Одной из причин той уверенности, с которой подходила Тэтчер к своей третьей избирательной кампании, были прочные отношения, сложившиеся у нее с Рональдом Рейганом и Михаилом Горбачевым. У этого «трио» был исторический прецедент: «тройка» Черчилль — Рузвельт — Сталин. Но тогда сотрудничество вынуждалось условиями войны, и участие Сталина в этой группе всегда казалось противоестественным. Нынешняя же американо-советско-британская «триада» никак не вызывала подобных противоречивых ощущений. Умело развивая отношения, проявляя внимание к деталям и просто используя везение, Тэтчер сумела протиснуться в диалог сверхдержав. Зто потребовало от нее определенных усилий, но дело того стоило. Укрепление личных контактов с Горбачевым и Рейганом повысило международный престиж и самой Тэтчер, и Великобритании. Войдя в этот круг избранных, Тэтчер тем самым обеспечила за Англией способность сохранить собственные, столь важные для страны независимые ядерные силы сдерживания. Кроме того, благодаря ухищрениям и кропотливой работе Тэтчер британские взгляды снова обретали вес, а страна — особый статус среди союзников Англии и в Западной Европе.,

Тэтчер никогда не обманывала себя и не пыталась создать у кого-то впечатление, будто она на равной ноге с лидерами двух сверхдержав. Не пыталась она и играть между ними роль какого-то посредника или арбитра. По вопросам отношений между Востоком и Западом она всегда твердо солидаризировалась с Рейганом как верный партнер, помогающий поддерживать решимость, иногда явно недостаточную, среди западноевропейских членов Североатлантического союза. Но Тэтчер обладала способностью честно передавать взгляды одного руководителя другому и некоторыми другими качествами, которые делали дружбу с ней весьма ценной для обоих лидеров. По отношению к Горбачеву Тэтчер обеспечивала уникальный канал двустороннего общения с Западом и, в какой-то мере, была для него своего рода интеллектуальным наставником. Тэтчер и Рейган разделяли одни и те же взгляды и убеждения. Но Тэтчер и Горбачев говорили на одном и том же языке — даже если при этом кричали друг на друга, что случалось нередко.

Горбачев считал Маргарет Тэтчер самой жесткой из всех руководителей стран Запада. Но с ней не была связана прямая и непосредственная угроза его стране; к тому же она не только была настроена с ним на одну волну, но и, как видный деятель Запада, имела возможность постоянного доступа к Рейгану. То обстоятельство, что при этом она была еще и женщина, облегчало их взаимоотношения. Горбачеву, как и Рейгану, нравятся сильные женщины; и он сам женат на женщине такого типа. Налаживая, а потом и закрепляя отношения с советским президентом, Тэтчер полагалась не только на свои ум и силу, но и на женское очарование и на свою способность к легкому флирту.

В Тэтчер и Горбачеве на удивление много общего. Оба юристы. Оба имеют ученую степень: Тэтчер — в химии, Горбачев — в сельском хозяйстве. Оба выходцы из провинции, в студенческие годы оба активно занимались общественной работой. И оба совершили быстрое восхождение на самую вершину власти вопреки многим противодействующим обстоятельствам. Тэтчер на пять с половиной лет старше Горбачева. Ей было 53 года, когда она стала премьер-министром; Горбачеву исполнилось 54 за несколько дней до того, как он был избран Генеральным секретарем. Оба оказались по-своему первыми: Тэтчер — первой премьер-министром женщиной в обществе с четко выраженной традицией мужского доминирования. Горбачев же — первым после Ленина советским руководителем действительно революционного типа, резким контрастом по сравнению с поколением семидесятилетних. Оба стремились изменить ход событий в странах, переживающих нисходящее развитие; оба пытались найти решение серьезных системных проблем, имея мало на что опереться, кроме собственной решимости и мужества. Обоими гораздо больше восхищались за рубежом, нежели в своей собственной стране.

По мере того как Тэтчер лучше узнавала Горбачева, она укреплялась в мысли, что Запад искренне заинтересован в его успехе. Более доступный в общении и более рациональный, нежели Хрущев, и в то же время более творческий, прагматичный и жесткий, чем Брежнев, Горбачев, с точки зрения Тэтчер, олицетворял собой наилучшие шансы на возможность перемен к лучшему в Советском Союзе. Тэтчер считала, однако, что Запад не должен (в поддержке таких перемен. — Прим. перев.) заходить слишком далеко или же поддаваться тому, что она презрительно называла эйфорией от пустых обещаний и необоснованных иллюзий. Тэтчер отказалась поддержать предложение Западной Германии об оказании Горбачеву широкой программы экономической помощи: по ее мнению, этот план давал бы советскому лидеру слишком много и слишком быстро.

Тэтчер готова оказывать помощь и поддержку Горбачеву только на условиях взаимности — если в ответ она получит ощутимое сокращение угрозы Западу, например, или же улучшение положения с правами человека, или более благоприятную атмосферу для экономических и торговых отношений. Она готова поддержать организацию совместных предприятий, оказать помощь в подготовке кадров менеджеров, если все это нужно Советскому Союзу. Но, по ее убеждению, в долговременной перспективе улучшение экономического положения в России должно быть чем-то выгодно Англии. Давать что-то за просто так никогда не было философией Тэтчер — ни в жизни, ни на переговорах.

Реформы, начатые Горбачевым, «могут оказаться обратимы», подчеркивала Тэтчер, «если он не сможет дойти до создания во многом иной политической структуры». Она готова поддерживать его намерения. Но она понимает, что оборона Запада не может строиться только на личности советского руководителя, политическое выживание которого никто не гарантирует. По ее словам, «если Горбачев почему-либо не добьется успеха, а Запад демонтирует оборону, основывая свою политику на надеждах, а не на необходимости защищать свободу, — то могут потребоваться годы, прежде чем мы сумеем снова вернуться к нынешнему уровню безопасности» {1}.

Тэтчер сложно оценивать Горбачева: при всех их спорах и различиях в убеждениях, ей лично Горбачев глубоко симпатичен. Она выделяет его из всех политических руководителей, с которыми ей приходилось общаться, прежде всего за ум и мужество. И похоже, что советский лидер испытывает по отношению к ней сходные чувства. «Личная симпатия», — ответил советский представитель Геннадий Герасимов, когда ему был задан вопрос о том, что лежит в основе отношений между Тэтчер и Горбачевым {2}. Эта симпатия была очевидной начиная с их самой первой встречи в декабре 1984 года. Тэтчер понимала, что ей предстоит познакомиться не с еще одним невменяемым представителем брежневской школы. Она хорошо изучила все, что смогла узнать о Горбачеве заранее. Она знала, что вскоре после того, как в середине 1984 года он стал председателем Комиссии по иностранным делам Верховного Совета СССР, Горбачев присутствовал на похоронах лидера Итальянской коммунистической партии Энрико Берлингуэра и произвел на итальянцев большое впечатление своей откровенностью. «Создавалось впечатление, что он очень критически оценивает положение в Советском Союзе, — вспоминает один из соратников Берлингуэра, Антонио Рубби. — Он говорил, что в стране слишком далеко зашла централизация». Столь же откровенен был Горбачев и годом раньше во время поездки в Канаду. Когда кто-то упомянул об Афганистане, Горбачев ограничился лишь словами: «Это была ошибка» {3}.

Все эти подробности были в досье, полученном Тэтчер в декабре того года. Как и упоминание о том, что Горбачев любит стихи Пушкина и Лермонтова, может читать их на память (сама Тэтчер читала на память стихи Китса и Киплинга). Тэтчер с детства ненавидела социализм и советскую систему; но в новом советском руководителе она почувствовала большой потенциал. До знакомства с Горбачевым Тэтчер в общем-то плохо представляла себе СССР. Несколько коротких поездок не изменили ее неприязни и недоверия к тому, что Рональд Рейган называл «империей зла». Когда ее впервые избрали премьер-министром, Тэтчер отрицательно относилась ко всему, что поддерживал Советский Союз. Ее не интересовали встречи и даже просто разговоры с официальными лицами из СССР и стран Восточного блока. После советского вторжения в Афганистан в декабре 1979 года она запретила министру иностранных дел лорду Каррингтону наносить запланированный визит в Москву. «Я не разрешаю вам вести какие бы то ни было дела с этими русскими», — были ее слова.

Перемены в отношении Тэтчер к Москве произошли лишь после того, как один за другим скончались несколько советских руководителей. После смерти Генерального секретаря Юрия Андропова в феврале 1984 года Тэтчер задалась вопросом, кто может стать его наиболее вероятным преемником. 8 должность вступил Константин Черненко, но было ясно, что этот больной старик — лишь временная фигура. Внешнеполитические советники назвали премьер-министру три других имени: Григорий Романов, руководитель Ленинградской партийной организации; Виктор Гришин, руководитель парторганизации Москвы; и Горбачев, специалист по сельскому хозяйству, самый молодой из членов Политбюро. Тэтчер хотела разобраться, кто из них имеет наибольшие шансы на приход к власти. В Москву отправились порученцы, сообщившие, что, если советская сторона намерена направлять какую-либо делегацию, в Лондоне были бы рады принять во главе ее Горбачева или Романова.

Руководителем делегации был назначен Горбачев. По словам одного из работников Форин-оффиса, «мы знали, что у него было до этого мало контактов с Западом. Но знали мы и то, что он явно отличался от других и обладал большими потенциальными возможностями». Тэтчер готова была затратить на подготовку любые время и усилия, только бы встреча прошла успешно. Она сознательно решила принимать его так, как если бы он уже был новым советским руководителем. Как один из знаков внимания, она наметила проведение переговоров в Чекерсе, а не на Даунинг-стрит. Там было уютнее, спокойнее, туда приглашали лишь немногих иностранных гостей. Никто из советских визитеров там никогда не бывал.

С того самого момента, как Горбачев и его жена Раиса вышли из сверкающего ИЛ-62 в аэропорту Хитроу, англичане поняли, что это действительно человек иного, не традиционного плана. Он был одет в отлично сшитый костюм, приветливо улыбался. Раиса, о которой мало что было известно, готовилась к роли «первой леди» Советского Союза. Раньше ей не приходилось принимать участие в официальных визитах.

Горбачевы поразили обычно флегматичных англичан. Он удачно шутил и уверенно чувствовал себя в спорах с депутатами во время встреч в парламенте. Произвело впечатление и то, что он читал «В коридорах власти» Ч. Сноу. Во время посещения Британского музея, в котором Карл Маркс работал над «Капиталом», он пошутил: «Если кому-то не нравится Маркс, это Британский музей виноват». Он заказал несколько костюмов у «Дживса и Хоуке», консервативных и знаменитых портных, которые шьют военную форму нескольким поколениям членов королевской семьи. Серьезной покупательницей оказалась Раиса. Вся бульварная пресса Англии была поражена тем, что она оказалась обладательницей «золотой» кредитной карточки «Америкэн экспресс», что она купила алмазные сережки стоимостью в 1780 долларов и тем, что отказалась от поездки на могилу Карла Маркса, чтобы вместо этого осмотреть коллекцию корон и королевских драгоценностей в лондонском Тауэре. Тэтчер еще предстояло убедиться, что Раиса — серьезная и умная женщина, правда, иногда высказывающаяся слишком резко и прямолинейно.

Когда Горбачевы прибыли на ужин в Чекерc, Тэтчер встречала их на крыльце. Присутствовавший при этом помощник вспоминает: «С первого же момента он произвел очень сильное впечатление. Он как бы излучал силу, сконцентрированную энергию. Он охотно улыбался, у него очень подвижное лицо — а не маска, как у Громыко, — и он всегда готов пошутить».

Появились фотографы. Тэтчер заботливо расставила всех по местам, в том числе и Горбачева, придерживая его под локоть и указывая ему таким образом, где встать. За обеденным столом она усадила его справа от себя, и разговор — через переводчика — начался немедленно. До еды они оба почти не дотронулись. Отныне это становилось правилом: встречаясь, они каждый раз настолько увлекались разговором, что на еду не оставалось времени.

После кофе Раиса поднялась наверх осмотреть галерею, которую называли «Длинной» и в которой были собраны бесценные старинные рукописи, первые издания редких книг и письма, написанные от руки самим Наполеоном. Премьер-министр пригласила Горбачева в гостиную, со стен которой смотрели портреты кисти Констебля и Рейнольдса. Они не уселись официально за столом, а пододвинули кресла к камину. Александр Яковлев — бывший послом СССР в Канаде, когда Горбачев посетил эту страну, — устроился с тарелочкой малины на белом диване. Представитель Министерства иностранных дел по связям с печатью, впоследствии ставший советским послом в Лондоне, Леонид Замятин вел запись беседы. Советский посол не присутствовал. Горбачев ни разу не обратился ни к одному из своих помощников. Он вел беседу совершенно самостоятельно, и этот факт не ускользнул от внимания Тэтчер.

С самого же начала Горбачев достал пачку карточек размером примерно семь на двенадцать сантиметров, написанных его рукой и перетянутых резинкой. Он извинился, что его приезд, возможно, нарушил воскресные планы премьер-министра, и рассказал анекдот. На Кавказе, сказал он, местные жители не могут жить без гостей — как без воздуха. Но если гости засиживаются, хозяин начинает задыхаться. Тэтчер улыбнулась: ее время не ограничено.

Говоря, он время от времени обращался к карточкам. Что-то в его записях было жирно подчеркнуто, что-то обведено кружком. Он сказал, что говорит по поручению Черненко; но, упомянув имя больного советского руководителя еще раз, больше не возвращался к нему. Остановившись на вопросах разоружения, Горбачев показал понимание тех тревог, которые волновали Тэтчер. Он подчеркнул, что не ставит своей целью отколоть Англию от Соединенных Штатов, как-то подорвать их взаимоотношения. Он процитировал Пальмерстона — что «у Британии нет вечных друзей, есть лишь вечные интересы» — и сказал, что согласен с этой мыслью. Тэтчер понимала, что, какими бы ни были его слова, на самом деле он забрасывает пробный шар, пытается нащупать расхождения между позициями Англии и США, которыми потом можно было бы воспользоваться. Она, однако, решила не вступать в спор и продолжала слушать дальше {4}.

Позднее они согласились, что бессмысленно пытаться перетянуть другого на свою сторону. Горбачев процитировал некоторые из высказываний Тэтчер, а затем задал ей вопрос, что она думает о Соединенных Штатах: «Что это за люди? Сможет ли СССР добиться прогресса в делах с таким человеком, как президент Рейган?» Многое из того, что он знал и слышал о Рейгане, вызывало его серьезную озабоченность. К тому же именно в это время были опубликованы документы Совета национальной безопасности США, показывавшие, что в период, когда США сохраняли ядерную монополию в 40-е и 50-е годы, они рассматривали возможность нанесения ндерных ударов по нескольким советским городам.

Премьер-министр ответила, что она хорошо знакома с Рейганом. По ее убеждению, президент США искренне не хочет войны. Он страстно верит в право человека и народов строить свою жизнь по собственному выбору. Рейган разочарован тем, что Брежнев не пошел на переговоры с ним в течение его первого срока пребывания у власти, сказала Тэтчер. Ей нравилась прямота Горбачева. В прошлом встречи с советскими деятелями начинались обычно с долгого вступительного слова, на которое другая сторона отвечала столь же долгим собственным вступлением. Горбачев же говорил кратко, и его вступление заняло всего двадцать минут. Ответ Тэтчер — двенадцать минут, после чего они перешли непосредственно к диалогу. Тэтчер удивило и то, что в высказываниях Горбачева не было пропагандистских клише. Он непредубежденно смотрел на проблемы, диалектически анализировал их, свободно говорил и спорил. Иногда он делал паузу, чтобы обдумать сказанное Тэтчер, а она в этот момент вставала и подбрасывала дрова в камин.

Горбачев высказывал озабоченность по поводу «стратегической оборонной инициативы» США (СОИ), вновь и вновь возвращаясь к этой теме. Тэтчер старалась развеять его опасения. Близилось начало второго срока пребывания Рейгана у власти. По ее мнению, в начинающейся второй части его правления для Рейгана будут особенно важны вопросы контроля над вооружениями и сокращения напряженности в отношениях между Востоком и Западом. На протяжении предшествующих двух-трех лет в этих отношениях возник застой. Теперь же, считала Тэтчер, открывается уникальная возможность для переговоров.

Их беседа не была лишь легкой и приятной. Были вопросы — например, военно-политические или связанные с правами человека, — в которых они, соответственно общим взглядам и убеждениям того и другого, расходились очень резко. Но диалог в Чекерсе положил начало традиции, когда их встречи и беседы оказывались одновременно и очень напряженными, и насыщенными. Ни один не хотел отступать. Оба поочередно наносили и отражали удары, прощупывали позиции друг друга. Но оба высоко ценили откровенность этих бесед и отличную подготовленность каждой из сторон. «Мне никогда не приходилось беседовать с советским политиком, который был бы похож на него, — вспоминала впоследствии Тэтчер, и ее голос не мог скрыть удивления. — С первого же мгновения мне стало ясно, что Горбачев представлял особое поколение советских политических деятелей. Больше всего бросалась в глаза его колоссальная уверенность в себе. Это было совершенно непривычно. Обычно вы не вступаете в столь откровенный и прямой диалог с кем-то, кого вы видите первый раз в жизни. Но мы с самого начала заговорили именно так».

Их беседа продолжалась три с половиной часа. К огорчению записывающих, они ни разу не прервались — хотя бы для того, чтобы воспользоваться туалетом. Помощники Тэтчер знают, что она способна обходиться без него очень долго — «королевский мочевой пузырь», как они выражаются, — но они не думали, что и советский гость обладает такими же способностями. По прошествии трех часов Тэтчер напомнила: «У вас какая-то следующая встреча в Лондоне». «Неважно, — ответил Горбачев, — я с гораздо большим удовольствием продолжу наш разговор». Когда наконец беседа завершилась, оба выглядели уставшими, опустошенными, но, несмотря на остроту спора, улыбались. Тэтчер высказалась одобрительно: «Мне понравился Горбачев. Мы сможем работать вместе». Вскоре весь мир придет к выводу, что с Горбачевым можно работать вместе. Но Тэтчер поняла это первой, и он не забыл высказанной ею оценки.

Почти сразу же после этой встречи Тэтчер отправилась в кругосветное путешествие, в ходе которого посетила Пекин, Гонконг и Вашингтон. Она подробно рассказала Рейгану о Горбачеве и оставила ему краткую — на трех страничках через один интервал — запись беседы в Чекерсе.

Горбачев еще оставался в Лондоне, когда она уже улетела. Проезжая как-то по Уайтхоллу по пути из парламента, он попросил остановить машину на Даунинг-стрит. Ему не доводилось здесь бывать. Он вошел на узкую улицу, постоял у дома № 10, посмотрел на знаменитую черную дверь с молотком для стука, сделанным в форме львиной головы. И прежде чем сотрудники премьер-министра сообразили, кто это, и выскочили пригласить его в дом, Горбачев уже уехал в своем сверкающем бронированном ЗИЛе ручной работы.

Меньше чем через три месяца скончался Константин Черненко. За последние 28 месяцев это была уже третья смерть высших советских руководителей. У власти встал Горбачев, и никто на Западе не знал и не понимал его лучше, чем Тэтчер. Ей снова повезло. Она приехала на похороны в Москву и стояла на сильном морозе около Мавзолея Ленина вместе с руководителями других государств. Рядом с ней стоял ее охранник, верзила Рэй Паркер, старший полицейский офицер из Скотланд-ярда. Карманы его пальто сильно оттопыривались. Русские в толпе подталкивали друг друга и перешептывались, явно полагая, что он здорово вооружен. Потом, уже в Кремле, Тэтчер жестом подозвала Паркера, нагнулась, стянула с себя сапоги и протянула руку. Паркер достал из своих карманов пару туфель на высоких каблуках.

Тэтчер отправилась в эту поездку лишь затем, чтобы показать Горбачеву свое уважение. Они беседовали в течение часа, но вместе с Горбачевым были прежние помощники Черненко, в их числе ветеран — министр иностранных дел Андрей Громыко и внешнеполитический советник Брежнева Андрей Александров-Агентов. Встреча принесла мало результатов. К Горбачеву стояла длинная очередь государственных руководителей, съехавшихся из всех стран и стремившихся непременно увидеться с ним. Горбачев пошутил с Тэтчер: взяв ее под руку, провел на удобное для кремлевских фотографов место точно так же, как она сделала это в Чекерсе. Она ответила, что поняла, — и оба рассмеялись, оставив в растерянности помощников, не уловивших смысл шутки.

Рональд Рейган смог лично оценить нового советского руководителя во время встреч на высшем уровне в Женеве в 1985 году и в Рейкьявике в 1986-м. Во время обеих этих встреч беседы президента с Горбачевым были короткими и носили общий характер. Первая же беседа Тэтчер с советским лидером, напротив, была очень продолжительной и детальной. Она с нетерпением ожидала второй встречи, которая должна была состояться в Москве в конце марта 1987 года, всего лишь за два месяца до очередных общенациональных выборов в Англии.

Тэтчер никогда не готовилась к встречам столь тщательно, как на этот раз. «Я нервничала, — признает она. — И это было куда больше, чем просто волнение, потому что предстоящая встреча была очень важна» {5}. Она запросила у советского посольства в Лондоне переводы всех выступлений Горбачева и прочитала их все, делая пометки на полях. Это заняло несколько дней. «Очень длинные выступления, — вздыхала она. — Думаю, английская аудитория их бы не вытерпела». После этого она провела в Чекерсе однодневное совещание со специалистами по Советскому Союзу.

В Москву она прилетела в серый и снежный мартовский день. На ней была великолепная меховая шляпка. И как всегда, ее сопровождали лишь несколько помощников. Горбачев встретил ее как старого друга, и они сразу же занялись делом. Некоторые из бесед — проходившие за небольшим столом посреди одного из красочных залов Кремля — продолжались без перерыва по четыре часа. На официальные переговоры время почти не тратилось. В беседах участвовали только два лидера, которые обращались друг к другу соответственно «премьер-министр» и «генеральный секретарь», а также по одному переводчику и одному записывающему беседу с каждой стороны. Записывающий с английской стороны, Чарльз Пауэлл потом вспоминал, что беседы напоминали «день английского лета — то гроза, то солнечно». Тэтчер охарактеризовала их как «весьма интенсивные, но всегда корректные». «Когда мы беседуем с Горбачевым, «дипломатических расшаркиваний» не бывает. Мы сразу же начинаем говорить о деле», — уточнила премьер-министр.

Бурные моменты бывали очень бурными. Они орали друг на друга, причем иногда их лица разделяли лишь считанные сантиметры. Записывавшие беседу озабоченно переглядывались между собой: не оборачивается ли дело скандалом? Но когда напряженность достигала предела, именно Горбачев неизменно прекращал спор. За вспышкой страстей следовал взрыв хохота, и накал спадал. Как-то вечером, после переговоров, они присутствовали на балете в Большом театре. Во время антракта в буфете они настолько увлеклись обсуждением проблем сотрудничества между Востоком и Западом в области сельского хозяйства, что второе действие «Лебединого озера» началось с опозданием на двадцать минут — когда они снова заняли свои места в зале. В другой раз на банкете в Кремле они в течение двух часов игнорировали всех прочих гостей и занимались только друг другом, чем-то напоминая любовную пару, не замечающую никого и ничего вокруг. Они брали что-то со своих тарелок и оживленно беседовали, то наклоняясь друг к другу, то отстраняясь, кивая головой, то переходя почти на шепот, то дотрагиваясь — и при этом все время обращаясь друг к другу по официальным титулам. «Потрясающая взаимная симпатия», — заметил представитель премьер-министра по связям с печатью Бернард Ингхэм. Тэтчер опоздала на три часа на ужин в английском посольстве с представителями советской интеллигенции, потому что не хотела прерывать беседу в Кремле.

Во время этой встречи на высшем уровне они разошлись друг с другом по существу во всех вопросах. Тэтчер искренне верит в то, что ядерное оружие — лучшая защита Запада и что именно благодаря ему в Европе после 1945 года царит мир. Поэтому она постоянно расходится с Горбачевым в вопросах ядерного разоружения. Ее высказывания в частном порядке или за закрытыми дверями полностью совпадают с ее публичными заявлениями. Для Тэтчер такое соответствие — правило, но так бывает не у всех политиков. Выступая с речью в Кремле, она не старалась затушевать разногласия и прямо заявила присутствующим, что «мир без ядерного оружия оказался бы менее стабилен и более опасен для нас всех». Она также оказывала нажим и в вопросах прав человека, пригласив на обед Андрея Сахарова — символ диссидентского движения, а на завтрак — Иосифа Бегуна, одного из наиболее известных евреев-«отказников». И наконец, Тэтчер одержала верх над тремя советскими журналистами в агрессивном и смелом телевизионном интервью, за что ей с равным восхищением аплодировали и ее поклонники в Советском Союзе, и гордые ею соотечественники.

В частной беседе разговор снова повернулся к Рейгану. Горбачев сказал, что две его встречи с американским президентом способны ввергнуть в отчаяние. Он намеревался говорить с Рейганом, а не с американскими экспертами. Но Рейган, сказал Горбачев, не разбирается в деталях политики. Советские участники переговоров имеют хороший контакт с их американскими коллегами и отлично знакомы с позициями США по разным вопросам. У Горбачева же не получилось прямого разговора с президентом, и он хотел бы услышать мнение Тэтчер о намерениях Соединенных Штатов. Он будет также благодарен, если она передаст в Вашингтон его высказывания и оценки. Он ценит ее взгляды. Откровенно льстя ей, он сказал, что понимает, что именно от нее может услышать самые сильные аргументы, которые может выставить Запад. Он мог бы поделиться и некоторыми новыми соображениями, зная, что Тэтчер — чуткий и понимающий слушатель.

Тэтчер была в восторге от предложенной ей роли и хорошо понимала трудности, стоявшие перед Горбачевым. Она-то знала, каково разговаривать с Рональдом Рейганом.

Скандал «Иран-контрас» разразился в ноябре 1986 года, через месяц после неудавшейся советско-американской встречи на высшем уровне в Рейкьявике. Создавалось впечатление, что Рейган выпускает из рук управление, и это беспокоило Тэтчер. Она не сказала об этом Горбачеву; но у нее было ощущение, что Рейган не контролирует ход событий, хотя ему и оставалось еще два года пребывания у власти. Она сознавала, что ему нечего противопоставить притягательному образу Горбачева в глазах общественного мнения Запада. Ей необходимо было вмешаться. Она была уверена, что интеллектуально, по своему опыту, ораторскому искусству и умению вести спор способна быть на равных с Горбачевым. Она и призвана была продемонстрировать, что у Запада есть конкурентоспособные руководители.

Визит в Москву дал Тэтчер первую реальную возможность оценить и Раису Горбачеву, которой она преподнесла первое издание «Ярмарки тщеславия» Теккерея. Она очень быстро поняла, почему Нэнси Рейган так не нравилась Раиса. Жена советского руководителя имеет ученую степень, она умна, имеет собственное мнение и не колеблясь говорит о том, что знает или думает. Убежденная марксистка, она подходит к дискуссиям диалектически, проповедуя и формулируя закономерность. Как заметил один из английских экспертов, если бы Раиса жила в Англии, она скорее всего стала бы активисткой Движения за ядерное разоружение. «Ее непросто сбить с толку», — заметила как-то Тэтчер. Раиса не отличается такими теплотой и вдумчивостью, как ее муж, и премьер-министр вскоре устала от ее попыток вторгнуться в обсуждение ядерной политики Запада.

В последний вечер ее пребывания в Москве Горбачевы устроили семейный ужин в узком кругу. Правда, Дэнис на нем не присутствовал. Ужин проходил в правительственном особняке приемов, который когда то принадлежал крупному сахарозаводчику, а позднее использовался для встреч между Никсоном и Брежневым. Тэтчер одобрительно отнеслась к попытке Горбачева воссоздать атмосферу встречи в Чекерсе. Она оказалась права, встречая его тогда как будущего лидера. И теперь в Москве ее встречали с тем же, если не большим гостеприимством и радушием. После ужина они сидели у жарко горящего камина, перемежая беседу шутками.

Через восемь месяцев, в декабре 1987 года, Горбачев направлялся в Вашингтон, где должно было состояться подписание Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. По этому соглашению Европа освобождалась бы от целого класса таких вооружений. По пути он остановился в Брайз-Нортоне, на базе королевских ВВС неподалеку от Оксфорда, для краткой беседы с премьер-министром. Это был знак признания Тэтчер как фактического лидера Западной Европы. На пронизывающем и холодном ветру, по сути на морозе, Тэтчер стояла у посадочной полосы, встречая Горбачева. На ней не было ни пальто, ни шляпы. Горбачев вышел на трап в пальто и шарфе, передернулся от холода. Было странно смотреть на премьер-министра, которая явно замерзала, а ее дыхание было хорошо видно в морозном воздухе. Но она преследовала две цели: показать, что ей нипочем такие мелкие неудобства, как мороз и ветер. А кроме того, она отлично знала, что без пальто смотрится гораздо привлекательнее. Это был просто флирт.

Едва замерли последние звуки «Интернационала» (так в оригинале. — Прим. перев.), как переговоры уже начались. Расположившись на заднем сиденье бронированного «даймлера» премьер-министра, два лидера оживленно жестикулировали, продолжив диалог с того места, где они прервали его восемь месяцев назад в Москве. Горбачев проинформировал ее о том, как продвигается вперед перестройка, признав, что осуществление преобразований сталкивается с немалыми трудностями. На ленч было отведено так мало времени — всего двадцать минут, — что было решено обойтись без десерта.

К моменту отъезда Горбачева Тэтчер обуревали смешанные чувства. Она была довольна тем, что ее особые отношения с советским руководителем действуют успешно. Но ее еще сильнее беспокоило, что Горбачев обходит НАТО повсюду: слева, справа и в центре. Его притягательность была поразительна;

Рейган же все еще не мог выбраться из проблем своего самого скверного года за все время пребывания у власти. Тэтчер изо всех сил — и из трудного положения — боролась против идеи безъядерной Европы, которая некоторым союзникам по блоку казалась весьма привлекательной. «С русским медведем легче было иметь дело, когда он и выглядел как медведь», — признавалась она {6}. Горбачев слишком преуспел в создании соблазнительного образа «разумного политика». Она же считала, что на Западе обращают недостаточно внимания на подавляющее преимущество Советского Союза в обычных и химических вооружениях. Ее тревожило, что СССР снова пытается внести раскол в НАТО, и она была преисполнена решимости всячески поддерживать усилия Горбачева в деле внутренних реформ в Советском Союзе, но и одновременно призывать Запад к твердости в вопросах безопасности. По ее мнению, такая жесткая позиция на переговорах могла бы принести наилучшие результаты.

После того как состоялось подписание Договора о ракетах средней дальности, Тэтчер стала добиваться проведения встречи НАТО на высшем уровне. Она ставила своей целью подтвердить единство НАТО в новых условиях, а также уточнить позицию союза в вопросах ядерной обороны. В Рейкьявике Рейган почти согласился на полное устранение ядерных вооружений из Европы. Теперь же НАТО стало свидетелем соглашения, удаляющего из Европы те самые ракеты, за размещение которых европейцы боролись всего пять лет назад. Когда такая встреча на высшем уровне открылась в Брюсселе в марте 1988 года — кстати, всего лишь седьмая за сорок лет существования союза, — Рейган был в плохой форме. В некоторые моменты переговоров, когда речь шла об очень чувствительных вопросах, создавалось впечатление, что президент не понимает смысла разговора. Тэтчер, как всегда, была рядом в роли надежного друга, который «прикроет» при необходимости. От имени Соединенных Штатов вел переговоры и отвечал на вопросы журналистов государственный секретарь Джордж Шульц. Когда в какой-то момент Рейгану задали вопрос, касавшийся коммюнике по итогам встречи, он не мог даже вспомнить, видел он это коммюнике или нет.

Премьер-министр фактически доминировала на встрече шестнадцати глав государств и правительств в Брюсселе, хотя и не добилась там всего, что хотела. У нее возник спор с канцлером ФРГ Гельмутом Колем относительно того, необходима ли НАТО модернизация ракет ближней дальности. Коль полагал, что в свете ослабления напряженности в отношениях между Востоком и Западом в такой модернизации не было нужды. ФРГ вообще считала целесообразным несколько ослабить усилия в области обороны. Коль, президент Франции социалист Франсуа Миттеран, а также несколько малых неядерных стран — таких, как Дания и Голландия, — полагали необходимым отложить принятие решения о модернизации. Тэтчер заняла совершенно противоположную позицию и призвала к немедленной модернизации. В итоге вопрос был отложен, и руководители согласились с туманной формулировкой, что намерены модернизировать ядерные вооружения союза, «когда в этом будет возникать необходимость». Для Тэтчер такой исход был лучше, чем ничего. По ее оценке, натовская встреча в верхах «положила конец развалу» позиции НАТО в этом вопросе.

По окончании своей последней встречи с Горбачевым в Москве в мае 1988 года Рейган посетил Лондон с последним официальным визитом. Когда президент отбыл, Горбачев направил в Лондон посла по особым поручениям Олега Гриневского, который должен был изложить Тэтчер советскую оценку итогов переговоров с президентом США. Проявленное внимание тронуло Тэтчер. «Будущее представляется в лучшем свете, чем мне первоначально казалось, — заявила она в интервью советскому телевидению в ответ на вопрос о результатах советско-американской встречи на высшем уровне. — Должна сказать, Горбачев выполнил все, что он лично обещал. В этом — новая перспектива, источник надежды для всех нас».

В пятый раз Горбачев и Тэтчер встречались в Лондоне в апреле 1989 года. Его визит пришелся на самую середину того периода, когда администрация Джорджа Буша, только придя к власти, занималась долгой инвентаризацией всех направлений своей будущей политики. Горбачев с обеспокоенностью говорил Тэтчер о том, что Буш слишком долго тянет с организацией своего правительства и определением своей внешней политики. Горбачев уже встречался с тогда еще только избранным, но не вступившим в должность президента Бушем в декабре 1988 года, во время визита в Соединенные Штаты. Но единственным контактом на высоком уровне между СССР и США после этого стала только встреча в Вене министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе и государственного секретаря Джеймса Бейкера, по сути ставшая их личным знакомством. «Господин Горбачев знает, что мы не тянем преднамеренно время», — заявил Буш в день приезда советского руководителя в Лондон. Но у Горбачева явно было на этот счет иное мнение, и он сказал Тэтчер, что Буш намеренно сбивает темпы процесса ограничения и сокращения вооружений. С точки зрения Горбачева, организованная Бушем длительная пауза по крайней мере отчасти направлена на то, чтобы нейтрализовать инициативы Советского Союза и личные усилия самого Горбачева. Тэтчер попыталась рассеять его подозрения, сказав, что Буш всего лишь стремится выиграть время; она, однако, нашла доводы Горбачева в известной мере обоснованными. Ее и саму волновало то, что внешняя политика, как и природа, не терпит пустоты. Пока Буш отсиживался в кустах, а позиции США по проблемам будущего Европы находились как бы в подвешенном состоянии, вакуум заполнял собой сам Горбачев.

Через два месяца, в конце мая 1989 года, Буш положил конец этой паузе и на натовской встрече в верхах изложил контрпредложения Запада в вопросах сокращения вооружений. Перерыв завершился, и к осени советско-американские отношения снова работали на полных оборотах. В сентябре 1989 года Буш принимал в Белом доме министра иностранных дел СССР Эдуарда Шеварднадзе. Была достигнута договоренность о встрече на Мальте в декабре 1989 года — в разгар перемен в Восточной Европе — и о первой для Буша встрече на высшем уровне с Горбачевым в июне 1990 года. В этот же самый день Горбачев принимал в Кремле Маргарет Тэтчер. Это была их шестая встреча, и на этот раз у нее случайно оказалось с собой длинное послание от Джорджа Буша.