…Чадит дымным огоньком самодельная лампа-гильза из малокалиберного зенитного снаряда, потрескивает в ней соль, насыпанная в бензин, тусклый свет выхватывает лица спящих лыжников. Давно бы пора прикорнуть и комиссару, но не спится. Вспомнил суровое волевое лицо генерала армии Жукова, отданный им приказ. Через несколько часов отряд приступит к его выполнению. Предстоит нападение на склады боеприпасов и бензохранилище. Как хочется, чтобы операция прошла без потерь! Однако их наверняка не избежать. Одни погибнут, другие получат ранения. Это неизбежно. Командир уже принял решение на бой. Взрыв склада боеприпасов возлагается на Алексеева, бензосклада — на Брандукова. Взвод старшего лейтенанта Васильева — в прикрытии.

Излагая свой замысел комиссару, Шевченко мечтательно сказал словами песни:

— Была бы только ночка, да ночка потемней. Она — наша союзница.

— Это верно — нужны темнота, метель и… быстрый отход на лыжах в леса.

Отодвинув на окне занавеску, комиссар прислушался — буран не унимался. Ночь была непроглядна.

В назначенное время прозвучала команда «Вперед». Командир отряда капитан Шевченко повел два взвода к складу боеприпасов, а комиссар с группой лейтенанта Брандукова отправлялся к хранилищу горючего.

…Вблизи проволочного забора склада боеприпасов осталось лишь прикрытие. Группа снятия часовых быстро преодолела проделанные в проволоке лазы. Следом за ней подрывники тащили на волокуше взрывчатку.

— Жаль, что нет подрывной машинки, — шепотом сокрушался сержант-подрывник. — А то бы подложили взрывчатку, спокойно отошли на безопасное удаление и будь здоров…

— На нет и суда нет, — едва слышно ответил заместитель командира взвода. — Зато у нас в достатке бикфордова шнура. Не жалей его, но тщательно маскируй. Подожжешь его по сигналу командира взвода.

— Понял, — кивнул сержант.

Ночь была как по заказу. Волком выла метель, потрескивал мороз. Группа снятия часовых, затаясь в сугробе, выжидала подходящей минуты. Она приближалась, кажется, целую вечность. Но вот наконец под ногами часовых почти одновременно заскрипели ступеньки лестниц наблюдательных вышек. Вот они спустились, зашагали вдоль проволоки. Топ, скрип, топ, скрип… Их маршруты изучены с точностью до шага. Один из них высокий, тонкий, как жердь, в легкой шинелишке, огромных ботах, топал ровно тридцать шагов, другой на четыре шага больше. И так каждый раз.

— Будем брать живьем? — спросил рядовой Волков, почти касаясь губами уха сержанта.

— На кой он нам сдался. Придет время — снимем из бесшумки. Меня беспокоит, что караул очень уж спокоен…

А караул и не помышлял о возможности нападения на склад в такую погоду. Да и вообще никто ни разу не сделал такой попытки с самого начала войны. Поэтому личный состав больше заботился о поддержании тепла в караульном помещении, чем об охране боеприпасов.

Начальником караула в тот день заступил фельдфебель Шнайдер. Раненный под Смоленском, он после излечения по состоянию здоровья был зачислен в тыловые части и в октябре назначен командиром взвода на склад. Службу он знал и любил. Многие его подчиненные — пожилые солдаты — до призыва в армию работали на военных предприятиях и имели «бронь» от военной службы. Однако перед битвой за Москву их призвали в тыловые части вермахта. Военное дело они знали слабо и не отличались рвением в солдатской службе. Но Шнайдер умел с ними ладить, находить общий язык. Поэтому дела у него обстояли на редкость благополучно. Его взвод отличался опрятностью и отменной дисциплинированностью. Начальник 1-го отдела майор Геккер обещал ему: если в его подразделении будет и впредь поддерживаться такой же порядок, то представит его к награде и к отпуску с поездкой на родину. А самое главное, Шнайдер чувствовал себя в безопасности, находясь в тыловых частях, надеялся, что доживет до близкой победы рейха и получит достойное вознаграждение за пролитую на фронте кровь и образцовую службу на важном объекте… Но кто знает, чем все это кончится…

В караульном помещении было жарко. Поужинав и напившись чаю, солдаты предавались блаженному ничегонеделанию, особенно приятному, когда еще смена не скоро. Завязавшийся разговор, конечно же, шел о битве за Москву.

— Камрады! — со значением сказал один из солдат. — Я слышал, что уже назначен день парада наших войск в Москве.

— И ты получил на него приглашение, Курт? — спросил кто-то. — Теперь я понял, почему ты так усердно гладил сегодня свой мундир…

По караульному помещению покатился веселый хохот.

— Я серьезно говорю, — настаивал солдат.

— Чтобы устраивать парады, надо, как минимум, взять Москву, — хмуро заметил рыжий ефрейтор с нашивками за тяжелое ранение.

— А вы что, не верите в силу нашей армии, в гений фюрера? — вкрадчиво спросил начавший разговор.

— Не стоит вдаваться в высокую политику, — примирительно сказал рыжий. — Лучше подумайте, как нам быть с подарками к рождеству нашим женам. Я-то надеялся…

— Придется повременить с подарками, Вилли, — раздался чей-то голос с верхних нар. — Подумай лучше, как бы в этой суматохе не потерять штаны и не отморозить свое хозяйство. А то и подарки не помогут твоей Магде.

— Заткнись, недоносок, — заорал в ответ рыжий, узнав по голосу говорившего. — Меня-то Магда ждет, а твоя Герта давно уж спит со штурмбанфюрером. Об этом весь город говорит, мне писали…

Беседа начала принимать опасный характер и трудно сказать, чем бы она закончилась, если бы не вмешался начальник караула. Услышав последние слова, он выскочил из своей комнаты:

— Прекратить болтовню! Захотели в штрафной батальон? Или в гестапо?

Разговоры прекратились. Начальник караула с тяжелыми мыслями вернулся в свою комнату и грузно уселся на стул: «О боже! Что же это? Есть неверящие в наш успех! И этот проклятый мороз. О, дай мне силы пережить этот проклятый поход!»

А «походу» фельдфебеля приближался конец. Караульное помещение уже было в кольце бойцов старшего лейтенанта Алексеева. Сержант Латенков уже перерезал телефонные провода и караул онемел. Бойцы поползли к мерно вышагивающим часовым. Одного из них удалось снять чисто. Второй же, получив смертельный удар ножом, успел испустить душераздирающий крик и нажать на спуск карабина. Гулко хлопнул выстрел.

— На нас напали! К оружию! — заорал во всю глотку начальник караула и, схватив автомат, в расстегнутом мундире выскочил на крыльцо. Автомат его выбросил сноп огня, но тут же выпал из рук. Очередь, пущенная одним из разведчиков, наповал сразила фельдфебеля. В караульном помещении брызнули стекла. Туда полетели ручные гранаты. Их взрывы были беспощадны. В живых оказался только один из охранников. Его нашли тяжело раненным под нарами. Что-то непонятное забормотал он, увидев над собой лица русских солдат. Разведчики разобрали лишь несколько слов: «Парад капут», «Гитлер капут», «Аллес капут»… И тут же он затих насовсем.

В небо взметнулись две зеленые ракеты. Увидев их, капитан Шевченко распорядился:

— Взрывчатку поближе к хранилищам, и прежде всего к тому, где боеприпасы крупного калибра. В темпе давай, в темпе, ребята!

— Готово, — через считанные минуты доложил командир взвода.

— Порядок. Пали бикфордов шнур. Три красные ракеты в зенит. Отход!

Едва успели добраться до намеченного района сбора, как грянул взрыв огромной силы. В небо взвились гигантские снопы огня. Земля тяжело вздрогнула, затряслась, как в ознобе. Снег забагровел, словно покрывшись кровью.

— Вот это рвануло! — восторженно крикнул кто-то. — Наверное, сам фюрер вздрогнул в Берлине.

— Не иначе. И Геббельс, мабуть, выскочил на улицу в одних подштанниках, — добавил другой боец.

— Геббельс далеко, а вот фон Бока прошибет слеза, — сказал капитан Шевченко. — Десять навесов на воздух взлетело и в каждом по нескольку штабелей высотой в три метра. Тысяч тридцать снарядов!

— Это вам наш рождественский подарок.

— Предрождественский, — поправил сержант Черный. — К рождеству мы успеем преподнести им еще кое-что.

Последней в район сбора подошла группа Алексеева. На двух волокушах доставили погибших, командир отряда склонился над ними.

— Кто это?

— Младший сержант Мисник и рядовой Клюев.

Командир и все бойцы сняли шапки.

— Еще потери есть?

— Легкое ранение у рядового Зюзина.

— Тогда в путь! Не отставать! Пункт сбора — дом лесника…