Из готических окон ларского дворца, украшенных по краям завитушки ледяного покрова, открывался вид на ночное небо. Редкие снежинки безмятежно падали от опечаленной луны. Она одиноко висела далеко в небе, и на нее безотрывно смотрела Франциска. В полумраке томно догорала свеча в золотой оправе. Медленно с нее стекала капля воска, словно слеза.

В ее грустных глазах отражались мысли о спутнике, оставившем ее во имя общечеловеческого блага. Слеза катится по ее щеке и разбивается о подоконник, на который она облокотилась. Удрученная тяготами судьбы, она выдохнула.

– Мама? Ты плачешь? – раздался голос мальчика, сердце которого тронуто горем матери.

– Нет, сынок. Ты что? – графиня не обернулась, дабы не выдать себя сыну, и торопливо вытерла следы от слез.

Алейн поспешил обнять мать. Он обхватил руками ее шею, лаская волосы, и трепетно сказал:

– Не плачь, родная… все хорошо!

– Я знаю, милый, – с доброй улыбкой прошептала графиня, подумав, что сын всего лишь утешает ее.

– Читай, – мальчик протянул ей открытое письмо с королевской печатью.

Франциска, замерев на пару секунд, пыталась угадать, что в письме. Затем принялась за чтение:

– «Дорогая…, – графиня снова обратила внимание на то, кто отправитель, и снова уставилась на сына, затем вновь продолжила: – Дорогая графиня Франциска де Лар, приветствую тебя в добром послании! Сегодня впервые адридадская орна посетила наш дворец с письмом от твоего супруга графа Манрике де Лара, где сказывалось о его превосходном здравии…», – от радости у женщины обильно потекли слезы. – Он жив! Твой отец жив!

– Да, мам! Жив! – Алейн снова крепко обнялся с матерью.

Затем Франциска перечитала письмо, не веря своим глазам, и дошла до того места, на котором остановилась:

– «… и сотворения артефакта, сопутствующего благополучию исхода в борьбе за свободу человечества! С уважением, твоя королева Ангелина Эсперанская».

– Скоро ты обнимешь отца наяву! Так же, как можешь обнять меня!

– Да, родной мой, – нежно улыбнулась мать и поцеловала сына в щеку.