США (Вашингтон)
В полночь охранник, стоявший на восточной башне замка Робсона, с помощью прибора ночного видения заметил, как к высокой чугунной ограде замка подъехал большой автомобиль. Это была пожарная машина.
Он тут же связался с внутренними постами наблюдения, которые следили за территорией замка и подступами к нему с помощью телекамер.
Тут же была объявлена общая тревога. К остановившейся у ограды машине послали трех вооруженных автоматами, гранатами и базуками охранников.
Когда до машины оставалось тридцать метров, по рации охранникам был передан приказ: залечь и укрыться. Злоумышленники сумели вывести из строя телекамеры, установленные на участке стены как раз в том месте, где остановилась пожарная машина. Охранявшие замок Робсона люди поняли, что намерения у нападающих — самые серьезные. Надо было подтягивать подкрепления.
К трем охранникам, залегшим возле кустов, присоединились еще пятнадцать человек. Такими силами идти в атаку было уже нестрашно.
Старший группы — долговязый верзила Джо, выходец из той же доминиканской деревни, где родились сам Робсон и Лукреция, поднялся во весь рост и гаркнул в мегафон:
— Немедленно отойдите от ограждения! Не подчинитесь — откроем огонь!
Последние слова Джо были перекрыты громкими разрывами гранат, которые, не долго думая, метнули в них «пожарные». Охранники залегли и открыли беглый огонь. Но автоматные пули отскакивали от бортов автомобиля, не причиняя ему вреда.
Вскоре взревел мощный мотор, и автомобиль гостей стал отъезжать от ограждения. Джо вытер пот, заливавший глаза, и послал вдогонку длинную очередь.
Но пожарная машина, сделав круг, уже повернулась к ограде кабиной.
Джо хрипло прокричал:
— Огонь!
Пули оборонявшихся отлетали от лобовых стекол пожарного автомобиля.
Внезапно из пожарной машины вырвалась огненная струя, опалив ограду, землю перед ней и сзади нее. Один за другим забили три мощных огнемета.
Жар был так силен, что на головах у охранников стали скручиваться волосы, а пятнистое полевое обмундирование начало тлеть. Джо махнул рукой, и цепь отползла назад на пятнадцать метров.
Вновь громко взревел мотор, и пожарная машина двинулась на ограду, быстро набирая скорость.
Многотонная стальная громада была помощнее окованных железом дубовых таранов, которыми в средние века сокрушали каменные стены замков. Чугунная ажурная ограда, каждый метр которой обошелся Робсону не в одну тысячу долларов, разлетелась на куски и, завывая мотором, машина оказалась на территории замка.
Джо и его люди рассыпались в стороны, как мыши при приближении грозного усатого кота. Никому не хотелось умирать героем. На том свете долларов от Робсона все равно не получишь…
Проехав двадцать метров по лужайке и смяв не один куст сирени, пожарный автомобиль внезапно остановился. Охранники, подстегиваемые злобными взглядами и хриплыми выкриками разъяренного Джо, снова начали строчить по автомобилю из автоматов. Самые смелые даже привставали на одно колено и метали в него гранаты.
В горячке никто из них не услышал появившегося над замком небольшого спортивного самолета. Из его брюха вывалился какой-то крупный предмет, напоминающий конус. Падая, он медленно крутился вокруг своей оси. Из вершины конуса вылетело облачко, при этом он стал быстро снижаться — прямо на территорию замка. В тот момент, когда охранники, предводительствуемые Джо, уже совсем близко подползли к пожарной машине и закидывали ее гранатами, конус незаметно опустился рядом с большим кустом жасмина у восточной стены замка.
Пока люди Джо решетили пожарный автомобиль, еще не зная, что он в последние минуты управлялся по радио, парашют мгновенно втянулся во внутренность конуса. А сам конус стал распухать. Еще несколько мгновений — и он превратился в куст жасмина, наподобие тех, что росли у стены слева и справа от него.
* * *
К одиннадцати часам весь Гудзон от бухты Лауэр-Бей до моста Вашингтона был очищен от судов, катеров и прогулочных лодок. Любые плавательные средства безжалостно выволакивались полицейскими на берег и свозились в особые сборные пункты.
В четырех местах бухты поставили по звену военных кораблей. Каждое звено состояло из противолодочного корабля и крейсера. Они стояли там, где Ист-Ривер вливалась в Гудзон, на траверсе острова Эллис, у мыса Констабл в устье Килл-Ван-Калл и в проливе Нарроус.
Бухта Аппер-Бей, таким образом, была загорожена со всех четырех сторон.
По ее берегам были расставлены двести пятьдесят снайперов, вооруженных дальнобойными винтовками с оптическими прицелами. На середину бухты были наведены ракеты двенадцати реактивных систем залпового огня, способные в мгновение ока превратить все в кипящий ад. На улицах замерло четыре десятка вертолетов. К ним были подвешены противолодочные ракеты и глубинные бомбы.
Двадцатикилометровый участок Гудзона, бухта Аппер-Бей, бухта Лауэр-Бей и подступы к ней со стороны Атлантического океана были взяты под контроль мощных радарных установок.
«Даже утка не проплывет незамеченной!» — заверил президента США Ричард Скаукрофт. Вместе с председателем комитета начальников штабов генералом Гэлвином он отвечал за заключительную фазу операции «Большой шлем».
Во всех газетах было напечатано, а радио и телевидение повторило: выкуп террористам будет заплачен только тогда, когда американцы и их друзья по несчастью получат одиннадцать боеголовок. «Если мы не получим боеголовок, террористам не достанется ни грамма золота, — объявил Джон Пенн. — Обмануть себя мы не позволим!»
* * *
В одиннадцать десять Олег включил магнитофон. Музыка Генделя замерла на последнем аккорде «Первого лондонского концерта». Смирнов отодвинул недоеденный шоколад и недопитую бутылку аргентинского «Трапиче Шардоне». Выбрался через узкий лаз из конуса и залег под маскировавшим его искусственным кустом жасмина. Пластмассовые листья и цветочки были изготовлены так искусно, что у охранников, не раз проходивших мимо, не мелькнуло и мысли о том, что куст поддельный.
От разогретой травы приятно пахло. Олег сделал глубокий вдох и ощупал себя. Он был в тонком сером трико. В чехлах к поясу привешены три гранаты и пистолет «Сиг-Зауэр P226». На бедре в чехле нож. Им можно резать, колоть и поражать противника с хода.
Трико было сшито из специальной ткани, способной менять свой цвет. На запястье Смирнова болтался на ремешке миниатюрный переключатель, с помощью которого он мог подбирать требующиеся цветовые комбинации.
Сейчас ему нужна была зеленая — под цвет травы. Но с учетом проступающих сквозь зелень коричневых веток кустов и деревьев сада зеленую окраску следовало дополнить потеками коричневого, бурого и серого.
Через пять секунд его одежда приобрела нужный цвет. Олег выскользнул из укрытия и быстро пополз к стене замка.
Вокруг не было никого. Олег встал и, пригнувшись, двинулся вдоль стены.
Накануне он досконально изучил план замка. В двадцати метрах впереди, за углом должна была находиться небольшая дверца. Она вела на кухню.
Дойдя до угла, Олег осторожно повернул голову вправо, осмотрелся. Где-то вдалеке маячила фигура охранника. После нападения накануне ночью все они разгуливали с автоматами на плечах.
От желанной двери Смирнова отделяло всего семь метров. «Охранник все равно не заметит», — подумал он и ринулся к ней. Добежал, дернул на себя. И замер. Потому что за дверью на расстоянии двадцати пяти — тридцати сантиметров от порога была опущена стальная плита.
Олег ощупал пространство между плитой и деревянной дверью в поисках кнопки, клавиши, рычажка, которыми приводилась бы в движение плита. Все было тщетно.
«После ночного нападения они приняли меры предосторожности, — подумал Олег. — К тому же сегодня — главный этап их операции с боеголовками…»
Он кое-как втиснулся в пространство между дверью и стальной плитой, плотно прикрыл наружную дверь и стал ждать своего шанса.
На его счастье, этот шанс появился. Входная дверь открылась, и Олег увидел охранника с пистолетом в одной руке и инфракрасным переключателем в другой.
Смирнов выгодно использовал эффект неожиданности. Охранник никак не ожидал увидеть в узком пространстве между дверьми, где впору было поместиться лишь юной гимнастке-школьнице, незнакомца в серо-буро-зеленом трико. Олег ударил охранника кулаком в подбородок. Тот стал медленно оседать на землю.
Смирнов успел вырвать у него из рук инфракрасный переключатель и, нажав на кнопку — «открыть», навел его на стальную плиту.
Она легко, будто была не из стали, а из алюминия, отошла в сторону. Затаскивая охранника внутрь, Олег успел бросить взгляд на боковую поверхность плиты и разобрался в чем дело. Она была лишь снаружи обшита стальным листом. А основу составлял стекловолокнистый пластик, который по твердости, впрочем, не уступал равной ему по толщине литой стали.
Плита автоматически закрылась, а Олег уже полосовал ножом брюки охранника, еще не пришедшего в себя. Часть ткани он забил ему в рот, а длинными полосами связал ноги и руки.
Пистолет охранника Смирнов бросил в бачок с надписью «Мусор» и стал продвигаться вперед. Слева и справа блестели огромные никелированные котлы для варки пищи, центрифуги для взбивания яиц и молока, необходимых для гигантских омлетов, высились огромные микроволновые печи.
Неожиданно что-то большое и блестящее со свистом рассекло воздух над головой Олега. Он едва успел присесть, увернувшись от пущенного с огромной силой черпака. А заметивший его повар уже приготовился метнуть в Олега большой кухонный нож для рубки мяса.
Инструкциями предусматривалось, что Олег может допросить Майкла Робсона под дулом пистолета. Но его людей убивать можно было лишь в порядке самообороны. Во всех остальных случаях требовалось обходиться без жертв.
Поэтому, увидев, что повар занес руку с ножом, Олег подхватил большую никелированную крышку от котла для варки каш и овощей и бросился навстречу.
Нож был пущен метко, но Смирнов успел подставить круглую крышку. Она, как щит, отразила нож. Пока повар лихорадочно соображал, чем бы еще бросить в Олега, тот был уже рядом. Смирнов ударил повара ногой в грудь и опустил на его голову большую крышку. Тот упал, оглушенный.
Олег скользнул к стене, ведущей в глубь замка, и быстро пошел вдоль нее. Задерживаться в одном месте было безрассудно. Его могло спасти и привести к успеху лишь движение вперед.
Коридор, по которому шел Олег, выводил к лифтам. Там стоял вооруженный автоматом охранник. Затаив дыхание, Смирнов шел вдоль стены. Ни один шорох, ни один вздох не должны были выдать его приближения.
До охранника оставалось пять метров, когда Олег рванулся к нему и, прежде чем тот успел снять с плеча автомат, схватил его за горло.
Пальцы Смирнова все сильнее и сильнее стискивали горло охранника. Тот захрипел и был вынужден выпустить из рук автомат, который с лязгом грохнулся на пол.
Олег чуть разжал пальцы и выдохнул:
— Где Робсон?
Охранник в испуге хлопал глазами, будучи не в состоянии произнести ни слова. Смирнов сильнее сжал ему горло. Капли слюны, скатившись по подбородку боевика, упали на руку Смирнова.
— Говори! — рявкнул Олег.
— Робсон… он… в восточной башне, — прохрипел наконец охранник.
— Веди меня туда!
— Не могу, — прошептал боевик. — Меня убьют.
Олег выхватил пистолет, щелкнул предохранителем. Уперев дуло в висок охранника, прошипел:
— Если ты не отведешь меня к Робсону, то я убью тебя! Выбирай!
Он вдавил пистолет посильнее. Лицо боевика исказилось от страха за свою жизнь. Веки задергались.
— Ну! — крикнул Смирнов.
— Хорошо, — проглотил слюну охранник. — Пошли…
Он вызвал лифт. Когда створки двери растворились, Олег втолкнул его в кабину и увидел, что боевик нажал кнопку десятого этажа. Лифт поехал.
* * *
Лукреция примерилась и положила на губы последний слой помады. Осмотрев лицо в зеркало, довольно улыбнулась. Хоть сейчас — на бал.
Положив помаду в сумочку из крокодиловой кожи, она перевела взгляд на миниатюрный экран лежавшего рядом с зеркалом карманного телевизора. На экране было хорошо видно напряженное лицо Олега и перепуганное — охранника.
Лукреция побарабанила пальцами по столу и, когда лифт находился между седьмым и восьмым этажом, нажала одну из кнопок пульта управления.
Лифт дернулся и завис между этажами. Яркий свет, заливавший оборудованную тремя зеркалами кабину, погас. Зажглись аварийные лампочки — вполнакала.
Лукреция набрала на электронном таймере время — пять минут. В последний раз оглядела себя в зеркало. Подхватила ставшую увесистой от набитых туда документов сумочку и вышла из комнаты.
Майкл Робсон сидел перед несколькими расставленными в ряд цветными мониторами и мрачно грыз ногти. Пока судно со слитками золота стояло у моста Вашингтона. Через полчаса, очевидно, оно пустится в плавание.
Тишину комнаты прорезало мелодичное треньканье звонка. Робсон бросил взгляд на один из мониторов. Перед дверью стояла Лукреция.
«Одета так, как будто собирается куда-то уезжать… а сумочка явно набита или деньгами, или чековыми книжками, — с подозрением подумал Робсон. — Что это значит?»
— Что ты хочешь? — высокомерно прозвучал в динамике его голос.
— Поговорить с тобой, — усмехнулась женщина.
Эта усмешка не понравилась доминиканцу даже больше, чем странное одеяние любовницы.
— Почему ты так… одета? — спросил Робсон. — Куда-то собралась?
— Я пришла попрощаться с тобой, Майкл Робсон. — На лице Лукреции, как всегда свежем и привлекательном, то появлялась, то исчезала легкая усмешка.
Робсон неожиданно почувствовал, как задрожали его пальцы. Ему вдруг показалось, что по безупречно гладкому фасаду его империи зазмеилась безобразная трещина.
Злобно ухмыльнувшись, доминиканец вытащил из правого ящика стола пистолет, передернул затвор, положил справа от себя и накрыл газетой.
После этого он нажал кнопку, блокировавшую дверь, и прохрипел в микрофон:
— Входи!
Уверенным шагом Лукреция вошла в комнату и опустилась на изящный французский стул красного дерева. Это был стул из гарнитура Марии-Антуанетты, которым она пользовалась в то время, когда была еще женой дофина и жила в том крыле Версальского дворца, которое ей отвела всесильная фаворитка свекра мадам Дюбарри.
— Я пришла попрощаться с тобой, Майкл, — повторила она. — Но прежде мне хочется сказать тебе несколько слов.
Робсон откинулся на спинку стула и попытался придать своему лицу непринужденное выражение. Однако в каждом его жесте сквозили напряжение и неуверенность.
— Правда может быть жестокой, Майкл, — задумчиво проговорила женщина, — но она в любом случае лучше лжи. Знай, последние два года я за твоей спиной прибирала к своим рукам все нити управления твоей империей. Я вербовала себе сторонников из лучших людей. Создавала тайные денежные фонды, из которых одаряла людей, ставших верными мне. Копила деньги и драгоценности, которые могли бы пригодиться мне на случай побега.
Лукреция полюбовалась на свои безупречно наманикюренные и покрашенные нежно-розовым лаком ногти и продолжала:
— Но мне не хотелось собирать свое богатство по крохам. Поэтому, когда у тебя зародилась мысль о ядерном шантаже Соединенных Штатов, я развила ее. Намекнула, что лучше всего разместить ядерные устройства в Гренландии, — чтобы выкуп платили не только США, но и другие страны. Те, которые пострадали бы в результате поднятия уровня Мирового океана. Стала любовницей твоего лучшего друга Симона Тейлора, и он помог тебе осуществить начальную фазу операции «Нуук».
— Как?.. — задохнулся Робсон. — Ты спала с этим подонком?
— Я спала с подонком — с тобой! — прошипела Лукреция. Она подалась вперед на стуле: — Думаешь, я любила тебя хотя бы минуту?! Я постоянно испытывала к тебе самую жгучую ненависть!
— Но почему?! — Даже в эту минуту Робсон не мог скрыть удивления. — Ведь я поднял тебя из грязи, из нищеты, сделал королевой… ты ни в чем не знала отказа!
— Именно поэтому я тебя и ненавидела! — отрезала Лукреция. — Я была на всю жизнь унижена твоими благодеяниями. А унижение переросло в ненависть.
Она замолчала. Робсон нервно постукивал по столу пальцами. Лукреция усмехнулась:
— Чего теперь говорить! Ты отстранен от проведения операции «Нуук». Завершать операцию буду я!
Робсон сбросил на пол газету, прикрывавшую револьвер, и навел ствол на Лукрецию:
— Сейчас ты умрешь, грязная потаскушка!
Он опасался, что у женщины в сумочке может оказаться маленький дамский пистолетик, и поспешил нажать на спусковой крючок.
Однако выстрела почему-то не последовало. Робсон, который начинал как гангстер-бессеребренник, грабивший прохожих за пачку сигарет, мгновенно передернул затвор. Негодный патрон вылетел из пистолета, на его место встал новый, и доминиканец вновь нажал на спусковой крючок.
— Можешь стрелять в меня сколько угодно, — раздался спокойный голос Лукреции. — Только имей в виду: все патроны в твоем пистолете — без капсюля. Просто пули в пустых гильзах.
Не веря ей, Робсон дергал затвор до тех пор, пока из магазина не выскочили все девять патронов.
Лукреция говорила правду. Этими патронами было невозможно убить даже комара!
— Я же сказала тебе, что все твои люди переметнулись на мою сторону, — заметила Лукреция. Она вновь замолчала. Затем, не скрывая торжества в голосе, проговорила: — Знаешь, почему я убедила их в конце концов? Я сказала им, что ты — известный в мире преступник. Тебя хорошо знают ФБР, ЦРУ и Интерпол. Даже если тебе посчастливится взять выкуп, тебя отыщут с ним на дне моря. Золото отнимут, а тебя и всех тех, кто пойдет за тобой, — посадят. Хорошо, если в тюрьму, а не на электрический стул. А я — темная лошадка! Никому и в голову не придет считать меня повелительницей сотен мафиози, которые поднимут для меня золото со дна Гудзона! Поэтому-то твои люди, трезво взвесив мои шансы, предпочли меня…
Звериный вопль вырвался из груди Робсона. Не помня себя от ярости, доминиканец подскочил к стене. Там, на барсовой шкуре, висел тяжелый кинжал. Италия — эпоха кондотьеров. Больше всего на свете — даже больше американского золота — Робсон хотел всадить широкое лезвие по самую крестообразную рукоять в грудь вероломной Лукреции.
Но женщина даже не шелохнулась, когда Робсон схватился за рукоятку кинжала, готовясь выдернуть его из ножен. Она сохраняла ледяное спокойствие.
Казалось, кинжал был заговоренный. Робсон дергал, дергал за его рукоять, но он упорно не хотел вылезать из ножен. Странное дело! Застряло не только лезвие, но и сами ножны не отдирались от стены!
— Не трудись понапрасну! — с презрением бросила Лукреция. — Нож из ножен не вытащит даже Геракл. Да ты и не отдерешь кинжал от стены. Я все предусмотрела…
И, не обращая уже больше никакого внимания на Робсона, она бросила взгляд на часы.
* * *
Олег уже хотел ломать крышу лифта и выбираться из шахты по тросу, который опускал и поднимал кабину, когда в кабине внезапно зажегся в полную силу свет и она, как ни в чем не бывало, поехала вверх.
Охранник перевел дух. Все это время, пока они висели между седьмым и восьмым этажами замка, дуло пистолета Олега было плотно прижато к его спине. Каждое мгновение охранник опасался, что пальцы Смирнова, дрогнув, оборвут его жизнь до срока.
Лифт остановился на десятом этаже. Створки разошлись. Смирнов толкнул боевика ладонью в плечо:
— Показывай, где Робсон!
Охранник покорно поплелся по коридору.
— Быстрей! — прикрикнул Смирнов.
Боевик ускорил шаг и привел Олега к большой железной двери. Олег несколько раз сильно ударил в нее. Железо отозвалось глухим металлическим гулом. Но никто не открывал дверь с той стороны.
Смирнов придирчиво исследовал правую сторону двери. Четыре замка, по их конфигурации ясно, что у всех — мощные засовы.
— Отойди на пятнадцать метров и ложись на пол лицом вниз! — приказал Олег охраннику.
Тот безропотно повиновался. Кинув две гранаты под дверь, Олег бросился прочь.
Ему чуть не разорвало барабанные перепонки. Но дело было сделано. Искореженная дверь повисла на одних петлях.
— Лежать! — приказал Смирнов охраннику.
Впрочем, тот был так изранен осколками, что едва мог шевелиться.
Сжимая пистолет, Олег ворвался в комнату Робсона и бросился на пол. Если бы доминиканец встретил его градом пуль, они поразили бы пустое пространство.
Но в Олега никто не стрелял. Приподнявшись, он удивленно смотрел на Робсона. Доминиканец развалился в кресле с сигаретой в тонких нервных пальцах. Глаза его были полузакрыты. Он что-то монотонно напевал себе под нос.
Олег принюхался. Воздух пропах марихуаной. Так, значит, Робсон — наркоман?
«Вполне правдоподобное объяснение, — подумал Олег, бесстрашно подходя к доминиканцу и властно приподнимая его подбородок. — Только наркоману могла прийти в голову бредовая, в сущности, мысль шантажировать Америку и другие государства израильскими ядерными боеголовками…»
Веки доминиканца были полузакрыты, а Олегу хотелось заглянуть Робсону в глаза. Но когда он взялся за края век, почувствовал что-то неладное. Смирнов дернул посильнее, и в руках у него осталась пластиковая маска. А под ней — типично восточное лицо.
«Наверное, это и есть Ли — хозяин судоверфи „Модерн шипбилдинг“, похищенный людьми Робсона у американцев», — догадался Смирнов.
Кореец либо с самого начала был наркоманом, либо его превратили в полуживотное по приказанию Робсона. Более вероятным был второй вариант.
Смирнов стиснул зубы. Он напрасно потерял столько времени и сил. Как элегантно обвели его вокруг пальца, направив по ложному следу!
Несомненно, встреченный им у лифта внизу охранник был специально поставлен там и надлежащим образом проинструктирован. Либо Робсон ждал, что к нему в замок нагрянут люди из ЦРУ, либо за Смирновым следили с того самого момента, когда на луг перед домом доминиканца опустился «куст жасмина».
Смирнов выскочил из комнаты и бросился к охраннику.
Но на том месте, где он оставил истекающего кровью человека, никого не было. Идя по кровавому следу, Олег дошел до лифтов. Ему ничего не оставалось, как только беспомощно развести руками. Боевик ушел. А найти его в хитросплетениях ходов и переходов средневекового замка нечего было и думать.
* * *
«Американский агент, сообразив, что его надули, уже рыскает по всему замку», — подумала Лукреция и встала со стула:
— Прощай, Майкл Робсон! Твоя карта бита… Ты уже никому не нужен.
— Лукреция!.. — Голос Робсона дрожал. — Лукреция!.. Ведь я любил тебя. Не бросай меня в беде.
— Ты — человек вне закона, — скривилась мулатка. — ФБР и ЦРУ будут преследовать тебя по всему миру, как дикого зверя. Мой тебе совет — покончить жизнь самоубийством. Так будет достойнее.
— Неужели тебе не жалко меня? — с горечью произнес Робсон.
— Чушь! Жалость всегда была для тебя пустым звуком. Ты прекрасно знаешь правила игры, которую вел большую часть жизни. Я оказалась в этой игре хитрее, сильнее, удачливее тебя. Ты проиграл — и должен умереть.
Лукреция повернулась и заспешила к двери.
Робсон схватил ручку и, когда Лукреция открывала дверь, резко повернул колпачок по часовой стрелке. По этому сигналу она должна была выстрелить отравленной пулей.
Но ручка и не подумала выстрелить. Лукреция в очередной раз смерила Робсона презрительным взглядом и захлопнула за собой дверь.
Доминиканец схватил радиотелефон и начал лихорадочно набирать номера своих людей. Пытался связаться с теми, кто буквально несколько минут назад исправно докладывал ему о развитии операции «Нуук». Бесполезно. Ни один телефон не отвечал. Как только Лукреция покинула его кабинет, сменились все номера. Он оказался без власти, без людей, один на один с законом.
А то, что закон будет беспощаден к нему, Робсон знал наверняка.
У него не было даже оружия, чтобы попытаться отомстить коварной Лукреции. А догнать женщину и наброситься на нее с голыми руками Робсон не решался. Он знал, что Лукреция сумеет постоять за себя. В сумочке у нее пистолет и нож, и, наверное, граната. К тому же Лукреция слишком хорошо знала его. Это было бы самоубийством, если бы Робсон вздумал бороться с ней.
Доминиканец почувствовал себя загнанной в угол крысой. Напротив стоят люди с ломами и топорами в руках, а улизнуть некуда. Исход предрешен. Это смерть.
Робсон упал на бесценный персидский «звериный» ковер, в бешенстве грызя его и терзая ногтями. Обессилевший, с забитым пыльной шерстью ртом, вымазанный в слюне и крови, он наконец затих.
Лукреция в последний раз вошла в свою комнату. Она выдернула из ящичка тайного телеграфа расшифрованную ленту Тейлора: «Лечу в Вашингтон. Затем — на виллу. Отлет через час после начала операции».
Лукреция злобно усмехнулась. Она предала уже несколько десятков человек. Не остановится и перед тем, чтобы предать еще одного. «Главное — это я», — таков всегда был лозунг мулатки.
Она схватила радиотелефон, набрала известный только ей номер и шепнула в трубку: «Давай!» После этого, раскрыв холодильник с косметикой, начала изменять свою внешность. Наклеив на лицо маску, Лукреция из смуглой мулатки превратилась в светлокожую женщину. Одновременно она постарела на двадцать лет — маска была с морщинами на лбу и кругами под глазами.
Затем Лукреция обесцветила с помощью пульверизатора свои черные слегка вьющиеся волосы и гладко расчесала их.
Несколько мазков помадой и тушью довершили дело. Вместо молодой мулатки в зеркало смотрела пятидесятилетняя худощавая дама. Она выглядела как дочь от смешанного брака англичанина со скандинавкой. Круги под глазами и морщины придавали ей строгий деловой вид. К этому и стремилась Лукреция. Она хотела, чтобы ее принимали за заместителя директора фирмы, акции которой котируются на бирже.
Вздохнув, она взглянула на руки. Заместителю директора не положено иметь ногти такой длины. Смыла с них изысканный бледно-розовый лак, покрасила бесцветным. Входя в образ, надела серые контактные линзы. Еще раз оглядела себя в зеркало. Смотрела придирчиво, как смотрел бы на нее пограничник при проверке паспорта.
Теперь она — худощавая деловая женщина. Строгий костюм — серая юбка, серый жакет, белая блузка. На лице — явная печать забот и усталости. Из украшений — лишь нитка некрупного жемчуга на шее да обручальное кольцо на пальце. Для всех по паспорту она теперь Сьюзен Паркинсон, разведенная мать двоих детей, заместитель директора фирмы «Войтек», занимающейся производством электродвигателей и автомобильных стартеров.
Лукреция-Сьюзен улыбнулась своему отражению, подхватила сумочку и вышла из комнаты.
* * *
Олег метался по замку, который казался вымершим. Еще утром здесь было полно людей — охранников, поваров, слуг, лакеев, официантов. Теперь все словно вымерло. Смирнов ничего не понимал и упорно искал человека, который сказал бы ему, где прячется Робсон.
Олег вернул своему трико серый цвет, поскольку он был основным в замке. Но вокруг не было ни души.
Наконец Олегу повезло: навстречу шла высокая, довольно худая женщина. Олицетворение деловитости и неприступности. Олег ожидал встретить здесь каких угодно женщин — порочных наложниц доминиканца, развязных официанток, при случае не брезгующих залезть в постель к Робсону или его заместителям. Наконец, легендарную красавицу-мулатку Лукрецию, про которую сообщалось в секретных сводках Локкарта. Но женщина, шедшая ему навстречу, казалась нереальной в этом мире — мире мафии, больших денег, насилия и животных инстинктов.
Однако Олег все же остановился и спросил у нее: «Где я могу найти Робсона?» Незнакомка ответила:
— Двенадцатый этаж. Восточная башня. Дверь с медной табличкой «Босс».
И строгой походкой деловой женщины — никакого покачивания бедрами, никаких легкомысленных взглядов — незнакомка направилась к лифтам.
Туда же пошел и Олег. Он поднялся на двенадцатый этаж, Лукреция спустилась на первый.
И только перед дверью кабинета Робсона Олег вдруг остановился и задумался. Незнакомка видела, что он одет в трико защитного цвета, что к его поясу пристегнута граната, а на бедре явно угадывался пистолет. И тем не менее она охотно объяснила ему как найти Робсона.
Но долго размышлять об этом не было времени. Он подошел к двери и толкнул ее. Смирнов ожидал, что дверь, как и в случае с Ли, окажется запертой, но она неожиданно подалась — и он очутился в логове доминиканца.
Робсон пристально смотрел на Олега.
— Меня зовут Олег Смирнов. Я работаю на ЦРУ США, — поспешил внести определенность в их отношения Олег.
— Пришел арестовывать меня? — хрипло рассмеялся Робсон.
— Это вы придумали и осуществили операцию по захвату израильских ядерных боеголовок и их доставке в Гренландию с целью ядерного шантажа?
Робсон промолчал. Он подошел к окну и вцепился пальцами в край портьеры. Как могущественен он был еще вчера! И как жалка его участь сегодня.
Впрочем, винить он мог только себя. Передоверил многие дела компьютеру, слишком откровенничал с Лукрецией, перестал встречаться с рядовыми боевиками и общался в основном с верхушкой — управляющими, командирами. Лукреция сумела переманить их на свою сторону, его глаза и уши словно заволокло пеленой. Теперь она сбежала, оставив его один на один со своими грехами. Даже если американцы простят ему ядерный шантаж, то израильтяне отомстят за похищение своих боеголовок. Не простят и раскрытого секрета: ведь они до сих пор отрицают наличие у них ядерных бомб.
Робсон отошел от окна и улыбнулся Олегу:
— Да, это я придумал операцию. Я один!
Неожиданно он повернулся и подскочил к окну. Олег спохватился слишком поздно.
Бросившись вслед за Робсоном, он успел коснуться пальцами подошв его ботинок, но ухватиться за ноги доминиканца не сумел. Остановить падение Робсона было уже невозможно.
* * *
Доехав до конца полуострова Рокавей, желтый «шевроле» притормозил и свернул с асфальтового полотна неширокой дороги на усыпанный галькой и песком пляж.
В сотне метров высился конус маяка. Над его куполом с криками проносились чайки. Они спорили из-за добычи, пытались выхватить выдернутых из воды маленьких рыбешек друг у друга.
Лукреция обошла машину и открыла багажник. Скинув юбку, в одних чулках и трусах влезла в резиновый костюм для подводного плавания. Засунула сумочку в водонепроницаемый резиновый мешок, пристегнула его к поясу. Надела маску, портативный акваланг, проверила подачу воздуха. Натянула широкие ласты и, неловко ступая по гальке, зашлепала к воде.
Берег в этом месте был довольно крутой, и несколько секунд спустя Лукреция скрылась из виду.
* * *
Без пяти минут двенадцать минный тральщик «ЮСС‑2031», на который в конце концов было решено погрузить золото, остановился между Статуей Свободы и Говернорс-Айлендом. С тральщика бросили два якоря, и он неподвижно встал в середине течения Гудзона.
Береговые и воздушные наблюдатели, снайперы, ракетчики, разведчики замерли в ожидании. Кульминация приближалась.
На командном пункте атмосфера была столь напряженной, что, казалось, попади в его воздух искра — и все бы взорвалось к черту.
Президент то сидел, то вскакивал и начинал метаться из угла в угол. Скаукрофт курил одну сигарету за другой. Военные и люди из ЦРУ нервничали.
США (Нью-Йорк)
В двенадцать часов дня в хозяйственный двор ООН въехал трейлер. Он привез продукты в столовую для чиновников-иностранцев и обслуживающего персонала ООН из числа американских граждан. Водитель подогнал машину к дверям грузового лифта и ушел, чтобы отдать документы и накладные помощнику управляющего столовой.
В двенадцать часов три минуты на командном пункте возникла суматоха. Передавая из рук в руки плоский черный предмет, его положили перед президентом, Скаукрофтом и генералом Гэлвином.
— Сэр! — обратился к президенту дежурный офицер командного пункта. — Это радиопередатчик, с помощью которого похитители боеголовок намереваются связаться с вами. Мы тщательно проверили его. В нем нет взрывного устройства, бактерий или баллончиков с отравляющим газом.
— Кто передал радиопередатчик? — вскричал Скаукрофт.
— Мы получили его по почте, — ответил офицер.
В двенадцать часов пятнадцать минут Лукреция, не успев даже стянуть с лица белокожую маску, поднесла к губам микрофон.
Президент и другие услышали:
— Ваши условия выполнены! Одиннадцать боеголовок находятся в трейлере в хозяйственном дворе здания ООН в Манхеттене. Сбрасывайте золото в воду! — голос Лукреции звучал отрывисто и зло. Казалось, что говорит не женщина, а мужчина. — Но если хоть один ваш корабль стронется с места, когда мы заберем выкуп и будем уплывать из Нью-Йорка, боеголовки взорвутся! Система подрыва сработает и в том случае, если вы расстреляете нашу подводную лодку ракетами. Нам нужно три часа спокойствия после того, как мы заберем выкуп. Вы согласны?
Президент облизнул пересохшие губы. Покосился на Скаукрофта. Перевел взгляд на Гэлвина.
Скаукрофт поднес к губам радиопередатчик и сказал:
— Забирайте золото. А мы подумаем над вашими условиями.
* * *
— Подводная лодка подошла под минный тральщик с выкупом, — доложил президенту и окружающим его людям дежурный.
— Значит, никакой возможности обезвредить боеголовки нет? — президент с тоской посмотрел на Скаукрофта.
— Взрыватели снабжены такими хитроумными электронными устройствами, что разрушить их или разгадать секрет управления нет никакой надежды, — покачал головой директор ЦРУ. Он только что прослушал доклад технических экспертов, осматривавших боеголовки, и старался выбрать из лавины подробностей, которыми они засыпали его, самое существенное. — А любая попытка разрушить сами взрыватели лазером, целенаправленным электромагнитным лучом или тепловым излучением неизбежно вызовет все тот же подрыв боеголовок. Будем ли мы разбирать взрыватели руками, пытаться уничтожить их кислотой — они все равно взорвут ядерные заряды.
— Так что же, нет никакой надежды? — стукнул по столу президент. Но удар получился слабый и жалкий.
— Мы зависим от милости террористов, — стиснул зубы Скаукрофт. — Они могут взорвать боеголовки в любой момент, когда захотят. Смилостивятся — пошлют радиосигнал, который блокирует работу взрывателя. Тогда мы сможем передать боеголовки израильтянам.
— А террористы сказали, что блокируют взрыватели только в том случае, если мы на три часа оставим их подводную лодку с золотом в покое, — напомнил генерал Гэлвин.
Президент протянул руку, и Гэлвин вложил в нее фляжку с коньяком.
— Мы уже везем боеголовки в аэропорт Кеннеди, откуда они будут переброшены самолетом в Неваду. Но прежде чем удастся опустить их в глубокую шахту в Неваде, как раз пройдет три часа. Террористы, как видно, все предварительно рассчитали.
Президент задумался. Конечно, решение предстояло принимать ему. Колоссальная ответственность тяжелым грузом легла на плечи Джона Пенна.
— Если мы выполним требования террористов и дадим им свободно уплыть из Нью-Йорка, наши космические спутники смогут проследить за движением лодки? — воскликнул он.
— К сожалению, это невозможно, — вздохнул генерал Гэлвин. — Конструкция их лодки слишком совершенна. Достаточно сказать, что ее с боеголовками на борту смогли беспрепятственно провести от Хайфы до Нью-Йорка, и она месяц спокойно стояла на траверсе мыса Рокавей. И это — несмотря на то, что все подступы к Нью-Йорку находятся под постоянным наблюдением…
— Словом, если мы позволим террористам уйти с золотом, то денежки наши и наших партнеров пропали, — подытожил Скаукрофт.
— Здоровье и безопасность людей дороже всего, — промолвил после тяжких раздумий президент. — Я согласен с требованиями террористов. Дайте им свободный проход!
Израиль (Тель-Авив)
После конференции в Нассау Ицхак Рабин нанес визит в Канаду, благо она была недалеко. Он встречался с премьер-министром страны Брайаном Лакостом, представителями деловых кругов. Заходил в синагоги, общался с канадскими членами Всемирной организации сионистов. И каждый день звонил в Иерусалим или Тель-Авив своему помощнику Янову, справлялся о настроениях членов кабинета. «Все нормально», — отвечал Янов. Ответ никогда не менялся…
Прибыв в Израиль, Ицхак Рабин первым делом захотел отдохнуть. Длительный перелет через несколько часовых поясов порядком измотал его. Прямо из аэропорта он уехал на государственную виллу вблизи Акки.
Рабин приехал туда рано утром в субботу. Обычай запрещал делать что-либо в этот день, даже разводить огонь и готовить пищу. Поэтому израильского премьера ждал «чолент» — набор пищи, уложенный в корзинку перед заходом солнца в пятницу и поставленный в холодильник.
Рабин с аппетитом съел пирог с рыбой, крылышко гуся, «икру сельди» — вошедшую в употребление первоначально среди румынских евреев.
Все это Рабин запивал легким вином «Кремизан».
После завтрака премьер в сопровождении двух охранников пошел на пляж. Несмотря на то, что весь участок побережья перед государственной виллой тщательно охранялся специальными подразделениями израильских «коммандос», нельзя было забывать о возможности неожиданной вылазки мусульманских террористов. Бывшего председателя Разведывательного комитета и генерала Пинхуса Эбуха едва не утащил под воду дельфин, который оказался переодетым в дельфинью шкуру боевиком «ФАТХ»…
* * *
В воскресенье на виллу неожиданно позвонили из канцелярии премьер-министра и сообщили, что весь кабинет собрался в Иерусалиме и ждет его.
— В чем дело? — резко бросил Рабин. Ему не хотелось так неожиданно прерывать отдых. Он только вошел во вкус неспешного курортного режима — легкий завтрак, пляж, сон и чтение после обеда, просмотр одного-двух видеофильмов вечером.
— «Аль-Джихад» передала ультиматум израильскому правительству, — вздохнул чиновник.
Рабин положил трубку, посидел в задумчивости и позвонил Соломону Гуриону.
— Что ты знаешь об ультиматуме «Аль-Джихада»? — с ходу выпалил он.
— О каком ультиматуме? — Соломон был страшно удивлен. — Я слыхом не слыхивал ни о каком ультиматуме…
— Так. Понятно, — мрачно проговорил Рабин и бросил трубку. Он встал, заложил руки за спину и прошелся взад-вперед по просторной комнате. Брови израильского премьера хмурились, на щеках играли желваки.
Резко остановившись около телефона, он позвонил в канцелярию:
— Откуда у кабинета информация об ультиматуме «Аль-Джихада»?
— От Шимона Переца.
— Но он-то здесь причем?!
— Ультиматум был передан ему. Господин Гурион также вызван на заседание кабинета. Если вы не сможете приехать, господин Рабин, — голос чиновника сделался подозрительно сух и официален, — заседание придется проводить без вас.
Ицхак брезгливо бросил трубку, словно она была вымазана грязью, и сжал голову руками. Несомненно, ультиматум «Аль-Джихада» — если он действительно существовал! — был лишь предлогом. В его отсутствие Шимон Перец как всегда интриговал и сейчас готов дать бой на заседании кабинета.
— Ну, ничего! — сжал кулаки премьер. — Посмотрим, кто кого. Как бы эта вылазка Переца не стала его последним выступлением в качестве члена кабинета…
* * *
Войдя в зал заседаний, Рабин по привычке властно приветствовал его членов.
Однако в ответ не раздалось дружного и чуть подобострастного приветствия. Голоса членов кабинета звучали приглушенно, в них не чувствовалось энтузиазма. Еще Рабина неприятно поразило то, что трое министров, прежде чем ответить ему, посмотрели на Переца. Так, словно они просили разрешения у лидера «Гистадрута»…
Рабин уселся на свое председательское место, деловито бросил: «Начнем!» и раскрыл блокнот. На каждом листке было отпечатано: «Ицхак Рабин. Премьер-министр Государства Израиль».
— Подождем председателя Разведывательного комитета, — сказал Перец.
Услышав это, остальные словно окаменели. Рабин передернул плечами. Что позволяет себе этот Перец? Кто здесь премьер-министр в конце концов? Кто определяет повестку дня и порядок ведения заседаний кабинета?!
— Так что за ультиматум прислала «Аль-Джихад»? — громко спросил Рабин.
— Подождем председателя Разведывательного комитета, — односложно повторил Перец.
Рабин был готов взорваться от ярости, накричать на Переца, но в эту секунду дверь отворилась, и в зал вошел Соломон Гурион. Всегда жизнерадостный и краснощекий, он выглядел сейчас необычно бледно и потерянно.
Как только Гурион поравнялся с длинным столом, за которым восседали члены израильского руководства, Перец вскочил со своего места так, как будто его подбросило пружиной.
— Вы пришли сюда, чтобы выслушать не ультиматум «Аль-Джихада» Израилю, а ультиматум кабинету Ицхака Рабина! —звонко выкрикнул Перец.
Рабин молчал. Слова ответа застыли у него в горле.
— Дела в государстве идут все хуже. — Перец не давал даже слова сказать премьеру. — Экономика крайне неэффективна, жизнь дорожает, арабы наглеют, наши вооруженные силы и разведка мало на что пригодны…
Перец обвел взглядом членов кабинета. Некоторые согласно кивали.
— Одним словом, — продолжал Перец, — члены правительства решили освободить вас от должности премьер-министра.
— И… кого же вы рекомендовали на этот пост? — В голосе Рабина сквозил неприкрытый сарказм. Но лидер «Гистадрута» ничуть не смутился:
— Меня! До новых выборов, которые решено провести через… год. Пересядьте на место рядового министра, Рабин!
Ицхак Рабин словно лунатик обошел вокруг стола и сел на место Шимона Переца. Шимон с удовольствием поерзал на председательском кресле и сказал:
— Нам надо решить еще один кадровый вопрос! Соломона Гуриона, как не оправдавшего наших надежд, предлагается освободить от обязанностей председателя Разведывательного комитета. На смену ему, — он сделал вид, будто копается в бумагах, — мы предлагаем бывшего помощника бывшего премьера Моисея Янова.
Как и следовало ожидать, за Янова проголосовали единогласно. Особенно рьяно тянул руку лидер партии горных крестьян Галилеи «Шолом» Хаим Гангнус. Он думал, что при новом председателе правительство будет с ним больше считаться. Хаим Гангнус верил, что теперь-то он добьется включения в каждое правительственное постановление положений, которые вытекали из предвыборной программы партии «Шолом».
Ицхак Рабин… тоже проголосовал за Моисея Янова. «Если он был моими „глазами и ушами“, пока меня не было в стране, и так ловко обманул меня, значит, он хороший разведчик», — с осадком горечи в душе подумал бывший премьер.