Я виноват, быть может, в многом, И жил я, сам себя губя, Но по разборе жестко-строгом Ещё могу сказать и я, Что, как и прежде, так и ныне, Не менее, чем кто-нибудь, Остался верен я святыне, Которой век дышала грудь. И, несмотря на скорбь и скуку, На дне осевшую от лет, Ты беззапятнанной мне руку В час расставанья дашь вослед. И дашь в твоей душе, как прежде, Мне тот же мирный уголок, Где каждой мысли и надежде Всегда приют найти я мог. Но если, вняв мольбе суровой, Ты отказался от меня, Тогда прости, мой Каин новый, И позабудь скорей меня.