Рассказы о подполковнике Данилове

 

УЗЕЛОК

Пляж начинался сразу же у накатанного до блеска тысячами автомашин пригородного шоссе. На узкой полосе горячего песка росли, подступая к самой воде, высокие мачтовые сосны, в их тени укрывались велосипеды, мотоциклы, легковые автомобили, а владельцы всех этих машин лежали на солнце, пользуясь погожим днем короткого северного лета.

Пляж напоминал собою гараж, столько здесь было транспорта, и никто не обратил бы внимания на зеленый «москвич», лихо свернувший с шоссе — так, что даже покрышки запели, — если бы вслед за ним не появился милицейский мотоцикл.

Офицер оставил свою машину у края асфальта и, не щадя начищенных сапог, быстро прошагал по глубокому песку к хозяину зеленого «москвича».

— Прошу предъявить водительское удостоверение, гражданин, — потребовал он, прикоснувшись рукой в перчатке к лакированному козырьку фуражки.

Румяное, моложавое лицо автомобилиста нахмурилось.

— В чем дело, товарищ лейтенант? Я, кажется, не нарушил…

— Это только вам так кажется, — сказал инспектор. — С какой скоростью вы ехали?

— Ну, тридцать… может быть, сорок километров в час…

Лейтенант покачал головой.

— Сорок километров? А вот мой спидометр, когда я за вами хотел угнаться, показывал все восемьдесят.

Автомобилист огляделся. Пляжники с интересом следили за происходящим; среди них были женщины. Владелец машины надулся и слегка покраснел.

— Знаете что, товарищ инспектор, я ведь не мальчик, чтобы выслушивать нравоучения. Если вы считаете, что есть нарушение, оштрафуйте, и делу конец.

Офицер опять покачал головой.

— Ваше нарушение не простое, гражданин, оно могло кончиться печально и для вас и для других. За это полагается задерживать водительское удостоверение, — он снял фуражку, чтобы вытереть вспотевший лоб, и все вдруг увидели, что инспектор — совсем молодой светловолосый парень. — Да уж ладно, сегодня воскресенье, вы отдыхать приехали, не стану портить вам настроение, проколю талон, и все тут.

Инспектор щелкнул компостером, вернул документы и, козырнув, повернулся налево кругом. Минуту спустя его мотоцикл исчез за поворотом шоссе.

Владелец «москвича» некоторое время огорченно рассматривал проколотый талон, потом вздохнул и, раздраженно швыряя одежду в раскрытые дверки машины, стал раздеваться, пока не остался в одних трусах. После этого он взял с сиденья журнал и улегся на песок.

— А все-таки инспектор испортил вам настроение, — сказал кто-то из окружающих.

Автомобилист опустил журнал и пожал плечами.

— Что ж вы хотите — милиция!

— «Моя милиция — меня бережет»! — с усмешкой продекламировала молодая женщина, держащая за ногу маленькую голую девочку, которая все время порывалась уползти в сторону.

— Ничего себе бережет! — иронически откликнулся какой-то суховатый человек в соломенной шляпе и черных очках. — Штрафы собирать — это они умеют, а вот когда я возвращался из экспедиции и у меня в Ростове на вокзале чемодан стащили, никакая милиция не помогла.

— Да, Шерлоков Холмсов у нас нет, — вздохнула седая дама в ярком халате. Она положила загорелую руку на раскрытую толстую книгу и мечтательно закатила глаза. — Сколько такта и какое море чуткости к людям было у этого знаменитого криминалиста…

— Совершенно с вами согласен, — подхватил владелец «москвича». — Как это ни обидно, но наша милиция кое-чему могла бы поучиться у Конан-Дойля.

— Интересная постановка вопроса, — спокойно заметил сидящий на сосновом пне мужчина средних лет. Он поправил полотенце, окутывавшее в виде чалмы его голову, и внимательными серыми глазами посмотрел на владельца «москвича». — А позвольте вас спросить, дорогой товарищ, что вы знаете о милиции?

— То есть как это? Не понимаю…

— А очень просто, — усмехнулся мужчина. — Для вас милиция — это лейтенант, который только что проколол ваш талон, или тот милиционер, что мешает перейти улицу там, где вам хочется. Но ведь это только один из участков ее работы. А вы попробуйте пошире взглянуть на вещи. Ну, хотя бы на той же улице: кто снимает с трамвайной подножки сорванца и передает отцу и матери, хотя и со штрафом, да зато с целыми ногами?

Кругом заулыбались. Молодая женщина покосилась на пролетевшую по шоссе машину и ухватила свою дочку за обе ножки.

Мужчина подметил этот жест. Усмехнулся и продолжал:

— Обидят вас или оскорбят, куда вы обращаетесь? Или, скажем, уклоняется какой-нибудь тип от обязанностей по отношению к брошенной им семье, кто его разыщет? Вот вы тут говорили об искусстве в раскрытии краж, о чуткости к людям — это, конечно, вопросы сложные, но, поверьте, дорогие товарищи, работникам милиции часто приходится сталкиваться с обстоятельствами, где вроде бы все и просто, и на поверку выходит — одного какого-нибудь звена недостает, и чтобы найти его, нужна особенная чуткость…

Он умолк и, вытащив из-под корней пня бутылку нарзана, стал пить прямо из горлышка.

— Ну, это все разговоры, — сказала мать голенькой девочки. — Что-то я насчет чуткости и деликатности милиции никогда не слыхала.

Мужчина задумчиво посмотрел на пустынный мелководный залив, где на фоне воды и неба четко рисовались две стройные фигуры юноши и девушки, и вдруг улыбнулся.

— Ну, что ж, послушайте, я как раз знаю одну такую историю, — он взглянул на даму в ярком халате и прищурил серые глаза. — И вы слушайте, гражданка, потому что речь пойдет не только о краже.

Случилось это, дорогие товарищи, в прошлом году, примерно в такой же хороший солнечный денек. Вызвал один начальник одного своего сотрудника и не так, чтобы сердито, но внушительно сказал:

«Прошу садиться. Насколько мне известно, вчера у вас в отделе происходило небольшое совещание. О чем там шла речь?»

Ну, сотрудник сразу понял, что начальник чем-то недоволен. Он встал с кресла, в которое едва успел сесть и, как полагается в таких случаях, отрапортовал по всей форме:

«Товарищ начальник, речь шла о трех квартирных кражах, происшедших за два с небольшим месяца в разных районах города».

«Да вы садитесь. Ну и что же?»

«После тщательного анализа мы пришли к заключению, что все эти кражи произведены одним и тем же лицом, недавно прибывшим в наш город. На это указывает целый ряд…»

«Понятно, — перебил начальник и взглянул на часы. — Так вот, товарищ майор, разрешите вам доложить, что час тому назад произошла еще одна кража, и у меня есть основания предполагать, что это автограф того же самого художника. На это указывает целый ряд…»

«Понятно, товарищ начальник, — сказал майор. Он опять встал с кресла и опустил руки, как говорится, по швам. — Разрешите мне самому заняться этим делом».

И вот тут, дорогие товарищи, начальник наконец-то улыбнулся.

Он вырвал листок из блокнота и вышел из-за стола.

«Люблю за догадливость, Василий Иванович. Это я и имел в виду, вызывая вас. Вот адрес, и к ночи я жду доклада. Желаю удачи».

Мужчина покосился на яркое солнце, утер концом полотенца-чалмы влажный лоб и снова потянулся за бутылкой нарзана.

— Ну и как, удалось вашему майору раскрыть кражу? — нетерпеливо спросил владелец «москвича».

— А вы не торопитесь, история только начинается, товарищ доктор.

Владелец «москвича» озадаченно приподнял брови, но потом засмеялся.

— Вы увидели мой медицинский журнал и поэтому догадались, что я доктор. Это не так уж сложно.

Рассказчик тоже засмеялся.

— Так же просто, как и определить, что вы не женаты. Я опять угадал?

Доктор озадаченно взглянул на рассказчика и смущенно кивнул.

— Поразительно! — воскликнула дама в ярком халате. — Как вы это узнали?

Мужчина улыбнулся.

— Конан-Дойль, которого вы так любите, гражданка, сумел бы написать об этом загадочный рассказ и раскрыть секрет где-нибудь на тридцатой странице, а я не стану интриговать, просто обращу ваше внимание на хорошие шерстяные синие трусы доктора, которые неумело зашиты простой белой ниткой.

— Не перебивайте, товарищи, рассказчика. Что же было дальше, товарищ майор?

Мужчина весело замотал головой.

— А вот вы-то и не угадали: я не майор. Ну, да ладно, вернемся к рассказу. Нужно вам сказать, дорогие товарищи, что приемы у квартирных воришек довольно однообразны. Наметит такой гастролер какую-нибудь обязательно отдельную квартиру и начинает за ней наблюдать. Утром он видит, кто выходит, вечером — кто возвращается. Так продолжается несколько дней; потом он, как говорят художники, делает пробный мазок — в середине дня смело подходит к двери и нажимает кнопку звонка. Если, паче чаяния, в квартире кто-либо окажется и ему откроют, воришка спросит какую-нибудь Марью Петровну, извинится за ошибку и уйдет; подозрений это не вызовет. Но чаще всего бывает, что на звонок никто не отзовется, и, таким образом, квартира уже «готова».

Вор чувствует себя уверенно: он знает, что, скажем, с десяти утра до шести вечера в квартире никого нет. Открыть дверь для него не составляет никакого труда. Ну, а дальше все очень просто. Через полчаса он выходит с небольшим чемоданом, в который уложено только самое ценное, садится в заранее нанятую машину — и концы в воду, дорогие товарищи.

Именно с таким делом и столкнулся тот майор.

Осмотр на месте не дал ничего. Вор не обронил перчатки, как это бывает в рассказах, не написал на стене кровью слова «месть», не разбросал окурков; он просто забрал все наличные деньги и ценности, съел на кухне холодную курицу и был таков.

«…Даже серебряное колечко с красным камушком, которое я купила для дочери, и то унес, подлец», — обливаясь слезами, сообщила хозяйка квартиры.

Майор вздохнул и сказал своему спутнику:

«Пойдемте, товарищ младший лейтенант, здесь нам пока делать нечего. — Спустившись во двор, он спросил: —Ну, что скажешь, Петя?»

«Я вот что скажу, Василий Иваныч, неоспоримый факт, что это и есть тот же самый ворюга. На это указывает целый ряд…»

«Ладно, — махнул рукой майор, — об этом ты говорил достаточно на вчерашнем совещании. Что делать будем?»

Петя покраснел и развел руками.

«Трудно допустить, чтобы в таком людном дворе никто не заметил человека с чемоданом средь бела дня», — сказал майор.

И вот, дорогие товарищи, майор и младший лейтенант разделили между собой дом на два участка и пошли нажимать на звонки.

В каждой квартире майор расспрашивая жильцов: не видел ли кто во дворе человека с чемоданом между двенадцатью и двумя часами дня? Но никто ему ничего утешительного не сказал. Через два часа он вышел во двор, как вы можете догадаться, не в самом бодром настроении.

И вдруг он увидел, что внизу его дожидается Петя с каким-то пожилым человеком. И по тому, как у младшего лейтенанта блестели глаза и все курносое лицо светилось нетерпением, майор сразу понял, что его помощник зацепился за нить, как это любит говорить Конан-Дойль.

«Василий Иваныч! Вот товарищ Черемушкин из шестого номера рассказывает, что около часу дня видел во дворе такси».

«А номер машины вы не приметили, товарищ Черемушкин?»— Вопрос этот майор задал для проформы. Он понимал, что проходящий мимо машины человек никогда не обращает внимания на ее номер.

И действительно, в ответ на вопрос майора старик огорченно пожал плечами.

«Нет. Мне это ни к чему. Иду я, стало быть, из баньки, вижу, посередь двора такси стоит, а шофер книжку читает».

«А вы уверены, что видели именно такси?»

«Конечно, уверен, — обиделся старик. — На ей же шашки нарисованы».

Когда Черемушкин ушел, Петя обиженно спросил:

«Чем же вы недовольны, Василий Иваныч? Ведь это неоспоримый факт, что ворюга уехал именно на этой машине!»

«Очень даже оспоримый, дорогой товарищ, — вздохнул майор. — Какой дурак заедет во двор на машине, чтобы обращать на себя внимание? Ну, делать нечего, — он взглянул на часы, — поехали в таксомоторный парк; если эта самая нитка там оборвется, тогда не знаю, что и делать… Забеги только в магазин, купи батон и бутылку нарзану, что ли».

В диспетчерской таксомоторного парка у окошка, где вернувшиеся с работы водители сдают путевые листы, майор и Петя легко напали на след. Уже через каких-нибудь три часа один шофер рассказал, что в полдень его нанял на стоянке молодой человек, попросил отвезти по указанному адресу и велел подождать, пока он сходит за вещами и заодно позавтракает.

«И он заехал с вами прямо во двор?» — недоверчиво спросил майор.

Шофер улыбнулся.

«Нет, это я сам, уже после того, как он ушёл».

«Понимаю, — кивнул Петя, — вы боялись, что он не вернется?»

Шофер покачал головой.

«Да нет, этого у меня и в мыслях не было. Пассажир уж больно приличный: коверкотовый костюмчик, серая шляпа и на руке золотые часы с браслетом. Станет такой из-за пустяка мараться! А просто у их дома стоянка запрещена: узкая улица, ну я и заехал во двор».

«Вот и молодец, спасибо тебе, — похвалил майор. — И долго ты его ждал?»

«Минут тридцать, может. Я пока покурил да полистал книжку, которую пассажир оставил».

«Книжку? Что за книжка?» — быстро спросил майор.

Шофер махнул рукой.

«Да ерунда какая-то: чего-то там про лесоводство, какой-то учебник».

Майор задумался. Потом спросил, что было дальше.

«Дальше было так. 'Вышел мой пассажир; в руке небольшой желтый чемодан, вроде бы из свиной кожи, сел в машину и велел везти себя на Лесной проспект. Ну, привез. Дом огромный, корпуса четыре. Седок мне и говорит: «Вот тебе пятерка, сдачи не надо. Будь здо-роз», — и ушел».

«А дом-то ты запомнил?»

«Да что его запоминать! — пожал плечами шофер. — Он на весь город известный — целый квартал занимает».

Майор поморщился, а Петя даже плюнул от досады.

«Я эти дома хорошо знаю. Там как в лесу — черта с два кого найдешь. Оборвалась наша нитка!»

«А вот и не оборвалась, — улыбнулся шофер, — я ведь опять увидел своего пассажира, только издали. А дело было так. Рядом с тем домом есть стоянка такси. Ну, я туда и подался. Постоял сколько-то времени, смотрю, идет мой франт, уже без чемодана и без книги, да очередь была не моя. Сел он в машину нашего Кольки Барабанова и укатил…»

Ну, понятно, майор и Петя дождались, пока вернулся с линии Барабанов, и от него узнали, что вор доехал до Дворца культуры ВЦСПС и там отпустил машину.

«Вот теперь у вас уже две нитки», — довольно улыбаясь, сказал первый шофер.

«Ишь ты! — удивился майор. — Да из тебя может получиться толк по нашей части. Тебя как зовут?»

«Михаил».

«Ну вот что, дорогой товарищ Миша, придется тебе немножко с нами попутешествовать. Ты как, не очень голоден, потерпеть можешь?»

К тому времени уже стемнело. На улицах зажглись огни. Майор с беспокойством посмотрел на часы: до полуночи оставалось только три часа, а докладывать начальнику, как видите, по существу, еще было не о чем.

Пока машина летела по вечернему городу, все трое прикончили остатки батона, и майор открыл совещание.

«Как вы думаете, зачем такой тип мог поехать во Дворец культуры, да еще днем, когда там нет ни киног ни танцев?»

«Зато там есть бильярд, — ухмыльнулся шофер. — Туда днем частенько всякая разная публика ездит».

«Неоспоримый факт», — подтвердил Петя.

Майор улыбнулся и хлопнул Мишку-шофера по плечу.

«Не надо никакого справочного бюро, если рядом есть шофер такси».

«А что ж вы думаете?! — расцвел Миша. — Вы не смотрите, что я молодой, насчет нашего города любому нос утру. Вот, к примеру, где можно среди ночи пообедать или вина достать? Пожалуйста, поехали в аэропорт. Из центра одиннадцать километров, около двух рублей по счетчику все удовольствие. Или нужно вам костюм за полчаса отутюжить и поправить — сделайте одолжение, поехали в баню на улице Чайковского, в прекрасном виде сделают. А в каком ателье лучшие дамские шляпы? А где билеты на футбол легче достать? Милости просим, садитесь, шофер такси свезет. А кто Адмиралтейство после смерти Захарова достраивал? А кто памятник Петру против Инженерного замка поставил? Если не знаете, спросите шофера такси… — Миша усмехнулся и гордо махнул рукой. — Да что там! Вы где живете, товарищ майор? Адресочек?»

«На Петровской улице, дом семь, А что?»

«А то, что ваш дом серый трехэтажный и во дворе находится артель, которая игрушечных зайчиков из резины производит. А напротив — рыбный магазин».

Майор даже рот раскрыл.

«Ну, силен ты, дорогой товарищ, ничего не скажешь!»

Тем временем машина остановилась на Лесном проспекте. Миша выглянул в окно и сказал:

«Тут и есть. Вон у тех ворот он вышел и мне пятерку дал».

На стене дома среди нескольких вывесок одна сразу же привлекла внимание. На ней было написано: «Техникум лесного хозяйства».

«Василий Иваныч! — воскликнул Петя. — А ведь у ворюги была книга про лесоводство!»

Майор кивнул и задумался. Думал он долго, потом вдруг спросил:

«Скажи-ка, Миша, книжка, которую ты смотрел, была, наверно, совсем-совсем новая?»

«По-моему, новая, товарищ майор».

Майор опять задумался.

«Ну, вот что, на этой нитке попался узелок. Поехали пока во Дворец культуры».

В длинном узком помещении было порядочно народу. Большинство стояло у столов, наблюдая за игрой. Табачный дым, как туман, слоями висел в воздухе.

Шофер осмотрелся и вдруг, легонько толкнув майора под бок, указал глазами на стол у окна.

Человек готовился к удару — левая рука с широко расставленными на зеленом сукне пальцами поддерживала кий. Яркий свет, падавший из подвешенного над столом большого жестяного плафона, отражался на золотом браслете часов.

Игра шла, видимо, уже давно: на маленьком столике у стены стояло несколько опорожненных пивных бутылок, а на черной доске, поверх нарисованных мелом крестов и нулей, белели цифры отмеченного маркером времени: «17 час».

Раздался резкий сухой звук, и шар со смачным шлепком исчез в угловой лузе. Человек выпрямился, чтобы намелить кии, и майор увидел молодое лицо с коротенькими усиками и холодными светлыми глазами.

Майор ничего не спросил у Миши: по знакомому холодку, пробежавшему в груди, он безошибочно понял — это и есть тот, кого они разыскивают уже много часов. Он только наклонился к уху шофера и попросил, чтобы он предупредил Петю, который остался в вестибюле, потому что был в форме.

Я не стану, дорогие товарищи, утомлять вас подробностями ареста. Это делается просто, быстро и без всякого шума. Меньше чем через час майор уже докладывал своему начальнику об относительном успехе операции.

— Почему относительном? — спросил доктор.

— Очень просто! — воскликнул сухопарый человек в соломенной шляпе и черных очках. — Чемодан-то ведь — тю-тю, исчез!

— Да. Как же с узелком? — напомнила мать девочки. — Извольте теперь уж и его развязать.

Рассказчик опять оглядел залив и вздохнул.

— Тот узелок оказался не простым, а, как это говорят моряки, двойным рифовым. Дело в том, что не всегда достаточно поймать преступника, нужно еще суметь доказать, что именно он и совершил преступление. А это иногда бывает нелегко.

Вот майор и младший лейтенант как раз и попали в такое затруднительное положение: задержанный ими вор, видать, был стреляный воробей — он держался спокойно, уверенно и решительно от всего отпирался. Делал обиженное лицо и возмущенно заявлял, что ни на каких машинах в этот день не ездил и очень удивлен, почему этот шофер рассказывает такие небылицы. А ко всему еще при нем не нашлось ничего компрометирующего: паспорт, выданный харьковской милицией, оказался в полном порядке. У этого типа был даже студенческий билет, и ворюга уверял, что приехал на летние каникулы посмотреть Ленинград. Обыск в пригородной даче, где он снял комнату, тоже не принес ничего, и, таким образом, получалось, что задержали ни в чем не повинного человека.

Но хуже всего было то, что в этом случае по истечении суток с момента задержания перед ним следовало извиниться и, по закону, отпустить на все четыре стороны.

— Как! — негодующе воскликнула дама в ярком халате. — Ведь совершенно же ясно, что именно он совершил кражу.

Рассказчик усмехнулся.

— Майор был такого же мнения, гражданка, а Петя, лейтенант, так тот даже утверждал, что это неоспоримый факт. Но для того чтобы судить человека, мало показаний одного шофера и интуиции двух работников милиции. Нужны именно неоспоримые факты — улики, как говорят криминалисты, а эти улики находились в узелке, который завязался на Лесном проспекте, около вывески техникума лесного хозяйства.

И вот в три часа утра майор и младший лейтенант, голодные, усталые и зевающие, сидели у себя в кабинете.

За окном таяла белая июньская ночь. Огромный дворец казался невесомым силуэтом, а бронзовый ангел на верхушке гранитной колонны укрылся своими крыльями и спал — этакий счастливец!

Но майору и Пете было не до красот, ради которых люди, можно сказать, со всего света приезжают в наш город. Они разложили на столе четыре фотографии, найденные в бумажнике задержанного, и вели диспут о женской красоте.

«Вот эти три, — говорил майор, — не оставляют во мне никаких сомнений. Это форменные красавицы. У всех троих, как в известном романсе, «и страстный взгляд и чувственные губы». А ресницы! Ты только посмотри на них, Петя! Каждая не меньше сантиметра; ручаюсь, что даже наш энциклопедический друг Миша-шофер не знает, каким образом добиваются они столь поразительных результатов! А брови? Заметь, они не подбриты, а выщипаны. Прическа же сразу убивает: волосы уложены «феном с креном» — тип «девятый вал». Теперь возьмем четвертую. Возникает вопрос: как эта простушка попала в компанию звезд первой величины? Волосы у нее гладкие, и ты знаешь, Петя, я даже подозреваю, что она заплетает их на ночь в прозаические косички с тряпочками вместо лент, на манер школьницы. Нос—курносый, а рот? Ну что это за рот! Губы не накрашены и ни одного золотого зуба».

«А на мой вкус, Василий Иваныч…» — заметил было Петя.

«А меня твой вкус сейчас не интересует, — перебил Петю майор. — Для меня в настоящий момент важен вкус того, кому эти карточки подарены. Вот и давай, пользуясь излюбленным выражением докладчиков, с его платформы рассматривать данные объекты».

Тут Петя смутился, а майор продолжал:

«Ну-ка, подумай, какой интерес для парня, который, как поется в одной оперетке, при усах и при часах, может представлять скромная ромашка, когда рядом расцветают такие магнолии?»

Петя огорченно развел руками.

«Я еще не улавливаю, Василий Иваныч…»

«Я пока что тоже. Это ведь и есть недостающее звено, которое всегда встречается в нашем деле. Ну хорошо, давай посмотрим на обороте. Вот тут написано: «Милому Анатолю от Аниты». Ишь ты, испанка… А вот: «Помни о дивных маментах! Нелли». Это с ошибкой и несколько туманно. Зато вот здесь уже совсем все ясно: «Моему Анатолю, твоя Марианна». Теперь читаем последнюю: «На добрую память Толе от Веры». Единственная надпись, написанная по-человечески и, кстати, по-русски. Итак, обобщаем. Три первых — это обыкновенные фифы, А что касается четвертой, вопрос неясен. Что думает по этому поводу младший лейтенант? И для чего мы уделяем столько времени этим девицам?»

Тут майор поднял голову и увидел, что у Пети раздуваются ноздри, как у борзой, которая идет по следу.

«Василий Иваныч! Ведь у ворюги обязательно должен быть сообщник: чемодан-то он оставил у кого-то на Лесном проспекте. А что, если он одну из этих девушек и приспособил для хранения краденых вещей? И она-то и есть тот узелок на ниточке?»

«Правильно, Петя, — задумчиво сказал майор, — это нам и остается предположить за неимением другого. Шаткая, конечно, гипотеза… Но ясно, что сообщник живет на Лесном».

«А книжка? Книжка, Василий Изаныч? Не станет же ворюга лесоводство изучать. Она предназначалась для того, кто имеет отношение к техникуму лесного хозяйства».

«Вот видишь, Петя, — удовлетворенно сказал майор, — мы с тобой пришли к одному выводу. А это уже кое-чего стоит. И в этой связи, как любят писать ученые люди, мы должны рассматривать дальнейшие явления. — Тут майор взял первые три фотографии и развернул их, точно игральные карты. — Можно ли предположить, что эти особы имеют отношение к техникуму лесного хозяйства?»

«Сомневаюсь, Василий Иванович. Ведь после окончания техникума нужно ехать подальше от больших городов и выращивать деревья, а не ресницы!»

«Согласен, Петя. Оставляем этих трех. Что же дальше?»

«Дальше остается эта Вера, Василий Иваныч. Здесь — узелок. Утром мы его развяжем и посадим Веру на одну скамейку с ее пижоном. — Он постучал по фотографии пальцем и вздохнул. — А жаль, по виду она хорошая девушка, хотя нос и картошкой».

«В нашем деле, Петя, наружности доверять нельзя. И вот что, дорогой товарищ, утро вечера мудреней, устраивайся-ка на столе, а я, как старший по званию, займу диван. Часа четыре мы можем еще поспать».

Погасили настольную лампу и вдруг поняли, что она горела зря, в комнате было совсем светло.

Младший лейтенант ворочался с боку на бок.

«Чего не спишь, Петя, жестко?»

«Да нет, Василий Иваныч, я думаю».

«О чем же Петя?»

Парень вздохнул.

«О том времени, Василий Иваныч, когда исчезнут с нашей земли все ворюги. А то сидят два человека и ломают головы всю ночь над какой-то чертовщиной; а тогда бы они за это время могли что-нибудь полезное для государства сделать».

«Например?»

«Например, какую-нибудь машину, — Петя сладко зевнул и закончил сонным голосом: — Ну, хотя бы такую, чтоб сама кражи раскрывала».

«Вот чудак, — усмехнулся майор, — ведь ты же сказал, что тогда уже воров не будет. Зачем же машина?»

Но ответа майор не дождался: Петя крепко спал, положив голову на снятый с дивана валик и совсем по-детски приоткрыв рот.

Крылья у ангела за окном чуть порозовели, и где-то далеко перекликались одинокие звонки первых трамваев.

Техникум лесного хозяйства помещался во дворе, в длинном трехэтажном корпусе.

Младший лейтенант сдвинул на затылок шляпу и хмуро сказал:

«Я категорически протестую, Василий Иваныч, я сроду цветов не покупал и фетровых шляп не носил. И вообще не понимаю, к чему это? Если наши предположения правильны, так в отделе кадров техникума должна быть фотография этой Веры. Арестуем ее согласно инструкции, и делу конец. А то превратили меня в какого-то пижона…»

«Поправь шляпу и помолчи. Пора тебе понять, что наша работа требует серьезных жертв», — заметил майор.

Он старался говорить строго, но, поверьте, дорогие товарищи, ему и самому было смешно смотреть на Петю: младший лейтенант чувствовал себя очень неважно в шляпе, одолженной у кого-то из сотрудников; он все время сдвигал ее на затылок и вертел шеей, точно старался вылезти из завязанного тугим маленьким узлом яркого галстука.

«Улыбайся, улыбайся, Петя, и букет не держи за спиной; мы не для того заплатили за него восемьдесят копеек. Пошли».

В вестибюле пожилая женщина мыла пол. Она оперлась на швабру, обмотанную большой, тяжелой тряпкой, и, оглядев шедшего впереди нарядного Петю, сердито спросила:

«Ты куда это наладился, господин жених?»

Петя покраснел.

«Мне бы одну девушку увидеть нужно».

«Не лезь в воду-то! Нет здесь ваших девушек, разъехались до осени». — Она обмакнула швабру в ведро и вновь принялась тереть пол.

Петя переступил с ноги на ногу.

«Да вы, мамаша, не подумайте чего плохого, мне ее нужно по делу».

«Знаю я ваши дела. Много тут ухажеров ходит, полы топчет. Кого тебе нужно-то?»

«Ее зовут Вера, гражданочка…»

«Вера? — женщина перестала мыть пол, — А фамилия?»

Петя было растерялся, но тут же сообразил — вынул фотографию и решительно шагнул в воду.

«Да вот она, мамаша, вся здесь».

Женщина прислонила швабру к стене и, обтерев руки о фартук, взяла фотографию. Потом еще раз — теперь уже удивленно и строго — оглядела Петю.

«Ты где же взял эту карточку, молодой человек?»

«А разве вы ее знаете?»—быстро спросил Петя.

«Еще бы, свою родную дочь не знать. Говори сейчас же, где карточку взял?»

Майор вышел вперед и вежливо приподнял шляпу.

«Мы от Анатолия Сергеевича к вашей Верочке с поручением, а ее фотокарточку он дал, чтобы нам вроде как бы доверие с вашей стороны было, потому что дело наше очень важное».

Майор внимательно смотрел на женщину, но на ее лице не отразилось ни страха, ни даже растерянности.

«Мы близкие знакомые Анатолия, — продолжал майор, — и очень хотели бы с вами познакомиться. Это вот Петя, а я — Василий Иванович, — он протянул руку. — А вас как звать-величать прикажете?»

«Баринова Валентина Михайловна, — без особой радости ответила женщина. — Только извините, у меня руки грязные».

«Это не беда, руки не совесть — отмыть можно! — усмехнулся майор. — Петя, что ж ты стоишь, цветы-то Валентине Михайловне отдать приказано».

Женщина поджала губы, но цветы взяла.

«Так, — вздохнула она, — стало быть, уже до сватовства дошло. Ну, что ж поделаешь? Пойдемте на квартиру».

«Квартирой» оказались две полуподвальные комнатки с входом из-под лестницы. Валентина Михайловна усадила гостей на скрипучий, с выпирающими пружинами диван и сказала:

«Извините, угощать особенно нечем. Сейчас чаек вскипячу».

Майор быстро вынул деньги.

«А ну-ка, Петя… — он толкнул под бок лейтенанта, который как завороженный смотрел на стоящий в углу желтый кожаный чемодан. — Слетай-ка в магазин!»

«Не нужно никуда ходить, — хмуро сказала хозяйка. — С чего это вдруг днем вино пить? — Она сняла с гвоздя косынку. — Отдыхайте, а я дочку позову; она в соседнем корпусе по хозяйству в прачечной занята».

«Не стоит Веру от дела отрывать», — быстро сказал майор.

Он взял хозяйку за руки и усадил между собой и Петей на жалобно скрипнувший диван.

«Давайте лучше, как говорится, посидим рядком, поговорим ладком. Курить здесь разрешается?»

«Курите, коли курящий…»

Майор внимательно посмотрел на ее тонкие, плотно сжатые губы и, каким только мог, задушевным голосом сказал:

«Вот что, Валентина Михайловна, мы с вами в таком возрасте, что и жизнь знаем и людей видели. Сдается мне, чем-то вы недовольны. Так давайте не будем ходить вокруг да около, а попросту скажем, что у кого на сердце».

Хозяйка насупилась, вытерла зачем-то руки о фартук и вдруг заговорила:

«Ну куда это годится, посудите сами? Девчонка вот уже два месяца, как совсем от рук отбилась, словно подменили ее. Сегодня — танцулька, завтра — кино. Теперь чулки с пяткой ей подавай! Ну разве это дело для трудовой-то девушки? У нее по химии тройка, а она все лето по танцам шлёндрает, туфлишки протирает. А все ваш Анатолий! Ему что, заморочит голову и уедет, а ей потом всю жизнь маяться…»

Хозяйка говорила быстро и сердито, и по всему было видно, что горечь давно уже накопилась в ее душе.

Майор сочувственно покачал головой.

«Это, конечно, нехорошо. Только, наверно, ваша Вера не такая уж ветреная, как вам от огорчения кажется. Молодость, она своего требует… — Тут он вздохнул. — Вы не сомневайтесь, Валентина Михайловна, я вас пойму, потому что и у меня есть дочка, вроде вашей, невеста. Говорите откровенно, чем вас Анатолий смущает?»

Женщина развела руками.

«Да я и сама не знаю, Василий Иванович. Плохого я от него не видела, вежливый он. Только вот зачем деньгами швыряется? — Она помолчала и махнула рукой. — Ну, это бог с ним; у него отец профессор, для сына, видно, ничего не жалеет; главное в том, что рано Верочке замуж: пусть кончит техникум сперва, а Анатолий если любит, подождать может. А то мало ли, он с ней сколько-то поживет, а потом бросит… Куда она тогда без специальности?»

Слова женщины очень пришлись по душе майору, дорогие товарищи, но он помнил, почему не обратился ни в отдел кадров, ни в домоуправление, а решил найти девушку сам, и поэтому сказал:

«Вы не должны забывать, Валентина Михайловна, что здесь главную роль играют чувства не ваши, а вашей дочери. Вы с ней делились?»

Женщина закивала:

«Как же, как же, Василий Иванович! Уж я спрашивала, любит ли его. Говорит: «Любить не люблю, а уважаю: он воспитанный». — «Ну, а как замуж позовет, пойдешь?»— спрашиваю. «Не знаю, — говорит, — скорее всего, пойду». А я свое: «Тебе остается один год, чтоб техникум кончить, что же, ты зря училась?..» — Валентина Михайловна вдруг замолчала. — Вы уж, Василий Иванович, пожалуйста, будьте добры, не говорите Верочке, что все вам открыла».

«Не беспокойтесь, Валентина Михайловна, не выдам. А мысли у вас правильные… — И вдруг майор, сам себе удивляясь, твердо сказал: — И знаете даже что, вот познакомлюсь с Верой и попробую ее уговорить подождать этот годок. А уж Анатолия-то я сумею попридержать. В этом не сомневайтесь!»

Валентина Михайловна сразу расцвела, заулыбалась, и оказалось вдруг, что она совсем еще не старая женщина.

«Ну спасибо, гости дорогие, словно камень с души прочь! — она встала и засуетилась. — А чайку я все-таки согрею, и угощение найдется — баранки свежие…»

Валентина Михайловна открыла дверку маленького покосившегося шкафа с подложенной под одну сторону вместо ножки толстой старой книгой и достала чайник; заметив, что майор смотрит на книгу, виновато сказала:

«Починить-то некому: мужчины в доме нет».

Майор покосился на висящий в простенке окон увеличенный портрет.

«Простите за нескромность, Валентина Михайловна, ведь это, наверно, ваш муж? Где он сейчас?»

«На чужой стороне остался. Есть такая река — Одер. Там и погиб…» — тихо ответила хозяйка и отвернулась.

Петя укоризненно посмотрел на майора и вдруг выпалил:

«Есть у вас пила и кусок доски? Давайте, я починю — тут же на пять минут дела!»

«Спасибо, сынок, не стоит затрудняться, — благодарно улыбнулась Валентина Михайловна. — Сидите, а я чайник поставлю и заодно Верочку кликну».

Майор быстро встал.

«Знаете что, Валентина Михайловна, вы дочку пришлите, а сами лучше где-либо у соседей побудьте; вопрос уж больно деликатный, нам без вас поспособней будет Верочку уговаривать».

Едва хозяйка, гремя чайником, скрылась за дверью, как Петя горячим шепотом спросил:

«Неужели вы ее арестуете, товарищ майор?»

«Кого?»

«Ну, эту Веру?»

«Не только Веру, но и мамашу тоже. Вы что же, товарищ младший лейтенант, не знаете, что за хранение краденого судят так же, как за воровство? — Майор внимательно посмотрел на вспотевшего от волнения Петю и усмехнулся — Ты же сам возмущался: к чему этот маскарад, надо действовать по инструкции. Вот я и решил тебя послушать».

«Василий Иваныч, да ведь женщина-то понятия не имеет, что этот тип вор! Неоспоримый факт!»

«Допустим, — строго сказал майор. — А за дочку ты можешь поручиться? Ведь узелок — это она!»

Дверь открылась, и на пороге с корзиной белья на плече появилась девушка.

Она была такая же, как на фотографии, только волосы заплетены, чтоб не мешали стирать, в одну закрученную вокруг головы косу.

«Здравствуйте… извините, я сейчас…»

Она поставила корзину у двери и быстро принялась приводить в порядок комнату: постелила заштопанную чистую скатерть, подобрала с пола обрывки газеты. Мочки ее маленьких ушей стали совсем красными.

«Вы уж извините за беспорядок… не думала, что кто-нибудь придет… — Девушка смущенно разглядывала неожиданных гостей. — И Толя хорош, не предупредил даже… Я полминутки, сейчас переоденусь…» — Она подхватила с пола корзину с бельем и, прежде чем Петя и майор успели что-либо сказать, скрылась за дверью второй комнатки.

Петя закрутил шеей — было похоже, что тугой галстук окончательно его донял, — и с ненавистью посмотрел на желтый чемодан. Майор хмурился и молчал.

«Ну вот я и готова! — раздался голос девушки. — Простите, если задержала. — Она стояла посреди комнаты, худенькая и стройная, и смущенно теребила комсомольский значок, приколотый к простенькой маркизетовой кофточке. И майор и Петя, должно быть, одновременно заметили на ее пальце серебряное колечко с красным камушком. — Мне мама уже сказала, что вы пришли от него…»

Майор встал с дивана.

«Вот и хорошо. Короче будет разговор. Меня, Вера, очень интересует, как вы относитесь к Анатолию Сергеевичу?»

«Не знаю, — смутилась девушка, — Толя мне нравится — он вежливый и скромный, не как многие наши ребята… Я, правда, давно догадалась, конечно, что он меня любит, только у нас и разговора об этом еще не было. Мне даже удивительно, что он комсомолец, а прислал сватов, совсем как в старом романе. Это просто смешно… — Она вдруг шагнула к майору и доверчиво притронулась к рукаву его пиджака. — Не могу я так сразу… Может, когда я окончу техникум, я…»

В этот момент, дорогие товарищи, майор взглянул на Петю и увидел, что взгляд у того умоляющий, а на лице написано следующее: «Удобный момент, Василий Иваныч: сделаем вид, что рассердились на отказ, заберем чемодан и уйдем. Не нужно этот узелок до конца развязывать».

Но майору вдруг показалось, что рядом стоит его собственная дочка и просит у него защиты. Он сунул руку в карман, а у Пети дрогнуло лицо, потому что он, конечно, знал, что в этом кармане его начальник носит служебное удостоверение.

Но майор вынул три фотографии и протянул их девушке.

«Что вы скажете, Вера, о человеке, который собирает такую коллекцию?»

Девушка взяла фотографии, взглянула и подняла недоумевающий взгляд на майора.

«Читайте на обороте и замечайте даты. Это он успел за дза месяца».

Майор смотрел, как менялось лицо девушки: вначале немного бледное, оно постепенно стало пунцовым.

«Что же это такое?.. — растерянно спросила она наконец. — Неужели Анатолий… Нет, я не верю вам!.. Никогда не поверю!»

Майор сделал знак Пете и, взяв у него четвертую фотографию, положил на стол перед Верой.

«Она лежала вместе с этими тремя в одном бумажнике. Теперь верите?»

Но девушка уже не слышала: она швырнула фотографии на стол, потом бросилась к чемодану и вышвырнула его к дверям.

«Подождите… — Она убежала в другую комнату и сейчас же вернулась еще с двумя чемоданами. — Это тоже его, унесите все сейчас же!.. И скажите ему… этому… этому…»

Майор и Петя быстро переглянулись.

А Вера продолжала бушевать. С громким стуком упала на стол книжка «Лесоводство», полетели открытки с видами города, новенький портфель, шелковая косынка. И, наконец, тоненько звякнуло о пепельницу серебряное колечко с красным камушком.

Девушка порывисто оглядела комнату, глаза ее остановились на принесенных Петей цветах, которые Валентина Михайловна поставила в вазочку на этажерке. Неожиданно Вера села на диван и тихонько заплакала, закрыв лицо совсем по-детски своими маленькими руками.

«Ну зачем, зачем он приглашал в кино, на танцы, приносил цветы?.. А сам…»

Майор сел рядом с ней и взял ее маленькую мокрую от слез руку.

«Расскажите, как вы познакомились».

Все еще всхлипывая и утирая слезы, Вера рассказала, что впервые они встретились на танцах во Дворце культуры. Анатолий был очень внимателен: угощал мороженым и лимонадом, танцевал с ней весь вечер, а потом отвез в такси домой.

«Вспомните, пожалуйста, Вера, во время танцев он не расспрашивал, отдельная ли у вас квартира и с кем вы живете?»

«Да, спрашивал», — удивленно ответила девушка.

«А потом он не упоминал о каких-то вещах, которые ему негде хранить?»

Девушка подняла брови. Она перестала всхлипывать.

«Да. Только это было уже на следующий день, когда мы пошли в кино. Он сказал, что приехал посмотреть наш город, но не достал номера в гостинице, живет в общежитии и боится за вещи. Я сама предложила ему поставить их у нас с мамой».

«Вот для этого-то вы ему и были нужны. Отдельная квартира, честные люди, никаких подозрений, для вора — это клад».

Вера медленно побледнела. Ее широко открытые глаза обратились к дверям, где стояли чемоданы.

«Значит… значит, все это…»

Майор кивнул.

Девушка побледнела еще больше.

«Кто вы такой?»

Майор сунул руку в карман и уже на этот раз достал свое удостоверение.

«Успокойтесь, — мягко сказал он вконец перепуган-ной девушке, — я понимаю, что вы ни в чем не виноваты. — И, глядя через ее голову на младшего лейтенанта, строго добавилг — И благодарите моего помощника, ведь это он отсоветовал мне идти в отдел кадров, чтобы не бросить на вас тень».

Девушка повернулась к младшему лейтенанту, а тот нахмурился и опустил голову.

Майор довольно усмехнулся.

«Нам пора. Петя, засунь все это барахло в чемоданы».

В машине ехали молча. Потом майор вдруг спросил:

«Петя, зачем ты взял со стола четвертую фотографию, к чему она тебе?»

Младший лейтенант виновато улыбнулся.

«Я хотел оставить ее себе на память об этом узелке, который вы сегодня так здорово развязали, Василий Иваныч».

«Глупо держать у себя фотографию, подаренную другому человеку, к тому же вору. Выбери время и отвези фотографию Вере…»

Рассказчик умолк, покосился на залив и встал с пенька.

— Ну, вот и вся история. Теперь пойду окунусь. — Он размотал чалму-полотенце!

— Постойте, постойте! — поспешно воскликнул доктор. — А вор? Сознался он, когда ему показали чемоданы?

— А куда же ему было деваться? Конечно, сознался. Но о судьбе девушки, Веры-то, даже не спросил, подлец. Он, видите ли, горевал только о том, что его арестовали накануне какого-то футбольного матча.

«Я, — говорит, — в каждом городе обязательно на все футбольные игры хожу».

«А теперь надолго придется об этом забыть», — сказал ему со злостью Петя.

А этот тип только усмехнулся.

«Ничего, гражданин начальник, до весны потерплю. А там солнышко пригреет — убегу».

И что вы думаете, дорогие товарищи? Совсем недавно сидел Василий Иванович у себя в кабинете, вдруг звонок. В трубке насмешливый голос:

«Это вы, товарищ майор? Здравствуйте, гражданин начальник, вас приветствует сбежавший Анатолий Сер-геееич Попов, он же Грачев, он же Митрофанов. Чтоб вы сгорели с вашими архивами! Будьте здоровы!»

И повесил трубку.

— Вот наглец, — покачал головой мужчина в соломенной шляпе, — преподнес-таки он вашему майору пилюлю!

— Ну, и майор у него в долгу не остался, — заметил рассказчик. — В тот же вечер он его арестовал.

— Вот уж это фантазия, — уверенно сказал доктор. Но рассказчик не обиделся.

— Никакой фантазии здесь нет, — спокойно ответил он. — Просто майор запомнил, что ворюга был большой любитель футбола, а в тот день был как раз матч между командами Москвы и Ленинграда. Пришлось только оперативно размножить фотографии этого типа и поставить людей у всех выходов со стадиона.

Все засмеялись, и кто-то спросил:

— Ну, а карточку вернул Петя той девушке? Мужчина улыбнулся и развел руками.

— Об этом точных сведений нет. Впрочем, как-то недели три-четыре спустя после этой истории, в конце рабочего дня, майор наталкивается в коридоре на Петю и замечает, что у младшего лейтенанта какой-то странный вид: на голове новая шляпа и галстук бабочкой завязан.

Майор очень удивился.

«Что это с тобой, друг Петя, ты же сроду шляпы не носил?»

А Петя покраснел, как морковка, и букетик цветов за спину прячет.

Вот и все мои сведения, дорогие товарищи.

— Ну-у-у, — разочарованно протянула мать голенькой девочки, — на самом интересном месте… Нет, уж теперь извольте рассказать, что было дальше.

— Дальше? — рассказчик весело прищурился и повернулся к заливу.

Оттуда, вздымая светлые фонтаны водяных брызг, с громким смехом бежали наперегонки юноша и девушка.

Парень выскочил на берег первым и подбежал к рассказчику.

— А ну-ка, сознавайтесь, где у вас тут нарзанный источник? Мой Узелок умирает от жажды!

Он отыскал под корнями бутылку и передал девушке.

Они стояли рядом, молодые и счастливые, немного смущенные не понятным им общим вниманием, и горячее солнце золотило их коричневые стройные тела.

— Черт возьми, вот это здорово! — воскликнул доктор.

А мать голенькой девочки подошла к рассказчику и торжествующе спросила:

— Ну, вы и теперь станете отрицать, что вы и есть майор?

— Категорически отрицаю, — засмеялся мужчина. — Могу даже доказать.

Он поднял с корней аккуратно сложенный белый китель и, развернув его, показал погон, на котором блестели две звезды подполковника милиции.

 

УРАВНЕНИЕ С ТРЕМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ

Еще в ученические времена специалисты говорили, что у него природная сметка, чутье истинно собачье, но главное — умение сдерживать себя; к тому же он обладает острым глазом и решительным характером. Недаром же его наградили за эту историю с иголками. Впрочем, тут есть и заслуга Василия Ивановича Данилова, который принимал участие в выучке своего помощника, как он сам выражается, «еще со щенячьего возраста». Раньше Данилову не приходилось видеть трикотажных игл. Оказывается, они представляют собой узкую фасонную пластинку длиной в палец, с подвижным устройством, позволяющим снимать с бегущего замка нитку и превращать ее в трикотажное полотно. Все это объяснил Иван Владимирович, а потом приподнялся с места и протянул иглу Данилову, который сидел за столиком, поставленным перпендикулярно к письменному столу начальника.

— Ознакомьтесь, Василий Иванович, и учтите: такие иголки имеются в нашем городе только на одном предприятии.

Данилов взял иглу, повертел ее в пальцах и положил перед собой. Он ничего не спросил. Зачем? Раз уж Иван Владимирович вызвал к себе и показывает эту штуку, значит, сегодняшний поход к Малышу горит и приготовься, дорогой товарищ, срочно заниматься иголками.

— Так вот, Василий Иванович, пришлось нам вмешаться в дела одной промартели. Параллельно с законной продукцией они выпускали «свою», потом отправляли в магазин к «своим» людям. Там изделия продавались, а деньги текли в карманы дельцов. Ну, мы разобрались. И насчет мошеннического получения пряжи и как липовые наряды рабочим оформляли — ясность полная, кроме вот этой иголки. Дефицитная вещь строго фондируется. Откуда они ее брали?

— То есть как откуда? — удивился Данилов. — Должны же они получать иголки для своих изделий.

— Для «своих» — нет, — подчеркнул Иван Владимирович. — А у них шло этой самой «своей» продукции столько, что, хочешь не хочешь, приходилось добывать иголки со стороны. И, видимо, с той фабрики, которая, как я уже сказал, одна в городе. Есть там кто-то. Положит в карман две-три коробочки и выносит. Надо найти молодчика. Как вы на это смотрите?

Вернувшись к себе в отдел, Данилов вызвал младшего лейтенанта. Объясняя задание, он нет-нет да и поглядывал на короткую запись в настольном календаре:

«11.30. Малыш» — и на свою полевую сумку, где лежал сверток с бутербродами. Между телефонами шуршал вентилятор, в раскрытое окно врывались запахи разогретого солнцем асфальта, бензиновой гари. А на островах сейчас, наверно, прохладно, в заливе белеют паруса яхт, за высоким забором «Служебного собаководства», должно быть, собрались уже все завзятые болельщики. Спорят, обмениваются замечаниями и принесенными из дому бутербродами; так приятно закусить и выпить бутылку холодного нарзана в тени старой липы…

— Так вот, товарищ младший лейтенант, интересно послушать твои соображения. Да ты сиди, Петя, сиди. Чего вскочил?

Но младший лейтенант не сел. Он тоже взглянул в настольный календарь, покосился на хмурое лицо Данилова и решительно одернул гимнастерку.

— Я так думаю, Василь Иваныч. Нечего нам вдвоем ехать на эту фабрику. Для первого раза я и сам ознакомлюсь с обстановкой, а вам доложу, что к чему и какие имеются неоспоримые факты.

Данилов посмотрел в окно, где в знойной дымке над заливом висело прозрачное облачко; походил из угла в угол мимо щеголеватого лейтенанта. А тот провожал начальника глазами и одергивал из-под ремня гимнастерку, хотя дальше ее уже некуда было тянуть.

— Солнечный денек! — Данилов вздохнул и мимоходом заметил: —Жарковато сегодня в форме.

— Да я же сниму ее, Василий Иваныч. Буду действовать осторожно.

В голосе младшего лейтенанта слышалась обида. Данилов, сдерживая улыбку, нетерпеливо потянулся к полевой сумке и застегнул ворот кителя.

— На фабрике пойдешь в партком. Там есть такая Галина Семеновна Кудрявцева. Она тебе поможет. Действуй. Вечером встретимся.

Пока Данилов слушал Ивана Владимировича и потом инструктировал Петю, его мысли были на островах, где сегодня служебные собаки соревновались в искусстве, достигнутом месяцами упорного труда. «Взять» след, обнаружить и «уложить» преступника, не брать еды от чужих, не кусаться, не паять, повиноваться с первого же слова и жеста — все это и многое другое считалось обязательным, иначе собака не пригодна для работы. Но «высший пилотаж» был под силу немногим питомцам, и не каждый из них мог тягаться с Малышом, Тот, например, примет от кого угодно любое угощение, но съесть — шалишь! Зароет или спрячет, чтобы потом передать хозяину. Даже шоколадную конфету. Желто-бурый Малыш ростом с телка не опасен ни прохожему, ни вздумавшему заигрывать с ним ребенку, ни даже кошке. Рычать? Нет. Он только посмотрит своими агатовыми глазами так, что у всякого отпадет охота фамильярничать с ним. И вряд ли кто-нибудь, кроме воспитателя-дрессировщика и еще Данилова, знает другого Малыша, когда он норовит ткнуться в щеку своим холодным носом и умильно косит влажными глазами, когда друзья остаются наедине; Малыш умеет прыгать, как щенок, сразу на всех четырех лапах, пытается опрокинуть Данилова в траву или кладет на плечи ему лапы, чтобы изловчиться и нежно лизнуть шершавым языком прямо в губы; при этом он нетерпеливо позизгивает, а уши раздвигает в стороны — совсем уж по-щенячьи, — отчего становится чем-то похож на курносого Петю.

«Петя… Как он там справляется?» — спрашивал себя Данилов. И эти мысли мешали, отзлекали от интересного зрелища.

А Малыш сегодня работал отлично. Выполнив упражнения по скоростному плаванию и борьбе с «преступником» в воде, он теперь сидел в углу практического класса, гордо подняв голову с вертикально торчащими ушами, и, казалось, не замечал собравшихся здесь людей. Но как только дрессировщик сделал привычный жест — «ко мне», Малыш моментально занял классическую позицию у его левой ноги — со склоненной чуть набок головой, напряженный, собранный, как пружина, он сразу преобразился, готовый к работе.

— Внимание, Малыш! Здесь твое место, охраняй! Малыш послушно подошел к указанному ему креслу,

взобрался на него, и, свернувшись калачом, накрыл морду лапой, словно задремал; только один глаз, лениво прищуренный, блестел. Дрессировщик отошел к дальнему окну и облокотился на подоконник.

— С этой минуты, товарищи, помещение находится под охраной Малыша. Попробуйте кто-либо выйти отсюда. Смелее, прошу.

Молодой курсант, опасливо косясь на собаку, начал двигаться к выходу; в наступившей тишине половицы зловеще поскрипывали под его сапогами. Вот он, нако-нец, достиг двери и поспешно закрыл ее за собой.

Малыш не пошевелился. Все присутствующие посмотрели на дрессировщика.

— Входите обратно, товарищ, — позвал он. Курсант вернулся в класс.

— Теперь подойдите к столу. Там есть портсигар. Закуривайте. Спички положите на место и уходите. Да нет, не оставляйте папиросу, курите себе.

И опять курсант, оглядываясь, пошел к двери. И опять Малыш беспрепятственно выпустил его.

— Как видите, — сказал дрессировщик, когда курсант снова вернулся в комнату, — по мнению Малыша, как, впрочем, и нашему, взять папиросу еще не значит украсть. Обычное дело. А сейчас, товарищ курсант, забирайте любую вещь.

Курсант взял со стола кепку дрессировщика. В ту же секунду Малыш распрямился и одним махом очутился посреди комнаты. Ни звука не вырвалось из его оскаленной пасти, он только чуть припал на передние лапы, готовясь к прыжку.

Курсант охнул и отшатнулся, прикрыв локтем голову.

— Не двигайтесь, — предупредил дрессировщик. — Василий Иванович, забирайте задержанного.

Данилов встрепенулся.

— Малыш, на место! — Он подошел к курсанту и взял из его рук кепку.

— Что с вами сегодня, Василий Иванович? — спросил дрессировщик. — Вы даже не поблагодарили Малыша.

Малыш медленно вернулся в угол. Его агатовые глаза укоризненно смотрели на Данилова. Тот рассеянно вынул из кармана конфету.

— Извините. Дело у меня там одно… Я, пожалуй, пойду.

Конфета нетронутой лежала у ног Малыша. Оскорбленный, он не принял угощения.

По дороге от учебного корпуса к проходной будке шел навстречу Данилову шофер начальника. Шагая через полосы света и тени, он спешил по окаймленной липами аллейке и, стараясь разглядеть Данилова, заслонял ладонью глаза от бьющего из-за деревьев солнца.

Солнце может светить вовсю, золотя паруса яхт на море; ветерок — шелестеть листвой, распространяя прохладу; мальчишки могут плюхаться с причалов в прозрачную воду… В такой вот погожий денек люди частенько всей семьей уезжают за город, заперев квартиру на замок. Но замки для воров не препятствие, и поэтому рядом со служебным кабинетом Ивана Владимировича, в комнате с раскладушкой, покрытой солдатским одеялом, бывает, что и глубокой ночью зажигается свет, раздаются телефонные звонки, а из ворот выезжают оперативные машины. И где бы ты ни был: в театре ли, у друзей за чашкой чаю, или дома в постели — везде найдут тебя, дорогой товарищ, и увезут, вот как, например, сейчас, хотя ты еще не успел съесть своих бутербродов и запить их холодным нарзаном в тени старой липы на берегу моря. На то и щука в море, чтобы карась не дремал.

Только на третьи сутки поздно вечером, покончив с обысками, допросами и очными ставками, Данилов смог, наконец, выслушать доклад младшего лейтенанта.

— Есть неоспоримые факты, Василий Иваныч. Иголки хранятся в одной кладовой. Их там, наверное, мильон коробочек. Подвала и чердака нет, запасных выходов тоже. Окно с решеткой, а дверь на ночь опечатывается. Днем же кладовщик никуда не уходит.

— Даже на обед?

— Да, я проверял.

— Стало быть, получается, что он сам у себя и ворует иголки? — спросил Данилов.

— Ну что вы, Василий Иванович! Он четверть века на фабрике проработал. Председатель шахматной секции, пенсионер, старый производственник.

— Старый. А может, у него жена молодая? Да капризная, расточительная?

Петя обиженно одернул гимнастерку.

— Так ведь я же все разузнал. Этот Егор Егорыч одинокий. Вся его семья — старая овчарка, Дамкой зовут. Они вместе и на работу ходят и чуть не из одной миски едят.

Петя говорил уверенно. Он старался держаться солидно, но глаза его так и светились нетерпением.

Данилов устало потянулся. За окном уже затихал шум города, В настольном репродукторе сонно пиликала скрипка.

— Ну ладно, дорогой товарищ. Это ты, как говорится, исполнил увертюру. А теперь выкладывай свои неоспоримые факты.

— Шахматы! Ферзевый гамбит! — выпалил Петя и с торжеством посмотрел на Данилова, — Понимаете, Василий Иваныч, замучил кладовщик: десять партий у меня выиграл. Он мировой гроссмейстер в масштабах данной фабрики. Его хлебом не корми, сыграй только. У него всегда доска наготове, фигуры расставлены.

— Так-так… — Данилов оживился, достал портсигар. — Стало быть, в кладовую заходят любители сыграть партию-другую. Скажем, в обеденный перерыв.

— Само собой! — Петя многозначительно загнул палец. — Значит, так. Мастер механического цеха Катков. Сильно выпить любит и крепко ругается. Раз. Дальше — Лукин, агент снабжения. Ненормированный рабочий день. Этот шлендает по танцулькам, морочит голову сразу двум: одна — Люба из красильного цеха, другая — Клава из перемоточного. Третий — Викторов, инженер. Скупердяй, курит сигареты «Смерть мухам», сто штук — шесть копеек. Копит деньги на «москвича». Все. Остается только добавить, что простяга Егор Егорыч нет-нет да и выйдет куда-либо на минутку, пока партнер обдумывает очередной ход.,

— Твои предположения? — спросил Данилов. Петя засмеялся.

— Да ведь как сказать, Василий Иваныч. Все они в смысле подозрения какие-то одинаковые.

Данилов медленно примял папиросу в пепельнице. Поморщился.

— Одинаковых людей не бывает, товарищ младший лейтенант. Это тебе кажется, потому что ты вроде бы как тянешь поводок в одну сторону: ищешь в людях только плохое.

— Так ведь наше дело такое, милицейское, товарищ подполковник! — звонким голосом сказал Петя. Лицо его было обиженным.

Данилов машинально вынул конфету.

— Ну, вот что, Петя, оставим лирику. Сведения ты собрал ценные. Я всегда говорил, что у тебя чутье прямо собачье. Получи премию. Итак, обстановка подсказывает: один из трех — вор. Но который? Петя упрятал конфету за щеку.

— Я так скажу, Василий Иваныч! Надо обыскать их сразу после игры. Неоспоримый факт!

Данилов строго взглянул на него.

— Ну, допустим, задержим одного, обыщем. И ничего не найдем. Дальше что?

Петя смущенно молчал.

— Не знаешь? А ты подумай, дорогой товарищ. Во-перзых, кто нам позволит оскорблять обыском людей? Ведь, кроме довольно шатких подозрений, у нас еще ничего нет. Но главное — обыщем одного, остальные узнают. Нет, так мы не найдем, где тут собака зарыта.

Данилов взял новую папиросу и принялся неторопливо разминать ее. Казалось, он совсем забыл про Петю. Тот скреб в затылке.

— Действительно, Василий Иваныч, чертовщина. Получается, как у Джерома: «Трое в одной лодке».

— Не считая собаки, — рассеянно отозвался Данилов. Он продолжал думать о чем-то, машинально следя за мухой, ползущей по краю раскрытого портсигара. И вдруг резко, со щелчком, захлопнул его; под крышкой забилась пойманная муха. — А ну-ка, объясни мне, где и что там в кладовой.

Петя взял со стола карандаш, придвинул лист бумаги и начал чертить.

— Вот это вход, прямо со двора. Направо барьер, за ним стеллажи с материалами и иголками. Налево столик; тут Егор Егорыч и накладные оформляет и в шахматы дуется. Здесь в углу на подстилке спит старая Дамка, а там вот…

Данилов посмотрел на часы.

— Ладно, Петя. Время позднее. Шабаш. Ты завтра будешь помогать капитану Гребневу. А с иголками пока обождем. Дай мне только на всякий случай домашний адрес Егора Егорыча. Надо мне с ним познакомиться.

Хотя младшему лейтенанту и не хотелось расставаться со своим любимым начальником, но дисциплина есть дисциплина. И Петя несколько дней подряд скрипел пером в кабинете хмурого пожилого капитана Гребнева. Петя всей душой любил живую, оперативную работу и ненавидел писанину, которая — черт бы ее драл! — отнимает так много времени. «Что написано пером, не вырубишь топором. В этом, брат, тоже есть романтика», — назидательно говорил капитан Гребнев. На правом рукаве капитанского кителя — темный чехольчик с резинками, точь-в-точь как у счетовода. Его сухие пальцы неторопливо водят ручкой. «Поименованный гражданин Трошкин, он же Мухин, он же Фролов, систематически привлекался органами милиции и прокуратуры…»

За эти дни Петя так соскучился, что решил после работы съездить на острова: авось там Василий Иванович, для пса-то небось время у него всегда находится. Но будка Малыша пустовала, видно, он отбыл в командировку на розыски очередного преступника. И Петя, так и не повидав подполковника, вернулся к опостылевшим «канцелярским» делам.

Капитан Гребнев знал, что протоколы, справки, характеристики, письма, записные книжки, фотографии и даже завалявшиеся в карманах театральные билеты — все это, кропотливо собранное в одну папку, постепенно раскроет преступника: его характер, планы, привычки и, наконец, причины, побудившие совершить, казалось бы, необъяснимый поступок. Вот смятый листок отрывного календаря, сохраненный зачем-то с прошлого года. А ну, посмотрим, что там на обороте? Вот записка от какой-то девушки. Еще документ, еще… И постепенно весь он тут, человек, как на ладони, будто освещенный со всех сторон этой казенной настольной лампой. В такие минуты канцелярские справки и протоколы начинали звучать для Гребнева как «романтика». Но Пете — по молодости лет и потому, что он не так давно работал в милиции, — эти чувства не были доступны. И когда позвонил Данилов и предложил срочно приехать на фабрику, Петя с радостью покинул кабинет Гребнева.

В парткоме — деревянном домике с окнами, выходящими на фабричный двор, — сидели Данилов и парторг Кудрявцева. Она просматривала газеты и молча кивнула Пете.

— Только что ушел Егор Егорович, твой приятель, забегал сюда на минутку, пока его партнер обдумывает ход, — сказал вместо приветствия Данилов.

Он меланхолично — так по крайней мере показалось Пете — смотрел через открытое окно на оживленный двор; там, в скверике у фонтана, сидели рабочие с развернутыми на коленях завтраками, молодежь играла в мяч возле кирпичной стены с единственной дверью — это был вход в кладовую.

Петя быстро взглянул на часы.

— Сейчас этот партнер выйдет, Василий Иваныч. Перерыв кончается.

Перерыв действительно кончился: вахтер усердно заколотил по гулкому куску рельса, подвешенному к столбу. Двор опустел. Дверь склада открылась, оттуда вышел худощавый человек в синей спецовке. Он энергичным шагом направился к производственному корпусу.

— Узнаешь? — спросил Данилов.

— Да! Инженер Викторов. — Петя вскочил со стула, Кудрявцева опустила газету, бросила взгляд в окно.

— Садись. Обыскивать его нельзя. Да и нет у него иголок.

— Откуда вы знаете? — не удержался Петя. Данилов ответил не сразу. Он улыбнулся Кудрявцевой и развел руками.

— Да вот Галина Семеновна убеждена, что Викторов не способен на кражу.

Кудрявцева кончиками пальцев пригладила седеющие волосы на висках и ничего не ответила. Она продолжала смотреть в газету так упорно, что Пете подумалось: «И вовсе она не читает».

Данилов вздохнул и взял с подоконника шляпу.

— Понимаешь, третий день торчу здесь. И вот из шахматистов один Викторов заходит к Егору Егоровичу. Ни мастер Катков, ни Лукин не показываются. Обидно! Только зря Галину Семеновну от дела отрываем.

— Ничего. Заходите еще, — спокойно сказала Кудрявцева. Но, прощаясь, она задержала руку Данилова. — Скажите все же, Василий Иванович, почему и вы считаете, что Викторов не берет иголок? Только не говорите, что здесь играет роль мое мнение. Я достаточно знаю вашего брата, милицию.

Неожиданно Петя тронул Данилова за рукав.

— Смотрите, Василий Иванович. Еще один шахматист идет.

Через двор по направлению к складу шагал агент снабжения Лукин. Он обмахивал носовым платком свое молодое румяное лицо.

— Просчет! — Данилов хлопнул себя рукой по лбу. — Один-ноль в твою пользу, Петя. Ведь докладывал ты мне, что у Лукина ненормированный рабочий день, а я приезжал сюда только в обеденные перерывы. — Он снял шляпу и уселся на прежнее место. — Придется вам, Галина Семеновна, потерпеть нас еще. Будем ждать.

— А что ждать, Василий Иваныч? Ну, выйдет он тоже, как Викторов.

— Помолчи, Петя. Пора бы тебе уже знать, что в нашем деле терпение — необходимое качество.

Наступило долгое молчание. Кудрявцева по-прежнему читала газету. Петя строил предположения насчет того, что же все-таки предпримет Данилов, когда Лукин выйдет из кладовой.

— Как вы думаете, товарищи, сколько ходов они уже сделали?

— Да игра небось в разгаре, — неуверенно сказал Петя.

Кудрявцева, не поднимая глаз, пожала плечами.

На пустынный двор въехала поливочная машина. Она распустила прозрачный веер; в кем, как в павлиньем хвосте, засверкали цветами радуги солнечные пятна.

— Пожалуй; пора, — сказал Данилов. — Галина Семеновна, повторим опыт: позвоните в кладовую, вызовите сюда Егора Егоровича. Только поаккуратней.

Несколько минут спустя в дверях парткома появился старый кладовщик. Он с важным видом заговорщика пожал Патину руку и многозначительно подмигнул Данилову.

Тот спросил:

— Все играете, Егор Егорович? Так ферзевым гамбитом и шпарите?

— Нет. На этот раз сицилианская защита, вариант Ботвинника. — Старик усмехнулся и посмотрел на Данилова поверх очков. — Могу и с вами, Василий Иваныч, сразиться. Коня фору дам.

Данилов отмахнулся.

— Какой уж я игрок! Потом как-нибудь. А сейчас идите, Егор Егорович, идите доигрывайте.

Разговор происходил в шутливом тоне; Данилов улыбался, прижмуривая глаза. Но по тому, что после ухода кладовщика он уже не сидел возле окна, а расхаживал по комнате, поглядывая на телефонный аппарат, Петя отчетливо понял: Данилов волнуется. И предчувствие, что сейчас произойдет что-то, овладело младшим лейтенантом. Будто воздух вокруг сгустился, таким ощутимым стало молчание. Кудрявцева тоже забеспокоилась, отбросила наконец газету. Она, как и Петя, подойдя к окну, смотрела во двор и так же, как Петя, вздрогнула, когда раздался телефонный звонок.

Данилов быстро снял трубку и, ответив коротким «сейчас», бросил ее на рычаг.

— Кладовщик зовет. Идемте.

Во дворе он, обгоняя всех, сунул руку в карман. Петя тоже ускорил шаг и поспешно отстегнул кобуру. Вот и склад. Данилов вынул из кармана… конфету.

Навстречу, размахивая руками, выскочил кладовщик, оставив за собой распахнутую дзерь.

В дальнем углу кладовой, скорчившись, лежал Лукин. Перед ним, подобрав лапы для прыжка и обнажив в страшном оскале клыки, сидела желто-бурая овчарка, ростом с телка. Налитым кровью глазом она повела на вошедших и глухо зарычала. Кудрявцева вскрикнула и попятилась к двери.

— Не двигайтесь, Лукин. Малыш не любит шутить на работе. Я сам возьму иголки. Где они у вас?

Данилов нашел в кармане Лукина три продолговатые коробочки и положил их в дрожащую руку кладовщика.

— На место, Малыш! Молодец! Вот тебе твоя конфета.

Кудрявцева укоризненно смотрела на Лукина. Его лицо теперь совсем было бледным, глаза с ужасом следили за Малышом. А тот уже сидел в углу на подстилке — обычном месте безобидной овчарки Дамки — и передними лапами умело освобождал конфету от обертки.

После того как был составлен акт и Лукина увезла оперативная машина, Данилов, Петя и Малыш покинули кладовую. Идя по фабричному даору, Петя смущенно сказал:

— Ну ладно, Василий Иваныч. Теперь мне понятно: Егор Егорович брал с собою в кладовую Малыша вместо своей Дамки: Не пойму только, почему вы были спокойны, когда в кладовой сидел инженер Викторов? А пришел Лукин — вы вдруг забеспокоились. Ведь еще оставался мастер Катков. Значит, вы уже раньше подозревали именно Лукина. Почему же?

Данилов потрепал за уши степенно идущего у его левой ноги Малыша.

— Я уже говорил тебе, Петя, что нельзя искать в людях только плохое. Стало быть, следовало решать это уравнение, как говорят математики, от противного. Вот ты разузнал про мастера Каткова, что он сильно любит закладывать за воротник и ругается. Правильно. Это очень плохо. Но что тот же Катков смастерил приспособление для трикотажных машин, это тебе было не известно. Иначе бы ты, как и Кудрявцева, сделал вывод: вряд ли человек, сохранивший государству сотни тысяч рублей, станет обкрадывать его. Так же и с Викторовым. Ты видел в нем только скрягу, который курит дешевые сигареты и копит деньги. А о том, что супруги Викторовы взяли из детдома двоих детей погибших фронтовиков и воспитали их достойными гражданами, этого ты тоже не знал. А вот Лукин… Как уж я ни старался найти в его жизни поступок хороший, полезный для общества, ничего не нашел. Конечно, теория моя не очень хитрая, я мог и ошибиться насчет Лукина, но, как видишь, Малыш подтвердил мои подозрения.

Данилов внезапно умолк, потому что Малыш вдруг остановился и навострил уши. От проходной будки спешил шофер Ивана Владимировича. Сапоги его стучали по асфальту, он искал глазами Данилова, рукой прикрывая лицо от бьющего из-за деревьев солнца.

Солнце может светить вовсю, проникая в широкие окна цехов, где трудятся люди; ветерок — шелестеть листвой, распространяя прохладу… Впрочем, об этом мы прочли уже в начале рассказа. А о награждении Малыша почетным жетоном за отличную службу можно прочитать в очередном приказе начальника управления милиции.

 

ОШИБКА ДАНИЛОВА

Возвращаясь к себе из кабинета Василия Ивановича, Петя увидел в коридоре кудрявого парня в короткой кожанке. Он стоял, привалившись спиной к стене, хотя рядом была пустая скамейка; в одной руке держал кепку, а другой озабоченно растирал щеку. «Должно быть, это и есть Сенцов. Нервничает», — подумал Петя. Он задержался возле скамейки, достал сигареты и, делая вид, что ищет спички, принялся рассматривать кудрявого. Так… По методу Конан-Дойля следует начинать с лица. Ну, глаза у здешних посетителей в большинстве бывают испуганными или наглыми, а у этого ни то, ни другое—грустные какие-то. Лицо узкое, подбородок угловатый; видно, парень волевой. Тогда чего же он нервничает, трет щеку?.. Обувь — обыкновенные рабочие сапоги. Присохшая грязь. Похоже, что явился из пригорода. Наверное, это Сенцов, он живет в пригороде, ведь Петя направлял повестку в Курортный поселок.

— Вам спички нужны, товарищ младший лейтенант? Вот, возьмите.

— А вы кого ждете?

— Товарища Воробьева.

Петя старался держаться сурово, но это плохо получалось — вот и спички зачем-то взял чужие, хотя свои в кармане. (Сам Петя не курил; и сигареты и спички он держал специально для допрашиваемых: так делают все опытные следователи.) Недовольный собой, он отпер комнату, усадил посетителя, как положено, лицом к свету, достал из ящика тоненькую папку — «дело».

— Что вы все за щеку держитесь, Сенцов?

— Зуб донимает. Вот уже целую неделю.

«Значит, просто зуб, а никакие не нервы. Опять поспешный вывод. Василий Иванович обязательно высмеял бы», — с досадой подумал Петя. А вслух сказал строго:

— Зуб надо удалить.

— Докторша не хочет. Говорит, вылечить можно.

— А вы его лечите водкой?

— Я не пил, товарищ младший лейтенант. Поверьте мне…

Грустные глаза Сенцова открыто смотрели на Петю, и у того вдруг пропала охота действовать по методу Конан-Дойля, тем более, что дело-то ерундовое, никакой загадки, полная ясность.

— Послушайте, товарищ Сенцов… Конечно, мы обязаны рассмотреть ваше заявление, но в деле$7

— Да не пил я, товарищ младший лейтенант! Поверьте мне…

Петя нахмурился:

— Вот и в вашем заявлении написано: «Не пил… Прошу разобраться, помочь мне». А в чем мы должны разбираться, когда уже все ясно? Ну, в чем? Читайте сами.

Сенцов мял кепку и молчал, глядя в раскрытое «дело» своими грустными глазами. Петя немного подумал и сказал:

— Знаете что, не расстраивайтесь. Это к лучшему, что вас вовремя сняли с машины: могли бы сделать аварию — уголовное дело. А так… Ну, поработаете пока что в гараже слесарем. Неприятно, конечно…

— Вот то-то и оно! — Глаза у Сенцова оживились, в них вспыхнул упрямый огонек. — Ведь я комсомолец, перед людьми некрасиво — с машины долой, права отобрали за пьянку. А я не пил.

Петя встал, закрыл папку.

— Так мы ни до чего не договоримся, Сенцов. Нельзя же черное называть белым. Если вы настаиваете, я доложу начальнику, только он наверняка скажет то же самое.

Пока Петя докладывал, стоя навытяжку и прижимая к груди папку (точно так же держал папку с успешно законченным делом следователь Ларцеа в кинофильме «Очная ставка»), Василий Иванович молчал, и по его лицу, даже применяя метод Конан-Дойля, нельзя было ни о чем догадаться: глаза смотрели без всякого выражения, только рот слегка кривился, казалось, начальник вот-вот зевнет.

И действительно, едва Петя успел добросовестно выложить все свои наблюдения и неоспоримые факты, Василий Иванович прикрыл рот ладонью и зевнул:

— Товарищ младший лейтенант, прежде чем поручить вам проверку дела Сенцова, как вы полагаете, прочел я это дело сам?

— Полагаю, что прочли, товарищ подполковник.

— Так. Выходит, что разобраться в «неоспоримых фактах» у меня не хватило собственной смекалки.

Петя молчал. А что говорить?., Сейчас будет выволочка. Он обдернул гимнастерку и опустил руки по швам.

Но выволочки не последовало. Подполковник расстегнул воротник кителя и откинулся на спинку кресла.

— Садись, Петя. Поговорим.

Петя шумно вздохнул, присел на краешек стула, мучительно напряг память, соображая.

— Василий Иваныч… Я чего-то недоучел в деле Сенцова, прохлопал, да?

Подполковник ответил не сразу. Он взял у Пети папку, пошелестел в ней немногими страничками, поглядел в потолок. Петя тоже поглядел, но не увидел там ничего, кроме запыленной люстры.

— Понимаешь ли… Если, как говорится, посмотреть с точки зрения формальной, ты прав. Да и нам проще: дело ясное, никакой возни, все законно. Но вот заявление этого Сенцова: «Не пил… Поверьте мне, помогите…»— тут что-то есть. Не станет же, в самом деле, хороший парень бросаться комсомольским словом, врать, морочить нам голову. Как ты думаешь?

— Извините, Василий Иванович. А откуда вы знаете, что он хороший парень?

— Очень просто. Я снял трубку и позвонил в Курортный поселок, в гараж, где работает Сенцов. Между прочим, у тебя в комнате тоже есть телефон.

Петя смутился. Теперь-то Василий Иваныч улыбается — но как? Эта улыбка хуже всякой выволочки.

— Эх, дорогой товарищ! Все ты разглядел в Сенцове — и плохое настроение, и больной зуб, даже присохшую к сапогам грязь. Только не потрудился разузнать, что он за человек, чем живет, чем дышит. Ну, ничего ведь не знаешь!

Петя густо покраснел. Внезапно он вскочил с места, не спросясь, взял папку со стола:

— Разрешите идти, товарищ подполковник?..

* * *

Василий Иванович Данилов хорошо знал Петю и многое прощал ему, потому что ценил в нем главное — преданность делу, честность и наблюдательность. Петя мог многое увидеть, но не всегда умел сделать правильные выводы. Ну что ж, это придет. Надо только подтолкнуть его, пустить, как говорится, по следу. И тут уж Петя Воробьев не подведет, в этом Данилов был твердо уверен.

Не ошибся он и на этот раз. Сутки спустя, когда младший лейтенант вновь явился для доклада, по его взволнованному курносому лицу не трудно было догадаться, что есть интересные новости.

— Неоспоримые факты, товарищ подполковник! Все бы хорошо, да вот одного звена не хватает…

— Какого же, Петя? Да ты садись, садись. Мне сегодня твой портрет нравится — посвежел, загорел. Будто с курорта.

— А я и был в Курортном поселке. На велосипеде. Снял форму, оделся полегче и махнул. Ох, и весна же там, Василий Иваныч, красота! Озера, песок, дачи в ельнике. Индивидуальные владельцы вовсю отстраиваются, долбят, как дятлы, заколачивают гвозди в новые доски; а доски эти снежной горой лежат, и запах от них, как от соснового экстракта, не надышишься! А еще с симпатичной девушкой познакомился. Лидой зозут. Комсомольская секретарша. Жаль вот только, сердце у нее разбитое…

— Ты что же, определил это по методу Конан-Дойля или как?

— Ну да, Василий Иваныч. Захожу, смотрю, сидит молодая, красивая, а в глазах грусть-тоска. «С чего бы это?» — думаю. Ну, поздоровался я и выложил ей свое дело. Она поначалу обрадовалась, даже глаза повеселели, а потом вдруг говорит: «Знаете, мне про Сенцова рассказывать вам неудобно». — «Почему же? — спрашиваю. — Разве он такой плохой комсомолец?» А она: «Это Костя-то Сенцов плохой? Да если хотите знать, благородней и честней его на всем свете не найти!»— и отвернулась. Тут кое-что я смекнул. А вы смекаете, Василий Иванович? Или сказать?

— Не надо. Как поется в известном романсе: «О любви не говори, о ней все сказано». Ты лучше скажи, Петя, не показалось ли тебе странным, что комсомольская секретарша, которая в общем-то должна разбираться в людях и, кстати, беречь свой авторитет, находится в нежных отношениях с пьяницей и нарушителем?

— Да какой же он пьяница, Василий Иваныч? — Петя привстал со стула и принялся загибать пальцы. — Во-первых, Костя Сенцов, как демобилизовался, уже три года работает в этом гараже, восстановил списанную, можно сказать утильную, машину и сам же на ней ездил, да не только по Курортному поселку, а на Алтае побывал в командировке. Дальше, этот Костя однажды заступился за девушку, ее хулиганы обидеть хотели. Ножевую рану получил…

— Все это тебе Лида рассказала?

— Да нет, Василий Иваныч, разные люди, товарищи по работе. А больше всех рассказал диспетчер гаража, он тоже переживает за Костю. «Теперь, — говорит, — его машину отдали Каблукову, самый никудышный шофер. Свой грузовик довел прежде срока до капиталки». Сенцов — тот за смену по шесть рейсов досок успевал отвезти на строительство санатория, а Каблуков едва четыре раза оборачивается — халтурит. А насчет Костиной честности мне привели такой пример: однажды к нему подкатился один хлыщ. «Ты, — говорит, — заезжай к нам на дачу, скинь по пути доску, другую. Отцу в хозяйстве пригодится, и ты в обиде не останешься…»

— Вот как? Интересно… — Данилов достал портсигар. — Что же ответил Сенцов тому хлыщу?

— А ничего не ответил, Василий Иваныч. Дал ему пинка ногой под зад — и все.

Данилов покусывал мундштук папиросы и рассеянно барабанил пальцами по лежащей на столе книжке.

Петя скосил глаза и прочел: «Судебно-медицинские экспертизы».

— Послушай, Петя, вот ты давеча в своих лирических описаниях природы упомянул про дачных владельцев, даже сравнил их с дятлами во множественном числе. Неужели они так-таки все как один имеют «снежные горы» новых досок, от которых пахнет «сосновым экстрактом», и все, как по команде, заколачивают в них гвозди?

Петя шмыгнул носом.

— Ну, Василий Иваныч… Это я для общего фона. Не все, конечно…

— А точнее?

— Точнее: только одна такая дача мне на глаза попалась. Запомнил я ее — уж больно красивая, под бледную сирень выкрашена, А на шпиле, между прочим, петух для чего-то,

— Ишь ты, какие пейзажи выдаешь: бледная сирень, сосновый экстракт, снежные горы — совсем как в стишках$7

Тут Петя покраснел и надулся: «Чертова редколлегия! Тайку хранить не умеют…»

Данилов зевнул, машинально застегнул и опять расстегнул воротник кителя.

— Ладно, оставим дятлов, пусть долбят себе. Как насчет автоинспектора? Ты догадался поговорить с ним?

— Само собой, Василий Иваныч. Ведь в деле есть одно обстоятельство. Сенцов не сделал аварии, не сбил никого, даже правила движения не нарушил, и вдруг инспектор его останавливает. Бывают, конечно, и такие случаи, но не так уж часто.

— Пожалуй… — Данилов одобрительно взглянул на Петю. — Итак, что же тебе рассказал автоинспектор?

— А вот что: «Стою я, — говорит, — на перекрестке со своим мотоциклом. Ну, видел, как из ворот лесного склада выехал грузовик. Я, — говорит, — и не стал бы его останавливать, но какой-то сознательный гражданин подошел ко мне и предупредил: «По-моему, товарищ старшина, тот шофер выпивши».

Данилов всем корпусом повернулся к Пете:

— Ты расспросил про этого сознательного гражданина? Приметы?

— Особых примет нет. Старшина, конечно, поторопился за Сенцовым. Не разглядел, говорит, сознательного гражданина. Помнит только, что парень молодой и мал ростом.

— А не был ли тот гражданин шофером Каблуко-вым, который в то время болтался без машины? Свою-то он, говоришь, в капитальный ремонт загнал.

— Нет, Василий Иваныч. Я ведь вернулся в гараж, там мне Каблукова обрисовали: ему под сорок и длинный, как жердь. Не он. Скорее всего это тот хлыщ, которому Сенцов однажды пинка дал.

Данилов больше не задавал вопросов. Задумался надолго, закурил еще одну папиросу.

— Ладно, Петя. За добытые сведения ставлю тебе четыре с плюсом. Иди отдыхай.

— А как же Сенцов? Такой славный парень! Очень хочется отдать ему права, Василий Иваныч! Но ведь он…

Данилов потянулся к лежащей на столе книжке, полистал ее.

— Вот тут отчеркнуто, читай.

Петя прочел: «…Лабораторный анализ уличит нарушителя. Но если человек перед анализом употреблял какое-либо лекарство с примесью ацетона, эфира, альдегидов, то будет та же реакция, что от спирта или вина…»

Дальше Петя не стал читать. Он оторопело посмотрел на Данилова и вдруг хлопнул себя по лбу.

— Зуб!.. Ну да, зуб! Сенцов же мне сказал, что целую неделю у него болит зуб. Ах, балда… — Петя горестно вздохнул и без разрешения сел в кресло. — Ну все, Василий Иваныч, дело закончено. И как всегда, не я, а вы нашли недостающее звено.

— Нет, Петя, именно ты нашел его, но не сумел зацепить куда следует. Это звено в той же цепочке, только на другом конце. Если, конечно, подтвердятся мои предположения… В общем, надо провести небольшое мероприятие. И откладывать его нет никакого резона.

Петя мигом вскочил с места:

— Какие будут приказания, товарищ подполковник?

— Я же сказал тебе, отправляйся отдыхать. — Данилов застегнул воротник кителя, снял телефонную трубку и вызвал легковую машину. — Впрочем, зайди сначала на минутку к капитану Гребневу.

— Как, Василий Иваныч! Вы меня не берете с собой?

— Нет, Петя. Как говорит товарищ Шиллер, мавр сделал свое дело. Теперь моя очередь.

* * *

Недостающее звено!.. Остаток дня и часть ночи Петя ломал голову. Дело фактически закончено, недоразумение разъяснилось, справедливость восстановлена — чего же еще недостает? Он надеялся узнать что-либо у капитана Гребнева, но тот ничего не объяснил, просто вынул из сейфа водительские права Сенцова и отдал их Пете под расписку: подполковник, мол, приказал. Это было приятно. Вот какой Василий Иваныч: хочет, чтобы возвратил права Сенцову именно он, Петя, который собрал сведения на четверку с плюсом… Но почему же не на пятерку? Почему Василий Иваныч удержал эти полбалла? Значит, Петя все-таки что-то прохлопал?.. Эх, как бы там ни было, а все равно будет лестно собственноручно отдать права этому славному парню. Петя мысленно уже представлял себе, как это произойдет: Сенцов сидит грустный, нервничает, мнет кепку; зато Петя держится уверенно, солидно: «Мы детально разобрались. Вот, получайте ваши права и работайте так же честно, как до сих пор». И тут глаза у Сенцова станут веселыми. Петя предложит ему закурить и на этот раз без всякой задней мысли воспользуется его, Сенцова, спичками.

Так, засыпая, представлял себе Петя эту сцену. А в действительности все произошло иначе. Только на второй день к вечеру Данилов вызвал к себе Петю. В просторном кабинете собралось порядочно людей, и все незнакомые, кроме Сенцова. Тот одиноко сидел поодаль у окна. Ближе к столу в креслах и на стульях расположились: толстяк с одутловатым сердитым лицом, молодой франтоватый парень со стиляжьими усиками-полос-кой, очкастый дядька в брезентовом плаще и какая-то пожилая женщина. Сам Данилов в наглухо застегнутом кителе стоял у стола и постукивал пальцами по знакомой папке, которая за два дня успела распухнуть.

— Проходите, младший лейтенант, садитесь. — Он указал Пете на свободное место в углу рядом с каким-то мужчиной, который что-то записывал а блокнот, а сам обратился к толстяку:

— Итак, продолжайте, гражданин Евсеев. Стало быть, вы решили сделать к вашей даче пристройку — еще две комнаты…

Толстяк вдруг взорвался:

— Позвольте, что за допрос? Что все это значит? Вы обращаетесь со мной, как с преступником! Повторяю, никаких ворованных досок я не покупал. Я же предъявил накладную, вон она у вас в папке.

— Накладная настоящая. Но это старый фокус: вы действительно однажды честно купили доски, израсходовали их, а теперь прикрываете законным документом доски, похищенные у государства. Здесь присутствует товаровед лесного склада. Интересно, что он скажет о досках, которые мы обнаружили на вашей даче.

Дядька в брезентовом плаще поспешно встал:

— Это наши доски, товарищ подполковник. Обрезные клейменые. Специальный фонд для строительства санатория. Их слепой отличит.

— А ваша накладная, гражданин Евсеев, выдана лесоторговой базой номер семь, — вежливо уточнил Данилов.

Ко Евсеев не сдавался:

— Ничего не знаю. Никаких похищенных досок не покупал.

Данилов улыбнулся — но как! Такая улыбка, уж Петя-то хорошо знал, хуже всякой выволочки.

В кабинет неожиданно для всех (только не для Пети: он видел, как Василий Иваныч нажал кнопку под столом) вошел капитан Гребнев, а с ним рыжий детина в комбинезоне, длинный, как жердь,

Евсеев вздрогнул, а Данилов продолжал улыбаться. Но Петя отлично видел, что Василий Иваныч начинает терять терпение.

— Ну, Каблуков, рассказывайте, откуда вы привозили доски Евсееву?

— Никаких досок я ему не привозил…

Пожилая женщина встала с места и грозно подступила к Каблукову.

— Ах ты, бездельник! Совесть поимей! — воскликнула она, тряся руками под самым носом Каблукова.

Данилов жестом утихомирил ее:

— Да вы садитесь, Полина Андреевна. Садитесь и спокойно расскажите, кем вы работаете.

— А чего рассказывать, товарищ начальник? Я же вчера все рассказала… Ну, сторожихой работаю, в пионерском лагере.

— Где этот лагерь расположен?

— Да напротив же той дачи с петухом на макушке.

— Так. Что же вы видели?

— А все видела. Вот как этот рыжий подъезжал на машине с прицепом. Подкатит, сколько-то досок сбросит и поехал дальше… — Сторожиха опять вскочила с места и шагнула к Каблукову: — Что же ты врешь?

Каблуков ничего не ответил. Евсеев тоже молчал.

А что им говорить, когда такие неоспоримые факты! Вон уж и Василий Иваныч встал, закрыл папку и держит ее точь-в-точь как следователь Ларцев в «Очной ставке». Петя даже зажмурился от удовольствия.

— Товарищ капитан, возьмите эту папку, оформите все и перешлите куда следует.

Данилов вышел из-за стола, попрощался за руку со сторожихой и с товароведом, поблагодарил их за помощь.

Капитан Гребнев узел Каблукова и Евсеева. Франтоватый парень направился было за ними, но Данилов остановил его:

— Вы подождите. С вами будет особый разговор.

— Какой еще разговор? Я к этому делу отношения не имею и не понимаю, зачем меня сюда вызвали.

Данилов брезгливо поморщился.

— К сожалению, нет статьи, по которой вас можно судить… Впрочем, товарищ Сенцов, вы можете привлечь его к ответу за клевету.

Сенцов нехотя отвернулся от окна, куда смотрел все это время.

— А ну его к черту! Связываться с мразью… Дам ему еще при случае пинка под зад.

Франт вспыхнул. Сквозь зубы сказал Данилову:

— Это довольно странно, довольно… подло позволить оскорблять человека в вашем служебном кабинете.

Но Данилов был непробиваемо терпелив. Он обратился к мужчине, который сидел рядом с Петей:

— Послушайте только! Этот… этот достойный сынок своего отца еще смеет говорить о подлости. А вы знаете, что он сделал? Расскажите-ка, Евсеев-младший.

— Мне нечего рассказывать.

— Ну, так я за вас расскажу. Вы работаете техником-протезистом в Курортной поликлинике. Утром одиннадцатого мая вы увидели, что из кабинета зубного врача Михайловой вышел шофер Сенцов, с которым у вас старые счеты. Вы спросили у Михайловой, что у Сенцоаа с зубом. После этого, хорошо зная, где работает Сенцов, вы отправились к лесному складу, дождались, когда Сенцов выехал из ворот, и сказали автоинспектору, что Сенцов пьян. А уж потом, когда его сняли с машины, вы быстро нашли общий язык с прохвостом Каблуковым по поводу досок. Ну, что вы на это можете возразить? Разве не так все было?

Евсеев-младший сразу сник. Он пожимал плечами, усмехался, кусал губу, словно хотел начисто сгрызть свои тонко подбритые усики. Петя перевел взгляд на Сенцова. Тот по-прежнему смотрел в окно.

И тут наконец терпение изменило Василию Ивановичу. Однако он не повысил голоса и не грохнул кулаком по столу, как бывало на совещаниях, когда кто-нибудь проштрафится. Он подошел к двери, раскрыл ее и приказал: «Вон!..»

Евсеев-младший бочком выскользнул из кабинета.

Сенцов поднялся с места, но Данилов остановил его:

— Нет, вы постойте, пусть он уйдет подальше. А пока получите у младшего лейтенанта ваши права.

Да, совсем не так представлял себе Петя сцену, как он будет отдавать шоферское удостоверение Сенцову. Когда комната опустела, Петя смущенно сказал:

— Выходит, Василий Иваныч, что тут вся загвоздка была в самом Сенцове.

Данилов одобрительно кивнул:

— Конечно, Петя. Тебя сразу должно было насторожить главное: как мог такой парень, как Сенцов, напиться за рулем? Вот недостающее звено. От него вся цепочка и потянулась… Эге, гляди, кто это там?

Петя посмотрел в окно. Внизу на панели стояли, держась за руки, Сенцов и миловидная девушка.

— Лида! — воскликнул Петя. — Переживает, пришла встречать.

— Не встречать, а вместе с Сенцовым пришла. И битый час ждала его на улице. Разве ты не обратил внимания, Конан-Дойль, что Сенцов все время смотрел 8 окно?

Петю кто-то сзади потеснил. Это оказался мужчина с блокнотом в руках. Он тоже захотел посмотреть в окно.

— Да, совсем забыл про вас, — сказал Данилов. — Познакомься, Петя. Это товарищ из редакции газеты, журналист. Я пригласил его на всякий случай. Может, заинтересуется, напишет о том, какие у нас еще попадаются бессовестные люди…

* * *

Данилов редко ошибается, но тут ошибся: журналиста не заинтересовали бессовестные люди. Об иных людях написан этот рассказ.

 

МУЗЫКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

На дзери не было никакой таблички — только номер, трехзначное число из выпуклых цифр. За этой дверью оказалась вторая, такая же коричневая, полированная.

Они прошли через тамбур в большую квадратную комнату. Сопровождавший их милиционер, не похожий на милиционера — какой-то розовый белобрысый юнец с конфетой за щекой и с перепачканными в чернилах пальцами, — потоптался возле стола, потрогал там что-то, потом сказал: «Подождите, пожалуйста, здесь. Подполковник скоро придет», — и вышел, оставив дверь приоткрытой.

Студенты оглядели комнату: широкое окно с низким подоконником, письменный стол и рядом с ним — столик с телефонами и с пишущей машинкой в футляре, много стульев вдоль стен, диван, над ним часы, в углу сейф.

В комнате было сильно накурено.

— Окутавшись клубами табачного дыма, усталый седоватый подполковник сидел в своем обширном кабинете, анализируя обстоятельства загадочного преступления, — серьезно сказал Борис.

— Ты думаешь, он такой? — спросила Рая.

— Конечно, — сказал Борис, небрежно поигрывая цепочкой, на которой болтался свисток. — Все следователи окутываются клубами табачного дыма, и все они усталые и седоватые. Вполне типичный образ, только я забыл добавить, что у подполковника были серые внимательные глаза.

Миша и Рая засмеялись. Борис способен острить в любой обстановке. И насмешлив, и эрудирован. Да и старше своих однокурсников. Что может его удивить? Ничего. Что он знает? Все. Литературу, театр, музыку; что же касается гражданского, уголовного права и вообще вопросов криминалистики — ну, тут он дока. Он снисходителен к старости и опыту; о своем знаменитом профессоре и то говорит с покровительственной улыбкой: «Чего там, полезный старик. Но забавный: советует студентам перечитывать иногда Шерлока Холмса, Чудак, неужели не понимает, что Конан-Дойль — это примитивно».

— Сядем, — сказал Борис и шевельнул крутым плечом. — Поскольку нам все равно приходится ждать, давайте потренируем наше серое вещество на предмет наблюдательности. Объект—Иван Сусанин, приведший нас сюда. Что можно о нем сказать? Первое слово даме. Давай, Раечка.

Рая подняла к потолку голубые глаза, тряхнула светлой челкой.

— Ну, во-первых, он сосал конфету, — начала она обстоятельно, как на уроке. — Видно, бросает курить. Отсюда вывод: слабовольный; сильные люди бросают курить без помощи паллиативов, вроде леденцов. Да и подбородок у него круглый* какой-то детский, тоже признак бесхарактерности. Во-вторых, руки в чернилах, как у школяра. Значит, занимается в основном писаниной, а к оперативной работе его по молодости лет еще не допускают.

— Резонно. Один — ноль в твою пользу, — сказал Борис. — А зачем он подходил к столу?

— Ну, это ясно, — сказал Миша. — Юноша хотел убедиться, не оставил ли его начальник на столе какие либо документы, не предназначенные для посторонних, каковыми в данном случае являемся мы…

— Да нет, вы не посторонние. Вы уже многое сделали. Ив дальнейшем я рассчитываю на вашу помощь.

Все трое мгновенно поднялись с дивана. Борис от неожиданности даже уронил свисток, быстро поднял его и спрятал в карман.

В дверях стоял невысокий худощавый подполковник. И хотя на вид ему было не больше сорока пяти, волосы на его висках уже заметно серебрились. Некоторое время он смотрел на смущенных студентов серыми (да — черт возьми! — именно серыми и внимательными) глазами, потом сделал общий полупоклон, коротко назвав себя:

— Данилов. Располагайтесь, пожалуйста. — Сел за свой стол, достал из ящика уже набитую трубку, щелкнул зажигалкой и окутался облаком табачного дыма.

Студенты переглянулись. Рая, еле сдерживая смех, прикрыла рот уголком пестрой косынки.

Но Данилов не заметил этого: он смотрел на маленький столик слеза от себя.

— Вот бездельник…

Он снял футляр с пишущей машинки. Под этим футляром оказалась вовсе не пишущая машинка, а портативный магнитофон; его катушки беззвучно вращались.

— Вот бездельник! — повторил Данилов и выключил \агнитофон. — Это мой Петя решил, видно, записать

ваш разговор, пока вы тут были одни. Извините, я сейчас же ликвидирую… — Он снова включил магнитофон и стер запись на пленке.

— Да мы ничего особенного не говорили, — сказал Борис. — Просто строили предположения насчет вашей наружности и привычек.

— Ну и как?

— Извините, но насчет вас прогноз оправдался полностью. А вот что касается вашего Пети… Ну, тут мы дали маху: приняли его за простака.

— Кстати, он курящий? — спросила Рая.

— Нет, — сказал Данилов. — И непьющий. Конфеты и пирожки с капустой — это он любит.

— Осечка, — сказал Миша и сочувственно посмотрел на Раю.

— Наружность обманчива, — заметил Данилов. — В нашем деле ей доверять нельзя.

— Вот то же самое говорит и наш старик… То есть я хотел сказать…

— Леонтий Федорович, — подсказал Данилов и усмехнулся. — Ну, как он поживает? Небось советует вам иногда перечитывать Шерлока Холмса, а? Мне в свое время он это же советовал.

— Ну и как? — иронически спросил Борис — Перечитываете?

— Угу, — сказал Данилов, пятерней разгоняя облако табачного дыма и внимательно глядя на студента. — Скажите, Борис, когда вы, наконец, купите звонок и поставите его на свой велосипед? Ездить без звонка не очень-то удобно.

Наступила короткая, но выразительная пауза. Студенты удивленно смотрели на Данилова.

— Черт возьми! — сказал Борис. — Я же… Как вы узнали мое имя?

— Очень просто. У вас на запястье имеется татуировка — буква «Б». Наколка, видать, старая, совсем бледная. В мальчишестве многие занимаются такими глупостями, а потом жалеют, пытаются вывести. И тогда от применения домашних средств кожа вокруг татуировки становится сухой и пористой, вот как у вас на запястье — вроде бы ожог.

— Да, но ведь это могла быть и начальная буква имени какой-нибудь девушки, — запальчиво сказала Рая.

— Конечно, — сказал Данилов. — Берта или Бетти, например. Но это маловероятно. В общем, русских женских имен на эту букву нет, а мужское — только одно, вот я и назвал его.

— Ну что ж, один — ноль в вашу пользу, — сказал Борис и исподлобья глянул на Данилова. — А как вы догадались насчет велосипеда?

— Ну, это ясно! — вмешался Миша. — Ты же не снял зажима, вон он висит у тебя на штанине.

— А звонок? — напомнила Рая. — Ведь у Бориса действительно нет звонка на велосипеде.

— Зато есть свисток, — сказал Данилов. — Борис его уронил, когда я вошел в комнату. Спортивный свисток в сочетании с велосипедным зажимом создает такую картину: едет по улице парень на велосипеде и держит в зубах свисток. Конечно, я мог и ошибиться, но как видите…

— Два — ноль в вашу пользу, — сказал Борис. — Но учтите, вы на самом деле могли ошибиться: судейский свисток может оказаться у любого парня, который занимается спортом.

— Безусловно, — сказал Данилов и прищурил серые глаза. — Однако, насколько мне известно, для тенниса свисток не нужен, а вы, как я догадываюсь, занимаетесь именно теннисом, молодой человек,

— Интересно… — сказал Борис,

— Вот это да! — сказал Миша, А Данилов сказал:

— Значит, я опять угадал.

Рая смотрела на него блестящими, прямо-таки влюбленными глазами.

— Объясните, пожалуйста, как вы это делаете?

— Перечитываю иногда Шерлока Холмса.

— Нет, без шуток.

— Какие уж тут шутки. Один мой знакомый закройщик частенько жаловался мне, что шить костюмы на теннисистов — сплошное горе, потому что одно плечо у них сильно выдвинуто. Теперь взгляните на правое плечо вашего Бориса; оно выдается вперед по отношению к левому на добрых три-четыре сантиметра. Кстати, какой разряд у вас по теннису, молодой человек?

— Второй, — угрюмо сказал Борис. — И три — ноль в вашу пользу.

— Не в мою. В пользу старика Леонтия Федоровича. — Данилов рассмеялся. — Между прочим, профессор рекомендовал мне вас троих для участия в интересующем нас деле как практикантов.

— В каком там деле! — с горечью воскликнул Миша. Его смуглое подвижное лицо с выступающими скулами и большие карие глаза выражали откровенное недовольство. — Товарищ подполковник! Ведь мы почти целую неделю вместе с дружинниками болтались по музыкальным магазинам, вылавливали этих бегунков, таскали их в пикеты. А что толку? У него спросишь: «Где взял пластинки?» А он отвечает: «Здесь в магазине купил, у какой-то тетки».

— «А зачем продаёшь?» — «Надоели, запись неинтересная». — «А почему — по три рубля?» — «А сам столько платил». И так отвечают все. И больше от них ничего не добьешься. Правда, Борис?

Борис промолчал, только пожал плечами. Он стоял у окна—высокий, стройный, светловолосый, типичный теннисист — со скучающим видом поглядывал на часы.

Рая сердито сказала:

— Я бы всех этих «бегунков» на вашем месте, товарищ подполковник, пересажала бы — и делу конец.

— В том-то и суть, что не конец. И не в этом наша задача. — Данилов легонько забарабанил пальцами по столу, скользнул взглядом по безучастному лицу Бориса.

Наступила длинная пауза.

Борис машинально вытянул из кармана свисток и принялся раскачивать его на цепочке. Миша смотрел в окно. За окном в чистом небе сияло солнце. Сколько весенних дней потеряно! И было бы из-за чего… Сначала и он и Рая обрадовались, думали — живая оперативная работа, борьба с умным преступником, поединок мысли, романтика. Не тут-то было! Поручили вылавливать мелких спекулянтов кустарными пластинками, сопляков… Практика, нечего сказать.

— Наша задача в том, — заговорил наконец Данилов, — чтобы, образно выражаясь, добраться до корней того анчара, на котором вырастают ядовитые плоды. Ведь какая получается картина? Приходит человек в магазин купить пластинку. Кто-то трогает его за локоть, шепчет: «Есть Лещенко, роки, твистик, известный американский дуэт Луис энд Келли. Отойдем в сторонку…» Вот так и продают из-под полы всякую пошлятину, записанную на костях, то есть на старых рентгенограммах.

— А кто записывает? — воскликнула Рая. — И где? Ведь для этого нужна целая лаборатория!

— Да, — сказал Данилов. — Сложная и довольно громоздкая аппаратура, микрофоны, резцы, снабжение сырьем и сбыт готовой продукции. Одним словом — фирма.

— Торговая марка «Музыка на костях» — череп и две скрещенные берцовки, — уныло сострил Миша. — Пока что знаем только мелких представителей сбыта этой фирмы, а за ними все ниточки обрываются.

— Не совсем обрываются, — сказал Данилов. — и напрасно вы думаете, что ваша кропотливая работа проделана зря. Из нескольких задержанных «бегунков» одного мы вызвали вторично. Уже не в штаб дружины, а сюда. И побеседовали с ним по душам. Представьте, он оказался десятиклассником. «Сроду таким делом, — говорит, — не стал бы заниматься, да вот Катюша…» Он, видите ли, одну свою подружку вздумал по театрам да по кафе поводить. Парень чуть не плачет: «Уж вы, пожалуйста, товарищ подполковник, не сообщайте в школу, выгонят меня из комсомола как пить дать. И Катюша узнает. Позор… Я вам по-честному все расскажу, только я и сам ничего не знаю». Борис насторожился.

— Как это — ничего? — недоверчиво спросил он. — Брал же он у кого-то пластинки.

— Да, брал, — сказал Данилов. — У одной женщины. Его свел с ней какой-то другой «бегунок». Встречались они на улице в разных, накануне условленных местах. Она передавала ему пластинки, тут же получала с него денежки. А сам, мол, продавай где хочешь и за сколько сумеешь. И будь здоров. Ни ее адреса, ни имени он не знает. Только наружность описал: дамочка лет тридцати, рост средний, соломенная блондинка, пальто серое, берет серый, особых примет нет. Да вот она, смотрите сами. — И Данилов вытащил из стола папку, а из папки — большую фотографию.

Студенты разом подошли к столу. В сквере, на фоне коллонады собора, женщина в светлом пальто на ходу вынимает из большой сумки пакет. Рядом идет молодой парень, его рука протянута к пакету.

— Чисто сработано… — сказал Борис и усмехнулся. Он взял в руки фотографию, долго ее разглядывал. — Как это удалось вам?

— Не мне.

Данилов нажал кнопку звонка.

Дверь раскрылась. В комнату вошел уже знакомый студентам милиционер. Он обдернул из-под ремня гимнастерку и опустил по швам руки с перепачканными в чернилах пальцами; одна его щека легонько оттопыривалась.

— Это он запечатлел гражданку Майковскую, — сказал Данилов. — Знакомьтесь, младший лейтенант Петр Воробьев, большой мастер моментальной фотографии, любитель неоспоримых фактов и мятных конфет. Младший лейтенант покраснел, судорожно проглотил леденец.

— Извините, Василий Иваныч…

— Ладно, чего уж там. Садись, Петя, и рассказывай, какие новые аккорды появились в музыке на костях.

— Дело прояснилось, Василий Иваныч. Только вот одно недостающее звено… — Петя поскреб в белобрысом затылке.

Данилов поморщился.

— Вечно у нас с тобой одного звена не хватает. Какого же?

— Разрешите по порядку?

— Да, именно по порядку, чтобы и нашим практикантам было понятно. А вы, молодые люди, не стесняйтесь, задавайте вопросы, предполагайте.

— Есть докладывать по порядку. Значит так… — Петя машинально полез в карман, вытащил жестяную коробочку с монпасье, но тут же спохватился, быстро спрятал ее.

— «Нет, все-таки он растяпа, неорганизованный какой-то», — подумала Рая и посмотрела на своих товарищей. Миша улыбнулся и подмигнул ей так, будто понял ее мысль. Борис продолжал небрежно вертеть в руках цепочку, но его красивое лицо показалось Рае напряженным; он все поглядывал на фотографию, лежащую на столе.

Петя тоже посмотрел на эту фотографию.

— Значит, так. Гражданку мы аккуратненько проводили до ее дома. Ну, в жилконторе выяснили, что она — Майковская Елена Игнатьевна, тридцати лет, незамужняя, работает в районной поликлинике рентгенотехником…

— Ага! — воскликнула Рая. — Оттуда и сырье для пластинок.

Данилов взглянул на девушку, кивнул одобритель но, и она вся зарделась от удовольствия. А Петя продолжал:

— Проживает Майковская в коммунальной двухкомнатной квартире. Ее сосед — тоже холостяк, радиоинженер по специальности.

— Все понятно! — воскликнула Рая и даже хлопнула в ладоши. — Сосед и производит запись.

— На этот раз не угадали, — спокойно сказал Петя. — Этот сосед находится в отъезде второй год, в Арктике работает. Его комната опечатана, и ключи сданы в жилконтору.

— Так, — сказал Данилов и выпустил облако табачного дыма. — Увертюра закончена, надо поднимать занавес. Какие будут версии? Кто хочет?

Рая сейчас же подняла руку и привстала, словно школьница.

— Нет, подожди, — сказал Миша. — Ты и так уж достаточно высказывалась. Разрешите мне, товарищ подполковник?

— Пожалуйста.

— Версия напрашивается сама собою, — сказал Миша. — Существует некто Икс — ну, скажем, сердечный дружок этой гражданки или, может, не дружок, это не имеет значения, — который и является душою фирмы. Уж если он такой специалист, что умеет обращаться со сложной звукозаписывающей аппаратурой, так для него, я думаю, не составит труда отлепить сургучовую печать и подобрать ключи к комнате. Туда он поместил свою аппаратуру и там производит запись. Настряпает партию пластинок и прилепит печать на место. Удобно и вполне безопасно. Все шито-крыто. Возможен также и другой вариант: никакого Икса нет; скорее всего, Майковская сама производит запись в комнате отсутствующего соседа. Все-таки она — рентгенотехник.

— Вот! А что я вам говорил, Василий Иваныч? — воскликнул Петя. — Неоспоримый факт, что она сама…

— Подожди, — остановил его Данилов. — Послушаем других. Что вы скажете, Борис?

Борис ответил не сразу. Он соображал — покусывая губу, морщил лоб.

— У меня есть вопрос, — сказал он негромко. — Почему вы не задержали эту… Как ее, Майковскую, кажется?

— Вот! — опять вмешался Петя. — А что я вам говорил, Василий Иваныч? Надо было сразу…

— Да постой ты, — отмахнулся Данилов. — Я вас понимаю, Борис. Вопрос по существу. Конечно, мы могли бы произвести обыск у Майковской. Ну, допустим, обнаружили бы несколько пластинок. А дальше что? Она бы нам спела старую песню: сама купила, подарили — все что угодно, кроме правды. Вот если бы мы действительно нашли в комнате соседа аппаратуру…

— Так ведь это в комнате соседа, — быстро сказала Рая. — Я не я, и лошадь не моя. Она бы все равно отперлась.

— Нет, — сказал Данилов. — Экспертиза с точностью установила бы, что пластинки, найденные у Майковской, записаны именно на этой аппаратуре.

— Так почему же, интересно знать, вы до сих пор не обыскивали эту комнату? — раздумчиво спросил Борис.

— Ордер! — воскликнула Рая. — Ордер на обыск не дают.

— Молодец! — сказал Данилов и во второй раз одобрительно посмотрел на студентку. — Нет, не зря возится с вами старик Леонтий Федорович. Ведь при обыске должны присутствовать понятые — дворники или жильцы дома. А кто нам позволит порочить честного человека, заслуженного полярника, коммуниста? Для получения ордера нужны не версии, а действительно неоспоримые факты. — Тут Данилов строго взглянул на Петю и сердито принялся раскуривать трубку. — К тому же все осложняется еще и тем, что в последние дни Майковская перестала встречаться с «бегунками», — видно, кто-то из них предупредил ее. Соответственно, и бегунки перестали появляться в магазинах с пластинками. Фирма, как говорится, ушла в подполье до лучших времен. Так что теперь предполагаемый Икс, — если он вообще существует, в чем я сильно сомневаюсь, — до нас практически недосягаем, как и сама Майковская. Дело зашло в тупик.

— Не согласен, — сказал Миша. — Все-таки, если в комнате полярника найдется звукозаписывающая аппаратура, Майковской некуда будет деваться.

— Какой ты умный! — сказала Рая и сердито тряхнула челкой. — Коль скоро Майковскую предупредили, так она уж, наверное, позаботилась, чтобы в ее личной комнате не осталось ни одной пластинки. Что ты представишь на экспертизу, что?

— На экспертизу есть что представить. — Петя кивнул на фотографию. — Этот десятиклассник, который навел нас на Майковскую, был задержан нами с ее пластинками. Он и на следствии это подтвердит — неоспоримый факт! И придется ей признать, что она либо сама производила запись, либо это делал Икс. Но все это будет в том случае… Эх, ордер бы нам! — Петя красноречиво развел перепачканными в чернилах руками и замолчал.

Студенты тоже молчали. С Мишиного лица давно уже исчезло разочарование; Рая сосредоточенно теребила кончик своей пестрой косынки; Борис напряженно думал; глаза его были прищурены, губы плотно сжаты. За широким окном солнце склонялось к закату, с улицы доносился приглушенный стук трамвайных колес.

— И все-таки я получил разрешение на обыск, — неожиданно сказал Данилов.

Рая ахнула. Петя заморгал светлыми ресницами, Миша облегченно вздохнул, улыбнулся.

Улыбнулся и Данилов.

— Комиссар помог, поверил в нашу версию. Я говорю «нашу», потому что и вы ее сейчас выдвинули, а я тем самым лишний раз проверил себя. Завтра в девять часов утра будет ордер, и сразу поедем к Майковской. Точнее — к полярнику.

Борис медленно повернулся от окна.

— А если никакой аппаратуры там не найдете? — насмешливо спросил он.

С минуту студент и подполковник внимательно смотрели друг на друга: первый — вызывающе, второй — спокойно, но пальцы Данилова легонько барабанили о столу.

— Вы не очень-то уверены в успехе? — дерзко спросил Борис.

— Мяч — он все-таки круглый, как говорят футболисты, — уклончиво ответил Данилов. — Хотите участвовать в завтрашней операции? Будет для вас хорошая практика.

— Ясно, хотим, — сказал Миша.

— Еще бы! — сказала Рая.

— С большим удовольствием, — сказал Борис и церемонно поклонился.

— Отлично. Прошу вас явиться сюда утром в девять ноль-ноль. А сейчас, поскольку вы уже здесь, советую, во-первых, заглянуть в уголовный музей. А после музея найдем вам еще какую-нибудь интересную практику. Хватит на весь вечер. Для будущих криминалистов все это полезно.

Борис зевнул и глянул на часы.

— Я уж бывал в этом музее. Пожалуй, съезжу на стадион. До темноты еще два-три сета сыграю. Скоро первенство, надо потренироваться.

— Так я и думал, — усмехнулся Данилов и шутливо вздохнул. — Эх, молодёжь, все-то вы уже знаете, везде бывали. Пренебрегаете азами специальности.

— Нет, Василий Иванович, мы с Мишей пойдем и в музей, и всюду, — поспешно сказала Рая и повелительно взглянула на Мишу.

А Данилов ласково взглянул на студентку. Она пришлась ему по сердцу: бойкая, находчивая, пытливая. Нет, совсем не зря возится с ними старик Леонтий Федорович.

— Петя, проводи их к капитану Гребневу, пусть покажет, что поинтереснее.

Студенты вышли вслед за младшим лейтенантом, а Данилов вновь набил трубку и окутался облаком табачного дыма. Убрал фотографию в папку, крепко завязал тесемки. Кажется, все сделано, как надо. Все должно получиться…

Дверь раскрылась. В кабинет вошли Миша и Рая, а за ними Петя.

— Василий Иваныч, капитана-то Гребнева нет на месте. На столе лежит записка: ушел в молодёжное кафе.

— Ах, беда! — сказал Данилов и хлопнул себя по лбу. — К старости забывчив стал. Я же его сам туда отправил. — Он посмотрел на разочарованные лица студентов и смущенно засопел трубкой. — Ладно, друзья. Приглашаю вас на прогулку, не менее интересную, чем по музею. Согласны?

— Вызвать машину? — спросил Петя.

— Зачем нам машина, да еще с милицейскими знаками. Тут всего-то два квартала, пешком дойдем. Ты, Петя, отправляйся вперед, да не забудь переодеться в штатское.

Петя вышел, а Данилов встал, открыл стенной шкеф, достал оттуда легкий плащ и фетровую шляпу. Он застегнул плащ на все пуговицы, и сразу исчез офицер милиции; перед студентами стоял обыкновенный скромно одетый человек, каких сотни на улицах города.

— Как все загадочно! — сказала Рая. Глаза ее светились нетерпением и любопытством.

— То ли еще будет, — в тон ей ответил Данилов и таинственно подмигнул Мише. Он взял студентов под руки. — Пойдемте, товарищи.

Шагая по улице, Данилов расспрашивал студентов о знакомых ему преподавателях, с теплым юмором говорил о старике Леонтии Федоровиче, вздыхал, вспоминая свои университетские годы; даже в лирику ударился; припомнил захламленную гардеробную кладовушку под лестницей в юридическом корпусе, куда студенты нет-нет да и смывались с особо нудных лекций.

— Бывало, и целовались там, чего уж скрывать… — при этом Данилов покосился на идущих рядышком Мишу и Раю и усмехнулся — Оказывается, история повторяется.

Рая почему-то покраснела и поспешила переменить разговор:

— Я, конечно, понимаю, Василий Иванович, таких вопросов задавать не следует, и все-таки спрашиваю: куда мы идем?

— Уже пришли, — сказал Данилов и остановился перед входом в молодёжное кафе. — Прошу.

В этот предвечерний час в кафе еще было безлюдно. Официантки сидели и болтали о своих делах в углу возле эстрады, на которой одиноко торчал укрытый чехлом контрабас. Данилов направился к, столику у окна. За этим столиком сидел мужчина в сером костюме и меланхолично тянул из фужера молочный коктейль.

— Знакомьтесь, — коротко сказал Данилов. — Капитан Гребнев.

— Здравствуйте, — сказал Миша. — Да мы уже знакомы. Помнишь, Рая?

— Конечно, — сразу откликнулась Рая и улыбнулась Гребневу с хитринкой. — Вы приходили в пикет на Невском, куда мы приводили задержанных «бегунков», и всегда сидели в сторонке, ни во что не вмешиваясь. Я тогда еще подумала: кто бы это мог быть?

— Угу, — неопределенно ответил Гребнев,

— Тс-с-с-с… О делах здесь не говорят. — Данилов кивнул на приближавшуюся официантку. — Что вам заказать, друзья? Лично я, по-стариковски, возьму стакан чая с лимоном. Горячего-горячего.

— А мне мороженого, холодного-холодного. И эклер. А тебе, Миша?

— Мне бы яичницу и стакан чего-нибудь, — рассеянно ответил студент. Он посмотрел на Раю выразительно, словно хотел сказать: «Ничего не понимаю». Девушка кивнула и чуть пожала плечами.

По дороге сюда было просто идти и болтать о том о сем, а сейчас разговор не клеился. Капитан Гребнев по-прежнему молча тянул свой коктейль и поглядывал в окно. Данилов, посасывая незажженную трубку, тоже смотрел на улицу; чай в стакане остывал, пальцы правой руки Данилова безостановочно барабанили по мраморной крышке столика, а лицо было хмуро.

Уже давно были съедены и мороженое, и яичница. В кафе начали стекаться шумные и веселые посетители. На эстраде появился молодой человек с модным галстуком «опущенные крылышки» и принялся раскладывать по пюпитрам ноты.

Неожиданно капитан Гребнев встал и, не говоря ни слова, вышел из кафе. Студенты проводили его недоуменными взглядами, вопросительно посмотрели на Данилова.

— Смотрите в окно, — сказал Данилов. — Видите машину?

На противоположной стороне улицы, у подъезда жилого дома, остановилась «Волга». Обыкновенное такси. Но из машины вышел… Борис!

Рая тихонько ахнула, а Миша так и привстал со стула.

— Спокойно, — сказал Данилов, Он глубоко вздохнул и залпом выпил свой остывший чай. — Вопросы потом. Сейчас смотрите.

Борис быстро скрылся в подъезде, а такси осталось ждать.

Данилов тоже ждал, но теперь уже было видно, что хорошее настроение сразу вернулось к нему; серые глаза блестели, губы улыбались. Он посмотрел на изумленные лица Миши и Раи.

— В этом доме живет Майковская. Ждать нам не долго. Он, безусловно, созвонился с него по телефону. Там наверняка все уже собрано и упаковано, осталось только погрузить.

— Если он предупредил ее, — значит, он предатель! — гневно сказала Рая. — Но откуда он узнал адрес этой Майковской?

И тут Мишу осенило:

— Борис всегда знал его, — сказал он сквозь зубы. — Борис и есть тот самый Икс — недостающее звено. Правда, Василий Иванович?

— Тс-с… — сказал Данилов. — Вот они.

С двумя большими чемоданами в руках из парадной вышел Борис. Вслед за ним, тоже с двумя чемоданами, но поменьше, появилась молодая женщина в сером пальто. Они с помощью шофера погрузили чемоданы в такси, уселись сами…

И тут к машине с обеих сторон подошли капитан Гребнев и младший лейтенант Петя в штатском костюме.

В этот момент оркестр на эстраде заиграл бурный фокстрот.

— Все, — сказал Данилов. — С музыкой на костях покончено. — Он подождал пока «Волга» отъехала, подозвал официантку и расплатился.

На улице Данилов, как давеча, взял под руки Раю и Мишу.

— Ну, открываю пресс-конференцию. Вопросы есть?

— Еще бы! — сказала Рая.

— Не так много, — сказал Миша, — Основной: как, выражаясь профессионально, вы вышли на Икса? Установили наблюдение за Майковской, да?

— Да, — сказал Данилов. — Они ведь встречались с Иксом — ходили в ресторан, в театр. Мы могли предположить, что этот молодой человек и есть душа фирмы, но версия остается версией. А врываться в кварти-Ру просто так, за здорово живешь, тоже нельзя. Ведь там могло и не оказаться никакой аппаратуры. Занялись этим Иксом и установили, что он в свое время работал два года в ателье «Говорящее письмо» и был оттуда уволен за махинации с левыми заказами. Вот тут мы копнули глубже. И что же оказалось? Оказалось, что он, заручившись липовыми справками и при содействии влиятельных родственников, пробрался в университет. И не более не менее — на юрфак. Рая тихонько охнула и развела руками.

— Кто бы мог подумать! Все считали Бориса очень способным, даже талантливым студентом. Правда, Миша?

— Он и есть талантливый, — сказал Данилов. — Только талант свой, к сожалению, направлял в плохую сторону. Скажите, пожалуйста, решил изучить психологию преступников на практике и теоретически — затесался в криминалисты. Таким образом, наша задача приобрела более важное значение: не только прихлопнуть фирму «Музыка на костях», но и освободить юридический факультет от пробравшегося туда мошенника. И воt тут…

— И вот тут, — подхватила Рая, — вы использовали свою дружбу с нашим стариком. Это гениальный ход!

— Ну что вы… — удивился Данилов. — Что тут гениального? Это напрашивалось само собой. Я взял да и попросил Леонтия Федоровича направить ко мне на практику именно Бориса, а чтобы не было подозрительно — еще двух толковых студентов. — Данилов улыбнулся и приподнял шляпу. — Таким образом я завел приятное знакомство с вами. Надеюсь, оно укрепится?

— Значит, мы ловили «бегунков» целую неделю зря? — спросил Мишка.

— Никак нет, — сказал Данилов. — Едва мы подключили вашу тройку к дружинникам, как Майковская сразу же перестала снабжать «бегунков» пластинками; ее безусловно предупредил Борис. Это укрепило версию об его участии в «фирме». Нашу версию, — подчеркнул Данилов, приветливо глядя на студентов. — Ну, вот мы и пришли, Майковская и бывший Икс уже здесь. Зайдем?

— Нет, мне противно смотреть на него, — сказала Рая.

— И мне, — сказал Миша.

— Мне тоже, — сказал Данилов. — Но криминалисты должны уметь подавлять личные чувства. Пойдем.

Он раскрыл дверь, и все трое вошли в подъезд управления милиции,