Сотрудничество Дельфины Монферран с человеком, прозванным Делламорте, состоялось. Ирэн росла и хорошела. Девочка спокойно закончила частную школу и поступила в коллеж. Она не выказала особых способностей к чему-либо конкретному, вместо этого ровно проявляя себя как в точных, так и в гуманитарных дисциплинах, чем весьма расстраивала мать. Ирэн не писала прекрасных стихов о любви, рисовала в рамках требований учителя, не извлекала, закатив глаза, в уме сложных корней, и Дельфина никак не могла взять в толк, что с ней не так. Ирэн явно была неординарным ребенком, ибо достигала уверенно хорошего результата, особенно не напрягаясь. Возможно, причина ее невыдающести была именно в том, что все давалось ей легко? Учителя не понимали волнений матери – Ирэн училась отлично, была прекрасно воспитана, много читала, была хороша собой – чего же боле? А Дельфине нужна была гениальная дочь. Дельфина Серсо-Монферран слишком многое сделала и вытерпела, чтобы пробить «стеклянный потолок» и вылезти на вершину, все это ради Ирэн! Неужели зря?

Однако мадам Монферран слишком любила дочь, чтобы оказывать на нее давление. Что ж, красивая и нечестолюбивая умница… пусть. Вполне достаточно. С течением времени Дельфина успокоилась и на предмет вовлеченности Делламорте в жизнь дочери – вовлеченности этой почти не наблюдалось. Раз использовав девочку для укрощения Дельфины, Магистр не появлялся в их жизни иначе как по делу, да и то чаще по телефону или с помощью иных средств связи. Все было спокойно.

Читатель знает: компания «Гнозис», работая на то, чтобы перечерчивать современный Магистру мир по лекалам, внятным полностью лишь ему, попутно помогала своему создателю в задаче более важной – находить и выжимать людей, пригодных для получения essentia humana, крови мира (рассказ о которой пойдет во второй части). Именно поэтому, единожды войдя в чью-нибудь жизнь, Магистр так просто из нее не выходил. Ирэн Монферран была дочерью своей матери и особым богатством чувств не отличалась. На данном этапе это было не столь важно: с одной стороны, ей необходимо было продолжать обучение, а с другой – она была рычагом воздействия на строптивую мать. Так у Магистра родилась и свежая мысль: сделать из равнодушной девочки, которую он узнал совсем маленькой, Человека Гуманного, носителя эссенции. А там уж…

Автор слегка содрогается, рассказывая об этой идее. Наш читатель знает, что индивидуум, одаренный полнотой человеческих чувств, как Митя, Алена, как вы да я, сколько бы ни стонал под их грузом, на самом деле никогда от них не откажется. Юноша, мечтательно глядящий на луну и сочиняющий стихи равнодушной возлюбленной; мать, целую ночь не смыкавшая воспаленных глаз над кроваткой кашляющего ребенка; девочка, присевшая, чтобы почесать за ухом бездомного пса и уговорившая родителей взять его домой; в конце концов, зритель, один в целом кинозале тайком захлюпавший над финалом фильма о грустном роботе, – не счастливее ли они счастливо замотанных и удовлетворенных имеющимся бытовым благополучием миллионов?

Но в 2020 году дело обстоит именно так: эпидемия безразличия поразила почти весь мир. Любимые и любящие почти поголовно превратились в «партнеров» – по молодости сексуальных, а потом бытовых; как будто без обязательств, но и без излишней привязанности. Детей продолжают рожать, но вкладывают в их взращивание ровно столько, сколько положено. О дружбе и говорить неловко: к перелому тысячелетий дружба по Дюма, Ремарку или хотя бы Киру Булычеву отмерла на Земле полностью. Никто не задумывался над этим: обычным людям было некогда, а пресловутые ученые, цитируемые СМИ, не ставили так вопрос, ибо не видели ничего аномального или, по крайней мере, алгоритмизируемого в изменениях, давно накапливавшихся в мире.

Зато все видел Магистр искусств, прозванный Делламорте, и знал его посвященный помощник демон Страттари. Ни первый, ни второй не относились ни к обесчеловеченному человечеству, ни к носителям essentia humana: демон был демоном, а Делламорте… стоял над схваткой. Поэтому «друг семьи» и решил сделать Ирэн, благодаря изуверскому маневру оказавшуюся в его руках, объектом злого эксперимента: превратить в настоящего человека, а потом вернуть в состояние блаженного безразличия.

Пользуясь опекунским статусом, Делламорте раз в месяц-другой наезжал к Ирэн в пансион и забирал ее с собой. Она никогда не знала, когда и куда они отправятся в следующий раз, ибо Магистр без зазрения совести пользовался своими неограниченными привилегиями и, если располагал временем, спонтанно снимал ее с уроков. Такой подход поначалу еще больше уверил девочку в исключительности, и без того очевидной. Как же! Дочь самой Дельфины Монферран, а учится как самая обычная скромница вместе спростыми детьми и вовсе не задирает нос. Ирэн играла в эту игру: да, дочь, да, скромница. Но как делать вид, что ты такая же, как все, если за тобой периодически приезжает роскошный автомобиль и из него выходит человек, которому, по фантастическим слухам, принадлежит пансион? Тут не поскромничаешь.

А о пансионе разговоров было много – как в нем самом, так и вокруг. Мол, и дети отобраны лично Магистром (нам, кстати, до сих пор неизвестно, под какой фамилией он действовал в деловом мире), и необычность у этих детей повышенная, и обучают их не тому, чему обыкновенных детей, и все выпускники – готовые хозяева мира… Все это было пустой болтовней. Никакой конспиративной выборки в учебном заведении, одном из многих, которые вполглаза курировал человек, прозванный Делламорте, не было. У него учились те, кому это было нужно, просто принадлежащие «Нинье» заведения для детей быстро получали такую славу, что богатые люди стремились субсидировать их, чтобы отдавать туда своих отпрысков. Склонность людей при малейшей возможности делиться на группы, классы, страты и касты столь сильна, что дополнительно помогать им не требуется, и поскольку пансионов было не так много, для наследников богатых родителей существовал конкурс. Для m-lle Монферран было сделано единственное исключение, и потому умница Ирэн все-таки не зря задирала нос.

Магистр вышел из машины, оглядел пансион, расположенный в старинном шато, – оазис старого камня посреди сияющего майского солнечного света, – и встретился взглядом с девочкой (рядом с нею для порядка следовала директриса). Она изо всех сил удерживала на лице нейтрально-приветливое выражение, хотя все внутри нее пело и танцевало. Магистр умело не заметил ряд носов, прильнувших к окну на втором этаже, но, уже отправив Ирэн в машину, попросил директрису передать преподавателю физики мсье Лебрену (в пансионе детей с первого же года учили, как работает Земля), с урока которого забрал мадемуазель Монферран, чтобы тот тщательнее следил за дисциплиной в классе, если не желает сменить работу на менее обременительную. Как будто услышав это, носы отлепились от окна, и Магистр увез Ирэн в неизвестном направлении.

Описывать путешествия и приключения постепенно подраставшей Ирэн Монферран и «друга семьи» у нас нет ни места, ни желания. Все начиналось с простых походов в места, куда Дельфине отвести дочь не пришло бы в голову. Сначала были улицы городов и лесные тропинки. Не было охраны. Были люди. Ирэн привыкла, хотя и с трудом. А как-то раз Магистр отвез Ирэн – тогда семилетнюю – в Ла Скала на «Тоску». Поначалу она была поражена тем, что оказалась в огромном оперном театре единственным ребенком, но потом напомнила себе, что «друг семьи» жил по каким-то своим законам, и ее пустили бы с ним, наверное, даже в президентский дворец, и отвлеклась. Дельфина была равнодушна к искусствам, ей было некогда, она всегда работала и, передоверив дочь нянюшкам и учителям, мучившим девочку нотной грамотой, совершенно не отдавала себе отчета: Ирэн попросту не знала, что может выйти из этих спотыкающихся значков. А выходило из них нечто очень сильное; взглянув на девочку во время знаменитой «пыточной сцены», Магистр увидел, что она дрожит. Он не стал прерывать впечатление от происходящего предложением накинуть на нее шаль, как не стал и говорить о том, что «это театр», да еще и музыкальный – то есть наполненный условностями настолько же, насколько сейчас была наполнена ужасом за судьбу истязаемого за сценой Каварадосси Ирэн Монферран.

Заключительная ария бедного тенора – это ее, годы спустя, Магистр напомнит Дмитрию Дикому – заставила маленькую Ирэн захлебнуться в рыданиях. Рыдания были настолько ужасны, что Магистр все-таки схватил девочку в аккуратную охапку и вынес на улицу, где им пришлось провести некоторое время на скамейке, ибо Ирэн надо было успокоить. Судя по всему, требовались какие-то объяснения. Но Магистр молчал, ограничиваясь тем, что периодически выдавал своей подопечной очередной платок.

– Это правда? – наконец пролепетала Ирэн.

– Нет, конечно, – ответил Делламорте, прекрасно понимая, о чем идет речь; в его планы не входило облегчать задачу семилетней девочке.

– Правда, что так бывает? – Ирэн еще раз хлюпнула носом и уперлась немигающим и неожиданно материнским взглядом карих глаз прямо в глаза «опекуна».

– А. Это, – Делламорте помолчал. – Да, это правда. Люди иногда применяют насилие друг к другу.

Ирэн продолжала смотреть на Магистра. Он вздохнул.

– И они иногда связывают беззащитным людям руки или просто крепко держат их – беззащитных людей, я имею в виду… Вернее, обычно одного человека, чтобы ему было ужаснее, и мучают его. Или ее.

Слезы на глазах Ирэн высохли. Она изо всех сил смотрела на «друга семьи».

– Откуда вы знаете?

Магистр пожал плечами.

– Я взрослый, взрослые знают такие вещи.

Ирэн опустила голову. Потом, помолчав, спросила, снова подняв глаза:

– А нельзя, чтобы этого не было?

Делламорте неожиданно улыбнулся. Он улыбался так редко, общаясь с ней, что девочка вздрогнула. Ей всегда казалось, что проводя с ней время, он о ней не думает. А просто… сопровождает, отвечает на вопросы, водит гулять, проверяет, как она учится.

– Пока нет, – сказал Магистр. – Но думаю, это поправимо. С другой стороны, детка, если бы не было подобного… не было бы «Тоски».

Магистр отвез Ирэн ужинать и уже совсем ночью вернул в пансион. Они стояли перед спящей каменной громадой, и было ясно, что Ирэн боится пройти двадцать метров до дверей в темноте.

– Проводите меня, пожалуйста, – попросила она, хотя обычно «друг семьи» оставлял ее ровно в начале дорожки, ведущей к зданию. Можно подумать, вся территория не находилась под охраной.

– Хорошо, – согласился Магистр. – Только вы мне за это скажете, что продолжает вас мучить в опере «Тоска». Понятно, конечно, что духовые могли бы более тщательно настроиться по гобою, но вас же явно беспокоит не это.

Ирэн остановилась и развернулась к Делламорте. Чтобы смотреть ему в глаза, которых она почти не видела ночью, ей пришлось очень высоко задрать голову, но Магистр никогда не наклонялся к ней в отличие от других взрослых.

– А мы еще пойдем в оперу? – потребовала ответа Ирэн Монферран.

– Если захотите, пойдем. Только вы должны будете подготовиться и станете сверять музыку по партитуре. Я вам пришлю.

– Тогда я скажу, – очень тихо вздохнула Ирэн. Она, наконец, увидела глаза Делламорте, но не стала смотреть в них дальше. – Я не понимаю, почему… мне больше понравился жестокий тиран барон Скарпиа, а не невинный художник Каварадосси.

Магистр мысленно с удовлетворением отметил, что Ирэн перешло по наследству умение ее матери формулировать проблемы просто, как будто протыкая их насквозь железным прутом, – умение, позволившее Дельфине забраться на бизнес-Олимп. Эта четкость мысли казалась особенно удивительной после представления, где девочка выплакала годовой запас слез. Магистр дал ей закончить.

– Во-первых, мне понравился его голос, – Ирэн робко взглянула на «друга семьи», но тот внимательно слушал, – а во-вторых… В той сцене у меня внутри все перевернулось не от жалости к Каварадосси. А я не знаю, почему.

Ирэн обхватила себя руками.

– Идите-ка домой, мадемуазель, – ровно ответил Магистр. Он смотрел куда-то вдаль и звучал вполне беззаботно. – Я знаю, почему, и вы тоже когда-нибудь узнаете. Право же, это не совсем обычная реакция, тем более в вашем нежном возрасте, но ничего страшного. Лучше так, чем… так, как раньше. Скарпиа не будет вас преследовать. И вы, конечно, еще научитесь любить теноров.

Сказав это, Магистр легко провел пальцами по лбу Ирэн, и она почувствовала, что ей стало тепло и легко. Затем Делламорте пробормотал что-то на незнакомом языке, воткнул ей в волосы неизвестно откуда взявшуюся фиалку, и Ирэн пошла домой.

Конечно, не все походы и поездки Магистра и девочки – а затем и девушки – были так травматичны, как ее первая опера. Как-то «друг семьи» доставил ее в горы, на Монблан, – не заставлял долго карабкаться вверх, преодолевая высоты, а посадил на крыше миланского офиса в вертолет, через положенное время зависший над Белой горой. Они спустились прямо на Мер де Глас в экспериментальном лифте (о котором далекая от технологических прорывов Ирэн даже не слышала), встали на открытую неширокую площадку, и та, поддерживаемая неизвестно чем, опустила их на море льда – на самую крышу Европы. Ирэн оказалась благодарным путешественником – она не привыкала удивляться. А еще она не боялась – знала, что в крайнем случае может уцепиться за руку «друга семьи», как тогда, давно, когда он зачем-то привез ее утром на работу к маме и велел сидеть тихо, пока не позовут. Если она брала его за руку, то знала, что все будет хорошо даже между небом и горой, на открытой площадке, под шквальным ветром. Вот этот ветер и разбивался о края «лифта», не достигая ее.

Ирэн не приходило в голову спрашивать Магистра, почему он показывает ей мир. Путешествия начались, когда она была еще совсем маленькой, и девочка принимала их как должное. Магистр – мамин друг, он такой же, как мама, «деловой человек», а деловые люди, особенно такие богатые, бывают эксцентричными. У нее нет отца – значит, мама доверяла дочь своему другу, ведь отцы нужны всем детям. Но по мере взросления Ирэн – как уже понял читатель, не самая глупая девушка, – замечала, что «узор» их общения не менялся. Магистр не говорил с ней о жизни, как это стал бы делать замещающий отец. Она всегда могла ему что-то рассказать, о чем-то спросить, он внимательно выслушивал и давал искомый совет, а иногда просто ограничивался ироническим замечанием. Тогда она понимала, что советовать нечего, просто ей самой надо иначе реагировать на проблемную ситуацию, выйти из нее, посмотреть со стороны. Иногда ей довольно было увидеть его лицо, чтобы понять – а вот этого ему говорить не надо, это просто чушь; надо ехать туда, куда они едут, смотреть и слушать, а особо важных проблем у нее нет.

И все-таки Ирэн задавалась вопросами. Пусть он просто «такой человек», пусть он как-то иначе функционирует, общаясь с девочкой-без-отца… но он же не ведет себя как заменитель этого отца? И уж, безусловно, не ведет себя как человек, которого она интересует (читатель уже понял, что эти мысли думала изрядно подросшая Ирэн) как красивая молодая женщина. И он ничего не скрывает. Он не прячет никаких нежных чувств к ней, а словно выполняет какую-то программу. Какую?..

Когда Ирэн исполнилось восемнадцать, она задалась этим вопросом всерьез. Они вернулись из очередной экспедиции – на этот раз Магистр увез ее уже из коллежа, где Ирэн училась дизайну (не экономике же), на целых три дня: им нужно было добраться до Зимбабве. Делламорте сказал, что если она собирается становиться художником, то должна черпать вдохновение в мире, и показал ей… Африку. Конечно, не всю ее, а Великий Зимбабве – таинственные развалины на полтысячи квадратных километров, где Ирэн чуть не сошла с ума от того, как пахли воздух, камень, трава и неведомая история.

Произошел прорыв. Вернувшись, Ирэн погрузилась в рабочий запой и создала огромный проект-перформанс – нарисовала комплекс строений, людей, одежды, украшения, декор… Кажется, до следующей встречи с Магистром она не спала вовсе. Где-то в середине этого срока они встретились с матерью в ресторане, и Ирэн робко показала ей один рисунок. Дельфина долго разглядывала изображение женщины в странном платье с прожогами и разрезами, с огромной плетеной веревочной сеткой на плече (в ней круглился одинокий померанец), какого-то крепко сбитого мужчину с тремя косами, в стилизованных доспехах и странных ботфортах – на одном был каблук, на другом – нет, увидела улицу, вымощенную стеклянными полусферами, площадь вдалеке, где росло удивительное желтое дерево, окрашенное в одном месте красным – как будто раненое, перевела взгляд на дочь и сказала только: «Я счастлива».

Ирэн хотела спросить: «Мама, что это? Что я нарисовала? Это не Великий Зимбабве. Почему я рисую так, как будто я это видела?», но решила, что Дельфина не помогла бы ей с ответом. «Я счастлива» в устах Дельфины Монферран означало, что Дельфина сказала самые важные слова в своей жизни. Не стоило толкать ее дальше.

Будучи умной девушкой, Ирэн сложила два и два: поездку в Африку, свой дизайнерский прорыв (галерея Тейт Модерн тут же прислала к ней агента с предложением визуализировать проект) и присутствие на периферии ее жизни Магистра Делламорте. И снова всерьез задалась вопросом: «Чего ему от меня нужно? Почему он столько дает и ничего не берет? И не планирует?» «Ох, не торопись», – ответила себе умная Ирэн. А молодая и впечатлительная Ирэн, которая, сама того не зная, становилась Человеком Гуманным, не поверила умной Ирэн и возразила: «Так не бывает. Ему кто-то из нас нужен – либо мама, либо я». Мама была очень хороша собой. Но Ирэн была не хуже и к тому же моложе на двадцать лет.

Впрочем, когда Магистр явился за Ирэн в следующий раз, месяца через полтора, она просто обрадовалась, и чувство самосохранения, вовремя включившись, не позволило ей не только задавать ему вопросы, но даже вглядываться в него внимательнее, чем обычно. А он, казалось, с тех пор, как явился ей, пятилетней, не поменялся вовсе – то же сухое тело, та же расслабленная манера держаться, та же то появляющаяся, то исчезающая трость с серебряным цилинем, та же седина. Разве что седины прибавилось в его волосах – должен же человек хоть как-то отражать в своей внешности возраст. Гибкости суставов, впрочем, не убавилось – это Ирэн заметила, потому что иногда гостила у него в Хативе, где он научил ее настоящей верховой езде. Чего он от нее хотел? Не растил ли одинокий нестареющий Магистр в ее лице себе невесту? Эта мысль застала Ирэн врасплох.

В очередной раз они совершили самое экзотическое путешествие из всех возможных. Магистр привел Ирэн в лондонский офис, заявив, что его срочно сорвали по каким-то неотложным делам, а отменять их встречу было уже поздно. Ирэн кивнула – ей было интересно. Ей было разрешено везде ходить, на все смотреть, даже тихо сидеть у него в кабинете во время деловых встреч и не мешать (совсем как в первый раз, когда она строила кукольный город). День тянулся долго и закончился только во втором часу ночи. Наблюдательная Ирэн заметила, что за это время Магистр выпил три чашки кофе, выкурил пять сигарет, поговорил с восемью посетителями, провел два очных совещания и три телеконференции, в конце дня загадочно пообщался с кем-то по телефону на языке, который она опознала как русский, и даже запомнила (записала в транскрипции), что его последнего собеседника звали Pyotr Vladislavovitch. За это время безукоризненная, ослепительной красоты медноволосая девушка Люси сводила Ирэн на полдник, затем на обед, а затем и на файв-о-клок, каждый раз в новое место (видимо, девушке Люси было сказано, что m-lle нечасто бывает в Лондоне). Потом она привезла прямо в штаб-квартиру компании представителя Тейт Модерн, и Ирэн, приняв будничный вид, подписала с ним контракт на визуализацию «Сна о Великом Зимбабве».

В кабинет Магистра Ирэн вернулась уже после полуночи, однако застала его за очередной чашкой кофе и снова в процессе переговоров все с тем же Vladislavovitch’ем. Магистр жестом показал, чтобы она располагалась, и довольно скоро стал подводить разговор (как было ясно, с Москвой) к концу. Вот тут-то она и подумала: «Это все неспроста, этот человек – не альтруист. Он строит мир так, как считает нужным. Зачем ему Ирэн Монферран?» «А зачем ему дети в закрытых пансионах?» – спросила себя Ирэн. Иответила сама: «Дети – это будущее. Все правильно: он растит себе армию». И возразила сама себе: «Вздор! Ты единственная, кого он продолжает “вести” после выпуска». Додумав досюда, она открыла рот, чтобы прервать диалог внутренний и начать внешний.

Магистр отключил Москву и повернулся к ней.

– Да-да? – сказал он с таким выражением, как будто сменил канал общения. Вот только что был занудный Владиславович из Москвы, а теперь следующий пункт – Ирэн Монферран из Парижа.

И Ирэн ничего не спросила. Они поехали ужинать, она попросила его объяснить что-то о работе его компании, спросила совета насчет выставки в Тейт, а потом он, как того требовала традиция, лично вернул ее в коллеж. Ночью Ирэн не могла уснуть. Она спрашивала себя – чем же этот день так подействовал на нее? Ей было жаль тех, кто на него работал: для них он не был «другом семьи», они… были другие, пустые, безукоризненные офисные роботы, довольные хорошей работой и туго набитой жизнью. И ей было жаль себя, потому что ответа на вопрос «зачем» не появилось. Ирэн наглоталась снотворного. Все кончилось хорошо, и Дельфина ни о чем не узнала.

Зато узнал Делламорте, который на следующий день снова оказался возле Ирэн – в институтском госпитале. Он походил по палате, заложив руки за спину, посмотрел на нее, покачал головой, почему-то сказал: «Хорошо, но все же не вполне достаточно», а потом заявил, что не ожидал, будто она настолько слабонервна. Все к лучшему, заключил Магистр, и слава Всевышнему, что она направила стопы в дизайн, а не в бизнес, а вот он зато больше никогда не сделает такой глупости и на выстрел ракеты «земля-земля» не подпустит ее к «деловому миру».

Тут он помедлил, и Ирэн почему-то поняла: «Он думает, не пора ли им уже перестать встречаться? Девочка выросла. “Друг семьи” ей больше не нужен». Тогда она закрыла глаза и немного полежала молча. В комнате было тихо, и ничто не нарушало хода мыслей – только они, как назло, отказывались куда бы то ни было идти. Она открыла глаза через несколько минут. Магистр стоял на прежнем месте и смотрел на нее. «Твой черед», – подумала сама про себя Ирэн.

– Вы можете поступать, как считаете нужным, – сказала Ирэн так твердо, как только позволял язык после снотворных суток. – Но я должна вам сказать… что если хорошо, но не достаточно, то… я хочу, чтобы было хорошо и – достаточно. Достаточно для вас. Тогда и мне будет совсем хорошо. И не надо во мне сомневаться: я выдержу.

Магистр отреагировал непонятным образом, будто того только и ждал: удовлетворенно кивнул, кинул ей в руки ставшую традиционной для них фиалку и ушел.

Их приключения возобновились. Со временем Ирэн решила, что «друг семьи» стал ее личным другом. Ведь бывает же так, правда? Лишь однажды Магистр пропустил визит к Ирэн, потому что находился в тот момент на самом Дальнем из всех Востоков, и выехать оттуда не мог и не хотел. Именно в это время произошло следующее.