Юрий раскрыл глаза и ужаснулся. С мокрой тряпкой на лбу он лежал на кровати в совершенно темной комнате. «Что за чертовщина?» Он содрогнулся при мысли, что попал в плен. Схватился за пистолет — на месте. Повел рукой вокруг: рядом стенка, на ней ковер. С другой стороны — очевидно, туалетный столик, пальцы нащупали флаконы, банки, склянки, холодное стекло зеркала.

«Как меня сюда занесло? Где это?» — и он вскочил с кровати.

На полу тоже был мягкий ковер. Юрий стоял в темноте с пистолетом наготове. Болела голова, мысли проносились бесформенными обрывками. Он ничего не мог сообразить. В изнеможении снова опустился на кровать.

«Ну, давай по-порядку», — рассуждал он сам с собой, заставляя притупившуюся память воспроизвести события минувших часов.

Он вспомнил, как выполнял задание комбата. Они ехали в танке навстречу наступающим войскам фронта. Дорога была знакомой. По ней накануне прошла бригада. С любопытством он рассматривал все кругом. Танкистам редко в дни наступления приходится возвращаться назад и видеть результаты своей работы.

На дороге торчали разбитые повозки, автомашины противника, развороченные заграждения. Вон тот броневик, завалившийся набок в придорожной канаве, подбит Юрием. А в этом лесочке обнаружили вражескую пехоту и открыли по ней огонь. Теперь в нем тихо, но размочаленные стволы деревьев, развороченная земля напоминали о том, что там произошло.

Шире и яснее осмысливалось все сделанное в бою, когда Юрий посмотрел в спокойной обстановке на пройденный накануне путь. Он торопил механика. Они изъездили все окрестные дороги и везде было видно, что по этим местам прошли советские танки.

«Это ведь мы», — думал Юрий, выискивая то, что было сделано его танком.

Вскоре повстречалась колонна наших войск. Пехотинцы приветливо замахали шапками и окружили танк, с уважением разглядывая пробоины и царапины на броне. Юрий выбрался из машины, отыскал командира полка и обстоятельно рассказал ему о дорогах, о возможных встречах с противником. Отправляясь снова в город к своей бригаде, он высунулся по пояс из люка и долго смотрел назад, где по шоссе за ним тянулась колонна с орудиями, пулеметами, «катюшами», автомашинами, минометами — со всей той бесчисленной техникой, которой насыщены советские войска.

«Сколько силы!» — восхищался Юрий. Какое-то новое чувство окрыляло его. Он понял, что его танк, он сам — это капля в бурном стремительном потоке. И от нового ощущения сердце словно забилось учащенней, он почувствовал себя сильнее.

На обратном пути механик выжимал из мотора предельные скорости. Танк мчался, подпрыгивая на буграх и мерно покачивая длинным стволом орудия. Юрий замечтался, опустившись в мягкое сиденье. Он думал о Николае, о спорах с ним, о гвардии капитане Фомине.

Порывистый рев мотора и пулеметная пальба встряхнули его. Он включил свои наушники и услышал, как механик Ситников кричал:

— Давлю-ю! Чеши, ребята, в оба пулемета! Не жалей дисков!

Юрий выглянул в верхний открытый люк. Танк вертелся в колонне вражеского обоза, все трещало под ним и рассыпалось.

— Бросьте забавляться, — остановил Юрий свой экипаж. — Вперед. Каждым заплутавшимся фашистом не будем заниматься.

— Так это штаб какой-то.

— Давай вперед.

Механик Ситников подковырнул правым бортом еще один вражеский бронетранспортер и повел танк дальше. Подъезжали к окраине города. В этот миг оглушительный взрыв сзади потряс машину. Мотор заглох. Юрий опять высунулся наружу и увидел, как его танк атаковало человек двадцать. Немцы выпускали гранаты из специальных труб — приспособлений для метания.

— Фаустпатроны! — закричал башнер. Он включил поворотный механизм башни. Башня завертелась, пулемет ее зачастил короткими очередями. Но взрывы «фаустов» обрушились со всех сторон. Юрий видел, как летели в них эти шарообразные гранаты, помахивая хвостами со стабилизаторами.

Что было дальше — припоминалось с трудом. Танк загорелся. Гвардейцы выскочили, отбиваясь пистолетами и «лимонками». Юрий выбрался последним, когда машина уже пылала. Он видел свой экипаж, они держались кучкой и дрались врукопашную. Он не успел сделать к ним и нескольких шагов, как теплая волна толкнула его в затылок.

Что произошло потом, он никак не мог припомнить.

Голова была тяжелой и ныла, все тело подрагивало мелкой дрожью, и Юрий морщился от этого неприятного ощущения. «Коробка наша, очевидно, взлетела в воздух, — решил он. — Но где же я сейчас?»

В комнату, чуть приоткрыв дверь, впорхнула маленькая женщина со свечой в руке. Она осветила беспорядок. На стульях валялись платья, на полу — раскрытые чемоданы. На цыпочках она приблизилась к Юрию и заглянула ему в лицо.

— Бонжур! Комман алле ву? — певучим голосов начала она и что-то быстро затараторила, охая и дружелюбно улыбаясь.

Юрий понял только, что она говорит по-французски.

— Кто вы, и почему я у вас? — спросил он по-немецки.

Она легко перешла на немецкий.

— Вы лежали в грязной канаве два квартала отсюда. Я спасла вас. Сейчас вы в моем доме. Не бойтесь, вам ничто не угрожает.

От нее очень сильно пахло духами. Их запах показался Юрию странно знакомым. Он вежливо поблагодарил ее за внимание и спросил:

— Вы нашли меня возле взорванного танка?

— Да, да. Я пробиралась к своей знакомой за свечами. Электричество перестало гореть. Увидела вас, вы лежали без памяти, но дышали. Я сказала себе: Эмма, ты должна спасти русского офицера. Русские — настоящие мужчины. Я прошлой ночью уже видела ваших солдат.

— Благодарю, — Юрий поднялся с кровати и учтиво поклонился.

Эмма прилепила свечу на туалетный столик и захлопотала.

— Вы оправились после контузии, но вам следует еще отдохнуть и подкрепиться. Хотите коньяку или рому?

Юрий, вдыхая приятный, знакомый аромат, спросил:

— Извините, что это за духи у вас?

— Духи? — засмеялась она. — Это ваши духи, русские — «Красная Москва». — И, словно оправдываясь, добавила: — Прекрасные духи. Таких нет и в Париже.

Юрию вспомнилось, как он первый раз пришел к Соне в машину радиостанции. Там пахло такими же духами, и Соня сетовала на то, что пролила остатки любимой «Красной Москвы».

«Теперь их не достанешь, — грустно говорила тогда Соня. — Уж только после войны, наверное, снова можно будет купить».

Подумав о Соне, он с недоверием и любопытством взглянул на свою спасительницу. «Какой она национальности? — подумал он, — француженка?»

— Вы парижанка?

— Я жила там, — не без кичливости ответила она и поспешила добавить. — Я англичанка, ваша союзница. Мои предки были близки к королю.

Юрий рассматривал комнату. Женщина старалась загородить собою фотографию германского офицера на туалетном столике. Юрий заметил это, брезгливо поморщился, прошелся по ковру и прислушался. Где-то вдали погромыхивали танки. Сквозь плотные шторы на окнах в комнату проникали звуки боя. Не прощаясь, забыв о вежливости, он направился вон. Эмма поспешила за ним, беря его под руку:

— Господин офицер! Отдохните у меня. Я вам подарю час-два. Вы дадите мне записку о том, что я вас спасла?

Юрий ничего не ответил. Ему почему-то вспомнилась девушка Катя, письмо которой показывал Николай. И он больше ни минуты не мог быть у этой грязной Эммы. Он выбежал и по лестнице спустился на улицу. В проезде дома он споткнулся о труп немецкого обер-лейтенанта. Ему стало тошно.

Было раннее утро.-В отблесках недалеких пожаров в небе мрачно розовел шпиль готического собора.

Вскоре Юрий набрел на батальонную кухню. Она стояла в узком переулке, стиснутом высокими зданиями. Неунывающий повар напевал себе под нос «Броня крепка».

— Здравия желаю, товарищ гвардии лейтенант! Будете обедать?

— Давай скорее.

Повар подал тарелку супа, черпнув из котла почти одного жиру и гущи.

— Никто не обедал вчера весь день, ночь, и сегодня еще никто не приходил, — жаловался он.

— Погудин жив?

— Он с Никоновым, там и санвзвод. Ранен лейтенант Погудин, говорят.

— Ранен? — Юрий перестал есть. На восточной окраине города подымался дым, застилая небо. — Где батальон Никонова?

— Там, — повар показал черпаком в сторону пожара.

Юрий вынул пистолет и попросил патронов. Зарядив оба магазина, он забрал у повара и гранаты.

— Вы сейчас не ходите, товарищ лейтенант, — опасно. Город еще не очищен как следует.

С презрением посмотрев на пулемет, стоящий на баке, Юрий поправил шлем.

— Ерунда…

— Обождите! Пойдемте, я вам покажу, как легче всего пробраться.

— Ну, давай.

Повар повел его в дом. По лестнице они начали подниматься на верхний этаж.

«Большой город, — думал Юрий. — Удержать одной бригадой трудно. А до подхода основных сил еще пройдет день-два, пока они сюда пробьются. Серьезно ранят — и вывезти некуда. Пути пока отрезаны».

— Это здесь почти самое высокое здание, — рассказывал повар, взбираясь по ступенькам впереди Юрия. — Крыша плоская — отсюда очень удобно наблюдать. Сам командир бригады приходил два раза. Вот.

Они выбрались на крышу. Сверху был виден весь город. На восточной стороне через несколько кварталов здания кончались, дальше шли огороды. Окраина была разрушена недавним боем. Над горящими домами поднимались клубы дыма. А дальше, до самого леса на горизонте, за городом раскинулась равнина. Там копошились машины, танки, бронетранспортеры, повозки, люди, сбитые в кучу, отброшенные от города остатки дивизий противника. По ним сыпала огненными снарядами «катюша».

Из-за леса всходило солнце. Оно выглянуло еще лишь наполовину и было такого же цвета, как пламя залпа и летящие снаряды «катюши». Казалось, что осколки солнца ливнем сыпались на равнину и разили врага.

«Наши основные силы уже близко, — обрадовался Юрий. — А солнце всходит с той стороны, откуда мы наступаем, — подумал он. — Как я раньше этого не замечал? Вот сверху сразу увидел». Он хотел сказать об этом повару, но тот стоял, как завороженный, и смотрел на бой. Видно было, что все его мысли находились там.

Юрию предстоял путь туда, навстречу восходу. Между ним и солнцем были пожары, поле боя.

Через час, измученный, он был на восточной окраине у своих.

— Где комбат? — спросил он часового — танкиста-безлошадника с автоматом.

— Здесь, товарищ гвардии лейтенант!

По ступенькам Юрий поднялся в разбитую квартиру. Майор, сняв сапоги, лежал на диване животом вниз и писал письмо.

— Малков! Жив, братец! Садись, рассказывай. Я решил немного отдохнуть. Сутки жаркие были. Только-только притихло. Лезли, негодяи, прямо сюда. — Он ткнул разутой ногой по направлению окна, где в обломках стекла отражались пожары на улице. — Но автоматчики, дьяволята!.. Твой друг Погудин!..

— Жив?

— Жи-ив. Чуть-чуть поцарапало. Пустяки. Ну, рассказывай про себя.

Никонов привстал, обнял его за талию. Юрий в изнеможении опустился рядом с ним на диван.

— Машину мою сожгли…

Никонов понимающе кивнул. Он почувствовал, что Юрий сейчас спросит о Соне. Когда человеку тяжело, он всегда думает о самом дорогом и близком. Но Юрий спросил:

— Экипаж мой здесь?

— Здесь, целы и невредимы. Доложили, что задание выполнено…

— Да… Ты сходи… Тут, через два дома мы госпиталь оборудовали. Там Соня… Тяжело ее…

— Что? — не усилие воли, а какая-то тяжесть, рухнувшая на плечи, заставила Юрия усидеть на месте.

Майор рассказал, что Соня поехала туда, где оборонялся Николай. Командир танка не знал, что она на машине, завязал бой, и ее придавило орудием немецкой «пантеры».

— Наверное, не выживет, — закончил он. — Надо бы срочно отвезти в тыл, но…

— Я пойду.

— Погоди, выпьем.

Юрий замотал головой.

— Я пойду… — он еле поднялся на ноги.

— Ну, иди, иди.

В коридоре уцелевшего дома, где лежали раненые, Юрий в темноте столкнулся с врачом.

— Где Потапова?

— Э-э! Лейтенант? Здравствуйте! Здесь, здесь, пойдемте. У меня специальное женское отделение оборудовано.

Спотыкаясь, Юрий едва поспевал за ним. Они вошли в комнату с зашторенными окнами. Светлела только кровать. Доктор принес свечу. Юрий подошел к Соне. На ее шее алела шелковая косынка, он не узнал ее и подумал, что это кровь. Почти прозрачная при слабом свете рука девушки лежала на лбу, будто она откидывала непослушные волосы. Веки ее стали темными, глаза полузакрылись, словно она щурила их, как это делает Николай.

Навалясь грудью на спинку кровати, Юрий долго с горечью глядел на девушку. Врач взял его за локоть, чтобы увести обратно. Кое-как оторвав Юрия от спинки кровати, он выпроводил его:

— Пойдемте-ка ко мне. Вы устали. Я дам вам чудесное лекарство. Выпьете — и заснете, как убитый.

Противник прекратил контратаки: слишком сильным был на него нажим войск, которые продвигались общим фронтом к городу, где оборонялись гвардейцы-танкисты.

Раны Николая оказались не опасными. В прошлый раз, в шестидневном бою, ему осколком чуть разрезало мускул на ноге немного повыше колена. Сейчас в нескольких местах гранатой сорвало кожу на боку. Три осколка у него вытащили в медсанвзводе, когда он привез туда Соню. Остальные пока не мешали. Николай и не помышлял о госпитале.

Он отправился в штаб — выяснить, какова обстановка вокруг города. Втайне он надеялся как-нибудь устроить, чтобы срочно отвезти в тыл Соню.

— Ба! — увидал его капитан Фомин. — А я сейчас был в твоем взводе. Мне сказали, что ты ранен и поехал перевязываться. Я уж стал изобретать, кого посоветовать комбату поставить вместо тебя. Садись, посиди. Больше сегодня драки не будет.

— Товарищ гвардии капитан, — начал Николай. — Никто из политотдела или из офицеров связи в тыл не едет?

— Какой там тыл? Наши еще в пяти километрах, на дорогах везде немчура. Тебе зачем?

— Надо раненого срочно перебросить.

— Пожалуй, ничего не сделаешь. А кого это?

— Сержанта Потапову…

— Ну, ну, мне Малков говорил уже…

— Как? Юрий? Он жив? Не ранен? Но я сам видел, как эсэсовцы добили его раненого.

— Так то — Семенова. А Малков жи-ив и цел, — успокоил Фомин. — Он переживал за эти сутки: дважды из подожженной, машины выскакивал. Второй раз еле добрался до своих, а тут еще Потапову тяжело ранило.

— Семенова жалко…

— Всех жалко, — подтвердил капитан.

— А где же Малков?

— Спит в медсанвзводе. Доктор ему снотворного дал. Хорошая, говорят, штука: после переутомления или нервного потрясения примешь порошок, проспишься — и снова свежий, как огурчик.

Николай думал: что же будет с Соней? Самым худшим для него было такое состояние, когда ничего нельзя предпринять. Сжав руки на поясе, он хмурился и стискивал зубы так, что подергивались скулы. Лицо было бледным, губы кривились, а в усталых глазах сквозила злость.

— Неужели ничего нельзя придумать? — с укором спросил он.

Капитан смерил его взглядом:

— Крови ты много потерял. Шел бы в медсанвзвод, принял этого успокоительного да полежал.

Сизое утро обещало погожий день. Над городом застрекотал связной самолет «удочка». Скоро в штаб принесли горы писем, и Николай начал искать свои.

— Тяжело раненые есть? — спрашивал летчик у начальника штаба.

Николай схватил его за рукав:

— Есть одна… в живот.

— Потапову уже увезли, — заметил кто-то из перебиравших письма.

— Куда?

Ему не ответили.

Николай бросился в дом, где помещались раненые. В темноте коридора он безошибочно нашел комнату, в которой лежала Соня. Сорвал маскировочные шторы, и в окна глянуло солнце, еще холодное и слабое. Кровать была пуста. Во всем доме никого не было: раненых перевезли в другое место. Николай побежал искать санчасть, чтобы расспросить, что с Соней и где она. На улице его обогнал и остановился у полуразрушенного дома немецкий бронетранспортер. На антенне болтался красный шелковый лоскут.

За рулем сидел механик Ситников. Его широкая физиономия была черна от копоти, как танковый шлем. Сверкнув в улыбке зубами, он приветствовал Николая. На крыльце показался майор Никонов:

— Ну, как, безлошадник? — спросил он Ситникова.

— Все в порядке, товарищ гвардии майор.

— Да выключи ты эту трофейную музыку, ни черта не слышно.

Ситников заглушил мотор и вылез из машины через борт, не открывая дверцу.

— Прямо в госпиталь доставили, товарищ майор. Немцы пропустили, даже козыряли нам. А там наши артиллеристы чуть не стукнули. Ладно, вот это под руку попалось. — Он сорвал с антенны алую косынку Сони и помахал ею над головой.

— Ну как она, выживет? — спросил майор.

— Вы-ыживет, — убежденно протянул водитель.

Майор пошарил в карманах свою трубку, вспомнил, что она осталась в доме, повернулся и увидел Николая.

— Николай! Пойдем ко мне.

За стаканом вина Никонов рассказал, как экипаж Юрия, когда загорелся их танк, отбил у немцев в рукопашной машину. Николай добавил, как этот трофейный бронетранспортер подоспел во-время в бою на окраине и помог уничтожить контратакующих эсэсовцев.

— Вот-вот! — восторгался майор. — И сейчас прямо через расположение немцев сумели отвезти в госпиталь одного очень тяжело раненого бойца. Вот, дьяволята!

Николай предложил, лукаво щурясь:

— Так выпьем за здоровье этого бойца.

Майор внимательно глянул на него, усмехнулся, покачал головой, выпил и перевел разговор на другую тему:

— Ситникова обязательно к награде представим…