(Хуан Миро, 1940)

Перед сном я вышла поставить на порог пустые бутылки из-под молока и засмотрелась на небо. Оно светлело яркой полосой Млечного Пути, и я почувствовала себя маленькой и незначительной. Возможно, у всех этих звезд есть собственные планеты. И на них живут люди вроде нас, женщины, которые тоже волнуются, что их жених отправился на пирушку с друзьями как раз накануне свадьбы. Я помолилась, чтобы с Тимом не случилось ничего ужасного. Что будет со мной, да и со всеми, если утром обнаружится, что друзья сыграли с ним какую-нибудь глупую шутку, отправили куда-нибудь за город, например? Тогда все пойдет наперекосяк.

Я вообразила, что скажет на это мать. И отец. При мысли об этом мне стало даже смешно.

– Мы тебе говорили! – злорадно воскликнут они. – Он никогда тебе не подходил, Изабель!

Меня пробрал озноб, и я ушла в дом. Дверь я закрыла на замок и на щеколду.

Все были дома. Ян слушал свои компакт-диски, Алисон лежала на диване с очистительной, увлажняющей и омолаживающей маской на лице.

– Ну и как? – спросила я.

– Что как?

– Как твоя неземная красота?

– Заткнись! Ты хочешь, чтобы завтра я выглядела, как промокашка?

– Ну что ты, я нисколько не сомневаюсь в твоих масках! Но сама собираюсь воспользоваться сном красоты и отправляюсь в постель.

– Хорошая идея, – вставила мать, которая делала себе маникюр. – Тебе надо отдохнуть.

Все согласились, что мне надо отдохнуть, и я отправилась к себе в комнату. Спать мне не хотелось, но было желание побыть одной. Весь день домашние толковали только о свадьбе, о прическах, о церкви, о певице (антибиотики Стелле не помогли, и завтра должна была петь незнакомая нам девушка), о шампанском, об оркестре, о зале в отеле, причем повторяли одно и то же по сотне раз и довели меня едва ли не до полного изнеможения. А когда я не смогла ответить матери на вопрос, заказан ли на первое копченый лосось, то она начала меня расспрашивать, хорошо ли я себя чувствую, и не болит ли у меня голова, и не поднялась ли у меня температура, и не случилось ли у меня чего-нибудь непредвиденного?

– Да, у меня температура! – огрызнулась я. – И что характерно – нормальная!

Мать обиженно поджала губы, а я почувствовала себя виноватой. Ян тоже ушел в свою комнату, и через стенку я слышала бренчание гитары, такое успокоительное, тихое. Я села к зеркалу и начала ритуал борьбы с пятнами на лице: очищение, увлажнение, тонирование и так далее. Завтра в это же время я уже стану Изабель Мэлон, сказала я себе. Я стану женой Тима, улыбнулась я своему отражению в зеркале.

"Изабелла, нежная моя, Изабелла", – вдруг послышался в моей голове знакомый голос.

"Что это? Неужели такое возможно?" – безжалостно спросила я себя. Если бы Бриджет не появилась и не рассказала мне о Барбаре и Нико, то неужели я бы тоже вспомнила сегодня о нем?

Это значило, что он не бросил меня ради Барбары. Я его бросила. Ради Тима. И остаюсь в полной уверенности, что поступила правильно. Но думать о нем я не могла себе запретить.

Интересно, а если бы мы с Тимом поженились вовремя, то думала бы я точно так же о своих бывших бойфрендах?

Я закрыла глаза и представила себе Тима. Какой он красивый в черном смокинге, с бутоньеркой в петлице! Я шла к нему навстречу по церковному проходу, и он мне улыбался, а потом вдруг начал смеяться, глядя на мое смешное экстравагантное платье.

Я снова открыла глаза. Почему смешное и экстравагантное? У меня прекрасное, восхитительное платье! Я постаралась справиться с удушьем и отогнать от себя дурное видение. Все будет хорошо, повторяла я себе. Это нервы пошаливают.

В кровати было холодно. В Мадриде я привыкла спать в двуспальной кровати, а с некоторых пор меня грело в ней воспоминание о Нико. "Снова этот Нико!" – вскрикнула я безмолвно. Никакого Нико для меня сейчас не существует! Да, у нас было что-то вроде любви, но любовью, которая кончается замужеством, это не назовешь. Не то что с Тимом.

Изабелла, нежная моя. Я не просто не хотела думать о нем – я о нем не думала! Так почему же он явился мне сейчас? Именно сегодня ночью? Когда мне больше всего нужен покой и умиротворение? Когда меня больше всего на свете волнует Тим, которого могут приковать наручниками к фонарному столбу в Доннибруке? Я люблю Тима, и он любит меня. Сколько раз он мне это повторял после моего возвращения домой? Сотни? Тысячи раз? Наконец-то он любит меня так же сильно, как я его. В этот раз именно Тим захотел поскорее попасть в брачный капкан, именно Тим начал разговор о переустройстве дома, именно Тим не хотел ждать до дня свадьбы! Следовательно, мне не надо беспокоиться о том, что на свадьбе мы его не дождемся, что он позвонит мне и скажет: "Прости, дорогая, я передумал". Такого с ним теперь не случится.

Все идет хорошо. Все проблемы улажены. Мне остается только выспаться и завтра утром обрести самый лучший, сияющий вид.

Я слышала, как семейство один за другим расходится по своим комнатам. Мать попросила Яна сделать потише звук проигрывателя. Алисон сунула голову ко мне в комнату и прошептала: "Спокойной ночи". На завтрашний день она возлагала большие надежды. Сшитое мной платье ей очень нравилось. Костюм матери тоже удался. Завтра мы все втроем будем выглядеть достойно.

Около двух я наконец уснула. И снова мне приснился сон об отце О'Брайене и старых занавесках вместо платья. Я вскочила в холодном поту, начала искать свой ингалятор, в потемках уронила его на пол, потом случайно забросила под кровать. Пришлось долго ползать на четвереньках и нашаривать его там. Когда я была маленькая, то верила, что под кроватью живут злобные уродливые создания. Даже теперь мне не очень нравилось запускать руку под кровать.

Ребячливая, глупая, никак неспособная повзрослеть Изабель. Я приняла лекарство и немного успокоилась. Не хватало, чтобы завтра на свадьбе у меня случился приступ удушья. Если не нюхать специально букет, то этого можно избежать, думала я. Мой букет был вполне традиционным: красные и белые гвоздики, в окружении гипсофилы.

Я снова легка и попыталась заснуть. Но у меня ничего не получалось. Пришлось зажечь свет. Состояние было такое, что даже читать я не могла как следует: я не могла сосредоточиться. В конце концов я сошла вниз и приготовила себе чашку чая.

Я старалась не шуметь, но через пять минут Алисон тоже появилась на кухне. Я молча достала вторую чашку и тоже приготовила ей чай с молоком.

– Я услышала внизу шум, – сказала Алисон.

– Не надо было спускаться, – вполголоса ответила я. – А вдруг вместо меня здесь орудует бандит? Он бы проломил тебе башку.

Она засмеялась.

– Риск, конечно, был, – согласилась она. – Но, кроме того, я слышала, как открывается дверца холодильника. Вряд ли бандит заинтересовался содержимым нашего холодильника.

Некоторое время мы пили чай молча.

– Не можешь уснуть? – спросила Алисон.

– Сидела бы я здесь, если бы могла уснуть!

– Неужели со мной будет то же самое? – задумчиво спросила Алисон.

– Не знаю, – вздохнула я. – Может быть, это в порядке вещей. Лежишь без сна и думаешь, а правильно ли ты поступаешь, выходя замуж. И вспоминаешь всю свою жизнь, и надеешься, что впереди тебя ждет только хорошее.

Алисон понимающе кивнула.

– Не то чтобы я не хотела выходить за него замуж, – продолжала я. – Просто человек всегда надеется, что все будет так, как он хочет. И в конце концов понимает, что так не бывает.

– Но ты же всегда можешь развестись! – беспечно заявила Алисон.

– Странно думать об этом перед свадьбой, – усмехнулась я. – Как можно стоять в церкви и думать, что это все не имеет значения, потому что в любой момент ты можешь подать на развод? Хочется надеется, что выбор сделан.

– Слушай, значит, у тебя завелись сомнения? – Она долила себе в чашку молока.

– Нет, – ответила я. – Просто мысли.

Мы сидели в молчании. Вдруг стрелки кухонных часов сделали крутой разворот по циферблату. Это значило, что им требуется новая батарейка.

– Тебе не обязательно выходить за него замуж, – мягко сказала Алисон. – Если ты не хочешь.

– Не говори глупостей! – Я встала и вымыла свою чашку под краном. – Сегодня ночью он гуляет с сослуживцами. Я просто волнуюсь, что завтра утром он не сможет явиться на бракосочетание.

– О Изабель! Только не это!

– Согласна. Но похмелья ему все равно не избежать.

Она захихикала.

– И глаза у него будут розовые!

– Ты даже это заметила? – воскликнула я. – Что у него становятся розовые глаза?

– У большинства людей так происходит.

– Но он обещал, что не будет много пить.

– А когда из мастерской возвращают фотографии, то объясняют, что надо делать, чтобы глаза не были красными. Когда снимают со вспышкой, надо отойти подальше.

Мне тоже стало смешно:

– А они не объясняют, что накануне вечером нельзя много пить?

Через некоторое время мы разошлись по своим комнатам.

Утро наступило абсолютно волшебное. На безоблачном небе светило яркое солнце, с юга – просто чудо какое-то! – дул легкий ветерок, так что стало даже почти тепло.

В доме царил хаос. Мать взяла на себя командные функции в смысле регулирования очереди в ванную. Ян решил проявить сознательность и принести пользу обществу: он впервые в жизни собрался погладить себе рубашку и моментально прожег в ней дыру. Алисон объясняла ему, что позиция три на утюге означает: "очень горячо". Отец бродил вокруг дома, подыскивая слова для своей торжественной речи.

Я вспомнила о решении Жюли сходить с утра перед свадьбой в ресторан позавтракать, и мне тоже захотелось последовать ее примеру. Накануне я заснула только около пяти, и вид у меня был соответствующий. Вокруг глаз черные круги, пятна на лице стали еще ярче. Я долго боролась с ними с помощью клерасила, чтобы подготовить кожу для косметики.

В одиннадцать мы с Алисон отправились в парикмахерский салон.

– Как только вернусь из Венеции, сразу же остригусь! – мстительно пообещала я своей стилистке.

– Вам и так очень хорошо, Изабель, – ответила она. – Немного терпения, и ваши волосы сами улягутся, как надо.

– Терпение не относится к числу моих самых сильных качеств.

– Придется побрызгать спреем, – задумчиво сказала она.

Я не возражала, хотя от спреев у меня неминуемо начинался приступ удушья. Пока она брызгала, я задержала дыхание, выжидая, пока в воздухе прекратится движение ядовитых молекул. Но приступ все равно начался. Минут восемь я задыхалась под участливые взгляды Алисон и стилистки, и слезы катились у меня из глаз. Потом я заплатила за прическу, и мы покинули салон. Домой мы возвращались на машине.

– Замечательно! – бурно реагировала Алисон. – Это тот самый день, когда все исполняют только твои желания!

– Это тот день, когда все стараются меня не огорчать, – поправила я. – Но это тоже приятно.

В доме воцарились тишина и покой. Отец наконец нашел нужные слова, мать делала макияж, Ян взялся гладить другую рубашку, и на этот раз ее не испортил.

– Волосы тебе хорошо уложили, – сказала мать, глядя на меня. – У тебя такой юный вид!

– Спасибо.

– Я приготовила суп и сэндвичи. Не забудь, что до ужина еще очень далеко.

– Я не хочу есть.

Желудок у меня словно свело, по всему телу периодически прокатывались волны адреналина, которые отдавались в животе болью. Но мать едва не насильственно накормила меня куриным супом и сэндвичами, и я поняла, что она права.

– Кстати, когда ты была в парикмахерской, звонил Тим, – сообщила мать как бы между прочим.

– Ну и? – с беспокойством спросила я.

– Он сказал, что к полуночи благополучно вернулся домой и в два часа будет ждать тебя в церкви. – Тут она наклонилась ко мне поближе и доверительно сообщила: – Должна сказать, Изабель, что у меня были серьезные сомнения в правильности твоего решения. Но теперь мне кажется, что все к лучшему. Раньше Тим еще не созрел для брака. А теперь созрел.

– Да и я тоже изменилась, мам.

– Ты всегда была созревшей, – уверенно сказала она. – Девушки раньше созревают.

Оставалось только прикрепить на голове фату. Алисон помогла мне это сделать, и мы обе отступили на шаг от зеркала.

– Изабель! Как красиво!

– Спасибо.

– И фата замечательная.

Я фыркнула.

– Мне не хотелось никаких длинных вуалей. Это все Тим придумал.

– Ему-то что?

– Наверное, это какая-то мужская фантазия относительно девственных невест и всего такого прочего.

Алисон залилась смехом.

– Опростоволосился один раз, а теперь из кожи вон лезет!

– Алисон Кавана! – Я слегка ткнула ее в бок. – Не смей говорить мне о нем такие вещи!

– Правда глаза колет! – радостно сообщила она.

Я поправила вуаль. В это время в комнату вошла мать и при виде меня начала плакать. Я обняла ее и сказала, что люблю ее, но она продолжала рыдать мне в плечо, и я боялась, что весь ее макияж останется на моем платье.

– Ладно, – наконец успокоилась она. – Ничего с твоим платьем не случится. Кстати, отец хочет сделать фотографию в саду.

Торжественной процессией мы спустились вниз. Отец сделал нашу фотографию возле кухни. Потом мы установили фотоаппарат на таймер и все встали под яблоней. Камера зажужжала и сфотографировала нас.

– Вот и отлично, – обрадовался отец. – Мы все получились впятером.

– Кажется, машины приехали, – сообщила мать. – Нам пора ехать.

– Увидимся в церкви, – сказала я.

Отец проводил их до двери. Я стояла на кухне и смотрела в сад. Хорошо иметь тридцать секунд в своем распоряжении.

Отец взял меня за руку и повел к машине. Он молчал, и я была благодарна ему за это. В этом смысле он понимал меня лучше, чем мать.

Возле церкви суетился фотограф со своей камерой. Здесь он сфотографировал нас дважды, потому что сказал, что в нужный момент я зачем-то опустила голову.

– Посмотри вверх, Изабель! – закричал он.

Я посмотрела, и фотография благополучно получилась.

Стоять у дверей церкви – это очень странное ощущение. Проход до алтаря казался мне необыкновенно длинным. Под ногами расстилалась красная ковровая дорожка, и гости казались где-то далеко в стороне от моего пути. Но Тима я хорошо разглядела вдали. Он явился сюда вовремя, как и обещал. Меня вдруг охватило такое облегчение, что я начала дрожать. Отец сжал мою руку, мне стало лучше. Надо было глотнуть лекарства из ингалятора перед тем, как входить в церковь, подумала я, но, разумеется, сделать это забыла.

Под сводами ожил орган. Мы с отцом медленно шли по проходу. У меня кружилась голова. На краю каждого ряда был прикреплен очень элегантный маленький букет красных и белых цветов, перевязанных шелковыми лентами. Такие же цветы в алтаре казались просто волшебными.

Я начала узнавать людей, мимо которых проходила. Вот Кристина и Сиобан. Вот Грег Робертс. Вот мамина сестра Рейчел со своим мужем Деннисом и маленькой Соркой на руках. Вот Луис, Магдалена, Габриэла, утирающая глаза платочком. Вот Жюли, а рядом ее сестра Дэниэль. Вот другие родственники. Мать. Дениза Мэлон. А вот Тим. Он мне улыбается. Глаза у него при этом были розовыми.

Гости сели, начали откашливаться. Мне тоже захотелось чихнуть, но я вся сжалась и не чихнула.

Внезапно меня захватила торжественность обстановки. Церемония оказалась очень торжественной, полной религиозного смысла, окончательной и бесповоротной. Я старалась дышать медленно и глубоко.

Отец О'Брайен нам улыбнулся и осмотрел меня с ног до головы, чтобы убедиться, что мое платье не превратилось в занавески. Тим сжал мою руку. Отец О'Брайен начал говорить о любви. И о браке. Напомнил нам, что у нас в жизни будут взлеты и падения. Но наш союз от этого только окрепнет, и мы станем более зрелыми людьми. Людьми, живущими христианской жизнью.

Потому что мы уже не молоды, продолжал отец О'Брайен, и у нас за спиной есть опыт, который нам поможет. Я вспомнила о своем опыте и прикусила губу. Игнасио. Стефан. Джон. Луис. Я едва не рассмеялась, когда вспомнила о Луисе. В конце концов, после той ночи я смогла посмотреть ему в глаза. Но был еще Нико…

Отец О'Брайен неожиданно кончил свою речь (неожиданно, потому что с какого-то момента я его почти не слушала) и обратился к Тиму:

– Согласны ли вы, Тим Мэлон, взять Изабель в свои законные супруги?..

Потом я услышала, как Тим сказал:

– В богатстве и бедности, в болезни и здоровье, до тех пор, пока мы оба живы.

Отец О'Брайен обратился ко мне:

– А ты, Изабель, согласна ли взять Тима в свои законные супруги?

Его слова эхом отозвались по всей церкви и наполнили мою голову.

– Болезни… здоровье… бедность… богатство… до тех пор…

Я смотрела на отца О'Брайена. Он мне улыбался ободряющей улыбкой. Вот оно, свершилось. Моя мечта сбылась.

Я откашлялась.

– Я, Изабель… – и тут остановилась.

По церкви прокатилась волна смешков. Тим тоже радостно улыбнулся. Я снова откашлялась.

– Я, Изабель… – И тут в моих ушах раздался какой-то грохот, глаза застелил туман, и у меня возникло чувство, что время остановилось. Я всех видела, словно в замедленной съемке, они смотрели на меня, слушали меня, махали мне руками, чтобы я продолжала. Но слова застряли в моем горле, и я ничего не могла с этим поделать. Мне очень хотелось их произнести. Они были очень близко, где-то внутри меня. Но преодолеть барьер губ они почему-то не могли.

Тим нетерпеливо смотрел на меня. Отец О'Брайен смотрел благожелательно. Все остальные – с ожиданием.

И внезапно воздушный шарик лопнул, время снова пошло вперед с прежней скоростью, и я посмотрела на Тима и на отца О'Брайена и выдохнула…

– Извините, я не могу.

Потом я уронила свой букет к подножию алтаря, подобрала подол юбки и бросилась бежать по проходу церкви с такой скоростью, какую позволяли мне развить туфли на высоких каблуках.

Шофер стоял возле машины и курил сигарету. Когда я вылетела из церкви, он посмотрел на меня, как на сумасшедшую.

Я запрыгнула на заднее сиденье, подобрала юбки и скомандовала ему:

– Заводи мотор!

– Что?

– Не спорь, делай, что говорят!

Он не стал спорить. Очевидно, мой маниакальный взгляд показался ему устрашающим. Когда мы выехали на улицу, я оглянулась назад и увидела, как из церкви высыпала толпа народа. Меня захлестывали два противоположных чувства: потрясение и облегчение.

– Куда? – спросил шофер.

"Интересно, в его практике когда-нибудь случалось такое?" – подумала я. Он казался совершенно спокойным, невозмутимым.

– На вершину горы, – сказала я.

Он ехал с такой скоростью, что мы были на вершине уже через несколько минут.

– А теперь что? – спросил он через плечо.

– Подожди здесь.

Я вышла из машины и подошла к краю обрыва. Внезапно возле меня оказался шофер.

– Только без глупостей, – сказал он. Глаза у него были очень добрые. – Ради Бога, девочка. Не все так плохо.

Я повернулась к нему и засмеялась. И мой смех был очень искренним, радостным смехом.

– С глупостями покончено! – сообщила я ему. – Только что я едва не совершила настоящей глупости, но теперь все хорошо. Честно. Подожди меня здесь, пожалуйста.

Он остался стоять на том же месте, где стоял, а я неуверенно заковыляла по жесткой засохшей траве. Подол платья стал черным. Но мне было все равно.

Ветер здесь дул сильнее. Меня толкало и сбивало с ног, и я едва удерживала равновесие на высоких каблуках. Я посмотрела на горизонт, где голубизна неба встречалась с зеленоватой синью моря. Дышать мне было легко и свободно.

Я закрыла глаза. Какой ужасный проступок я только что совершила! Люди скажут, что таким образом я отомстила Тиму. И многие из них этому поверят. Но я никому не мстила. Пока отец О'Брайен не задал мне свой вопрос, я искренне собиралась замуж за Тима. Пусть ночь накануне свадьбы прошла в сомнениях и страхах, но утром я проснулась совершенно убежденная в том, что поступаю правильно. Даже в церкви, несмотря на все волнения, я считала, что сделала правильный выбор.

И вспоминая об Игнасио, Стефане, Джоне и Луисе, я тоже была уверена, что сделала правильный выбор.

Но потом я подумала о Нико… И когда я подумала о Нико, то уже ни в чем не была уверена.

Конечно, я бы и это преодолела. Но когда отец О'Брайен громко спросил меня, хочу ли я взять Тима в свои мужья, меня вдруг словно молнией поразило. Со мной произошло нечто вроде электрического удара. Я не хотела! Сперва я даже не поверила самой себе. Тело мое силилось произнести нужные слова, но голова уже не позволяла этого сделать. Я сама себе не верила!

И вот теперь я точно знала, что приняла правильное решение. Пусть это случилось слишком поздно. С моих плеч словно свалился огромный груз. Впервые за многие недели. У меня моментально прошла голова, и никакого ингалятора мне больше не требовалось.

Ветер играл моей фатой и завивал ее вокруг лица. Я сняла фату и подняла в руках высоко над головой, она развевалась, длинная и белая, как знамя.

Они никогда меня не простят. Никогда.

Я выпустила из рук фату, и она полетела по ветру, кружась и развеваясь, пока наконец не улетела к горизонту и не утонула в сине-зеленом море…