Все придумала, как всегда, Фанни Ранн. Они всей компанией должны были отправиться в собор к причастию. Настоящее паломничество! Все равно что пойти пешком в Иерусалим! К тому же на самую раннюю мессу. Вся компания, крича наперебой, плясала вокруг нее от радости.

«Шестичасовая месса! Значит, надо встать в четыре утра. Будет еще совсем темно. На улице ни души. Только одни мы. Одни во всем Корке. Все храпят, кроме нас». Самое главное Фанни приберегла напоследок. «Угадайте, что мы будем делать после мессы? Купим пачку печенья и будем жевать его на обратном пути».

Но когда они разбежались по домам выпрашивать у своих мам и пап, дядюшек и тетушек несколько пенсов на печенье, все вышло совсем не так, как они предполагали.

Они что, спятили? О чем они только думают? Чтобы дети девяти-десяти лет шли через весь город ранним апрельским утром в кромешной тьме? Да еще в собор, в такую даль! А что, если пойдет дождь? А что, если они заблудятся? Кто все это выдумал? Фанни Ранн? С нее станется.

В результате утром на мосту встретились только двое. Фанни, потому что она всегда делала все по-своему, потому что ее мать умерла, а отец был в море, кроме того, она была единственным ребенком, а ее тетка Кейт покладистой старухой. И Долли Майлз, потому что ее отец не знал, да и не хотел знать, чем занимаются его одиннадцать детей, и еще потому, что ее мать хорошо понимала, что на Фанни Ранн можно положиться. Это была смуглая, здоровая, крепкая девочка, из тех неисправимых заводил, которые только и делают, что сбивают с пути истинного своих доверчивых подруг. Именно таких, как Долли. Глаза у Долли как у куклы - синие и пустые, такие же светлые волосы и розовые щечки, губы - бантиком, а ротик так трогательно приоткрыт, что пожилые джентльмены норовили остановить ее на улице и потрепать по курчавой головке.

Они шли в темноте по мосту навстречу друг другу, словно два крошечных привидения. Впереди был виден только свет в окне водоочистительной станции, который отражался в плавном изгибе потока воды, бежавшей из водослива. Слышался слабый гул турбин, да и тот уносил утренний ветер. Сзади в темноте тускло светился газовый фонарь, а вдали, вниз по реке, разбегались в воде огни ночного города. Небо над головой было черным, как чернила.

Фанни захватила с собой лучший зонтик тети Кейт. Ярко-красного цвета, он был украшен красной кисточкой, а его ручка представляла собой алый птичий клюв со стеклянными глазами по обе стороны рукоятки. Она принесла его, так как накануне Долли рассказала ей, что у ее матери есть близкая подруга по имени миссис Леви, которая живет рядом с собором на Флэтфут-лейн. Фанни тут же заявила, что по дороге на мессу они зайдут к миссис Леви и подарят ей к Пасхе зонтик. А та в ответ наверняка даст им по пенсу каждой, и на эти два пенса на обратном пути они купят себе печенья.

Газовые фонари были ничем не лучше свечей. В их слабом, колеблющемся свете девочки не столько видели тротуар, сколько на ощупь ступали по нему. Они шли, взявшись за руки. Обе молчали. Вокруг не было ни души. Они слышали только звуки собственных шагов. Дома чернели, как тюремная стена. Потом вдруг в одном доме наверху они увидели освещенное окно. Молчание было прервано. Кто не спит в этот час? Может, кто-то болен? Или умирает? Подняв глаза на окно, Долли обняла Фанни за талию, а Фанни, как ребенка, прижала к груди зонтик. А вдруг это грабитель? Они пустились бежать. Потом опять перешли на шаг. Один раз они обернулись назад и обрадовались, увидев на западе плывущую за черной тучей звезду. Впереди небо побледнело, раздвинулось, но звезд не было. Они присели отдохнуть на низкую ограду и принялись спорить, сколько печенья можно купить на два пенса. Потом, продолжая спорить, опять двинулись в путь, дважды ошиблись поворотом и только прошли половину длинной, круто поднимавшейся к собору улицы, как вдруг часы на Шендонской башне так близко от них пробили три четверти часа, что Долли взвизгнула от страха: «До, соль. Ля, рэ...»

- Не бойся, - успокоила ее Фанни. - У нас полно времени. Если, конечно, ты знаешь, как найти дом миссис Леви. - И добавила с угрозой: Смотри, если не знаешь!

Долли заглянула в темный переулок направо: «По-моему, где-то здесь». Потом посмотрела в черный проем на противоположной стороне улицы: «Может быть, здесь?» Она повернулась назад и тупо уставилась на сбегавшую под гору улицу. «А мы случайно не прошли?» Наконец в порыве отчаяния она выбрала первый переулок, и через мгновение их поглотила его бездонная пасть, и они, нырнув в кромешную тьму, словно погрузившись в чрево кита, побежали кругами, спотыкаясь, завязая в канавах, натыкаясь на глухие тупики и петляя в узких извилистых улочках, зловонных и безымянных, но через несколько минут, когда начал накрапывать мелкий апрельский дождик, очутились ровно на том месте улицы, откуда свернули. Заметив, что Фанни собирается закричать на нее, Долли, опередив ее, крикнула первой: «Надо было в другую сторону!» И вновь, будто два белых обрывка бумаги, их понесло по еще более извилистым переулкам, канавам, проходам, закоулкам, сквозь сомкнутый строй домиков и домишек, крытых соломой или шифером, с окнами, плотно задернутыми толстыми холщовыми занавесками; дома так тесно прижимались друг к другу, что при желании хозяйка могла, не вставая с места, протянуть руку от своей двери к двери соседки, чтобы одолжить немного молока или вернуть вчерашнюю газету. Во всех мощенных булыжником переулках были вырыты сточные канавы, по которым теперь бежала дождевая вода. Сток едва помещался между рядом домов и мостовой. Для тротуара места не оставалось. Они плутали и сбегали вниз, поднимались вверх и опять спускались, кружили и поворачивали, пока перед ними внезапно не вырос огромный каменный великан с гигантским черным циферблатом вместо лица, на котором значилось: без пяти шесть. При виде Шендонской башни там, где она меньше всего ожидала ее увидеть, Долли расплакалась. А Фанни, придя в ярость, приставила зонтик, словно штык, к ее животу.

- Дом! - закричала она. - Ищи дом, или я проткну тебя насквозь!

- Пойми ты, - рыдала Долли, - я была здесь всего один раз. Да и то с мамой. И это было два года назад. И мне было тогда всего семь лет.

- Ищи дом!

- Нам бы только выйти на Флэтфут-лейн, а дом я найду...

- Как же, найдешь ты! Тут таких домов пруд пруди.

- У него на окне табличка с именем миссис Леви.

- Ступай!

- Ну почему мы обязательно должны дарить зонтик? - ныла Долли, громко всхлипывая. - Ведь это не твой зонтик. Ты украла его. Без него мы промокнем насквозь.

Ее слова, очевидно, возымели действие на небесах, ибо дождь прекратился. Но дьявол не дремал. Как по волшебству, прямо над их головами возникла ярко-красная дощечка со словами ФЛЭТФУТ-ЛЕЙН. Здесь были настоящие дома, небольшие, но двухэтажные, с двумя окнами наверху и одним внизу. Под ногами - все та же булыжная мостовая без тротуара, такой же водосток с журчащей водой, в конце переулка - глухая стена. Они пробежали его из конца в конец, пока не увидели на одном окне с собранными кружевными занавесками белую табличку. На ней черными печатными буквами было написано: МИРИАМ ЛЕВИ. И ниже: ССУДА ПОД ПРОЦЕНТЫ. На зеленой двери висел латунный дверной молоток, издали напоминавший ампутированную руку. Фанни схватила молоток и обрушила его на дверь с грохотом артиллерийского залпа, эхом разнесшегося по переулку, после чего выжидательно посмотрела на окна второго этажа. Дом спал. За ним, над переулком, была видна самая верхушка башни с часами: крошечный зеленый купол с большим золотым лососем на нем, флюгер в лучах восходящего солнца слегка подрагивал на ветру. Все по-прежнему было тихо: ни звука, ни голоса, ничего - только белая кошка мягко прокралась вдоль забора и, как тень, перемахнула через него.

- Может быть, - с надеждой сказала Долли, - она умерла?

Фанни дала по переулку еще несколько оглушительных залпов. Они услышали, как наверху со скрипом открылось окно, и увидели, как сначала по подоконнику скользнули костлявые пальцы, а потом в окне появилось высохшее личико похожей на ведьму миссис Леви, которая широко зевнула из-под целлофанового мешка, полного белых волос в синих бигуди. Зевала она так долго, что казалось, будто ее ощерившийся рот так и останется разинутым. Кончив зевать, она сонным взглядом обвела переулок, позвала: «Кис-кис-кис» - и только тогда увидела под окном двух девочек в белом. Фанни приветливо помахала ей красным зонтиком:

- Доброе утро, миссис Леви. Моя тетя Кейт прислала нас вручить вам к Пасхе этот великолепный зонтик.

- Какая, говоришь, тетя? - переспросила она, и слово «тетя» расползлось в еще один продолжительный зевок. Она уставилась сверху вниз на девочек, покачала головой и сказала:

- К сожалению, детка, не знаю я никакой тети. Впрочем, кто бы она ни была... - Опять зевок. - ...Оставь, что ты там принесла, на подоконнике, когда встану, заберу. - Ее лицо пропало, окно захлопнулось.

Фанни укоризненно посмотрела на Долли, а та, зная, что ее ожидает, вскинула светлые брови, уперла руку в бок и как ни в чем не бывало принялась изучать дома на противоположной стороне переулка.

- Так вот какие у твоей матери замечательные подруги, - процедила Фанни.

- Так вот какие у твоей тети замечательные зонтики, - покосившись на нее через плечо, пискнула в тон ей Долли.

- Старая ведьма, процентщица поганая!

- Наша семья денег в долг не берет, - сказала Долли с гордостью.

Фанни умоляюще посмотрела на небо. Ее спас соборный колокол, гулко пробивший шесть раз. В тот же миг на его бой мелодично отозвались колокола городских церквей, возвещая о начале утренней мессы.

- Мы опоздаем, - закричала она, швырнула красный зонтик на подоконник, и они сломя голову кинулись из переулка на улицу, поднимавшуюся к собору.

В долине лучи солнца уже высвечивали купола церквей и трубы домов. Но здесь, на холме, среди домов было еще темно. Единственным предвестником наступавшего утра был человек, который бежал впереди них, - фонарщик; вечером он зажигал свет, утром тушил и теперь на бегу ловко сворачивал газовые рожки всех попадавшихся на его пути фонарей.

Тяжело дыша, они влетели в собор. Их ослепил яркий свет от огней, свечей и белых хризантем. Прихожан было мало, всего несколько десятков человек. Священник, облаченный в лиловые цвета Великого Поста, стоял спиной к алтарю и читал по книге евангельскую историю про женщину, взятую в прелюбодеянии («Что это значит?» - спросила шепотом Долли, и Фанни прошептала в ответ: «Резину тянет»). Потом, когда священник кончил читать, Долли сказала, что ей понравилось место, где Иисус говорит грешнице: «Ступай, но больше так не делай», а Фанни сказала, что ей понравилось то место, где Иисус, низко наклонившись, писал на земле какие-то странные слова, смысл которых, как уверял священник, никто никогда не поймет. После этого началась проповедь, она продолжалась так долго, что девочки начали клевать носом, и им приходилось, чтобы не заснуть, толкать друг друга локтями и ногами, строить рожи и хихикать либо смеха ради изображать, как зевала в окне старуха Леви. Наконец священник закончил проповедь и, махнув белыми рукавами-крыльями, сказал напоследок: «Спустя три недели, как Он простил эту бедную женщину, они убили Его, словно преступника, но через три недели Он восстанет вновь подобно тому, как через несколько минут Он явится нам в своем бессмертном сиянии. Так преклоним колени, дабы приветствовать Его, когда Он спустится к нам с небес».

Наступило время причастия. Бок о бок, сложив на груди руки, словно ангелочки на картинах, скромно потупив глаза, они тихо подошли к алтарю и так же тихо вернулись, как учила их в школе сестра Ангелина. Наконец месса подошла к концу. Потом, когда закончилось богослужение, они выпорхнули на паперть. Город лежал под ними, было утро, газовые фонари давно погасли, мостовые плясали под дождем. Сверкнул черный плащ почтальона. Согнувшись под дождем и ветром, разносчик выпрыгнул из тележки налить молока в поставленный у дверей прикрытый блюдцем кувшин. Налил, прыгнул назад в свою колесницу и укатил, размахивая кнутом, будто флагом.

- А как же зонтик? - укоризненно и - из-за дождя - нетерпеливо спросила Долли.

- Может, заберем его? - откликнулась Фанни, и, взявшись за руки, они вприпрыжку побежали вниз и свернули на Флэтфут-лейн.

Ручейки дождевой воды, как и раньше, журча, бежали по центральному стоку. В верхнем окне одного из домов какой-то старик, вперившись в маленькое квадратное зеркальце, закрепленное на оконной раме, тщательно выбривал щеку. Увидев девочек, он опустил бритву и стал следить, как они, прыгая через лужи, пробежали мимо, остановились у дома с белой табличкой и застыли перед пустым подоконником. Фанни, по лицу которой сбегали капли дождя, забарабанила в зеленую дверь и задрала голову к окну. Оно скрипнуло, и из него высунулась миссис Леви.

- О боже, - спокойно сказала она. - Это опять вы?

- Простите, миссис Леви, мы по ошибке принесли вам не тот зонтик. Пожалуйста, отдайте его нам, завтра, ровно в это время, мы принесем вам другой, какой нужно.

Высохшее лицо исчезло. Через минуту что-то красное вылетело из окна и, пролетев у них над головой, шлепнулось на мокрый булыжник. Окно захлопнулось.

Зонтик был хуже некуда. Спицы торчали во все стороны. Он был обвязан бечевкой. У него была черная бамбуковая ручка. Их окликнул старик из окна напротив. Одна сторона его лица была красной, другая - наполовину белой.

- Живей раскрывайте зонт, девочки! - гаркнул старик. - Ну и ливень! заверил он их, размахивая намыленной бритвой. - Я все видел. Вы дали ей прекрасный новый зонтик, а она выкинула вам свое старье. На нее похоже! Его зычный голос разносился по всему переулку. - Старая жидовка! - И с этими словами он вновь принялся осторожно водить по щеке бритвой.

Фанни подобрала пузатый, стоящий торчком зонтик, отвязала бечевку, раскрыла его над головой, и из него вихрем разлетелось по мостовой множество исписанных бумажек. Увидев это, старик громогласно расхохотался, заглушив бой часов, пробивших семь раз. Еще несколько человек, которые, должно быть, тоже наблюдали за девочками из-за занавесок, распахнули окна, высунулись и, жестикулируя, что-то громко, весело кричали и переговаривались.

Девочки в замешательстве озирались по сторонам, понимая, что натворили что-то неладное. Теперь уже по всему переулку хлопали двери, выскакивали люди, показывали пальцами, смеялись и хором кричали: «Поделом тебе, хапуга Леви, старая ворюга!» У них над головой опять открылось окно. Старуха выглянула, пронзительно взвизгнула, исчезла, и в следующий момент, завернувшись с головой в мужской плащ, надетый прямо на ночную рубаху, она босиком пронеслась мимо них вдогонку за своими кредитными квитанциями, разбросанными по мокрому булыжнику. Пока она бегала по мостовой, наклонялась, подбирала бумажки, весь переулок сотрясался от улюлюканья и громких проклятий в ее адрес. Только один раз она остановилась, чтобы погрозить им своим костлявым кулачком. Потом вдруг все смолкло. Она полетела навзничь посередине переулка, воздев свои иссохшие руки к рыдающим небесам и взывая к ним на каком-то чужом языке. Потом так же внезапно она повалилась набок и застыла, упрятав голову и руки в колени. Хоть и не сразу, какой-то красивый молодой парень не торопясь подошел к ней, чтобы помочь подняться. Следом за ним подошла старуха, за ней другая, потом еще и еще. Они начали подбирать листки бумаги, пока наконец все собравшиеся не стали молча собирать квитанции и вкладывать их в ее морщинистые руки. Девочки бросились бежать.

Только когда они добежали до реки, Фанни заметила, что до сих пор держит в руках проклятый красный зонт. Она швырнула его в воду через парапет набережной, и они, встав на цыпочки, смотрели, как он плывет по течению.

- Вниз по реке! - прокричала Фанни.

- Под мостами! - хихикнула Долли.

- В открытое море! - крикнула Фанни.

Рассмеявшись, девочки повернули к дому. По дороге они шлепали по лужам и весело хохотали, окатывая друг друга дождевой водой. Когда они шли по аллее, то широко разевали рот, стараясь поймать губами падающие с деревьев капли дождя. Подойдя к своей приходской церкви, они начали, словно два белых колеса, вертеться на железной ограде, и им казалось, что дождь идет вверх, а шпиль церкви смотрит вниз - как будто весь мир стоит на голове. К тому времени, как они подошли к своему мосту, дождь кончился, небо прояснилось, река успокоилась, а поля на другом берегу стояли голые и влажные.

- Знаешь, - сказала Фанни, - даже если бы у нас было два пенса, мы не смогли бы купить печенья. Магазины закрыты.

Они увидели свет в коттедже и свет в особняке на склоне холма, а освещенное окно в доме у реки призывно отражалось в прозрачной воде. Долли прислушалась.

- Слышишь? - спросила она.

Они замерли. Издалека, за поворотом дороги, никак не меньше чем в полумили от них, доносился едва слышный шум. Первый трамвай. Освещенный и пустой.