Всю дорогу лило как из ведра. Колеса проскальзывали на нашей раскисшей дороге.

Вылезая из машины, возле дома я угодил ногой в канаву и промочил джинсы до колен. По двору я тащился, волоча упаковку пива (минус шесть банок) и сумку с продуктами, поверх которых лежал каравай хлеба и маленькая черная Библия. Из дыры в диване следили блестящие глаза. Еще одна пара глаз, темных и пустых, наблюдала из-за маминых занавесок.

Я остановился, и глаза исчезли. Мне припомнилось, как Мисти с крыльца целилась в индеек. Не меня ли она собиралась подстрелить?

По телу пробежала дрожь. «Это из-за дождя», – сказал я себе.

Все равно первым делом надо будет спрятать ружье.

Прежде чем войти, я по-собачьи отряхнулся на крыльце. Перемазанные грязью ботинки вытирать не стал. Еще чего. Это мой дом, черт бы вас всех разодрал сверху донизу. Посмотрела бы на все это мама, ведь это когда-то был ее дом. И тетя Джен была бы не лишняя. Пусть ей снятся кошмары.

Элвис встретил меня у двери и принялся лихорадочно принюхиваться. Я отпихнул его и протопал в гостиную, где работал телевизор. За мной тянулась четкая колея из грязи. Я даже остановился, чтобы полюбоваться ею.

Все три девчонки в ночных рубашках сидели на полу посреди горы из подушек и динозавров, с ватными шариками между пальцами ног и запотевшими креманками с мороженым в руках.

Выражение у них было одинаковое: кто посмел путаться под ногами и нарушать мирную жизнь нашего племени?

– Привет, Харли, – произнесла Джоди.

Мисти промолчала. Лицо Эмбер мрачнело с каждой секундой. Она была за старшую и хорошо знала: чужакам не следует доверять, даже если с ними прибыла провизия. Они непременно разрушат ваш мир, возьмутся за оружие, принесут с собой новые болезни или новую религию, и их Бог бесконечно далек от справедливости.

– У нас девчатник, – объявила Джоди.

– Не рановато ли? – осведомился я.

– Эмбер сказала, можно начинать, раз на дворе уже стемнело. Ударила молния, и телевизор целый час не работал, и мы играли в «Монополию для детей», и я выиграла, – радостно сообщила Джоди. – Даже Мисти мне проиграла.

Мисти не отрывалась от телевизора, в ее пустых черных глазах отражались голубые и белые сполохи, стекляшки на запястье сияли. Мое присутствие не доставляло ей удовольствия, но и не слишком раздражало.

Я испытывал к ней и любовь, и отвращение. Хотелось вычеркнуть ее из своей жизни, сжечь все ее вещи, стереть всякую память о ней… Но вместе с тем хотелось ее обнять. Столько раз, сколько ее обнимала мама за прошедшие два года. И дать ей все то понимание, что она получила от нас, и все те советы, что она получила от чужих людей. Только все равно будет мало. И поздно. Типа сумки с продуктами, которую я сжимал в саднящих руках.

Глядя на Мисти, я твердо решил: хватит с меня ПРАВДЫ. Ни к чему КОНЧАТЬ С СОМНЕНИЯМИ. Пиво и минеты – больше мне ничего не надо.

– В «Сладкой лунке» понравилось? – поинтересовался я у Джоди.

– Здорово было, – радостно затрещала та и с размаху уселась на пол, чуть не вывалив мороженое. – Мы успели закончить игру до дождя. Я и Эсме были лучше всех. Не знаю только, сколько очков мы набрали, потому что папа Эсме съел карточку с результатами. Правда-правда. – Глаза у Джоди сделались большие, как мячики для гольфа. – Ему было стыдно. Он играл ужасно. Хуже Зака. И все носился кругами по клубу, вертолет изображал. Или возьмет мячик в руку и положит в лунку. А потом мы поехали к ним домой и ели картофельный суп с ветчиной.

– И их мама была дома?

– Да.

Эмбер с яростью посмотрела на меня.

– Что с тобой? – спросил я. – Снова хочешь меня обнюхать?

– Пошел ты, Харли.

– Нет, серьезно. Если тебе станет от этого легче, подойди поближе. Понюхай меня.

– Иди к лешему.

– Так и быть, сделаю это за тебя… – Я понюхал себе плечо. – Ну и вонища, скажу я тебе…

– От тебя несет пивом, – сказала Эмбер. – Когда тебе исполнится двадцать один, ты каждый божий вечер будешь пропадать в баре. Всю оставшуюся жизнь.

– Надеюсь, – ответил я и прошел на кухню.

Положил пакет на засыпанную крошками стойку и принялся распаковывать. Мамина Библия, буханка хлеба, коробка рожков, три банки супа, банка бобов…

Банка майонеза выскользнула у меня из трясущихся рук, покатилась по столешнице и с глухим стуком шлепнулась в раковину.

Внезапно я понял, что не могу жить под одной крышей с Мисти. Я боялся не столько ее, сколько мыслей о ней. А чем дальше ты от человека, тем меньше о нем думаешь. Чем дальше от больного гриппом, тем меньше риск заразиться.

Я достал из раковины майонез и закончил разбирать пакет: кулинарный жир, средство для мытья посуды, коробка шоколадных кексов. Выкладывая купленное пиво, я обнаружил в холодильнике еще с полдюжины банок мочегонного, открыл одну, взял кекс и сел к столу.

Мальчишкой я никогда не считал маму верующей, ведь в церковь мы не ходили. Она частенько пересказывала библейские сюжеты, читала Библию, но, насколько я понимаю, все это не считается, если ты по воскресеньям не наряжаешься и не сидишь битый час в церкви. Священное Писание я считал самой обычной книгой, пока мама мне не объяснила, что все в ней – истина.

После этого я попросил ее читать мне Библию каждый вечер перед сном вместо обычных детских книжонок – всяких там Любопытных Джорджей и утенка Пинга на реке Янцзы. Теперь меня интересовали нашествия саранчи, реки, обращающиеся в кровь, соляные столпы, Бог, истребляющий первенцев, потоп, великаны, демоны и прокаженные. И сколько я ее ни спрашивал, мама всегда утверждала, что все это – истина. Все равно как если бы я узнал, что смурфы существуют на самом деле.

Не помню точно, когда я перестал во все это верить. Наверное, сразу после Санта-Клауса. Но до того, как разлюбил «Спагетти Ос». То, что мама оставалась верующей, внушало мне чувство превосходства над ней.

Я взял Библию за корешок и потряс. На стол выпал сложенный листок бумаги. Сразу стало легче на душе. Развернуть бумажку, разгладить… Вот он, выцветший домик желтого цвета. Рисунок, ставший родным.

Я провел пальцем по серой путеводной линии. Когда-то она была черная. Куда же делись яркие карандашные штрихи? Растворились во времени?

Руки мои сами сложили карту и засунули обратно в книгу.

Мама всегда верила, что ее линия судьбы ведет в никуда. То есть в тюрьму. Но у девочки, которая нарисовала карту, семьи не было. А у женщины, что сидит в тюрьме, семья есть.

Я ошибался. Она ничего не ПРИНЯЛА. Она БЕЖАЛА от действительности. От ПРАВДЫ. От нас. Я понял, почему она не желает возвращаться. Но мне уже было все равно.

Охранник сказал, я ничего не смогу добиться. Пожалуй. Если мама и Мисти будут стоять на своем. Но у меня есть окровавленная майка. И свидетель – Джоди.

Я уже совсем собрался положить Библию в комод у себя в подвале, но что-то заставило меня заглянуть под обложку. На белой странице детским почерком была выведена мамина девичья фамилия. А под ней уже взрослая женщина написала наши имена и даты рождения. В том числе мои.

Я встал со стула и подошел к холодильнику. Магнитиком к нему было прикреплено Джодино меню школьных обедов. Первая неделя июня заехала на конец мая и заканчивалась средой, третьим числом. Приписка: БЕЗ ОБЕДА, РОСПУСК НА КОНИКУЛЫ, СЧАСТЛИВАВО ЛЕТА! Я произвел обратный отсчет до субботы, 30 мая. Проверил по Библии.

Сегодня был мой день рождения. Мне исполнялось двадцать.

Целых двадцать лет! Взрослый мужик!

В особый восторг меня это не привело. Я уже и так был взрослый мужик. В определенном смысле.

С юридической точки зрения я стал взрослым, когда мне стукнуло восемнадцать. Духовно я стал мужиком в ту ночь, когда меня трахнула Келли Мерсер. Эмоционально мое детство закончилось, когда папаша впервые отходил меня ремнем. Сегодня подоспела хронология. Мне уже никогда не быть «подростком».

Моим первым порывом было поделиться с Эмбер. Теперь целых восемь месяцев я буду старше ее на ЧЕТЫРЕ года, а не на три. Мне двадцать, а ей шестнадцать. ЧЕТЫРЕ.

Но если я им скажу, Джоди захочет устроить праздник, а я не в настроении. Другое дело, если бы все ограничилось одними поздравлениями.

У меня день рождения. Я нахлестался пива, слопал половину кекса (другую половину отдал Элвису). Надо этот день как-то отметить.

Я отнес в подвал мамину Библию и взял ружье. Вышел через черный ход и направился в сарай. На ботинки мои налипла грязь, дождь барабанил по козырьку бейсболки.

Дверь я оставил чуть приоткрытой, чтобы разогнать мрак. Ружье спрятал в дальнем углу за деревяшками, мотыгой и лопатой для снега. В сарае воняло бензином, гнилушками и прелой листвой, и вдруг прорезалась свежая, благоуханная нотка.

На стену упала зыбкая тень. Я обернулся. В дверном проеме маячила фигура Эмбер. Ноги у нее были черные до колен, словно она вброд перешла поток машинного масла.

– Чем это ты занят? – поинтересовалась Эмбер.

Я поставил в угол еще и пластиковые санки.

– А ты-то чем занята?

Поверх ночной рубашки она набросила джинсовый жакет. Десять розовых свеженапедикюренных ногтей виноградинами торчали из грязи.

– Что ты делаешь с ружьем?

– Прячу.

– От кого?

– От девчонок.

– Зачем?

У меня мелькнула безумная мысль рассказать ей все. Нет, ни в коем случае. Легче мне не станет. Она не тот человек, на которого можно переложить часть груза.

– Ружье – штука небезопасная.

– Небезопасная? – возмутилась Эмбер. – Мисти умеет обращаться с оружием получше тебя, а Джоди слишком маленькая. Ты бы его от себя самого спрятал.

– Может быть, и спрячу. – Я вытер руки о штаны. – Не говори им, куда я его дел, ладно?

Эмбер пожала плечами. Лицо ее помрачнело – вспомнила, зачем пошла за мной.

– Ты ради этого вышел из дома? – В голосе ее звучало сомнение.

Я изготовился бежать под дождем к машине.

– Уезжаю я.

– Так я и думала.

– Почему это так выводит тебя из себя? – спросил я резко. – Перестань меня пасти.

– Отец у них сейчас дома, мудак ты! – крикнула она мне вслед.

Дверью машины я хлопнул со всей силы. Умеет сестрица действовать на нервы. Показал ей палец. Она мне – тоже.

Машина Келли и джип Брэда стояли рядышком. Ливень стих, собаки повылезали из будок, пока я шел к дому, и подняли страшный лай. Остановятся на секундочку, отряхнутся – и опять за свое.

Брэд открыл входную дверь и прикрикнул на них. Я сунул руки в карманы и сбавил шаг. Плевать мне было на дождь.

Он одарил меня своей мальчишеской улыбкой. Но стоило мне подойти поближе, как улыбка погасла. Понятия не имею, что вдруг.

– Харли, – сказал Брэд и сделал полшага мне навстречу. Впрочем, одна его нога порога так и не переступила. – Где твой пикап? Ты пешком сюда шел?

Крыльца у них не было. Две ступеньки вели на открытый деревянный помост. Мелкий дождик слегка намочил Брэда.

– Просто на шоссе припарковал. По пути из тюрьмы домой решил заехать за Джоди. – Я излучал дружелюбие.

– Из тюрьмы? – Он смахнул капли со лба.

– Со свидания с мамой.

– Ах да. Извини. Все в порядке?

– В полном. Вот разве пропах всякой дрянью.

Он сделал полшага назад:

– А мы уже отвезли Джоди домой.

Я поклонился:

– Прекрасно. Тогда, если уж я здесь, можно мне переговорить с вашей женой?

– С моей женой?

– Буквально два слова.

– Зайдешь?

– Напачкаю. Навоняю.

У дверей показалась Келли в замшевых брюках и красной тишотке с атласной отделкой вокруг горла.

– Что-то случилось? – спросила она у Брэда. Со мной даже не поздоровалась.

– Он желает с тобой переговорить.

Она недоуменно посмотрела на меня.

– Можете выйти на минутку? – вежливо осведомился я.

– Дождь идет.

– Спрячемся в пикапе.

Лицо ее выразило изумление.

– Может, тебе правда сходить поговорить? – предложил Брэд. – Он со свидания с матерью в тюрьме.

– О. – В ее голосе неожиданно прорезалось сочувствие.

– И сегодня мой день рождения, – вставил я быстро.

Этим я ее добил. По глазам было видно.

– И где твоя машина? – спросила она, ища взглядом мой пикап.

– На дороге осталась.

– Мама! – закричала Эсме из глубины дома. – Зак развалил мой кабинет врача. Он был уже почти готов.

– А она сбросила мой автобус на пол, – отозвался Зак.

– А он на меня наступил.

– Я разберусь, – вздохнул Брэд. – До встречи, Харли.

– Ну да.

– Что ты вытворяешь? – накинулась на меня Келли, как только муж скрылся.

Я повернулся и зашагал к машине. Она потрусила за мной. Ее босые ноги шлепали по лужам.

– Харли!

Я неторопливо забрался в кабину и подождал Келли. Она бешено хлопнула дверцей.

– Давай условимся раз и навсегда, Харли. Если Брэд здесь, тебе путь закрыт.

– Я приехал за Джоди.

– Ничего подобного. Брэд уже пару часов как отвез ее домой. Ты приехал устроить сцену.

Она откинулась назад и сложила руки на груди. Из-под короткой майки показался пупок.

– Что мне говорить Брэду, если он спросит, что тебе от меня было надо? Какая необходимость могла заставить нас уединиться в машине в такой дождь? Только не бубни, что мне надо сказать ему правду.

– Куда ты сегодня ездила? – спросил я, глядя на ветровое стекло, залитое дождем.

– За покупками. И в библиотеку заглянула.

А что?

– А в четверг чем была занята?

– В школе Эсме устраивали праздник пиццы. Я помогала. В чем дело, Харли? Ты следишь за мной? Какое твое дело, чем я занята?

– Хотел убедиться, что ты на меня не злишься.

Я почувствовал на себе ее взгляд.

– Злюсь за что?

– Ты ушла.

– Когда? В среду ночью? Ты хорошо знаешь почему.

– Как по-твоему, иногда можно все организовать так, чтобы тебе не пришлось никуда торопиться?

Она смолкла. Помолчала. Спросила:

– Так за что мне на тебя злиться?

– Я ничего не сделал.

– В смысле?

– Валялся как колода.

Опять молчание.

Она положила свои мокрые, грязные ноги на приборную доску Поджала колени, обхватила ладонями ляжки.

Настало преображение. Ее улыбка напомнила мне шоколадки с начинкой, которые мама как-то подарила папаше на Рождество. Вишни внутри были сладкие-сладкие.

У меня моментально встал.

– С днем рождения, – сказала Келли.

– Спасибо.

– Не против, что я задрала сюда ноги?

– Нет.

– Как мама?

– Хорошо.

– Ты часто ездишь к ней на свидания?

– Дважды за каждое пожизненное.

Она спустила ноги на пол.

– Сам-то ты как? Все хорошо?

Я кивнул.

– На день рождения тебе полагается поцелуй, – сказала она игриво.

– Что-то вроде этого.

Она припала ко мне. Губы ее были приоткрыты. Я подождал, пока наши дыхания не перемешались, и только тогда ответил на поцелуй.

Вытащил руки из карманов папашиной куртки. Обнял Келли. Наш поцелуй длился некоторое время. Не слишком долго. Мне не пришлось прерываться и хватать ртом воздух. Прогресс налицо.

Поцелуй прервала она. Отстранилась от меня, насторожилась. Ливень совсем стих, стрекот капель превратился в уютное шуршание. Сейчас она уйдет.

– Значит, у тебя день рождения. – Она водила пальцем по моей ноге. Штаны ужасно меня стесняли. – И кем же ты станешь, когда вырастешь?

– Никем, – ответил я. – У меня нет никаких талантов.

Она провела пальцем по губам.

– Ты умеешь выживать. Это талант.

– В этом я тоже не слишком силен.

Палец ее застрял у меня между губ.

– А на самом деле зачем ты приехал?

Я отвернулся.

– Можешь не отвечать, – засмеялась она.

Соскользнула с сиденья на кучу мусора и потянула меня за собой. Когда я оказался рядом, раздвинула мне ноги и уселась верхом.

– Считай, что это подарок. – Она расстегнула мне молнию.

С головой, прижатой к сиденью, я смотрел в окно на проплывающие свинцовые тучи. Все, что она для меня сделала, было подарком. Но говорить об этом я не стал.