1
Любимым местом игр охтенских ребят была старинная шведская крепость Ниеншанц. Здесь, при впадении в Неву реки Охты, еще сохранились поросшие лопухом и крапивой земляные валы и бастионы. Мальчики целыми днями носились по ним, разыгрывая баталии.
Зачинатель игр — четырнадцатилетний Саша Попов — делил с Суворовым славу непобедимого полководца среди юных обитателей Малой Охты. Рослый, широкоплечий, с большими серыми, чуть на выкате, глазами на крупном лице, он был признанным вожаком и заводилой.
Имелся у ребят и свой флот — два яла, построенные и оснащенные самими подростками. На одном из них ходил Попов. Парусом он управлял столь искусно и лихо, что дух захватывало, когда утлое суденышко, лежа на боку и слегка черпая воду, с невероятной быстротой скользило по реке. Другой водил Ваня Осьминин — троюродный брат Попова, светлоголовый, курносый паренек, разбитной и смышленый.
Приказу Попова подчинялись беспрекословно; никто из мальчиков не мог состязаться с ним в силе, ловкости и смелости. Он без труда переплывал широкую, быструю, холодную Неву и купался в ней до заморозков. На его удочки всегда попадалась крупная рыба, а модели кораблей, которые он вырезал, были самыми красивыми.
Сегодня вся ватага ребят собралась в крепости раньше обычного. Ожидался налет соседей — мальчиков из поселка Большая Охта. К бою готовились спокойно, по-деловому, как к привычному и веселому развлечению. Любовь к дракам была у охтенцев в крови. Эта любовь передавалась от поколения к поколению в течение века, с того памятного года, когда Петр Первый согнал из Новгородской, Тверской и Олонецкой губерний три сотни вольных крестьян и поселил их на глухой окраине Петербурга для работы в Адмиралтействе. Ежегодно зимой, в праздничные дни, все мужское население поселка выходило на лед Невы, вызывая на кулачный бой крючников и бурлаков левобережья. Старинную славянскую игру начинали мальчики. Они сходились на середине реки с криками: «Дай бою, дай бою!» К вечеру в битву вступал взрослый народ, оттеснял дерущихся детей вправо от дороги, проложенной на льду, и «стена шла на стену». Победу почти всегда одерживали охтенцы, обладавшие преимуществом в ловкости.
Еще одно событие занимало сегодня ребят. Кто-то из них принес весть, что крепость скоро снесут и взамен бастионов будет построена кораблестроительная верфь. Новость эту приняли по-разному. Одни огорчались тем, что лишатся места своих постоянных игр, другие радовались, надеясь получить на верфи работу.
— Саня, а ты что скажешь? — обратился Ваня Осьминин к Попову, строгавшему ножом модель фрегата.
Мальчики примолкли и посмотрели на Сашу. Его слово во всех случаях было решающим.
— Я рад, — негромко сказал он. — И знаете, хлопцы, чего я более всего хотел бы, — стать когда-нибудь управителем этой верфи.
— Ты и будешь управителем! — уверенно отозвался Ваня. — А я держу в думках другое: отправиться в далекое плавание, побывать за морями и океанами, белый свет поглядеть.
— А я хочу быть корабельным мастером, — заявил Яша Колодкин.
— Глядите-ка, идут, идут! — крикнул дозорный с крепостного вала.
Ребята взобрались на вал. Охта расстилалась перед ними как на ладони. Потемневшие от времени деревянные избушки точно вросли в землю. Крыши прогнили, стены покачнулись, подперты кольями; перекошенные окна заткнуты тряпицами А дальше необъятная равнина без единого деревца Лишь зеленый массив кладбища да светленькая церковь радовали глаз…
Из-за церкви показалась толпа мальчишек, спешивших к крепости. Не рискуя лезть на бастионы, они остановились неподалеку и бросили призывный клич:
— Дай бою! Дай бою!
Пришельцев было человек тридцать, значительно больше, чем малоохтенцев. Но это не смутило Попова. Он не раз водил на кулачный бой своих храбрых соратников и знал, что каждый из них справится с двоими. Приставив ладони ко рту, Саша зычно крикнул:
— Дадим вам бою! Эй, Матюха, полезай сюда, договориться надобно.
У соседских мальчиков произошла заминка. Их главарь Матюха Чулков, здоровенный детина, со скуластым лицом, отказался лезть на крутой вал.
В толпе послышался шум, а Матюха выкрикнул:
— Ступай сам сюда!
Попов и его друзья стремительно спустились вниз. Шум усилился. Саша жестами водворил тишину.
— Где будем драться?
— За церковью! У Невы! За кладбищем! — посыпались предложения.
— Ладно, давайте за кладбищем, там просторно, — согласился Попов. — Токмо правил не нарушать: лежачего не бить, с тылу не нападать, не выступать с вооруженной рукою…
— Знаем, не впервой, — угрюмо буркнул Матюха. — Ты своим это скажи.
— У нас на сей счет строго, — возразил ему Осьминин, — нарушителю пощады не даем. А за тобой, Матюха, глядеть и глядеть надо, доиграешься!..
Матюха промолчал. Услышав смешок, он прищурил узенькие глазки:
— Пошли, что ли?
Толпа направилась через поселок к кладбищу. Мальчики шли по изрытому ухабами, рытвинами Малоохтенскому проспекту и дружно болтали. Трудно было подумать, что через каких-нибудь полчаса их оживленные лица ожесточатся в драке, покроются синяками и кровоподтеками.
Выйдя на луг за кладбищем, ребята долго строились стена против стены. Попов распоряжался в своем лагере спокойно, уверенно. На правое крыло он поставил Ваню Осьминина, на левое — Андрея Углова, высокого жилистого подростка, с необыкновенно длинными руками и ногами. Яша Колодкин и еще три мальчика, оставленные в засаде, должны были выступить по особому сигналу.
Бой завязался жаркий, исступленный. Подростки били друг друга в грудь и лицо, пружинисто приседая и подскакивая на крепких босых ногах. Образовав клин, в острие которого действовал Попов, малоохтенцы дрались стройно, дружно, толково и вскоре заставили отступить врага.
Соседские мальчики отбежали шагов на сто. Между ними завязался спор, вот-вот готовый перейти в потасовку. Приняв какое-то решение, они снова бросились в атаку. Шестеро из них напали на Попова, пытаясь оттеснить его от центра. В то же время Матюха Чулков врезался в правое крыло, с налета стукнул по голове Осьминина, свалил его с ног и бешено колотил кулаками всех, попадавших под руку.
Малоохтенцы дрогнули. Еще миг — и они обратились бы в бегство.
— Стой, хлопцы, держись! — крикнул Попов и вызвал из засады Колодкина. С его помощью Саша освободился от наседавших на него шестерых подростков и пробился к Матюхе.
Вожаки стали лицом к лицу: один семнадцатилетний откормленный верзила, сын полицейского надзирателя, другой — сильный и ловкий подросток, сын погибшего в адмиралтействе плотника. Бой приостановился. Мальчики стихли, наблюдая за поединком.
Размахивая руками, словно мельница крылами, Чулков пошел на врага, но его тяжелые кулаки редко достигали цели. Ускользая от них, Саша пользовался каждым промахом и хладнокровно наносил Матюхе меткие, чувствительные удары. Чулков свирепел все больше и больше. С криком «убью», пригнув голову, точно бык, он кинулся на Попова и получил такой сильный удар в висок, что в глазах у него потемнело, а кулаки невольно разжались и… на землю выпали свинцовые кругляки.
— Подлец! — крикнул Саша, — всю Охту осрамил!
Бледный, дрожащий, с выпученными от страха глазами, Матюха упал на землю и завопил тонким, срывающимся голосом:
— Помилуйте! Не бейте меня! Лежачего не бьют!
Попов посмотрел на притихших соседей и презрительно ткнул Чулкова ногой.
— Берите его, — сказал он, — да поучите сами. А нам об него руки марать противно. Айда, хлопцы!
Когда Саша и Ваня возвращались домой, солнце стояло уже низко над заливом. Вздымая столбы пыли, с пастбищ брели коровы. Из ресторации «Магнит» доносились звуки гармошки. К староверческой молельне тянулась вереница старух в черных, глухо повязанных платках.
Мальчики шли по исковерканным дощатым мосткам проспекта, и, чем ближе подходили к дому, тем подавленнее становилось их настроение. У Саши была разодрана рубаха, у Вани вспух нос, а под глазом синел фонарь. Опять будут бесконечные упреки в озорстве, в безделье…
Саша осиротел рано, плохо помнил мать и почти не помнил отца. По словам приютившего его дальнего родственника Якова Васильевича Осьминина, Андрей Попов был красавец собой и первый силач на Охте. Ценой собственной жизни он спас человек десять плотников, приняв на свои могучие плечи удар многопудового бревна.
Плотник Яков Осьминин души не чаял в Саше. По-своему любила его и жена Осьминина — Аграфена, женщина добрая, но горластая и раздражительная. Семья росла. Жить становилось труднее. Как ни сдерживалась Аграфена Кондратьевна, но все чаще прорывались у нее попреки, все резче выражала она свое недовольство тем, что мальчики не при деле.
Подле избы Осьмининых играли, копаясь в песке, две девочки, такие же белоголовые и курносые, как Ваня. Узнав от сестренок, что мать доит корову, а отец только пришел с работы, Ваня и Саша проскользнули в горницу Яков Васильевич обедал за большим круглым столом. У окна сидел жилец-квартирант, студент учительской семинарии Иван Гроздов. Увидев мальчиков, Яков Васильевич укоризненно покачал головой:
— Полюбуйся, Иван Петрович, на своих любимцев.
Гроздов был своим человеком в семье. Тощий, всегда голодный, в обтрепанном сереньком сюртучке и рваных штиблетах, он с утра до вечера носился по городу в поисках случайного заработка. Урывками, в редкие свободные часы, студент давал уроки Ване и Саше и был с ними в большой дружбе. Поглядев на подростков, Гроздов усмехнулся:
— С кем дрались?
— Край на край, — ответил Ваня, присаживаясь к столу. — Санька под орех разделал Матюху Чулкова, хоть тот и нечисто бился.
Добродушное лицо старика Осьминина расплылось в улыбке. Ласково взглянув на Сашу, занятого починкой рубахи, он сказал:
— Об Сане беспокойства нету. У него голова крепко на плечах сидит, а тебе, Ваня, ей-ей, шею свернут. Однако скоро забавам вашим конец. Я давеча с немцем поладил, уговорил, подлеца, взятку уменьшить.
— Про какую ты взятку говоришь, Яков Васильевич? — спросил студент Гроздов.
— Почитай, более года торг веду с немцем-подмастерьем, что учениками в адмиралтействе ведает. Подавай ему пять рубликов с человека, тогда возьмет и Ваню и Сашу в ученики. Нам таких денег не скопить. А сегодня я ему три рубля сунул, а три другие в конце года посулил отдать. «Приводи, — говорит, — своих юнге гунд», щенят то есть.
Глаза Вани засветились радостью. Саша остался равнодушным к сообщению Осьминина: его мало прельщало быть десять лет подручным у корабельного плотника.
— А я мыслю, Яков Васильевич, что хлопцев беспременно учить надо, — заметил Гроздов.
— Где уж им в науку лезть! Мужикам туда дорога заказана. Буде с них и той грамоты, какой обучены.
— А я так скажу, Яков Васильевич, ныне при построении кораблей не обойдешься лишь искусной рукой да верным глазом. Хороший плотник должен уметь и с транспортиром обращаться, и с циркулем, и с разными другими инструментами. Для этого ему изрядные научные сведения требуются, особенно в счете, в математике то есть. Без оной и в чертеже не разобраться.
— Твоя правда, Иван Петрович, — вздохнув, согласился Осьминин. — Слова твои правильные и горькие. Горечь туя на себе испытал. Четверть века в адмиралтействе плотничаю, а вот в десятники не вышел по причине малой грамотности. Дают мне, скажем, шпангоут выстругать, — пока сосчитаю, где сколько вершков дерева снимать, семь потов с меня сойдет.
Каждое слово старика глубоко задевало Сашу. Мысли об учении давно занимали его.
— Буду учиться, не хочу весь век в худых плотниках ходить, — невольно сорвалось у мальчика.
Осьминин и Гроздов глянули в серьезное лицо Саши и прочли в глазах непоколебимую решимость. Вайя, дожевывая кусок хлеба, пробормотал:
— Санька хочет стать управителем новой охтенской верфи.
Такое желание могло показаться нелепым и смешным, но Гроздов и Осьминин даже не улыбнулись. В Саше чувствовалось вдохновенное стремление к учению, заставлявшее верить, что он не останется простым плотником.
— Мы, батя, той математике будем с Ваней сами учиться. Можно так, Иван Петрович? — спросил Попов, пытливо глядя на студента.
— Запрета на то нет. Я бы вам, конечно, помог, да вот скоро придется съезжать с квартиры.
— Пошто так, Иван Петрович? — удивился Осьминин. — Нешто худо тебе у нас?
— Очень даже хорошо, только ведь стесняю я вас. Мой дружок, Михайло Аксенов к себе зовет. Он хоть на чердаке живет, зато в городе, близ семинарии. И учиться вдвоем куда способней. А тебе, Саня, надо бы учебником арифметики обзавестись.
— А есть ли такой учебник, Иван Петрович, чтобы по нему самим учиться можно было? — спросил Саша.
— Есть. Называется он «Основание арифметики», сочинение профессора Семена Емельяновича Гурьева. Я этот учебник в книжной лавке купца Заикина на Литейном видел.
— Стало быть, завтра к полудню приходите в адмиралтейство, да смотрите, не опаздывайте, — предупредил ребят Осьминин, укладываясь спать.
2
На следующее утро мальчики рано покинули слободку. Долго бродили они по Петербургской стороне и Васильевскому острову, пока не перебрались по плавучему Исаакиевскому мосту на широкую площадь у адмиралтейства. Куранты на шпиле пробили десять часов. Времени оставалось еще много и ребята решили пройтись по Невскому.
Свежий ветер с Фонтанки, запруженной барками и лодками, кружил бумажки на мосту. Саша и Ваня облокотились о чугунную ограду и с полчаса наблюдали за пестрой толпой рабочих, выгружавших дрова, доски, кирпич. Затем мальчики пошли дальше. На углу Литейного проспекта Саша вдруг предложил:
— Ваня, зайдем в книжную лавку, спросим, сколько стоит учебник арифметики.
— Нам все одно его не купить. Такая книга, небось, рубля три стоит, а у нас и пятака нет.
— А что, если мы убежим с книгой? Купца не больно обидим, а нам учебник позарез нужен.
Саша круто повернул на Литейный. Ваня на миг приостановился и бросился догонять его.
— Санька, оставь, неладное задумал! — умоляюще твердил он. — Пойдем назад. И время, чай, в обрез, только-только до адмиралтейства добраться.
Саша его не слушал. Подойдя к лавке, он смело открыл дверь и шагнул через порог. Ваня последовал за ним. Они очутились в просторном помещении, вдоль стен которого на высоких полках тесно прижимались друг к другу сотни книг. В глубине за прилавком стоял книготорговец и разговаривал с худощавым человеком в адмиральском мундире и пышном, до плеч, парике. Рядом, небрежно облокотившись о прилавок, беседовали два великосветских щеголя в модных камзолах и треугольных шляпах.
Все они с удивлением оглянулись на босоногих, нечесанных мальчуганов. Под пристальным взглядом книготорговца Ваня густо покраснел и попятился к двери. Саша не смутился. Он решительно прошел вперед и, откинув назад голову, уставился прямо в широкую переносицу купца.
— Могу я, судырь, узнать, найдется ль у вас книга под названием «Основание арифметики», сочинение профессора Семена Емельяновича Гурьева?
Слова мальчика, его гордый, независимый вид так не вязались с заплатанной рубахой, сшитой из обрывков старого паруса, что присутствующие застыли в удивлении.
— Сань, а Сань! Пойдем отсюда… Боязно мне. Ну ее к лешему, — шептал сзади Ваня.
— Ступай прочь, коли боязно, — процедил сквозь зубы Попов, слегка повернувшись к Ване. И, обратившись к книготорговцу, он еще громче повторил свой вопрос.
Купец Заикин впервые встретился с таким покупателем.
Впоследствии он признавался, что принял мальчика за ряженого барчука. Порывшись на полке, он протянул Саше книгу.
— Вот-с извольте, та самая, о которой вы спрашиваете.
Саша взял книгу, открыл, посмотрел и, глядя в упор на купца, снова спросил:
— А не скажете ли, судырь, сколько стоит эта книга?
— Два рубля восемьдесят копеек.
— Два рубля осемьдесят! — протянул мальчик и, круто повернувшись, с книгой в руках вышел из лавки.
Ваня, выскочивший на улицу еще раньше, тотчас же пустился наутек, зная, что Саша его догонит.
Через минуту по проспекту пронесся вопль купца:
— Держи вора! Держи вора!
В погоню за мальчиками кинулось несколько прохожих, любителей происшествий. Но догнать Сашу и Ваню было невозможно. Ловкие, быстроногие, они стрелой промчались по Литейному, свернули на Симеоновскую и наверняка скрылись бы, если бы не натолкнулись на неожиданное препятствие. У церкви на них вдруг ринулся здоровенный дьякон; бежавший впереди Ваня споткнулся о подставленную им ногу и упал. Дьякон придавил его коленкой, но на помощь другу бросился Саша. Его острые и крепкие, как у молодой собаки, зубы вонзились в руку длинноволосого священнослужителя. Тот взвыл от боли, но жертву не выпустил. Подоспевшие преследователи скрутили мальчикам руки и доставили их в лавку.
Приняв от дьякона похищенную книгу, купец подскочил к Попову и злобно ударил его учебником по голове.
— Вот тебе, хамово отродье! В тюрьму вора, в тюрьму! — кричал он, продолжая неистово колотить мальчика.
Человек в адмиральском мундире с силой оттолкнул купца и выхватил у него из рук книгу.
— Оставь мальчонку! — повелительно произнес он. — Уходите отсюда, все до одного уходите! Живо!
Сожалея о напрасно затраченных усилиях, добровольные преследователи мальчиков покинули помещение.
— Господин граф Мордвинов, видимо, хочет собственноручно проучить вора, — предположил один из щеголей, обращаясь к своему собеседнику.
— Не думаю, — возразил другой, — его сиятельство большой либерал. Впрочем, он достаточно умен, чтобы скрывать это от глаз и ушей его величества императора Павла.
Мордвинов испытующе разглядывал подростков. Ему понравилась стройная, с хорошей выправкой фигура Попова, красивое, живое лицо мальчика.
— Зачем вам, ребята, понадобилась эта книга? — спросил он спокойно.
Угрюмо опустив глаза, Саша и Ваня молчали.
— Ваше сиятельство, воры ведь! Чего с ними церемониться! — со злостью проговорил купец. — Сейчас поблажку им дать, вовсе разбойниками вырастут.
— Молчи! Я заплачу за учебник, в накладе не останешься.
Книготорговец недовольно отошел к прилавку.
— Что ж, ребята, скажете ли вы, наконец, для какой цели похитили эту книгу? Иль испугались гораздо?
— Нет, судырь, не испугались, — сказал Саша, расправив плечи и вскинув глаза на адмирала. От взгляда мальчика, от всего его существа исходило нечто такое, что сразу расположило к нему графа.
— Хочешь, я подарю тебе эту книгу? — спросил он, стараясь придать своему голосу как можно больше мягкости.
— Коль не жалко, премного благодарны будем, судырь, — недоверчиво ответил Саша.
— Где живете?
— Охтенские мы.
— Тебя как зовут-то?
— Поповым. А это вот сородич мой, Ваня Осьминин, плотника Якова Васильевича.
— Батя нас в адмиралтейство учениками берет, — вступил в разговор Ваня. — Нам беспременно надобно счету научиться, а читать И писать мы уже умеем.
— Грамотные, стало быть, — улыбнулся адмирал. — Молодцы! Кто же вас грамоте обучил?
— Студент Иван Гроздов, судырь, — ответил Ваня и, помолчав, горестно вздохнул. — Батя наказывал нам к полудню у адмиралтейства быть, а мы вот тут…
— Сейчас отпущу вас, ребята. Только скажите, для чего вам арифметика Гурьева понадобилась?
— А для того, судырь, что без нее искусным плотником не станешь, — ответил Саша. — Ныне при корабельном деле такой струмент потребляется, что больших знаний требует, особливо в арифметике. Про то нам студент Гроздов сказывал.
— Дело сказывал, — одобрительно произнес Мордвинов, — только ведь всякая наука превеликим трудом дается.
Саша пожал плечами и усмехнулся.
— Что о том толковать. Чай, мы не барчуки. Для нас школ не строили и строить не будут.
— Как знать? Может, и для вас скоро школа откроется. Да еще такая, в коей ученых корабельных мастеров, как пироги, печь будут.
— Вот бы нам туда! — мечтательно протянул Ваня.
— Не про нас сказано, — тоном взрослого заметил Саша.
Мордвинов отошел к прилавку, взял у книготорговца лист бумаги, чернила и остро отточенное гусиное перо. Написав записку, он подал ее вместе с учебником Саше.
— С этим письмом, — сказал он, — пойдете через недельку в главное адмиралтейство к обер-серваеру генералу Катасанову.
Саша пробежал глазами письмо. В нем адмирал просил Катасанова зачислить Попова и Осьминина учениками в новое училище корабельной архитектуры.
Не чувствуя под собой ног от радости, мальчики бегом помчались в адмиралтейство. Им не терпелось показать записку Якову Васильевичу, поделиться с ним новостью. Они не сомневались, что Осьминин разрешит им поступить в школу. То-то немец озлится, когда узнает об этом.
Запыхавшись, ребята подбежали к солдату у полосатой будки.
— Дяденька, — обратился Ваня, — нам батя наказывал быть у этих ворот. Вы не видели его, дяденька?
— А кто вы такие будете, господа хорошие? — важно спросил солдат, довольный случаем поболтать.
— Да ведь вы, дяденька, меня знаете. В прошлом месяцу вы мне еще пищаль подержать дали, — напомнил Ваня.
— Личность вроде знакомая, — засмеялся солдат. — Однако что-то запамятовал.
— Батя наш здесь работает, плотник Осьминин, — сказал Саша и просительно посмотрел в глаза солдату. — Пустите нас, судырь; может, Якову Васильевичу от корабля никак не отойти. А мы уж его там разыщем.
Солдат кивнул головой в знак согласия и отвернулся. Мальчики юркнули в ворота и пошли вдоль открытой галереи магазинов, где хранились строительные материалы. Они миновали кузницу, компасную мастерскую и остановились у мостика, перекинутого через глубокий, облицованный камнем, канал. За мостиком виднелись строящиеся корабли и фрегаты. Подле них, на просторном плацу сновали люди, слышался многоречивый гул, стук топоров, визг пил, скрежет железа.
Ребята с любопытством присматривались к людскому муравейнику, к торчащим, словно ребра гигантских рыб, шпангоутам кораблей.
— Где уж тут батю отыскать, в этакой сутолоке! — со вздохом произнес Ваня. — Народу эвон сколько. И на всех мужиках, как на бате, рубахи да штаны серые.
— Эх ты, тюля! А язык на что? Батю тут, чай, все знают.
Мальчики перешли мост, постояли у ямы с густой, пахучей смолой; потолкались среди рабочей артели, тянувшей на веревке толстое бревно. Улучив минутку, когда старшина артели приостановился, они спросили у него, как найти плотника Осьминина. Он не знал, но указал пальцем на маячившего у стапеля человека.
— Здается мне, сынки, шо вин той нимец, ось байте, що руки в штаны заховав и швидко шагае, над плотниками голова. Спытайте, мабудь, вин знае.
Саша поблагодарил мужика и бросился догонять человека в длиннополом синем сюртуке и зеленых штанах. Он потянул длиннополого за рукав:
— Ваше благородие, где тут плотник Яков Васильевич Осьминин работает?
Подмастерье обернулся неприязненно посмотрел на оборвыша, посмевшего прикоснуться к нему руками.
— Ты кто есть, негодный мальшик? Кто пускаль тебя на адмиральтейство?
Вдруг бесцветные глаза немца оживились. Он спросил Сашу:
— Ты спрашивал плётник Осьминин? Ты есть сын этот плётник?
— Нет, то есть да, ваше благородие.
— Я, я сын! — крикнул Ваня, приближаясь к немцу.
— Ошень хорошо. Я буду показывать вам его место.
Подмастерье зашагал не оглядываясь, обходя штабеля досок, бухты канатов, груды железа. Ребята бежали за ним вприпрыжку, пока он не остановился у дальнего эллинга. Здесь к немцу подскочил десятник, а спустя несколько минут явился и Яков Васильевич. Увидев ребят, он сурово спросил:
— Пошто вовремя не пришли, как сказано было?
— Мы, батя… — начал Ваня, но плотник не дал ему договорить.
— Гер Вульф, вот они, мои недоросли, пиши их в ученики, как договорено было.
— Нихт, Якоб, не принималь эти мальшик, пока деньги не отдавай. Еще два руб.
— Вот подлюга, — выругался Яков Васильевич. — Опять крутить начал! Ни гроша больше не получишь, шиш тебе, а не два рубля.
— Батя, нам с Ваней адмирал Мордвинов записку дал. В училище корабельной архитектуры нас…
— Чего ты мелешь? — плотник сердито посмотрел на Сашу. — Какая еще записка?
— Вот эта самая. И заберите у немца деньги назад.
Подмастерье выкатил на Попова круглые глаза, облизнул тонкие губы, прошипел:
— Што, што ты сказаль?
— Так мы, батя, домой пошли. Ужо обо всем расскажем. А вы, судырь, гоните назад деньги, не то мы самому адмиралу жалобу понесем.
Вечером вся Малая Охта собралась у дома Осьминина. Токари и резчики по дереву, такелажники и конопатчики, плотники и позолотчики с любопытством разглядывали записку Мордвинова, заставляя Сашу и Ваню бесконечно повторять разговор с адмиралом. Строились всевозможные догадки по поводу нового училища; никто не верил, что оно сможет готовить корабельных мастеров, самых уважаемых в слободке людей, на которых охтенцы смотрели с не меньшим почтением, чем солдаты смотрят на генерала.
Особенно оживленно обсуждался вопрос, каким будет это училище. В конце концов пришли к выводу: коль оно не для дворянских сынков, — значит, будет похожим на бурсу, на ту самую бурсу, что находилась неподалеку от Охты на другом берегу Невы и пользовалась дурной славой.
Услышав об этом, Аграфена Кондратьевна заголосила, причитая, словно на похоронах Яков Васильевич хмуро поглядел на нее и обратил потемневшее лицо к Попову.
— Санька, подь сюда! Дай-кось бумагу.
— Зачем, батя? — побледнев, спросил Попов и бережно вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо лист. Плотник развернул его и подошел к жене.
— Не пойдут хлопцы в училище, порву эту бумагу.
— Остановитесь, батя, не рвите! — закричал Попов, и на его глазах показались слезы. — Этакое счастье, может, раз в жизни привалило, а вы погубить хотите. Мне без учения лучше в гроб.
— Верни парню записку, Яков Васильевич, — вмешался студент Гроздов. — Саня хоть и молод, а знает чего хочет, пусть идет своим путем-дорогой. Иное дело — Ваня, сын твой родный. Тут воля отца и матери…
— Нет, нет! — заревел Ваня — Куда Санька, туда и я. Хоть на цепь сажайте, все одно убегу.
— А ну вас! — отмахнулся Осьминин — Пусть будет по-вашему, авось и впрямь в люди пробьетесь.
Толпа охтенских мальчишек у плетня облегченно вздохнула. Чувство дружбы у них было сильнее чувства зависти, и ребята не замедлили выразить свою радость за Сашу и Ваню торжествующим криком.