Пару дней я никому не задавал вопросов насчет майки. Даже не скажу почему Ну нашел окровавленную девчачью майку ничего страшного. Не саму же девчонку.

Потом спросил Джоди. Она хоть не будет приставать с расспросами. Джоди сказала, что майки с подсолнухами у нее никогда не было. Комбинезоны с маргаритками – да, были.

Следующей была Эмбер. Стиркой в основном занималась она. А также штопкой, заплатами и подшиванием кромок. Большинство вещей Мисти и Джоди когда-то носила она и помнила фасоны и что кому идет. Это тебя толстит. Это впору психам надевать. Это старье из семидесятых. Это мода восьмидесятых. Это очень вызывающе.

Стоило мне спросить про майку с подсолнухом, как Эмбер оживилась. Ведь с вечера субботы между нами была напряженка, мы друг с другом почти не разговаривали. А тут такая тема – шмотка. Как устоишь?

Разумеется, у нас была такая майка. Как я мог забыть? В комплекте с клетчатыми красно-белыми шортами. Она этот наряд недолго носила. Очень уж простецкий. Ну и отдала Мисти. Шорты себе оставила. Они Мисти толстили.

Если подумать, она эту майку лет сто не видела. Мисти выросла, но вещь может пригодиться Джоди. Где она, кстати, эта майка? И что это она меня так заинтересовала?

Я чуть было не рассказал ей правду – Элвис раскопал пропитанную кровью футболку в лесу, – но передумал. Эмбер при виде крови – пусть даже из носа – моментально хлопается в обморок. Поэтому я наврал, что майка мне приснилась.

Сестра сощурилась, но вроде поверила. Чего не случится со скорбным головой братом?

Теперь следовало переговорить с Мисти, но все как-то не получалось.

А майка не шла у меня из головы, и я никак не мог понять, почему она там засела. Пока в среду за ужином до меня не дошло. Мисти не удержала в «ленивом сэндвиче» мясной фарш с кетчупом, и начинка заляпала ей кофточку. Эмбер вышла из себя и принялась разоряться, что поди теперь отстирай жирное пятно и как это Мисти умудрилась, ведь один Господь ведает, когда у нас будут деньги на новую вещь. Мама сказала бы то же самое, только спокойно.

Папаша бы наподдал. Несильно. В присутствии мамы и за столом его подзатыльники были ерундовыми. Чтобы только зубы щелкнули да на секундочку зазвенело в ушах.

Помню, как он расквасил Мисти губу и та в молчании смотрела, как на ее джинсы падают темные капли. Она потом постаралась, чтобы эти штаны не попались маме на глаза, выбросила их в мусорный бак. Не самое удачное место, но пятишестилетняя девочка не сообразила. Мама, разумеется, обнаружила улику и устроила папаше скандал.

И майку с подсолнухом, скорее всего, спрятала Мисти. Объяснение логичное, но меня мороз продрал по коже. Как же папаша должен был избить дочку, чтобы натекло столько кровищи?

Бетти посоветовала бы расспросить сестру. А также полюбопытствовать у Джоди, что она видела в тот вечер, когда мама застрелила папашу, и поинтересоваться у Эмбер, за что она меня так не любит. И еще ворваться в дом Келли Мерсер во время изысканного ужина, который та задает своему мужу-банкиру и благовоспитанным детям за стеклянным столом на каменном полу, и осведомиться, чего это ей захотелось со мной трахнуться. Рекомендовала же мне Бетти задать маме прямой вопрос: за что ты убила папу?

Если я не получу ответов, СОМНЕНИЯМ НЕ БУДЕТ КОНЦА.

Всю неделю напролет я отрабатывал свои восемь часов в «Беркли», возвращался домой, спрашивал, не звонил ли кто мне, ужинал, полчаса мылся и чистился, спрашивал, не звонил ли мне кто, катил в «Шопрайт», работал до полуночи, возвращался домой и будил Джоди, чтобы спросить, не звонил ли мне кто.

Я рассуждал вполне логично. Захочет Келли – позвонит. Ведь мы хорошие знакомые. Мы соседи. Наши дети играют вместе. Они ездят в школу на одном автобусе. Предлогов можно найти массу. В конце концов, она может наведаться к нам в гости еще с одной книгой или кулинарным рецептом.

Впрочем, самолюбие тоже выкидывало номера. Как-то в субботу после пяти-шести часов бесплодного ожидания я вдруг начал всерьез тревожиться, что между ней и мной стоит какое-то препятствие. Может, все стало известно мужу. Может, у нее дом сгорел. Может, она ударилась головой и у нее отшибло память. Может, какое несчастье в семье. Может, ее покусал бешеный скунс.

Но по ходу недели выяснилось, что ничего такого не произошло. Каждый вечер за ужином я подвергал Джоди допросу, и картинка постепенно сложилась: мама провожает Эсме до автобуса по утрам и встречает во второй половине дня, живая и здоровая.

Я сделал все возможное, чтобы подбить Джоди пригласить Эсме к нам или самой напроситься к ним в гости, но у Эсме вся неделя оказалась расписана. В понедельник она идет к стоматологу, во вторник у нее урок танцев, в среду – собрание герл-скаутов, а на четверг запланирован поход в гости к Крузу Батталини.

В конце концов я пришел к убеждению, что я для Келли Мерсер ничего не значу.

В ночь с четверга на пятницу мне не спалось. В пять утра я встал с кровати, поднялся в кухню и сел у стола, не сводя глаз с телефона. Она наверняка еще спит. Я зажмурился и представил себе ее обнаженную, разметавшуюся по постели и себя рядом. Более того, я физически ощутил ее присутствие, и это было хуже всего. Даже если мне удастся выбросить ее из головы, из кончиков пальцев ее не выкинешь.

Я просидел так примерно с час, пока девчонки не проснулись, не застучали ящиками комода, не спустили воду в туалете. Тихонько вышел через заднюю дверь и отправился гулять с Элвисом. Постоял на дороге, ведущей к «Стреляй-роуд», и зашагал к лесу. Утро выдалось холодное, туманное, и между деревьями было очень сыро. Колючки цеплялись за штаны, ветки хлестали по лицу, но я упрямо пер вперед хорошим спортивным шагом.

Три мили до дома Мерсеров показались мне необычайно долгими. На откосе шоссе я появился, когда джип Брэда Мерсера выруливал со двора.

Откос был крутой – прямо обрыв. Элвис и я уселись за деревьями на мокрую землю. Мы находились футах в двадцати над шоссе, отсюда была хорошо видна задняя часть дома Мерсеров и дорога, ведущая от шоссе к дому. Школьный автобус подбирал здесь Эсме, после чего катил за Джоди.

Я ждал и смотрел, придерживая Элвиса за ошейник, чтобы ненароком не выскочил и не выдал нас.

Первой, копаясь в ранце, появилась Эсме, за ней Зак с пакетом сока.

А вот и Келли. Кружка дымящегося кофе в руках и снова шорты. А ведь на дворе свежо. Фуфайку, правда, надела. Большую такую, серую.

– Дети, не выбегайте на дорогу! – крикнула Келли. Голос звонкий, как колокольчик.

И ничего особенного больше не произошло. Эсме спросила о чем-то мать, та только головой покачала. Зак притащил пригоршню камешков, Келли ему улыбнулась. Потом на секундочку повернулась к детям спиной, оглядела холмы и отхлебнула из кружки.

Подъехал автобус и с пыхтением остановился прямо подо мной. Зараза, весь вид закрыл. Тронулся с места, увез Эсме. Келли и Зак махали ему вслед.

Она протянула сыну руку и они зашагали обратно к дому.

Я поднялся. Джинсы у меня насквозь промокли. А нечего шляться по лесу и сидеть на покрытой росой траве.

Хоть бы она повернулась и посмотрела на меня. С жалостью, с насмешкой, с холодной душой, все равно как, только бы посмотрела. А то мне начало казаться, что я все выдумал.

На работу в магазин Беркли я все-таки попал. С полуторачасовым опозданием. Влетело мне по первое число. Пришлось на целый час задержаться против обычного графика, и времени заехать домой поужинать уже не осталось. Вечер пятницы, дежурить по кухне опять выпало Джоди, значит, будет яичница-болтунья и бекон.

До «Шопрайта» я добрался голодный и смертельно усталый. Купил два шоколадных батончика и стащил пару таблеток кофеина из порвавшейся накануне коробки. Впервые в жизни я что-то своровал. Поначалу хотел их купить, пока не увидел цену.

Рик обычно сваливает задолго до начала моей смены, но сегодня его толстая рожа маячила за стеклом выгородки для менеджера. Он задерживается, только если предстоит разговор с кем-нибудь из нас. Чтобы никто не мог его упрекнуть в нерадивости и безделье. Нет, он всемогущ и всезнающ, вроде Волшебника из страны Оз.

Рик поманил меня. Ну точно, прознал про таблетки и сейчас попрет меня с работы в шею.

Я совсем не огорчился. Даже как-то легче стало. На гроши, которые я получаю у Беркли, нам не прожить. А больше меня никуда не возьмут, Рик всем раззвонит, что я – воришка. Значит, будем тянуть на пособие. Сяду на задницу ровно, и пусть нами займется правительство. Или пусть раздаст девочек по приемным семьям, и я стану сам себе хозяин.

– У меня на тебя жалоба, – сказал Рик, не отрываясь от бумаг, будто очень занят.

Вот оно, мелькнуло у меня в голове.

Когда приемные семьи разберут девочек, мы с Элвисом отправимся странствовать. Начну с того, что проведаю Скипа. Потом погощу у двоюродного брата Майка. Просто чтобы посмотреть на его рожу и на его дружков-спортсменов.

– Покупатель пожаловался, что ты уложил ему средство для волос вместе с продуктами.

– А?

– Ты меня слышал. И ты не упаковал его предварительно в пластиковый мешок.

– Я уволен? – поинтересовался я.

– Господи. Олтмайер, ты совсем дурак? – фыркнул Рик. – Нет, ты не уволен. Просто больше так не делай. И вот что еще. Слева от двери на склад сложены стеллажи. Смонтируй их в конце секции сухих завтраков и круп и заполни бананами.

– Бананами?

Рик раздраженно высморкался.

– Кое-кому из клиентов лень топать за фруктами через весь магазин. А тут они рядышком. К тому же увидит человек бананы и сообразит, что с ними хлопья вкуснее. И купит. Понятно?

– Может, заодно и сельдерей переместить поближе к арахисовому маслу?

Он тупо посмотрел на меня.

– Так сделали в «Бай-Ло» и продают массу бананов.

– Ладно, – сказал я.

И вот я опять у касс. Черч упаковывал покупки какой-то женщине и рассуждал о преимуществах маринованных овощей «Хайнц» перед «Клауссен». Они, дескать, не только дешевле, но им и холодильник не нужен. Поставил в буфет, и с ними месяцами ничего не сделается. Он-то знает, мама только так и поступает. Банки с овощами стоят у них в буфете с последнего Дня благодарения. Кроме шуток.

Когда я проходил мимо, Черч остановил на мне серьезный взгляд.

– Что стряслось, Черч?

– Что от тебя хотел босс?

– Просил поместить бананы к хлопьям.

Не успели слова слететь у меня с языка, как я пожалел о них. У Черча отвисла челюсть. Он замер с банкой соуса для спагетти в руках, которую собирался упаковать, и принялся качать головой.

– Ну зачем это?

– Люди любят есть их с хлопьями, – пояснил я. – Рик думает, это принесет доход.

Черч сдвинул брови и сосредоточился.

– Это неправильно. С хлопьями бананы не едят.

– Пусть тебя это не волнует, – отозвался со своего места Бад. – Иногда проще судить о вещи по тому, как она используется, а не по тому, что из себя представляет.

– Нет, – настаивал Черч.

– Вот, к примеру, люди, – продолжал Бад. – Если бы мы делили их по внешнему признаку, а не по роду занятий, мы бы никогда не оказались вместе. Я бы угодил в компанию старперов, а Харли работал бы совсем с другими парнями. Побрил бы себе голову и вдел в ухо серьгу. – Он подмигнул мне.

– Нет, – уперся Черч. – Есть хорошие люди и есть плохие. Вот и все. Правда, Харли?

– Пожалуй.

Черч (тощие руки по швам, тощие плечи опущены, вся фигура чем-то напоминает сложенный зонтик) неторопливо прошествовал к своей скамейке и сел. Бад занялся очередным покупателем. Казалось, он с головой ушел в работу.

Я попробовал было незаметно ускользнуть, но Черч был начеку.

– Не делай этого, Харли, – крикнул он мне вслед. – Это неправильно. Я тебе говорю.

На монтаж полок – дешевых железячек с тысячью дырок – я угробил кучу времени. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, старался думать о Черче (как легко разрушить его миропорядок), о поручении Рика (надо постараться и выполнить его без сучка без задоринки), о сотнях коробок с сухими завтраками у меня под носом (я готов был убить ради порции гранолы). Когда закончил, захотелось сбросить всю эту красоту на пол.

Нагибаюсь, чтобы поднять с пола отвертку, и слышу женский голос:

– Будешь вести себя хорошо, так и быть, куплю тебе пирожное.

– Но, мама, это несправедливо. – Это Эсме. – Я беру пирожное, и Зак вслед за мной берет. Получается, у него целых два. А у меня одно. Потому что я терпеть не могу его любимые «Дорито».

– Жизнь порой несправедлива, – вздохнула Келли.

Как я мог забыть, что по пятницам она закупает продукты!

Мне повезло. Она с детьми, наша встреча будет выглядеть естественно. Я вежливо обменяюсь с ней парой слов. Это моя обязанность. Как-никак она – мой клиент. И если она улыбнется мне своей истекающей медом улыбкой, значит, для меня еще не все потеряно. Ну а если лицо у нее будет типа «мы вам сокращаем школьный бюджет», тогда прямо не знаю, что делать.

Я резко поднялся на ноги и чуть не упал. Пара коробок полетела с полки на пол. Я сунул их на место, помчался в конец отдела и затаился. Вроде ее не видать. Метнулся к складу, сорвал с крючка оранжевый жилет, набросил на плечи и понесся к выходу.

– Ты поставил полки, Харли? – завопил Черч.

На улице я на секунду остановился, чтобы перевести дух. Подобрал с земли пару соломинок, со стуком сложил у тележки детское сиденье. Надо успокоиться. Меня затошнило. Зря я, наверное, наглотался таблеток на голодный желудок.

Солнце только-только закатилось. Небо посерело, как и все вокруг. Лишь холмы по ту сторону дороги были голубые. Они плавно вздымались передо мной, колыхались, словно волны океана.

Вообще-то это полноценные горы – подножие Аллеганского хребта. Только назвать их горами – слишком шикарно, а предгорьями – слишком скучно. Слово «холмы» в самый раз будет. Солидно и без претензий.

Лорел-Фоллз – городишко симпатичный. Расположен на дне небольшой долины. Административный центр округа, здесь проходят ярмарки, здание суда из красного кирпича щеголяет белыми колоннами, на ратуше – башенные часы. Имеется больница, две торговые галереи, автокинотеатр, новый «Уолмарт», Ассоциация молодых христиан и раскрученный Центр планирования семьи с клиникой. Правда, клиника очень уж здоровенная. На восемь тысяч населения по последней переписи чересчур.

Я бы не прочь работать здесь, но уезжать из родного дома не хочется. Поселок, к которому мы приписаны, называется Блэк-Ликс. 118 человек. Я с девчонками составляю три процента населения. Серьезная цифра.

Женщина вышла из припаркованной машины, смерила меня подозрительным взглядом и направилась ко входу в магазин. Наверное, собирается нажаловаться, что я бью баклуши. Плевать. Я готов был проторчать здесь всю ночь, даже из головы вылетело, зачем я, собственно, выскочил на улицу. Но увидел Келли Мерсер с тележкой – и сразу вспомнил.

Эсме первая меня заметила.

– Это брат Джоди, – провозгласила она и сделала рукой царственный жест. – Привет, Харли. Привет. Это я, Эсме.

– Привет, Харли, – присоединился Зак. – И я.

Увидев меня, Келли застыла на месте. Тележка резко остановилась. Зак чуть не свалился со своего места, еле удержался. Рулон бумажных полотенец шлепнулся на асфальт. Она нагнулась, чтобы поднять.

– А я-то думала, куда ты подевался. – Голос ее стлался по земле. – В смысле, не видела тебя на рабочем месте. Специально я тебя не искала.

Она положила полотенца в тележку.

– И я вас тоже специально не искал. Встретились, и хорошо.

Она выпрямилась, смахнула волосы с лица и наконец посмотрела на меня. А я – на нее. Любопытно было бы заглянуть ей в глаза, когда я был в ней. Вон когда Эмбер трахалась с тем парнем на диване, он на нее и не смотрел.

А она на него?

Та ночь вновь встала у меня перед глазами. И на сей раз я не удалился восвояси с опущенным ружьем. Я снес ему голову. Она взорвалась, как перезрелая тыква, но это его не остановило. Тело продолжало натягивать Эмбер. Обрубок шеи качался взад-вперед, заливая все вокруг кровью. По ее телу прошла дрожь, и она отрубилась. Кончила? Померла? Или и то и другое сразу? Нет, вот Эмбер оттолкнула любовника, встала с дивана, голая, перемазанная чужими мозгами и кровью, и поблагодарила меня.

– Помочь вам с покупками? – спросил я у Келли.

– Ты не обязан, – ответила она.

Я выпятил грудь, обтянутую оранжевым жилетом:

– Это часть моей работы.

– Ах да. – Она смущенно рассмеялась. – Конечно. Спасибо.

Я принялся перегружать пакеты в багажник, а она открыла дверь машины и усадила Зака на детское сиденье. Я засмотрелся и поставил тяжелую сумку с консервами прямо на буханку хлеба.

– Джоди дома? – спросила меня Эсме.

– А?

– Джоди дома? – четко и раздельно повторила Эсме.

– Ну да.

– Мама, – прокричала Эсме, – когда приедем домой, можно мне будет поиграть с Джоди?

– Уже почти девять, – отозвалась Келли из глубины машины. – Пора спать. Вернемся – и сразу в постель. У Брэда сегодня деловой ужин в Латробе, – объяснила она мне, пристегнув наконец Зака, – а завтра у него партия в гольф с теми же людьми, так что он там и переночует. Я совсем про это забыла, так что с детьми остаться некому… – Она остановилась. – Извини. Тебе до этого нет никакого дела.

Я закончил перекладывать покупки и захлопнул крышку багажника. Келли подошла ко мне поближе, глаза уставились на задний бампер машины, лоб озабоченно наморщен. Я знал, что она собирается сказать.

Если бы я был как ВСЕ ПАРНИ, я бы напрямую спросил у нее, не хочет ли она опять заняться со мной сексом, и при отрицательном ответе принял бы все как есть и постарался выбросить ее из головы. И все-таки было бы круто ее поцеловать. Я ведь еще не целовал ее в губы. Целуюсь я наверняка ужасно, а если б я был дока по этой части, вот как ВСЕ ПАРНИ, она бы разомлела в моих объятиях.

Но я был не ВСЕ ПАРНИ, а она – не Дева Мария. Но и не стервозная шлюха. Ей не хочется меня обижать, но и утешить меня ей тоже нечем. Та еще задачка. Пожалуй, она меня боится.

– Харли… – начала она.

Не хочу ее слушать. Не вынесу ее слов.

– Еще из художников мне нравится Фрэнсис Бэкон, – выпалил я.

Лоб у нее разгладился, только две морщинки остались. Они у нее постоянно. Она радостно мне улыбнулась. Попалась! У каждой бабы есть слабый пункт. У мамы таким пунктом было ореховое мороженое с кленовым сиропом «Валли Дэйри». Если папаша вдруг привозил его домой, она прямо расцветала. И потом долго еще цвела.

– Тебе понравилась «Фигура с мясом»? – спросила она, чуть запнувшись.

– Это где Папа сидит между двумя кровавыми тушами? Да, понравилась.

– Ага. А ты описание прочел?

– Само собой.

– И какое толкование тебе больше по душе? Художник хочет сказать, что Папа – мясник? Или что он такая же жертва, как и освежеванные животные рядом с ним?

– По-моему, Папа смеялся.

– Смеялся? – перепугалась она.

Сунула руки в карманы джинсов. Я завороженно следил за ней. Этими руками она ласкала меня. И царапала.

Прислонилась к багажнику.

– Примерно в то же время он написал серию картин, на которых люди в бизнес-костюмах жутко кричат. Некоторые критики утверждают, что так Бэкон изобразил боль, которую испытывают облеченные властью. Мне кажется, он таким образом пытался передать зло, которое они несут с собой.

– А может, они танцевали?

– Может быть, – улыбнулась она.

– Он умер? – спросил я.

– Кто? Фрэнсис Бэкон?

– Да.

– Мама! – завизжал Зак – Эсме трогает мое сиденье!

– Умер. По-моему, году в 91-м. Или в 92-м?

– Это хорошо.

– Хорошо? – недоуменно засмеялась она.

– Я включу его в свой список умерших, с кем бы я хотел встретиться.

– А такого же списка живых у тебя нет?

Я покачал головой:

– Я прикинул, что у меня больше шансов увидеться с людьми, которые мне нравятся, уже после смерти.

Она опять засмеялась. Я оставался серьезным.

– Этот список длинный?

– Я к нему только приступил.

– Мама! – В заднем окне появилась голова Эсме. – Он поет песенку Барни! Скажи, чтобы перестал!

Келли словно хлыстом огрели. Она кинулась к детям. Голова Эсме моментально исчезла. Из машины донеслись возбужденные голоса.

Когда Келли опять подошла ко мне, на губах у нее играла спокойная улыбка.

– Мне пора ехать.

– Конечно.

– Нет, подожди, – вырвалось у нее.

Она, словно ребенок, набрала полную грудь воздуха и начала скороговоркой, как будто стараясь убедить саму себя:

– Хочу извиниться перед тобой за то, как я ушла. И вообще за все. Хотя было замечательно. Только лучше бы до этого не дошло. Теперь я в этом уверена. У меня такое чувство, что я злоупотребила твоим доверием. Но я хотела помочь. Ты был такой расстроенный. Конечно, это не лучший способ утешить человека. Хотя кто знает. Я плохо соображала.

Из всего потока я уловил только одно слово: замечательно. Как будто речь шла о посиделках за чаем. Я бы подобрал другие выражения, чтобы описать нашу совместную ночь. Например, всепожирающий огонь.

– Все хорошо, – заверил я.

– Нет, нехорошо. – Она утомленно поднесла руку ко лбу. – Я пыталась разбудить тебя. Ничего не вышло. Я забеспокоилась. Мало ли что могло случиться. У детей тоже бывают сердечные приступы. И тут я сообразила: ты просто крепко спишь. Конечно, оправданий мне быть не может. Как я посмела оставить тебя. Под открытым небом. Одного. Ночью.

Она выбрасывала из себя по одному слову. Помедлила, словно смотрела, какая пришла карта, и добавила:

– В грязи.

И еще немного погодя:

– У воды.

И наконец:

– Это ужасно.

– Все хорошо, – повторил я.

– Попросту я… – Она не закончила. – Ты мог подумать обо мне бог знает что.

– Что именно?

– Перестань, Харли. Я замужем. У меня двое детей. – В ее словах был такой трепет, словно она говорила о суровых медицинских противопоказаниях. – Еще примешь меня за жалкую домохозяйку, которая от скуки совращает мальчиков.

СОВРАЩАЕТ. Неоновые буквы одна за другой зажглись передо мной на крышке багажника. Я секунду смотрел на слово, которое они составили, мигнул – и все пропало.

– И я значительно старше тебя. Знаешь, сколько мне лет?

– Двадцать восемь?

– Тридцать три, – сказала она просто.

Да, она была не из тех бабенок, которые млеют, если мужик им скажет, что они выглядят куда моложе своих лет. Терпеть этого не могу.

– По мнению Эмбер, тебе за тридцать, – произнес я.

Она подняла брови:

– Серьезно?

– Не хочу тебя задеть, – сказал я, чтобы не говорить больше про Эмбер, – но про твои анкетные данные, типа замужем, не замужем, число детей и год рождения, я и думать забыл.

– Что же тогда занимает твои мысли?

– Ты правда хочешь узнать?

– Да.

Зак в машине захныкал.

– Твой зад, главным образом.

– Мой зад? – Губы ее сами сложились в улыбку. – И часто ты о нем думаешь?

– Что такое «часто»?

– Раз в день.

– Да.

Машина затряслась. За стеклом в салоне замелькали детские ручки-ножки и плюшевые игрушки.

– Послушай, Харли, – торопливо произнесла она, – сейчас нет времени говорить обо всем этом.

Мне надо отвезти этих двух спиногрызов домой и уложить в постель, а тебе наверняка пора возвращаться на рабочее место.

– Ну да.

– Если хочешь, можешь заехать после работы. Брэда нет в городе, а я ложусь довольно поздно.

– Конечно.

Лицо у нее сделалось радостное и немного обалделое.

– Договорились. – Улыбка на прощание. – До скорой встречи.

«До встречи», – эхом загудело у меня в голове. Ноги точно прилипли к асфальту. Пока ее машина не выехала со стоянки, я не двинулся с места. Только бы она не разглядела в зеркало заднего вида моих выпученных глаз. По мне словно прошлись в первый раз металлодетектором.