Линда не отрывала взгляда от мужчины. Он сидел внизу, в тени кокосовой пальмы на песке, похожем на белесый порошок, и держал в руках несколько листков бумаги. Рядом с ним стояла целая коробка с чистой бумагой. Мужчина, углубленный в чтение, то и дело что-то записывал. Интересно, чем он там занимается? — подумала Линда.

Это был шатен с задубевшей от солнца кожей. Густые волосы обрамляли строгое лицо с орлиным носом и тяжелой квадратной челюстью. Не слишком красивое, зато мужественное, оно сразу обращало на себя внимание. Высокого роста, широкоплечий, незнакомец имел атлетическое телосложение, сильные мускулистые ноги, а на широкой груди курчавились завитки волос. Он шагал по пляжу так легко, что, казалось, не чувствовал под собой ног. Однако самой примечательной чертой его внешности были глаза цвета густой синевы. Словом, это был мужчина приятной наружности. Впрочем, нет: великолепный мужчина! Но не настолько, чтобы заинтересовать Линду. В ее жизни уже не раз встречались великолепные мужчины. За одним из них она даже была замужем.

Линда ни за кем не следила. Она просто стояла у окна своей виллы, с наслаждением уплетала сладкий до приторности бельгийский шоколад и любовалась бирюзовой гладью моря, берегом с тенистыми пальмами и лазурным небом. Не ее вина, что мужчина оказался частью экзотического пейзажа. Так что она тут ни при чем. Разве нет?

На незнакомце ничего не было, кроме черных плавок, и он мог часами просиживать под своей кокосовой пальмой, вызывая раздражение у Линды. Ей самой хотелось пойти на пляж, усесться на песок и почитать, но так, чтобы пронизывающие синие глаза не буравили ее при этом насквозь. Всякий раз, когда мужчина появлялся поблизости от нее, Линда вставала и уходила прочь. В его присутствии она чувствовала себя неловко, причем совершенно непонятно почему. К сожалению, маленькая бухточка среди скал, где он привык сидеть, не была ее частным владением, а значит, Линда не могла помешать ему приходить сюда. Женщина вздохнула и отправила в рот очередную дольку шоколада. Тягучая начинка с привкусом ореха была едва ли не самым любимым ее лакомством. В коробке уже почти ничего не оставалось. Что ж, надо будет просить кого-нибудь привезти еще такого шоколада с Барбадоса или съездить за ним самой.

Затрезвонил телефон, и Линде пришлось оторваться от привлекательного вида за окном. Голос брата зазвучал в трубке так отчетливо, что, казалось, он находился сейчас не на другом конце света, а в соседней комнате. Джерри мог звонить из Лондона, Парижа или из любого другого места, куда гнала его в эти дни попытка спасти их семейное дело.

Кроме брата, других живых родственников у Линды не было, если не считать какого-то дальнего кузена, который переехал в Бразилию, после того как его махинациями заинтересовалось Федеральное бюро расследований.

— Ты еще там? — спросил Джерри. Вопрос, разумеется, был риторическим, ибо трубку взяла сама Линда. — Когда же ты перестанешь скрываться? — На этот раз вопрос прозвучал не риторически.

— Я не скрываюсь, Джерри.

— Ты пропадаешь на этом Богом забытом острове уже несколько месяцев! Как еще это можно назвать?

— Это вовсе не забытый Богом остров, — ответила Линда с немалой долей негодования в голосе. — Это рай. Здесь очень спокойно, что весьма способствует восстановлению душевного равновесия.

И все так дешево, мысленно добавила она.

— Послушай, — фыркнул на другом конце провода Джерри, — а может, ты там празднуешь свое новое амплуа? Ну, признайся же.

— Не кощунствуй, Джерри. Как-никак Филипп был моим мужем.

— Сделай одолжение, дорогая, не изображай из себя вдову-мученицу, — произнес он нетерпеливо.

От внезапного чувства вины на душе у Линды похолодело: она была вдова, но вовсе не страдала от этого.

— Боже правый, Линда! Он же не стоит твоих терзаний. Возвращайся домой, возвращайся к своей прежней жизни. Ты свободна! Наконец-то.

И это правда. К ней пришли свобода и… крушение. После смерти Филиппа у нее остались холодное сердце, очаровательная вилла и жалкие крохи некогда внушительного богатства мужа. Однако Джерри ничего не знал об этом, а Линда не намеревалась рассказывать: у брата свои финансовые проблемы. Их отец скончался от сердечного приступа полгода назад, доведя семейный бизнес до грани банкротства. Линду ожидало не слишком блестящее будущее — возможно, ей даже придется подыскивать себе работу. Вопрос лишь в том, какую именно. Она в жизни не работала. Однако как ни ужасала эта мысль, деваться от нее было некуда.

Линда приехала на остров, чтобы прийти в себя, успокоиться, побыть в тишине и задуматься о том, что делать дальше. Ей здесь нравилось. Нравился дом, в котором она жила, — пять спален с ваннами, просторная, светлая столовая, большая веранда с аркадами в мавританском стиле, восхитительные виды из всех окон, роскошная кухня, похожая на музей, спуск к маленькой бухточке среди скал, где можно укрыться в тени пальм… Словом, фантастический дом на фантастическом острове. Хотя кому-то другому жизнь на острове могла показаться скучной. Здесь не было ни казино, ни ночных клубов, ни шикарных отелей, если не считать чрезвычайно дорогой «Плэнтэйшн», где отдыхала жаждавшая уединения чрезвычайно богатая публика. Тут находили прибежище всякого рода звезды и сильные мира сего, уставшие от поклонников, фанатов, репортеров, собирателей автографов — всех тех, кто преследует знаменитостей.

Линде очень нравилась спокойная жизнь на острове, но брат не понимал ее. Ему необходимы были большие города с их толчеей, «пробками» на автомагистралях и фондовыми биржами. Он жить не мог без кофе, пончиков, мартини и смога.

— Откуда ты звонишь? — спросила сестра.

— Из Лондона. Я продаю здесь наш дом. Решил известить тебя, а то вдруг ты все-таки захочешь приехать и поселиться в нем.

— Это не входило в мои планы.

Ехать в Лондон в январе? Тоже мне, шутник! — подумала она.

— Я хочу также продать наш дом в Нью-Йорке. Он нам не по карману. Ты не возражаешь?

Не возражаешь! Линда тотчас ощутила ком в горле. Ее родная обитель, место, где она выросла… Стены особняка-громадины, воздвигнутые два века назад, хранили ценный антиквариат и сонмы бесценных воспоминаний. Теперь в доме никто не жил, мебель покрывали белые чехлы, слуги разбежались. Горло у женщины сжалось еще сильнее, и она судорожно глотнула воздух.

— А стоит ли продавать его?

— Не вижу другого выхода. — Голос брата смягчился. — Разве только…

— Разве только что?

— Разве только ты как-то сможешь внести за нас залог.

— Полагаю, речь идет не просто о какой-то паре тысяч? — спросила она, заранее зная ответ.

— Скорее о кругленькой сумме в миллионы.

Линда тяжело вздохнула.

— У меня нет миллионов.

— Я так и знал, — упавшим голосом произнес он. — До меня доходили слухи. Этот твой муж, никчемный лентяй…

— Джерри, прекрати!

— Неужели у тебя дела настолько плохи?

— Я выкручусь, — с бравадой ответила женщина. Да, она должна сделать это. Должна! Линда попыталась схватить себя за волосы, но тщетно — на всей ее голове не было ни одного волосика длиннее полутора дюймов.

— Нам надо подумать, как поступить с мебелью, с картинами… — сказал Джерри. — Или мне пригласить аукциониста?..

— Джерри, ты не допустишь этого!

В ее голосе отчетливо прозвучали нотки унижения и безнадежности. Но ведь для них с братом теперь наступили действительно трудные времена.

— В таком случае тебе придется поехать в Нью-Йорк и самой заняться этими делами. Забери себе что хочешь, а остальное продай.

Да уж, разговор не из приятных. Повесив трубку, Линда в подавленном настроении опять подошла к окну и окинула взглядом маленькую бухту. Мужчина все еще сидел на пляже, хотя солнце скрылось за чередой темных туч. В полуденном воздухе запахло грозой. Налетевший ветер уже раскачивал пальмы, но мужчина, похоже, ничего не замечал до тех пор, пока порыв ветра не расшвырял его бумажки по песку, и не забросил в кусты, разросшиеся около скал.

Он вскочил и погнался за листками, ловя их на лету. Линда не могла удержаться от хохота, наблюдая за его прыжками, за изгибающимся в немыслимых поворотах мускулистым телом. Несомненно, это был яркий представитель мужского племени. За последнюю пару месяцев Линда несколько раз видела его в море и убедилась, что незнакомец великолепно плавал. Наверняка он еще хорошо бегал, играл в теннис на кортах «Плэнтэйшн» и легко делал приседания. Она даже отчетливо представила его во время этого упражнения — с голым торсом и перекатывающимися мышцами на животе. Нет, ее мысли устремились куда-то совсем не в ту сторону.

Вилла незнакомца располагалась прямо над жилищем Линды, на утесе, но тем не менее они никогда не разговаривали. Лишь вежливо кивали, случайно встречаясь при спуске на пляж. Не очень-то любезно с его стороны, думала женщина. Впрочем, ее такие отношения устраивали. Мужчина явно желал, чтобы его не беспокоили. Отлично. Ибо и она желала того же.

Однако какие у него необыкновенные глаза — такие синие, такие… завораживающие, а каштановые волосы, отливающие на солнце задорной рыжинкой! Наверняка он легко возбудимая натура. Как Линда ни старалась, ей не удалось подавить в себе любопытство, интерес к незнакомому мужчине.

А тот собрал листки, выпрямился и еще раз внимательно огляделся вокруг — не осталась ли где хоть одна его бумажка. Он стоял спиной к Линде и вдруг, резко развернувшись, уставился прямо на ее окно, так что ей даже показалось, будто их взгляды встретились. Сердце женщины дрогнуло. Неужели он почувствовал, что она наблюдает за ним?

Линда стояла как вкопанная, не отрывая взгляда от его глаз, и ей почудилось, что замерло и само время. Наконец она усилием воли стряхнула с себя оцепенение и, отвернувшись от окна, прошла на кухню приготовить чашечку кофе. Ее руки дрожали, когда она насыпала зерна в кофемолку, даже уронила несколько зерен на кухонный стол. Ну, разве не смешно? Линда сбежала на остров именно от мужчин — адвокатов, банкиров, репортеров, действующих из лучших побуждений друзей и различных надоедливых личностей, оказавшихся причастными к тому кошмару, который она пережила несколько месяцев назад. Она хотела, чтобы ее оставили в покое, хотела одиночества. И вовсе не хотела, чтобы ее сердце, нервы, душевный покой тревожил какой-то мужчина.

На столе стоял глазированный торт с начинкой из кокосового ореха; Линда отрезала щедрый ломоть и положила себе на тарелку. Миссис Ли любила выпекать, особенно торты и пироги, они у нее получались вкусными, хотя и не такими отменными, как у самой Линды, которая в свое время закончила курсы кулинарного искусства во Франции и Америке. Миссис Ли не знала об этом, а Линда не собиралась посвящать ее в свою кулинарную тайну. Зачем смущать и расстраивать добрую женщину?

Миссис Ли была привлекательной островитянкой, в жилах которой текла кровь африканских, индийских и голландских предков. Она носила изящно перетянутые поясами платья и любила напевать во время работы. Веселая островитянка работала у Линды только по утрам — готовила завтрак, убиралась в комнатах, стирала и, по желанию хозяйки, варила обед. За ужин же Линда бралась сама — ей и самой доставляло удовольствие суетиться у плиты.

В небе зловеще потемнело, и через минуту по листьям и крышам забарабанил дождь; обильный тропический ливень на какое-то время затопил все на земле, а затем прекратился так же неожиданно, как и начался.

Прихватив с собой кофе и торт, Линда уселась в плетеное кресло и раскрыла книгу. Прошло десять минут, а она все смотрела на одну и ту же страницу, видя перед собой не строки, а немигающие синие глаза мужчины.

На следующее утро Линда голышом встала на напольные весы и хмуро взглянула на затрепетавшую стрелку. Ни на фунт! Ни на один паршивый фунт больше! Какая несправедливость! Она сошла с весов и, уставившись на себя в зеркало, тяжело вздохнула. Вид не из лучших, не так ли? Более того, явно пугающий ее доктор Уэппл наверняка не обрадовался бы, увидев ее сейчас, хотя она и старалась изо всех сил выполнять его указания.

— А все из-за тебя, Филипп, — пробормотала женщина. — Это ты превратил меня в развалину.

Но Филипп не услышал ее, а если бы и услышал, от этого все равно ничего бы не изменилось. Он бы только рассмеялся и отколол какую-нибудь шутку. Филипп не верил, что в жизни могут быть проблемы. Он верил лишь в развлечения. Великий жизнелюб Филипп Барлоу!

Однако какой толк обвинять его теперь? За свое счастье или, вернее, несчастье она сама была в ответе. Так по крайней мере утверждали в своих книжках известные психологи, развивая идею о том, что человек должен заботиться о себе сам. И не становиться жертвой. Но ведь именно так она и старалась жить. Только заботиться о себе было гораздо легче, когда ты спокоен и обеспечен. Конечно, она не нищенствует, у нее еще кое-что осталось на счету в банке. В конце концов, нищета — понятие относительное. Но ведь сбережения не беспредельны, и наступит момент, когда ей придется чем-нибудь заняться, чтобы прокормить себя. Кроме того, необходимо успокоиться, прийти в себя после обрушившихся на нее испытаний, подыскать что-то такое, чем можно было заполнить сердце и жизнь.

— Все зависит от тебя, парниша, — громко произнесла женщина, обращаясь к своему отражению в зеркале. Слова прозвучали нелепо и больно резанули слух.

Чего сейчас не хватало Линде, так это маленького чуда. Хотя бы крохотного, слабенького огонька в конце темного лабиринта, куда ее швырнула судьба. Или одного крепкого, жаркого объятия и ласкового слова. Женщина снова вздохнула. О да, за объятие она отдала бы целое состояние! Несчастная овдовела всего каких-нибудь несколько месяцев назад, без объятий и любви прожила много томительных лет.

Гримасничая перед зеркалом, Линда натянула на себя поношенные шорты и просторную тенниску. Ну, давай, поплачься, глумилась она над собой.

Только что это тебе даст? Ничегошеньки.

После неторопливого завтрака женщина провела час в саду, пропалывая и поливая молодые всходы пряных трав. Возможно, она поступала глупо, выращивая зелень на острове, но это никому не приносило вреда. Более того, занятие это, несомненно, успокаивало ее истерзанную душу, на сердце становилось легче и радостнее при виде тоненьких, хрупких стебельков, которые с таким упорством тянулись к солнцу. Совсем как я, подумала садовница и с усмешкой вскинула руки навстречу сияющему светилу.

Бабушка Линды когда-то жила в загородном коттедже на севере штата Нью-Йорк, у нее был большой сад, где нашлось место грядкам с разными пряными травами. Линда до сих пор помнила их чудесный запах, бабочек, порхавших над кудрявой зеленью, стол, уставленный великолепными блюдами, которые были причудливо украшены петрушкой, пастернаком, сельдереем и издавали необыкновенный аромат. Ее мама тоже выращивала разную зелень в саду, окружавшем их особняк. Однако это не вызывало восторга у садовников, в чьи обязанности не входили хлопоты с невзрачной «травой», в беспорядке заполнившей пространство вокруг да около тщательно ухоженных дорожек и цветочных клумб.

Задумавшись, Линда уставилась на крохотные листочки базилика, и вскоре ее глаза затуманило легкое зеленое марево.

— Ах, мамочка, — прошептала она. — Как бы мне хотелось, чтобы ты была сейчас рядом! Мне так одиноко. Что же мне делать?

Внезапно женщина выпрямилась и торопливо провела по глазам грязной ладонью; ее раздражало, что она позволила себе расслабиться. Жизненные невзгоды надо преодолевать со смехом, а не со слезами. Она убрала поливочный шланг и вернулась в дом.

Захватив книгу, холодный сок и остатки бельгийского шоколада, Линда спустилась на пляж и устроилась на полотенце. Два часа спустя книга была прочитана, сок выпит, а шоколад съеден. Окунувшись в море, она собрала вещи и зашагала по дорожке, ведущей к вилле. Вдруг ее взгляд упал на что-то, белеющее в кустах около скал. Она подошла к зеленым зарослям, наклонилась и извлекла оттуда два листка бумаги. Судя по виду, они сначала прилично вымокли, а потом просохли. Рассматривая свою находку, Линда вдруг вспомнила про мужчину, который вчера перед дождем гонялся за страницами, разлетавшимися во все стороны. На тех, что подобрала Линда — обычной бумаге для пишущих машинок, — через два интервала был напечатан текст, который сразу привлек ее внимание.

«Я стоял перед окном, — читала женщина, — и допивал свое виски. Она опять была там, на пляже. Вот уже несколько недель я наблюдаю за этой женщиной, но мне о ней ничего не известно. Кто она, что здесь делает и почему поселилась одна на острове — этого я не знаю. Рядом с ней я ни разу никого не видел. Иногда незнакомка исчезает куда-то на пару часов, но, как правило, почти весь день бывает занята — одновременно или попеременно — лишь тремя вещами: слоняется по берегу, поедает целыми коробками бельгийский шоколад или читает скверные романы. У нее очень темные волосы, очень короткая стрижка, очень большие и очень грустные глаза. Она странная, необщительная, молчаливая и к тому же худая, как уличная кошка».

Сердце читательницы стучало, как молоток. Рука, державшая страницу, дрожала. Кровь кипела от ярости.

— Худая, как бездомная кошка!

Она уставилась на пляшущие перед глазами строчки. Похоже, это отрывок из какого-то дневника или романа. Но ведь это возмутительное описание вовсе не плод авторского воображения, не так ли? Ведь нет сомнений, абсолютно никаких сомнений в том, кто подразумевается под уличной кошкой. Это, скажу тебе откровенно, Линда Барлоу, твой портрет. Портрет женщины, недавно потерявшей мужа, хлебнувшей горя, оставшейся без гроша в кармане.

Он писал о ней. Следил за ней и писал. О Боже! Женщина закрыла глаза и попыталась подавить в себе взрыв негодования. Взгляд Линды упал на вторую страницу и жадно заскользил по строчкам, которые показались ей сначала бессмысленными, но затем…

«Она стояла голая на берегу, у самой воды, залитая серебряным светом луны. Это было прекрасное зрелище. Бесшумно ступая по песку, я подошел к ней. Она обернулась, словно почувствовав мое приближение, и кокетливо, загадочно улыбнулась, заставив мою кровь забурлить весенним ручьем.

Я коснулся ее кожи — гладкой, как шелк. Ее груди были пышные и упругие, и она резко вздохнула, когда я собрал их тугое тепло в свои ладони. Большие глаза напоминали два колодца с таинственно мерцающей водой. Я прильнул губами к ее губам, и тотчас во мне вспыхнуло жаркое пламя. Я страшно хочу узнать ее, раскрыть ее тайну, заставить ее…»

На этих словах фраза обрывалась. Линду охватило смущение, ее щеки пылали. Он хотел заставить ее что-то сделать. Но что? Она вся дрожала от волнения. Неужели женщина, которую соблазняет герой, тоже списана с нее, с Линды Барлоу? Ответить на тот вопрос было невозможно, поскольку между двумя страницами, которые держала Линда оставались еще двадцать три с неизвестным ей содержанием.

Черт бы его побрал! И что он себе воображает? Подумаешь!

Снова собрав свои вещи, Линда ринулась вверх по дорожке, ворвалась в дом, надела поверх бикини длинную малиновую рубашку и выбежала наружу, прижимая к груди два помятых листка бумаги. Вилла незнакомца, частично затененная ветвями миндального дерева и аметистовой бугенвиллии, располагалась выше на склоне горы, и когда Линда добралась до его жилища по каменистой тропинке, ее легкие работали, как насос, а сердце кипело от ярости.

Дверь в дом была приоткрыта, и оттуда лились завораживающие звуки прекрасной мелодии. Нет, это не Моцарт и не Бетховен. Явно не классика, но и не какой-нибудь современный рок или поп. Доносившаяся музыка словно загипнотизировала женщину, и с минуту она стояла как вкопанная, а затем, очнувшись, громко постучала в дверь.

Линда все никак не могла отдышаться после подъема в гору, а ее слух тем временем продолжали ласкать божественные звуки. Мелодию вела скрипка в сопровождении джазового оркестра. Хрупкий инструмент в руках настоящего виртуоза будил страсть, чувственность, вызывал головокружение. Линда даже закрыла глаза и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

На ее стук никто не ответил — его, очевидно, заглушила музыка, и тогда Линда открыла дверь и вошла. Черт с ним. Она не собиралась отступать в момент, когда ее переполнял столь благородный гнев. Ей необходимо во что бы то ни стало высказаться, дабы этот писака сполна получил то, что ему причитается.

Она заметила его почти сразу: он сидел в дальней комнате справа и работал. Стол, на котором стояла пишущая машинка, был завален бумагой. Впрочем, казалось, что буря пронеслась не только над ним, но и по всей комнате. Всюду валялись газеты, книги, фотографии. Некоторые снимки были приколоты к доскам из пробкового дерева, другие — разложены на столе.

Мужчина не заметил, как Линда вошла. Сидя за машинкой, он быстро печатал, пальцы с профессиональной легкостью летали над клавишами, а поза свидетельствовала о том, что незнакомец поглощен работой.

Вдруг он замер, мгновенно повернулся и выругался.

— Какого дьявола!..

— Простите за вторжение. Я стучала, но никто не подошел к двери.

Само воплощение вежливости — она всегда такая, пусть знает. Такая воспитанная. Такая культурная. Надо же, явилась к нему рвать и метать, а вместо этого извиняется. Музыка обволакивала ее, сводила с ума, усмиряла гнев.

Резко отодвинув стул, мужчина вскочил, похожий на тигра, изготовившегося к прыжку.

— Черт побери! Что вам здесь нужно? Разве не видите, что я работаю?

— Простите за беспокойство, — медовым голосом произнесла Линда фразу, где не было и намека на искренность.

Он провел рукой по волосам, и синие глаза метнули молнию в возмутительницу спокойствия.

— Вы меня не побеспокоили, леди, а вывели из рабочего состояния!

Ага, значит, его проняло. Рассвирепел, как сумасшедший. И все из-за нее? Ну и пусть!

— Глубоко сожалею, — сказала она невозмутимым тоном.

— А теперь — вон из моего дома! — прошипел он и указал на дверь.

Непрошеная гостья посмотрела на него волчицей и не двинулась с места.

— Я не сделаю ни шага, пока не выскажусь!

Такая смелая! И такая дура. Перед ней стоял едва ли не великан, да к тому же разъяренный, а она еще и вздумала перечить ему. Одна бровь незнакомца изогнулась дугой, рот скривила усмешка, и скрестив на груди руки, он процедил:

— Даю две минуты.

Женщина протянула ему два листка с отпечатанным текстом и сказала равнодушным голосом:

— Я нашла их в кустах на пляже. Полагаю, они ваши.

Мужчина взял листки и пробежал по ним глазами.

— Да, мои, — ответил он. — И из-за такой ерунды вы явились сюда и оторвали меня от дела?! Из-за каких-то двух бумажек, которые я мог бы напечатать еще раз, если бы мне понадобилось? Ради Бога, мисс, неужели вы не можете заняться чем-то более интересным? М-да. Впрочем, вряд ли.

От последних слов, сказанных с откровенной иронией, гнев вспыхнул в ней с новой силой.

— А не лучше ли вам оглянуться на самого себя? — дерзко спросила Линда. — Неужели вы сами не можете заняться чем-то более интересным?

— И какое же занятие вы имеете в виду?

— Писать обо мне, черт возьми. — Ее голос негодующе зазвенел. — Да как вы осмелились на это?

Густые брови незнакомца слегка приподнялись, и он произнес:

— Писать о вас?

— Я, слава Богу, умею читать, а кроме того, распознать очевидное.

Он снова взглянул на листки.

— Ясно. — Его губы изогнулись в усмешке. — Но здесь нет ни слова о вас. Это чистой воды художественный вымысел.

— Ну конечно же! «У нее очень темные волосы, очень короткая стрижка», — процитировала гостья. — И она была «худая, как уличная кошка» Вы что думаете, я дура?

— Понятия не имею о ваших интеллектуальных способностях, и вообще мне неизвестно кто вы.

Ему неизвестно, кто она! Возможно. Хотя, как жена Филиппа, она постоянно привлекала к себе внимание публики — главным образом благодаря бульварным газетам, не упускавшим случая посудачить о его похождениях. Смерть Филиппа вновь пробудила интерес к Линде, и она легко могла представить себе новые заголовки статей: «Вдова Барлоу нищенствует», «Вдова Барлоу убита горем», «Вдова Барлоу обнаружена на затерянном островке».

— Если вы репортер и вздумали писать обо мне, предупреждаю…

Синие глаза сузились.

— Предупреждаете? О чем же?

— Я подам на вас в суд за клевету!

— Понятно, — спокойно промолвил он; ее угроза явно не произвела на него впечатления. — И с чего бы вдруг мне взбрело в голову писать о вас?

— Из-за денег, — парировала Линда. — Ради чего же еще?

Она развернулась и быстрым шагом направилась к двери, ощущая, как его глаза буравили ей спину, а волны музыки наполняли сердце нежной чувственностью.

— Минутку, — произнес незнакомец тоном, не терпящим возражений, и Линда неожиданно для себя остановилась. Их взгляды встретились. — Кто вы? — Голос мужчины прозвучал требовательно и жестко.

— А кто вы? — В ее глазах он прочел смелость и твердость.

— Джеймс Феличчи, — услышана она поспешный ответ. Мужчина скрестил на груди руки и повторил свой вопрос:

— А вы?

— Линда.

— Фамилия?

— Не имеет значения. Что вы пишете? Статью? Публичное разоблачение для бульварной прессы?

— Роман.

— О чем?

— Приключения, международная интрига. — Он с равнодушным видом пожал плечами.

— И в этой интриге есть я.

Изогнув одну бровь, он улыбнулся:

— Нет, вас там нет. Вы просто штрих в портрете героини.

Линда не могла понять, что в ней вызвали его слова — гнев, недоумение или то и другое вместе. Штрих в портрете!

— Вы, несомненно, владеете искусством говорить комплименты, — съязвила женщина.

— Это не комплимент и не оскорбление, а просто констатация факта.

Джеймс Феличчи говорил и в то же время внимательно рассматривал Линду. Под острым взглядом его синих глаз она вдруг забеспокоилась, что тут же вызвало в ней сильное раздражение: мужчины не часто вынуждали ее нервничать.

Линда бегло осмотрела фотографии. Среди них были довольно любопытные: танцующие воины-индейцы с ярко раскрашенными телами и жестокими, устрашающими лицами; едва живой человек, переползающий через болото; обвалившаяся хижина в мрачном фантастическом сиянии луны; пустыня с палатками, верблюдами и кочевниками.

Женщина отвела взгляд от снимков и вновь повернулась, чтобы уйти. Хватит с нее этого неотесанного грубияна вместе с его чувственной музыкой, экзотическими видами, сочиняемым романом и пронизывающими синими глазами. Ей захотелось выбраться отсюда и вернуться в свой спокойный дом со множеством комнат, где, к счастью, нет и намека на мужское присутствие. Она уже направилась было к двери, как путь ей преградила очень крупная женщина с подносом в руке. На ней было цветастое платье, и она приветливо улыбалась. На острове было принято всегда улыбаться, и эта славная добрая традиция служила чудодейственным бальзамом от враждебности больших городов! Линда ответила толстухе улыбкой и посторонилась, пропуская ее.

— Ваш кофе, сэр, — сказала женщина и поставила поднос на стол. — Я не знала, что у вас гость. Принести еще чашечку?

— Нет, благодарю, — протараторила Линда, прежде чем Джеймс Феличчи смог вымолвить хоть слово. — Я ухожу.

— Вас никто не гонит, — сказал он. — Оставайтесь и выпейте кофе. Мое рабочее состояние, как видите, все равно полетело к чертям, а ведь мы как-никак соседи. Так почему бы нам не перекинуться дружеским словечком?

— У меня еще масса дел, — сказала Линда. Она солгала и была уверена, что Джеймс догадался об этом. Повернувшись к нему спиной, Линда покинула комнату.

Но странное дело, вечером, уже лежа в своей постели, она вновь услышала чувственную мелодию, различила в сумраке спальни блеск ослепительных синих глаз, припомнила волнующие слова: «Мои руки коснулись ее кожи — гладкой, как шелк». На секунду она представила, как к ней притрагиваются большие, загорелые руки Джеймса, и тотчас невидимая пружина толкнула женщину в спину: Линда уселась в кровати — сердце ее бешено колотилось. С ней явно творилось что-то очень неладное.

А может, наоборот? Может, именно эти ощущения ей и были необходимы?

На следующий день в полдень Линда спустилась на пляж. Она лежала на животе, погрузившись в чтение книги, как вдруг совсем рядом зашуршал песок. Прямо перед собой женщина увидела две большие ступни, чуть выше — две загорелые лодыжки, а еще выше мускулистые икры. Она резко вскинула голову — и встретилась с синими глазами Джеймса Феличчи. Он смотрел на Линду в упор, возвышаясь над ней как гора. Пульс ее бешено забился. Она села, уронив книгу на песок.

— Вам обязательно надо было вот так подкрадываться? У меня могло случиться что-нибудь с сердцем. Вы не подумали об этом?

— Нет. А у вас больное сердце?

— Нет.

— Рад слышать, — сказал он и плюхнулся на песок рядом с Линдой. На нем были шорты цвета хаки и белая спортивная рубашка. Судя по всему, он пришел на пляж не для того, чтобы купаться.

— Простите, что потревожил вас, но…

— Вы меня не потревожили, черт побери, а бесцеремонно вывели из рабочего состояния, — оборвала она его.

Мгновение помолчав, он произнес:

— Ну что ж, вы попали не в бровь, а в глаз. Полагаю, я должен извиниться перед вами.

— О, пожалуйста, не утруждайте себя! — Линда усмехнулась и наградила его ободряющей улыбкой. — Кстати, неужели вы не можете заняться чем-то более интересным, чем слоняться по берегу?

— Мне хотелось кое-что выяснить, — ответил он, пропустив ее колкость мимо ушей. — Почему вас так волнует, что я пишу о вас?

— Меня это не волнует. — Женщина холодно улыбнулась. — Я просто предупредила вас.

Линда схватила пляжное полотенце и натянула его себе на плечи — она всегда помнила о своих выпирающих костяшках. В синих глазах незваного собеседника, наблюдавшего за ее движениями, мелькнули смешливые искорки, и Линда тотчас с вызовом взглянула на него. Между тем ее мысли по-прежнему вертелись вокруг любовной сцены, описанной Джеймсом, вернее, ее начала и, к ужасу Линды, ей никак не удавалось от них избавиться. Сочинитель потер щеку и сказал:

— Судя по вашим угрозам, вы, возможно, личность известная. Но если вы богаты и знамениты, тогда почему не остановились в «Плэнтэйшн»?

Несомненно, он наблюдателен. Однако то, что незнакомый человек догадался о принадлежности Линды к сливкам общества, вовсе не льстило ее самолюбию. Да, когда-то она действительно входила в избранный круг, но теперь ее положение изменилось. К счастью, Линде всегда удавалось приспосабливаться к новым и порой весьма непростым условиям. По натуре она была гибкой, находчивой, расторопной. И очень, очень решительной. По крайней мере считала себя такой.

— Я лишилась состояния. Попросту вылетела в трубу.

Что еще легко сказано, усмехнулась про себя женщина.

— Эта история мне знакома, — сухо заметил Джеймс. — Может быть, я вас знаю?

Линда равнодушно пожала плечами.

— Одним моя фамилия известна, другим нет. Поскольку вы обо мне не слышали, это характеризует вас с положительной стороны.

А про себя подумала: ага, значит, он не читает бульварную прессу.

— Что вы имеете в виду? — Джеймс по-прежнему не сводил с нее синих глаз.

— Ничего. Это я просто так, — ответила она и махнула рукой куда-то в сторону.

Его взгляд скользнул по глади воды, и он спросил равнодушным тоном:

— И что же вы сотворили, чтобы вылететь в трубу? Проиграли свое имущество?

— Нет. — Филиппу удалось промотать все деньги без ее помощи, однако у Линды не возникло желания просвещать на этот счет Джеймса Феличчи.

— И что же вы теперь намерены делать? — В его голосе звучало прежнее равнодушие.

— Еще не знаю. — Ее пальцы рассеянно скользили по тисненым золотым буквам книжной обложки, где потерявшая сознание героиня покоилась на руках красавца-героя.

— Может быть, вам следует поискать работу, — посоветовал он на этот раз с сочувствием.

Его взгляд выразительно задержался на книге, лежавшей теперь у Линды на коленях, а затем устремился на расстеленное рядом полотенце, где стояла коробка печенья с начинкой из грецких орехов. Налицо все признаки ленивого, бесцельного существования, отметил про себя Джеймс.

— Великолепная идея! — согласилась Линда. — Я и сама обдумываю разные варианты. Вот, к примеру, требуется нейрохирург в клинику «Майо». А еще телевидение разыскивает претендентов на женскую роль в новом сериале. Однако меня больше привлекает стать адвокатом по бракоразводным делам — это всегда чуточку развлечение. Представьте себе, вам постоянно приходится копаться в личной жизни других людей — разве это не интересно?

Мужчина никак не прореагировал на ее монолог.

— Что вы изучали в университете? — спросил он.

— Развитие ребенка.

И зачем я говорю ему об этом?

— Вы собирались стать учительницей?

— Нет. — Линда сомкнула губы. Она никогда не помышляла о педагогической карьере. Ее самым заветным желанием было стать матерью. Она мечтала об этом еще совсем маленькой девочкой. Линде казалось, что познание различных стадий в развитии ребенка поможет ей подготовиться к материнству на профессиональном уровне, не говоря уже о том, что учеба могла скрасить ее существование, пока муж развлекался где-нибудь за границей азартными играми или автомобильными гонками. Но мечты так и остались мечтами: Линде исполнилось уже двадцать пять, но она до сих пор была бездетна. Филипп не хотел заводить детей. Ее пальцы, сгребавшие песок, сжались в кулак, и женщина с трудом сдержала эмоции, готовые вот-вот вырваться наружу. Усилием воли она разжала руку, и песок тонкой струйкой посыпался вниз. В это мгновение Линда еще острее ощутила на себе кристальный взгляд колючих синих глаз.

— Чем вы занимаетесь на острове? — спросил он.

— Вы же знаете: слоняюсь по берегу, поглощаю шоколад, читаю скверные романы. — Она взяла печенье и с вызовом надкусила его.

— Неужели только этим? Но почему?

— Мне так нравится. — Линда блаженно улыбнулась. — По правде говоря, я здесь восстанавливаю свое здоровье.

После тяжелого душевного надлома, добавила она про себя.

Джеймс нахмурился.

— Вы больны?

— Нет, не больна, — ответила женщина и снова запустила руку в пластмассовую коробку.

— Почему же вы такая… щупленькая? — поинтересовался собеседник, наблюдая, как она жует сладости.

— Последствия легкого стресса, — объяснила Линда и равнодушно пожала плечами. — Заурядный случай. Это бывает с каждым. — Он скептически приподнял одну бровь, а она умиленно улыбнулась. — Хотя вы тут, разумеется, исключение. Вы оказали мне вчера такой трогательный, теплый прием! Я чувствовала себя необыкновенно легко раскованно, без всякого напряжения.

— Мне не нравится, когда меня беспокоят во время работы.

— О да, теперь до меня дошло. — Женщина насмешливо взглянула на Джеймса, глаза которого холодно засияли.

— Я приехал на остров в надежде скрыться от назойливых истеричных женщин и завершить работу.

У него, должно быть, целый гарем поклонниц. Линда одарила мужчину лучезарной улыбкой и произнесла:

— Ну что вы, что вы! Не смею вас задерживать.

Он вскочил и бросил на нее свирепый взгляд.

— А я и не задерживаюсь, черт побери!

С этими словами Джеймс Феличчи круто повернулся и быстро зашагал прочь.

— Эй, в чем дело? — крикнула ему вдогонку женщина. Странно, ведь это он сегодня нарушил ее покой, а не наоборот. Чего же тут обижаться?

— Вы уклоняетесь от ответов на мои вопросы, — бросил обернувшись Джеймс.

— По одному этому вы можете судить о моих интеллектуальных способностях. — Линда с иронией посмотрела на него. Неужели он действительно надеялся, что она обнажит перед ним, посторонним, свою душу? Кто он, незнакомец, изображающий из себя писателя?

На мгновение он уставился на нее, не произнося ни слова, и едва заметная тень страдания омрачила его лицо. В нем явно шла какая-то внутренняя борьба, но Линде было трудно понять, что мучило этого человека и почему. Потерев лоб, Джеймс сказал:

— Жарко. Зайдемте ко мне выпить чего-нибудь холодненького.

— Благодарю, но мне нравится, когда жарко. — О черт, вот дуреха, подумала Линда. Но, может быть, он не воспримет сказанное в прямом смысле?

Выражение лица Джеймса Феличчи не изменилось. Ее слова вообще никак не подействовали на него. Они даже не проникли в его мозг, который в этот момент был занят более тонкими и сложными размышлениями.

— Я хочу задать вам несколько вопросов, — сказал он.

— Я не даю интервью.

— Они касаются не вас, черт подери!

— О! Тогда кого же?

— Норы. — Он наклонился, схватил Линду за руку и потащил за собой. — Вы идете? Или мне вас донести?