Ногти отросли, заусеницы больше не кровоточили. Я носил на запястье браслет с надписью «Неизвестный белый мужчина», но санитары прозвали меня Джейсон, в честь страдавшего амнезией героя «Идентификации Борна». Между прочим, ничего не знать о себе оказалось вовсё не так увлекательно и не сулило невероятных приключений, как в голливудских блокбастерах. Мой статус эволюционировал от стационарного больного, поступившего в экстренном состоянии, до планового пациента «Больницы короля Эдуарда» в Западном Лондоне. Я вполне созрел, чтобы занять место «Тедди» — помните, милый медвежонок в заплатках, персонаж с открыток, а вовсё не стиляги 50-х и не дамское бельё.
Болезни как таковой у меня не обнаружили. В первый же день меня тщательно обследовали на предмет возможной черепно-мозговой травмы, но никаких логических объяснений, почему во вторник 22 октября мой мозг решил произвести полную перезагрузку, не нашлось. Каждое утро я просыпался с надеждой, что проснусь. Но то мгновение растерянности и потери ориентации в пространстве, которое переживаешь, открывая глаза в незнакомом месте, растянулось на целую неделю. Я безуспешно пытался дотянуться до своего утраченного прошлого, но всё это были иллюзорные ощущения; так бывает, когда вам кажется, будто телефон в кармане жужжит, но оказывается, что никто не звонил.
Меня регулярно осматривали врачи — непрерывному потоку неврологов с ассистентами меня демонстрировали как любопытную диковину. Что касается диагноза, здесь всё были единодушны. Никто из специалистов не имел ни малейшего представления, что же со мной произошло. Какой-то студент даже попытался обвинить меня:
— Если вы забыли абсолютно всё, то как же сохранили способность говорить?
С другой стороны, один из неврологов всерьёз озаботился моим заявлением, что я утратил память отнюдь не обо всех событиях внешнего мира.
— В таком случае вы, возможно, помните книгу доктора Кевина Ходди «Компьютер в черепной коробке»?
— Брось, Кевин, мало кто об этом вообще слышал… — вмешался другой.
— Ладно, а как насчёт сериала по Би-би-си-4 «Исследователи мозга» с участием доктора Кевина Ходди?
— Нет, не припомню ничего такого.
— Хм, поразительно… — пробормотал доктор Ходди. — Абсолютно невероятно.
В тот период моим единственным другом оказался Бернард Зануда с соседней койки, и это несколько смягчило мою депрессию. В те первые семь дней помощь Бернарда стала поистине бесценной. Я был практически сломлен чувством страха и беспомощности от непонимания того, что со мной произошло, кто я такой и смогу ли вообще оправиться до конца своих дней. Но увязнуть целиком в мрачных мыслях мне не удалось, поскольку сосед по палате постоянно поддерживал меня в тонусе, вызывая глухое раздражение своими идиотскими поздравлениями с тем, что я помню, чем завтракал.
— Нет, Бернард, моё состояние характеризуется другими симптомами. Ты ведь присутствовал, когда врач это объяснял.
— Прости, забыл! Ох, это, наверное, заразно!
Бернард не имел в виду ничего дурного и был вовсё не противным — просто неизбывно оптимистичным. Немного утомительно находиться двадцать четыре часа в сутки рядом с человеком, который полагает, что неврологическое расстройство можно излечить, повторяя себе «мир прекрасен».
— Вот что я тебе скажу: у меня в прошлом были моменты, о которых я с удовольствием позабыл бы! — хохотнул он. — Новогодняя вечеринка в 1999-м — ну, ты понял, о чём я? — И, закатив глаза, изобразил пьяного. — О да, это я не прочь забыть навеки! И одну девицу из танцевального сальса-клуба… да уж… Не могли бы вы стереть этот эпизод из официальной записи, господин Председатель?
Постепенно моё лечение перешло в ведение одного врача. Доктор Энн Левингтон, лет пятидесяти, на вид немного ненормальная, как всё неврологи, появлялась в больнице всего дважды в неделю. Но похоже, мой случай настолько поразил её, что она стала приходить каждый день. По её указаниям мне сделали сканирование мозга, утыкав всю голову датчиками, потом я прошёл аудиовизуальное тестирование. Но всякий раз активность моего мозга демонстрировала «абсолютную норму». Даже неловко, что во мне не нашлось кнопки, чтобы выключить мозг, а потом включить обратно.
Надо сказать, я отнюдь не сразу сообразил, что восторг доктора Левингтон по поводу моих результатов никоим образом не связан с пониманием того, что со мной случилось.
— О-о-о, как интересно!
— Что, что? — оптимистично вопросил я.
— Оба гиппокампа в норме, энторхинальный кортекс и височные доли в норме.
— Верно, и что это объясняет?
— Решительно ничего. Это-то и интересно! Никакого двустороннего повреждения височных долей или диэнцефальной средней линии. Видимо, ваша личная память сосредоточена в неокортексе, независимо от средней височной доли.
— Это хорошо или плохо?
— Ну, никакого явного объяснения или подобных примеров нет. Но тогда получается, что данная картина типична для мозга — просто чудо! Невообразимо!
Она в восторге хлопнула в ладоши, а я обмяк на стуле.
— Как именно функционирует память, где она хранится — это одна из самых запутанных областей. Невероятно захватывающий объект для исследований!
— Угу, отлично…. — потерянно кивнул я. Это всё равно как во время операции на открытом сердце услышать: «Ух ты — что это за штука такая постукивает в своём собственном ритме?!»
* * *
Через несколько дней доктор Левингтон пришла к определённому заключению и явилась сообщить, что, по её мнению, произошло. Она говорила так тихо, что Бернарду пришлось даже прикрутить радио у себя за занавеской, чтобы удобнеё было подслушивать.
— Случаи, подобные вашему, зафиксированные в Соединённых Штатах и вообще в мире, подтверждают, что вы пережили «психогенную ретроградную амнезию», буквально «вылетели» из прошлой жизни. Это могло быть спровоцировано сильным стрессом или неспособностью справиться с какими-то переживаниями.
— Психогенная амнезия?
— Да. Каждый год несколько человек в мире переживают нечто подобное, хотя нет двух абсолютно идентичных случаев. Утрата личных предметов, таких как телефон и бумажник, была, возможно, обдуманным шагом с вашей стороны в тот момент, когда вы соскользнули в состояние амнезии. Это нормально — не сохранять воспоминаний, когда сознательно уничтожаешь всё следы прежней жизни. Вы, безусловно, не утратили память полностью, иначе были бы подобны новорожденному младенцу. Пациенты с ретроградной амнезией обычно помнят, к примеру, кто такая принцесса Диана, но могут не знать, что она погибла.
— Париж, 1998-й, — немного рисуясь, объявил я.
— 1997-й! — донесся из-за занавески голос Бернарда.
— То, что вы помните внеличностные события, создает неплохие предпосылки для восстановления личных воспоминаний и возвращения к прежней жизни.
— Но когда именно?
— Тридцать первого августа, — заявил Бернард. — О её смерти сообщили около четырёх утра.
* * *
Доктор Левингтон с самого начала была не слишком оптимистична по части прогнозов, а в итоге вообще признала, что нет никаких гарантий, что я смогу окончательно выздороветь. И я остался один на один с жуткими мыслями. Созерцая зелёные занавески вокруг своей кровати, я прикидывал, вернусь ли к своей прошлой жизни.
— А может, ты серийный убийца? — невозмутимо вопросил Бернард.
— Прости, Бернард, это ты мне?
— Она же сказала, что провал в памяти бывает вызван необходимостью отгородиться от прошлого, так вдруг ты не мог вынести мучений от того, что тебя никак не поймают? Тебя — убийцу несчастных бродяг, чьи тела покоятся в морозильных шкафах в подвале твоего дома.
— Восхитительная идея. Благодарю.
— А что, вполне возможно. Или ты, к примеру, террорист.
— Давай надеяться, что всё-таки нет, идёт?
— Наркодилер. Скрываешься от китайской Триады!
Я предпочёл промолчать — в надежде, что гипотезы иссякнут.
— Сутенер… Маньяк-поджигатель…
Где-то тут должны быть наушники. Я заглянул даже под тумбочку, разыскивая то, что заглушило бы перечисление отвратительных преступлений, которые могли спровоцировать мою амнезию, — центральное место занимали «педофил», «вивисектор» и «банкир».
Предположения Бернарда я отмёл как абсолютно смехотворные, но чуть позже жутко перепугался, когда мне сообщили, что в кабинете старшей медсестры меня ожидают два полисмена. Нет, они вовсё не собирались арестовать меня за военные преступления против гражданского населения Боснии, как поспешил объявить Бернард, а просто принесли толстенную папку «Без вести пропавших», которую и принялись неторопливо просматривать, внимательно изучая каждое фото и сравнивая его с моей физиономией.
— Ну это точно ничего общего, — встрял я, отчаянно мечтая обнаружить свои данные на одной из страниц.
— Мы обязаны просмотреть каждый файл, сэр.
— Но я не такой толстый. И не чернокожий. И не женщина.
Они пристально рассматривали меня, словно подозревали, что я пытаюсь скрыть свои африканские или женские характерные признаки, потом нехотя перевернули страницу.
— Хм, что скажете? — Полицейский переводил взгляд с меня на фотографию морщинистого старикана.
— Но ему же лет восемьдесят! — возмутился я.
— Эти люди часто выглядят старше своего возраста, сэр. Они живут на улице, иногда употребляют наркотики. Как давно у вас эта борода?
— Э-э, ну… с того момента, как я вообще что-либо помню.
— Давайте приблизительно. Месяц, год, десять лет?
— Да не знаю я! Вам же сказали, у меня ретроградная амнезия, до событий прошлого вторника в моём сознании — чистое пустое поле.
Они переглянулись, несколько раздражённо качнули головами и продолжили искать сходство между мной и девочкой-подростком, сикхом, джек-рассел-терьером, — последнего, впрочем, всё же сочли случайно попавшим не в ту папку.
* * *
Тот факт, что никто не объявил меня пропавшим, был весьма красноречив. Никаких срочных сообщений в новостях, слёзных просьб о помощи от любящего семейства, полосных объявлений в газетах о пропаже драгоценного мужа, отца или коллеги. Интересно, я и до амнезии был настолько одинок? Может, именно стресс одиночества вызвал ментальное потрясение, очистившеё грифельную доску, дабы я начал жизнь заново?
Каково бы ни было моё прошлое, я мечтал, чтобы меня забрали с этого необитаемого острова, затерявшегося в восьмимиллионном городе. Я готов был запалить огромный костер на берегу, отправить письмо в бутылке, выложить гигантские буквы на песке для пролетающих самолетов.
— А мы не можем разместить объявление в газете? — приставал я к медсестре. — Например: «Вы знаете этого человека?» — и рядом моя фотография.
И хотя ей постоянно не хватало ни времени, ни чуткости, в конце концов она всё же признала, что идея недурна. Пока она нервно названивала в «Лондон ивнинг стандард», я торчал в её крохотном кабинетике. Сестра объясняла мою ситуацию, периодически прикрывая трубку рукой, чтобы передать мне вопросы с другого конца провода.
— Они спрашивают, вы выдающийся пианист или что-то в этом роде?
— Ну, не знаю… не помню. Давайте я сам с ними поговорю?
— Он не знает. (Пауза.) Может, вы математический гений или блестящий лингвист?
— Понятия не имею. Но кроссворды и прочие судоку в книжечке Бернарда я в состоянии решить. Не лучше мне самому поговорить?
— Он умеет решать несложные судоку. Это ничем не поможет?
Вероятно, в редакции не нашлось свободных людей, чтобы послать в больницу, но они сказали, что могли бы опубликовать материал, если мы пришлем подробный рассказ, приложив самое свежеё фото. На следующий день в газете появился огромный разворот, озаглавленный: «Кто этот таинственный незнакомец?» И фотография ухоженного молодого человека рядом с Пиппой Мидлтон на благотворительном матче в поло. Я дважды пролистал газету, но не нашёл ни слова о себе. Оказалось, что они вообще-то собирались разместить мою историю, но потом раскопали новость про загадочного спутника невесты принца Уильяма, и редактор сказал, что в одном номере поставить двух «таинственных незнакомцев» — это слишком. Журналист, который с нами разговаривал, успел уйти в отпуск, поэтому работу над потенциальным материалом поручили другому репортёру «Скажите, — начала она, — вы ведь выдающийся пианист или типа того?»
* * *
Меня мучила бессонница, и порой ночью я пробирался в комнату отдыха, откуда открывался роскошный вид на Лондон. На четвёртую ночь, любуясь миллионами огоньков огромного города, я внезапно со всей очевидностью осознал: это вовсё не временное помрачение рассудка, это теперь и есть моя жизнь. Кто-то вызвал дежурных проверить, что за странные звуки доносятся с десятого этажа, — очень быстро обнаружили меня, колотящегося головой о прочное стекло.
— Эй, парень, хватит! Окно разобьешь!
Иногда я смотрел телевизор. В один из таких «сеансов» наткнулся на «Мистера и Миссис», которую модифицировали, пригласив туда всяких знаменитостей и их очаровательных супругов. Эта программа стала для меня чем-то вроде наркотика. Я восторгался, сколько всего эти люди помнят друг о друге, хохотал над каждым супружеским faux pas [2]Faux pas ( фр.) — неловкость, ошибка.
и наслаждался их дружественными отношениями.
— А, вот ты где! — Пронзительно-гнусавый визг Бернарда ни с чем не спутаешь. Явился ровно за секунду до начала второй части программы. — Слушай, я тут прикупил пару книжечек для тебя в киоске внизу. «Как улучшить память всего за пятнадцать минут в день». И почему мы не подумали об этом с самого начала!
— Это очень любезно с твоей стороны, Бернард, но, полагаю, книга полезна скорее страдающим обычной забывчивостью, а у меня ретроградная амнезия.
— Но разница только в степени, разве нет?
— Э-э, нет.
— Поверь, я знаю, каково тебе; я и сам никогда не помню, куда положил ключи.
— А у меня вообще-то нет такой проблемы. Я помню каждый свой шаг с момента появления в больнице. Но не могу восстановить ни одного мига из всей предыдущей жизни.
— Да, да, я понимаю, о чём ты. Тебе, возможно, понадобится больше чем пятнадцать минут в день, — уступил он, раскрывая книгу наугад. — «Когда вы знакомитесь с человеком, постарайтесь произнести его имя вслух, чтобы запечатлеть в памяти. То есть вместо обычного «привет» произнесите: «Привет, Саймон»». Слушай, почему бы не попробовать для начала хотя бы это!
— Да, но, видишь ли, маловероятно, чтобы это помогло разблокировать память о первых сорока годах моей жизни…
— С ножницами та же история. Никогда не знаю, где я их оставил. Иногда кажется, что они специально от меня прячутся! О-о, вот это классно: «Если вам сложно запомнить номер телефона, попробуйте ассоциации. Например, номер 2012 1066 легко запомнить, просто сообразив, что это Олимпиада в Лондоне и битва при Гастингсе».
— Отлично. Если мне придётся запоминать именно этот номер, я так и поступлю.
— Вот видишь! — Бернард откровенно ликовал от своей полезности. — И всего пятнадцать минут в день. Что это идёт? О-о, «всё звёзды в «Мистере и миссис»! Не отказался бы попасть в эту программу. Ну, в смысле, будь я знаменитым… и женатым.
Как-то раз, когда моё любимоё телешоу закончилось и я объявил, что отправляюсь спать, Бернард подскочил, чтобы «составить мне компанию», при этом триумфально размахивая книжкой, которую купил в вестибюле. Он решил, что спусковым крючком для пробуждения моей памяти может стать произнесение вслух всех мужских имён. Тут-то и пригодится толстенный том под названием «Придумайте имя своему малышу». С одной стороны, мне захотелось в ужасе сбежать, но с другой — Бернард, в своей исключительной бесполезности, был всё же единственным, кто пытался мне помочь.
В процессе чтения со всей очевидностью выяснилось, что «Придумайте имя своему малышу» никогда не станет выдающейся аудиокнигой. Великое множество персонажей, но ни один из них не разработан толком. «Аарон», к примеру, появляется в самом начале, но впоследствии мы ничего о нём не слышим. Та же история с «Абдуллой» — никаких ассоциаций, да и с чего бы вдруг родители наградили меня подобным имечком.
— Ты уверен, что полезно просто так лежать? — волновался Бернард. — Это не мешает сосредоточиться, а?
— Никоим образом. Я прикрыл глаза, чтобы меня ничто не отвлекало…
Проснулся я на медитативной декламации: «Фрэнсис? Фрэнк? Фрэнки? Франклин?» Бернард читал, похоже, несколько часов, но произносил каждое имя всё с таким же удовольствием и оптимизмом. А мне приснился уже знакомый сон: моментальный кадр — я смеюсь вместе с какой-то женщиной. Лица её и имени не помню, но она любит меня, а я люблю её. Ощущение чистого счастья, единственное цветное пятно в чёрно-белом мире, — и кошмарное пробуждение в абсолютном вакууме моего нынешнего существования. Не знаю, причиной ли тому увлекательное повествование из книжки Бернарда, но я позволил себе погрузиться в депрессию.
— Гэбриэл? Гаэл? Гэлвин? Ганеша?
— Хм, — заинтересовался я. — Вроде бы я не похож на Ганешу. Для начала, у меня нет четырёх рук и слоновьей головы.
Видимо, следовало попросить его прерваться; в конце концов, меня ведь могли утомить несколько часов интенсивной концентрации.
— Гаррет? Гарфилд? Гаррисон? (Со стороны поста дежурной медсестры донесся звук зуммера.) Гарт? Гарвин? Гэри?
И тут случилось неожиданное. Услышав слово «Гэри», я пробормотал: «07700…»
— Что это было? — насторожился Бернард.
— Не знаю. — Я сел в кровати. — Это само вырвалось, когда ты сказал «Гэри».
— Это ты? Твое имя? Ты что, Гэри!
— Не думаю… А ну-ка, повтори.
— Гэри!
— 07700… — Там точно было продолжение. — 900…913.
Это напоминало непроизвольный спазм. Никакого контекста, ни малейшего смысла — просто цифры естественным образом ассоциировались с именем.
— Это номер телефона! — воскликнул Бернард, торопливо записывая.
— Да, но чей?
Бернард посмотрел на меня как на полного идиота.
— Полагаю, кого-то по имени Гэри. Интересно, кто он такой?
Мы обнаружили фрагмент ДНК моей предыдущей жизни. Бернарду удалось отыскать путь в самые удалённые районы. Я был настроен скептически, а он доказал, что я ошибаюсь. Следовало, вероятно, поблагодарить его за упорство и предприимчивость, но именно эти качества заставили его потянуться за мобильным телефоном.
— Что ты делаешь? — заорал я, увидев, как он набирает номер.
— Звоню Гэри. Там в конце было 913?
— Не смей! Я не готов! Мы должны поговорить с врачом! Ты не имеешь права использовать…
— Есть соединение, держи! — И он сунул мне трубку.
Очень медленно я поднес телефон к уху.
— Не отвечают. Наверное, просто случайный набор цифр. Как я вообще мог тебя послушаться…
Тихое пощелкивание в трубке. И вот он, первый звук, донесшийся до спасательной команды после целой недели разбора завалов.
— Алло? — Мужской голос, слегка искаженный слабым электронным сигналом.
— Э-э… алло? Это… случайно не Гэри?
— Да. Воган! Это ты? Куда ты, чёрт побери, пропал? Словно исчез с лица земли!
В приступе паники я нажал на красную кнопку и швырнул телефон обратно Бернарду.
— Ну как, узнал голос?
— Нет. Я… возможно, это случайное совпадение, — пробормотал я, запинаясь.
Но незнакомец перезвонил. И вскоре они с Бернардом оживлённо болтали обо мне.
— Уже нет, — заявил Бернард. — Думаю, теперь я его самый близкий друг.