Глава вторая
ДОЧКА БАКАЛЕЙЩИКА
Она любит говорить, что живет в квартире «над этой лавочкой» на Даунинг-стрит, 10. В конце концов, с квартиры над лавочкой все и начиналось.
Теперешняя ее квартира на верхнем этаже официальной резиденции премьер-министра очень невелика, во много раз меньше жилых помещений Белого дома. Вся она могла бы поместиться внутри тронного зала королевы Елизаветы в Букингемском дворце. Большую часть дома № 10 — кирпичного особняка в георгианском стиле, построенного 250 лет назад и находящегося в каких-то 400 ярдах от здания парламента, — занимают служебные кабинеты и приемные, заново отделанные в изысканном вкусе в 1988 году. Но квартирка на верхнем этаже, в том числе и крохотная кухня, где, как известно, Тэтчер на скорую руку готовит обеды для заработавшихся допоздна высокопоставленных помощников, скромно отделана за собственный счет Тэтчер.
Однако при всей ее скромности нынешняя квартира — это верх роскоши по сравнению со спартанской обстановкой комнаты над бакалейной лавкой в доме № 1 по Норт-Парейд-роуд в Грантеме. В квартире, где в 9 часов утра 13 октября 1925 года появилась на свет Маргарет Хилда Робертс, не было не только горячей воды, но и вообще водопровода. горячей водой мылись раз в неделю — ею наполняли кадку на задворках лавки. В каждой из двух спален квартиры имелся умывальник с тазом и кувшином. В ту пору, на которую, пришлись детские годы Маргарет, в доме отсутствовали и другие удобства — туалет находился во дворе. В столовую ходили через спальню. Снаружи не было ни садика, ни лужайки. Места в доме не хватало, и потому детям не разрешали завести четвероногого друга.
Дом Робертсов, как и весь Грантем, отличали простота, основательность, строгость. В течение столетий Грантем являл собою тихий городок с еженедельным базаром; редко он был конечным пунктом назначения, почти всегда — короткой остановкой на пути куда-то еще. В 20-е годы по Норт-Парейд пролегала главная дорога в Шотландию — оживленная транспортная магистраль. В трехэтажный угловой дом проникал шум уличного движения: визг шин, гудки автомобилей, цоканье копыт по мостовой. Со стороны железнодорожной сортировочной станции, расположенной в четырех кварталах от дома, доносилось пыхтение маневровых паровозов. На улице возвышалось несколько величественных зданий, но дом Робертсов не принадлежал к их числу.
Теперь, как и тогда, город этот непригляден и ничем не радует глаз. Затерявшийся между Ноттингемскими угольными копями и пасторальными красотами охотничьих угодий «Долина Бивор», Грантем окружен холмистыми полями и деревеньками с домами из желтовато-серого камня. В облике города нет своеобразия. Его жители (среди них высок процент пожилых) — люди по большей части замкнутые и непредприимчивые. Лондон находится в сотне миль к югу отсюда, а взгляды и вкусы грантемцев отстают от столичных, по их собственному признанию, лет на сорок. Чуть ли не каждый уроженец города, желающий чего-то достичь в жизни, спешит уехать отсюда и редко возвращается. Не была исключением и Маргарет Тэтчер.
В Грантеме учился в школе Исаак Ньютон. Оливер Кромвель, отбив городу роялистов, начал отсюда свой победный поход по Англии. После этих бурных дней первой половины XVII века жизнь в Грантеме словно остановилась. В 30-е годы, когда Маргарет Робертс росла, Грантем старел. В течение последних ста лет, с тех пор как с середины минувшего века начали уходить в прошлое дилижансы, жизнедеятельность города мало-помалу ослабевала. В детские годы Маргарет Робертс Грантем представлял собой компактную консервативную общину, терявшую свое былое значение. Делами города, насчитывавшего около 25 000 постоянных жителей, заправляла кучка деловых людей с развитым чувством гражданского долга.
Алфред Робертс был в их числе. Старший из семерых детей в семье, Робертс, выросший в Нортгемптоншире, скорее всего стал бы потомственным сапожником в четвертом поколении, если бы этому не помешало плохое зрение. Долго раздумывать над выбором другой профессии не приходилось. Вынужденный в двенадцать лет бросить школу и пойти работать, чтобы помогать содержать семью, он перебрался в Грантем, где ему обещали место ученика в бакалейной лавке. Прошло девять лет. Англия вступила в первую мировую войну, и Алф пошел вместе с приятелем записываться добровольцем в армию. Приятеля взяли, а Алфа снова подвело плохое зрение: его забраковал окулист на медицинской комиссии.
Огорченный тем, что ему не дано отличиться на войне, он вернулся в бакалейную лавку. Но не такой он был человек, чтобы зря предаваться унынию или пасовать перед трудностями. Усердный и целеустремленный, Алф преисполнился решимости выбиться в люди. Он «с головой ушел в дела» — поступать так наперекор разочарованию научил он и свою дочь. Алф с удвоенной энергией взялся за работу, подолгу задерживаясь в бакалейной лавке. Кроме того, он записался в городскую библиотеку и жадно набросился на книги. Будь у него побольше образования, с сожалением говаривал Алф, он предпочел бы стать учителем или директором школы.
Человек донельзя серьезный, этот помощник бакалейщика, любил одиночество и книжную премудрость. У него так и не развилось чувство юмора, не разовьется оно и у его дочери. Некоторые утверждали, будто выкладываться на работе побуждало его ущемленное самолюбие недоучки, но не надо забывать, что составной частью его образования было воспитание в лоне методистской церкви. В свободные от работы и чтения часы Алф Робертс шел в церковь; в молодости он каждое воскресенье по два раза посещал богослужение в храме методистов-уэслианцев в южной части Грантема. Там во время службы он и познакомился с белошвейкой Беатрис Стивенсон. Ее родители, Даньел и Фибе, занимали еще более скромное общественное положение, чем Алф, и их финансовые перспективы представлялись еще более туманными. Впрочем, они отнюдь не были ни лентяями, ни бездельниками. Даньел, гардеробщик, обслуживал бюро находок на железнодорожном вокзале. Фибе работала до замужества швеей на фабрике.
Их дочь Беатрис, простоватая и невзрачная, причесывала волосы гладко назад, собирая в пучок на затылке. Она походила на фермерскую дочку с картины Гранта Вуда «Американская готика». Алф, напротив, был молодым человеком завидной внешности. Рослый, статный, узкий в кости, с копной белокурых волос и ярко-синими глазами за толстыми стеклами очков, он имел импозантный вид и выглядел по сравнению с Беатрис настоящим красавцем. Кое кто из грантемских старожилов утверждает, что с годами Алф стал находить удовольствие в заигрывании с покупательницами. Но у нас нет никаких доказательств того, что его знаки внимания являлись чем-то большим, чем приемом искусного коммерсанта. Много лет спустя его дочь тоже будет находить невинное удовольствие в кокетливом обмене любезностями.
И Беатрис, и Алф отличались исключительным трудолюбием и фанатичной бережливостью. Экономя на всем и добросовестно складывая сбережения в общую копилку, они решили к 1917 году, что скопили достаточно. Теперь они смогут пожениться и купить маленькую бакалейную лавку, примыкающую к почтовому отделению на углу Норт-Парейд. Эту покупку они продумывали в мельчайших деталях. В квартире над лавкой хватит места для двух детей, но с детьми придется подождать, сейчас им это не по средствам. Те небольшие деньги, что остались после приобретения лавки и товаров, пошли на покупку с аукциона мебели темного красного дерева. Если бы Беатрис зачала вскоре после свадьбы, все их планы на будущее пошли бы прахом. Будучи прагматиками до мозга костей и людьми высокой самодисциплины, они позаботились о том, чтобы этого не случилось.
Прошло четыре года, прежде чем на свет появилась Мюриел, а еще через четыре года запланированного благоразумия, в 1925 году, родилась Маргарет. Девочки никогда не были близки, даже в раннем детстве. Мюриел пошла в мать; спокойная и замкнутая домоседка, она не была снедаема неодолимой страстью к самосовершенствованию. Ей суждено будет впоследствии выйти замуж за фермера, которому откажет Маргарет.
Маргарет, наоборот, пошла в отца, который души в ней не чаял и, почувствовав, что она наделена энергией и умом, исполнился решимости сформировать ее как личность. Пусть она получит хорошее образование, которое не дали получить ему, притом учиться она пойдет отнюдь не в англиканскую приходскую школу позади его бакалейной лавки. Нет уж, дочка Алфа Робертса не станет заниматься в англиканской школе! Поэтому в 1930 году Маргарет поступила в общеобразовательную школу графства в пригороде Хантинг-Тауэр, на удивление современную и хорошо оборудованную. Школа в Хантинг-Тауэр находилась за железной дорогой в миле пути от дома Робертсов, но это не стало препятствием ни для Алфа, ни для Маргарет. В любую погоду пятилетняя Маргарет Робертс совершала вместе со своей девятилетней сестрой длинный поход четыре раза в день: в перерыве приходилось возвращаться домой на обед.
«Даже в пять лет она была сообразительной, прилежной и серьезной», — рассказывал Джон Фостер, сидевший за соседней партой {1}. Учителя этой семиклассной школы тоже заметили это и перевели ее в следующий класс, где учились ребята на год старше. Другой малыш мог бы и растеряться от оказанной чести, но только не Маргарет, которой, похоже, была неведома детская неуверенность. Как безукоризненно дисциплинированной ученице, ей позволили сидеть на задней парте — к сильной досаде некоторых девочек, считавших ее благонравие притворным. Она быстро приобрела репутацию всезнайки и постоянно поднимала руку, готовая ответить на любой вопрос. В старательности она не уступала взрослому и занималась усердно, не тратя времени попусту. Пяти лет Маргарет начали учить играть на фортепьяно. Добросовестно упражняясь, она в конце концов достигла таких успехов, что стала аккомпаниатором в церкви. Старшая сестра не могла угнаться за ней. «Она была на четыре года моложе, но всегда обгоняла меня учебника на три», — со вздохом признавалась Мюриел {2}.
С малых лет Маргарет отличалась большой самоуверенностью. Девяти лет от роду она вышла победительницей на конкурсе чтения стихов. Помощница директрисы Уинифред Райт поздравила ее:
— Тебе повезло, Маргарет.
— Почему же повезло? — отрезала Маргарет. — Я победила заслуженно! {3}
Дома было не до забав. Наступил кризис, времена были тяжелые. Родители изматывали себя изнурительным трудом, работая по двенадцать часов ежедневно, шесть дней в неделю. Выучив уроки, девочки спускались помочь в бакалейную лавку: фасовали сахар, чай, масло. Они учились также раскладывать товары на полках и обслуживать покупателей. По субботам Маргарет обходила с отцом округу, принимая и доставляя заказы.
Алф внушал девочкам, что в свободные от занятий часы они должны стараться развивать себя. По четвергам, когда бакалейная лавка закрывалась раньше, чем в другие дни, отец брал их с собой на лекции о текущих делах, которые читались на вечерних курсах при университете. Если он задерживался, Маргарет должна была идти без него. Она записывала лекцию и пересказывала отцу. Каждую субботу она шла в библиотеку и брала домой книги: что-нибудь о текущих событиях или биографическое для отца, роман для матери и по крайней мере одну книгу для себя, зачастую Киплинга, ее любимого писателя. Всякий раз, как в Грантем приезжала какая-нибудь известная личность, способная чему-то их научить, Робертсы были тут как тут.
Те викторианские добродетели, что станут служить Маргарет Тэтчер ориентиром в политической жизни, были взлелеяны в доме на Норт-Парейд-роуд. «Мой отец держался убеждения, что жизнь — вещь серьезная. Нельзя сидеть без дела — таков был его главный девиз, — пояснила однажды Маргарет. — Жизнь он понимал как притчу о десяти талантах. Раз у вас есть способности, то зарывать их в землю — ужасный грех. Ваш долг — улучшать свою участь, прилагая максимум собственных усилий, соревнуясь с другими» {4}.
Разговоры за обеденным столом превращались в мини-семинары: причины кризиса, правительство Стэнли Болдуина, возвышение Гитлера и Муссолини, ход военных действий. Маргарет, единственная во всей школе, знала, какие районы подвергают бомбардировке военно-воздушные силы Великобритании. Будучи спрошена, откуда это ей известно, Маргарет объяснила: «Всякий раз, когда по радио объявляют о налете наших бомбардировщиков, мы достаем атлас и отмечаем то место» {5}. Алф, похоже, знал все. «Однажды я спросила его: что такое «фидуциарная эмиссия»? Он знал. А «золотой стандарт»? Он знал», — вспоминала она. Он знал ответы на все ее вопросы. Она боготворила его {6}.
Ее мать была сделана из другого теста, и Маргарет не очень много общалась с ней. Беатрис, положительная мать семейства образца 30-х годов, не гналась за образованием. Талантливая портниха, до замужества она была профессиональной швеей. Она сама обшивала девочек и учила их шитью и всякому рукоделию. Дважды в неделю, по четвергам и субботам, она выпекала разные сладости, и девочки разносили оставшиеся пироги, кексы и булочки престарелым, бедным или больным соседям. Обучала их Беатрис и другим полезным навыкам, необходимым в домашнем хозяйстве. Сорок лет спустя, будучи лидером консервативной партии, Маргарет все еще могла покрасить или оклеить обоями комнату — и даже получить от этого удовольствие.
Однако Маргарет никогда не была домоседкой.
Она сызмальства не проявляла никакого интереса к стряпне, хлопотам по дому да и к обязанностям матери семейства тоже. У нее, как она понимала, было мало общего с Беатрис; она не столько стеснялась необразованности матери, сколько была разочарована отсутствием у нее интереса к самообразованию и к другим важным вещам, таким, как политика. Беатрис никогда не принимала участия в политических разговорах мужчин, собиравшихся по вечерам внизу, в лавке, где частенько засиживалась Маргарет, ловившая каждое слово. «Она, наверно, сидела наверху и что-нибудь шила для нас, — вспоминала ее дочь полвека спустя. — Делала домашние дела» {7}. Тэтчер охарактеризовала мать так: «Она была скорее Марфа, чем Мария», имея в виду двух сестер Лазаря, упомянутых в Новом завете (Евангелие от Луки, гл. 10, Евангелие от Иоанна, гл. 11). Марфа была заботливой хозяйкой дома, Мария — вдумчивой слушательницей.
«Я нежно любила мать, — призналась однажды Тэтчер, — но после того, как мне исполнилось пятнадцать лет, нам было больше нечего сказать друг другу» {8}. Со временем выяснилось, что Тэтчер не только нечего сказать матери, но и нечего сказать о ней. До 1975 года, когда она стала лидером консервативной партии, Тэтчер не включала в сведения для биографического справочника «Кто есть кто» ни Алфа, ни Беатрис. С 1976 года она начала сообщать о себе как о дочери Алфреда Робертса, чье влияние на себя она постоянно подчеркивает. Мать она упоминает редко и не включает ее имя в свои биографические данные.
Отношения Маргарет с матерью (или отсутствие таковых) дали английским биографам Тэтчер повод для бесконечных домыслов. Один биограф даже пришел к выводу, что Маргарет ненавидела мать. По этой концепции выходило, что ее жесткость в качестве премьер-министра обусловлена столкновениями с матерью в раннем возрасте {9}. Свидетельств, подкрепляющих подобный вывод, не существует, но утверждения такого рода побудили-таки Мюриел, которая избегает говорить о своей сестре, высказаться на этот счет. «Спору нет, самое большое влияние оказывал отец, — пояснила она. — Он был главой семьи, а это в то время значило многое. Но моя мать не была у него в полном подчинении. Мать занималась домашними делами, отец — всем остальным. Хозяйство она вела отменно» {10}.
Пока девочки жили дома, в их жизни, помимо учебы в школе и работы в лавке, большое место занимала методистская церковь на Финкин-стрит, где Алф был проповедником-мирянином. Его приверженность методистской вере не оставалась за порогом церкви. Годами он держал на столике у изголовья постели «Подражание Христу» Фомы Кемпийского и пытался следовать строгим церковным принципам во всех областях своей жизни и деятельности. В бытность свою членом городского совета он настаивал на том, чтобы по воскресеньям парки, плавательный бассейн и теннисные корты Грантема были закрыты. Свои настойчивые требования он смягчил лишь под давлением общественности в годы второй мировой войны, когда другие члены совета убедили его в том, что даже если его собственной семье не требуется отдых, о нем мечтают многочисленные военнослужащие с соседней авиабазы.
Воскресные дни семьи были посвящены беспрерывной религиозной деятельности. К десяти часам девочки уже были в воскресной школе, в одиннадцать приходили вместе с родителями в церковь на богослужение, в половине третьего посещали дневные занятия в воскресной школе, где Маргарет играла на фортепьяно, а с шести часов стояли вечерню. Алф так строго блюл церковные предписания, что даже не позволял приносить в дом воскресные газеты. Единственной работой, которая разрешалась по воскресеньям, была готовка да приведение в порядок счетов, так как в будни на эту бухгалтерию не хватало времени. Кино, карты, любые игры были в воскресенье под запретом.
Суровый образ жизни семейства Робертсов был нелегким испытанием для ребенка, даже для довоенной девочки из довоенного города в довоенную эпоху, но заведенный в доме распорядок, похоже, ничуть не угнетал младшую дочь Алфа. Многие в классе подшучивали над Маргарет, которая держалась так строго и серьезно, что выглядела много старше своего возраста. Чуждая соблазнам легкомысленности, она оказалась в гордом одиночестве. Сверстники считали, что у нее слишком трудный, непокладистый характер. Она была со всеми знакома, но почти не имела друзей, которых могла бы позвать к себе домой после занятий, и она была не из тех, кто дает списать менее усердным соученикам.
Алф прилично зарабатывал. Бакалейный магазин Робертсов стал одним из самых дорогих в Грантеме. Но они по-прежнему экономили на всем. Только в 1935 году, когда Маргарет было десять лет, в доме впервые появился радиоприемник. В день, когда его привезли, она бегом примчалась из школы и целый вечер просидела перед ним. Следующего волнующего новшества пришлось ждать долго: только после войны, когда Маргарет кончала университет, Робертсы купили машину, подержанный «фордик». Деньги предназначались не для трат, а для накоплений. «Никогда не берите в долг!» — постоянно твердил Алф Робертс.
В детстве Маргарет выдавали на карманные расходы два пенса в неделю; по мере того как она подрастала, эта сумма понемногу увеличивалась, пока не достигла шести пенсов. Всякие дополнительные деньги — подарок ко дню рождения или награда за хорошие отметки — клались на счет в банке. Тратить деньги на такие пустяки, как кино или газировка, считалось предосудительным. Ей нравилось бывать где-нибудь, но случалось это редко. Десятилетия спустя она с фотографической точностью припомнила семейную поездку автобусом на весь день в Ноттингем посмотреть фильм с участием Джинджер Роджерс и Фреда Астэра; припомнила даже, как звали органистку — Сэнди Макферсон, — которая играла в кинотеатре. «Я была в восторге от каждой минуты того дня», — вспоминала Тэтчер.
Когда ей шел десятый год, Маргарет, сделав уроки, торопливо спускалась вниз и, присев за прилавком возле ножа для резки окорока, вслушивалась в разговоры о политике. Чаще всего разговор вращался вокруг выборов, которые должны были состояться в том году и в результате которых на Даунинг-стрит вернулся Стэнли Болдуин. Робертсы, разумеется, принимали активное участие в предвыборной кампании в Грантеме, агитируя за консервативного кандидата Виктора Уоррендера, который, одержав легкую победу, прошел в парламент. Выполняя обязанности связной, Маргарет носилась из комитета на избирательный участок и обратно, отмечала галочкой фамилии избирателей. После того как Уоррендер пришел поблагодарить добровольных помощников, она была на седьмом небе и несколько дней не могла говорить ни о чем другом. Еще тогда она поняла: «политика у меня в крови».
На следующий год Маргарет перевели из общеобразовательной школы в Хантинг-Тауэр в Кестевенскую частную школу для девочек, платное учебное заведение, готовившее выпускниц к поступлению в университет. Плата за обучение составляла примерно 65 долларов в год. Алфу она была вполне по карману, но он настоял на том, чтобы Мэгги держала экзамен на право получать стипендию — на тот случай, если он умрет и она будет нуждаться в финансовой помощи.
Училась она превосходно и закончила год первой в классе из тридцати двух учениц. Вообще за время учебы в Кестевенской школе она заканчивала каждый учебный год первой в классе и лишь последний закончила второй. Занималась она упорно, зубрила, но ей помогала исключительная способность сосредоточиться. Однажды после экзамена, во время которого разразилась сильная гроза, девочки принялись вспоминать, как яростно она бушевала. «Какая гроза?» — спросила Маргарет. По словам соклассниц, она часто говорила властным тоном, но сама Маргарет, похоже, этого не замечала. Она изо всех сил старалась ладить с подружками и, пообедав дома, всегда возвращалась в школу с каким-нибудь угощением для них.
Отличалась она и в спорте. Одиннадцатилетняя Маргарет была самой младшей девочкой в кестевенской команде по хоккею на траве. Но удовольствие ей доставлял не столько процесс игры, сколько дух соперничества, азартное стремление к победе. Впоследствии, обнаружив, что политическая борьба не меньше волнует кровь, она полностью охладела к спорту. Несколько поездок с детьми и мужем на зимние лыжные курорты — не в счет.
Рано проснулся в ней и интерес к публичным выступлениям. «Она гораздо раньше своих школьных подружек научилась излагать свои мысли, верно выбирая слова», — свидетельствует Маргарет Гудрич, дружившая с нею с детства. Маргарет Робертс вступила в Кестевенский дискуссионный клуб и брала внеклассные уроки дикции и ораторского искусства. «Человек просто обязан говорить правильно», — сказала она отцу, обратясь к нему с просьбой об оплате уроков. Он согласился, но как только соученицы заметили ее новый выговор, они прозвали ее «задавакой Робертс».
С раннего детства, когда она начала исполнять роли в церковных постановках на библейские темы, Тэтчер увлекалась лицедейством. В Кестевенской школе она вступила в театральное общество и играла во многих спектаклях; ее пленял романтический ореол сцены (чего так не хватало ей дома), но больше всего она любила ощущать себя в центре действия, в фокусе внимания. Некоторое время она даже подумывала о том, чтобы стать актрисой, но потом отбросила эту мысль как совершенно непрактичную. Ей давно была понятна сила театральности при исполнении ролей. В качестве премьер-министра она не проявила себя ярким оратором, но не раз демонстрировала большое умение подать себя. Она тщательно вникает во все постановочные подробности: где должны быть точки съемки, что послужит задником, даже как выглядит стул, на котором ей предстоит сидеть, заменяя все, что найдет неподходящим. Она умеет тонко уловить нужный момент и обладает природным чувством сцены. На встречах она частенько манипулирует людьми наподобие режиссера, разводящего актеров в мизансцене.
В раннем детстве она даже свою игру на фортепьяно превращала в грандиозное театральное представление, сопровождая ее уморительной жестикуляцией. Она то низко опускала голову, чуть не кладя ее на клавиатуру, то резко откидывалась назад, то драматическим жестом закидывала руку за голову {11}. Другие дети гримасничали и хихикали; эта соученица раздражала их своей серьезностью. Когда матери спрашивали у дочерей: «Почему вы не берете пример с Маргарет Робертс?» — девочки заливались смехом {12}.
После того как в сентябре 1939 года Англия оказалась ввергнутой во вторую мировую войну, стало не до смеха. Когда война началась, Маргарет была тринадцатилетним ребенком; когда война кончилась, она была уже взрослой, почти двадцатилетней девушкой. Война наложила на нее глубокий отпечаток, как и на всех британцев, переживших Дюнкерк, затемнения, налеты, «Битву за Англию», рейды немецких подлодок у британских берегов и страшную угрозу массированного вторжения нацистов. Для довольно малоизвестного провинциального городка Грантем подвергся мощным ударам немецкой бомбардировочной авиации. В годы первой мировой войны в Грантеме развивалась танкостроительная промышленность. В промежутке между двумя мировыми войнами танкостроение захирело, но когда грянула вторая мировая, Грантем вернулся к производству оружия. Это обстоятельство, наряду с соседством нескольких баз военно-воздушных сил Великобритании и стратегическим положением города на главных железнодорожных и автотранспортных магистралях, соединяющих южные и северные районы страны, делало Грантем важным объектом бомбежек. В течение какого-то времени на Грантем падало больше бомб, в расчете на одного жителя, чем на любой другой английский город {13}.
В ожидании массированных налетов люфтваффе из Лондона было эвакуировано более миллиона женщин и детей, которые нашли приют в домах англичан, живущих в сельской местности. Одно время группа из девяти эвакуированных жила у Черчиллей в Чартуэлле, загородном особняке Уинстона в графстве Кент {14}. Семейство Робертсов тоже приняло гостью: родители девочки, с которой Мюриел дружила по переписке, прислали письмо с просьбой приютить ее. Семнадцатилетняя Эдит, еврейка по национальности, жила в Вене, куда Мюриел и писала ей, выполняя школьное задание. Когда в 1938 году к столице Австрии с грохотом катились танки гитлеровского вермахта, осуществляя аншлюс, родители Эдит обратились к Робертсам с просьбой принять их дочь. Алф немедленно дал согласие. Эдит приехала и рассказала немало историй о зверствах нацистов. Маргарет часами просиживала с ней, завороженно слушая и ужасаясь. Встреча с Эдит помогла ей гораздо глубже своих сверстников понять, что такое война и чем она чревата.
В октябре 1939 года, когда Маргарет исполнилось четырнадцать лет и Грантем еще не подвергся массированным бомбардировкам, в помещении Кестевенской школы начали заниматься ученицы Камденской женской школы, эвакуированной из Лондона. Маргарет и ее соученицы учились в утреннюю смену, а девочки из Камденской школы — в вечернюю После того как Грантем начали бомбить, учениц Камденской школы перевели в Аппингем. Во время одного налета бомба едва не разнесла здание школы. Немецкий бомбардировщик, уходя от огня зениток, снизился и при подлете к школе сбросил несколько фугасок, которые цепочкой легли на спортивную площадку; последняя из бомб взорвалась прямо перед стеной главного корпуса. В августе 1940 года, когда началась трехмесячная «Битва за Англию», Германия бросила около 1400 бомбардировщиков и 1000 «мессершмиттов» против менее чем 900 английских «спитфайров» и «харрикейнов». Победа английских военно-воздушных сил дала Черчиллю основание сказать: «Никогда еще в истории военных конфликтов столь многие не были стольким обязаны столь немногим». Блиц (массированные ночные налеты на Лондон), начавшийся в сентябре и продлившийся до весны 1941 года, унес жизни 30 000 лондонцев, но Англия ни на миг не дрогнула.
Вступили в силу правила затемнения, жителям раздали противогазы. На школьном дворе появились два бомбоубежища; ученицы Кестевенской школы принялись за работу: проводили сбор средств, набивали мешки песком, помогали собирать урожай, смотрели учебно-пропагандистские фильмы. В доме Робертсов не было подвального этажа, поэтому при звуках сирен воздушной тревоги члены семейства залезали под обеденный стол. Прежде чем нырнуть под стол, Маргарет обычно хватала учебники и тетради {15}. Алф читал все, что мог достать, о войне, Германии, державах оси «Берлин — Рим», государствах-союзниках, намерениях США и выкладывал то, что почерпнул, в застольных разговорах. Собравшись вокруг радио, Робертсы и Эдит затаив дыхание внимали словам Черчилля.
Ошеломленные, потрясенные, слушали они в конце мая 1940 года сообщения, об эвакуации под огнем из Дюнкерка, где на сотнях судов удалось вывезти из Франции 350 000 солдат и офицеров — некоторые добирались до шлюпок по шею в воде, в то время как гитлеровская авиация бомбила и поливала огнем из пулеметов эвакуировавшиеся войска. А 4 июня, в день завершения эвакуации, Маргарет с дрожью волнения слушала речь Черчилля, сплотившую его соотечественников. «Мы будем стоять до конца, — поклялся он. — Мы будем сражаться во Франции, мы будем сражаться на морях и океанах. Мы будем защищать наш остров любой ценой; мы будем сражаться на побережьях; мы будем сражаться на аэродромах; мы будем сражаться в полях и на улицах; мы будем сражаться в горах. Мы не сдадимся никогда». После того как через десять дней пал Париж, британцы стоически приготовились к худшему.
Алф, ставший в 1936 году самым молодым членом городского совета Грантема, был назначен уполномоченным по продовольствию и осуществлял надзор за рационированием в городе продуктов питания. В разгар войны, в 1943 году, он стал мэром, и это еще больше вовлекло семейство Робертсов в деятельность во имя победы. Роль, которую довелось играть Алфу, волнующие речи Черчилля и рассказы Эдит начали превращать и без того патриотически настроенную Маргарет в законченную ура-патриотку.
В отроческие годы мальчики не занимали никакого места в жизни Маргарет. Грантем был наводнен солдатами с соседних авиабаз, но встречаться с ними категорически запрещалось. Раз уж кестевенским школьницам не разрешалось ходить из школы домой в компании учеников местной частной приготовительной школы, Королевской школы имени Исаака Ньютона, то что уж тут говорить о солдатах! Маргарет не имела причины расстраиваться из-за подобных ограничений, но в глубине души мальчики интересовали ее больше, чем она показывала. Вечно занятая уроками или помогающая в лавке, она никогда не ходила на танцы в школу или в кино с мальчиками, хотя некоторые ее одноклассницы назначали свидания и субботними вечерами бегали на танцульки. «Это выглядело очень заманчиво, и мне бы хотелось пойти, — с легким сожалением призналась она, — но мы с сестрой не умели танцевать» {16}. Для Маргарет целым событием было пойти в кафе «Кэтлинс» и съесть порцию пломбира с сиропом, но и там она бывала без мальчиков. Развитая не по годам во многих отношениях, Маргарет отставала от сверстниц в том, что касалось отношений с противоположным полом.
Мюриел уехала из дома учиться на физиотерапевта, и с приближением дня окончания Кестевенской школы Маргарет принялась строить свои собственные планы на будущее. Под влиянием Киплинга она склонялась к тому, чтобы поступить на государственную гражданскую службу и поехать работать куда-нибудь в Индию, но директриса Кестевенской школы Дороти Гиллис постаралась отговорить ее: на государственную службу принимают немногих женщин, да и служить в Индии чрезвычайно трудно. «Тем более стоило бы попытаться», — отвечала Маргарет, но все же решила поступать на естественнонаучное отделение университета. Ее интерес к науке объяснялся несколькими причинами. Ей хорошо давались биология и математика, а одной из любимых ее учительниц была преподавательница химии Кейти Кей. Другой причиной явилось то, что, по ее словам, «мы тогда считали, что нет таких проблем, которых не могла бы решить наука». Впрочем, ее выбор определялся и соображениями более прагматического свойства. В Англии военных лет были еще слишком свежи воспоминания о кризисе, а научная специальность, как твердо знала Маргарет, всегда гарантирует ей работу. Наконец, изучать химию стремились немногие абитуриентки по сравнению с желающими изучать гуманитарные науки. Естественнонаучная специализация значительно повышала ее шансы быть принятой в один из лучших университетов.
И почти сразу она засомневалась в правильности своего решения — что ей несвойственно. В шестнадцатилетнем возрасте, когда у нее свежи были воспоминания о предвыборной кампании Уоррендера, она приняла участие в еще одной кампании. На этот раз ее кандидат, сэр Артур Лонгмор, потерпел поражение, но это вновь подогрело ее интерес к политике.
Алф, который был не только членом муниципалитета, но и мировым судьей, поощрял этот ее интерес. Он брал с собою Маргарет, раз уж у него не было сына, в Грантемский городской суд, где ее завораживали все эти формализованные аргументы, юридические резюме и сама театральная обстановка зала суда. Однажды за ленчем в обществе отца и юриста Нормана Уиннинга она посетовала, что дала маху, решив учиться на химика. Теперь она хотела бы стать юристом, но слишком далеко зашла, специализируясь в области науки. Она совершила ужасную ошибку и чувствует, что угодила в ловушку.
Чепуха, возразил Уиннинг, сам окончивший физический факультет. Научная подготовка вам не повредит, наоборот, поможет. Продолжайте штудировать химию, посоветовал он, получите научную степень, а затем пойдете учиться на юриста. Благодаря такому сочетанию дисциплин вы по-настоящему натренируете свой ум и облегчите себе доступ в такие заповедные области, как патентное право, где работа специалистов высоко оплачивается. Этот совет снял у нее камень с сердца. Много лет спустя она скажет: «Тот разговор с мистером Уиннингом стал для меня воистину решающим» {17}.
После того как в 1941 году в Оксфорд приняли ее подругу Маргарет Гудрич, шестнадцатилетняя Маргарет решила как только можно скорей последовать ее примеру {18}. Директриса мисс Гиллис пыталась переубедить ее; ей казалось, что Маргарет слишком уж торопится. Подождите поступать годик-другой, посоветовала мисс Гиллис. Маргарет это взбесило. Выскочив из кабинета директрисы с пунцовым от гнева лицом, она заявила своей подруге Гудрич, что Гиллис «пытается помешать мне осуществить мою мечту». Ничего подобного у директрисы и в мыслях не было. Она признавала, что Маргарет Робертс — одна из лучших учениц Кестевенской школы, но считала, что ей следует поучиться еще какое-то время в средней школе, чтобы отшлифовать свои манеры и избавиться от школярской назидательности. Гиллис была убеждена в том, что Маргарет — чрезмерно честолюбивая, чрезмерно поощряемая в своем честолюбии отцом — слишком молода для поступления в университет. Все это так и было.
Но Маргарет приняла решение и взялась за подготовку. В Кестевенской школе не преподавали латынь, экзамен по которой требовалось сдавать при поступлении в Оксфорд, так что ей пришлось, занимаясь частным образом с репетитором, за год одолеть курс обучения латыни, рассчитанный на четыре года. В семнадцать лет она выдержала вступительные экзамены в Оксфорд и получила высшие оценки по латыни, что очень ее порадовало. Но радость радостью, а недоброе чувство к мисс Гиллис Маргарет затаила на долгие годы. В 1960 году, почти через двадцать лет, она, уже будучи членом парламента, приехала в Кестевенскую школу в качестве почетной гостьи на сбор бывших учениц. Мисс Гиллис, вышедшая на пенсию и постаревшая, обратилась к собравшимся с речью, в которой неправильно употребила какое-то латинское выражение. Следом на трибуну поднялась Тэтчер и подчеркнуто поправила свою старую директрису. Ее однокашницы были неприятно поражены {19}. Вообще, при всех своих успехах она так и не сумела до конца преодолеть в себе эту черту — злопамятность.
Сдав латынь, Маргарет подала заявление о приеме в Самервилл-колледж, один из старейших женских колледжей Оксфорда, а заодно в государственный Ноттингемский университет и в Бедфорд-колледж, женский колледж Лондонского университета. В оба последние, служившие подстраховочным вариантом, ее приняли, а вот Самервилл обернулся горьким разочарованием: ее внесли в список кандидатов, поставленных на очередь. Впервые она не получила того, чего добивалась.
Маргарет решила вернуться в Кестевенскую школу; делала она это с тяжелым сердцем: мисс Гиллис оказалась-таки права, она и впрямь брала на себя слишком много. Однако уже на шестой день после начала учебного года, сразу после того как ее назначили старшим префектом — это высший знак почета в школе, — ее вызвала директриса. В Самервилле нашлось для нее место. Маргарет, не долго думая, собрала вещи и с двумя сумками поспешила на вокзал. Ей повезло. Постановлением военного времени, принятым ранее в том же году, предусматривалось, что только абитуриентам, не достигшим к 1 ноября восемнадцатилетнего возраста, предоставлено право на четырехлетнее обучение. Тем же, кому уже исполнилось восемнадцать, обучение предоставлялось только на двухгодичный срок. Маргарет, у которой день рождения был 13 октября, получала, благодаря тому что родилась за полмесяца до 1 ноября, право учиться полных четыре года {20}.
Если бы Маргарет Робертс не приняли в Оксфорд, все равно она почти наверняка стала бы политиком. Она была дочерью своего отца, и политика была у нее в крови. Но в этом случае путь к должности премьер-министра оказался бы для нее куда более крутым. Дело в том, что в течение вот уже семисот лет дорога к власти и влиянию в Англии начиналась в лекционных залах, семинарских аудиториях и четырехугольных дворах колледжей Оксфордского и Кембриджского университетов. Два эти древних университета известны под общим собирательным названием Оксбридж. Это больше чем просто учебные заведения: посещение любого из университетов означает беспримерный уровень социальной и интеллектуальной избранности. В Англии из поколения в поколение велось, что человеку, который не учился в Оксфорде или Кембридже, было почти невозможно попасть в ряды элиты. В Соединенных Штатах эквивалентом Оксбриджа были бы Йельский, Гарвардский, Стэнфордский и Чикагский университеты, взятые вместе. Со всего света стекались в Оксбридж лучшие и талантливейшие, чтобы по возвращении на родину возглавить важные министерства, корпорации, а то и государства.
Оба университета служили питомником для выращивания политиков. Из сорока семи английских премьер-министров двадцать три получили образование в одном из них; тринадцать премьеров были выпускниками аристократического Крайст-Черч — одного из тридцати четырех колледжей Оксфорда Если не считать Индиры Ганди, учившейся в Самервилле восемью годами раньше, Оксбридж воспитывал почти исключительно политиков-мужчин — вплоть до появления Маргарет Робертс, да и та подумывала о бегстве. На первых порах она невзлюбила Оксфорд. В отличие от Кембриджа, который находится неподалеку от Грантема и может похвастать идиллическими лесопарками за «Задами» — задней стороной колледжей, обращенной к реке Кем, Оксфорд является оживленным торговым центром. Для наивной провинциальной девушки, которой не было и восемнадцати лет, Оксфорд представлялся чужим и неведомым, как обратная сторона Луны.
В Самервилле учились 75 первокурсниц. Маргарет была одной из 803 студенток и 1813 студентов Оксфорда; после начала войны число учащихся-мужчин сократилось до 1000. Она очень скучала по дому. «Когда живешь дома, — сказала она однажды, вспоминая то время, — даже понятия не имеешь, что такое одиночество». Она стала болезненно застенчивой, особенно когда передразнивали ее резкий линкольнширский акцент. (Бесконечные уроки дикции не помешали критиканам сделать объектом насмешек ее голос: мол, он звучит так, «будто она собирается сообщить вам о смерти вашего любимого песика».)
В отличие от многих однокашников — выпускников привилегированных престижных школ, готовящих пополнение для Оксбриджа, Маргарет почти никого не знала и держалась особняком. Трудно сходящаяся с людьми, неловкая и теряющаяся в обществе мужчин, она стала мишенью для насмешек сокурсниц. Ее упоминания о «папочке-мэре» не помогали делу. Равно как и ее откровенные признания, что она намерена многого достигнуть в жизни. Честолюбие ее было безгранично; ее откровенность — наивна. Акклиматизироваться в Оксфорде помогло ей участие в мероприятиях военного времени. Война, занявшая центральное место в жизни нации, отбрасывала постоянную тень и на Оксфорд. Шесть членов оксфордской восьмерки, участвовавшей в «Гребных гонках» 1939 года — традиционном соревновании по гребле между Оксфордским и Кембриджским университетами, — погибли на войне. Ни одной бомбы не упало на Оксфорд. Некоторые историки объясняют это тем, что Гитлер планировал разместить в городе свою оккупационную штаб-квартиру и предназначаемый под его ставку университет якобы должен был находиться в готовности принять его в любое время. Самервилл преобразился. Вокруг главных входов колледжа соорудили защитные стены от взрывной волны. Установили две огромные цистерны с водой для тушения пожаров. Участвуя в кампании «Копать ради победы», студентки вскопали под посадки газон четырехугольного двора. Маргарет дежурила на сторожевом посту пожарной команды и работала в местной солдатской столовой-клубе, разнося по столам кофе и печенье. Оксфорд, как и вся страна, терпел в годы войны тяготы и лишения. Не хватало денег на поддержание физических сил, но куда хуже было то, что не хватало учебников. По утрам к дверям читальных залов, открывавшихся в девять утра, выстраивались длинные очереди; через пять минут после открытия все места внутри уже бывали заняты. Потрепанные старые учебники нечем было заменить, а новые если и появлялись, их моментально расхватывали. Когда вступили в действие меры по экономии топлива и топить почти перестали, студенты сидели на лекциях в пальто.
В отличие от большинства других студенток Самервилла, изучавших гуманитарные науки, Маргарет больше занималась самостоятельно, особенно химией. Занятия начинались только в девять утра, но она приучила себя вставать в половине седьмого — привычку эту она сохранила и на Даунинг-стрит. Утренние и дневные часы она по большей части проводила, запершись в лаборатории; с пяти до семи вечера слушала лекции; домой возвращалась после наступления темноты и в одиночестве ужинала, зачастую лишь ломтиком хлеба или яйцом.
Постепенно чувство одиночества стало ослабевать: жизнь Самервилла предъявляла известные требования, и колледж начал оказывать на дочку бакалейщика свое влияние. Основанный в 1879 году, Самервилл был, по меркам Оксфорда, новым колледжем. Это означало, что в нем отсутствовали некоторые архаичные традиции других колледжей, старейший из которых был основан в 1249 году. Имело значение и то, что в Самервилл принимали учиться всех, независимо от религиозной принадлежности. Из этого следовало, писал историк Самервилла, «что при приеме в колледж преимуществом не пользовались никакие особые группы, вероисповедания, классы или слои общества». Поскольку Маргарет принадлежала по своему социальному происхождению к нижней половине классовой системы, такой порядок был ей на пользу.
Самервилл — колледж с серьезной репутацией, но подчас он проявляет неумеренную скромность. В последнем ежегоднике колледжа только отмечается, что некоторые выпускницы Самервилла «отличились в научной и общественной жизни» и что из их числа вышли два премьер-министра. Имена не названы
Рекордов академической успеваемости Маргарет не поставила. «Она не подавала особых надежд», — сказала Джанет Вон, выдающийся ученый и тогдашний ректор Самервилла {21}. «Она была отличным химиком средней руки. Никому из нас в голову не приходило, что ома далеко пойдет» {22}. Научный руководитель Маргарет Дороти Ходжкин, блестящий кристаллограф, лауреат Нобелевской премии 1964 года в области химии и первая женщина после Флоренс Найтингейл, награжденная орденом «За заслуги», почетной наградой, присуждаемой лично монархом максимум двадцати четырем достойнейшим подданным, согласилась с мнением Вон. «Всегда можно было рассчитывать, что она подготовит продуманный, хорошо написанный научный доклад, но ей не хватало чего-то такого, что было у некоторых других, — отметила Ходжкин. — По-моему, она не питала глубокого интереса к химии» {23}.
К чему она действительно питала глубокий интерес, так это к политике, притом интерес этот становился всепоглощающим. По счастью для нее, в Самервилле с его вольнодумной левой политической традицией сторонница консерваторов мисс Робертс просто не могла остаться незамеченной. Она выделялась среди множества сторонниц лейбористской партии. Но при этом Маргарет оставалась докучливой спорщицей, этаким непримиримым идеологом, воинствующим и не признающим ничего, кроме политики. Даже в возрасте восемнадцати-девятнадцати лет она предпочитала в политическом споре не диалог, а сокрушительный монолог. Ее целью всегда было уничтожить политического противника. Джанет Вон старалась избегать общества Маргарет. «Если у меня гостили занятные, интересные люди, — рассказывала она, — я, честно говоря, никогда и не думала приглашать Маргарет Робертс, потому что она была малоинтересной собеседницей. Нам случалось спорить о политике, но она была такая твердокаменная!» {24}
Нюансы политических идей не интересовали Маргарет. Упорство, решительность, целеустремленность с самого начала характеризовали ее подход к делу. Критиков консерватизма выводило из себя ее упрямое нежелание признать состоятельным любой их довод. Она брала воинственный, мессианский тон и вещала с таким рвением, которому позавидовал бы современный телевизионный проповедник-евангелист. Когда она садилась на своего конька, даже подругам становилось невтерпеж от ее однобокости. Политика и учеба сделались единственными темами ее разговоров. Ее речи начали звучать как заезженная пластинка. «Слишком уж зацикливалась она на двух вещах», — со вздохом посетовала Маргарет Гудрич {25}.
Ей следовало бы смягчать резкость своих высказываний улыбкой и к месту вставленной шуткой, но Маргарет была просто неспособна к этому. Улыбки и шуточки не являлись естественной наследственной чертой семейства Робертсов. В последующие годы самые горячие ее сторонники станут постоянно уговаривать ее смягчиться, стать веселей. Ей это представлялось делом трудным, почти невозможным. Маргарет не умела рассказывать анекдоты (странный изъян для столь популярного политика!) и не понимала либо не находила смешными большинство из них. Фельдмаршал лорд Браммалл, начальник ее генерального штаба, однажды заметил, что, если в программу брифинга входила шутка, «мы предупреждали ее, что сейчас последует шутка, и объясняли, в чем ее смысл». Обычной реакцией был озадаченный взгляд и удивленное «О!» {26} Как-то раз в начале 70-х она приехала в Оксфорд, будучи приглашена выступить на ежегодной встрече бывших выпускниц — веселой вечеринке, на которой произносятся шутливые речи. Она не веселилась сама и не пыталась веселить других. «Привет, самервиллианки и налогоплательщицы», — начала она, после чего прочла длинную лекцию о налоговом праве. Слушательницы ерзали на стульях; некоторые ушли {27}.
Она вступила в Консервативную ассоциацию Оксфордского университета, потому что не могла вступить в прославленный Оксфордский союз, центр студенческих дискуссионных обществ. В том, что ее не приняли туда, ее вины не было. Основанный в 1823 году, этот дискуссионный клуб открыл свои двери женщинам лишь в 1963 году. (Беназир Бхутто, впоследствии премьер-министр Пакистана, была избрана президентом Оксфордского союза в 1967 году.) В 1944 году, когда Маргарет училась на втором курсе, Оксфордский союз отклонил резолюцию о допуске женщин 127 голосами против 24. Что и говорить, дискриминация женщин имела в Оксфорде глубокие корни. Так, еще в 20-х годах требовалось, чтобы девушки сдавали экзамены, сидя на особых местах, отгороженных и скрытых за специальными ширмами. До 1945 года ни одной женщине не было присвоено полного профессорского звания.
В Оксфорде военных лет господствующими были левые политические симпатии, что отражало сдвиг влево в настроениях всей страны. Но это ничуть не смущало Маргарет. Алф постоянно внушал ей, что не следует ни к кому подлаживаться, и Маргарет никогда не боялась плыть против течения. Она любила соперничество и верила в консерватизм. Впрочем, она отлично знала, что делает, — в ее поступках проглядывал холодный расчет, и это не всегда удавалось ей скрыть. Нина Боден, член соперничающего клуба лейбористской партии, помнит Робертс «пухленькой, опрятной, серьезной девицей лет девятнадцати» и припоминает, как отреагировала будущий премьер-министр на ее выступление в защиту лейбористов. «Маргарет улыбнулась своей улыбочкой миловидной фарфоровой куколки. Что и говорить, признала она, лейбористский клуб сейчас более «модный» — убийственное словцо, которое сразу перечеркнуло мои доводы, но как раз это и входило в ее планы, — рассказывала Боден. — В отличие от меня она не «играла в политику». Она всерьез собиралась попасть в парламент, и у нее было больше шансов, что ее «заметят» в клубе консерваторов, хотя бы только потому, что большинство его членов — люди скучные и тяжеловесные» {28}.
Впрочем, не все заслуживали такой характеристики. К концу второго года в Оксфорде Маргарет влюбилась в сына графа. Это был ее первый роман, и она без устали говорила о своем возлюбленном, несмотря на поддразнивания других девиц. Они, конечно, завидовали, а некоторые к тому же считали, что Маргарет, и без того неуживчивая, станет просто невыносима, если подцепит лорда. Их опасениям не суждено было оправдаться. Молодой человек пригласил ее домой, чтобы познакомить со своими родителями, но мать не одобрила его выбор — дочку бакалейщика. Вскоре после этого кавалер ее бросил {29}.
Когда в 1945 году кончилась война, Маргарет уже прошла половину курса обучения в Оксфорде. Она жадно ловила все новости о начале высадки англо-американских войск в Нормандии в июне 1944 года и с воодушевлением следила за сообщениями о прибытии в Европу десятков и десятков тысяч американских солдат. К концу войны армия и флот США втрое превосходили по численности военные силы Британии. Сводка военных новостей быстро превращалась в американское шоу, и поэтому Маргарет горячо сочувствовала решимости Черчилля участвовать в переговорах о мире на равных с Америкой и Советами {30}. Сорок лет спустя, будучи премьер-министром, она тоже добивалась того, чтобы Англия играла роль в переговорах между сверхдержавами.
Недолгим было в Англии ликование по поводу окончания войны: англичане вскоре убедились в том, что скорого улучшения жизни не произойдет. А пока что положение все ухудшалось. Уже в мирное время ввели хлебные карточки, тогда как во время войны потребление хлеба не ограничивалось. Лекарств и витаминов остро не хватало; участились вспышки заболевания фурункулезом и цингой. Если до войны средний вес гребца оксфордской восьмерки составлял 180 фунтов, то участники первых послевоенных гонок, включая загребного, который провел три года в немецком лагере для военнопленных, весили в среднем 154 фунта. С осени 1945 года в Оксфордский университет начали возвращаться студенты, повзрослевшие и понюхавшие пороха. Возобновила действие приостановленная в 1939 году программа предоставления стипендий Родса, причем к тридцати двум обычным стипендиям были добавлены еще тридцать две для участников войны. Жизнь в университете набирала темп — набирала темп и деятельность самой Маргарет.
Почти сразу же по окончании войны Уинстон Черчилль объявил о проведении первых за минувшее десятилетие выборов, призванных определить, какое правительство придет на смену преимущественно консерваторскому коалиционному правительству военного времени. Маргарет, действуя через Консервативную ассоциацию Оксфордского университета (КАОУ), приняла самое активное участие в предвыборной кампании. В ту пору Оксфорд посылал в Вестминстер трех членов парламента, двоих — от университета и одного — от горожан. Выборы в университете не заинтересовали Маргарет. Здесь, по ее мнению, и не пахло «настоящей» политикой. Ее привлекла предвыборная борьба за место в парламенте от жителей Оксфорда, традиционно являвшегося оплотом консерваторов.
Борьба велась между аристократом Квентином Хоггом, консерватором, и интеллектуалом Фрэнком Пакнемом, лейбористом. Победу одержит Хогг, который станет потом одним из самых выдающихся политиков послевоенной Англии и займет в кабинете Тэтчер пост лорда-канцлера, высшего судебного должностного лица Англии. Пакнем, восхитительно эксцентричный человек, впоследствии унаследовал титул пэра и имя лорд Лонгфорд. Убежденный противник Тэтчер, он стал впоследствии больше известен как участник кампаний против порнографии и в защиту прав заключенных, а также как патриарх литературного клана Пакнемов и Лонгфордов, первого семейства в английской литературе, среди членов которого имеются такие крупные писатели, как его жена Элизабет Лонгфорд, биограф; дочери Антония Фрейзер и романистка Речел Биллингтон; сын Томас Пакнем и зять драматург Гарольд Пинтер.
Маргарет агитировала за Хогга, с утра до вечера стучась в дома избирателей, раздавая предвыборную литературу и произнося — с наслаждением — свои первые политические речи. Казалось, все складывалось в пользу победы тори на выборах 1945 года. Они шли на выборы, имея подавляющее большинство в парламенте — 432 места из 615 — и такого партийного лидера, как Черчилль, под чьим руководством страна только что одержала победу над Германией.
Как известно, дело кончилось одним из крупнейших неожиданных провалов в современной политической истории. Черчилль и консерваторы не просто проиграли. Они потерпели сокрушительное поражение, потеряв более половины мест в парламенте. В парламенте нового созыва, состав которого был увеличен до 640 мест с учетом возросшего народонаселения, тори получили всего 213 мест по сравнению с 393 местами, полученными лейбористской партией Клемента Эттли. Тори не уловили настроения страны, которая хотела, чтобы ее правительство было более прогрессивным и проявляло больше готовности заботиться о благосостоянии своих граждан.
Если студентов Оксфорда, придерживающихся левых взглядов, не обескуражил подобный поворот событий, то Маргарет была прямо-таки ошеломлена. «Всех нас это страшно потрясло, — признавалась она. — Я просто поверить не могла, что страна может отвергнуть Уинстона после всего, что он сделал! Это было нечто фантастическое, невероятное» {31}.
Маргарет Тэтчер посвятит потом свою политическую карьеру демонтажу построенного Эттли «государства всеобщего благосостояния», но Маргарет Робертс воспользовалась одним из первых законодательных актов Эттли — его решением повысить оклады членам парламента с 600 до 1000 фунтов в год, что обеспечивало прожиточный минимум тем, у кого не было других источников дохода. «Вот тогда-то, — рассказывала она, — и появилась возможность подумать о политической карьере» {32}. Как-то вскоре она, задержавшись на вечеринке, чтобы выпить кофе и помочь вымыть посуду, яростно спорила с одним молодым человеком, как вдруг кто-то, вмешавшись в разговор, спросил: «Ведь вы, Маргарет, конечно, займетесь политикой, правда?» «Я замолчала, не закончив фразы. Вдруг решение окончательно выкристаллизовалось у меня в голове. Теперь я знала точно». Она уже и раньше задумывалась об этом и потому ответила почти без колебания. «Да, — подтвердила она, а затем добавила, еще более воодушевляясь: — Мне нужно стать членом парламента» {33}.
Но сперва ей предстояло закончить колледж, получить работу и занять определенное место в жизни.
После войны атмосфера в Оксфорде заметно политизировалась. По иронии судьбы победа лейбористов способствовала возрождению в университете интереса к консерватизму. Ряды сторонников консерваторов росли как благодаря притоку студентов, отслуживших в армии, так и вследствие осознания необходимости реформировать консерватизм. В 1945 году КАОУ приняла в свои ряды тысячного члена. Через год численность Ассоциации возросла до 1750 человек, и она могла похвастать новым лидером: впервые президентом Ассоциации стала женщина — Маргарет Робертс. Ее победа ни для кого не явилась неожиданностью. Никто так много не работал на пользу консервативной партии и Ассоциации. То, что она была единственной женщиной в правлении, состоявшем сплошь из мужчин, нисколько ее не беспокоило. Ей без труда удавалось подчинять своей воле мужчин в Ассоциации, подобно тому как она будет подчинять членов своего кабинета в качестве премьер-министра.
Она в соавторстве с другими членами КАОУ сочинила документ, содержавший официальную оценку этой организацией причин поражения тори. «Консервативная политика стала означать в глазах общественности немногим больше, чем серию административных решений по конкретным проблемам, соотнесенных в определенных областях с некоторыми неразумными предрассудками и эгоистическими интересами состоятельных классов. Для того чтобы опровергнуть это чрезвычайно вредоносное мнение, необходимо показать связь между общей политической линией и различными решениями и очистить эти последние от малейшего подозрения в том, что они явились плодом компромисса между национальными и групповыми интересами».
Видно, что писательского дара у нее не обнаружилось, но в этом документе важен тон, решительный и целеустремленный. Ее оценка, пускай написанная неопытной рукой, явилась первой попыткой Маргарет сформулировать свои политические воззрения. Радикалкой она не была. Большинство коллег по КАОУ помнят Тэтчер в годы президентства в Ассоциации как консервативного лидера центристского толка. Впрочем, она расширяла свой круг чтения и интеллектуальный кругозор. В 1945 году она жадно прочла «Путь к рабству» — апокалипсический трактат австрийца Фридриха фон Хайека, профессора Лондонской школы экономики, который доказывал, что всякое расширение социалистической государственной власти с неизбежностью ведет к тирании, в том числе и нацистского образца.
Она также записалась в семинар по методизму, но нашла оксфордскую разновидность этого вероисповедания «гораздо более формальной, чем все, к чему я привыкла» {34}. Она перестала заниматься методизмом и начала посещать богослужения в англиканском храме Сент-Мэри. Скептики выражали впоследствии сомнение в мотивах ее перехода в англиканство. Ведь англиканской церкви отдают явное предпочтение высокопоставленные консерваторы, и то, что ее называют партией тори на молитве, является шуткой лишь отчасти. Но Маргарет решительно отрицала всякие предположения, будто она поменяла веру из соображений политической выгоды, утверждая, что якобы «церковная принадлежность не играет ни малейшей роли» в английской политической жизни {35}, что совсем не соответствовало действительности.
Работа в КАОУ с ее собраниями, речами и вечерами в честь высоких гостей — консервативных политиков — забирала у Маргарет львиную долю времени, а она и так уже жила по распорядку, сводившему отдых до минимума: ложилась часа в два-три ночи, вставала в половине седьмого. От этого страдали учебные занятия. «Она никогда не вкладывала в них сердца», — констатировала наставница Вон. Ее дипломная работа на тему рентгенокристаллографии получила одобрение, но экзамен прошел не вполне гладко, и она была выпущена со степенью бакалавра наук второго класса в области химии. Экзамен она сдала вполне удовлетворительно, но без отличия. Впрочем, занимайся она более усердно, это, возможно, ничего бы не изменило. Чтобы получить степень бакалавра с отличием в Оксфорде, нужно показать действительно блестящие результаты. Маргарет Робертс имела прочные знания и хорошо училась, но без интеллектуального блеска. Таких результатов, с какими окончила Оксфорд она, стыдиться не приходилось, но она все же стыдилась. Чуть-чуть. Хотя виновата в этом только она сама, признавалась Маргарет. Слишком много времени тратила она на политику.
В 1947 году, по окончании университета, Маргарет не раз возвращалась в памяти к разговору с отцом и Норманом Уиннингом о том, чтобы получить потом юридическое образование. Она не передумала. Химия не приведет ее к желанной цели, говорила она сокурсницам. Но пока что химия могла дать ей средства к существованию. Простившись с Оксфордом, Маргарет, ныне дипломированный химик, поступила в одну из старейших в стране фирм по изготовлению пластмасс — «Бритиш Зайлонайт пластике», или «Би-Экс». Она сразу же приступила к работе. Две другие выпускницы Оксфорда, нанятые «Би-Экс», сняли вместе квартиру, но Маргарет совместное житье не устраивало. Она не только предпочитала жить отдельно, но и хотела, по практическим соображениям, избавить себя от готовки. Поэтому она сняла комнату с пансионом в доме недавно овдовевшей женщины, Энид Маколи, и ездила на фабрику автобусом.
С самого начала было видно, что она здесь чужая. Служебные обязанности — Маргарет участвовала в разработке нового клейкого материала — зачастую требовали, чтобы она из тишины лаборатории спускалась в цеха, где безраздельно господствовали мужчины. Выпускница женского колледжа, не имеющая опыта работы с мужчинами, тем более с грубоватыми работягами, не сумела найти с ними общий язык. Они привыкли, чтобы их называли по имени. Она не смогла заставить себя делать это и упорно называла их по фамилии да еще с присовокуплением церемонного «мистер». Их раздражал ее подчеркнуто правильный «аристократический» выговор и натянуто-официальный тон. Ее прозвали Герцогиней. На вечеринках, устраиваемых администрацией, две другие «новенькие» принимали участие в общем веселье, Маргарет же сидела в гордом одиночестве и рано уходила. Если она вообще говорила о чем-нибудь кроме работы, то только о политике, причем непререкаемым тоном. За спиной Герцогини мужчины показывали ей кукиш. Маргарет возненавидела свою работу. Она с нетерпением ждала конца недели, когда она натянет на себя единственное черное платье и отправится на партийное собрание консерваторов Колчестера {36}.
На следующую ступеньку ее возвела случайная встреча в 1948 году. Той осенью она была приглашена представлять Консервативную ассоциацию выпускников Оксфорда на ежегодной партийной конференции, этом важнейшем событии в политическом календаре. Проводимые каждой политической партией Англии в течение четырех-пяти дней где-то между началом сентября и серединой октября, эти конференции являют собой как бы смотр сил каждой партии в ходе подготовки к национальным выборам. Эти конференции дают возможность старшим должностным лицам партии покрасоваться, поважничать, прозондировать политическую линию и тематику, пообщаться друг с другом. Существенной стороной работы конференции является поиск талантов. Молодым активистам предоставляют возможность выступить, чтобы руководство партии могло отобрать подающих надежды кандидатов для низовой работы, а то и для баллотировки в палату общин.
Конференция, на которую пригласили Маргарет, проходила в Лландидно, курорте на продуваемом морскими ветрами северном побережье Уэльса. В числе собравшихся правоверных тори там были Джон Г рант, директор «Блэкуэллза», большого книжного магазина в Оксфорде, хорошо знавший Маргарет, и Джон Миллер, председатель отделения консервативной партии в Дартфорде, промышленном восточном пригороде Лондона и прочном оплоте лейбористской партии. Во время перерыва Маргарет и эти двое вышли из прокуренного зала и отправились пройтись по молу и подышать свежим воздухом.
— Я слыхал, вы ищете кандидата, — обратился Грант к Миллеру. Шеф местного отделения партии и впрямь подыскивал «пушечное мясо» для предвыборного сражения — подходящего человека для выдвижения кандидатом от консерваторов в Дартфорде на предстоящих выборах. В 1945 году тори потерпели в этом избирательном округе сокрушительное поражение. Были все основания полагать, что такой же разгром ждет их снова. Но претендента необходимо было найти.
— Да, нам нужен очень способный молодой человек, — ответил Миллер. — Округ у нас трудный.
— А способная молодая женщина вам не подойдет? — спросил Г рант.
— Нет, нет, — без колебания сказал Миллер. — Совершенно не подойдет. Не такой у нас район. Дартфорд — город индустриальный.
— Не отвергайте ее с ходу, — продолжал настаивать Грант. — По крайней мере познакомьтесь с ней. Она молода, ей всего двадцать три года. А для трудного округа вроде Дартфорда женщина — это, может быть, как раз то, что надо. Так подумаете о ее кандидатуре?
Миллер помолчал.
— Ну что ж, пусть подает заявление.
Кивнув головой в сторону Маргарет, Грант сказал, что это ее он имел в виду. Миллер подозвал председательницу женской организации дартфордских консерваторов, которая, только взглянув на Маргарет, повторила его совет:
— Подавайте заявление.
«Я до того времени всерьез и не помышляла о выдвижении своей кандидатуры где бы то ни было, — рассказывала Маргарет. — Но вот так получилось, что я подала заявление» {37}.
Помимо нее еще двадцать шесть человек претендовали на право быть выдвинутыми кандидатом, которого почти наверняка ждало поражение на выборах. Все двадцать шесть были мужчины, ни один не был жителем Дартфорда. Выдвинуть свою кандидатуру предлагали четырем местным бизнесменам, но все они отказались. Зато Маргарет заведомая напрасность борьбы за парламентское место, обеспеченное лейбористам, ничуть не пугала. Ее возбуждала и воодушевляла перспектива участия в предвыборной кампании. Обходить дома, собирая голоса избирателей, было для нее удовольствием; расхваливая перед избирателями консерваторов, она чувствовала себя более в своей тарелке, чем среди соучениц в колледже. В обстановке политической кампании она была как рыба в воде. На комитет по отбору кандидатов она произвела благоприятное впечатление.
«Сразу было видно, что соображает она великолепно, — рассказывала Маргарет Филлимор, член Дартфордской ассоциации консерваторов. — Держалась она очень уверенно и хладнокровно для двадцатитрехлетней девушки, но при этом сохраняла сердечность, была милой и приятной собеседницей». Реймонд Вулкотт, тоже заседавший в комитете по отбору претендентов, придя домой, в восторженных выражениях поведал жене о кандидатке, которая была «красива, хорошо одета и говорила с большим знанием дела» {38}. Он высказал мнение, что хорошо бы выставить ее кандидатуру против Нормана Доддса, популярного лейбориста, члена парламента от Дартфордского избирательного округа. Остальные члены комитета согласились с ним. И вот в феврале 1949 года комитет одобрил кандидатуру Маргарет, ставшей самым молодым в Англии претендентом на место в парламенте; выборы, точный срок которых не был известен, должны были состояться не позже июля 1950 года.
А 28 февраля ее кандидатура была представлена на официальное утверждение собранию избирателей-консерваторов Дартфорда. Маргарет пришла на собрание с отцом и произнесла речь на тему, близкую его и ее сердцу, тему, к которой она всегда будет возвращаться: о необходимости снижения налогов для поощрения инициативы. Алф аплодировал. В комитете ее кандидатура была одобрена двадцатью голосами против одного. Сбор средств на проведение предвыборной кампании составил 37 фунтов 13 шиллингов. Она выступила в путь.
Но сначала надо было отметить это событие: вслед за собранием, утвердившим ее кандидатуру, состоялся прием. Маргарет непринужденно общалась с приглашенными, но, подобно Золушке на балу, озабоченно поглядывала на часы. В ее сознании деловой женщины занозой сидел один практический вопрос. Прием затягивался, было уже поздно, и она, виновница торжества, не могла сбежать. Но как же ей попасть обратно в Колчестер, до которого добрых сорок пять миль пути, чтобы не опоздать утром на работу в «Би-Экс»? После того как она поведала о своем затруднении Джону Миллеру, председатель консерваторов переговорил кое с кем и вернулся с готовым решением. Один из гостей едет на своей машине в Лондон. Он с удовольствием подвезет ее к железнодорожному вокзалу на Ливерпуль-стрит неподалеку от Трафальгарской площади, так что она успеет на последний поезд до Колчестера. Звали гостя Дэнис Тэтчер.
Рослый, элегантный, похожий, несмотря на очки, на спортсмена, Дэнис был управляющим семейной фирмой по производству красок. Он и сам однажды баллотировался на выборах от сельского округа в графстве Кент на юго-востоке Англии, но потерпел неудачу. Раньше он служил в армии, дослужился до майора, воевал во Франции и Италии, даже получил орден Британской империи, награду весьма почетную. Тридцатитрехлетний холостяк, на десять лет старше Маргарет, Дэнис любил, рисуясь, полихачить. Свой «ягуар» он гонял на сумасшедшей скорости и с ветерком покатил в тот вечер, возвращаясь в Лондон {39}. Маргарет пришлось попросить его сбавить скорость. Впрочем, разговаривать с ним ей понравилось. Он со спокойной прямотой рассуждал о политике, проявляя особую осведомленность в вопросах деловой жизни и экономики. Выяснилось даже, что у них совпадают вкусы в области джазовой музыки. Однако никакой романтической искры между ними не пробежало. Когда ее спросили впоследствии, не полюбили ли они в тот раз друг друга с первого взгляда, она воскликнула: «Нет, конечно!» {40}
Участие в выборах послужило долгожданным поводом для того, чтобы уйти наконец из «Бритиш Зайлонайт пластике». Но надо было подыскать себе новое место. В Дартфорде ничего подходящего для нее не было, но она нашла работу в Хаммерсмите — западном районе Лондона (все-таки это поближе к Дартфорду, чем Колчестер) в многопрофильной пищевой корпорации «Дж. Лайонз», где она проверяла качество бисквитных пирожных и разрабатывала искусственное сливочное мороженое. Горя желанием поскорее начать выборную кампанию, Маргарет переехала в Дартфорд, снова устроившись в комнате с пансионом. Для нее не имело значения, где жить. Она редко бывала дома.
Каждое утро она ездила в Лондон поездом 7.10, добросовестно прочитывая в дороге «Таймс» или «Дейли телеграф», газету настолько консервативную, что ее обычно называли «Дейли ториграф». Из Лондона она возвращалась поездом 18.08, забегала домой наспех перекусить и к восьми вечера опять выходила на улицу, чтобы выступать на собраниях и обходить дом за домом, собирая голоса избирателей. У нее не было ни своей машины, ни денег на такси, а местный общественный транспорт почти отсутствовал. И все же она принимала каждое приглашение, и добровольные помощники по очереди возили ее по городу из конца в конец.
Часто подвозил ее и Рей Вулкотт, один из первых ее сторонников и председатель городского округа. Однажды поздно вечером он проводил ее домой, и она, показав на баночку консервированных сардин на столе, сказала: «Вот мой обед». Вернувшись к себе, он описал эту сцену своей жене Люси. «Я была поражена, — рассказывала Люси. — Это надо же, она приходит домой после шестнадцатичасового рабочего дня, и ее ждет лишь несколько сардин!» Они решили пригласить Маргарет пожить у них. В доме имелось три спальни, но детей не было, и две спальни пустовали. Маргарет прожила у них полтора года, и, как сказала Люси, «она была, конечно же, идеальной гостьей» {41}.
После встречи с избирателями Маргарет обычно возвращалась домой часам к одиннадцати вечера, выпивала чашку кофе, садилась в кабинете за стол напротив камина и писала письма и просматривала газеты до часа или двух ночи. Вставала она всегда не позже шести утра и в половине седьмого выходила из дому, чтобы успеть на поезд. Такой распорядок дня выматывал ее. Она сама признавалась, что слишком переутомляется. Чаще всего она просто старалась не думать об усталости и продолжала работать наперекор всему, и эта самодисциплина стала ее постоянной чертой. «Порой нагрузка бывала чрезмерной, но большой секрет жизни состоит в том, чтобы на 90 процентов сделать это привычкой, — говорила она. — Таким манером превращаешь перегрузку в обычную рутину».
В иные дни Маргарет задерживалась после полуночи на кухне, нагревала допотопный утюг и гладила черное бархатное вечернее платье, чтобы надеть его завтра вечером перед встречей с избирателями. Она тщательно следила за своим весьма скудным гардеробом. Начав время от времени ходить на свидания, она стала все больше заботиться о своей внешности. Лицо у нее было розовое, но немного пухлощекое. Она мало ела, много работала, но, как и многие англичане послевоенных лет, любила полакомиться дефицитными сладостями и не могла устоять перед шоколадным печеньем, которое пекла Люси Вулкотт.
В ту пору, когда Маргарет переехала в Дартфорд, мужчины все еще не играли никакой роли в ее жизни. Всю страсть души она отдавала политике. У нее не было времени для романов, да и потребности в них — тоже. Она не знала интимной жизни и не жалела об этом. Ее не страшила перспектива остаться старой девой. От случая к случаю ее видели на людях с каким-нибудь спутником. Один знакомый посылал ей орхидеи. Вилли Каллен, шотландец-фермер, с которым она познакомилась на танцах, несколько раз приглашал ее куда-нибудь и в конце концов предложил ей руку и сердце. Она ему отказала. Вскоре после этого он начал встречаться с ее сестрой Мюриел и сделал ей предложение. Мюриел согласилась, и, поженившись, они поселились на ферме в Кенте.
Дэнис Тэтчер время от времени подбрасывал Маргарет на своем «ягуаре» то на собрание, то на официальный обед. Но это и отдаленно не напоминало полноценный роман. Тиканье предвыборных часов — вот единственное, что занимало сейчас Маргарет. В июле 1950 года истекал пятилетний парламентский срок, и Эттли предстояло назначить новые выборы не позже этой даты, хотя на практике он мог назначить их в любое более раннее время, когда бы счел свои шансы на победу наилучшими.
Это, наконец, и произошло в феврале 1950 года. Маргарет к тому времени уже год вела в Дартфорде организационную подготовку к выборам. Ее собственные перспективы оставались малообещающими, но результаты дополнительных выборов в отдельных округах свидетельствовали о сдвиге избирательских симпатий по всей стране в сторону тори. Поэтому, несмотря на то что Дартфорд традиционно голосовал за лейбористскую партию, Маргарет с оптимизмом смотрела в будущее. «Кто не был оптимистом в молодости, — говорила она, — тот никогда и не станет им» {42}.
Общим стратегическим планом консерваторов предусматривалось обрушиться на Эттли с критикой за развал экономики страны. «Освободить народ из-под ига социализма!» — рявкал Черчилль, развертывая кампанию за возвращение на Даунинг-стрит. Выборы были назначены на 23 февраля 1950 года, и в зимнюю непогоду Маргарет шла на улицы, энергично выступая перед избирателями на тему, которая станет доминирующей в ее политической биографии. Выборы — это выбор между двумя разными образами жизни. «Один с неизбежностью ведет к рабству, другой — к свободе, — поучала она. — Птичка в клетке имеет социальное обеспечение. Она сыта и живет в тепле. Но какой во всем этом прок, если она не может вылететь и зажить своей собственной жизнью?» {43}
Маргарет, самая молодая среди кандидатов, привлекала в Дартфорд толпы журналистов, приезжавших посмотреть, как она проводит избирательную кампанию в этом сугубо индустриальном округе. Она обладала природным, поистине врожденным чутьем на паблисити и с первых шагов умела подать себя фотографам и журналистам. Ее не надо было упрашивать попозировать в белом лабораторном халате среди мензурок и пробирок. Она предлагала это сама. Она не отклоняла ни одного приглашения, если только ради этого не требовалось раньше времени закончить работу или опоздать к ее началу. Ни того ни другого она не допускала.
Она стояла у заводских ворот, когда кончала работу одна смена и заступала другая, заходила в каждый магазин, выступала при каждой возможности на встречах деловых людей. По оценке журналистов, она была неутомима и решительна, но кроме того производила впечатление чрезвычайно воинственной особы. По словам репортера Роберта Маллера, «на митингах она выступала бесстрашно и приветливо, но с людьми держалась холодно и отличалась зашоренностью, целеустремленностью, честолюбием».
При всей своей воинственности она установила на удивление хорошие отношения со своим соперником — лейбористом Норманом Доддсом. Она старательно избегала метить в него лично, приберегая критические стрелы для его партии. Маргарет посылала молодых добровольцев записывать его выступления перед избирателями, чтобы иметь возможность быстро реагировать на сказанное им. В противоположность ей, Доддс, с большим перевесом победивший в 1945 году, был уверен в своей победе и не слишком усердствовал, ведя предвыборную кампанию. К Маргарет он относился с благосклонностью старшего родственника. Сердечно улыбаясь, он пообещал сводить ее позавтракать в парламент после выборов, что он и сделал.
Тори потерпели поражение, но они сократили парламентское большинство Эттли со 146 голосов до 5. Прилив симпатий к консерваторам помог Маргарет, но она и сама не подкачала: сократила большинство голосов, поданных за Доддса, примерно на треть — с 19000 до 13000, отчасти благодаря тому, что вдвое увеличила явку на выборы дартфордских тори.
Городская ассоциация консерваторов пришла в восторг от достигнутого ею результата. Было очевидно, что не за горами новые выборы: с таким незначительным большинством в палате общин правительство Эттли долго не продержится. Дартфордские избиратели-консерваторы без промедления вновь утвердили Маргарет своим кандидатом и в знак признания ее заслуг подарили ей брошь. Ее успех не остался незамеченным общенациональным руководством консервативной партии. На собрании женщин-консерваторов, состоявшемся летом того года в знаменитом лондонском Алберт-холле, ее попросили представить Уинстона Черчилля, и она на все сто процентов использовала их короткую встречу. Она встречалась с ним всего-то считанные разы, но годы спустя, сама водворившись на Даунинг-стрит, она станет постоянно упоминать в своих речах «Уинстона». Важные персоны партии тори будут пожимать плечами и пояснять, что это слишком большая фамильярность с ее стороны. «Наверное, он в гробу переворачивается, слыша, как она пытается выдать себя за ближайшего его друга», — сердито фыркнул один из них. Но ее это не останавливало. Она ссылалась на него при каждом удобном случае, и тори новой формации, верные ей тори, подхватывали имя Черчилля и приветственно выкрикивали его до хрипоты.
Правительство Эттли продержалось еще только полтора года, до октября 1951-го, когда состоялись новые всеобщие выборы. За это время Маргарет перебралась от Вулкоттов в свою собственную квартирку в Пимлико — центральном районе Лондона рядом с Темзой.
Дэнис Тэтчер по-прежнему приглашал Маргарет пойти куда-нибудь развлечься. Впрочем, начало 50-х годов не располагало к развлечениям: лишних денег у людей не было, продукты питания, одежда, бензин все еще продавались по карточкам. Городские центры, особенно Лондон, где топили по большей части торфяными брикетами, задыхались в густом едком смоге. «Пора стояла довольно-таки мрачная, веселья вокруг было маловато», — вспоминала Маргарет {44}. Маловато было и страсти в ее отношении к Дэнису, который проявлял к ней больше интереса, чем она к нему. Но постепенно между ними росло взаимопонимание, да они и впрямь имели друг с другом достаточно общего, чтобы Маргарет оценила их отношения если не романтически, то логически и аналитически.
«Он занимался производством красок и химических продуктов, а я была химиком», — прозаично констатировала она. Не вполне ясно, в какой степени присутствовала в их отношениях иная химия, «Он хорошо разбирался в финансах, я интересовалась экономикой. У нас было много общего» {45}. Дзнис мог предложить больше. Он был влюблен. Он ободрял ее после февральского поражения и помогал ей готовиться к новой попытке в октябре 1951 года.
Эту предвыборную кампанию она проводила менее целеустремленно. Она последовала так скоро, что ни Маргарет, ни избиратели не смогли проникнуться достаточным энтузиазмом. Вновь Маргарет обходила дома Дартфорда, собирая голоса, но все это было уже не то. Теперь она не жила здесь. Приезжать каждый день было трудно. Кроме того, она слишком хорошо знала, что у нее нет ни малейшего шанса обойти Доддса с его преимуществом в 13000 голосов, тем более что за полтора года после предыдущих выборов он не допустил ни единой ошибки.
К тому же она, впервые со времен Оксфорда, была в душевном смятении. Дэнис, вернувшись в сентябре из деловой поездки во Францию, сделал ей предложение, и она ответила согласием. Они поспешили согласовать свой дальнейший образ действий с председателем дартфордских консерваторов Миллером: объявить ли им о своей помолвке или подождать до окончания выборов? Миллер посоветовал подождать. Когда кандидатку, которой в ходе избирательной кампании исполнилось двадцать шесть лет, спрашивали, не собирается ли она замуж, она отвечала: «Для замужества у меня нет времени», что соответствовало истине, пускай лишь на тот момент.
После подсчета голосов выяснилось, что Маргарет отобрала у своего соперника еще тысячу голосов — ничего выдающегося, но и ничего зазорного. Однако на сей раз консерваторы одержали верх. Эттли ушел, и в особняк на Даунинг-стрит, 10, вернулся семидесятисемилетний ворчливый и раздражительный Черчилль. Пришло время торжествовать. В Дартфорде, после того как Маргарет поблагодарила своих помощников, которые собрались отпраздновать национальную победу, пусть даже Маргарет и потерпела поражение, была оглашена еще одна новость. Поднявшись на трибуну, Дэнис объявил, что он женится на их кандидатке.
