(Сальвадор Дали, 1925)

День складывался на редкость безалаберно, один из тех дней, когда все вещи словно сговорились и на каждом шагу устраивают тебе всякие мелкие неприятности. Казалось, что в такие дни Господь обращает на людей слишком пристальное внимание, и это отражается на человеческой жизни слишком болезненно.

С утра у меня почему-то не прозвонил будильник, и я слишком поздно встала с постели. Потом с громким стуком выпал из рук фен, подняв вокруг себя тучу пыли. Работать после этого он решительно отказался. В метро я на секунду опоздала на удобную электричку, и мне пришлось долго стоять на платформе с мокрыми волосами и в толпе таких же, как я, спешащих на работу людей.

В офисе моя сегодняшняя избранность продолжала сказываться. Нина позвонила и сказала, что больна. Я потеряла список наших октябрьских слушателей, потом опрокинула чашку кофе на докладную записку, которую только что напечатала. Я мрачно про себя выругалась, и тут в комнату влетела Габриэла.

– Привет, Изабель, – озабоченно сказала она. – Извини, что нагружаю тебя сверх меры, но у меня кризис.

– И у тебя тоже? – Я как раз закончила стирать со стола пролитый кофе и выбросила мокрые салфетки в ведро.

– У дочери корь, – объяснила Габриэла, – и я думаю, что сын тоже скоро заболеет. Я зашла, потому что у меня здесь сегодня назначена встреча, но потом я тут же должна бежать домой. Роза все время ноет и расчесывает свои волдыри.

– Бедняжка, – посочувствовала я.

– Но я хочу, чтобы ты сделала мне одолжение. – Габриэла положила на мой стол внушительную папку с бумагами. – Завтра я должна лететь в Барселону – ну, ты помнишь, там проходит конференция по корпоративному обучению. Но я не могу завтра лететь! Я хочу, чтобы вместо меня туда отправилась ты.

– Я?

– У тебя какие-то проблемы, Изабель?

– Да нет, вроде нет.

Габриэла облегченно улыбнулась.

– Ну вот и отлично, – сказала она. – А то я уж боялась, что ты откажешься.

– Как я могу отказаться? – Я тоже постаралась улыбнуться ей в ответ. – Ты же мой босс.

– Ну мало ли что…

– Все нормально, Габриэла, не беспокойся.

– Тебе понравится Барселона, – поспешно заверила меня она. – Это очень красивый город.

– У меня и времени-то не останется на ее осмотр, – я торопливо просматривала расписание конференции.

– Можешь остаться там на выходные! – щедро предложила Габриэла. – Номер заказан на завтра и послезавтра, но, если ты захочешь, можешь продлить его до субботы.

– Спасибо.

– Делай, как сочтешь нужным, Изабель, а мне пора бежать. – Она озабоченно взглянула на часы. – Сейчас с ними сидит Сильвия, но, когда им плохо, они могут кого угодно довести до белого каления.

– Беги. И ни о чем не беспокойся.

Она улыбнулась и исчезла, а я начала стирать кофейные лужицы с компьютерной клавиатуры.

Два дня в Барселоне – это неплохо, вяло думала я. Хотя завтра вечером мы с Нико собирались пойти поужинать. Он очень разозлится, когда узнает, что я с ним не пойду, и вряд ли проявит великодушие.

С тех пор, как мы виделись в последний раз, наши отношения изменились, причем не в лучшую сторону. Я чувствовала себя виноватой за то, что с ним спала, хотя в то же время нестерпимо хотела снова оказаться с ним в постели. От Тима регулярно приходили послания, и я думала о нем всякий раз, когда ложилась спать. Нико больше не делал ни малейших попыток затащить меня в постель. Мне казалось – впрочем, я не была в этом уверена, – что меня это оскорбляет. У меня возникало впечатление, будто я для него недостаточно хороша. Между нами образовался барьер, который был целиком делом моих рук.

Я вздохнула и набрала его номер.

– Альварес слушает, – раздалось в трубке.

– Привет, Нико, это я, Изабель.

– Привет, Изабелла. – Его голос звучал совершенно нейтрально.

– Я звоню потому, что завтра не смогу пойти с тобой поужинать.

– Почему же не сможешь? – Он говорил так, словно слушал меня вполуха.

– Я еду вместо Габриэлы в Барселону.

– Везет же некоторым!

– Это всего на пару дней. К выходным я буду дома.

– Как знаешь.

– Мне очень жаль, Нико! Я так ждала этого ужина!

– В самом деле?

– Да.

– Ну ничего страшного, – небрежно бросил он. – Когда вернешься, можешь мне позвонить.

– Нико!

– Да?

Я вздохнула.

– Нет, ничего.

Телефонный звонок получился каким-то несуразным.

Конференция закончилась в четверг днем. Несмотря на любезное предложение Габриэлы, мне почему-то не терпелось покинуть Барселону. По непонятным причинам я здесь впала в черную депрессию, и у меня не возникло ни малейшего желания идти осматривать достопримечательности. Поэтому я быстренько сверилась с расписанием и в семь часов вечера вылетела в Мадрид.

В аэропорту было полно народу, но я все равно тут же заметила Нико. Высокий и смуглый, он отличался чем-то неуловимым, что немедленно выделяло его из толпы. Он мне улыбнулся, и мое сердце взволнованно забилось.

– Что ты здесь делаешь? Как ты узнал, когда я возвращаюсь?

– Позвонил к тебе на работу, – просто ответил он. – Нина мне сказала.

– Как хорошо, что ты пришел.

– Мне хотелось, вот я и пришел. – Он снял сумку с моего плеча. – Позволь мне.

Я не возражала. С каждой минутой эта сумка, казалось, становилась все тяжелее.

– Я на машине, – сообщил Нико.

Он редко водил собственную машину. Мадрид был не тем городом, в котором человек садился за руль ради собственного удовольствия.

– Прошу. – Он открыл передо мной дверцу. Я сдвинула с сиденья кучу компакт-дисков и коробку с какими-то музыкальными приспособлениями и села.

– Как конференция?

Он водил машину как все испанцы – очень быстро.

– Хорошо.

На крутом вираже меня прижало к дверце.

– Наверняка что-то очень скучное.

– В основном, да, – ответила я. – Но кое-какие моменты были интересными.

– Стоило ради них пропускать ужин?

– Не злись на меня, Нико.

– Пардон.

Он промчался на полной скорости на желтый свет, и я закрыла глаза.

– Вот мы и приехали.

Я открыла глаза, но ничего похожего на свой дом не обнаружила.

– Я подумал, что пропущенный ужин мы сможем наверстать сегодня.

– А где мы?

– Это мой дом.

Мы находились на обсаженной деревьями улице. Тесно прижавшись друг к другу, здесь стояли маленькие виллы и низкие малоквартирные дома.

– Я живу на верхнем этаже.

Он указал на один из трехэтажных домов. По его выбеленным стенам ползли лианы, покрытые яркими цветами, на каждом балконе стояли горшки с цветами.

Я пошла за ним к мраморному крыльцу. Внутри подъезда стены были завешаны репродукциями Пикассо и Миро. На каждой лестничной площадке стояли огромные кактусы в глазированных горшках.

– Хорошо хоть квартира не совсем врыта в землю. Входи.

Гостиная в квартире Нико была в два раза больше моей. Балкон опоясывал ее с двух сторон. Стены в комнатах были зеленовато-белые, на них висели старинные театральные гравюры. На обеденном столе красовалась тонкой работы фарфоровая ваза с фруктами.

Для одинокого мужчины квартира была на удивление стильной. Я не могла удержаться, чтобы не сравнить ее с жилищем Тима, где всегда царил полный кавардак. Даже представить себе было невозможно, чтобы Нико хоть раз оставил на своем прекрасном обеденном столе одноразовую посуду с недоеденной пищей.

– Лучшим мадридским поваром меня вряд ли можно назвать. Но ради тебя я очень постарался, Изабелла. Надеюсь, что цыпленок готов, и овощи тоже.

– О Нико, как это мило! Спасибо!

– Для себя одного я не готовлю. Просто посылаю в соседнее кафе. – Он застенчиво улыбнулся. – Пища там не слишком здоровая, всякие пиццы, бургеры.

– Зато питательная, – поощрительно сказала я.

– Но ради тебя я сделал над собой усилие. Надеюсь, тебе понравится.

– Разумеется, понравится.

Тим для меня никогда не готовил. И никогда не делал ради меня над собой усилий. А вдруг новый Тим тоже приобрел несвойственную ему раньше квалификацию повара, и даже готов пойти на жертвы и промучиться некоторое время у плиты? Я отогнала от себя мысли о Тиме.

Несмотря на все предупреждения, ужин оказался удивительно вкусным. После еды я свернулась в кольце из его рук на удобном сером диванчике. Мы целовались, потом перешли в его спальню, где занимались любовью со странным безрассудством, даже отчаянием, которое очень соответствовало моему настроению и заставляло его применять ко мне более рискованные методы, чем в первую нашу близость.

– Оставайся на ночь, – пробормотал он, засыпая после близости. – Какой смысл тебе ехать домой?

Смысла действительно не было. Мне и самой очень хотелось остаться. Рядом с ним во мне возникало нечто особенное, но я затруднялась сказать, что именно. Впрочем, я вообще точно не могла определить, что мне в жизни нужно.

На следующее утро, когда я проснулась, его уже рядом не было. Слышно было, как он хлопотал на кухне и что-то при этом насвистывал. Я встала и натянула на себя его футболку, которая валялась тут же, небрежно брошенная на спинку стула. Она доходила мне почти до колен. От нее пахло одеколоном "Поло".

На кухне меня встретил дразнящий аромат свежемолотого кофе. Здесь тоже все отличалось больничной чистотой: столешницы из серого камня, раковина из полированного металла, мебель светлого дерева со встроенной на офисный манер плитой.

– Кофе, – он подал мне маленькую изящную чашечку.

– Спасибо.

Я пила кофе и с интересом оглядывалась кругом. На стене висела фотография, и я встала, чтобы получше ее разглядеть.

На ней был запечатлен Нико на фоне двухэтажной виллы. Рядом с ним с одной стороны стояли родители, а с другой – девушка, которую он обнимал одной рукой. Она смотрела на него с обожанием. У нее было очень красивое, хотя и болезненное лицо и длинные черные волосы.

– Кто это? – спросила я небрежно.

– Кармен, – ответил он тоже как будто без всякого выражения.

– Она твоя родственница? – Вопрос был настолько глуп, что я даже удивилась, когда он принял его всерьез.

– Она моя подруга.

– Близкая?

– Да, очень близкая, Изабелла. Мы встречались с ней в течение долгого времени.

– Ты ее любил?

Некоторое время он молчал, целеустремленно потягивая кофе, а затем ответил…

– Кто знает?

– Либо ты ее любил, либо нет! – Обидчиво воскликнула я.

– Некоторое время я ее любил. – Ему явно не хотелось вести этот разговор.

– На фотографии ты выглядишь счастливым. – Я подошла еще ближе, чтобы разглядеть детали. – Когда она была снята?

– В прошлом году.

Значит, в прошлом году, когда я носилась со своим разбитым сердцем, Нико был влюблен в красивую девушку с фотографии по имени Кармен. Может быть, он занимался с ней любовью в той же самой спальне, на той же самой постели, что и со мной. Может, он и для нее готовил всякие яства. Я словно услышала, как он шепчет ей на ухо "Кармен, нежная моя" точно так же, как шептал мне "Изабелла, нежная моя".

А собственно, почему бы ему этого не делать, спросила я себя. Мы вообще с ним тогда не были знакомы, и у меня были собственные предметы для беспокойства. Но, все равно, я почему-то почувствовала внутри острый укол ревности, и его сила меня саму привела в замешательство. Раньше я до такой степени никого не ревновала. Кофе у меня на языке стал горьким.

– А почему вы расстались?

– Ради Бога, Изабелла! – Он посмотрел на меня с досадой. – Это всего лишь фотография!

– Да, но есть что-то странное в том, что у себя дома мужчина оставляет висеть на стене фотографию бывшей подружки. – Тут внезапно я вспомнила Тима, который тоже не снял со стены фотографию нашей помолвки.

Но Нико не заметил моих раздумий.

– Изабелла, ты ведешь себя глупо.

– Ничуть.

– Очень даже чуть. Мне не нравится, когда ты ведешь себя как маленький ребенок.

– Как ты со мной разговариваешь? – вспыхнула я.

Он повернулся ко мне спиной и принялся споласкивать кофейные чашки. Я смотрела на него с тоской. Он снял с полки ежедневник и начал его перелистывать. Мне стало ясно, что он больше не хочет со мной говорить. Тема Кармен была для него слишком чувствительной.

– Ты не будешь возражать, если я приму душ? – спросила я.

Он мельком поднял на меня глаза.

– Пожалуйста.

Я отправилась в ванную комнату и долго плескалась под душем. Когда я вернулась в гостиную, Нико с интересом просматривал какие-то брошюры.

– Пожалуй, я пойду на работу, – сказала я. Сегодня была пятница, и на работе меня никто не ждал, но я решила, что лучше будет пойти.

– Хорошо, – ответил Нико. – У меня тоже сегодня встреча с клиентами.

– Спасибо за чудесный ужин вчера вечером.

– Не стоит. – Он едва оторвался от своих брошюр.

– Ты мне позвонишь?

– Сегодня я играю в "Дон Кихоте". Может, завтра? – Он перевернул страницу в одной из брошюр.

– Хорошо, завтра. – Я подхватила свою сумку. – Поеду на метро.

Он встал.

– Я бы тебя подвез, Изабелла, но, к сожалению, я уже опаздываю.

– Ничего.

Он слегка улыбнулся.

– Желаю тебе удачного дня.

– И тебе, Нико.

Он поцеловал меня в щеку.

– Я позвоню, – пообещал он.

Внезапная холодность Нико меня несказанно уязвила, точно так же как факт существования бывшей подружки. Я сама не понимала, что меня так сильно опечалило. И понятия не имела о том, что делать дальше. И даже не знала, чего хотеть, чтобы приложить усилия к воплощению этого "дальше".

В пятницу вечером я сидела на балконе своей мадридской квартиры и слушала звуки города: шелест автомобильных шин, резкий рев клаксонов, людские голоса. Зайдя в комнату, я достала из сумки документы по конференции и попыталась вникнуть в расписание семинарских занятий, в списки организаторов конференции, в списки предоставляемых отелем услуг, в программы занятий "на дому", в развернутые планы лекций специалистов.

Кипы бумаги лежали у меня на коленях, но я даже не пошевельнулась, когда полились дурацкие слезы, так что буквы запрыгали перед глазами, и больше уже я ничего не могла прочитать.

На следующее утро очень рано зазвонил телефон, так что я вскочила, как ошпаренная, так и не отдохнув после короткого и беспокойного сна, в который провалилась после долгих верчений и вздохов. Сильно болела голова.

– Алло! – прохрипела я в трубку.

– Изабель? Это ты?

– Алисон. – Я несколько раз моргнула и посмотрела на часы. – В субботу, в девять часов утра – что-то на тебя не похоже.

– А у нас только восемь, – взволнованно сказала она. – Но у нас несчастье. Вчера вечером умерла бабушка.

– Что? – беспомощно заморгала я. – А что случилось?

– По всем признакам сердечный приступ. Похороны в понедельник.

– Я буду. Как мама?

– Ничего, держится. Отец сделал ей успокоительное питье, и она сейчас спит. Просто не могу поверить, что бабушка умерла! – Голос у нее задрожал. – Только что была жива – и вдруг, через минуту, ее уже нет. Это просто в голове не укладывается.

– Я позвоню тебе попозже.

Бабушка Бехан была маминой мамой. Мы не особенно часто с ней виделись. А вот в детстве проводили с ней много времени, хотя она мало напоминала классическую сказочную бабушку – толстенькую, гостеприимную старушку с седыми волосами и в очках. Наша бабушка была худой и угловатой женщиной, она не играла с нами в салочки на заднем дворе, не разрешала устраивать в своем доме шумные игры. Гренни Бехан относилась к нам как к маленьким взрослым, и когда мы приходили к ней домой, то именно так себя и вели. Но если с нами случалось что-то нехорошее, если мы падали или начинали драться или если матери нужно было уйти из дома по каким-то делам, то бабушка тут же оказывалась рядом, всегда готовая помочь или с нами посидеть.

– Ужасные дети, – строго говорила она, но в ее глазах было столько доброты, что эта строгость совершенно нас не пугала. Бабушка перевязывала нам болячки, убеждала прекратить дурачиться, утирала нам слезы, давала рассматривать картинки в энциклопедии.

Жаль, что в последний свой приезд в Ирландию я к ней не зашла. Целиком погруженная в собственный мирок, я просто про нее забыла. И теперь уже было поздно об этом сожалеть. Я бросилась к телефону. Мне надо было срочно поговорить с Нико. Он все поймет. Он всегда меня как-то хорошо понимал и успокаивал. Но в трубке слышались только монотонные длинные гудки. Нико не было дома.