Мне детство предстает, как в утреннем тумане Долина мирная. Под дымчатый покров, Сливаясь, прячутся среди прохлады ранней Леса зелёные и линии холмов, А утро юное бросает в ликованьи Сквозь клубы сизые румяное сиянье. Все образы светлы и все неуловимы. Знакомого куста тревожно ищет взор, Подслушать хочется, как шепчет лист незримый, Студёный ключ ведет знакомый разговор; Но смутно всё… Душа безгрешный сон лелеет, Отвсюду свежесть ей благоуханно веет.

На горной крутизне я помню шумный лес, Веками взрощенный в торжественности дикой, И там был темный грот между корней древес, Поросший влажным мхом и свежей повиликой. Его тенистый свод незримо пробивая, Студёный падал ключ лепечущей струёй… Ребенком, помнится, здесь летнею порой В безмолвной праздности я сиживал, внимая. Тонули шелесты и каждый звук иль шум В широком ропоте лесного колыханья, И смутным помыслом объят был детский ум Средь грёз таинственных и робкого желанья.

У нас в большом лесу глубокий был овраг С зелёным дном из трав, а кверху в свежих силах Рос густолиственно орешник и дубняк, Приют певучих птиц и мух прозрачнокрылых. А через весь овраг, начав с кривых корней, Берёза белая, клонясь дугою гибкой, Шептала листьями повиснувших ветвей И гнулась на тот край к земле вершиной зыбкой. О, как же я любил вдоль по её спине, Цепляяся, всползать до самой середины, И там, качаяся в воздушной вышине, Смотреть на свет и тень в сырую глубь стремнины!

Я помню барышню в семействе нам родном То было юное и стройное созданье С весенним голосом, приветливым лицом, Радушно отроку дарившее вниманье. С благоговением я на неё смотрел, Блаженствуя в мечтах стыдливых и спокойных; Но образ мною всем иной тогда владел То женщина была в поре томлений знойных. Прикосновенье к ней, привет её любви, И ласка мягкая, и долгое лобзанье Рождали тайный жар в ребяческой крови, На млеющих устах стеснялося дыханье…

Я помню отрока с кудрявой головой, С большими серыми и грустными глазами… Тропой росистою мы шли с горы крутой, В тумане за рекой был город перед нами. И дальний колокол кого-то звал — к мольбе; А мы, обнявшися, при утренней деннице, Мы дружбы таинство поведали себе, И чистая слеза блеснула на реснице. Расстались мы детьми… Не знаю, жив ли он… Но дружбы первый миг храню я и доныне В воспоминании — как мой весенний сон, Как песнь сердечную, подобную святыне.

То было за полночь на самый Новый год, А я один без сна лежал в моей постели И слушал тишины дыхание и ход… Лучи лампадные в бродячей тьме блестели. В окно виднелся двор; он был и пуст, и тих, По снегу белому с небес луна мерцала… И мне пришел на ум мой первый, робкий стих И рифма, как струи падение, звучала. Я сердце посвящал задумчивой тоске, В моем едва былом ловил напев унылый, А мысль какой-то свет искала вдалеке, И звали к подвигам неведомые силы.

У моря шумного, на склоне белых скал, Где слышны вечных волн таинственные пени, В унылой памяти я тихо вызывал Моих прошедших дней исчезнувшие тени. Из отдалённых мест, из смолкнувших времён Они передо мной, ласкаясь, возникали, И я, забывшися, поник в блаженный сон Про счастье детское и детские печали. О! погодите же, вживитесь в жизнь мою, Давно минувшего приветливые тени!.. Но вы уноситесь… и я один стою, И слышу вечных волн тоскующие пени.