Пока в отряде все шло, как планировалось: к часу ночи с боевого задания вернулся со своим взводом Алексеев. Прибыли и те, кто работал в «аэропорту». Представлялась возможность выступить к шоссе пораньше и в светлое время поставить командирам взводов боевые задачи непосредственно на местности. Они сводились к следующему: до рассвета следующего дня путем подрыва деревьев устроить лесной завал на шоссе, заминировать его и подходы к нему противотанковыми и противопехотными минами. С наступлением светлого времени не ввязываться в бой до появления нашей авиации. Затем совместно с ней нанести огневой удар по скопившемуся по обе стороны завала противнику. В случае попытки гитлеровцев до прилета наших самолетов расчистить дорогу воспрепятствовать этому огнем из пулеметов и автоматов.

Готовилась к операции отрядная малая медицина. Проверяя медиков, комиссар внимательно слушал воен-фельдшера Увакина, который доложил, что кроме санитаров в каждом взводе, в двухстах метрах от боевой позиции, будет действовать пункт медицинской помощи. Палатки имеются свои и трофейные. Медикаментов и перевязочных материалов получили с самолета в достатке. Для эвакуации раненых подготовили волокуши.

Дав медикам несколько советов, Огнивцев заслушал затем доклад командира хозяйственного взвода об организации питания личного состава. Оказалось, что старшина Кожевников недостаточно продуманно отнесся к этому делу. Обрадованный тем что отряд получил богатый запас продовольствия, он пошел по линии наименьшего сопротивления и решил раздать все полученные консервы на руки. Пришлось поправить командира хозвзвода и обязать его накормить бойцов горячей пищей из имевшихся еще продуктов, а консервы приберечь, что называется, на самый крайний случай.

Перед выступлением на операцию разведчики в белых халатах, в полном боевом снаряжении, на лыжах выстроились на лесной поляне. Командир и комиссар подошли к строю.

— Товарищ капитан, отряд готов к выполнению боевой задачи! — доложил начальник штаба.

Командир отряда прошел перед строем, внимательно осмотрел оружие и подгонку снаряжения разведчиков, кратко напомнил порядок предстоящих действий, а затем предоставил слово комиссару.

— Я с октября, — начал спокойно говорить Огнивцев, — ношу газету со статьей Алексея Толстого «Москве угрожает враг». Очень правильно он тогда сказал, что мы «…не во всю силу понимали размер грозной опасности, надвигающейся на нас. Казалось, так и положено, чтобы русское солнце ясно светило над русской землей…»

Голос комиссара окреп, зазвучал твердо, чеканно и в то же время с нотой суровой тревоги, что таилась в словах писателя: «Черная тень легла на нашу землю. Все поняли теперь: что жизнь, на что она мне, когда нет моей Родины?.. Потерять навсегда надежду на славу и счастье Родины моей, забыть навсегда священные идеи человечности и справедливости — все, все прекрасное, высокое, очищающее жизнь, ради чего мы живем?»

«Нет, лучше смерть! — выдохнул как клятву последние слова Огнивцев. — Нет, лучше смерть в бою. Нет, только победа и жизнь».

Бойцы крепко сжимали оружие, лица их посуровели…. Комиссар обвел взглядом людей и уже спокойнее продолжил:

— Я не случайно напомнил вам слова Алексея Толстого. Враг по-прежнему угрожает Москве. Отстоять ее — это и наш долг. Завтра предстоит трудный бой с фашистами. Совместно с нашими летчиками мы должны нанести удар по оккупантам. Мы ждали этого часа и он пришел. Наступила пора, когда мы своими активными действиями можем ускорить освобождение Подмосковья. Поздравляю вас, мои боевые друзья! Надеюсь, что никто из вас не дрогнет в бою, сделает все, чтобы выполнить боевую задачу.

Командир отряда взволнованно подал команду, и отряд начал движение. Он шел на боевое задание в полном составе. Впереди — разведка и взвод Алексеева, за ним — главные силы.

Не дойдя до шоссе около километра, разведчики увидели на луговой проплешине леса сарай, наполовину забитый сеном. На карте он не был нанесен, очевидно, его построили уже после топосъемки. Таких сараев множество в лесах Новгородчины и Валдая. Почти в каждом квадрате карты можно найти один-два обозначающих их прямоугольничка. Этот же будто кто-то специально подготовил для продрогших на морозном ветру бойцов. Как в родной дом входили в него, сняв лыжи, бойцы. Расположились по-хозяйски, без суеты, толчеи. Тут было сухо и даже уютно. Свежее, нынешнего укоса сено словно хранило еще летнее тепло, веяло ароматом разнотравья. В него садились, ложились, как в добрую постель. Кто-то подгреб под себя охапку и бросился на нее, восторженно воскликнув:

— Эх-ма! Ну и постелька! Молодицу бы под бочок…

Понравился сенной сарай и командиру.

— Вот это находка для отряда, Иван Александрович! — сказал он комиссару. — Нарочно не придумаешь. Отличное место для большого привала и ночного отдыха перед боем. Но благодушествовать не следует. Начальник штаба, немедленно организуйте непосредственное охранение и как можно быстрее свяжитесь с Алексеевым. О результатах разведки заслушаем его здесь.

— А когда должен вернуться Николай Федорович? — спросил комиссар у Ергина.

— По приказу командира в четырнадцать ноль-ноль, за три часа до наступления сумерек, — ответил начальник штаба.

— Это нормально, — сказал Шевченко. — Через полчаса после его доклада выйдем к шоссе, проведем рекогносцировку и поставим боевые задачи взводам. Начальник штаба, позаботьтесь, чтобы в это время в засаде была организована телефонная связь между взводами. Кстати, вы прикинули, хватит ли нам для этого средств связи?

— Вполне, — уверенно ответил Ергин. — У нас имеется пять телефонных аппаратов и пять катушек телефонного кабеля. Хватит с избытком.

— Вот и хорошо, — сказал командир. — Помните, как здорово такая связь помогла нам в засаде на дороге Усвяты — Велиж?

Настроение у командования отряда было боевое, но несколько напряженное. Все с нетерпением ждали возвращения разведчиков.

— Что-то задерживаются наши на шоссе, — обеспокоенно заговорил Огнивцев.

— По времени они еще не опаздывают, — взглянул на часы Шевченко. — Верю, что они не замешкаются.

Тем временем бойцы, удобно расположившись на сене, занимались кто чем: вытряхивали снег из валенок, протирали оружие, переобувались… Командир взвода переобулся первым и теперь подшучивал над замешкавшимися:

— Ох и вялы же вы, товарищ Махоркин. О чем это вы задумались, — беззлобно подтрунивал он над бойцом.

— О теще, — понурил голову Махоркин. — Она б меня сейчас и обогрела и обласкала и… портяночки б свеженькие подала…

Голос бойца был грустен, лицо тоскливо, только в глубине его серых глаз вспыхивали искорки неистребимого юмора.

— Слушай, брось баки заливать. Ты ведь и не женат даже, — сказал кто-то из глубины сарая.

— Э, не скажи, — живо отозвался Махоркин. — Моя теща, ну, нехай, будущая, она меня, брат, еще с шестнадцати лет заприметила. Сначала разлюбезно кланялась, потом передавала поклоны и приветствия от своей дочушки… Асеньки, Анастасии, Насти, значит. Потом в гости зазвала, угощать принялась… — Махоркин обернул белой портянкой ногу, натянул валенок и снял второй. — Вспомнить, и то в дрожь кидает. И жареное, и пареное, и печеное. Прямо ресторан «Метрополь». Не то что у нашего старшины. Закусок накладывает, а сама «Васенька!» «Голубок!», «Соколик ясный»… Прямо маслом по сердцу. Сидишь и сам себе думаешь: «Можа, на ей жениться — вдовая она — а не на Анастасии».

А блины у нее! Объеденье! И пшеничные, и гречишные, и гороховые, и картофельные оладьи…

— А к блинам она тебе ничего не подавала? — спросил кто-то, шурша сеном.

— Сметану, что ли?

— Сметана к блинам само собой. Ее каждая теща подает. Я насчет горючего.

— А-а, вот оно что?.. Так я как раз к этому и подхожу. В этом клятом зелье вся и соль. Из-за него, можно сказать, и в плену у тещи оказался. Дело, значится, так развивалось.

— Хорош ваш рассказ, — перебил командир взвода. — Но нет времени его дослушать. Кончайте, Махоркин, о своих блинах и теще. Поважнее дела есть.

— Так точно! Кончил. Не до того, ясненько. Война… Какие уж тут блины?

— Командиры взводов — к командиру отряда, — раздалась команда, и взводные, перешагивая через руки и ноги бойцов, направились в отгороженный плащ-палаткой угол сарая, где светились электрические фонарики и слышался шорох разворачиваемых карт.

Наскоро перекусив, бойцы стали устраиваться в сарае на отдых. Кто-то из лыжников, сунув руку в сено, нащупал яблоко от дички, смачно жевал его.

— А я, ребята, нашел вот закуску. Товарищ сержант, может, позволим себе по махонькой на сон грядущий? По крышечке от фляжечки…

— Откуда это у тебя? — строго спросил командир отделения.

— Как откуда? Трофей, еще из Надеждино. Берег на всякий случай. А тут Махоркин растравил…

— Сейчас же сдать фляжку военфельдшеру Увакину.

— Товарищ сержант…

— Два раза мне, что ли, повторять приказание?!

— Есть, сдать флягу военфельдшеру, — упавшим голосом проговорил боец и, повернувшись в сторону, добавил: — Знал ведь, что все так и кончится. Нет, потянул меня черт за язык.

— Не горюй, кореш, это хороший исход, — сказал Махоркин. — А вот у меня с этим делом похуже вышло. И все теща. Только я бывало на порог, а она — дзынь — и пузырек на стол. «По черепушечке, сыночек, по махонькой, соколочек. С устатку. После нее и поешь получше и посмелеешь… А не то погляжу, стеснителен ты, не получается у тебя с Асенькой нужного разговора». «Ах чтоб тебя!.. Чего мелешь-то, — кричит нутро. — Девушки ни выпивших, ни пьяных не любят, шарахаются от них». Ан, где там… Выпил рюмку-другую, окосел и все тебе трын-трава. Чую — пропаду я с этих рюмок, а остановиться уже не могу, привык.

— А чего же ты не противился-то? — раздался голос.

— Рад бы воспротивиться, да шиш тебе — не получается. Клятое зелье вяжет по рукам и по ногам. А она, тещенька-то, подливает и горестно так жужжит: «Ах, Васенька! Одного боюсь: погуляешь ты с Асенькой, пображничаешь и спокинешь ее, девчоночку кроткую». Да вы что, говорю, маменька! За кого меня принимаете? Женюсь я на ней! Немедленно, хочь сегодня! — шумлю. «Ох, Вася! — вздыхает теща и начинает клыки выпускать. — Смотри не обмани, а ежели обманешь, пеняй на себя. Я ведь наговоры всякие знаю… Я такое накличу на тебя, что волком взвоешь, козлом заблеешь…»

Бойцы засмеялись. Сено под ними зашумело.

— Ай да теща! Ну и попал же ты в переплет, паря!

— Точно, попал. Как шмель в сено, — сознался Махоркин. — И у тещи не мед, и дома черт те что. Мать поедом ест, отец кнут повесил у порога: «Кончай, Васька, дурить, а не то спробуешь этого лекарства». Оно, знамо, рад бы покончить с винишком-то, да не можешь. Засосало. Вечером опять туда… Ну и доходился-догулялся… — Махоркин долго и со вкусом сворачивал толстенную цигарку, не спеша раскуривал ее, нарочно затягивая паузу.

— Да не тяни ты кота за хвост, — не выдержал кто-то, — начал, так кончай.

— Ишь, быстрый какой! «Кончай». Тут только самое начало.

— Крой дальше, не волынь!

— Н-да, — продолжал Махоркин. — Допился я раз до того, что и себя не помнил. Проснулся и не пойму, где я? Пуховики вокруг, прямо утопаю в пуху. Голова кругом пошла. Мать честная! Тудыть твою мать! Да я же на Асиной постели…

— Ну, и как… с интересом поспал?

— Вопрос законный, но грубый, — спокойно ответил Махоркин. — Отвечать на него не буду. Не по-мужицки это. Не о бобылке какой речь, а о честной девушке… В общем, как бы там ни было, а жениться я уже был должон.

— И женился?

Махоркин встал:

— А вот об этом я вам пока не скажу. Слишком скорого конца захотели… Ишь вы! А она, карусель эта, и досель тянется.

— Но дай слово, что доскажешь?

— Доскажу. Обязательно доскажу, если жив останусь после завтрашнего боя. А сейчас давайте спать, не то взводный с меня голову снимет за то, что не давал вам спать.

Старший лейтенант Алексеев прибыл из разведки, когда капитан Шевченко заканчивал совещание с командирами взводов.

— Очень кстати, — сказал он, жестом останавливая от доклада по форме. — Рассказывайте, как там, на шоссе…

— Шоссе аж гудит. Почти сплошным потоком идут машины из Клина на юг. В то же время небольшие колонны автомобилей с пехотой и артиллерией перебрасываются в обратном направлении, видимо, к переднему краю…

— И что из всего этого следует? Докладывайте ваши выводы, предложения, — прервал Шевченко старшего лейтенанта.

— Полагаю, что оценка обстановки командованием отряда и руководством штаба фронта была правильной. Намеченный план действий считаю целесообразным.

— Охарактеризуйте позицию отряда для засады, — приказал командир.

— На мой взгляд, она очень выгодная. С запада вплотную к шоссе подходит сплошной лес с густым ельником. Напротив открытая поляна, на которой немцам негде будет укрыться от нашего огня.

Командир посмотрел на часы:

— Через тридцать минут выступаем на рекогносцировку.

Светлого времени оказалось достаточно. До наступления сумерек успели поставить командирам взводов боевую задачу на местности, а те в свою очередь — командирам отделений. Оставалось ждать утра.