Словом, Марат не столько следил за сюжетом — при его общей хрестоматийной известности отдельные мизансцены останавливали внимание своей свежестью и остроумием, — сколько тревожился о том, как после выхода из кинотеатра в ночной темноте при таком многолюдстве не потерять из поля зрения Краба, не выделяющегося в общей массе зрителей ни ростом, ни одеждой, ни телосложением. Впрочем, подавляющему большинству зала красивый костюмный фильм нравился. Но затаившим дыхание зрителям всё впечатление портил Адик, выделявшийся на их фоне после демонстративного ухода Лоры всё более отчетливым безобразным диссонансом. Комментируя то ли происходящее на экране, то ли душащие его кошмары и галлюцинации, он произносил непослушным языком хриплые, вдвойне зловещие из-за своей невнятности фразы, ворочался и вскидывался в жестком кресле, как озлобленный, обессилевший, но всё еще опасный зверь. Женщины по соседству шепотом отпускали по его адресу возмущенные реплики, которые он явно пропускал мимо ушей. Мужчины терпеливо ждали, когда вор сам уснет. Зрители, сидевшие в боковом проходе на приставных стульях, получили неожиданное преимущество перед обладателями стационарных мест благодаря возможности перемещаться. Они вставали и, пригнувшись, переходили вместе со стульями выше и ниже по проходу. Адика подспудно тоже, видимо, угнетала межеумочность его состояния. Время от времени бросая назад взгляды, Марат видел, как он неуклюже тянулся куда-то под кресло, поднимал оттуда бутылку и пил из горла, запрокинув тяжелую покатую голову. Но окончательно захмелеть ему не удавалось. Наоборот, к концу сеанса он набрался до самой неприятной дозы. Когда включился свет и все вокруг стали подниматься, Адик еще реагировал на происходящее, но не мог встать на ноги. Его кулаки, сжавшие подлокотники так, что побелели костяшки пальцев, плотно сомкнутые губы (может быть, он из последних сил сдерживал тошноту), мутный затравленный взгляд расширенных глаз свидетельствовали и о его попытках вытолкнуть тело из кресла, и о бессилии сделать это. Его соседи по ряду справа и слева с брезгливой деликатностью вышли кто в центральный, кто в боковой проходы зала — лишь бы не протискиваться мимо его выставленных вперед коленей и падающей на грудь головы. Задержавшаяся же публика обступала Адика тем плотнее, чем явственнее он обнаруживал свою беспомощность и неспособность запомнить в лицо тех, кто сейчас давал советы, как с ним поступить. Горечь накопившегося у людей за две серии фильма раздражения против пьяного перемешалась с сочувствием к очевидным его страданиям. Предложивших вызвать милицию усовестили доводом, что Адик не представляет ни для кого опасности. Случай похож на алкогольное отравление, поэтому резоннее вызвать карету «скорой помощи». Тогда первый голос, оправдываясь, уточнил, что под милицией имеется в виду медвытрезвитель, где тоже оказывают медицинские услуги, только платные, но и поделом.

— Да чтобы отлить эдакого молодчика, пожарную надо вызывать! — вмешался третий грубовато-насмешливый бас, принадлежащий тому типу пожилых мужчин, которые в любой ситуации всем своим видом дают понять, что это семечки по сравнению с тем, что им доводилось видеть в жизни. В любую секунду кто-то наиболее предприимчивый мог отделиться от остальных и пойти звонить — в данном случае не суть важно, 02, 03 или 01. И тогда Марат вскинул руку, чтобы его малорослость не вводила собрание в заблуждение, и веско сказал:

— Я понимаю общую озабоченность и то, что тут остались люди с активной гражданской позицией. Равнодушные ушли. Но давайте не забывать, что в зале, кроме зрителей, присутствует контролер. Сейчас мы все как-никак на досуге, и наши предложения, какими бы разумными они ни были, всё же остаются досужими. Поэтому давайте доверим решение вопроса, как поступить и в какие инстанции обращаться, лицу, находящемуся при исполнении служебных обязанностей. Ведь и контролер более, чем кто-либо из присутствующих, несет ответственность за порядок в зале. А в кармане у этого полубесчувственного тела наверняка есть билет, и на время указанного в нём сеанса зритель находится в некотором смысле под опекой администрации кинотеатра. Вот пусть и расхлебывают…

Похоже, собравшихся убедили слова Марата. Чтобы окончательно пресечь всякие возражения, он призывно помахал рукой Раисе. Как медленно она приближалась, едва семеня за последними фигурами зрителей, плотной массой текущих вниз по центральному проходу на выход из зала! Между тем воронка у его дверей, колыхаясь краями тяжелых портьер — их задевали плечи идущих, — уже вбирала в себя Краба, чтобы выпустить в уличную тьму. Людской толчеей к нему, видимо, случайно притиснуло Глухого с его дамой, и моряк повернул в их сторону голову, возможно, пытаясь сказать тому, чтобы не толкался. Когда билетерша наконец приблизилась и быстро оценила положение, она ни взглядом не поблагодарила Марата за содействие и понимание — ведь он ни словом не обмолвился, что блюстительница порядка ни более ни менее как мать нарушителя. Наоборот, Раиса еще сильнее облокотилась на Марата, велев ему позвать художника Стерхова, едва ли не на том основании, что он знает, куда идти звать, раз она показывала ему, где находится художка. И лишь когда Марат, хмуро взглянув на исчезающего в дверях Краба, заметил, что у него есть свои неотложные дела, Раиса снизошла до человеческого обращения. «Но если я отлучусь сама, вдруг он поднимется и уйдет?» — отчаянным шепотом проговорила она, и в ее глазах мелькнула горечь бесконечных тревог, очевидно, доставляемых ей сыном.

По словам Раисы, Стерх ночевал там же, где работал. К счастью, он еще и не думал спать. Но в его каморке, изрезанной острыми тенями от лучей многочисленных, направленных в разные стороны светильников, Марат потерял еще пару минут. Художник с головой окунулся в уже знакомую Марату картину, яростно переиначивая Жекино лицо, и долго мычал в ответ на просьбу подняться в зал что-то невразумительное, вполуха внимая Маратовым объяснениям, пока не дал наконец, с крайней неохотой, согласие. Марат не стал дожидаться, пока он наложит еще и еще один мазок на притягивающий его, словно магнит, холст, и поспешил в зал. Он предпочел бы его миновать, но в одиннадцать часов вечера там оставался единственный открытый выход из кинотеатра. Быстрым, насколько позволяла хромота, шагом Марат миновал Раису, крикнув ей, что Стерх сейчас будет. Она не попыталась его удержать и даже не взглянула на него. Уже успев накинуть поверх белой блузки синий рабочий халат, она гремела у ног Адика ведром, очевидно, убирая за ним. Он сам махнул Марату рукой и даже попытался что-то сказать в ответ на торопливый, через весь зал, возглас. Но в эту самую секунду сильная икота сжала крупные черты его лица в жалкую гримасу и дернула так, что его широкая грудная клетка заходила ходуном. И вслед за этим вдруг тонкая, печальная, трезвая улыбка осветила его лицо. Он поджал губы и медленно подмигнул Марату непослушным веком, как бы смиряясь с тем, что ему не удастся преодолеть свое скверное внутреннее состояние и что на всякую его попытку наладить внятную связь с внешним миром уже заготовлена контрмера. Когда Марат впоследствии раз за разом прокручивал в памяти события вечернего киносеанса, эта не идущая к делу улыбка изображалась в его памяти острее и отчетливее всего.