Торси оглядывалась на дымящийся разрушенный мир ее жизни. Спокойное море как ни в чем не бывало лизало днища лодок, шепотом прощаясь с Джариком и Торси. В небе сияло ласковое солнце, и лениво плыли облака, светло-голубые, как глаза стариков.
Торси шла за Джариком. Что еще ей оставалось делать? Джарик задумал месть и он отомстит. Он что-то бормотал про себя, как выживший из ума старик, он готовился к безнадежному путешествию туда, куда он и сам не знал. Бандитский корабль пришел с северо-востока. Джарик мог грести. Ему было всего восемь лет и оставалось двенадцать, чтобы стать мужчиной. Но он должен был стать им сейчас. Сотни ран на двух сотнях тел кровавыми ртами взывали к мести. Он был Джарик. Он был силен и мог грести. Он должен найти бандитов, найти их страну и там, во имя Орика и Танаме, во имя Ошинсайда, он должен убивать и убивать.
Не вся пища в Ошинсайде была украдена или сожжена. И не вся одежда. Джарик нашел даже три ножа. И большое копье Дундрика. Оно было слишком длинным и тяжелым для его восьми лет. Джарик положил его в лодку. Затем три плаща с капюшонами. Теперь уже не имело значения, чьи они. Это были хорошие плащи его народа, сделанные из шерсти овец его народа. Джарик положил их в лодку.
Они уже были готовы отправиться в путь, когда Торси вспомнила о том, что морскую воду нельзя пить. Торси была на год старше его. Он решил стать мужчиной, но Торси вспомнила, что нужно взять воду. Да, она была на целый год старше.
- Вода! — сказал он. — Вода! Мы должны взять много воды.
И они принесли много воды и погрузили в лодку, которая принадлежала Отину, сгоревшему вместе с домом, где он пытался спасти жену и ребенка. Лодка уже не нужна Отину.
Она была длиной десять футов. Один конец ее был квадратный, другой — заостренный. Там было две скамьи, два весла и глубокий ящик, куда Отин складывал пойманную рыбу. Лодка была сделана из хорошего дерева с обтянутой кожей, которую Отин покрывал жиром после каждого выхода в море. На лодке был сделан небольшой навес из старой кожи. Отин сделал его для своего сына, которого хотел приучить к рыбной ловле. Мальчик умер год назад в возрасте пяти лет. В Ошинсайде рождалось много детей, но много и умирало. А теперь в селении погибли все взрослые.
Джарик и Торси сели в лодку и сделали последние приготовления к трудному и опасному пути, ведущему к мести.
Они отправились в море — два ребенка. У девочки глаза были широко раскрыты, в них таился ужас. Все происшедшее на нее подействовало иначе, чем на Джарика.
Если Торси была пассивной, то Джарик стремился действовать, пусть глупо, неразумно, но действовать. Он что-то бормотал, то ли себе под нос, то ли обращаясь к сестре. Она молчала. Она ушла глубоко в себя, в самые глубины своего мозга. Пройдя по всем коридорам своего разума, она забралась в самый глухой закоулок и тщательно закрыла все двери за собой. Она заговорила только раз, когда напомнила о воде. И после этого снова замолчала. Она, казалось, ничего не слышала, только смотрела куда-то. Она не спорила с Джариком, хотя хорошо знала, что их путешествие в море совершенно неразумная и опасная затея.
И эти дети отправились в открытое море навстречу великой миссии Джарика. Отправились на гребной лодке, отправились неизвестно куда. Отправились, не имея никакого опыта в мореплавании.
Море держало их как в открытой пасти, готовясь проглотить одним глотком. Солнце, казалось, хотело показать им, каким оно может быть горячим даже здесь, на севере.
Джарик греб. Что ему еще делать, ведь его народ не имел опыта в мореплавании.
Он греб, и руки его покрылись мозолями; мозоли кровоточили, соленая вода разъедала раны, а он все греб. И лодка медленно продвигалась вперед. Он стонал и вытирал слезы — так мучительно больно было его рукам.
Но соленая вода спасла его от инфекции. Во всяком случае, раны его не воспалились.
Торси тоже гребла. Он говорил ей, когда ее очередь, и она брала весла, боролась с захлестывающими волнами. Затем он говорил, когда нужно остановиться, и она, не говоря ни слова, уступала место. Он греб больше, чем она. Ведь и это была его миссия. Торси ничего не говорила. Возможно, она даже не замечала, что он оберегает ее. Захваченный чувством того, что он стал мужчиной, и почему-то уверенный в успехе задуманного, Джарик хорошо себя чувствовал. Тяжелая работа и цель, которую он поставил перед собой, спрятали скорбь и горе, как тугие бинты прячут рану. Но он не понимал, какое прекрасное лечение он выбрал для себя. В этом его мозг был как и у других людей.
Но пройдет еще очень много времени, прежде чем он узнает, что отличается от остальных людей.
Джарик очень беспокоился о Торси.
Ведь он же мужчина.
- Я мужчина и я должен о ней заботиться.
И он заботился.
Должно быть, боги смотрели на этих двоих детей в северном море и смеялись, правда, беззлобно. Дети гребли, ели, спали. Ни сильные ветры, ни бури не приходили к ним. Легкий ветерок как будто ласкал их головы, когда они спали. Он гладил их волосы, как заботливая мать. Звезды в небе поблескивали, как ласковые глаза дедушки и бабушки. Из моря не появлялись морские чудовища.
Они спали очень беспокойно — ведь день для них был большим испытанием тела и души. Боги смотрели на них и улыбались с любовью. Лодка плавно плыла по течению. Куда она плывет — значения не имело. Ведь мальчик все равно не знал, куда плыть. Северо-восток, только северо-восток. Его разум ребенка не мог придумать ничего лучше. Ведь если бы он мог поступить разумно, он никогда бы не отправился в это безнадежное путешествие. Он с Торси пошел бы в глубь материка, чтобы отыскать барона и рассказать ему о случившемся, попросить помощи, за которую люди Томаштен так долго платили.
Утром Джарик проснулся и понял, что не может двинуться. Все тело его и руки болели. Но он преодолел себя, обмыл их в море и затем начал растирать, разминать их, как воин перед битвой, как лучник перед решающим выстрелом.
Джарик посмотрел вокруг. С трех сторон его окружала зеленая вода, по которой бежали волны с белыми барашками, словно пасущиеся на зеленом лугу овцы. Позади он увидел землю, над которой стлался дым. Джарик заметил, что Торси тоже проснулась и смотрит на него своими широко раскрытыми глазами.
- Мы уплыли уже далеко. Ты видишь, Торси? Мы хорошие моряки. Сейчас время позавтракать. Ты женщина. Приготовь что-нибудь поесть, женщина, а я пока погребу.
И, преодолевая боль, он снова взялся за свою бессмысленную работу.
Какая-то рыба выпрыгнула из воды, сверкнула серебряной чешуей и затем снова нырнула в воду, рассыпая брызги, тоже серебряные. Джарик вспомнил… сон? — и женщину… Серебряную женщину.
Он греб и думал.
Торси.
Он греб, толкая тяжелые весла, а Торси продолжала смотреть в море, туда, где только что выпрыгнула рыба. В море отражались несущиеся по небу облака. Оно не было ни синим, ни голубым. Оно было тяжелого зеленого цвета. Торси смотрела на море.
- Торси.
Она смотрела на море, и Джарик снова окликнул ее. Она повернулась к нему. Ее широко раскрытые глаза смотрели на него так, будто Торси ушла куда-то далеко и оставила здесь только свои глаза в знак того, что она еще жива. Джарик, герой, жаждущий мести, продолжал грести. Он очень беспокоился о ней. Он знал, что поступает сам хорошо, он гордился собой, но с Торси следовало поговорить.
- Торси… я встал, чтобы броситься на бандитов… — Она продолжала смотреть. Выражение ее не изменилось. Она смотрела так, будто внутри нее была черная дыра, и она выглядывала из нее. Глаза ее были как круглые агаты, вставленные в голову.
- Ты слышишь меня? Я смотрел и смотрел на них, но не мог двинуться, Торси. Затем, когда все вокруг были убиты… сеть вокруг меня порвалась. Ты спала. Я встал, чтобы броситься на них, я хотел убить их всех. Вот что я хотел! Я хотел убить всех этих бандитов.
Она смотрела. Коричневые агаты, круглые и блестящие, с черными точками в центре.
Он прекратил грести и провел рукой по лицу. Глаза ее не двинулись, чтобы проследить за рукой. Джарик снова начал грести и прикусил губу. Его светлые волосы шевелил легкий ветерок.
Джарик, сын Орика, который за свои семь лет и девять месяцев никогда не выходил в море, продолжал грести. Когда его руки начали кровоточить и весла стали скользкими, он вытер их и посадил Торси за весла. Она стала грести. Прикусив губы и закрыв глаза, Джарик сунул руки в соленую воду.
И не сдержался, вскрикнул. «Это недопустимо для мужчины», — злясь на свою слабость, подумал он. Но все же он уже не мальчик. Какой мальчик обладает таким мужеством, чтобы сунуть окровавленную руку в соленую воду? Ты видишь, какой я храбрый, отец? Старший брат Сака очень храбрый.
«Я сильный, — подумал он. — Я мужчина. Я должен быть им. Я должен заботиться о Торси. Я буду мужчиной. Я убью всех врагов. Когда я убью первого, я возьму его меч или топор, что у него будет, и буду убивать остальных. Кидденсак, Кидденсак! Он будет последним. Интересно, почему он назвал меня во сне бароном? И был ли это сон? Конечно, сон. Интересно, а кто ОНА?»
Он осторожно подвинулся на скамье, сделал глубокий вздох и прикусил губу. Затем одним движением снова сунул окровавленную руку в соленую воду. И снова он громко застонал, но не вскрикнул. Торси продолжала грести.
«Кидденсак, — подумал он. — Кидденсак с „Испарелы“! Я иду, морское чудовище, Кидденсак!»
- Это… — начал он, но замолчал, услышав, как дрожит его голос.
Он вынул руку из вода. Кровь не текла, но казалось, что тысячи муравьев бегают по рукам своими горячими ногами. Стараясь ничего не касаться, он опустил руки вниз, подальше от солнца. «С Торси нужно поговорить, — подумал он. — Да и мне тоже нужно поговорить».
- Броситься на них было бы глупо, — сказал он. — Они бы убили и меня. И тут что-то случилось. Я упал и заснул, и увидел сон. А когда я проснулся, то оказалось, что я стою на коленях перед… отцом. И он был перевязан. А ты кричала. Ты кричала, что я не твой брат. И я хочу знать, как я оказался там, если я был в лесу? Кто перевязал отца? Я посмотрел — повязка была очень искусной. Мне такой не сделать, хотя я видел, как мать делает перевязки. Я хочу знать, кто перевязал отца и почему ты не хочешь мне ничего рассказывать.
Он замолчал и снова прикусил губу. Она уже распухла от укусов. Он провел по ней языком. Джарик посмотрел на Торси, а та продолжала смотреть в никуда. Она гребла, как бы и не осознавая, что делает.
«Если она заговорит, — подумал Джарик, — то мне будет легче. Я буду говорить с ней, и мне не останется времени думать о себе. Быть мужчиной очень трудно наедине с собой».
Он вспомнил, что кожа у него самая белая и что он меньше всех в деревне. Некоторые называли его слабаком. Слабак-Джарик, так называли его. Он не научился драться, так как, когда он пытался, его били.
Руки его болели.
Джарик кое-как перевязал руки и затянул узлы зубами, чтобы не просить об этом Торси. Он мог возненавидеть свои руки, если они не смогут делать то, чего он хотел от них.
- Я сойду с ума, если ты будешь продолжать молчать, — сказал он девочке, которая, как он думал, была его сестрой, и начал грести. Вперед-назад, вперед-назад, вдох-выдох…
Торси продолжала смотреть и молчала.
Когда гребешь, то видишь то, от чего уплываешь и находишься спиной к тому, куда плывешь. Наконец Джарик увидел, что земля исчезла с горизонта. Он ухе не видел прибой Ошинсайда. Он боялся посмотреть вперед. Это хорошо, что Ошинсайд скрылся из виду. Значит, скоро впереди покажется земля.
Интересно, долго ли им еще плыть?
В полночь Торси начала плакать и плакала почти целый час. Так как лодку гнало течением туда, куда он хотел плыть. Джарик оставил весла. Спина его горела огнем, а руки покрыты такими ранами, которые он не пожелал бы и злейшему врагу. Он подумал, что зря не захватил рукавицы. Теперь он понимал, почему руки Отина были как старая задубевшая кожа. Но он все же был мужчина и не хотел заставлять Торси много грести. Ее руки были в полном порядке. Он не давал ей сейчас грести, надеясь, что она прекратит плакать. Но она взяла весла и стала грести, глотая слезы. Море, казалось, было сделано из зелено-голубого отекла.
Пришла ночь. Было холодно, и Джарик решил, что ночью грести нужно, чтобы не замерзнуть. Он долго думал о своем мудром решении, пока не уснул.
Когда он проснулся на третье утро, вокруг не было ничего — ни земли, ни птиц. Единственным звуком, который он слышал, был плеск волн о днище лодки. Весь мир был только море и небо — зеленый, голубой и белый.
Это было ужасно, Джарику это не понравилось. Люди его деревни не были мореходами, и Джарик не понимал, как это может быть, что нет земли. До земли могла быть миля или десять, а может, и все пятьдесят. Не было ничего, относительно чего можно сориентироваться. Он знал, где он — он был Здесь.
Все, что не было Здесь, было Там.
Но где же это Там?
Этого Там он не видел, его не было. Только зеленое море, голубое небо да белые облака. И безмолвная Торси со своими огромными глазами. Она выпила много воды. Она вчера много плакала и потеряла много жидкости.
Джарик греб.
Он попытался петь, но голос его оказался слаб в огромном безбрежном пространстве, а Торси не присоединилась к нему. Джарик замолчал. Он обернулся со странными предчувствиями. Так оно и есть: впереди ничего не было. Там не было Там. Он греб в никуда. Но он продолжал грести.
В полдень Торси выпила все остатки воды, и Джарик очень рассердился. Он набросился на нее, ударил и чуть не выкинул из лодки. Она снова стала плакать и плакала очень долго.
И когда она заговорила, Джарик вздрогнул, как будто его ударили. Сердце его подскочило и начало биться как безумное. Казалось, прошли годы с тех пор, как она говорила, с тех пор, как он слышал чей-нибудь голос, кроме своего собственного.
Она сказала:
- Это глупо…
Огромные голубые глаза смотрели в огромные коричневые.
- Что? Что?
- Я сказала, что это глупо, Чаир-ик. Они убьют и тебя тоже.
- Что… Что глупо?