый разноречивыми мыслями и чувствами, он покинул дворец, побежал к Невскому и кликнул извозчика. Через двадцать минут он уже был в церкви.