Мне несколько раз снилось, как переводчик душит меня. И всегда у него был в руках этот шарф. Я помню во всех подробностях все потертости и пятна на нем.
Боль все нарастала, пока наконец не становилась невыносимой, и в тот момент, когда мне казалось, что осталось совсем немного, чтобы достичь морского дна, откуда-то неожиданно появлялся племянник.
«Ты знаешь, вся причина в том, что мы с ним не одной крови», – с огромной скоростью писал он на листочке бумаги. Переводчик сразу же переставал меня душить и начинал настраивать приемник в поисках музыки Шопена. Потом он обвязывал шарфом шею племянника. Хотя шарф был женский, но ему он приходился как раз впору. При этом шарф хорошо гармонировал с кулоном, но юноша его снимал… Вот такие мне снились сны.
Однажды в детстве я чуть не задохнулась. Поскольку отец тогда еще был жив, значит, это произошло в первом или втором классе.
Когда я была маленькой, мне запрещалось заходить в комнаты гостей.
«В отеле „Ирис" обитает призрак женщины, которая когда-то убила здесь любовника, а потом покончила с собой. Эта женщина-призрак не является постояльцам, которые исправно платят за номер в отеле, но нападает на непослушных детей, если те устраивают разные проказы. Острыми ногтями она разрывает им живот и поедает внутренности».
Такими историями пугала меня мать. Я не знала, кто такой «любовник», и не очень хорошо понимала выражение «покончила с собой». Я только однажды нарушила запрет. Не помню, по какой причине, но как-то утром мне страшно не хотелось идти в школу, и я притворилась, что ухожу, а сама спряталась в номере 301, откуда рассчитывала спокойно выйти в положенный час, когда закончатся уроки.
Стараясь не производить никаких звуков, я ела шоколад, заранее спрятанный в ранце, и читала комикс-манга, развалившись на кровати. Конечно, я следила, чтобы крошки от шоколада не упали на пол и не привлекли бы чье-нибудь внимание. Иногда я вскакивала, услышав, что мать говорит по телефону, но от ощущения опасности по телу пробегала приятная дрожь.
Единственное, чего я не рассчитала, так это то, что в номере 301 внезапно могут появиться клиенты. На этот день не было никаких предварительных заявок. Я это знала, потому что дед научил меня расшифровывать записи в журнале регистрации. Я была уверена, что номер 301 свободен. И вот примерно за тридцать минут до мнимого моего возвращения из школы внезапно явились постояльцы.
Я кинулась прятаться в стенной шкаф. По дороге больно ударилась локтем о журнальный столик, и мне пришлось зажать себе рот, чтобы не издать ни звука. Постояльцами оказалась супружеская пара: молодая женщина и мужчина средних лет. Дверь шкафа была закрыта неплотно, хотя мне казалось, что я закрыла ее правильно.
Не успели гости выложить свой багаж и осмотреть комнату, как начали ссориться. Женщина в чем-то обвиняла мужчину. Она повторяла разные оскорбительные слова: называла его неряхой, выпендрежником, ничтожеством. А мужчина, склонив голову, лишь щелкал языком и стучал кулаком по кровати.
И вдруг я обнаружила, что забыла свои туфли. Они аккуратно стояли сбоку возле кровати, только их носки были прикрыты покрывалом. Что делать, если гости их обнаружат? Увидев детские туфли, они удивятся и непременно сообщат об этом матери.
Внезапно у меня заболело в груди, по спине покатился холодный пот. Я почему-то не так боялась, что они могут открыть дверь шкафа, сколько беспокоилась о туфлях.
Женщина несколько раз прошла мимо моих туфель. Если бы она двигалась несколько под иным углом, то непременно наступила бы них. Я укоряла себя за неосторожность. Вот ведь балда! И зачем только я сняла эти туфли? Наверняка гости заметят, что покрывало на кровати запачкано шоколадом. Лгунья, трусиха… Это конец… Сама во всем виновата. Я уже давно это поняла. Такая уж я есть. Ни на что не годная… Я все сильнее занималась самобичеванием.
Вдруг мужчина взорвался. «Неужели он убьет эту женщину?» – подумала я. Мне внезапно вспомнились угрозы матери. В памяти всплыл образ женщины-оборотня с длинными ногтями.
Мне стало нечем дышать и показалось, что в шкафу больше не осталось воздуха. После того как женщина разберется с мужчиной, она вытащит меня из шкафа и ногтем указательного пальца крестообразно вспорет мне живот. Я чуть не закричала. И вдруг поняла, что для меня самое страшное. Пока они остаются в комнате, я не могу выйти. Позвать на ПОМОЩЬ я тоже не могу. И буду вынуждена оставаться до вечера в этом темном ящике.
Я была в таком отчаянии, что потеряла сознание. Впервые в жизни я узнала, какие страдания вызывает невозможность дышать. Однако в тот момент, когда я теряла сознание, то почувствовала себя значительно лучше. У меня возникло такое ощущение, что море засасывает мое тело. Очень похожее на то, когда переводчик душил меня шарфом.
Когда я очнулась, все обступили меня. Отец держал меня на руках, дедушка заглядывал мне в лицо, а мать, склонив голову, извинялась перед постояльцами. Они не стали поднимать шум.
Отец дал мне выпить глоток виски из фляжки, которую всегда носил в заднем кармане брюк. Это был первый и единственный раз, когда папино виски сослужило добрую службу.
Я, переводчик и его племянник отправились на пляж искупаться. Я и не знала, что переводчик умеет плавать. Я даже представить не могла, что у него есть плавки. Мы расположились под зонтиком в отдаленном уголке пляжа, заполненного людьми. На линии горизонта виднелась дымка. Стояла обычная жара, и вздымались огромные волны. В небе, гонимые ветром, парили морские птицы.
Переводчик намазал тело своего племянника кокосовым маслом. Его рука осторожно двигалась от шеи к спине, от груди к кончикам пальцев. Масло легко впитывалось в молодую кожу юноши. От него исходил сладковатый запах. Настолько сладкий, что обжигал мне грудь.
На груди у племянника висела шкатулочка, и при каждом движении переводчика она позвякивала. Когда парень был в европейской одежде, мне было трудно представить, насколько у него крепкие мускулы. Грудь у него оказалась плоской, а руки и ноги изящными. Плечи и бедра, ключицы и руки, кожа цвета песка – все без исключения было красиво и гармонично. Было странно, что у парня такая хорошая фигура, если учесть, что он питается исключительно жидкой пищей.
Руки переводчика двигались по этому телу точно так, как мои губы двигались по его ногам. Страстно, самозабвенно.
– Ну, а теперь очередь Мари, – сказал он.
– Нет, спасибо. Я не выношу запах кокосового масла.
На самом деле мне просто не хотелось, чтобы переводчик прикасался к моему телу руками, которыми только что касался тела своего племянника.
Они вдвоем вошли в воду. Я осталась под зонтиком стеречь оставленные вещи. Племянник снял свой кулон и оставил его мне на хранение, словно хотел сказать: «Храни его для меня».
Дети радостно плескались в набегавших волнах. Кто-то из них упустил надувной круг, и его унесло в открытое море. Отступая, море оставляло песок безукоризненно гладким, но он сразу же покрывался бесчисленными отпечатками ног.
Развалины крепости были наполовину скрыты под водой. Гладкая поверхность моря только в этом месте бурлила. Несколько храбрых детишек взобрались на самый верх разрушенной крепости и ныряли оттуда один за другим. Взлетали белые брызги, но звук их до меня не доносился. Как бы в подражание детям, птицы тоже ныряли в море, чтобы поймать там какую-нибудь рыбку.
Обхватив переносной холодильник, между зонтов зигзагами ходил юноша, продавец соков. Люди на берегу ели колотый лед, доверху насыпанный в бумажные стаканчики. Лед был полит таким же ярким сиропом, как блюда на завтраке у переводчика.
Хотя они смешивались с другими купающимися, их фигуры можно было легко заметить. Они плыли рядом в открытое море. Оба удалялись от берега: племянник плыл красивым брассом, который хорошо соответствовал его телосложению, а переводчик – странным стилем, которому трудно было бы дать точное определение.
Плавки у него были старые, выцветшие из-за долгого пребывания на солнце. Он плыл так, будто стоял, и только голова торчала над водой. Во все стороны от него летели брызги. Люди оборачивались с недовольным видом. Расстояние между ним и его племянником возрастало. Чтобы оно не увеличилось, он что есть мочи работал руками и ногами.
Когда мы оставались вдвоем, у меня начинало сильнее биться сердце, но теперь, когда я увидела его в плавках, мне стало просто грустно. И причиной тому были не матовая кожа, дряблые мышцы или отвисающий жир, но то, что теперь все это принадлежало не только мне одной.
Если бы мы были одни, если бы не было его племянника-студента, я, конечно же, сама смазала бы тело переводчика маслом.
«Делай все только языком!» – приказал бы он тоном, не терпящим возражений. Он не мог бы отдать такое приказание племяннику, потому что у того попросту не было языка.
Какое, интересно, на вкус кокосовое масло? Я подумала, что оно может оказаться слишком сладким, отчего у меня онемеет рот, и мне захотелось сполна ощутить на вкус голое тело переводчика. Я вылизываю его покрытое пятнами тело, засовываю язык в складки на животе. Я ползаю языком по влажным от пота бокам, по подошвам ног, с прилипшим к ним песком. Я смазываю его тело языком до последнего уголка.
Чем безобразней тело, которое я обслуживаю, тем лучше. Это позволяет мне чувствовать себя униженной по-настоящему. Когда надо мной издеваются, когда я превращаюсь просто в кусок плоти, откуда-то изнутри меня захлестывает волна чистого наслаждения.
В конце концов я начала сожалеть, что приехала. Я хотела видеть только переводчика. Таким было мое сокровенное желание, и оно оставалось неизменным. Ничего другого я не хотела. Достаточно было одного присутствия его племянника, чтобы я разочаровалась в том, что он способен услышать мои мольбы.
Племянник достиг ограничительных буйков, заплывать за которые было запрещено. Держась за один из буев, он переводил дыхание. Переводчик еще барахтался где-то посередине. Спасатель на наблюдательной башне наблюдал за ними в бинокль. Я забеспокоилась: похоже, он решил, что они могут утонуть?
Мне хотелось открыть кулон, который мне оставили на хранение. В руке он показался мне большего размера, чем когда висел у племянника на шее. Кое-где он облупился, серебряное покрытие местами стерлось, но эти мелкие повреждения не нарушали его безупречного равновесия. Скорее придавали ему большее изящество.
Вопреки моим ожиданиям, он открылся без труда. Кулон был плотно набит листочками для записей. Только с его помощью юноша мог выдавать сколько угодно слов.
– Ты тут одна? – обратились ко мне два юноши.
Я удивленно подняла голову. Они казались близнецами.
– Не хочешь искупаться вместе?
Я отрицательно покачала головой.
– А покататься с нами на яхте? Она находится вон там, за мысом.
– Если тебе это неинтересно, может быть, вместе сходим вечером на танцы? Ты в каком отеле? Мы в «Дельфине». Это четырехэтажное здание напротив пристани для прогулочных катеров. Знаешь его?
В этот момент переводчик доплыл до буйков. Теперь они оба отдыхали, покачиваясь на волнах и держась за канат.
– Не будь такой мрачной.
Один из юношей уже тянулся к моему плечу.
Я протянула им вырванный из блокнота листок, на котором написала: «Я не могу говорить». Ребята переглянулись, пожали плечами и молча удалились. Ручка писала очень гладко, синие чернила текли равномерно. Когда набежала необычайно большая волна, все вокруг приветствовали ее радостными криками. Волна принесла с собой ракушки, деревянные обломки и куски донной сети. Одинокий краб с трудом перебирался через купальное полотенце. Разрушенный замок постепенно скрывался в море.
Я заметила, как оба сквозь волны машут мне руками. Я уже хотела им ответить и вдруг остановилась. Возможно, мне все это просто показалось из-за солнечного блеска.
– Тебе тоже следовало искупаться. В море так хорошо, – сказал переводчик, вытирая тело полотенцем.
– Как-нибудь потом, – ответила я.
– Вода оказалась холоднее, чем я ожидал. Интересно, какое расстояние мы проплыли туда и обратно? Я давно уже не купался. Разве что в детстве. А теперь плаваю, только когда приезжает этот парень.
Переводчик все еще был в веселом настроении. Мокрый, он казался еще старше. Его волосы, как водоросли, прилипли к черепу, плавки жалобно отвисли. Видимо, сознавая это, мужчина тщательно вытирался полотенцем.
Племянник первым делом взял у меня свой кулон и повесил его на шею с таким видом, словно ничего более важного для него не существовало. Я не призналась ему, что позаимствовала один листок. Его прерывистое дыхание было свежим и пахло морем.
Мы купили три бутылки содовой у юного продавца соков. Солнце все двигалось по небу, теперь оно стало напоминать по форме тень от пляжного зонтика. Племянник небрежно пригладил волосы и растянулся на песке, не обращая внимания на его шероховатость. Может быть, из-за того, что у него не было языка, но мне казалось, что в глубине горла юноши лопаются пузырьки. В первый раз мне показалось, что он издал непроизвольный крик. Но я ошиблась. Никакого звука не вырвалось из его рта.
– Интересно, за кого нас принимают окружающие? – сказала я. – Возможно, они принимают нас, за отца с детьми.
«А может быть, за брата с сестрой и их наставника». Даже лежа на боку, племянник мог стремительно писать на листочках.
– Это великолепная идея, – сказал переводчик. – Вы – брат и сестра, лишившиеся родителей еще в раннем детстве. Вы постоянно живете в пансионе и встречаетесь только во время каникул. Летом вы приезжаете в загородный дом на побережье. Я – ваш воспитатель. Воспитатель, исполняющий самые неразумные ваши желания, ради вас с радостью покрывающий самые постыдные ваши поступки. Я – ваш слуга, давший клятву в вечной преданности.
Словно бы довольный своими рассуждениями, переводчик, покачивая головой, допил содовую. Возможно, что никто даже не догадывается о наших подлинных связях. Я заметила, что близнецы, пристававшие ко мне, пытаются соблазнить другую девушку Незаметно число отдыхающих под зонтиками возрастало. Все пространство до самого мыса было заполнено купающимися людьми.
– Да, мне это нравится.
Переводчик зарыл в песок пустую бутылку.
«Что у нас будет на обед?» – протянул дяде листочек его племянник. Быстро взглянув на записку краешком глаза, я смогла ее прочитать.
– Ты уже проголодался? – покачал головой переводчик. – Можешь не волноваться. Дома все уже готово. Паштет из морского судака и суп-пюре из брокколи. Это же твои самые любимые блюда?
Переводчик ровно поставил пляжные сандалии племянника, стряхнул песчинки с его тела и подтянул цепочку кулона, чтобы тот висел прямо посреди груди. Действительно, словно добросовестный слуга.
– Мари, ты составишь нам компанию? – повернулся он ко мне, и на губах его появилась слабая улыбка, словно он хотел дать мне понять, что никогда обо мне не забывал.
– Извините, но я обещала маме вернуться домой до полудня.
Я протянула ему бутылку с недопитой содовой и отправилась купаться в море. Я лежала на спине и, распустив волосы, покачивалась на волнах.
Мне хотелось стать Марией из русского романа. Мне хотелось, чтобы он накрутил на кулак эти волосы, потащил меня и заставил погрузиться под воду. А больше всего хотелось, чтобы переводчик заставил меня выпить незнакомое, горькое лекарство.