(Пабло Пикассо, 1937)

День был солнечным и безоблачным, легкий ветер шелестел листвой кладбища, и пока мы молились за упокой души бабушки, я поплотнее запахнулась в свой хлопчатобумажный жакет.

Мать первая бросила на крышку гроба комья глины, послышались глухие, щемящие душу удары. Мы отвернулись и медленно пошли к своим машинам.

– Она прожила долгую жизнь, – позже говорила мать, разливая чай и подавая гостям сэндвичи. – И ушла из жизни легко и быстро.

Люди всегда так говорят. Впрочем, возможно, они и правы.

– Жаль, что я не успела ее повидать, – говорила Рейчел, подавленная и бледная, совершенно не похожая на себя саму в обычном жизнерадостном настроении.

– Она знала, что ты про нее думаешь, – успокаивала ее мать.

– Ничего я не думала! – Рейчел сокрушенно помешивала чай. – Я вообще про нее забыла!

– Разумеется, тебе казалось, что ты забыла, – рассудительно вразумляла ее мать. – Но в подсознании у тебя она постоянно присутствовала. Люди мысленно никогда не расстаются со своими родственниками.

Мать всегда беспрекословно верила в семейные связи и была неутомимым защитником семьи. Когда Рейчел, плача, ушла в сад, мать пробормотала ей вслед: "Все драматизирует!", а потом переключила свое внимание на меня.

– Выпей это, – сказала она, передавая мне чашку чая. – У тебя совершенно потерянный вид.

– Голова болит, – отговорилась я.

– Прими что-нибудь.

– Уже приняла.

Мать внимательно на меня посмотрела.

– С тобой все в порядке?

– В порядке, – пожала плечами я. – Просто устала.

– Ты слишком много работаешь.

– Да нет, не слишком. – Я вымученно улыбнулась. К нам подошла соседка, которая убедила мать немного отдохнуть и самой выпить чаю.

– А я пока позабочусь о гостях, – сочувственно проговорила соседка.

Мать тоже вышла в сад и села рядом с Рейчел. До чего же они похожи, думала я, глядя, как они сидят рядом, плечом к плечу. Только у матери в волосах больше седины. Но у обеих те же черты, то же выражение лица, та же манера во время разговора слегка приподнимать бровь. Ничего не поделаешь – семья…

Словно перехватывая эстафету, соседка тут же пристала ко мне. "Странно, почему у них у всех в запасе один и тот же дежурный набор вопросов? – думала я с тоской. – О работе, о том, хорошо ли я провожу время, о друзьях и есть ли у меня кто-то особенный на примете". Разумеется, есть, подумала я, злясь на соседку, только Нико не ответил в субботу на мой звонок. А бежать к нему домой и ломиться в его квартиру мне не хотелось.

– Попадаются время от времени, – уклончиво ответила я.

– Как хорошо быть молодой, когда мужчины так и пляшут вокруг тебя и штабелями укладываются у ног! – провозгласила соседка.

– Не знаю, может быть.

Ее расспросы решительно становились мне в тягость.

– Не лги мне, Изабель Кавана! – рассмеялась соседка. – Я по глазам вижу, что у тебя кто-то есть!

Я снова улыбнулась, но у меня было такое чувство, словно я вот-вот упаду в обморок. "Почему они все не оставляют меня в покое? – обреченно думала я. – Почему не дают мне хоть немного побыть одной?"

– Изабель!

Ко мне быстрыми шагами приближался Ян. Извинившись, он увел меня от соседки, за что я ему была несказанно благодарна.

– У тебя был совершенно затравленный вид, – сказал он.

– Спасибо.

– Однако ты такая бледная!

– Голова болит, вот и все.

– Это кошмарное мероприятие кого угодно доведет до головной боли. – Он осмотрелся. – Столько народу! Кто бы мог подумать, что у бабушки было столько знакомых!

– Не думаю, что все это ее знакомые, – возразила я. – Большинство людей – это знакомые матери. Они пришли ее поддержать, выразить свои соболезнования.

– Поддержать! – фыркнул Ян. – В чем заключается их поддержка? В поедании сэндвичей и питье чая? Или виски? – Некоторые мужчины в гостиной действительно заливали в себя изрядные порции виски.

– Почему бы и нет? – снова возразила я. – Они пришли на похороны. Может, у них сегодня были совершенно другие планы, и они ни сном ни духом не ведали, что попадут сюда? Мы просто обязаны их хотя бы накормить и напоить.

– Что-то ты стала слишком рассудительная, – сказал Ян. – Или, может быть, ты уже стареешь?

– Заткнись! – Я дружелюбно ткнула его в плечо, в ответ он столь же дружелюбно обнял меня за плечи.

Подружка Яна Хани пришла только на мессу, а потом быстро вернулась на работу, объяснив, что никто ее там сегодня подменить не сможет. Они с Яном снова были вместе.

– Мне показалось, что я не могу без нее жить, – объяснил мне Ян. – Что-то в ней есть такое особенное, Иззи.

– Ноги до ушей – вот что в ней особенное, – поддразнила я его.

Алисон и Питер сидели рядышком – склонив друг к другу головы и погруженные в собственный мирок – и выглядели в таком состоянии совершенно естественно… Словно были созданы друг для друга.

– Ты уверена, что с тобой все нормально? – спросил Ян.

– Господи, Ян, когда наконец люди перестанут задавать мне этот дурацкий вопрос? – спросила я со вздохом.

– Мать говорит, что в Мадриде тебя заездили, как рабыню на плантациях.

– Что она знает об этом? – воскликнула я. – И к тому же меня не заездили. Мне самой нравится работать.

– А Алисон говорит, что у тебя есть бойфренд.

– И есть, и нет…

– Значит, ничего серьезного?

Я с ужасом взглянула на брата. Раньше мы с ним никогда не обсуждали личную жизнь. Я всегда считала его слишком юным для таких обсуждений. Конечно, свое отношение к Тиму он высказывал всегда: сперва симпатизировал ему, а потом – солидарно с Алисон – предупреждал меня против его непорядочности.

– Ничего, – я решила не вдаваться в объяснения.

– Но ты такая грустная!

– Господи, Ян, мы же на похоронах! Здесь и положено быть грустной.

– Ничего подобного. Посмотри кругом. Народ смеется и рассказывает друг другу смешные истории.

– Ты ужасный тип!

Но в сущности он был прав. Под влиянием виски ли или чего другого, но люди чувствовали себя совершенно свободно, улыбались, даже шутили понемногу. Мать оживленно беседовала с Рейчел, та подкрепляла свои доводы энергичной жестикуляцией.

"Почему же я чувствую себя, словно замороженная изнутри? – думала я. – Почему мне хочется пойти в свою комнату, броситься на постель и завернуться, как в детстве, с головой в одеяло?" Наверняка эта боль, неописуемая, необъяснимая боль, осталась у меня, как отголосок детского ужаса перед смертью, думала я, и ей не место в жизни тридцатилетней женщины.

Преуспевающей, кстати сказать, женщины.

Женщины, которую некому обнять, шептал мне изнутри какой-то другой голос, как обнимает Питер свою Алисон. Женщины, которой некому довериться, как доверяет Ян своей Хани…

Не будь идиоткой, злобно одернула я себя. Ты независимая женщина. Замужество больше не является целью твоей жизни. И если тебе так уж хочется поцелуев и объятий, то позвони Тиму Мэлону прямо сейчас. Он будет счастлив сослужить тебе такую службу. Тебе даже не придется его об этом просить!

Вокруг продолжали шуметь людские голоса, но я себя чувствовала словно меня заперли в собственном мирке, отделили непроницаемой стеной от всех остальных. Я разговаривала с людьми, которых очень давно не видела: с соседкой, с владелицей мясного магазина в Сутоне, где мать и бабушка покупали продукты, с преподавательницей вечерних курсов по английской литературе, которые посещала бабушка. Я даже не знала, что бабушка в семьдесят семь лет ходит на такие курсы. Чему она могла там учиться? Но преподавательница сказала, что бабушка была замечательной ученицей – неутомимой, заинтересованной, остроумной, заражающей весь класс своей энергией.

Какая же я дура, что тоскую по ней сейчас, думала я, споласкивая чашки и блюдца на кухне и расставляя их на сушилке. Я налила себе "Южного комфорта". Это я познакомила бабушку с "Южным комфортом". Лет пять или шесть тому назад. И он ей понравился. Я проглотила сладкую жидкость и позволила ей себя согреть.

Мне очень хотелось уйти. Я очень устала от такого количества людей вокруг. Мне необходим был покой.

– Иди, я тебя прикрою, – сказал Ян, когда я пожаловалась ему на свое состояние. – И с матери глаз не спущу.

– Спасибо.

– У тебя правда страшно усталый вид. А завтра вечером тебе уже лететь в Испанию.

Я из последних сил улыбнулась.

– Ну и что? Я женщина реактивная. Перелеты, переезды – это как раз для меня!

– Иди выспись, реактивная женщина! Я матери не скажу, что ты ушла!

И я пошла домой. Дорога шла по берегу моря, дул сильный бриз. Меня едва не сбили с ног какие-то подростки на роликах, которые неслись со страшной скоростью по велосипедной трассе. В Ретиро-парке дети на роликах больше любят разные замысловатые прыжки и повороты, нежели скорость. Но и эта мысль меня не вдохновила. Мне нестерпимо хотелось спать, и с каждой минутой чувство отделенности от внешнего мира во мне только нарастало.

Но и дома я не могла уснуть. Ворочаясь на кровати, я мысленно считала корабли на горизонте, сперва до ста, потом до тысячи, но сон все равно не шел. Я пыталась дышать медленно и ровно, но только спровоцировала этим приступ кашля. Я зарылась с головой в подушку, но все равно слышала громкое чириканье птиц за окном и детский смех.

Наконец я встала и спустилась вниз. Посидела в саду. Выполола пару сорняков. Потом вернулась в дом и позвонила Тиму на работу.

– Алло! – услышала я в трубке голос Тима, после того как его подозвала к телефону секретарша.

– Привет, Тим.

– Изабель! Как я рад тебя слышать, Изабель!

– Я тебя тоже, Тим.

– С тобой все в порядке? У тебя такой странный голос.

– Я дома, прилетела на похороны бабушки.

– О Изабель! Какое несчастье!

Мы поговорили немного о бабушке.

– Ты надолго? – спросил он.

– До завтрашнего вечера.

– Мало для такого события.

– Большего я не могла себе позволить.

– У тебя усталый голос, – констатировал Тим.

– Так оно и есть.

– Ты где?

– Дома.

– Хочешь куда-нибудь пойти?

Я заколебалась, не зная, что ответить.

– То есть я хотел спросить, ты не хочешь со мной встретиться? – поправился он.

– Да.

– Хочешь, я к тебе приеду, или, может быть, ты приедешь в город?

Я сама не знала, чего я хочу.

– Пожалуй, я приеду, – сказал Тим. – По всей видимости, ты в шоке.

– Ни в каком я не в шоке, – ответила я. – Это же моя бабушка, а не мать или отец.

– Все равно. Я буду у тебя через полчаса.

Через полчаса. С похорон через полчаса никто не вернется. Я вымыла лицо и навела кое-какой марафет. Встречать Тима с таким изможденным лицом мне явно не хотелось, хотя ситуация не предполагала никакой яркости, разве что немного терракотовых теней и бесцветной туши. Я ждала у окна в гостиной и, когда увидела его машину, тут же вышла навстречу.

– Привет, – сказал он, заключая меня в объятия.

– Привет. – Я склонилась к его плечу. Вот он тот покой, которого я так искала. Который был так мне необходим.

– Пойдем, – сказал Тим.

Он привез меня к горе Хаут и припарковался на самой вершине. По дороге мы молчали, он не пытался меня ни о чем расспрашивать.

– Здесь прохладно, – сказал он, когда мы вышли из машины. – Надень это. – И он накинул мне на плечи свою кожаную куртку.

– А ты?

– А у меня свитер. – Он улыбнулся. – Кроме того, я мужчина. Мы не должны чувствовать холода.

Мы шли наобум через заросшие дроком и вереском поляны, потом сели на камень, с которого открывался вид на море.

– Потрясающе, не правда ли? – Слова Тима относились и к сверкающей вдалеке водной глади, и к яркому голубому небу, и к золотым цветочкам вокруг нас, и к планирующим над нашими головами чайкам.

– Да.

– Гораздо красивее, чем в Испании.

– Там все по-другому.

– Ты скучаешь в Испании по всему этому?

– По чему?

– По морю. По его запаху, вкусу, по всему.

– Тим! Все это сплошная лирика.

– Просто я люблю море, – как будто обороняясь, сказал он. – Терпеть не могу жить в глубине континента.

Мне стало смешно.

– Я тоже люблю море, – сказала я. – Только не делаю из этого трагедии, как большинство здешних людей. К тому же я плохо плаваю, не умею управлять яхтой или моторной лодкой.

– Но все-таки согласись, странно жить в Мадриде и знать, что море от тебя далеко-далеко.

– Если подняться на королевский замок, то можно охватить взглядом весь город, – сказала я. – В жаркий день воздух над ним дрожит и мерцает, так что можно себе вообразить, будто это море.

– Ну, это не одно и то же.

– Конечно, нет.

– А какими еще способами ты себя обманываешь в Мадриде?

– Что?

– Извини. – Но ни малейших признаков раскаяния в его голосе я что-то не услышала.

– Не нападай на меня, Тим. Я не в настроении. Он обнял меня.

– Я и не собирался на тебя нападать.

Я прильнула к нему и закрыла глаза. Относительно моря он был прав. Я очень тосковала без него. Я тосковала по всем местам, в которых мне доводилось жить, знакомым с детства, родным. Здесь я выросла, узнала взрослую жизнь, здесь каждый дом, каждая травинка были наполнены для меня особым значением. Мадрид – это всего лишь убежище после побега. Да и стал ли Мадрид убежищем?

– Как тебе мои послания? – спросил Тим.

– Очевидно, тебе пришлось постараться, чтобы посылать мне стихи, – лениво пробормотала я.

– Ты меня вдохновляла.

– Не глупи.

Но слушать такое все равно было очень приятно. Меня мучили сомнения, действительно ли он меня любит. По некоторым признакам, да, любит, но уверенности никакой, подумала я про себя. С Тимом никогда ни в чем нельзя быть уверенной.

– Я люблю тебя, Изабель. – Он словно прочитал мои мысли. – По правде, люблю.

Мы целовались – медленно, осторожно, словно впервые в жизни. Он гладил меня по волосам, нежно проводил пальцами по щекам.

– Я хочу, чтобы ты была со мной. – Он слегка отстранил меня от себя. – Хочу исправить ошибку.

Я встала. Порывы ветра едва не сбили меня с ног. Тим вскочил, подхватил меня под руки, не позволил упасть.

– Ты думаешь, я такая хлипкая?

– Не знаю, какая ты, хлипкая или нет, но я говорил тебе совершенно серьезно, Изабель. Я тебя люблю. И хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Вид у него действительно был очень искренний и серьезный. Он был рядом, когда мне его так не хватало. Он понимал, что я чувствую.

– С чего бы это?

– Потому что мы созданы друг для друга.

Я посмотрела ему в глаза.

– Я очень по тебе тосковал, Изабель.

– Ты встречался с другими женщинами? Он как-то съежился, отвел взгляд.

– То есть это не так важно, – поспешно поправилась я. – Я и сама встречалась с другими. Просто мне хочется знать.

– Несколько раз, – ответил он. – Только они в моей жизни ничего не значили.

– А они об этом знали?

– Что?

– Ничего.

– Мы с тобой хорошая команда, Изабель. И я думаю, что мы сможем заставить ее работать.

Я отвернулась от него, некоторое время смотрела на море.

– А что, если тебе снова все это покажется слишком?

– Не покажется.

– Откуда ты знаешь.

– Знаю, и все.

Вода внизу искрилась бликами солнца.

– Ты уверен?

– Разумеется.

– Мне придется искать здесь работу, – задумчиво произнесла я.

– Ты можешь рожать и воспитывать детей, если тебе так хочется.

– Тим! – От его слов мне стало не по себе. – Я никогда не хотела выйти за тебя замуж только для того, чтобы рожать детей!

– Но ведь ты же хочешь их иметь?

– Хочу. – Я вспомнила черноглазых херувимчиков Габриэлы.

– И я хочу, – сказал Тим. – Я много об этом думал. Раньше, когда ты об этом говорила, мне становилось еще более невмоготу. Но сейчас все по-другому.

– Ой ли, Тим?

– Абсолютно по-другому, – твердо повторил он. – Я считаю, что буду хорошим папашей. Классно смогу играть в компьютерные игры, например.

Я рассмеялась.

– Многообещающее утверждение.

– У нас будут замечательные дети, – уверенно сказал он.

Тим словно возвращал меня к жизни. К той, которая всегда казалась мне идеальной. Мне очень захотелось ему поверить. Вернуть все в прежнее нормальное русло.

– Хорошо, – сказала я.

– Хорошо что?

– Хорошо, я за тебя выйду.

– О Изабель! – Он стиснул меня с такой силой, что едва не выдавил из меня весь воздух. Мне пришлось прибегнуть к помощи ингалятора.

Вечером я ничего не сказала своим домашним. Им было сейчас не до того. Но на следующее утро я со всех ног бросилась к своему жениху.

– Надеюсь, с ним все в порядке, – сказал он и вытащил из кармана голубую бархатную коробочку.

– Тим! – Я осторожно ее открыла. Там лежало мое сверкающее обручальное кольцо. То самое.

– Я его почему-то сохранил, – смущенно объяснил он. – Мне не хотелось возвращать его в ювелирный, и я… – Он не договорил.

– Подумал, что когда-нибудь оно пригодится, – договорила за него я, любуясь сверканием камня на своем пальце.

– Нет, не то.

– Не хранил же ты его для меня?

– Я сам не знаю, для кого я его хранил, – честно признался он.

Мне стало очень весело.

– Чудесное кольцо! Оно было чудесным два года назад и осталось таким же чудесным сегодня.

– Ничего более подходящего я не смог придумать. Сперва меня грызли сомнения, а правильно ли дарить тебе то же самое кольцо, но потом я решил, что если тебе не понравится, то ты снова бросишь его мне в лицо и мы снова начнем выяснять наши отношения.

– Я никогда не бросала его тебе в лицо! – смеялась я.

– Но наверняка очень хотела.

– Может быть.

Он поцеловал меня.

– Сейчас мне нужно вернуться на работу. Конечно, это не самое лучшее поведение в день нашей второй помолвки, но у меня горящий проект, и Грег не отвяжется от меня до тех пор, пока мы его не закончим.

– Хорошо. – Я не собиралась ему возражать. – Ты проводишь меня в аэропорт сегодня?

Он на секунду заколебался.

– Не бери в голову, если ты не можешь.

– Да нет, мне бы хотелось, только в какое время?

– В четыре.

– Хочешь, чтобы я заехал за тобой домой? – Он посмотрел на меня с тревогой.

– Я им все расскажу, – сказала я. – Нам все равно придется через это пройти.

– Какая жалость, что тебе приходится сегодня возвращаться! – раздраженно заметил он. – Мы могли бы все как следует обсудить. И все организовать.

– Ты говоришь – ну прям как я раньше!

– Туше!

– Но ты прав: мы решили, ничего как следует не обдумав.

– Нам и не надо ничего обдумывать, – твердо сказал он. – Мы поженимся сразу же после того, как ты уладишь в Мадриде все свои дела. Как ты думаешь, зимняя свадьба – это хорошо?

– Воображаю себя в белом платье и с гусиной кожей! Не слишком привлекательная картина!

– Ты привлекательна в любое время года, – заверил меня Тим. – По-моему, лучшее, что я могу сделать, это приехать в Мадрид через несколько недель, помочь тебе упаковать вещи и все такое. Просто устроить нам предсвадебный отпуск! Вот тогда мы все и обсудим.

– Хорошо. – Я была счастлива переложить все решения на него.

Он снова меня поцеловал.

– А сейчас мне надо идти, Изабель. Мне очень жаль! Но в четыре я за тобой заеду.

– А я пока огорошу счастливой новостью домашних.

– Не расстраивайся так по этому поводу!

– Я не расстраиваюсь. Я очень, очень счастлива!

Мать сидела на кухне и просматривала открытки с выражением соболезнования, которыми запрудили наш почтовый ящик соответствующие инстанции. Мне такая назойливость казалась абсолютным нахальством, но матери, судя по всему, она давала возможность сосредоточиться. Когда я вошла, она начала декламировать стихи вслух.

– Я понимаю, что выбрала не лучшее время, – начала я, садясь рядом с ней. – Но у меня новости.

– Новости? Какие новости? – Глаза ее все еще блуждали где-то не здесь.

– Хорошие, – веселым голосом сообщила я.

– Я справлюсь и с хорошими новостями. – Она перетасовала открытки, как игральные карты.

– Я выхожу замуж.

Она молча смотрела на меня.

– Я помолвлена.

– Помолвлена? А с кем ты помолвлена?

Я нервно облизала губы.

– Не прикидывайся сумасшедшей.

– Я не сумасшедшая.

– С Тимом Мэлоном.

– Что? – Она словно не расслышала.

– Я знаю, что вы все собираетесь мне сказать по этому поводу, и вы, безусловно, правы, – зачастила я. – Но у меня перед вами свои долги. Я встретилась с Тимом, когда приезжала на свадьбу Жюли. – Тут я рассказала ей историю наших встреч. – Мы поняли, что все еще любим друг друга и хотим пожениться.

Но почему я говорила все это так вызывающе? С таким надрывом?

– Ну, если тебе этого хочется, Изабель… – Взгляд ее прояснился, перестал быть таким блуждающим.

– Мне этого хочется.

– А как же твоя работа в Испании? Ты говорила, что она тебе нравится. И к тому же у тебя в Мадриде, кажется, есть друг?

"Изабелла, нежная моя", – снова услышала я знакомый голос. Но в нужный момент его не оказалось рядом со мной. И с чего бы это вдруг матери приспичило с таким энтузиазмом защищать мою жизнь в Испании?

– Друг не очень серьезный, – заверила ее я. – И хотя я действительно люблю свою работу, но мне нужно подумать о будущем. А это будущее не в Мадриде, мам. Оно здесь. Мне нужно жить своим домом и создавать собственную семью. Вот что мне сейчас нужно.

– И ты считаешь, что будешь с ним счастлива?

– Считаю.

– Ты и раньше так думала. – Она устало взглянула на меня.

– Тогда все было неправильно. – Я обняла ее и зарылась носом в ее шею. – А сейчас мы все исправили.

– Для меня самое главное, чтобы ты была счастлива. – Глаза ее наполнились слезами. – Это так важно, Изабель! – Постепенно она начала всхлипывать, потом рыдать. Она оплакивала одновременно свою мать и мое неуместное решение, и в этот момент я чувствовала себя более взрослой, чем даже она.

Тим позвонил ровно в четыре. По виду он сильно нервничал.

– Входи. – Я широко распахнула перед ним дверь.

– А твой отец не стоит где-нибудь с молотком?

Я покачала головой.

– Родители на кухне. Ян и Алисон на работе.

– Не могу сказать, что очень соскучился по Алисон, – пробормотал он.

– Да чего ты так боишься? – Я стиснула его руку. – Она тебя не съест.

– Я в этом не уверен, – мрачно заметил он. Мы прошли на кухню.

– Здравствуйте, мистер Кавана. Миссис Кавана.

– Здравствуй, Тим. – Отец встал со своего места. – Вот уж не ожидал снова увидеть тебя в своем доме.

– Если честно, то я тоже не ожидал, – откровенно признался Тим. Вид у него был совершенно мальчишеский. – Но я рад, что одумался и что Изабель меня поняла.

– Надеюсь, ей не придется проявлять слишком много понимания?

– Не придется. – Мой жених вел себя исключительно корректно. – Надеюсь, все наши трудности уже позади, и я жду не дождусь, когда мы снова с ней соединимся.

– Не обижай ее снова, Тим, – грубовато сказал отец.

– Ни за что, – заверил его Тим.

– Вы собираетесь пожениться? – Мать уже задавала мне этот вопрос.

– Все упирается в Изабель, – ответил Тим. – Она должна уладить дела в Испании, а потом сказать "да". Я-то давно сказал "да". Но торопить ее я не собираюсь.

– Надо полагать, вы поступили правильно. – Мать лукаво осмотрела нас обоих.

– Я совершенно уверен, что правильно, – подтвердил Тим.

– Нам пора идти. – Я подхватила свою сумку. – А то еще опоздаем на рейс.

Я поцеловала на прощание родителей, и мы с Тимом заторопились к машине.

– Какой-то кошмар, – пробормотал он, когда мы уже ехали.

– Что ты имеешь в виду?

– Эта встреча. Я боялся, что твой отец меня убьет.

– Он не такой страшный, как тебе кажется, – засмеялась я.

– Кто знает? – неопределенно провозгласил Тим. – Он, очевидно, во всем винит меня.

– А кого же еще?

– Ну вот видишь. – Говорил он это с улыбкой. – Я так и знал, что ты меня все еще винишь.

Как приятно было сознавать, что есть человек, который меня провожает, целует на прощание, жалеет, что я уезжаю. Как приятно было чувствовать тепло его объятий, высматривать его силуэт среди других провожающих в аэропорту. Знать, что он меня ждет.

Пожалуй, это было самое главное: он меня снова ждет.