Вилли Гарвин подошел к двери, что вела из прихожей в комнату, и аккуратно закрыл ее. Потом снял все с деревянного столика и поставил его так, что одна ножка блокировала рукоятку, не давая двери открыться.

Он вынул один из ножей из ножен под рубашкой. Модеста уже сидела на диване. Она чуть повернулась, чтобы ему было удобнее резать ремень. Затем он освободил ее от пут. Руки плохо слушались Вилли, и он затратил на эту простую операцию гораздо больше времени, чем требовалось.

Наконец дело было сделано, и Вилли спрятал нож обратно в ножны, а сам сел на диван рядом с Модеста, уронив руки на колени.

Она взялась за разорванные края платья и завязала его на плече. Вилли сидел, уставившись в пол, и молчал.

Модеста повела плечами туда-сюда и облегченно вздохнула. Самый скверный период остался позади. Теперь можно было позволить сознанию поработать над тем, что лежало впереди. Потому что там все уже выглядело куда приятнее.

Примерно так же думал и Вилли.

Она положила голову ему на плечо и сказала:

— Привет, Вилли-солнышко. Расскажи-ка мне серебряной прозой, о чем говорят сейчас на бульварах.

Он словно не услышал ее. Модеста внезапно поняла, что его плечо, на которое она положила голову, жестче стали. Она встревоженно выпрямилась, положила руку на его запястье. Рука Вилли словно окоченела. Даже его лицо показалось ей вырезанным из дерева, когда она коснулась его кончиками пальцев. Все его тело было напряжено до предела.

Она встала, положила руки на его стальные плечи и прошептала:

— Вилли.

Ответа не последовало. Его голубые глаза были устремлены на что-то, отстоявшее на миллионы миль.

Вилли не сопротивлялся, когда Модеста попыталась снять его упершиеся в колени руки, но ей пришлось приложить немало усилий. Затем она толкнула его, чтобы он лег, и переложила на диван его ноги.

Она заметила, что взгляд его словно ожил. Он делал над собой неимоверные усилия, чтобы помочь Модести, чтобы стряхнуть с себя это чертово оцепенение, избавиться от ледяной руки, душившей его.

— Расслабься, Вилли-солнышко, — прошептала она. — Немного отдохни.

Она присела на корточки у дивана, взяла его большую ладонь и прижала ее к своей щеке. Другой рукой она провела по его часто-часто дышавшей груди, дотронулась до плеча. Он повернул голову, посмотрел сквозь Модести. Модести начала тихо водить его рукой по своей щеке.

За последние мгновения в ее сознании словно приоткрылось окошко, и она вдруг увидела с предельной ясностью, какую непомерную ношу взгромоздила на его плечи тогда, у озера, в грузовике, когда стала излагать свой план действий, запретив ему что-либо возражать.

Для нее переживания и физические муки последних двух ночей тоже стали тяжелым испытанием, но она умела быстро запрятать все воспоминания в некий бездонный колодец, где довольно скоро они растворялись бесследно, чтобы никогда больше не тревожить ее.

Да, это было жуткое время, но оно миновало, и воспоминания уже начинали изглаживаться из ее сознания. Вскоре они и вовсе перестанут напоминать о себе, позволив Модести относиться ко всему случившемуся совершенно отстраненно.

Но Вилли…

Она знала, что для него она была волшебным талисманом, центром вселенной. Но три дня он выполнял свою работу в лагере, нося маску непроницаемости, не давая вырваться наружу клокотавшей ярости, сначала при мысли о том, что может случиться с ней, затем от сознания того, что уже происходит с ней, а потом, наконец, от печальной необходимости выслушивать все ту грязь, что лилась из уст бывалых вояк, хваставших своими похождениями.

Случилось так, что и боливиец Гамарра, и поляк Вацек были оба из подразделения Вилли и имели возможность поделиться своими впечатлениями на радость похотливой аудитории. Правда, они имели дело с женщиной, оказавшейся в самопроизвольном обмороке, совершенно равнодушной ко всему происходившему с ней, но тем не менее они явно гордились тем, что первыми из всей полутысячной армии провели с ней ночь. Вилли Гарвин был вынужден все это выслушивать, и эти дни стали для него сплошным, непрекращающимся кошмаром. А ночи… Ночами он лежал в своем закутке, пытаясь изгнать из головы картины того, что вытворяли с ней эти сволочи, пока он валялся в кровати и ничем не мог ей помочь.

Модести подозревала, что эти ночи стали для него бессонными. Правда, он, как и она, приучился воздвигать преграды на пути всеразрушающего потока эмоций, но, хотя это и было одним из самых мощных видов психологического оружия в их арсенале, вряд ли ему удалось окончательно победить самого себя в эти жуткие семьдесят два часа.

Ей следовало предвидеть такое с самого начала.

Вилли Гарвин вел тяжелейший изнурительный бой в одиночку и выстоял, но, хотя он сделал все, как велела ему Модести, силы его были не беспредельны. Теперь начиналась реакция.

Просто чудо, что он сумел выдержать и не сорвался когда-нибудь раньше. Только теперь Модести осознала в полной мере, какому испытанию подвергла Вилли, и оставалось лишь восхищаться тем, как блестяще он его выдержал.

— Вилли, извини меня, пожалуйста, — прошептала она.

Он попытался покачать головой, но если ему это и удалось, то это было практически невозможно заметить.

Модести заколебалась. У нее имелся один ключ, которым можно было отпереть темницу, где сейчас томился Вилли. Это был маленький отрезок ленты дюйма в два длиной, хранившийся в рубце ее платья, но если им воспользоваться сейчас, то это будет означать, что она оказала ему медвежью услугу. Потому как для Вилли Гарвина мир уже никогда не будет таким, как прежде.

Вилли придется выбираться из заточения самостоятельно и не самым легким способом.

Модести пыталась понять, чем же она может ему сейчас помочь, не навредив. Она может сделать вид, что сердится. Да, это помогло бы проделать брешь. Вилли ни в коем случае не захотел бы стать причиной ее гнева. Или же, напротив, есть вариант попытаться высмеять его за проявленную слабость. Изобразить из себя железную женщину, которая удивлена его состоянием.

Нет.

Модести перестала предаваться раздумьям, решив дать волю интуиции. Она разжала пальцы на его руке, снова приложила ее к своей щеке.

— Вилли, не беспокойся, не тревожься… Просто послушай меня, ладно?

В его глазах появилось нечто похожее на понимание.

— Все уже позади, — тихо сказала она. — И меня там как бы даже не было… По крайней мере, большую часть времени… Правда-правда. Ты это знаешь… — Она поднесла его руку к своему виску и добавила: — Я совершенно не изменилась… Я та же, что и раньше.

Модести говорила внятно, делая паузы между словами, чтобы его оледеневшее сознание улавливало суть.

— Вилли, вспомни, мы с тобой раньше никогда не стенали, даже если жизнь и делалась трудноватой. Так что мы сами устроили себе такую встряску, когда купили эти билеты. Тебе досталось сильнее. Я только теперь это поняла. У меня жизнь была повеселее. — Она позволила себе легкую иронию. — Но все равно это не та жизнь, которая хуже смерти.

Она прижала его руку к своей щеке чуть сильнее.

— Послушай, Вилли. Я никогда не врала тебе. Меня действительно там не было… Я странствовала далеко-далеко… Это не идет ни в какое сравнение с тем, что случилось тогда, когда мне было двенадцать лет… Тогда я умирала от ужаса, пока не потеряла сознание. Впрочем, и это уже давно умерло во мне. Словно случилось с кем-то другим. Да и сейчас произошло то же самое. Это была не я, это была другая женщина. Кроме того, Вилли, я сама пошла на это. Сознательно. А это уже легче… Но теперь все позади. Все кончено. Нам пора подумать о следующем ходе, но теперь уже станет трудно мне, потому что я буду волноваться и беспокоиться. О тебе. — Модести замолчала, посмотрела на Вилли, потом наклонилась, положила голову ему на грудь. В ее голосе не было мольбы. В нем были только печаль и усталость. Модести сказала: — Вилли, возвращайся ко мне… Хватит странствовать в других краях. Мы прошли с тобой вместе так много миль… Мне не хотелось бы двинуться дальше в одиночку.

Больше она не собиралась ничего говорить. Она погрузилась в ожидание, отключив сознание, память, чувства, нервы. Прошло несколько минут, и она почувствовала, что Вилли дышит ровнее, глубже, что его мускулы понемногу расслабляются.

Она испытала облегчение, но продолжала терпеливо ждать. Он испустил вздох, показавшийся ей страшно громким. Потом рука его отделилась от ее щеки, легла ей на плечо. Вилли прижал ее к себе. Он прокашлялся и попытался заговорить, но получилось это только с третьего раза.

— Тебе известно… тебе известно, Принцесса, что у рапанов есть левши? Один на четыре миллиона.

Модести почувствовала, как с нее спадает напряжение. Он все-таки победил себя.

— Правда? Нет, я не знала об этом. И вообще, разве у них есть руки?

— Рук нет, Принцесса. Я про раковины. Они закручены справа налево. С левой резьбой.

— Значит, одна раковина на четыре миллиона?

— Да.

С каждой его репликой он расслаблялся все больше и больше.

— Удивительно, Вилли. Кто бы мог подумать!

— Я решил, что тебе будет интересно это узнать.

— Это не пустяк.

— А теперь ты изъясняешься литотами.

Ей захотелось рассмеяться, но вместо этого ее вдруг охватила дрожь, и она беззвучно зарыдала. Вилли прижал ее к себе и держал так добрую минуту, пока наконец она не успокоилась. Она посмотрела на него с каким-то ужасом:

— Со мной никогда такого не случалось, Вилли… В середине работы! Потом, когда дело бывало сделано… Да и то редко.

— Знаю. Но это не страшно. Даже полезно. Помогает сбросить напряжение. Да и работка выдалась непростая.

— Это точно.

Модести встала, села на ручку кресла, наблюдая за Вилли с чувством нарастающего удовлетворения. Вилли спустил ноги на пол, встал.

— Ну-ка споем хором псалом пятьдесят четвертый. Страх и трепет нашел на меня, и ужас объял меня. Прости за эпизод с участием Марлона Брандо, Принцесса.

— Прости, что я расхныкалась, Вилли. Вилли энергично помотал головой.

— Нет, все нормально…

Он поднял с пола свою сумку и извлек из нее сперва полотенце, потом несессер, после чего уже стал вынимать то, что было спрятано под ними: ее пояс и кобуру с кольтом тридцать второго калибра, черный лифчик и трусики, цилиндр с затычками для носа, десять жестянок с НЗ, а также маленькую плоскую деревянную коробочку, которую Модести видела впервые.

Руки его двигались неспешно, и он спокойно говорил:

— Я решил, что будем действовать, как запланировано, Принцесса. Этого должно пока хватить. У склада и самолета два патрульных. Все твои вещи я спрятал в рюкзаке под тем самым камнем у реки: рубашка, брюки, ботинки, свитер, одеяло… Ну и еще разные мелочи.

Вилли сел на кровать, вынул сигареты. Когда он зажигал первую, пламя держалось ровно, не прыгало в его пальцах.

— Жаль, ты не можешь управлять «Голубкой», — сказал он. — Но ты летала только на шаре, и то двенадцать часов. Десять против одного, что у тебя ничего не получилось бы. В общем, лучше уходить пешком.

Он посмотрел на нее и, поскольку она промолчала, продолжил:

— Ладно. Патруль сменяется в три. К тому времени мы там будем. Подождем смены. Я открыл одну из запечатанных дверей. Ту, что ведет в технические помещения. В общем, выберемся без проблем. — Он посмотрел на кончик сигареты и продолжил: — Сегодня как раз дежурит мое подразделение. Поэтому я сам определял, кто во сколько заступает. С трех выходят Гамарра и Вацек. — Прежде чем она успела что-то сказать, Вилли проговорил: — Мы убираем их и возвращаемся сюда. Ты оглушаешь меня, связываешь. Тут надо сыграть без накладок. Пусть думают, что ты заехала мне ногой, я отлетел, трахнулся башкой о стену, потерял сознание, а ты перерезала ремень одним из моих ножиков, а потом меня связала. Затем ты пойдешь в другом направлении — не мимо патрульных, не мимо озера, но на юг, по маленькой долинке. Они пошлют, скорее всего, половину отряда летучих обыскать весь север.

Карц, конечно, не придет в восторг от моей неловкости, но он не может позволить себе роскошь потерять еще одного командира. Поэтому у меня неплохие шансы сохранить голову на плечах. — Он помолчал, потом спросил: — Ну как, все ясно?

— Все отлично, Вилли-солнышко. — Вдруг на ее лице возникла ее мальчишеская улыбка. — Все отлично, только мы будем действовать иначе.

— Иначе? — Он встревожился, но она быстро покачала головой, и он успокоился.

— Нет, я придумала кое-что другое. — В ее голосе появились теплота и напор одновременно. Она приподняла подол своего красного платья, стала что-то извлекать оттуда. Это была белая лента, на которой красным было выведено:

Люсиль Бруэ.

Вилли удивленно уставился на ленту.

— Это ее метка, — хрипло сказал он. — Для одежды. Так положено в их школе. Где ты нашла ее. Принцесса?

— В этой комнате. — Модести подалась вперед, положила руку на плечо Вилли. — Она, наверно, отлетела от ее платья. Я нашла ее в углу, за диваном.

Вилли Гарвин выпрямился, взор у него сделался отсутствующим, но мозг работал с лихорадочной быстротой.

— Как мы сразу не догадались, Принцесса?! — наконец воскликнул он. — Если кто-то проявляет себя непригодным, Карц устраивает показательную казнь. Если бы дело дошло до ликвидации Люсиль, он конечно же убил бы ее здесь, на глазах у всех, чтобы стало ясно: он сдерживает свои угрозы.

— А когда ты разговаривал с ней по радиотелефону, она могла быть в нескольких сотнях футов от радиорубки…

Вилли рассеянно кивнул, вставая на ноги. В глазах его появилось недоумение.

— Принцесса, но почему ты не сказала мне этого раньше, когда я устроил эту мелодраму?

— Тебе нужно было выкарабкаться самому, Вилли, без допинга, думать, что нам придется пойти по самой трудной дороге. Я не хотела угощать тебя сладкими пилюлями.

По его глазам было ясно, что он понял, принял и одобрил ее ход. Вилли встал, подошел к стене и, упершись в нее ладонью, посмотрел на Модести с вопросительной улыбкой.

— Я могу проломить эту стену. Принцесса, — сказал он. — Хочешь, покажу?

— Верю, — рассмеялась Модести. — Но пока погоди. У нас есть заботы поважнее.

— О’кей. — Он налил воды из кувшина в металлический тазик на полу. Пока он умывал свое вспотевшее лицо, Модести сняла платье, надела лифчик и трусики, потом опять натянула платье.

— Ладно, Вилли, давай начинать…

— Минутку. — Он положил полотенце, затем взял в ладони ее лицо и стал поворачивать, разглядывая повреждения.

— Это Вацек сломал тебе зуб? — спросил он.

— Да. Но губа уже не болит, а на зуб я надену коронку, когда вернемся домой.

— Конечно. Где-нибудь еще болит?

— Растянула мускул на бедре, когда перебрасывала Близнецов. Но это тоже ерунда. Немножко чувствуется при ходьбе…

— А… пока ты была тут?

— Я мало что помню… Честное слово, Вилли. Есть пара синяков, но это не отразится на форме.

— Я тебя проверю. — Это было сказано тоном приказа. Сейчас возникла та ситуация, когда он позволял себе приказывать, и Модести с радостью услышала эти властные интонации, потому что поняла: он и впрямь стал самим собой. Вилли Гарвин считал себя экспертом в плане физической подготовки, и это было вполне естественно. У него был в этой области врожденный талант.

Она скинула с плеч бретельки платья, и Вилли стал осматривать ее глазами специалиста. Он отметил несколько синяков и овальный рубец на плече. Он выставил вперед одну руку и сказал:

— Попробуй левую.

Она стремительно выбросила свою руку, ударив основанием ладони по ладони Вилли. Вилли удовлетворенно хмыкнул, потом сказал:

— Теперь правую.

Модести столь же стремительно ударила правой. Он одобрительно кивнул, потом повернул ее кругом. Его пальцы ощупали ее дельтовидные мышцы, затем бицепсы и трицепсы. Потом он встал на колено за ее спиной.

— Эта нога, Принцесса?

— Да.

— Перемести на нее центр тяжести.

Она подчинилась, и его пальцы стали ощупывать бедро спереди и сзади. Потом он встал и сказал:

— Порядок. Разве что прямой мускул… Ну-ка приляг. Он снял посторонние предметы с дивана, она легла на спину. Минут десять Вилли трудился над ее бедром, его опытные пальцы массировали мышечную ткань. Модести помалкивала, потому что он полностью погрузился в свою работу, напоминавшую сеанс магии, а не обычный массаж.

— Ну вот, — наконец сказал он. — Проверь!

Модести встала, сделала несколько шагов по комнате и вдруг стремительно выбросила ногу, подняв ее на уровень талии. Потом встала на нее, присела, потом подпрыгнула.

— Полный порядок, Вилли. Спасибо.

Все это время он не сводил с нее глаз. Теперь он позволил себе расслабиться. Она же надела платье и села рядом с ним на диван.

— Как будем играть, Принцесса? — спросил Вилли. Она стала излагать свои план, он внимательно слушал. Когда она закончила, он сказал:

— Первая часть с большой закавыкой… Найти Люсиль… Это место — чистый муравейник, и мы понятия не имеем, в каких комнатах живут женщины.

— Для начала, Люсиль была в этой комнате, — сказала Модести. — Потому-то здесь и валялась ее метка. Похоже, ею занимается Майя. Когда я присоединилась к их теплой компании, ее перевели из этой комнаты, чтобы освободить местечко для меня. Наверно, она где-то на одном из верхних этажей, в укромном уголке…

— Можем взяться за старушку Майю и выжать из нее, где Люсиль, — сказал Вилли без особой уверенности в голосе. — Если Майя сразу капитулирует, хорошо, а вдруг она заартачится?..

Модести пожала плечами, понимая, что у него на уме.

— Что толку обманывать себя, Вилли. Либо мы сможем вытащить Люсиль, либо нет. Третьего не дано. Поэтому нам лучше самим обыскать все этажи. Девочка — не иголка.

Модести осеклась, потому что Вилли сосредоточенно уставился в пространство. Она вытащила из кармана его рубашки пачку сигарет, вынула одну, закурила. Постепенно на его лице стала появляться довольная улыбка.

— Ну а теперь, — возвестил он голосом ведущего на показе мод, — у нас для вас припасен один маленький сюрприз, который вы, несомненно, оцените по достоинству.

В час ночи на столе Майи зазвонил телефон. Она мирно дремала в кресле. Пятнадцать лет работы в качестве мадам с необходимостью спать урывками сделали привычку дремать на дежурстве слишком прочной, чтобы от нее так легко отказаться. Несколько удивленная таким поздним звонком, Майя подошла к столу и сняла трубку.

— Карц, — услышала она каменный голос. Он всегда так называл себя. — Проверьте, как девочка.

— Как девочка? — Майя была не просто удивлена, но даже напугана. Так уж действовал на нее Карц. — Да, да, команданте. Вы хотите, чтобы я это сделала прямо сейчас?

— Немедленно. И тотчас же перезвоните мне. — На этом разговор закончился.

Майя взяла фонарик, вытерла вспотевший лоб подолом платья и быстро двинулась выполнять приказ. Она пошла по коридору, свернула налево, потом еще раз налево, потом поднялась на второй этаж. Из-за дверей одной комнаты послышался смех, из другой доносились какие-то шорохи.

Она оказалась еще на одной лестнице. Там не было света. Она включила фонарик, освещая себе дорогу.

В десяти шагах от нее беззвучно босиком вышагивала Модести.

Отдуваясь, Майя шла по длинному коридору. Она оказалась у двери в самом его конце. Послышался звук отодвигаемого засова. Потом был отодвинут второй засов. Модести стояла у стены, обратившись в слух. Вскоре она услышала, как засовы задвинулись. Потом луч фонарика запрыгал по проходу, и фигура, шаркая, стала возвращаться обратно.

Три минуты спустя Майя уже сидела у себя в закутке и крутила ручку телефона. Всего-навсего в пятидесяти ярдах от нее за несколькими стенами стоял Вилли Гарвин. Рука его касалась телефона на столе в техническом помещении.

Когда зазвонил телефон, он снял трубку и сказал с акцентом:

— Коммутатор.

— Соедините меня с Карцем, — задыхаясь сказала Майя. — Мне ведено срочно позвонить ему.

— О’кей. — Вилли дважды щелкнул ногтем по микрофону, крутанул ручку генератора на пол-оборота, выждал секунду, потом сказал глухим голосом: «Карц». Этот голос было нетрудно сымитировать.

— Я только что была у девочки, команданте, — запинаясь, пробормотала Майя.

— С ней все в порядке?

— Да, команданте. — Майя чуть было не сказала: «А как же иначе!», но вовремя сдержалась. — Она спала, — и добавила: — Все нормально.

— Все, — Вилли положил трубку. Он включил прикрытый экраном фонарик, выдернул проводки, подключенные к двойному кабелю, шедшему по стене над его головой. Отрезок в дюйм был лишен изоляции и перерезан, чтобы отсоединить телефон сераля от коммутатора в штабном секторе дворца. Только телефон Вилли был соединен с телефоном Майи. Теперь Вилли снова соединил концы разрезанного кабеля, чтобы восстановить порядок, после чего двинулся к массивной двери в стене. В руке Вилли держал сумку, которая была набита чем-то до отказа.

Это была одна из всегда запертых дверей, чтобы исключить проникновение в сераль каким-либо способом, кроме как через закуток Майи. В начале вечера Вилли успел взломать замок. Теперь Вилли закрыл ее и вернулся к Модести.

Она ждала его с нетерпением.

— Сработало, Вилли, — сказала она, и в ее глазах он увидел облегчение. — Люсиль в комнате на третьем этаже.

— Ну тогда все ясно. — Он посмотрел на часы. — Когда же мы ее заберем?

— Сразу после двух. К этому времени большинство клиентов начинают засыпать. Ты взял на складе то, что хотел?

— Еще бы! — Он похлопал по сумке и сел рядом с Модести. — Майя сказала, что Люсиль спит. Модести задумчиво нахмурилась.

— Неизвестно, как она отреагирует на наше появление.

— Как? Она будет на седьмом небе от счастья, что мы явились и забираем ее отсюда. — Вилли был удивлен и даже ошеломлен словами Модести.

— Вилли, учти, что она — не мы. Ей всего двенадцать лет, и она до смерти напугана. У нее может сделаться истерика.

— Вообще-то, да, — мрачно кивнул Вилли, потирая подбородок. Он протянул руку за деревянной коробочкой, которую вынул до этого из сумки. В ней лежали шприц и четыре ампулы. — Стащил из лазарета сегодня, — пояснил он. — Думал, пригодится для нашего первоначального плана. В каждой ампуле три грана фенобарбитала.

— Зачем?

— Я решил, что имело бы смысл тебе перед уходом вколоть мне ампулку. Тогда они нашли бы меня утром и решили бы, что ты смылась только час назад, а не три-четыре. Им бы и в голову не пришло, что у меня не просто сотрясение, а наркоз.

Модести кивнула.

— Ничего, теперь мы воспользуемся этим еще удачнее. Держи наготове, Вилли. — Она взяла пояс, вытащила из кобуры кольт, проверила его. — Как ты его раздобыл? А также как забрал все мои вещи и конго? — удивленно спросила она.

— Кольт остался у того грека, когда мы с тобой разыграли поединок. Я выкупил пушку у него за два зеленых билета.

— А остальное?

— После того как ты укокошила Близнецов, я сразу отправился в твой барак.

— Бруниг и другие не стали возражать?

— Скажем так: они не решились меня остановить, — хитро ухмыльнулся Вилли. — У меня, видать, был очень мрачный вид.