1

Вернувшись из Мексики, я, сестренка, сразу же позвонил по междугородному телефону в храм нашей деревни. Я боялся, что телефон там не работает, но мне неожиданно ответили, однако не ты – трубку взял отец-настоятель, которого трудно даже вообразить разговаривающим по телефону. Его голос, которого я не слышал уже много лет, так меня потряс, что буквально лишил дара речи. Причиной моего смятения могло быть то, что мифы и предания нашего края я рассказываю в письмах к тебе, игнорируя отца-настоятеля, воспитавшего меня для роли летописца. Однако он, не проявляя никакого волнения по поводу моего звонка, рассказал о тебе и, между прочим, в двух словах сообщил одну удивительную вещь, о которой я уже слышал. Действительно удивительную, хотя в конечном итоге не поверить ему я не мог. Если я позволю себе ставить под сомнение твои действия и мысли – я, тот, кто в форме писем излагает тебе мифы и предания деревни-государства-микрокосма, то я просто не смогу продолжать начатое дело: Но поначалу я отнесся к сообщению отца-настоятеля о происшедшем довольно скептически и даже произнес что-то ироническое; он, однако, не расположенный продолжать в таком тоне, прервал разговор. Положив трубку, я сразу же оказался во власти старых воспоминаний. В детстве на вопросы отца-настоятеля, обучавшего меня мифам и преданиям нашего края, я часто давал шутливые ответы, чем приводил его в замешательство. Это огорчало, но в то же время забавляло деда Апо и деда Пери, одно время присутствовавших на наших уроках. Ну а сейчас моя ирония была, как мне представляется, психологически необходима, чтоб избежать очередных «спартанских нравоучений». Я не забыл слов отца-настоятеля, которыми он ежедневно начинал свой урок: Итак, я начинаю свой рассказ. Было ли это на самом деле, не было ли – неизвестно, но, коль уж речь идет о старине, нужно слушать так, будто то, чего даже быть не могло, действительно было. Понятно? Я, сестренка, думал сначала, что эти слова принадлежат самому отцу-настоятелю, и был крайне удивлен, когда позже из сочинений Кунио Янагида узнал, что рассказчики часто прибегают к этой традиционной фразе. Я же всегда отвечал на нее односложно и определенно: «Угу», при этом еще всяческими ужимками пытаясь сделать так, чтобы ответ звучал позабавнее.

Ты, разумеется, догадываешься, что я услышал от отца-настоятеля. Я узнал, сестренка, что высоко на склоне холма в одной из пещер ты нашла сморщенного, ссохшегося, как гриб, Разрушителя и принесла его домой. Живая сила твоих рук воскресила его. Никому из жителей долины и горного поселка, включая отца-настоятеля, ты его не показывала, но молва утверждает: он якобы уже подрос и стал величиной с собаку. Я понял, что описанные мной мифы и предания ты будешь читать, пестуя в обреченной на гибель деревне-государстве-микрокосме Разрушителя, возглавившего созидателей в самый ранний период существования нашего края. Энергия, которой я заряжаюсь от тебя, нужна мне не столько для того, чтобы писать, сколько для точного выбора направления в работе... Нашу с тобой судьбу с детства определил отец-настоятель: ты должна была стать жрицей Разрушителя, я – летописцем нашего края, основанного Разрушителем. До сих пор мы оба строили свою жизнь, всячески противясь этому предназначению, но теперь я принялся за работу, к которой готовил меня отец-настоятель. Удивительная превратность судьбы: порой мне кажется, этот курс был стратегически предопределен не кем иным, как Разрушителем. И более того – даже в те долгие годы, когда я, сестренка, будто бы совершенно забыл о своей миссии, я все равно не сомневался, что рано или поздно возьмусь за эту работу. Я думаю, что в душе всегда испытывал к этим мифам и преданиям тепло, словно изнутри меня подогревала крохотная газовая горелка.

Разве ты, сестренка, из которой отец-настоятель воспитывал жрицу Разрушителя, не испытывала то же самое? Ведь мы с тобой, близнецы, почти неразделимые лежали рядышком в утробе матери, с которой так жестоко обошелся отец-настоятель; и это странно, что впоследствии твоя жизнь, полная драматизма, оказалась так разительно не похожа на мою – жизнь стороннего наблюдателя – и ты в каждый критический момент, накануне решающих сражений, всегда обращалась к Разрушителю.

После твоей нашумевшей встречи с американским президентом у тебя обнаружили рак, и ты с борта рейсового парохода бросилась в море, залитое лунным светом. Я ни на секунду не усомнился в твоей смерти, но вдруг – письмо от тебя: ты жива! Оно прибыло перед моим отъездом из Мексики, и когда я узнал, что ты преспокойно живешь с отцом-настоятелем в храме как истинная жрица Разрушителя, никогда не оставлявшая меня мысль описать мифы и предания нашего края превратилась в непреодолимое желание. И это непреодолимое желание, сестренка, было вызвано тем, что ты как магнит притягивала меня к описанию мифов и преданий деревни-государства-микрокосма.

Инсценировав смерть и затем «воскреснув», ты, сестренка, обрела силу, которая питает и меня. А теперь и Разрушитель возродился, и вполне уместно предположить, что он просто находился в долгой спячке, а мы считали его давным-давно умершим великаном из легенд. Мне кажется, я понимаю твое стремление с его помощью вернуть к жизни нашу обреченную деревню-государство-микрокосм. В ту минуту, когда я по телефону услыхал от отца-настоятеля это поразительное известие, я ощутил прилив сил и понял, что возьмусь теперь за описание мифов и преданий нашего края. Ты, сестренка, доказала, что веришь в реальное существование деревни-государства-микрокосма, описанной в мифах и преданиях, которые охватывают период с ее основания и до наших дней. Эта горячая вера помогла тебе возродить Разрушителя, сморщенного, ссохшегося, как гриб, и вырастить его до размеров собаки.

Покой в мое сердце вселяет то, что ты соединила свою жизнь с возрожденным тобой Разрушителем, то есть стала теперь его жрицей, и поэтому не запутаешься в рассказываемых мной мифах и преданиях, с какого бы времени, с какого бы события далекого прошлого я ни начал. Дело в том, что Разрушитель присутствует почти во всех мифах и преданиях нашего края и ты, как жрица неотступно следуя за ним, можешь, преодолевая пространство и время, сама пережить все события. Для тебя не составит труда понять до мельчайших подробностей мифы и предания нашего края, когда рядом с тобой Разрушитель.

Итак, сестренка, я думаю, соответствует действительности тот факт, что огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, преградившие путь добравшимся наконец до верховья реки созидателям, ведомым Разрушителем, были взорваны как раз к началу сезона дождей. Исчезло препятствие, возникшее на пути созидателей в их опасном походе в верховья реки, где они в течение многих дней искали убежища от княжеского гнева. Огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, подобно плотине, загородили узкий проход между гор. Их-то и взорвал Разрушитель, располагавший взрывчаткой и обладавший необходимым опытом. Предание гласит, что Разрушитель, не успев отбежать подальше от места взрыва, получил страшные ожоги и весь обуглился, как только что разрушенная им стена. Но я думаю, что все могло быть и наоборот: обожженный Разрушитель, владевший секретами врачевания, лежал весь черный, намазавшись приготовленной по его рецепту мазью. Способ приготовления черной мази от ожогов дошел и до нашего времени; правда, плантация лекарственных растений, заложенная еще Разрушителем, больше не существует. Но я еще помню, как сам пользовался травами с этой плантации. И вот не успел смолкнуть грохот взрыва, еще звучало его эхо, еще не успели упасть на землю взлетевшие в небо камни и комья земли, как хлынул проливной дождь. Причем лил он пятьдесят дней и ночей, ни на минуту не переставая и не ослабевая. Даже в нашем крае, расположенном в самом дождливом месте Сикоку, никогда не бывает таких затяжных ливней – разве что в сезон дождей.

На долгие пятьдесят дней дождь точно водяным куполом навис над всем районом, включая и лес, где рождались мифы и предания деревни-государства-микрокосма. И все эти пятьдесят дней люди были отрезаны дождем от остального мира. Начать с того, что затяжной дождь довел до изнеможения тех, кто, преодолевая невероятные трудности, добрался до истоков реки. Люди страдали от голода, начались болезни, многие лежали пластом, и не понять было, живы они еще или уже умерли. Все это относилось, разумеется, и к обожженному Разрушителю. Все пятьдесят дней, пока беспрерывно лил дождь, Разрушитель и созидатели находились на грани гибели.

Не забывай и о том, что, доведенные до крайности, окутанные пеленой непрекращающегося дождя, они еще и страдали от невыносимого зловония. Мне кажется, сестренка, что ад – это место, источающее запах серы. Однако Разрушитель и созидатели страдали от еще более отвратительного запаха. Оказавшись в западне, где не было спасения от дождя и зловония, они чувствовали приближение неотвратимой смерти.

В отличие от дождя зловоние не было для них чем-то неожиданным. Сначала Разрушитель и созидатели от устья реки плыли вверх на судне. Когда река стала слишком узкой, они разобрали корабль, связали плоты и двинулись на них дальше, а когда река превратилась в бурный поток, мчавшийся между скал, сделали из плотов волокуши и потащили их сквозь густые заросли, и уже тогда обратили внимание на все усиливающийся отвратительный запах. Они понимали, что, хотя с каждым шагом вонь становится все нестерпимее, необходимо выстоять, потому что она служит ориентиром, и поднимались все выше и выше навстречу зловонию. Позже, когда река, определявшая до сих пор их маршрут, пропала, запах остался единственным указателем направления. Разрушитель и созидатели, чтобы не попасться на глаза людям, шли лишь по ночам не только в тех местах, где горная речка протекала вблизи человеческого жилья, но даже и там, где бурный поток мчался в глубоком ущелье среди лесистых гор, и, только когда вступили в девственный лес и ночные переходы оказались слишком опасны, они решили продвигаться днем. Итак, люди направились в ту сторону, откуда доносилось особенно сильное зловоние.

– Почему именно в ту сторону? – спрашивал я.

Ответ отца-настоятеля звучал несколько таинственно:

– Если летишь к солнцу, нужно двигаться туда, где жарче, как бы ни страдал от жары.

Так они и поднимались вверх по реке, и, когда силу зловония можно было сравнить с жаром солнечного ядра, путь им преградили огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли. Задыхаясь от зловония, не видя возможности преодолеть возникшую перед ними черную стену, Разрушитель и созидатели решили, что очутились там, где свалены экскременты богов. Раньше других опомнился Разрушитель. Он заявил, что немедленно взорвет черную стену, чем вернул надежду созидателям, которые совсем пали духом, не представляя, куда идти дальше. Размышляя о причине такого мгновенного решения взорвать стену, я, сестренка, пришел к выводу, что Разрушитель вместе с созидателями, оказавшись как будто на другой планете, были уверены, что разлившееся вокруг них зловоние исходило от огромных обломков скал и глыб черной окаменевшей земли, которые они приняли за экскременты богов. И Разрушитель, чтобы не погибли те, кого он сюда привел, решился взорвать источник этого невыносимого зловония и сразу же приступил к делу. Идея взрыва была равнозначна подрыву основ. Разрушитель посягнул на святая святых миропорядка – на экскременты богов. Поэтому вполне естественно, что Разрушитель, который от взрыва покрылся страшными ожогами и весь почернел, впоследствии занял центральное место в мифах нашего края.

Однако источником зловония оказались не огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли. Зловоние, захватившее всю территорию девственного леса, исходило от не просыхавшей с доисторических времен заболоченной низины, сток вод из которой был прегражден черной стеной, выросшей меж двух черных уступов. Там веками скапливались разлагающиеся органические вещества, и порожденные распадом миазмы сделали невозможным даже существование животных и растений. Про эту картину один житель нашего края высказался так:

– Сыро и вонюче, как в чреве.

Услыхав эти слова, я, помнится, содрогнулся от отвращения. Я воспринял их как попытку опорочить мифы нашего края. К тому же я был захвачен идеей сопоставить бескрайнюю заболоченную низину с развороченным чревом огромного великана.

Правда, ни Разрушитель, ни созидатели не могли как следует рассмотреть источающую зловоние заболоченную низину. Единственное, что они совершенно ясно сознавали, – непереносимая вонь исходит именно оттуда. Разрушитель приказал созидателям взобраться на обступившие долину с двух сторон горы, а сам взорвал огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, получив при этом страшные ожоги. В тот миг, как глыбы земли и камни взметнулись вверх, соперничая в грандиозности со зловонием, сливаясь с грохотом взрыва, разнесся оглушительный раскат грома, и начался ливень. Низвергавшиеся в течение пятидесяти дней потоки дождя водопадом устремились через образованный взрывом пролом в плотине, смывая с заболоченной низины все, что источало зловоние, и обнажая плодородную землю.

Нескончаемый поток черной жижи вызвал сильное наводнение в нижнем течении реки. Еще в детские годы я задумывался о бедствиях, принесенных равнине разлившейся на ней черной водой. Вода смыла всю отраву, заполнившую заболоченную низину, которая с древнейших времен удерживалась плотиной – огромными обломками скал и глыбами черной окаменевшей земли, – и бескрайняя равнина в нижнем течении реки оказалась погребена под толстым слоем грязи. В деревнях начались эпидемии, потянулись неурожайные годы. Зловонная черная жижа, низвергавшаяся вниз из-за пятидесятидневного проливного дождя, сделала бесплодными затопленные поля на равнине – мне представляется, нечто подобное можно наблюдать в низких местах, когда из угольных шахт откачивают воду. По преданию, услышанному мной от отца-настоятеля, эта вода была отравлена разлагавшимися останками животных и растений. Мор, вызванный этой черной жижей, из приморского городка в устье реки перекинулся в соседние города и достиг, как гласит предание, замковых владений того самого князя, который преследовал созидателей. Меня до глубины души потряс рассказ отца-настоятеля о том, в каких невероятных муках умирали люди во время эпидемии: их точно пожирал внутренний жар и трупы сразу чернели. Размышляя о страшных последствиях наводнения – о затоплении равнины, приходишь к мысли, что это кара, ниспосланная людям свыше для искупления вины. Операция, которую я, пользуясь осколком камня, проделывал со своим больным зубом, если говорить о ее тайном смысле, тоже была карой, которой я подвергал себя, ведомый стремлением искупить вину. Может быть, сестренка, наблюдая за мной, ты совсем по-иному трактовала мои действия, когда я, вспоров острым осколком камня распухшую десну, сплевывал окрашенную кровью слюну и тут же самым жалким образом терял сознание...

Итак, сестренка, пятидесятидневный ливень принес равнине мор и разорение полей, но зато людям, взорвавшим огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, позволил начать новую жизнь. Совместная жизнь во временном жилище, построенном в лесу, означала пятьдесят дней недоедания, она привела ко множеству болезней, но зато созидатели освободились от притеснений, которым подвергались в период обитания в призамковом городе. Проникнув в чрево мрачного леса в конце мая – начале июня, они, когда кончился дождь, стали строить новую жизнь, точно снова превратились в детей, с радостью и энтузиазмом приступили к созданию деревни-государства-микрокосма.

Первым признаком обновления в те пятьдесят дней было полное выздоровление Разрушителя, который после тяжелых ожогов, весь обмазанный мазью, лежал словно черная мумия. На пятидесятый день беспрерывного ливня он, не поднимаясь, тихо, но твердо предрек:

– Завтра дождь прекратится.

Люди в своем недавно построенном временном жилище, покрытом толстым слоем плесени и уже наполовину сгнившем, были охвачены паникой, не зная, что предпринять и как выстоять в этих условиях. После того как Разрушитель произнес свои вещие слова, он, словно личинка, что, разрывая кокон, вылетает из него бабочкой, осторожно вскрыл изнутри черную корку мази, под которой оказалось совершенно здоровое тело без единого шрама от ожогов. Никаких следов перенесенной тяжелой болезни – напротив, Разрушитель олицетворял собой молодость и силу. Безапелляционно, как вождь, которому не положено возражать, он обратился к созидателям:

– Наши враги уничтожены наводнением, и, значит, никто не помешает нам завтра же начать строительные работы.

Все вокруг еще было погружено в туман, такой густой, что созидатели, томившиеся, пока шел проливной дождь, в своем жилище, не различали даже его крышу. Однако на следующее утро, как и предсказал Разрушитель, дождь прекратился, и перед взорами созидателей открылся бескрайний простор. На месте бесплодной заболоченной низины, прежде перекрытой огромными обломками скал и глыбами черной окаменевшей земли, теперь оказалась чаша, окаймленная лесом, и по дну этой сияющей чистотой долины протекала прозрачная река – вода ее искрилась на солнце. В том месте, где были уничтожены огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, река прорезала глубокое ущелье и с обширного плато устремлялась вниз. Таким образом, по старому руслу, вдоль которого Разрушитель и созидатели поднимались вверх, хотя фактически той реки уже не существовало, могучим потоком потекла новая река. И главное, сестренка, когда в самый разгар длившегося уже целых пятьдесят дней дождя Разрушитель неожиданно предсказал его окончание, в его слова сразу же все поверили, потому что за день до того, как дождь прекратился, непрестанно мучившее их ужасное зловоние вдруг начало ослабевать, а к вечеру вообще исчезло.

В то утро, когда прекратился дождь, Разрушитель и созидатели, будто распахнув дверь в сотворенный ими новый мир, ступили наконец в долину, где им суждено было создать деревню-государство-микрокосм. Этому месту действительно соответствовала метафора «сотворенный рай». Оно было промыто до основания. Промыто не только пятидесятидневным ливнем, но и некой могучей силой. В любом нагромождении камней существует определенная критическая точка, при малейшем прикосновении к которой гора развалится. Этот закон динамики продемонстрировали дед Апо и дед Пери, чтобы помочь мне научно осмыслить миф о зарождении нашего края: получалось, что огромная зловонная масса, с незапамятных времен скопившаяся в заболоченной низине, должна была с какого-то момента стремиться к самоуничтожению. Критической точкой заболоченной низины, находившейся пока в состоянии равновесия, способного нарушиться в любую минуту, были огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли. Взрыв уничтожил то, что источало страшное зловоние, – так возник новый мир. Как я уже говорил, тут проявилась и мощь пятидесятидневного ливня. Таким образом, взрыв оказался главной движущей силой образования нового мира – не зря дед Апо и дед Пери утверждали, что Разрушитель был гением инженерно-строительного дела.

Под его руководством созидатели приступили к строительным работам в долине, где люди могли теперь жить. Мне кажется, сестренка, что я чуть ли не сам при этом присутствовал. Разумеется, с детства мне было известно, что это лжевоспоминания, но они, прочно укоренившись, и до сих пор живут во мне как самые истинные. Ты, сестренка, наверное, помнишь картину ада на стене нашего буддийского храма, которую мы рассматривали в дни поминовения усопших. Это было то время, когда мы, еще маленькие близнецы, жили вместе, душа в душу, и, если картина ада так поразила мое воображение, думаю, и тебя она не могла оставить равнодушной. Судя по тому, как мы в то время относились друг к другу, все, что испытывала ты, я воспринимал как свои собственные ощущения, и наоборот. Надеюсь, ты понимаешь меня.

Я прекрасно помню, например, как тебя покусала дикая собака. До самого поступления в университет я временами испытывал тупую боль в паху, куда тебя укусила эта собака у Дороги мертвецов, – рана у тебя действительно была глубокой, и от нее даже остался шрам. По твоим голым ногам текла кровь, и, чтобы не запачкать свое единственное кимоно, ты, сестренка, задрала его, оголив зад, и, такая жалкая, едва переступая, медленно спускалась в долину, а взрослые мужчины, хотя ты была еще совсем маленькой девочкой, с нездоровым интересом провожали тебя глазами. Кстати, этот интерес впоследствии породил поразительное явление – через десять лет, когда тебе исполнилось пятнадцать, ты стала предметом тайного обожания всей округи. Соседки, жившие неподалеку от нашего дома в самой низкой части долины, обработали тебе рану, и, утешая меня, твоего брата-близнеца, погладили меня по тому месту, куда тебя укусила собака. Наверное, именно поэтому я так долго ощущал там боль. А все-таки, зачем тебе, пятилетнему ребенку, понадобилось тащиться к Дороге мертвецов у кромки леса, кишевшего дикими собаками?

...Сейчас необходимо вернуться к картине ада в нашем храме. Откровенно говоря, сестренка, глядя на картину ада, испытываешь такое чувство, будто смотришь в чашу кратера. Поскольку это чаша кратера, верхней его кромкой, разумеется, должна быть голая вершина вулкана, но на нашей картине кромку кратера окружала полоса темно-зеленого леса. И в самом центре обширного лесного простора обнажался клочок выжженной земли. На этой коричневой земле колыхались, подобно водорослям, ярко-красные и чуть розоватые языки пламени. В их отблесках метались черти и грешники, но, глядя на них, я еще не мог тогда осознать, что они разыгрывают передо мной взаимоотношения тех, кто приносит страдания, и тех, кто их испытывает, – между насильниками и их жертвами... Большеголовые черти со вздутыми мышцами, точно перерезанными шрамами, с опоясанными веревкой чреслами, гонялись за убегающими от них женщинами в красных набедренных повязках, угрожая им железными палками. Как я теперь понимаю, в детстве меня эта картина не пугала – напротив, меня покоряла привлекательность происходящего: мне казалось, будто черти и женщины дружно занимались одним общим делом. Мне даже представлялось, что они испытывают радость совместного труда. Складывалось впечатление, что багряное пламя предназначено не столько для того, чтобы наказать мертвых, сколько для того, чтобы вдохновить живых. Помнится, мою детскую душу такой ад вполне устраивал – попасть в него было совсем не страшно...

Однажды мне попался подлинник свитка «Повествования об аде» – это произошло уже после того, как я покинул наш край. Композиционно гравюры из «Повествований об аде» имели много общего с нашей картиной, особенно в изображении ярко-красных и розоватых языков пламени, колышущихся, как водоросли; правда, в нашей картине чаша кратера была окружена темно-зеленым лесом. Вспоминая одну и глядя на другую, я вдруг прозрел. Картина ада в нашем храме изображала не ад. Она как раз и породила у меня в детстве лжевоспоминания о строительстве деревни-государства-микрокосма.

Разрушитель и созидатели, основавшие наш край, уже начиная с века мифов стремились к тому, чтобы оградить себя от внешнего мира, оставшегося за лесом, стремились убедить его в том, что их община бесследно исчезла. В течение почти всей истории нашего края это стремление оставалось незыблемым, и в какую бы эпоху ни была создана картина ада в нашем храме, видимо, она представляла собой рассказ о том, что происходило в период созидания. И все же я считаю, что люди деревни-государства-микрокосма, словно индейцы, которые двигались задом и при этом еще заметали ветками свои следы, именно с помощью этой картины сохранили для потомства мифы и предания своего края. В противном случае как бы мог отец-настоятель собрать такое огромное количество изустно передающихся мифов и преданий нашего края? Не кажется ли тебе, что художник (я думаю, он тоже был из наших мест), которому было поручено написать картину ада для храма, где часто собирались жители долины и горного поселка, точно следуя канонам религиозной живописи, изобразил строительные работы, заложившие основу деревни-государства-микрокосма? Если это так, значит, я по-детски безотчетно – постичь это в том возрасте я был бессилен – проник во внутреннее содержание картины и сохранил в своем сердце лжевоспоминание, как если бы собственными глазами видел строительные работы в период созидания. Не достойна ли, сестренка, моя детская интуиция всяческих похвал, даже если уже тогда начали приносить свои плоды уроки отца-настоятеля, стремившегося воспитать меня летописцем нашего края, а тебя – жрицей Разрушителя.

Я вновь вспоминаю ту картину как воссоздание строительных работ в период основания нашего края, и многое в ней наполняется конкретным содержанием. Прежде всего видишь общую панораму ада – огромную красную чашу, обрамленную темно-зеленой полосой. Это дно заболоченной низины, где огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, образовав запруду, задержали несметное количество зловонных отложений, и склоны, на которых поднимающиеся со дна миазмы уничтожили всю растительность, а наверху – чудом уцелевший девственный лес. Я отправил тебе, сестренка, свое первое письмо, в котором начал рассказ о мифах и преданиях нашего края, когда работал преподавателем в Мехико. Однажды в своей лекции я упомянул о том, что Японский архипелаг в глубокой древности был весь покрыт лесами и только человек заставил лес отступить, освободил землю для городов и сельскохозяйственных угодий – это, мол, и есть результаты его труда. В ответ один из мексиканских студентов заметил с едва уловимой горькой усмешкой:

– У нас все наоборот. Где растет зелень – там это результат труда человека.

Во время нашего разговора я почувствовал, что такая параллель не лишена основания, и мое сердце устремилось туда, к картине ада в нашем храме...

Разрушитель и созидатели начали расчистку заболоченной низины – правда, и ливень помог им, смыв много грязи, – а затем перешли к подготовке пашни. Заболоченной с незапамятных времен низине, на которой ничего не росло и откуда поднимались ядовитые миазмы, теперь угрожали густые заросли – такая угроза представлялась вполне реальной, и нужно было сковать мощь наступающих растений, а потом, по тщательно продуманному плану, выращивать только то, что было необходимо, – таков был следующий шаг. Не исключено даже, что созидателями владела неосознанная боязнь замкнутого пространства – они опасались, что зеленый лес, растущий по гребню, сомкнется вокруг них плотным кольцом и станет спускаться к долине. Может быть, этот страх, этот общий кошмар передался и нашему поколению.

Наконец началась уборка всего, что осталось на дне низины, основательно вычищенной пятидесятидневным ливнем, вызвавшим колоссальное наводнение. Видимо, костры, пылающие на красной земле в картине ада, как раз и свидетельствуют об этой работе. Между рядами костров, на которых сжигали все, что мешало превращению долины в пригодное для жизни место, энергично, не покладая рук трудились мужчины и женщины: на картине ада в отблесках колеблющихся языков пламени мужчины изображены как черти с могучими мышцами и редкими жесткими волосами, а женщины, бегающие вприпрыжку, – почти обнаженными, лишь в коротких набедренных повязках. Ливень кончился, лето было в разгаре, повсюду полыхали костры – от этого в низине стояла невыносимая жара. Поэтому все работали полуобнаженными: бедра мужчин перепоясывали фундоси, женщины были в набедренных повязках, едва прикрывавших наготу, – и это казалось совершенно естественным. Черти и женщины из картины ада в моем представлении целиком отдались работе – ничто другое не занимает их; видимо, таким и был труд в нашем крае в период созидания.

Если, сестренка, как следует вспомнить картину ада – огромные головы чертей, их стоящие дыбом волосы, налитые мышцы, словно прорезанные шрамами, сразу же возникает облик великанов, облик созидателей. Люди, создавшие деревню-государство-микрокосм, были сложены как черти на той картине, а их мужественные простодушные лица были полны решимости созидать. Повседневный изнурительный труд вернул Разрушителя и созидателей почти к первобытному состоянию. Если бы не этот естественный ход жизни, они, следуя до того обычаям средневековых самураев, не смогли бы основать деревню-государство-микрокосм, где весь уклад был близок первобытному. Этот почти первобытный образ жизни в период созидания оказался существенно важным в дальнейшем ходе истории – более того, он был возведен в культ как воплощение основополагающей идеи деревни-государства-микрокосма. В мифах и преданиях нашего края именно этот культ, сестренка, послужил истоком революционного движения, вспыхнувшего после первой смерти Разрушителя, который по преданию много раз умирал и возрождался.

И еще на той картине ада в некоторых сценах воспроизводилось предание о том, чем питались созидатели, вернувшись к первобытному образу жизни. После долгого пути вверх по реке, отрезанные от внешнего мира пятидесятидневным дождем, они оказались в критическом положении: запас еды, которую они принесли с собой, кончался, а ведь им предстояли еще и строительные работы. Чем же стали они питаться, чтобы восстановить силы? Ни на дне долины, освобожденной от зловонных наслоений, ни даже на склонах гор, поднимающихся к лесу, ничего не росло, но, как свидетельствует картина ада, красновато-коричневую чашу сверху окружал густой зеленый лес, и лето было в самом разгаре. Благодаря глубоким познаниям Разрушителя в ботанике они могли бы заняться сбором съедобных растений в окрестностях леса и в самом лесу. А Разрушитель, как оказалось, обладал достаточными знаниями, чтобы собственноручно заложить огромную плантацию лекарственных трав. Помнишь, сестренка, как мы в детстве, босиком поднимаясь вверх по быстрой реке, добрались однажды до плантации Разрушителя, пришедшей к тому времени в полное запустение? Нам тогда удалось обнаружить пусть одичавшие, но удивительные растения. Ни в долине, ни в горном поселке, видно, никто не разбирался в лекарственных травах, однако плантацию Разрушителя из суеверного страха не уничтожали, сохранили чисто символически, и она постепенно приходила в запустение. Помимо того, что выращивалось, Разрушитель научил созидателей выкапывать из земли съедобные коренья, именуемые «ячменем длинноносого лешего», что же касается жизненно важной белковой пищи, то, как гласят сказания, на помощь Разрушителю пришло одно странное природное явление. На дне долины, откуда пятидесятидневный дождь смыл зловонные наносы, кишели полчища пресноводных крабов. Их варили и приготовляли из них клецки, которые и стали основной пищей созидателей. Крабов поедали в таком количестве, что если бы собрали клешни в одном месте, из них можно было бы сложить не одну внушительную гору. А крабам все было нипочем – они по-прежнему кишмя кишели, и птицы, мелкие звери, а иногда и дикие кабаны, невесть откуда приходившие за этим лакомством, тоже становились добычей созидателей.

Ты, сестренка, помнишь, наверное, еще одну сцену из картины ада: могучие черти – просто оторопь берет! – свалив в ступу крохотных людишек, у которых голова с кулак черта, толкут их огромными деревянными пестиками. Я думаю, эта сцена изображает приготовление пищи созидателями, которые толкли мясо крабов, чтобы приготовить клецки. Хотя лица чертей, орудующих пестиками, казались грозными, атмосфера, царившая вокруг ступы, была нам так близка и понятна, что мы, дети, смотрели на эту сцену без всякого страха. Нарисованные все той же темной и светлой киноварью, растолченные в кровавую кашу грешники напоминали груду крабов, предназначенных для клецок.

Когда в детстве я ежегодно в день поминовения усопших ходил в храм посмотреть картину ада, меня всегда занимало, где спит такое множество чертей. Глядя сверху в чашу, обрамленную темно-зеленым лесом, охватываешь взглядом весь красновато-коричневый ад, но нигде не видно жилья. Мне, по моему детскому разумению, это казалось странным. Вот если речь шла об угодивших в ад грешниках, которые подвергались мукам на полыхающей земле, у меня никаких вопросов не возникало – я был убежден, что и ночью они должны подвергаться наказанию. А вот работающие черти, закончив свой тяжелый дневной труд, думал я, должны прийти домой и лечь спать. Но найти на картине ада жилье, куда черти могли возвращаться после работы, я так и не смог. Чувство неудовлетворенности от отсутствия домов объяснялось, скорее всего, тем, что подсознательно я с детских лет отождествлял картину ада с нашей деревней в период созидания. Я недоумевал – где находили себе приют люди в тот период? Значит, сестренка, и тогда созидателей я олицетворял не с грешниками, а с чертями.

В то время меня, я думаю, интересовало, как выглядели первые дома созидателей. Интерес был вызван тем, что в предании о самом древнем жилище, которое мне рассказывал отец-настоятель, говорилось: когда в долине и горном поселке начали строиться, было решено, что каждая семья должна занимать отдельный дом. Осуществлению этого решения помогло непредвиденное событие – неведомо откуда возник странный, загадочный звук, и люди, в зависимости от степени восприимчивости к этому звуку, стали выбирать новые места для жилья. Я, мне кажется, ясно представлял себе общие древние жилища, существовавшие до появления отдельных, на каждую семью, – моему воображению помог случай.

В разгар тихоокеанской войны нам удалось увидеть своими глазами пещеры, заставившие нас вспомнить о древних жилищах периода созидания. Дело в том, что в деревенскую управу из префектуры пришло указание рыть щели – укрытия на случай воздушных налетов. И тогда старики, которые до этого ни разу и словом не обмолвились о существовании пещер, заявили, что нет необходимости попусту тратить силы на рытье противовоздушных щелей, когда в качестве убежища можно использовать пещеры, где свободно укроются все жители долины и горного поселка. Чиновник из префектуры и полицейский сами убедились в том, что старики говорят правду: высоко на склоне, на пути к Дороге мертвецов, было множество пещер – стоило разрыть слегка засыпанные землей входы, и в них действительно могло бы укрыться огромное количество людей. Некоторые из этих пещер были давно известны отчаянным ребятам из горного поселка. Да и до нас доходили слухи о пещерах, где жили страшные звери, которых мы считали дикими собаками – помнишь, одна из них еще укусила тебя; трудно сказать, были ли это тогда еще не истребленные волки или всего-навсего потомки некогда одичавших собак.

Сейчас мне приходит в голову мысль, не сомневались ли тогда и сами старики в том, что пещеры смогут служить противовоздушными укрытиями? Не исключено, что, предложив для этого пещеры, они хотели лишний раз самоутвердиться, продемонстрировав тем, кто прислал из префектуры приказ о рытье щелей: люди долины и горного поселка по традиции все еще имеют тайны от властей; мы, дескать, отличаемся от всех вас. Эту попытку выразить протест активно поддержали дед Апо и дед Пери, авторитеты в области небесной механики. Их специальностью были, разумеется, небесные тела, но в то время они были заняты точным определением веса земли. Оба ученых подтвердили, что хотя пещеры вырыты в глубокой древности, они достаточно надежны, чтобы укрыть на длительное время большое число людей; нужно лишь укрепить досками входы и несколько их благоустроить. И чиновнику из префектуры не оставалось ничего иного, как убраться восвояси. Думаю, дед Апо и дед Пери имели при этом в виду и малую вероятность воздушных налетов на такой отдаленный горный район, как наш. Но так или иначе, в то время когда признаки упадка деревни-государства-микрокосма становились все очевиднее, жителям долины и горного поселка при острой нехватке рабочих рук удалось, к счастью, избежать напрасной траты сил на рытье противовоздушных щелей. А нам, детям, был дан повод для новых фантазий...

Постоянно обдумывая мифы и предания нашего края, я предположил, что Разрушитель и созидатели, приступая к строительству нового мира, поначалу жили сообща в этих пещерах. Если это предположение верно, то горные пещеры вполне могли сойти за жилье для чертей из картины ада; но, как не трудно убедиться, сверху – а именно так изображен ад на картине – действительно их заметить невозможно. Разумеется, мне, тогда еще ребенку, находившемуся под огромным влиянием мифов и преданий нашего края, было трудно позволить себе ассоциировать Разрушителя и созидателей с чертями...

 

2

Еще из письма, полученного мной в Мексике, я узнал, сестренка, что ты в конце концов взяла на себя роль жрицы Разрушителя, даже сама отыскала его, крохотного и сморщенного, как гриб, в пещере, где он впал в спячку, вернула к жизни и вырастила до размеров собаки. А теперь, держа его на коленях, ты читаешь мое первое письмо о мифах и преданиях нашего края – представляя себе это, я испытываю огромный подъем. Мифы и предания деревни-государства-микрокосма, созданные Разрушителем, в то время великаном, ты, его жрица, читаешь, держа на коленях того самого Разрушителя, но теперь величиной с собаку. Я вспоминаю это как очередное подтверждение слияния начала и конца, крайних точек огромного исторического периода. Так прочитывать мифы и предания нашего края – это касается и тебя, и Разрушителя, признавшего тебя своей жрицей, – совсем не означает ставить точку на истории нашего края. Недавно от молодого человека, выходца из наших мест, одного из немногих родившихся в последние двадцать лет, когда в нашем крае уже почти никто не рождается, что явно свидетельствует о полном упадке, я узнал кое-что о Разрушителе и о тебе. Этот юноша живет в огромном Токио и руководит крохотной театральной группой. Он пытается совершенно по-иному, чем я, утвердить реальность существования деревни-государства-микрокосма: юноша задумал пьесу, основанную на бытующих у нас сказаниях.

Судя по его рассказу, ты, сестренка, нашла в пещере пребывавшего там в долгой спячке Разрушителя величиной с гриб, направлял же твои поиски отец-настоятель. Собственно, отец-настоятель был чужаком, присланным в наш храм Мисима-дзиндзя, но, завоевав доверие стариков долины и горного поселка, он проявил большой интерес к местным сказаниям и на свой страх и риск стал заниматься их изучением до тех пор, пока я не избрал в качестве главной цели всей своей жизни описание мифов и преданий деревни-государства-микрокосма. Именно он в наши детские и юношеские годы муштровал меня, готовя к миссии летописца, а тебя – в жрицы Разрушителя. Ты, разумеется, упорно сопротивлялась, но после долгих скитаний на чужбине неожиданно, восстав из небытия, вернулась в деревню, и тогда отец-настоятель употребил все свое влияние, чтобы ты все-таки стала жрицей. Наш земляк рассказал мне, что отец-настоятель после тщательного изучения сказаний смог точно указать место, где пребывает в спячке Разрушитель. На горном склоне недалеко от Дороги мертвецов, в глубине одной из пещер, вход в которую во время войны был открыт, а потом снова засыпан.

Молодой человек, от которого я услышал об этом, кажется, сам сомневался в достоверности рассказанного, но в то же время – это было видно по нему – находил удовольствие в распространении слухов. Он, кстати, поведал мне и несколько более реалистичную версию. Это уж совсем нечто несусветное: будто сидевший у тебя на коленях Разрушитель, которого ты вырастила до размеров собаки, – кстати, его никто не видел – на самом деле твой ребенок. Но, сестренка, с тех пор как ты вернулась в деревню, тебя никто не видел с мужчиной. Кроме того, после возвращения ты ни разу оттуда не уезжала. И, что самое главное, сообщивший мне это юноша – один из немногих, кто родился там за последние двадцать лет. Он убежден, что слухи о том, будто ты тайно родила ребенка, совершенно необоснованны.

Наш земляк, передавая мне эти слухи, как человек искусства, дал им свое объяснение, драматически сгустив при этом краски. Он, мол, хотел бы верить, что Разрушитель действительно найден в пещере, где, ссохшись до размеров гриба, пребывал в спячке. А отец-настоятель каким-то ему одному ведомым способом заключил его в твою утробу, и ты разрешилась от бремени – так на свет появился возрожденный Разрушитель. Не исключено, что отец-настоятель вложил его в тебя, «как вкладывают саблю в сая»...

Я был потрясен таким предположением! Оно привело меня в неописуемое волнение, однако больше всего меня поразило слово «сая»: оно ведь означает «ножны», но точно так же звучит и слово «влагалище». Еще в детстве эти иероглифы приводили меня в трепет, щеки начинали гореть. И не только когда я видел их – достаточно было услышать «сая». Мне в то время это слово казалось самым прекрасным, потому что оно ассоциировалось с чем-то запретным, с женщиной...

Твои ножны! Представить их себе отчетливо я, разумеется, не мог, но чувствовал, сколь прекрасны они. Я видел их даже в своих снах. Это бесконечно волновало меня. И теперь я очень ясно представил себе, как крохотный младенец уютно расположился в твоих ножнах...

Ты извлекаешь из пещеры маленького и сморщенного, как гриб, Разрушителя, пребывавшего в спячке. Вымытого, его помещают в твои ножны. Туда, где сохраняется определенная температура и влажность, необходимые для развития плода. Когда похожее на гриб крохотное сморщенное существо округлилось, стало мягким и начало самостоятельно двигаться, ты вынула его из ножен и искупала. Потом завернула в марлю и прижала к груди. Вот он уже тот самый Разрушитель, которого ты вырастила до размеров собаки и посадила к себе на колени.

Соединив оба слуха и дав им свое толкование, молодой человек высказал такую мысль: стоило Разрушителю, проспавшему сто пятьдесят или даже двести лет, очнуться, как вся предшествующая долгая жизнь и сама эта спячка представились ему единым бесконечным сном, промчавшимся как один миг. Обладает ли испытавший это Разрушитель – хотя, возродившись, он и физически и духовно стал прежним – достаточными жизненными силами, чтобы активно начать новую жизнь? То есть способен ли он вновь сделать то же, что совершил в период основания деревни-государства-микрокосма? Впрочем, все равно я с восторгом приму его возрождение, даже если опасения юноши оправдаются, и возрожденный Разрушитель до конца дней будет в полном бездействии нежиться у тебя на коленях...

 

3

Слова о спячке и возрождении напомнили мне еще об одном чужаке по прозвищу Сверлильщик – поговаривали, что он инопланетянин, присланный к нам с каким-то особым заданием. Он был женат на нашей деревенской женщине – я отчетливо помню, как мы, ребята, старались не смотреть на нее, такая она была хмурая, неприветливая. Ты, сестренка, наверное, тоже помнишь хозяина крохотной металлоремонтной мастерской и его мрачную жену?

Женой Сверлильщика была девушка из старинного рода, уходящего своими корнями во времена основания деревни-государства-микрокосма; она жила с кем-то из родственников – то ли с матерью, то ли с сестрой, – когда они взяли в свою семью Сверлильщика, приехавшего из приморского городка в устье реки. Однако я не припомню, чтобы рядом с обширным помещением с земляным полом, тянущимся по всему фасаду их огромного дома в центре деревни – обычная для нашего края планировка, – видели кого-нибудь, кроме самой этой женщины, сидевшей у хибати. Правда, мне всегда казалось, что за перегородкой кто-то притаился. Я отчетливо помню все до мелочей, потому что довольно часто наведывался к Сверлильщику, хотя жена его меня постоянно гоняла, как и любого деревенского мальчишку.

Ты тоже, сестренка, часто ходила туда со мной. Вообще в доме Сверлильщика постоянно толпились дети. Ничего удивительного: в самом старом доме нашей долины, как бы бросая вызов ветхости, громоздился новейший токарный станок. У нас его считали сверлильным, отсюда и прозвище владельца – Сверлильщик.

Сверлильный станок. Этим словом все сказано. Уродливое сооружение, подавляющее своей тяжестью и законченностью. Эта махина занимала все помещение с земляным полом, и под ее тяжестью дом постепенно оседал.

Прозвище Сверлильщик как нельзя более точно подходило владельцу мастерской: и лицо, и фигура, и то, чем он занимался, – все обличало в нем грубость и неотесанность, и в той атмосфере, которая царила в нашей долине, он представлял собой инородное тело. Он работал на токарном станке, установленном в доме, принадлежавшем старинному роду. Его руки, перепачканные маслом, казались продолжением станка, он никогда не поднимал черного от копоти лица и, когда бы мы ни пришли, молча работал, не давая себе ни минуты передышки. Со временем Сверлильщик сделал свою мастерскую процветающим предприятием и даже смог открыть небольшой завод в том самом городке, откуда приехал к нам. Каждый день, задолго до рассвета, Сверлильщик, склонившись к рулю черного тарахтящего мотоцикла, покидал деревню, а вечером с таким же тарахтением возвращался домой. На своем токарном станке он теперь работал лишь поздно ночью или по выходным дням, а в будни, когда он отсутствовал, в общей комнате их старого дома, который под тяжестью станка кренился все сильнее, весь день в одиночестве с отсутствующим видом сидела его жена. Она склонялась в ту же сторону, куда кренился дом.

Мы, дети, хотя этого никто из нас вслух не произносил, тоже были почти убеждены, что Сверлильщик – инопланетянин. Однажды я увидел о нем сон, почти правдоподобный. Сверлильщик в черной замасленной спецовке сидел на пороге скрестив ноги. Рядом, поджав под себя ноги, сидела жена и разговаривала с деревенскими стариками. А Сверлильщик, страдая от вынужденного безделья, время от времени бросал взгляды на кучу металлической стружки у токарного станка. Жена его, тоже обычно неразговорчивая, тут, поддерживая беседу, задумчиво цедила слово за словом. Она говорила, и при этом ее лицо с крупными чертами – сразу было видно, что принадлежит она к старинному роду, – искажалось страданием.

– Муж мой, это всем известно, не совсем обычный человек. Он изо дня в день жалуется, что наша жизнь ему не в радость, одно сплошное мучение. И для меня наше супружество тоже мука. Ведь ребенок, которого я ношу под сердцем, унаследует и качества мужа, и мои; легко ли будет ему жить – что на какой-нибудь далекой планете, что на нашей Земле? Вот о чем я думаю. А еще больше я боюсь – вдруг ребеночек не будет похож ни на мужа, ни на меня...

Долго еще я оставался во власти этого сна. Меня преследовала мысль, сестренка, что организм инопланетянина в земных условиях естественно подвергается тяжелым испытаниям и невероятным нагрузкам. И с этим инопланетянином, Сверлильщиком, должна была вести супружескую жизнь – эти слова возникли в моем сне сами собой – его бледная, изможденная жена, земная женщина. С этой женщиной – теплой, податливой, земной, – с обитательницей нашей планеты, ведет супружескую жизнь инопланетянин. Нет, он не скользкий и мягкий, как осьминог, он владелец грохочущего и лязгающего металлического агрегата. Супружеский союз машины и человека. В глухой деревушке на краю земли грустная, слабая женщина носит под сердцем существо, представляющее собой новый биологический вид – продукт скрещивания пришельца и человека. Женщина действительно проявляет огромное мужество: ведь не исключено, что она породит чудовище – металлическую трубу с мягкими мясистыми наростами на концах...

Скорее всего, сам облик Сверлильщика и его лихая езда на черном мотоцикле позволили ребятам заподозрить в нем инопланетянина. Подозрение, можно сказать, стало подтверждаться, когда он задумал соорудить с помощью токарного станка и газосварочного аппарата контейнер для спячки. Мы, мальчишки, пробирались в дом Сверлильщика затем, чтобы, во-первых, лишний раз полюбоваться токарным станком и, во-вторых, посмотреть, как продвигается сооружение контейнера.

Этот контейнер Сверлильщик сооружал уже очень давно, не обращая внимания на насмешки жителей долины и горного поселка. Он, сестренка, представлял собой кабину на одного человека, решившего погрузиться в спячку. Ты должна помнить эту штуку, мне кажется, ее забыть невозможно. Если подумать, сколько ночей трудился Сверлильщик над своим изобретением, может показаться странным, что оно так и осталось незаконченным – из мастерской в его старом доме контейнер перекочевал под дырявый навес и от дождей весь покрылся бурой ржавчиной. Контейнер для спячки – удивительное сооружение, в котором уживались небрежность и аккуратность. Топорная, брошенная на полпути работа, да к тому же еще сделанная кое-как. И в то же время отдельные детали кабины были выполнены с невероятной тщательностью. Две эти взаимоисключающие особенности были присущи агрегату, который с таким упорством сооружался Сверлильщиком.

Необыкновенно тщательно были выполнены детали, которые требовали использования возможностей токарного станка и различных к нему приспособлений. А все остальное делалось наспех, кое-как – даже нам, детям, это сразу бросалось в глаза. Особенно грешили небрежностью те части, где нужно было применять газовую сварку. Контейнер для спячки – давняя мечта Сверлильщика – должен был представлять собой полую металлическую глыбу, едва умещавшуюся в комнате в четыре с половиной дзё, с надежно застекленным иллюминатором, отверстием для вентиляции и неким подобием люка, как на подводной лодке. Немногословный Сверлильщик ни с кем не делился своими замыслами, но нам удалось кое-что выведать из сетований его жены, постоянно жаловавшейся соседям: мол, муж заранее решил себя обезопасить – случись что, где раздобудешь такое огромное количество металла?

Каждому, кому был знаком первоначальный замысел и кому удалось увидеть в натуре то, что было уже сделано, мог представить себе этот стальной стручок в законченном виде. И, глядя на него уже по-новому, начинал понимать, что эта ржавая штуковина – не просто груда сваренного металла. Кабина была сварена кое-как: будто чуть ли не веревками связали между собой какие-то металлические листы, куски газовых баллонов и металлических бочек. Что же касается иллюминатора с прочным стеклом, то, судя по всему, делать его он в конце концов отказался...

Учитывая назначение контейнера, иллюминатор противоречил бы основному замыслу, и отказ от него означал, что в ходе работы над первоначальным проектом были сделаны необходимые коррективы. К чему свет, если Сверлильщик сооружает контейнер для спячки? Более того, иллюминатор будет только мешать – не заснешь. А пробудившись от спячки, надо будет сразу же выйти наружу – опять-таки, зачем свет? По первоначальному замыслу контейнер для спячки должен был представлять собой полую тяжеленную глыбу металла, чтобы его не могли украсть вместе со спящим хозяином. Тяжеленный – не сдвинуть с места, прочный – не взломать. Поместить его в надлежащем месте, тщательно закрыв изнутри точно подогнанную на токарном станке крышку люка, и можно спокойно погрузиться в спячку...

Все же почему Сверлильщик был так увлечен именно идеей сооружения контейнера для спячки? Судя по жалобам его жены, все объясняется тем, что Сверлильщик боялся рака, особенно рака желудка.

– Моя единственная радость в жизни – вкусно поесть, – говорил он, – а ведь при раке желудка умирают от голода.

В сочетании с контейнером для спячки и без того ужасно звучащее слово «рак» указывало уже на нечто большее, чем просто на навязчивую идею. Во всей Японии не было человека, способного спасти от рака. Не забывай, что все это происходило в разгар войны, поэтому я и говорю «во всей Японии» – в то время говорить «во всем мире» не имело смысла. И Сверлильщик решил искать спасения в спячке, пока не появится человек, которому будет под силу избавить его от рака или отвести от него призрак голодной смерти. Забравшись в стальной стручок, в свой контейнер, он погрузится в сон. И грядущие поколения из года в год будут любоваться нашей деревенской достопримечательностью – стальной глыбой, слишком тяжелой, чтобы ее украсть, и слишком прочной, чтобы разрушить. В какую-то минуту какого-то дня какого-то года Сверлильщик проснется. Открыв изнутри люк и высунув голову, он обнаружит, что хоть и находится на том же самом месте, где много лет назад был установлен его контейнер, но сама деревня уже совсем не та. Перед ним – пейзаж далекого будущего. И грядет уже человек, которому под силу избавить его от навязчивого ужаса заболеть раком. Возможно, то будет пришелец из Космоса... Может быть, именно эта его фантазия и вселила в нас, детей, уверенность, что Сверлильщик и сам инопланетянин.

Одержимый одной тайной мыслью, сестренка, я прокрадывался в его мастерскую в доме, покосившемся под тяжестью станка, и замирал там в оцепенении. Весь во власти корыстной мечты, в которой стыдно было признаться даже тебе, я преисполнился желания обратиться с просьбой к Сверлильщику, который вообще не замечал посторонних, особенно детей. Что это была за мечта? Я хотел, чтобы Сверлильщик, когда настанет час, взял и меня в свою кабину – разумеется, вместе с тобой, сестренка!

Как сладостна была для меня мечта оказаться с тобой в темном стручке и погрузиться в долгую спячку! Это было бы похоже на возвращение в утробу матери, где мы, близнецы, покоились до рождения. В конце этого путешествия мы бы проснулись в той самой деревне, где жили, но уже в совсем непохожем на нынешний мире будущего. Случись такое, и ко времени нашего пробуждения оказалось бы, что товарищи наших игр – они-то, безусловно, но и те, кто был намного моложе нас и даже еще не родившиеся, когда мы забрались в стручок, тоже – превратились в древних стариков, а некоторых уже нет в живых; поэтому чем сладостней была моя мечта, тем более корыстной и постыдной казалась она мне. Я не оставлял мысли просить Сверлильщика только потому, что мной подсознательно владел страх ничуть не меньший, чем страх Сверлильщика заболеть раком, – была причина, заставлявшая меня бежать из той действительности, где я обитал, в мир будущего. Я боялся, что отец-настоятель безжалостной муштрой будет и впредь готовить из меня летописца нашего края. Я был убежден, что иным путем мне не удастся избежать этой миссии.

Я мечтал, сестренка, о том, чтобы забраться в контейнер для спячки и отправиться в мир будущего, где никто не помнит мифов и преданий деревни-государства-микрокосма, жить с тобой вдвоем и тогда уже спокойно заняться своим делом, не опасаясь, что кто-нибудь скажет: «Нет, это не так, такого никогда не было!» Ты была бы единственной читательницей мифов и преданий деревни-государства-микрокосма и, читая их, приобщилась бы к Разрушителю, чего так добивается от тебя отец-настоятель...

Если вдуматься, сестренка, то, может быть, сейчас как никогда я близок к осуществлению своей мечты, увлекавшей меня в контейнер для спячки, который так и не был достроен Сверлильщиком. Потому что в письмах, адресованных тебе одной, начал описывать мифы и предания нашего края, а ты читаешь их, держа на коленях Разрушителя – существо величиной с собаку, – и таким способом готовишь себя в его жрицы.

Разрушитель все больше восстанавливает свои силы, и, может быть, следуя его воле, ты станешь вслух читать ему мои письма? Но я этого совсем не боюсь! Если он скажет: «Нет, это не так, такого никогда не было!», то уже само отрицание описанных мной мифов и преданий будет способствовать выявлению истины. С детских лет я боялся, что, описывая мифы и предания нашего края, я допущу множество ошибок и неточностей, которые погубят истинные мифы и предания деревни-государства-микрокосма. Мной владел смутный страх, что большинство из них просто невозможно передать словами. Если бы по поводу написанного мной Разрушитель сказал бы: «Нет, это не так, такого никогда не было!», разве это не означало бы, сестренка, что для воссоздания мифов и преданий нашего края я совершаю важное и нужное дело?

 

4

Ты, сестренка, предполагаешь, что возраст Разрушителя, взращенного тобой до размеров собаки, примерно пятьсот лет. В том, что ты определяешь его столь приблизительно, сказывается еще с детства отличавшая тебя склонность создавать для людей неразрешимые проблемы: тебе и в голову не пришло позаботиться о том, чтобы придать правдоподобие тому факту – честно говоря, совершенно немыслимому, – что ему так много лет. В основе твоего предположения лежит глубокая вера в воскрешение Разрушителя. В одном из преданий сказано, что он жил долго и, даже достигнув столетнего возраста, продолжал расти, в конце концов став великаном. Превратившийся в великана Разрушитель, говорилось в предании, мог, ухватившись за верхушку, легко перемахнуть через любимый нами огромный тополь, который рос на утесе, возвышавшемся над долиной. Наряду с преданием о том, что Разрушитель жил вечно и рос вечно, существовали и другие, утверждавшие, что он неоднократно умирал, причем каждый раз его смерти сопутствовали самые неожиданные события. В одной из легенд говорилось даже о его убийстве. Там сказано, что Разрушитель много раз умирал, а однажды был убит, но если считать его смертью спячку, во время которой он высох и сморщился, как гриб, а потом был возвращен тобой к жизни, то, пожалуй, можно согласиться, что ему и в самом деле лет пятьсот. Теперь я все больше убеждаюсь, что каждая смерть Разрушителя была своего рода спячкой. От последней он пробудился благодаря твоему могуществу и вновь полон жизненных сил. Если это действительно была спячка, нет никаких оснований сомневаться в том, что в своей долгой жизни, в которой за каждой смертью следовало воскрешение, он достиг пятисотлетнего возраста.

Теперь, сестренка, я перейду к своему последнему сну о Разрушителе, порожденному дошедшими до меня слухами. Я думаю, что он отразил мое стремление самому разобраться в смысле возрождений Разрушителя. Правда, мой сон можно истолковать и как обыкновенную чисто мужскую ревность к тебе, все-таки ставшей его жрицей.

Во сне я все понял. Разрушитель пребывал в спячке, сморщенный и высохший, как гриб, но тело его спало не одинаково и, возвращаясь к жизни, просыпалось тоже по частям. Даже пробудившись, я по-прежнему испытывал чувство, что благодаря сну мне все стало ясно. С точки зрения логики сон вполне соответствовал легенде, согласно которой Разрушитель, став великаном, был убит и расчленен на триста частей. Ради чего же Разрушитель принял такую муку? Чтобы понять это, достаточно вспомнить, как сажают в поле разрезанный на куски картофель...

Среди самых разных легенд о Разрушителе та, которая повествует о первой его смерти, как ни странно, восходит ко времени, когда созидатели только вступили в наш край. Разрушитель, проявив незаурядный талант подрывника, в сложных условиях, не располагая запальным шнуром достаточной длины, взорвал огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, преграждавшие созидателям путь. И не успел еще рассеяться окутавший всю округу дым, как начался проливной дождь, продолжавшийся пятьдесят дней, а жизнь Разрушителя оказалась под угрозой. Покрыв все свое обожженное тело специальной мазью, Разрушитель лежал, похожий на черную мумию, в течение всех пятидесяти дней, пока шел дождь, но в одной из легенд говорилось, что на самом деле это лежал его почерневший труп.

В легенде о первой смерти Разрушителя рассказывается и о его первом воскрешении. Видимо, это незначительно измененный вариант легенды о его выздоровлении, в которой говорится, что почерневший, точно прокопченный, Разрушитель остался незахороненным из-за непрекращающегося дождя и, не разлагаясь, высох. Потом дождь кончился, и в один прекрасный день, когда последние остатки зловония исчезли бесследно, из почерневшего трупа, точно бабочка из кокона тутового шелкопряда, появился новый Разрушитель и заявил: «Ну что ж, давайте примемся за создание нового мира». Принеся себя в жертву, а через пятьдесят дней воскреснув, он утвердил свою неограниченную власть...

Легенда, повествующая о следующей смерти Разрушителя, касается событий, происходивших уже после того, как созидатели, основав наш край, трудились в течение ста лет. Важно в ней именно то, что с момента создания деревни-государства-микрокосма прошло уже сто лет. К тому времени политический строй, созданный революцией, начал деформироваться, и в результате возникло движение за возврат к старине, то есть к тому, что было изначально.

Эта легенда, среди всех других, которые мы в детстве слушали, как сказки, была нам особенно близка и понятна, и ты, сестренка, должна помнить ее хотя бы частично. Ну например, историю о таинственном звуке и переселении. Это произошло через сто лет после основания нашего края. Тогда все его жители – полуобнаженные: мужчины в фундоси, больше напоминавших веревку, едва прикрывающую срам, и женщины в коротких набедренных повязках – работали радостно, не покладая рук. А спустя сто лет жили они уже не в общих пещерах – каждая семья построила себе собственный дом. И тут вдруг снова раздался звук, напомнивший подземный гул; такой уже возникал однажды в период созидания, заставив тогда людей рассеяться по долине и горному поселку.

На сей раз звук был чудовищен, под стать лишь тому зловонию, которое уничтожило все живое во времена, когда наша земля еще была болотом. Сказочный зачин этой легенды гласит: «Это случилось сразу же после смерти Разрушителя». Сразу же после смерти... Немаловажная подробность, несмотря на то что упоминается она как бы вскользь. Возник ли на самом деле этот таинственный звук – не имеет значения, важно другое: историческое событие, лежавшее в основе легенды, имело, видимо, политический характер, относясь к тому периоду, когда являвшийся вождем Разрушитель умер и место на вершине власти освободилось.

Сразу же после его смерти – а если хочешь, сестренка, можно сказать и так: сразу же после того, как он, сжавшись до размеров гриба, впал в спячку, – в долине и горном поселке стал раздаваться звук – не тот, подобный подземному гулу, как в период созидания, а другой, чем-то завораживающий, напоминающий легкий перезвон. Вначале он был едва различим, и людям казалось, что это звенит у них в ушах. Но потом, сообразив, что источник его – та самая горная впадина, жители долины и горного поселка, число которых за сто лет значительно возросло, поняли: от этого назойливого звука уже никуда не денешься. И только тогда начали осознавать, что странный звук преследует их уже несколько дней.

Как я уже говорил, сестренка, вначале звук казался вполне приятным; более того, многие даже считали, что он поднимает дух, внутренне раскрепощает человека. Этот таинственный звук, как и ливень в период созидания, длился пятьдесят дней и поначалу вселял в людей бодрость – почти все испытывали чувство подъема. Между тем звук, который ни с чем невозможно было спутать, становился все громче и резче. Чтобы я мог представить себе этот звук, отец-настоятель привел в пример шум водоворота у выхода из узкого пролива. Он попытался сопоставить явления, происходившие в воздушном пространстве, с характерными для водной стихии. Гул самого разного тона – высокий и низкий, сильный и слабый, – который можно было слышать в любой точке долины и горного поселка, он сравнивал с бесчисленными водоворотами, возникающими на море. Действительно, если бы возможно было с высоты понаблюдать за сложным движением воздушных течений над нашей долиной как за узким морским проливом, то можно было бы заметить, как появляются и исчезают крупные и мелкие воздушные воронки.

Подобно тому как за пределами тех участков моря, где возникают водовороты, нет и намека на них, исчезал и этот звук, стоило выйти за пределы долины, зажатой между двумя горами, поднимающимися к лесу. Для этого достаточно было миновать место, где в прошлом громоздились огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли. Долина и горный поселок как бы образовали трубу, и звук – то высокий, то низкий, то сильный, то слабый – слышался лишь внутри этого пространства, рассказывал отец-настоятель. Окруженные невидимой звучащей стеной, люди, то есть живущие в долине и горном поселке после смерти Разрушителя созидатели, которым уже перевалило за сто лет, их дети и внуки теряли разум, не находя себе места от не умолкавшего ни на миг гула. А в последние двадцать дней из тех пятидесяти, пока раздавался таинственный звук, у них ни днем ни ночью не было ни минуты покоя...

Этот таинственный звук, который, как правило, шел на одной ноте, в зависимости от местонахождения человека меняя лишь свой тембр и насыщенность, заставлял жителей долины и горного поселка испытывать страдания, хотя одновременно и вызывал у них чувство, близкое к эйфории. Это очень важно подчеркнуть. Первыми испытали на себе его воздействие дети. Все пятьдесят дней, пока нарастал таинственный звук, они пребывали в состоянии крайнего возбуждения, которое потом сменилось полным изнеможением. В период гула и переселения, а также в последовавший за ним период возврата к старине расплодились посредственности, каких еще не видывала деревня-государство-микрокосм с момента своего основания, говорил отец-настоятель и пояснял: причина заключалась, возможно, в том, что дети, которым предстояло стать строителями будущего, чересчур возбужденные таинственным звуком, повредились в уме. Однако в том факте, что все время, пока раздавался таинственный звук, подростки и дети в отличие от взрослых, которым он доставлял страдания, наслаждались гулом, можно было увидеть перст судьбы. Нигде в долине и горном поселке дети нисколько не страдали от таинственного звука, какого бы характера он ни был, и это облегчило переселение взрослых.

Переселение заключалось в том, что человек вынужден был бросить свой дом, свое поле и искать себе место как бы по указке таинственного звука. В зависимости от способности переносить тот или иной его тембр, человек избирал наиболее благоприятное для себя место. Бывали случаи, когда муж и жена вынуждены были направляться в разные стороны. Однако дети, неподвластные этому звуку, оказывались свободными в выборе, с кем из родителей поселиться.

Сложнее дело обстояло с подростками старше пятнадцати лет, которых таинственный звук приводил не только в состояние эйфории. После первых сорока восьми часов они начали испытывать почти чувственное наслаждение, но в нем уже пробивались ростки страдания. Наслаждение и муку они познали одновременно. Столкнувшись с гудением, они уже не могли сдержать импульсивных порывов, причем таинственный звук не направлял их действий, а лишь вызывал их.

Подростки и дети, возглавляемые семнадцати-восемнадцатилетними юнцами, охваченные возбуждением от таинственного звука, устраивали шествия по всей долине, вмешивались в споры взрослых, которым предстояло переселение, и одновременно с поразительной энергией помогали им как можно лучше его осуществить. В результате молодежь захватила руководство переселением и, пока люди, невыносимо страдая от гула, в раздражении искали себе место жительства, подвергала преследованию тех, кто пытался остаться на старом месте и сохранить семью. Разрушителя с ними не было. А старики, которым уже перевалило за сто и которые участвовали некогда в основании деревни-государства-микрокосма, хотя и были еще вполне крепкими, не смогли воспользоваться своим авторитетом, опытом и умом, чтобы воспротивиться наглому произволу молодежи и детей.

Переселение вызвало огромные перемены, коснувшиеся всех сторон социальной жизни деревни-государства-микрокосма. Оно явилось второй революцией. Пятидесятидневный таинственный звук дал ей импульс, двинул вперед, предотвратил движение вспять, не допустил противодействия и наконец привел к завершению. Эта революция ознаменовала вековой рубеж в истории нашего края.

Изначально переселение представлялось временной эвакуацией, которую каждый осуществлял по собственному почину: это была естественная реакция людей, изнемогавших от таинственного звука. Гул, раздававшийся в долине, в зависимости от места оказывался разной высоты и силы. Тембр и насыщенность звука прямо зависели от индивидуальности каждого, кто его слышал. Человек, который был не в состоянии переносить гул и не смыкал ночами глаз в пункте А, перебравшись в пункт В, нисколько не страдал. Это правило распространялось на всех взрослых, в равной степени и на мужчин, и на женщин. Чтобы не расставаться со своей землей, со своим домом, ну и, естественно, чтобы не разлучаться с семьей, многие шли на муки. Они терпели таинственный звук из последних сил, потому что знали – стоит решиться на переселение, и никогда уж им не вернуться в родные места. Но в конце концов и те, кто все еще старался пересилить себя, тоже исчерпали свои возможности. Разъезжаясь, муж и жена руководствовались лишь своими ощущениями, направляясь в ту сторону, где страдания от таинственного звука казались меньше. Бывало, муж тянул за собой жену в одну сторону, а ей надо было, расставшись с ним, идти совсем в другом направлении. В возникавшие из-за этого столкновения между супругами вмешивались юноши и подростки – жену насильно отрывали от мужа и переселяли в место, которое ей указывал таинственный звук. За детьми при этом оставалось право решать, с кем отправиться – с отцом или матерью.

Разумеется, в начальный период переселения люди покидали свои дома, чтобы подыскать временное жилье, где бы их не донимал таинственный звук. Но когда переселились все жители долины и горного поселка, ситуация коренным образом изменилась. Люди постепенно уверовали в то, что на переселение их обрекла некая сверхъестественная сила (возможно, это Разрушитель, сам недавно укрывшийся где-то), что, даже если таинственный звук исчезнет и кто-либо захочет вернуться назад, гудение может возникнуть вновь, принеся неисчислимые бедствия. И надо сказать, что молодежь и подростки отдали много сил тому, чтобы переселение было увековечено.

Все же у меня возникает определенное сомнение: по-моему, не так уж много семей по своей воле бросили землю и дома и переселились в другие места, вынуждаемые к этому одним лишь гулом. Переселение первых семей носило скорее символический характер. И мне даже приходит на ум мысль, что именно подростки и дети, руководимые семнадцати-восемнадцатилетними юнцами, организовали движение за насильственное переселение всех жителей долины и горного поселка. Хотя вряд ли это начинание было бы успешным, если бы не чудовищные муки, выпавшие на долю жителей нашего края. Нашлись люди, которые не пожелали подчиниться и отказались от переселения. Они стойко переносили страдания, вызванные таинственным звуком, и одновременно боролись против насилия молодежи – перед их мужеством и стойкостью можно преклоняться. Согласно преданию, пять семей сопротивлялись до конца. Но юнцы из долины и горного поселка, врываясь в дома этих семей, пытавшихся противостоять таинственному звуку, разрушали их и поджигали. Огромная семья одного из стариков созидателей, когда в дом ворвались головорезы, среди которых были даже его внуки, сражалась, пока не погибла в огне. В другом предании сказано, что дом подожгли уже после того, как все члены семьи покончили жизнь самоубийством. Созидатели, основавшие деревню-государство-микрокосм, были легендарными героями, сестренка, которые сто с лишним лет работали не покладая рук и превратились в великанов под стать Разрушителю. Подростки же и дети, руководимые семнадцати-восемнадцатилетними юнцами, закидывали их камнями, избивали палками, поджигали дома и целиком уничтожали семьи. Остальные взрослые жители долины и горного поселка не могли вмешаться и прекратить избиение. Под непрекращающийся таинственный гул вся долина была залита кровью.

Неужели в тот период не оказалось людей, которые, чтобы избавиться и от таинственного звука, и от распоясавшихся подростков, совершавших насильственное переселение, попытались бы через лес бежать во внешний мир? Если бы хоть одному человеку из нашего края удалось бежать и рассказать о происходящем властям княжества, в долину тут же были бы посланы войска, и деревня-государство-микрокосм прекратила бы свое существование. Именно поэтому жители долины и горного поселка и мысли не допускали о том, чтобы укрыться за лесом, куда не доносился таинственный гул. Это была слишком опасная мысль, и если бы она возникла хотя бы у одного, то оказалась бы гибельной для всей общины – ведь она могла захватить всех, а это было равносильно самоубийству. Вот почему даже в той обстановке, когда деревню-государство-микрокосм изнутри раздирали противоречия, жители ее в одном только оставались солидарны – не допускать такой мысли.

Правда, незадолго до того, как прекратился таинственный звук, произошло еще одно событие: огромная семья – старик созидатель, его сыновья, дочери, зятья, невестки и их дети, которых вернули домой, убедив отказаться от участия в движении молодежи, – попыталась бежать через лес. Однако случилось непредвиденное – заболел кто-то из детей, и они вынуждены были повернуть назад. На обратном пути в лесу их схватили подростки, руководимые семнадцати-восемнадцатилетними юнцами, и всех мужчин перебили. Старик, убитый с изощренной жестокостью, – как все созидатели, он дожил до ста лет и был великаном под стать Разрушителю, – его крепкие сыновья и зятья представляли мощную боевую силу. Значит, битва с преследователями, завязавшаяся в лесу недалеко от Дороги мертвецов, была неимоверно тяжелой. Как гласит легенда, вместе с молодежью, подростками и детьми, развернувшими движение за обязательное переселение, в кровавой битве с этой семьей участвовали все мужчины нашего края, защищая интересы деревни-государства-микрокосма. Я думаю, сестренка, что исторический акт истребления мужской половины этого огромного рода послужил тому, что существовавшая в нашем крае с незапамятных времен мощенная камнем дорога получила название Дороги мертвецов.

Преследователи обвинили эту семью во главе со стариком созидателем в том, что она собиралась бежать в княжество, из-под власти которого наши предки когда-то с таким трудом уходили; но дочери старика, оставшиеся в живых, все-таки покинули долину, непригодную теперь для жизни из-за таинственного гула, и расчистили себе новый участок земли в девственном лесу. Их пощадили, я думаю, из рачительности, ради воспроизводства населения – женщины были необходимы для того, чтобы не прекратилось существование деревни-государства-микрокосма. Но и оказавшись в унизительном положении пленниц, они продолжали отстаивать правоту зверски замученного созидателя. Они изо всех сил сопротивлялись настойчивым попыткам учинить им промывание мозгов в период движения за возврат к старине, наступивший после того, как умолк таинственный гул. Мне представляется, что именно такое упорное сопротивление женщин затруднило реабилитацию старика. А одна из дочерей убитого дошла даже до того, что вступила в спор с руководителем движения за возврат к старине, заявив:

– Разрушитель в свое время ушел оттуда, где жить стало невыносимо, и отправился на новое место. Люди во всем брали с него пример. Почему же созидатели не могут поступать так же, как поступил он?

Утверждать такое значило сделать авторитет Разрушителя понятием относительным, поставить созидателей на одну доску с ним. К тому же тот факт, что свое намерение они осуществили сразу же после того, как уверовали в смерть Разрушителя, послужил неопровержимым свидетельством преступного характера их замысла, который можно было расценить как мятеж. Люди, воспылав негодованием, начали тщательное расследование, чтобы выяснить, каким образом созидатели и их семьи в период таинственного гула осуществляли свои грязные махинации, стремясь усыпить бдительность окружающих. Упоминания об этом можно найти в мифах и преданиях нашего края. Не только созидатель и его семья, но и все когда-либо уличенные в предательстве даже после реабилитации в этих мифах и преданиях описываются как сказочные злодеи, а то и просто кретины.

Женщины из рода убитого старика, начиная со старшей дочери, уже старухи, и кончая четырнадцати-пятнадцатилетними дочерьми дочерей их дочерей, без конца позволяли себе крамольные высказывания в адрес новых правителей, пришедших к власти после появления таинственного звука. Горькая и унизительная жизнь в плену после убийства мужчин не сломила их духа. Они продолжали безжалостно критиковать деревню-государство-микрокосм, в которой жили на положении пленниц.

Ты, сестренка, помнишь, наверное, что в нашем крае сказания частенько заканчивают словами: «И всё тут!» Главное при этом – воспроизвести манеру определенного человека, пародируя его голос, жесты, вложить в подражание некую отрицательную оценку. Мол, он сказал то-то и то-то – и всё тут! Это всегда вызывает смех у слушателей... Женщины из той семьи, где убили старика – главу дома – и всех остальных мужчин, часто употребляли это выражение. Да и предания нашего края до сих пор сохранили их манеру приговаривать: «И всё тут!» Оставшись без кормильцев, женщины не утратили мужество, дерзость и всегда давали отпор тем, кто издевался над ними, осуждая за то, что, уцелев, они стали женами убийц.

– Какая разница? – говорили они. – Мы вышли замуж по принуждению, вас же погнал с насиженных мест от прежних мужей этот несносный гул. Значит, никакой! И всё тут!

Вот как бесстрашно, сестренка, эти несломленные пленницы нападали на ту, что была женой Разрушителя в последние годы, а когда после периода таинственного гула началось движение за возврат к старине, осуществляла общее руководство движением, пользуясь неограниченной властью:

– Когда все страдали от невыносимого гула, лишь она одна легко переносила его и исподтишка натравливала на людей несмышленых мальчишек, заставляя их совершать страшные дела! Если этот ужасный гул и впрямь производил разгневанный дух Разрушителя, то в первую очередь он должен был обрушиться именно на нее, а она просто заткнула уши!

 

5

Когда я слушал рассказ отца-настоятеля о таинственном звуке, пытаясь построить в своем воображении картину вызванной им революции, которая вылилась в переселение и последовавшее за тем движение за возврат к старине, меня особенно заинтересовали эти слова. Детским сердцем своим я тогда догадался, почему никому, кроме одной незаурядной женщины, не пришло в голову воспользоваться затычками для ушей. Таинственный звук был как бы завещан, оставлен в наследство ушедшим Разрушителем – сказать «навязан его разгневанным духом» было бы неверно, – вот почему никто не затыкал уши, боясь тем самым нарушить его волю. У людей нашего края, которые жили, постоянно чувствуя над собой власть Разрушителя, распространявшуюся на все людские дела и на все природные явления, возникновение таинственного гула разбудило суеверный страх перед долиной, удержавший их от применения крамольного, с их точки зрения, средства – затычек для ушей.

Таинственный гул, в течение пятидесяти дней висевший над долиной, был, разумеется, явлением сверхъестественным. Долгое время люди вынуждены были страдать от этого в принципе невероятного явления. Они, и в первую очередь дожившие до ста лет созидатели, потеряли ощущение явственности происходящего вокруг, дошли до того, что усомнились в реальности пережитого ими за долгую жизнь. Состарившись и утратив силы, созидатели, с тех пор как Разрушитель их оставил, годились лишь на то, чтобы спать и видеть удивительные сны. И чтобы не прерывать приятных сновидений, они спали с утра до ночи. О своих снах старики предпочитали не распространяться, но, похоже, эти сны опровергали весь их жизненный опыт. И вот в то время, как у созидателей под влиянием снов расплывались воспоминания о прежних свершениях, у молодежи под воздействием таинственного гула возникало желание конкретно переосмыслить мифы периода созидания.

Незамолкающий таинственный гул убедил даже тех, кто сам не прошел через это, в достоверности событий столетней давности, а именно взрыва и последовавшего за ним ливня, не прекращавшегося пятьдесят дней, с которых начинаются мифы периода созидания. Так закладывалась духовная основа движения за возврат к старине, последовавшего за таинственным гулом. Люди, по-новому переосмыслив мифы, уловили в гуле некое значение; именно поэтому идея заткнуть уши даже не могла у них возникнуть. А использование затычек для ушей, благодаря которым одна женщина в нашем крае освободилась от гудения, произвело на всех ошеломляющее впечатление. В память об этом одно дерево даже получило название «дерево затычек». Я сам в детстве затыкал уши его плодами. И ведь мы, дети, в самом деле верили, что огромное дерево выросло именно на том месте, где эта женщина тайком закопала уже ненужные ей затычки. Теперь я знаю, что в ботаническом атласе его называют тис. Тис приносит красные мясистые плоды с темно-коричневыми косточками. Они мягкие и плотно входят в уши. Ты, сестренка, тоже, наверное, нередко засовывала эти красные плоды глубоко в уши.

Теперь я хочу рассказать о женщине, воспользовавшейся затычками для ушей в период таинственного гула – отсюда, собственно, и пошла легенда о дереве затычек. Если не принимать в расчет более поздних возрождений Разрушителя, исчезнувшего незадолго до появления таинственного звука, она была его последней женой. В самый разгар событий эта женщина руководила подростками и детьми, которые требовали обязательного переселения, – именно в этом ее обвиняла одна из дочерей погибшего созидателя. А во время развернувшегося потом движения за возврат к старине она сбросила с себя маску и в качестве преемницы Разрушителя возглавила новое руководство. В легендах ее называли Узницей. В детстве я еще не понимал смысл этого имени – так ведь называют человека, которого куда-то заперли, – но, оказывается, ее так назвали не без оснований. Руководительница, хитроумно прибегнувшая к затычкам, не только подавляла всякий протест против реформаторского движения, то есть против переселения в период таинственного гула, но и возглавила движение за возврат к старине, призванное довести до логического конца революционные начинания, однако в дальнейшем она лишилась своего поста и была заключена в одну из пещер.

Верно истолковать имя Узница значительно позже мне помог свиток «Повесть в картинках об Обусумасабуро». Там есть такие строки: «В старину там, где кончается Токайдоский тракт, жил в своем поместье Займе [20] Дайскэ Мусаси. У него было два сына, Ёсимидзиро и Обусумасабуро, оба отличные воины» . Старший брат взял в жены красавицу, придворную даму, а за младшего «посватали самую невзрачную и некрасивую дочь Сиро Кумэта. Ростом она была целых семь сяку [21] , волосы у нее вились и доходили до самых пят. На лице торчал огромный нос. А изо рта с опущенными углами слова вылетали так быстро, что разобрать их было невозможно» .

На свитке, в точном соответствии с этим описанием, было изображено крупное женское лицо. Но первое, что бросалось в глаза в этой похожей на итальянку женщине с огромным носом, вытаращенными глазами и курчавыми волосами – это не уродство, а живой и глубокий ум. Лицо ее, казалось мне, способно вызвать симпатию, и я думал, что именно такой могла быть Узница, о которой рассказывает легенда. Узница была женой Разрушителя, который за сто лет с начала созидания вырос в великана. Она тоже, должно быть, еще в период таинственного гула стала великаншей, а во время движения за обновление захватила власть и таким образом превратилась в сверхгиганта. Поэтому, лишенная власти и приговоренная к заключению, Узница не смогла войти в пещеру во весь рост – ей пришлось ползти на четвереньках. Проведя не один десяток лет в заключении, Узница все сжималась и в конце концов достигла размеров обычного человека, даже меньше – ребенка, и лишь лицо осталось по-прежнему большим, и «на лице торчал огромный нос»; вместо одежды она куталась в свои длинные курчавые волосы – точно большеголовая гусеница. Почему Узница ассоциировалась у меня с уродиной, изображенной на свитке? Узница была тоже невообразимо безобразна, догадался я.

Мою фантазию питало изображение безобразной женщины со свитка «Повести в картинках об Обусумасабуро», но, сестренка, слово «безобразный», когда речь идет о крайне безобразной женщине, помимо того смысла, который мы вкладываем в него, имеет еще целый ряд скрытых значений. Одно, из них – «бесподобный, незаурядный». Узница ни талантом, ни силой воли не уступала мужчинам, и это сразу бросалось в глаза, стоило лишь увидеть ее неординарное лицо и ее богатырское тело.

Кстати, я вспомнил, сестренка, как однажды тебе понадобилось заглянуть в словарь старых слов и ты пришла в наш дом, стоявший в самом низком месте долины, где я готовился к экзаменам. Перебирая страницы своими пухлыми и мягкими, как брюшко пчелы, лишь на концах сужающимися пальцами, так соответствующими твоему облику, сказала:

– Я всегда думала: зачем нужны эти словари? К чему пользоваться словами, которых не знаешь? Не лучше ли употреблять те, значение которых помнишь?

Тогда я спросил тебя: а что делать, если, к примеру, не знакомо значение кем-то употребленного слова?

– Такое слово, я думаю, нужно воспринимать как шум ветра или журчание воды, – ответила ты.

Но вернемся к Узнице. Все же почему эту безобразную женщину жители нашей долины, пусть на короткое время, наделили столь огромной властью, почему так почитали ее? В разгар движения за возврат к старине власть руководства, центральное место в котором занимала Узница, была абсолютной.

Движение за возврат к старине, возглавляемое Узницей, предусматривало меры, призванные не допустить после исчезновения гула постепенной реставрации порядков, существовавших до переселения; другими словами – стало тормозом для реакции. Возвращаясь к периоду возникновения таинственного гула, можно с полным основанием утверждать, что Узница со своими подручными во время переселения манипулировала подростками и детьми, оставаясь в тени, а связанными с переселением реформами руководила уже открыто. Правда, политические акции, приведшие к движению за возврат к старине, значительно вышли за рамки, очерченные руководством, главное место в котором занимала Узница.

Деревня-государство-микрокосм была основана созидателями, ведомыми Разрушителем. Она повторяла модель первобытного общества. Люди работали не покладая рук – мужчины в фундоси, женщины в коротких набедренных повязках. Собственного жилища никто не имел. Вся земля находилась в общем владении. Что касается женщин – отец-настоятель открыто об этом не говорил, но я сам выяснил из разных преданий, – то, видимо, несколько мужчин делили между собой и подруг. Когда Разрушитель и созидатели поднимались к верховьям реки, женщин среди них было очень мало. Но мужчины не теряли времени даром, и их немногочисленные спутницы постоянно беременели. Разумеется, сказался и сексуальный голод, но главную роль сыграло стремление приумножить потомство.

Однако за сто мирных лет, минувших со дня основания деревни-государства-микрокосма, община, задуманная как первобытная, постепенно превратилась в сборище разобщенных людей, жизнь которых регулировалась законами частной собственности. При этом следует помнить, что наш край был полностью изолирован от внешнего мира, находившегося за горами и в низовье реки. И в этом заключалась его специфика. В изменившихся условиях, пользуясь отсутствием Разрушителя – бессменного лидера со времен созидания, руководители во главе с Узницей создали в деревне-государстве-микрокосме кризисную ситуацию. Эту кризисную ситуацию и символизирует в легендах таинственный гул – по-моему, его можно трактовать именно так. Но я лишь описываю мифы и историю нашего края, и в мою задачу не входит заниматься подобными интерпретациями.

Переселение в период таинственного гула означало полную перестройку системы частной собственности и семьи, устоявшихся за прошедшие сто лет. Не считаясь с желаниями и жизненными планами людей, в зависимости лишь от чисто физиологического фактора – реакции на высоту и силу звука – разбивали семьи, людей лишали земли и домов, которыми они владели более века. Через это испытание прошли все взрослые жители деревни-государства-микрокосма. В период реформ лишь одна Узница, заткнув уши, избежала воздействия невыносимого таинственного звука, более того – негласно руководила переселением. Я не хотел бы рассматривать действия Узницы как отказ от повиновения Разрушителю, изъявившему свою волю таинственным звуком, как неподчинение приказу самой долины; я склонен видеть в них попытку, заткнув уши, оставить без внимания обращенный лично к ней посыл и использовать преимущества своего положения для того, чтобы переселение, предпринятое под воздействием таинственного гула, направить на реставрацию изначального уклада деревни-государства-микрокосма, деформировавшегося за сто лет.

Узница отдавала все силы тому, чтобы реформами закрепить переселение, которое в дальнейшем совершенно естественным образом переросло в движение за возврат к старине. Это движение должно рассматриваться как период, когда агитация, развернутая руководителями во главе с Узницей, подвигла жителей долины и горного поселка на самые глупые и никчемные предприятия со времени созидания. Волна безумств словно захлестнула всю долину, хотя в происходившем можно было усмотреть и нечто сродни огромному празднеству. А справедливо ли подвергать критике все, что делали, что совершали люди, возбужденные праздником, после того как возбуждение угасло? Из множества акций в период движения за возврат к старине, осуществлявшегося под руководством Узницы, как о самой величайшей глупости легенды сообщают о том, что были сожжены все дома в долине и горном поселке. Это был безрассуднейший поступок, но существуют аргументы и в его пользу. Я уверен, сестренка, что в этой связи тебе приходят на память наши праздники урожая, когда разукрашенную колесницу провозят по долине и горному поселку, а потом сжигают, что становится кульминацией праздника. И если на празднике урожая такое действо можно считать оправданным, то разве могло обойтись без огня столь великое празднество, каким было движение за возврат к старине? Когда я думаю о зрелище, которое представлял собой устроенный по указке Узницы и охвативший все дома в долине и горном поселке пожар, передо мной встают образы чертей и грешников в море огня на картине ада, изображенного как бы с высоты птичьего полета. Взметнувшиеся вверх яркие языки пламени, точно колеблемая подводным течением морская трава, а в их отблесках – черти в фундоси и женщины в коротких набедренных повязках.

Движение за возврат к старине имело целью смыть всю мерзость, накопившуюся за сто лет, и вернуть деревню-государство-микрокосм к первозданной жизни периода созидания. Прежде всего вспомнили об одежде, которую носили сто лет назад, – это был самый простой путь к осуществлению задуманного. Люди сбросили с себя одежды, ставшие привычными за сто лет; теперь и мужчины, и женщины обнажились до пояса: мужчины вернулись к фундоси, напоминавшим скрученную веревку, а женщины – к коротким набедренным повязкам. Земли, оставленные прежними владельцами, согнанными с них во время таинственного гула, постановили не раздавать никому, а обрабатывать сообща, и люди, объединившись в группы, вновь приступили к работе на заброшенных пустошах, где не показывались целых пятьдесят дней, начали возделывать поля и приводить в порядок ирригационную систему. Межи, разделяющие мелкие участки, были распаханы и все поля соединены в одно.

Питались из общего котла, так же коллективно воспитывали детей. Это позволяло всем мужчинам и женщинам сообща трудиться в поле. Совершенно естественно, что юношей волновали обнаженные до пояса девушки, работавшие вместе с ними. К тому же в результате переселения в период таинственного гула все жены предали забвению незыблемость моральных устоев, забыли о своем долге супружеской верности и беспрекословного подчинения мужу.

В преданиях, повествующих о движении за возврат к старине, когда среди молодежи повсеместно наблюдался полный отказ от моральных принципов, распущенность молодежи олицетворяет один лишь образ Узницы. В преданиях, разумеется, полно фантастических вымыслов, но тем не менее, сестренка, я думаю, они верно передают атмосферу всеобщего попрания морали, царившего в период движения за возврат к старине. Все те годы, пока Узница руководила этим движением, ежедневно после ужина она собирала молодых парней и уходила с ними на обрабатываемое поле. Она утверждала, что таинственный гул истощил землю и необходимо совершить обряд, который возвратит ей плодородие. Узница ложилась прямо на землю, сбросив набедренную повязку – единственное в то время одеяние женщин нашего края. Ее возвышавшееся горой тело, тело великанши, которое благодаря полученной власти стало расти еще быстрее, несмотря на возраст – ей перевалило за сто, – выглядело молодым, пышущим здоровьем и влекло к себе юношей. И двадцать юношей, прильнув к огромной женщине, раскинувшейся на голой земле, один за другим взрывались страстью, а потом, обессилев, еще долго любовались звездами, рассыпанными по небосводу.

Однажды я обнаружил в коллекции отца-настоятеля небольшую карикатуру, изображающую эту так называемую «деятельность» Узницы в ночное время. Узницу я помню совершенно четко – она напоминала ведьму на свитке, но лицо ее рассмотреть было невозможно. Его облепили крохотные человечки. Белое пышное тело тоже было сплошь облеплено маленькими черными фигурками ликующих мужчин. Все в этой непристойной картинке, разумеется, гротескно, но то, что совместная жизнь и работа юношей и девушек долины и горного поселка вызывала у них влечение, вполне закономерно. Возможно, оргии, устраивавшиеся Узницей и юношами, были в самом деле необходимы для того, чтобы вернуть истощенной земле плодородие. Ведь за сто лет со времени основания нашего края земля оскудела. Ты, сестренка, помнишь, наверное, танец кагура, обычно исполнявшийся в храме Мисима-дзиндзя: мы, дети, вертелись вокруг танцовщицы в маске, изображавшей великаншу (она еще набивала под одежду хворост). Я думаю, этот танец символизирует празднества-оргии Узницы и юношей. Не исключено, правда, что танец кагура был возрожден, а может быть, даже и создан отцом-настоятелем, который хотя и был чужим в нашем крае, но увлекся изучением мифов и преданий деревни-государства-микрокосма. Не ограничившись танцем кагура, он внес много нового и в наши народные обычаи, посвятив свою жизнь исследованию мифов и преданий нашего края.

Ну вот, сестренка, как говорится: все хорошо, что хорошо кончается. Между отцом-настоятелем и тобой установились мирные, нормальные отношения, отец-настоятель и ты, ставшая жрицей Разрушителя, теперь живете вместе в храме – что может быть прекраснее этого! Наконец-то отец-настоятель вкушает плоды многолетних стараний, которым посвятил себя: ты с его помощью нашла в пещере и возродила к жизни Разрушителя, сжавшегося до размеров гриба, а я в результате его безжалостной муштры обратился к мифам и преданиям деревни-государства-микрокосма.

Самый серьезный отход от основополагающих принципов движения за возврат к старине, возглавляемого Узницей, заключался не только в абсолютизации авторитета укрывшегося Разрушителя, но и в том, что у молодежи культивировалось полнейшее пренебрежение к старикам, основавшим вместе с ним деревню-государство-микрокосм и до сих пор, несмотря на возраст, продолжавшим упорно трудиться. Первым случаем было убийство одного из созидателей, который во время таинственного гула пытался бежать через лес, но из-за болезни ребенка вынужден был повернуть назад. Наряду с такой тенденцией, все настойчивее проявлявшейся у молодежи, можно было наблюдать, как все более жалкой становилась дальнейшая судьба стариков созидателей – особенно когда сожгли дома в долине и горном поселке, что явилось одновременно и кульминацией движения за возврат к старине, и началом его деградации. Старики, которым перевалило за сто, стали исчезать один за другим, причем не впадая в спячку, не естественной и даже не насильственной смертью, а каким-то крайне странным образом.

Сперва было замечено, что созидатели, которые – хотя каждому из них было уже больше ста лет – до этого все время росли, превращаясь в могучих великанов, вдруг прямо на глазах стали уменьшаться до размеров карлика. Это случилось в конце периода таинственного гула. Однако, и превращаясь в карликов, они не могли остаться в стороне от движения за возврат к старине, охватившего долину и горный поселок. Но вскоре, участвуя в коллективном труде наравне с молодежью, созидатели, уже постаревшие и растерявшие прежнюю силу, от изнурительной работы начали попросту сохнуть. И вот эти несчастные люди, работавшие на полях, в период движения за возврат к старине один за другим стали исчезать буквально на глазах у родственников, которые хоть и видели, что с созидателями происходят какие-то странные превращения, но не поднимали голоса, боясь вступиться за них в страхе перед публичным осуждением, и только с болью наблюдали, как созидатели, грустно поникнув головой, слабели, а очертания их тел становились расплывчатыми, растворяясь в воздухе, словно луч прожектора в тумане. И родственники отводили взгляд, чтобы не видеть, как почитаемый глава дома уходит в небытие, а когда решались взглянуть, прозрачной фигуры уже рядом не было... Созидатели один за другим исчезали, а молодежь, увлеченная движением за возврат к старине, и не вспоминала о них, считая рассказы о своих современниках-созидателях, которые продолжали расти, даже когда им переваливало за сто, и превращались в великанов, пустыми фантазиями. Родственникам стариков, тосковавшим сначала по исчезнувшим, в конце концов начинало казаться, что сама их грусть призрачна – ведь грустят они о призраках.

В отличие от созидателей, которые превратились из великанов в карликов, а потом и вовсе растаяли как туман, Узница все то время, пока активно руководила движением за возврат к старине, продолжала расти и отличалась завидным здоровьем. Разгадку этому дают те, кто после провала движения за возврат к старине развенчивал утратившую власть Узницу. Они утверждают, что Узница, несмотря на столетний возраст, становилась все более могучей великаншей и могла забавляться с двадцатью юношами только благодаря тайному снадобью южных варваров, которое доставляли для нее из Нагасаки торговцы, преодолевая горы, окружающие территорию княжества, по узкой тропе, названной Дорогой соли. И вот еще что говорят: когда жители долины и горного поселка обходились лишь одними фундоси и набедренными повязками, Узница, укрывшись в дальних комнатах, надевала на себя заморские одежды и украшения – все из того же Нагасаки – и кружила головы юнцам, которым покровительствовало руководство. Помнишь, сестренка, в детстве, когда кто-нибудь выряжался, мы всегда говорили: «Смотри, точно Узница...»

В легенде о разоблачении Узницы наиболее знаменательным представлялось мне то, что наш край, который с момента созидания описывался в мифах и преданиях как место, полностью изолированное от внешнего мира и связанное с ним лишь Дорогой соли, в период движения за возврат к старине открыл через горные перевалы торговый путь в районы, находившиеся вне влияния старого княжества. Этот путь, как мне представлялось, и позволил заложить основы нашего дальнейшего развития: в период Мэйдзи производившийся у нас растительный воск вывозить в Европу и Америку, а накопленный капитал употребить на строительство огромного амбара для его хранения. Узница первой открыла торговый путь, старательно охраняя при этом независимость нашего края, и именно она проявила себя самым что ни на есть прозорливым экономистом, предугадавшим будущее деревни-государства-микрокосма.

Поджог домов, знаменовавший кульминацию движения за возврат к старине и повлекший за собой стремительный спад и наступление реакции, в преданиях совершенно не оправдывается и рассматривается как преступление, совершенное Узницей и другими руководителями. Но я, сестренка, описывая мифы и предания нашего края, буквально горю желанием защитить ее. По мере того как движение за возврат к старине набирало силу, в процессе коллективного труда все настойчивее осуществлялось освобождение от индивидуалистской замкнутости, поскольку именно это считалось главным условием возврата к принципам периода созидания. В ажиотаже участники движения сожгли все дома в долине и горном поселке, представив это как ритуал освобождения от крайнего индивидуализма. Чтобы зарево пожара не привлекло внимание людей за лесом, дома поджигались днем, в ясную солнечную погоду. Вся подготовительная работа была с блеском выполнена под непосредственным руководством Узницы. Коллективный труд, которому с энтузиазмом, даже с праздничным воодушевлением предались среди языков пламени полуобнаженные люди в фундоси и набедренных повязках, являл собой возврат к периоду основания деревни-государства-микрокосма и был точной копией картины ада.

Я все чаще прихожу к мысли, что, может быть, огромный пожар, равно как и празднества-оргии, устраиваемые Узницей, способствовал возрождению истощенной за сто лет земли, которую когда-то ливень, освободив от зловония, превратил из болота в плодородную долину. Во всяком случае, несомненно, что замысел этого ритуального действа созрел в голове Узницы. Поджоги домов явились поворотным пунктом – вскоре она была лишена власти, развенчана и в довершение заключена в пещеру, причем ей пришлось, извиваясь угрем, втиснуть туда свое огромное тело, а за время заточения она исхудала, превратилась в карлицу ростом с маленького ребенка, и, хотя теперь решетка, закрывавшая вход, уже не могла помешать ей покинуть пещеру, она даже не пыталась бежать и просидела там несколько десятилетий. Думая о долгих годах, проведенных ею в заточении, я прихожу к такому выводу: она, видимо, была уверена, что после движения за возврат к старине ее пребывание в пещере в том же самом ритуальном смысле необходимо для деревни-государства-микрокосма. Благодаря этой догадке я, сестренка, наконец-то понял, почему такой истинный великан, как Разрушитель, перед тем как исчезнуть, избрал своей спутницей Узницу – женщину со столь дурной репутацией.

 

6

В период движения за возврат к старине, в дни тяжелой совместной работы тела созидателей-великанов постепенно сжимались, становились почти прозрачными – сквозь них можно было даже смотреть, – пока, все больше теряя свои очертания, совсем не растаяли. И сразу же эти старики, прожившие здесь более ста лет с момента основания нашего края и являвшиеся главной опорой долины и горного поселка, в восприятии молодежи превратились в призраков, еще недавно бродивших рядом. Как я уже писал, сестренка, этим жалким стариком, всеми забытым и гонимым, в последние годы их долгой жизни являлись сновидения. Сны эти не миновали ни одного созидателя, и были они печальнее печали, помноженной на печаль, в которой они пребывали в самые последние годы вплоть до исчезновения. Созидатели все время видели сны, хотя и разные по содержанию, но «решенные в одном ключе». Почему же старики, обычно такие неразговорчивые, пересказывали свои сны? Они делились друг с другом – вот какой сон я видел! – только ради того, чтобы сон оставался сном, то есть ради того, чтобы не допустить вторжение сна в реальную жизнь. Сны созидателей имели одинаковое направление, но резко отличались по содержанию – ведь каждый видел во сне свою собственную жизнь. Но жизнь во сне отличалась от той, которую они прожили на самом деле. Ведомые Разрушителем, они бесконечно долго двигались вверх по реке, взорвали огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли и в низине, откуда ливень смыл все, что источало зловоние, основали деревню-государство-микрокосм. Последовавшее затем столетие виделось им во сне совсем другим, отличным от того, которое они прожили на самом деле. В жизни, являвшейся им во сне, они были вполне удовлетворены положением самых низких по званию самураев князя, их не притесняли за требования реформ и они, не покидая призамкового города, уже не предпринимали новых попыток переворота, предпочтя мирную тихую жизнь. Безмятежно и бессмысленно влачили они свое существование во сне. В период движения за возврат к старине старики, которым перевалило за сто лет, забравшись в укромный уголок, умудрялись за короткие перерывы во время коллективных работ вздремнуть так, что даже по нескольку раз видели сны об этой своей другой жизни. А когда наступало время снова браться за работу и неумолимые руководители расталкивали их, старики, как обиженные дети, потихоньку делились друг с другом:

– Выходит, мы сами и не думали уходить оттуда вслед за Разрушителем?

И тогда они все умолкали, и каждый задумывался, пытаясь ухватить возникшую в тайниках души, ускользавшую мысль. На мозги, исправно служившие более ста лет, снежным обвалом обрушилась старость – теперь они смутно помнили о том, что испытали в жизни, и, наоборот, привидевшееся во сне прошлое в их восприятии обрастало реальными деталями. Похоже, в конце концов старики уверовали, что пригрезившаяся им во сне жизнь как раз и есть та, которую они прожили в действительности, а настоящую, почти выветрившуюся из их памяти, стали воспринимать как плод фантазии. Существование же Разрушителя представлялось им самым призрачным из всех призрачных видений, не имеющих ничего общего с действительностью. Это их убеждение все росло, и, когда жизнь в сновидениях перевесила реальную, не только дух и чувства стариков, но и их тела перешли в жизнь, увиденную ими во сне. Так, мне кажется, и вышло, что они покинули землю и растворились в небесном пространстве. Я уже писал, сестренка, что молодежь, работавшая рядом с созидателями, тут же забывала о бесследно исчезавших стариках, словно это были не люди, а какие-то бесплотные тени.

Одной из причин, почему, решив посвятить свою жизнь описанию мифов и истории нашего края, я все оттягивал начало этой работы, было, мне кажется, то, что всякий раз, думая о стоящих на пороге исчезновения стариках, которые в сновидениях погрузились в прошлое и полностью отрешились от реальной жизни, я сам испытывал страх, тоску и отчаяние, владевшие ими.

 

7

Незадолго до начала таинственного гула Разрушитель исчез – в легендах нет даже намека на то, что он умер. Еще одно предание о смерти Разрушителя – оно по сути своей противоречит легендам, в которых говорится о его естественной смерти или погружении в спячку, – рассказывает, что после того, как смерть отняла у него всех соратников периода созидания, он построил себе прочный амбар и надолго укрылся в нем, а позже, став обузой для жителей долины, был убит и разрезан на мелкие кусочки.

Разрушитель – вот человек, который для того, чтобы как можно дольше быть диктатором, якобы во имя спасения деревни-государства-микрокосма, созданной главным образом благодаря его неимоверным усилиям, замыслил стать бессмертным и ради этого пошел на возвращение молодости. Он обновил все внутренние органы и даже клетки своего организма. Причем все жители нашего края тоже желали бессмертия Разрушителю, но сами к бессмертию не стремились и безропотно соглашались на то, чтобы этой привилегией он обладал единолично.

Каждую ночь я – тогда мне было лет восемнадцать, – одержимый страхом смерти, видел кошмарные сны, в искаженном виде отражавшие мои растревоженные мысли. В этих кошмарах Разрушитель протягивал мне пузырек с лекарством для обновления внутренних органов и клеток. Он требовал, чтобы я принял лекарство прямо на его глазах. Мне, страшащемуся бессмертия еще больше, чем самой смерти, не хотелось вызвать гнев диктатора, но я все равно отказывался от лекарства. Разрушитель хмурился, в его глазах сверкал гнев. «Ты обязан описать мифы и предания деревни-государства-микрокосма! Выпей это лекарство, и ты тоже обретешь бессмертие!» – требовал он. Окружавшие нас люди с воспаленными глазами внимательно следили за тем, как Разрушитель принуждает меня выпить снадобье...

В преданиях нашего края говорилось о Разрушителе как о специалисте в области лингвистики. Достоверно известно, что он приказал одному из юношей создать новый оригинальный язык для нашего края. Это стало делом всей его жизни. Избранный Разрушителем юноша, освобожденный от всяких работ и взятый на содержание деревни-государства-микрокосма, посвятил себя научным изысканиям. Занимался он этим до глубокой старости, однако нового языка так и не создал. Отчаявшись, он расклеил однажды в лунную ночь по всей деревне листки с изобретенными им самим географическими названиями, после чего исчез. Видимо, ушел в лес и умер там со стыда. Но эти изобретенные им слова остались в нашем диалекте. Я изучал их на уроках отца-настоятеля. Поскольку первая попытка создать новый язык провалилась, по приказу Разрушителя позже была предпринята еще одна.

В общем, Разрушитель представал передо мной в самых разных, противоречивых обликах.

Вернусь к рассказу о страшной смерти Разрушителя. В легенде, о которой я вспомнил, сказано, что в последние годы жизни, превратившись в тирана, внушающего окружающим только страх, он жил в одиночестве, не любимый никем, даже своими близкими. Ему давно перевалило за сто, и он, чтобы тренировать свое великанское тело, ежедневно, едва забрезжит рассвет, выходил из дому и поднимался на высоченный утес, обращенный к долине.

Разрушитель бегал там, топая так громко, что людям, спавшим в еще темных комнатах, казалось, будто в небе грохочет гром. Он разбегался перед высоченным тополем, росшим на самом краю горного кряжа, потом хватался за огромную ветвь и, перемахнув через тополь, опускался на утес – грохот при этом был такой, точно случилось землетрясение. Эти спортивные упражнения великана леденили души людей, живших в долине. А разве и сегодня снова превратившийся в великана Разрушитель не обрушивается на долину обвалом огромных камней, ломая на своем пути ветви тополей, вырывая с корнем деревья? Однако воспрепятствовать тренировкам Разрушителя, которые доставляли окружающим беспокойство, было немыслимо. Ведь к тому времени никто из долины и горного поселка не находил в себе смелости заговорить с ним. Разрушитель после физических упражнений на рассвете внимательно озирал окрестности, чтобы выяснить, не вторгся ли враг извне, не нарушен ли порядок в долине и горном поселке, а потом, словно потеряв всякий интерес к тому, что касается повседневной жизни людей, пересекал Дорогу мертвецов, углублялся в девственный лес и долго бродил по нему, возвращаясь в долину уже затемно. Женщины по очереди готовили ему еду, несли ее к Дороге мертвецов и ставили у горного источника на огромный плоский камень, который мы, сестренка, называли в детстве «столовой Разрушителя». Еды приносили неимоверное количество – ведь она предназначалась для великана, который постоянно занимался физическими упражнениями. Приготовление еды тяжелым бременем лежало на плечах женщин долины и горного поселка. В последние годы жизни Разрушитель относился ко всему с полным безразличием. Начать с того, что он забыл человеческий язык, зато освоил тот, на котором говорила окружающая природа, – это был язык лесов и гор. Не забывай, сестренка, что Разрушитель был специалистом в области лингвистики.

В поисках контакта с Разрушителем, отдавшим предпочтение языку лесов и гор, покрывающих весь наш край – обращенный к долине горный кряж и склоны гор, которые замыкали горную впадину, – люди не стали переучивать его языку долины и горного поселка, а пошли по пути, который показался им проще, – сами освоили язык окружающей их природы. Неужели же они добровольно взвалили на себя это бремя? А может быть, наоборот: поскольку Разрушитель проявлял теперь полное безразличие к людям, то и они ответили ему тем же, прекратив с ним всякое общение? С тех пор прошло уже очень много лет, и отец-настоятель – человек хоть и пришлый, но всю свою жизнь отдавший сбору мифов и преданий деревни-государства-микрокосма, – однажды глубокой ночью поднялся к Дороге мертвецов и стал ходить по ней взад и вперед, издавая рев – так он пытался приобщиться к языку Разрушителя. Я думаю, что именно посредством этого рева ему удалось установить контакт с Разрушителем, пребывавшим в пещере в состоянии спячки и сжавшимся до размеров гриба, и с твоей помощью – ведь тебя он с детства прочил в жрицы Разрушителя – вернуть его к жизни.

Неужели же в тот период, когда Разрушитель стал игнорировать язык нашего края, созданный под его собственным руководством, и постепенно прекратил всякое общение с людьми, созидатели не попытались выступить посредниками между ним и жителями долины и горного поселка? Старики, которым тоже перевалило за сто, превратившиеся в великанов под стать Разрушителю, фактически были лишены возможности что-либо изменить. Некоторые легенды утверждают, что еще до того, как обозначился полный разрыв Разрушителя с людьми, старики все до единого уже исчезли из нашей долины. Может быть, сам Разрушитель на исходе своего богатырского века порвал с соратниками, с которыми вместе начинал строить новый мир, и постепенно расправился с ними? Созидателям уже перевалило за сто, но они еще были полны сил, как и подобает великанам. Они могли выдержать все, даже каторжный труд. И их водворили в те самые пещеры в горах, чуть ниже Дороги мертвецов. Надсмотрщиком над ними мог стать лишь тот, кто ни в чем не уступал созидателям-великанам, то есть только Разрушитель. Это подтверждается тем, что Разрушитель, ежедневно с рассветом поднявшись в горы, углублялся в лес – так он до заката мог следить за работой созидателей.

В преданиях говорится, что приготовление еды, которую изо дня в день нужно было приносить в «столовую Разрушителя» у Дороги мертвецов, изнуряло женщин долины и горного поселка, и в конце концов они прониклись к нему неприязнью; но ведь если бы им пришлось готовить еду лишь для одного Разрушителя, это не было бы столь обременительно. Скорее всего, они обязаны были готовить еду и для созидателей, обреченных на каторжный труд.

Разумеется, готовить еду для всех созидателей было нелегко, но если бы их труд приносил жителям долины и горного поселка хоть какую-то пользу, то женщины, несмотря на полное изнурение, не испытывали бы к Разрушителю такой неприязни и даже отвращения. А то ведь работа, которой он заставил заниматься созидателей, в глазах жителей долины и горного поселка была совершенно бессмысленной. Вот как относились они к работе, которую великаны-созидатели смогли завершить только благодаря тому, что трудились без устали с утра до ночи.

Вспомни, сестренка, – что создано в нашем крае? Кроме Дороги мертвецов ты не назовешь ничего. Той самой Дороги мертвецов, что построена под руководством Разрушителя основателями нового мира. Созидатели хотя и не разделяли идеи Разрушителя строить Дорогу мертвецов – они ненавидели тирана, захватившего власть, – но тем не менее послушно исполняли его волю.

Те, кто, не помышляя о сопротивлении, подчинились власти тирана, в один прекрасный день узнали, что тиран бессмертен или, уж во всяком случае, проживет дольше, чем любой из них. Как тут было не прийти в отчаяние? Под надзором Разрушителя, сосредоточившего в своих руках абсолютную власть, созидатели оказались вынужденными строить Дорогу мертвецов – назначение ее было известно одному Разрушителю. Ожесточение и ненависть к нему жителей долины и горного поселка, которые влачили жалкое существование, жертвуя всем во имя продления жизни созидателей, объяснялись главным образом безнадежностью их положения.

Дорога мертвецов – дорога в никуда. Даже если она предназначалась для прогулок, добраться до нее из долины было не так-то просто. Дорога мертвецов. Хотя название это было дано ей еще в древние времена, ни одна легенда не объясняет, почему ее назвали именно так. Дорога мертвецов. Если рассматривать ее с чисто эстетической точки зрения, она была совершенна – воплощение прочности и надежности. В детстве ни в долине, ни в горном поселке я, пожалуй, не видел ничего прекраснее. К тому времени амбар для хранения воска, построенный в самом центре долины, когда наш край процветал, являясь главным производителем воска в стране, тоже стал примечательным памятником культуры. Один из наших братьев после войны там танцевал, нарядившись женщиной, – подмостки и дорога цветов, которые привели его к огромному успеху и определили всю его дальнейшую жизнь, были сооружены в этом самом амбаре. В нем же располагалась очень удобная по своему местоположению – теперь разрушенная – уборная: сквозь щели в ее потолке подростки с вожделением подглядывали за тобой, любуясь твоими цвета сливочного масла ягодицами, такими блестящими и округлыми. Так вот, даже по сравнению с этим амбаром для хранения воска, игравшим столь важную роль в моей духовной и эмоциональной жизни в детские годы, Дорога мертвецов представлялась мне намного совершеннее. В детстве я ставил ее в один ряд с огромными обломками скал и глыбами черной окаменевшей земли, взорванными в период созидания нашего края. Дорога мертвецов была выложена камнями, отесанными руками людей, но она являла собой воплощение совершенства, как сама природа, и так же, как простиравшийся за нею девственный лес, олицетворяла незыблемость, рассчитанную на всю бесконечность времени.

Ты, сестренка, наверное, помнишь лекцию о Дороге мертвецов, которую прочли в большой аудитории нашей школы дед Апо и дед Пери, стремительно сменяя друг друга у классной доски, точно игроки в парном пинг-понге. Во время войны никаких развлечений не было, и поэтому их лекция вызвала огромный интерес – люди толпились даже в коридоре; но после окончания и старики, и дети – все раскритиковали их сообщение. Дед Апо и дед Пери, эвакуировавшись к нам, узнали от детей о Дороге мертвецов и буквально лишились покоя – так она их заинтересовала. Применив свои специальные знания по небесной механике, они произвели топографическую съемку. Открытие свое они сделали сначала чисто интуитивно, и оно подтвердилось научными изысканиями. Они даже не сомневались, что жители долины и горного поселка единодушно согласятся с ними – таков был склад характера у этих близнецов, специалистов по небесной механике.

Результаты обследования Дороги мертвецов, проведенного дедом Апо и дедом Пери, были подробно доложены собравшимся. Излагая их сообщение, я буду основываться не на своем детском восприятии, а на записках, составленных отцом-настоятелем, который пришел послушать их лекцию. Дорога мертвецов, проходящая по нижней кромке леса, окружающего горную впадину, огромным эллипсом разделяет ее склоны на две части. Она внезапно начинается в некой произвольно выбранной точке и так же внезапно обрывается, причем в начале и в конце камни уложены особенно тщательно: потрачено немало усилий, чтобы предотвратить разрушение – ясно, что укрепление дороги с двух концов планировалось с самого начала. Ширина ее выложенного камнем полотна кое-где менялась, но, везде точно следуя естественному рельефу местности, она по всему горному склону была проложена строго горизонтально. Такая работа могла быть выполнена только при высочайшем уровне специальных знаний и технического мастерства. Однако люди, участвовавшие в строительстве дороги, прокладывали ее только по кромке девственного леса, будто утаивая от посторонних свои знания, и никаких следов аналогичных сооружений в этих местах нет. Почему? С какой целью прокладывалась дорога?

Поскольку сообщение деда Апо и деда Пери не раскрыло тайну, которая интересовала жителей долины и горного поселка, они обрушили на докладчиков поток вопросов, и оба специалиста по небесной механике превратились в объект для насмешек. И лишь меня одного взбудоражили слова, обращенные к нам близнецами-учеными, вызвав прилив энергии. В основе такой реакции лежало подтверждение учеными того факта, что Дорога мертвецов была вымощена идеально. Этот факт, обнаруженный учеными, дал импульс моему воображению. В ту ночь в нашем доме, стоявшем в самом низком месте долины, намного ниже Дороги мертвецов, я весь в поту валялся на своей узкой кровати, представляя, как с небесной высоты прямо на горную впадину смотрит некое громадное существо. В полнолуние и в такое время года, когда деревья, растущие над Дорогой мертвецов, еще не заслоняют ее своей пышной кроной, эта совершенно горизонтальная дорога отражает лунный свет и кажется сверкающей рекой. Может быть, она служила ориентиром для пришельцев из космоса? Во всяком случае, мучась бессонницей, я представлял в своих мечтаниях именно это. Я представлял себе соратников Разрушителя, которых он запер в пещерах, а потом обрек на каторжный труд и заставил завершить строительство выложенной камнем дороги, затеянное по его собственному, тщательно продуманному замыслу. А в тот день, когда эти великаны, которым перевалило за сто, завершили работу, он построил их в шеренги и отправил маршировать по идеально ровной дороге. К полуночи тела созидателей начали стремительно сокращаться, терять очертания, превращаться в бесплотных призраков и в конце концов, став совершенно прозрачными, растворились в воздухе. Не послужила ли Дорога мертвецов для созидателей, которым не дано было умереть собственной смертью, своего рода взлетной полосой, откуда они взмыли в тихое безмятежное небытие?

Можно ли утверждать, что, сгоняя созидателей на каторжный труд, Разрушитель не рассчитывал именно на это? Отчаяние народа, сообразившего, что человек, который тиранит их, бессмертен, было беспредельным, но и самого тирана, узурпировавшего власть, может быть, мучили кошмары оттого, что его прежние соратники, которых он запер в пещерах, тоже бессмертны. Разве я не прав, сестренка? Даже если ты, став по воле отца-настоятеля жрицей Разрушителя, все еще не одобряешь того, что я называю его тираном.

 

8

В ходе движения за возврат к старине были сожжены не только дома и амбары столетней постройки. Огонь с подожженных строений перекинулся на приусадебные сады и рощи на склонах холмов за деревней. Девственный лес уберегла от пожара Дорога мертвецов. И поскольку она не была достаточно широкой, чтобы служить противопожарной полосой, люди уверовали в ее магическую силу. В наше время все, даже дети, были убеждены, что Дорога мертвецов действительно обладает магической силой. Огонь, спаливший всю растительность на склонах холмов от долины до самого леса, возродил плодородную землю, истощенную столетней пахотой, и на этом же огне перегорел энтузиазм участников движения за возврат к старине. В очень короткий срок руководители движения были смещены, а Узница заключена в пещеру и ее деяния в период неограниченной власти разоблачены. Но неужели же все завоевания этого носившего революционный характер движения были сметены противотечением реакции? Пытаясь выяснить это в преданиях, я, сестренка, наткнулся на легенду, раскрывающую тайну укрывшегося Разрушителя. Это поистине удивительное предание. Пожалуй, оно смахивает даже на сказку; ты, сестренка, тоже должна была его слышать. В период реакции, наступившей после того, как прекратилось движение за возврат к старине, снова стали строить индивидуальные дома, многие семьи воссоединились, и за ними признали право на личную собственность. Однако далеко не все в деревне-государстве-микрокосме вернулось в прежнее русло. Земля была переделена между новыми лидерами, свергшими Узницу и остальных руководителей. Размещение индивидуальных домов, выбор занятия – все это решалось в соответствии с новыми установками, и в каждом случае отдельно. В так называемый период реакции основной заботой людей было приведение в порядок пахотных земель, изрытых и опустошенных в ходе движения за возврат к старине.

Главным пунктом стало обобществление площади в центре долины – классическое выражение реорганизации, призванной в новой форме обозначить направление революции, именовавшейся прежде движением за возврат к старине. Огражденная площадь, включая то место, где до сих пор стоит амбар для хранения воска, была объявлена центром долины – в прежние времена вся эта общественная земля служила местом сушки очищенного воска. Здесь же был построен огромный амбар, который можно рассматривать как прототип амбара для хранения воска.

Зачем же построили этот огромный амбар? Может быть, поскольку в ходе движения за возврат к старине были сожжены все индивидуальные дома, амбар, пока их не отстроили, служил для совместного жилья? Но разве люди, пережившие безумие движения за возврат к старине, не испытывали неприязни к идее совместного проживания в период реакции? Видимо, рассматривая амбар как временное пристанище, они пошли на то, чтобы жить вместе, но зато воссоединившимися семьями. Эти люди объединились по собственной, а не по коллективной воле, господствовавшей во время движения за возврат к старине, они собрались и построили на площади, являющейся общественной собственностью, огромный амбар. Позже в этом амбаре после долгого отсутствия поселился Разрушитель, которого все считали давно умершим.

Впервые услыхав от отца-настоятеля эту легенду о Разрушителе, я воспринял ее, сестренка, как нечто совершенно естественное, чем вызвал его недоумение. Но в детстве со мной такое случалось нередко – я постоянно вбивал себе что-нибудь в голову. Еще когда мне было лет пять, я выходил на деревенскую улицу и босиком, пачкая ноги в пыли, играл в классы, убедив себя, что мальчик, умерший, когда ему было столько же лет, сколько мне, наконец вернулся и снова играет со мной. Чтобы не вызывать недоумений, я с горестным видом опускал голову – как-никак ребенок умер, – но при этом стоило мне заиграться, и он, живой и невредимый, снова оказывался рядом со мной. В годы, когда меня обучал отец-настоятель, такое случалось со мной нередко.

 

9

Прошло много времени с тех пор, сестренка, как в амбаре, на земле, являвшейся общественной собственностью, снова поселился Разрушитель, и вот появились люди, которые вознамерились убить его, и убить так, чтобы он уже никогда больше не возродился. Им, видимо, стало невмоготу терпеть тяжелые притеснения со стороны бессмертного. Немало людей выступало с таким страшным требованием. В конце концов Разрушитель в самом деле был убит, и для того, чтобы он не возрождался снова, а если бы возродился, то не великаном, а как некая субстанция, растворенная в обитателях этой отрезанной от мира горной впадины, жители долины и горного поселка разрезали тело мертвого великана, разделили на всех, и каждый, начиная со стариков и кончая младенцами, съел по кусочку.

Я бы хотел, сестренка, чтобы ты еще раз вспомнила окаймленную лесом пылающую чашу, изображенную на картине ада. Там есть сцена, выполненная в обратной перспективе, где черти с огромными ножами и бамбуковыми палочками в руках режут мясо на кухонной доске. На всех картинах ада, кроме той, которую я видел в нашем храме, есть подобные сцены, но там возле кухонной доски свалены головы многочисленных грешников. Иногда грешники, ожидая своей очереди, сидят на корточках рядом с чертями, исполняющими роль мясников. И лишь на картине ада в нашем храме не видно ни единого печального грешника – там около кухонной доски лежит лишь одна отсеченная голова. Но зато на доске черти режут огромный кусок мяса! Я думаю, эта сцена соответствует легенде, в которой рассказывается о том дне, когда Разрушителя убили и тело его разрезали на столько частей, сколько жителей было в нашем крае – каждый съел по куску.

В легенде об убийстве Разрушителя на сцене появляется человек по прозвищу Сиримэ – когда план убийства Разрушителя, одобренный всеми жителями долины и горного поселка, приобрел конкретные очертания и должен был вот-вот осуществиться, он сам был убит опередившим его Разрушителем. Те, кто пересказывал эту легенду, объясняли, что прозвище «Сиримэ» восходит не к выражению «сиримэ ни какэру» – «смотреть свысока», а к другому «сиримэ», означающему «задоглазый». Мы, дети, и в самом деле ради забавы часто рисовали на земле человека, у которого между ягодицами торчал глаз. И представь себе, сестренка, лет пять назад я воочию увидал человека, которого рисовал в детстве. Однажды, поплавав в бассейне нашего клуба, я шел в сауну. Оттуда мне навстречу как раз выходил мужчина. У горячей двери он чуть посторонился, уступая дорогу, и тут из его тощего зада на меня уставился глаз. Этот сам по себе абсолютно ничего не выражающий глаз делал зад мужчины похожим на лицо, и на этом лице-заднице словно застыла вульгарная и злая улыбка. Меня взяла оторопь. Я вдруг поверил, что передо мной Сиримэ-задоглазый,

Думаю, сестренка, что в мифах и преданиях нашего края, повествующих об убийстве Разрушителя – самом отвратительном, мерзком злодеянии, – в упоминании о ничего не выражающем глазе, выглядывающем из улыбающегося зада человека, совершившего это преступление, заложен некоторый заряд комизма. Все объясняется до смешного просто: человек, разработавший план убийства Разрушителя, страдал геморроем, отчего из его улыбающегося зада и выглядывал глаз; наверное, и мужчина, с которым я встретился в бассейне, был болен тем же. Последние годы Разрушителя, который, несмотря на свой столетний возраст, был вполне крепким – все были уверены, что он и в самом деле бессмертен, – пришлись на период, когда движение за возврат к старине еще не началось и никто не ходил обнаженным; один только Задоглазый не носил даже фундоси, и его улыбающийся зад, из которого выглядывал глаз, был весь на виду – я отчетливо представляю себе, как Сиримэ шествует по деревенской улице. Задоглазый был, по-моему, деревенским дурачком, которых мы в детстве немало повидали в нашей долине. Если учесть, что он стоял на самой низкой ступени деревенской общины, то нетрудно понять, почему еще до того, как выполнить свою мерзкую роль, Задоглазый сам был убит им же придуманным способом.

Однако что все-таки заставило людей такое серьезное дело, как убийство Разрушителя, поручить деревенскому дурачку? А то, сестренка, что в отличие от Разрушителя, стоявшего над всеми в нашем крае, Задоглазый был человеком, которому не нашлось места даже в самых низших слоях общины, что делало его совершенно независимым, и, таким образом, эти двое противостояли друг другу как два полюса. В детстве мы считали деревенского дурачка жалким, ничтожным созданием, но в общем-то подобное представление было так или иначе связано с тем, что Разрушителя уже давным-давно не было с нами. Ведь если высшие сферы лишаются выдающегося человека, не может не измениться и характер тех, кто принадлежит к низшим слоям. Не явилось ли исчезновение из наших мест самых заурядных деревенских дурачков симптомом, даже доказательством от обратного, упадка деревни-государства-микрокосма? Разумеется, теперь, когда Разрушитель возродился после долгой спячки, должен появиться и противостоящий ему деревенский дурачок. А может быть, именно мы с тобой – такие несовременные: я, посвятивший себя описанию мифов и преданий нашего края, и ты, выполняющая роль жрицы Разрушителя, – и являемся этими деревенскими дурачками?..

Я предполагаю, что и Задоглазый, будучи человеком, который, как бы сталкивая высшее и низшее начала, противопоставил себя Разрушителю, должен был тоже приближаться к столетнему возрасту и быть великаном, оставаясь при этом деревенским дурачком. Лет тридцать назад заезжий учитель, работавший в нашей школе, так объяснял встречающееся в «Описании земли и нравов в древности» выражение «мушиные хлопоты»: это когда мухи бестолково летают взад и вперед. И вдруг класс, который как раз жужжал, точно мушиный рой, разом притих – учитель даже растерялся, не поняв, что произошло. Дело же было в том, что мы, еще совсем дети, вспомнили «мушиные хлопоты» вокруг Задоглазого, и у каждого из нас тревожно сжалось сердце. Вокруг Задоглазого, вечно грязного деревенского дурачка, всегда роились мухи, и, когда он шел по деревне, казалось, плывет серое мушиное облако. Ничего удивительного – он, должно быть, источал ужасную вонь. В исходившем от него зловонии был и некий символический смысл. Задоглазый источал смрад болотистой низины, омытой пятидесятидневным ливнем, разразившимся после того, как Разрушитель взорвал огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли. Если бы то зловоние не было уничтожено, новый мир в нашей долине никогда не возник бы. Разрушитель был вождем, который, вступив в единоборство со зловонием, создал деревню-государство-микрокосм, но остатки зловония все эти годы таились в долине как некая темная сила и наконец, олицетворенные Задоглазым, снова выступили против Разрушителя.

Когда Разрушитель уничтожил зловоние, скопившееся в болотистой низине, и создал деревню-государство-микрокосм, он был еще молодым. А в конце своей жизни (по крайней мере в конце одной из своих жизней) ему снова выпало сражаться со зловонием, на сей раз принявшим человеческий облик. Скопища мух облепляли смердевшего Задоглазого, и всякий раз, когда они слетали с его улыбающегося зада, оттуда, точно насмехаясь над людьми, выглядывал лишенный всякого выражения глаз. Деревенский дурачок, одного роста с Разрушителем, был единственным великаном, способным противостоять ему. И люди замыслили его руками – руками самого отвратительного в долине и горном поселке существа – избавиться от того, кто, будучи бессмертным, столько лет продолжал их тиранить, от человека, который, обрекая себя на одиночество деспота, заперся в амбаре и никого к себе не допускал.

Еще в ходе разработки этого отвратительного плана, который должен был осуществить Задоглазый, жители долины и горного поселка знали о предстоящем убийстве. И на заключительном этапе подготовки все, начиная со стариков и кончая детьми, окунулись в гнетущую атмосферу позора – ведь фактически каждый из них становился соучастником преступления. Однако могли ли они в действительности покончить с Разрушителем? Чем призрачней казалась такая возможность, тем невыносимее было терпеть бесконечное владычество Разрушителя – именно поэтому коллективное стремление избавиться от него крепло день ото дня. Началась массовая истерия: поголовно все жители долины и горного поселка были охвачены одним желанием – как можно скорее убить Разрушителя, чтобы самим не оказаться его жертвами. Причем тут же поползли страшные слухи, будто замысел их стал известен Разрушителю и тот готовит такое ужасное возмездие, какого они и представить себе не могут. Провал плана уничтожения Разрушителя и тяжелое положение, в котором оказались в результате жители долины и горного поселка, привели к тому, что вся ненависть обрушилась на Задоглазого, который медлил с осуществлением плана...

В конце концов его вынудили перейти к решительным действиям. Не сделай он этого, его самого бы растерзали, хотя, откровенно говоря, он был в любом случае обречен – ведь он покушался на жизнь самого Разрушителя. Таким образом, Задоглазый как слепое орудие зла приступил к последнему этапу осуществления плана. В предпринятых действиях сказался весь характер Задоглазого: он по своему обыкновению все сделал шиворот-навыворот, но при этом точно попал в цель. Какая сила способна уничтожить Разрушителя, мог знать лишь сам Разрушитель, поскольку в деревне-государстве-микрокосме он был приравнен к богу. К нему и направился Задоглазый со своим вопросом...

Источая зловоние, весь облепленный мухами, с третьим глазом, бесстрастно глядевшим из улыбающегося зада, деревенский дурачок среди суматохи, поднятой жителями долины, которые, испугавшись содеянного, помчались к Разрушителю доносить о готовящемся убийстве, преспокойно направился к Разрушителю, укрывавшемуся в огромном амбаре и не желавшему никого видеть. Задоглазый со скрипом распахнул давно не растворявшиеся двери и закричал во тьму:

– Хозяин, я хочу вас кое о чем спросить!

Разрушитель встретил его радушно, как старого приятеля. Он любезно сообщил Задоглазому, что убийство можно легко осуществить, если сделать крепкий отвар из трав, которые он сам много лет выращивает на своей плантации, и даже научил, как выбрать необходимые ядовитые растения. Задоглазый направился вверх по реке, которая начиналась в лесу и протекала по долине, добрался вместе с облепившим его сонмищем мух до плантации и целый день собирал указанные ему травы. Пока он там махал серпом, мухи, облеплявшие его тело, надышались ядовитых испарений и все до единой попадали на землю. Взвалив на плечи скошенную траву, Задоглазый возвратился в долину и в огромном котле сделал ядовитый отвар. Однако никто не знал, достаточно ли он крепок, чтобы отравить Разрушителя! Может быть, Разрушитель просто разыграл Задоглазого? Чтобы убедиться в эффективности отвара, Задоглазого, тоже великана, заставили испробовать его на себе.

Убитого фактически с общего согласия жителей нашего края Задоглазого, словно погребальным саваном прикрытого опять налетевшими мухами, унесли в девственный лес за Дорогой мертвецов и там бросили. А ядовитый отвар влили в пищу, которую женщины долины и горного поселка ежедневно относили укрывшемуся в амбаре Разрушителю, он съел ее и умер. Вот почему святое для жителей нашего края место – заложенная Разрушителем плантация, обеспечивающая всех лекарствами, – было предано проклятью жителями долины и горного поселка как источник яда, которым был отравлен Разрушитель.

 

10

Тело Разрушителя было роздано по кусочку и съедено всеми жителями нашего края; отец-настоятель всякий раз, когда рассказывал мне, как поедали Разрушителя, восклицал восторженно:

– Это было волнующее зрелище!

Слыша, с каким жаром он это говорил, трудно было ему не поверить. Но главным, что, на мой взгляд, делало зрелище таким волнующим, были отнюдь не действия тех, кто добровольно взялся за столь ответственное дело: разрезать тело Разрушителя на мелкие кусочки и раздать их всем жителям долины и горного поселка. Для меня волнующим было само огромное тело Разрушителя – огромная глыба сочащегося кровью мяса, нарезанная на мелкие кусочки: по числу жителей нашего края.

В торжественном поедании Разрушителя приняли участие все жители долины и горного поселка. Грудным младенцам мясо растирали в кашицу. Беззубые старики жевали его деснами и, размягчив, проглатывали. Правда, когда необъятную тушу этого великана разделили между всеми жителями, каждому перепало не так уж много. В теплый солнечный полдень люди покинули свои дома и, выстроившись вдоль дороги, не спеша поедали доставшиеся им куски, наблюдая за тем, как едят соседи. В одной из легенд сообщается, что, стараясь продлить несказанную радость, вызванную уничтожением бессмертного тирана, они нарочно долго, со смаком пережевывали мясо, точно жевательную резинку. В этой ритуальной трапезе, безусловно, проявилась первобытная вера в то, что через плоть и кровь Разрушителя можно овладеть частицей могущества великана.

В другой легенде, впрочем, сказано, что люди скорбели о своем убитом вожде, воспетом в мифах и преданиях, и съели его будто бы лишь потому, что стыдились совершенного убийства. Даже собаки, прибежавшие подлизывать кровь, капавшую с губ поедавших мясо Разрушителя, поджимали хвосты и жалобно выли – так велика была скорбь, в которую погрузился весь наш край. И каждый, поедая мясо отравленного Разрушителя, хотел одного – тоже умереть от яда...

Однако независимо от того, были ли люди охвачены радостью или подавлены стыдом и скорбью, то, что они пережили, явилось для них, несомненно, встряской. Но вскоре после того, как съели Разрушителя, жителей долины охватило чувство глубокой апатии. Правда, сейчас проследить причинную связь явлений, вызвавших апатию и утерю аппетита, невозможно, но тогда все были убеждены: причина кроется в том, что люди ели мясо Разрушителя – ведь случилось это и в самом деле после того, как каждый съел свою порцию. Все жители долины и горного поселка вдруг стали есть в десять раз меньше. Отвращение к пище продолжалось три года. В таком замкнутом сообществе, как наш край, подобное положение не могло тут же не сказаться на укладе жизни. Поскольку теперь достаточно было производить всего одну десятую тех продуктов питания, которые производились прежде, требовалось значительно меньше затрат труда. А поскольку люди стали потреблять мало пищи, снизились и их физические возможности. Они теперь почти не работали и целые дни проводили в горьких раздумьях о трагической участи забытой всеми деревни-государства-микрокосма, окруженной девственным лесом, который отрезал ее от внешнего мира. Не только старики, что было бы естественно, но и люди в расцвете сил, в том числе молодежь, и даже дети тысячу дней носили траур по Разрушителю. Все это неизбежно привело к тому, что силы природы вернули облагороженный человеком край в состояние полного запустения. Первобытный лес, перешагнув Дорогу мертвецов, повел наступление на долину: одичали некогда ухоженные посадки на склонах, пашня заросла кустарником. Оросительная система пришла в негодность. Корни растений разрушали выложенные камнем дороги. Порой даже казалось, что вновь вернулось зловоние, источавшееся болотистой низиной до того, как были взорваны огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли.

Однако, когда положение в долине и горном поселке дошло до критической точки, люди неожиданно пробудились. Толчком к пробуждению, сестренка, явился сон, привидевшийся одновременно всем. Этот сон точно указал каждому, что следует делать. В нем содержался приказ Разрушителя. На сей раз он уже не был в облике великана. Отравленный и от этого одряхлевший, уменьшившийся до размеров обыкновенного человека, Разрушитель каждому указал работу по индивидуальным способностям и наиболее эффективный способ ее выполнения. Обессилевший и истощенный до предела, Разрушитель в течение одной ночи явился всем жителям долины и горного поселка. На следующий день еще не взошло солнце, а люди, преодолев апатию, уже работали не покладая рук.

– Это было волнующее зрелище! – теми же самыми словами говорил об этом отец-настоятель.

Группа мужчин из увиденного сна узнала, что все они должны совместно заниматься одинаковым делом. Еще затемно они согласованно приступили к работе: взялись ремонтировать огромную плотину на реке, в том месте, где она, преодолев узкую горловину – там еще и поныне громоздятся остатки взорванных Разрушителем скал и глыб черной окаменевшей земли, – широко разливается, образуя мелководье. Именно там Разрушитель развел речную рыбу, чтобы обеспечить необходимое количество белка в питании, – под плотиной, преграждавшей путь всему, что плыло по реке и могло в низовье обнаружить существование нашего края. За три года заброшенная плотина пришла в полную негодность и нуждалась в срочном ремонте. Расчистка шлюзов позволила рыбе подняться вверх по реке, и теперь на мелководье рыбы было столько, что женщины и дети ловили ее бамбуковыми корзинами. Отдавая все силы работе, люди, к которым после ночного явления Разрушителя снова вернулся аппетит, с жадностью набросились на рыбу. Они и сами теперь были потрясены тем, что позволили себе забросить плотину на целых три года, проявив такое преступное безразличие к главному – мерам предосторожности, которые обеспечивали безопасность нашего края, то есть к сокрытию от внешнего мира следов своего существования.

Сбросив с себя оцепенение, люди поразились еще одному факту: девственный лес, мощно шагнув за Дорогу мертвецов, захватил сельскохозяйственные угодья и даже проник на территорию самой деревни-государства-микрокосма. Протерев глаза, которые в течение трех лет пустых грез и праздности изо дня в день были бессмысленно устремлены в полутьму, они увидели, что лес одолел уже и их собственные жилища. Дома были оплетены лианами, балки подгнили, между ними проглядывали побеги каких-то невиданных растений. Вода в колодцах зацвела, некоторые и вовсе пересохли.

Ко всем этим бедам прибавилась, сестренка, еще одна неприятность: хурма, груша, каштан, слива, еще с периода основания нашего края прекрасно плодоносившие благодаря заботам Разрушителя, утратили свои прежние качества, стали давать мелкие, сморщенные, почти несъедобные плоды и в конце концов одичали. Может быть, не в такой степени, как с плодовыми деревьями, но нечто подобное происходило с рисом и другими зерновыми. Собаки, отвыкшие кормиться возле людей, довольствовались чем попало, постепенно дичали и переселялись ближе к опушке леса. От них, наверное, и пошли те самые дикие собаки, которые до сих пор обитают в наших местах, – помнишь, сестренка, в детстве одна укусила тебя у Дороги мертвецов?

Противясь наступавшей разрухе, люди, следуя указаниям Разрушителя, полученным во сне, сообща взялись за работу. Здесь в легендах возникает полная путаница: в некоторых коллективный труд, призванный возродить деревню-государство-микрокосм, переселение и движение за возврат к старине накладываются друг на друга и рассматриваются как единый процесс. Для того чтобы возродить нашу долину, пришедшую в запустение, люди, следуя указаниям Разрушителя, явившегося им во сне, приступили к коллективным работам. Это начинание сопровождалось, конечно же, и перестройкой человеческих отношений, как это было в период переселения. Для того чтобы заставить лес снова отступить за Дорогу мертвецов, необходимо было устраивать огромные палы. Каждый раз, когда вырабатывался новый план – это тоже делалось по указанию являвшегося в снах Разрушителя, – естественно, выдвигался и новый лидер, действовавший от его имени, как это делала в свое время Узница.

В ходе работ по восстановлению деревни-государства-микрокосма формировалось, разумеется, и новое руководство, а предыдущие лидеры подвергались критике за перегибы и произвол, и их либо заключали в пещеру, как Узницу, либо ссылали в лес. На каждом этапе новых потрясений к руководству приходили все более консервативные люди, которые исправляли ошибки, допущенные в ходе предыдущих реформ, и созидательная работа возобновлялась. Отстраивались разрушенные индивидуальные дома, был огражден участок общественного пользования в наиболее удобном месте долины, где соорудили огромный амбар. Прошло немало времени, и в нем вновь поселился великан Разрушитель – только в этом огромном здании он и мог поместиться. И хотя его новому воцарению предшествовало долгое отсутствие, он, кажется, даже не вспоминал о том периоде, когда его не было в долине. А жители долины и горного поселка о том, что было время, когда Разрушитель отсутствовал, тоже помнили лишь по мифам и преданиям, слышанным от отцов и дедов.

 

11

После того как отец-настоятель выгнал жену из деревни, в нашем доме, стоявшем в самой низкой части долины, так что во время наводнений река мутным бурлящим потоком подступала прямо к крыше, остались без присмотра пятеро детей: два старших брата, мы с тобой, близнецы, и младший брат. А отец-настоятель уединился в храме Мисима-дзиндзя, возвышавшемся над долиной, и там, завалив себя материалами и документами о мифах и преданиях нашего края, занимался исследованиями, доверенными ему, чужаку, нашими стариками. Мне он определил роль летописца, человека, который должен описать изученные им мифы и предания, а тебя решил сделать жрицей Разрушителя.

Среди материалов, собранных отцом-настоятелем, в детстве у меня наибольший интерес вызывали свитки – повествования в картинках, и он, зная об этом, каждый раз, призвав меня к себе для очередной порции нравоучений, заодно подсовывал эти повествования.

Иногда необходимость, продиктованная исследованиями, заставляла его перерисовывать картинки из плохо сохранившихся свитков. Среди многого, что я у него видел тогда, была копия одного такого свитка. В то время он, используя разведенную черную тушь и немного красной, перерисовывал на длинную полосу рисовой бумаги картинки, рассказывающие о жизни Разрушителя. До сих пор я считал, что он их перерисовывал, но я не помню, были ли у него оригиналы, и не исключено, что свиток представлял собой творение самого отца-настоятеля, который, питая страсть к рисованию, случалось, даже сам раскрашивал в праздники ритуальные стяги. Но с другой стороны, он испытывал такое благоговение перед мифами и преданиями деревни-государства-микрокосма, что, мне кажется, не смог бы изображать сюжет, хоть сколько-нибудь не соответствующий легенде. И если он создал свиток сам, то лишь побуждаемый стремлением, опираясь на результаты своих многолетних исследований, запечатлеть жизнь и деяния Разрушителя. В начале свитка изображались огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли – первое, что увидели поднявшиеся вверх по реке Разрушитель и созидатели. Внизу горошинками были рассыпаны люди, и, в точном соответствии с легендой, там же стояли волокуши с тяжелой поклажей, сделанные из досок того корабля, на котором они отправились в путь.

На свитке, открывающемся этой сценой, были запечатлены различные эпизоды из жизни Разрушителя. В них – будь то бег по горам вокруг долины, физические упражнения, когда он, ухватившись за ветвь тополя, перелетал через дерево, или рыбалка у запруды – Разрушитель представал то великаном, то обычным человеком, но так или иначе весь свиток был посвящен его деяниям. Однако во второй части свитка возникают загадочные превращения. Разрушитель, изображенный в первой части глубоким стариком – там ему можно дать несколько сот лет, – постепенно молодеет и становится цветущим юношей. А в конце повествования он изображен уже младенцем в бамбуковой люльке...

Думая о спящем в пещере Разрушителе, которого ты теперь вырастила до размеров собаки, я представляю, как он – на свитке младенец в бамбуковой люльке, – не прекращая развития вспять, в конце концов превращается в семя. Место вокруг пещеры, где он пребывал в спячке, густо заросло папоротником – мы, дети, рвали его для новогоднего праздника. Может быть, семя, в которое превратился Разрушитель, в густых зарослях сохранилось для будущей жизни, как семена самого папоротника? И, возможно, то, что выглядело сморщенным грибом, представляло собой лишь оболочку для сохранения спящего семени? Потом прошло много времени, семя попало в твои «ножны», где и произошло возрождение Разрушителя.

Теперь, сестренка, благодаря тебе он возродился, он вырос до размеров собаки, и его стремительный рост уже никому не удастся остановить. И если это первый симптом возрождения нашего края, пришедшего в крайний упадок, я тем более готов целиком отдаться описанию мифов и преданий деревни-государства-микрокосма, чтобы ты стала еще более безупречной жрицей Разрушителя.