В предназначенном только для членов парламента фойе палаты общин стоят скульптурные портреты крупнейших британских политических деятелей XX века: Уинстона Черчилля, Ллойд-Джорджа и Клемента Эттли. Два постамента пока свободны, и можно не сомневаться, что на одном из них когда-нибудь появится мраморный бюст «железной леди». Как и ее уважаемые предшественники, она по праву может считаться одним из крупнейших национальных политиков. Тэтчер изменила Великобританию, заставив саму страну напряженно работать, а внешний мир — снова считаться с ней. Она сломала длившуюся сорок пять лет, на протяжении всего времени после второй мировой войны, приверженность к государству всеобщей социальной защищенности. Она изменила правила политической игры, добилась усиления роли Великобритании в мире и направила страну на иной путь развития, поставив перед ней новые цели и задачи. После десяти с лишним лет правления она создала то, что можно назвать «Великобританией образца Маргарет Тэтчер».
Не испытывая сомнений ни в себе, ни в своих убеждениях, Тэтчер осуществила революцию, опираясь на одну только силу воли. Она появилась на политическом горизонте как атакующая кавалерия и в самый нужный момент, чтобы спасти страну от экономической катастрофы и политического забвения. Какой была бы сейчас Великобритания, если бы десять лет тому назад она не встретилась бы с Тэтчер, — невозможно представить.
Со времен Суэца значение Великобритании в международных делах не было столь большим, как в 80-е годы. Действия Тэтчер, направленные на то, чтобы способствовать прекращению гражданской войны в Зимбабве, укрепили доверие к Англии в Африке. На Ближнем Востоке лидеры арабских государств, разочарованные отсутствием у администрации Рейгана интереса к поискам мирного урегулирования, обратились за поддержкой к Тэтчер. Кампания на Фолклендах предупредила весь мир: Англию рано списывать со счетов в военном отношении. Если потребуется, она вполне в состоянии организовать успешную операцию.
У Соединенных Штатов не было в 80-е годы более преданного друга, чем тэтчеровская Великобритания. Мэгги, не раздумывая, в первые же минуты поддержала в декабре 1989 года начатое по приказу президента Джорджа Буша вторжение войск США в Панаму. Антисоветизм Тэтчер был хорошо известен и не вызывал сомнений. Поэтому Запад относился к ее политике на советском направлении с таким же доверием, каким пользовался Ричард Никсон при нормализации американо-китайских связей. Именно Тэтчер в 1984 году «открыла» Михаила Горбачева, назвав его человеком, с которым Запад может иметь дело, и он постоянно помнил о том значении, какое имели эти слова Тэтчер. Повышение роли Англии в отношениях между Востоком и Западом на протяжении этого десятилетия стало прямым следствием неуступчивости и жесткости Тэтчер и ее особых отношений с Рейганом и Горбачевым.
При всех успехах, какие ей удалось одержать во внутренней и внешней политике, естественно, она не смогла решить всех проблем и даже создала некоторые новые. 90-е годы ставят перед ней как премьер-министром новые трудные задачи. Окончание холодной войны требовало от одного из ее рыцарей — Тэтчер, — чтобы она сумела приспособиться к новым временам. Иначе — в обстановке, когда разваливающийся советский блок прощался с коммунизмом, — она бы просто осталась позади. Нелегко ей было бы преодолеть и свое глубокое нежелание идти на интеграцию с Европой.
Во внутренней политике тоже предстояло еще много работы, и она бы не переделала ее всю, даже если бы оставалась у руководства до бесконечности. Она бы не возражала проработать и до конца тысячелетия. Это означало бы, что она стала бы премьер-министром, дольше всех пробывшим на своем посту и перекрывшим даже таких, ныне уже легендарных деятелей XVIII века, как Роберт Уолпоул и Уильям Питт-младший. К тому времени ей бы исполнилось 74 — на три года меньше, чем было Рональду Рейгану, когда он уходил со своего поста. Но даже если бы она не победила в четвертый раз и Даже если бы завтра же ее переехал один из знаменитых английских двухэтажных автобусов — по мнению многих британцев, единственный реально возможный сценарий ее ухода с поста премьер-министра, — все равно Тэтчер оставляла бы после себя немалое наследство. Самым значительным из ее достижений было то, что ей удалось до основания потрясти удовлетворенное самолюбование, парализовывавшее страну. Тэтчер сумела предложить Великобритании выбор в то самое время, когда многим казалось, что никакого выбора уже не остается.
Тэтчер сломала ограничения, наложенные на себя самими британцами. Во время Великой депрессии Алф научил ее работать, несмотря ни на что и не надеясь на помощь со стороны правительства или кого-либо еще. Она усвоила этот урок и собственной целеустремленностью доказала, чего может добиться человек. Взрослея в предвоенные годы, наблюдая распространение нацизма, испытав все тяготы послевоенного возрождения и пережив наступление коммунизма, Тэтчер поняла, что выжить в этом мире непросто. Необходима прежде всего сила: страна и ее народ должны быть внутренне крепки, просто чтобы выжить, не говоря уж о том, чтобы процветать. Усталая и сломленная послевоенная Англия не обладала такой силой. Вчерашний Джон Буль начал жить по принципу: «Ничего, сойдет». Тэтчер повидала немало бездельников, да и просто уставших от жизни людей, которые считали, что стремиться к самосовершенствованию, к росту, к богатству пошло и банально. Презирала она и тех самонадеянных представителей «высшего света», что смотрели свысока на усердно работающих, вылезающих вон из кожи предпринимателей. Тэтчер понимала взаимосвязи между словом и делом и умела добиваться результата в том и другом.
Придя к власти, Тэтчер решила круто изменить все. Тем, кто готов был за ней следовать, она предлагала новые возможности и оптимизм.
Если бы не война на Фолклендах — «двое лысых дерутся из-за фасона прически», как выразился писатель Йорге Луис Боргес, — и не слабая и расколотая оппозиция, у Тэтчер никогда не было бы даже шанса сдвинуть с места осуществление своих замыслов. К 1984 году ее почти наверняка бы сменили на выборах. Но обстоятельства сложились так, что длительное пребывание у власти позволило ей начать и осуществить радикальные реформы, закрепить их результаты.
Многое из предпринятого Тэтчер начинали и раньше. Она не первая пыталась провести приватизацию, перейти на монетаристскую финансовую политику, загнать профсоюзы в оборону, уменьшить меру социалистичности в экономике и социальной сфере. Но другие, когда события оборачивались круто, пятились назад. Тэтчер же целеустремленно шла вперед, верная духу фразы, придуманной ею когда-то в детстве: «Начать легко, сумей завершить». Ее предшественников в целом устраивал статус-кво, и потому под их руководством страна шла к упадку. Крестовый поход Тэтчер был направлен именно против статус-кво. Она доказала, что та фактически двухпартийная политика, которая проводилась на протяжении послевоенного периода, была причиной, а не следствием переживаемых Великобританией трудностей {1}.
Лорд Д'Абернон как-то сказал: «Ум англичанина работает лучше всего, когда уже почти поздно» {2}. Тэтчер поняла, что было уже почти поздно. Она увидела, что нельзя долее размениваться на мелочи; что если Великобритания не хочет скатиться прямиком в «третий мир», то необходимы общенациональные усилия, по масштабам и напряжению сродни, усилиям в годы войны. По сравнению с тем, чем была Англия в прошлом и чем она могла бы быть, страна находилась в состоянии развала и унижения. Тэтчер взялась за дело отнюдь не в мягкой форме и не коллегиально. Но ни то, ни другое ей просто не было нужно. Ее преимуществом оказалось то, что она не принадлежала ни к какому установившемуся мужскому кругу. Тэтчер быстро просчитала, что большинство англичан не будут знать, как вести себя с решительной, требующей своего женщиной. И эту-то линию поведения и избрала к собственному преимуществу, сумев вначале выиграть борьбу за руководство в консервативной партии, а потом удерживать на отдалении и в неуверенности потенциальных соперников как в партии, так и за ее пределами. Нейл Киннок признавал: «Мне гораздо труднее быть в оппозиции госпоже Тэтчер, поскольку она женщина. И как бы я ни пытался освободиться от этого качества, но во мне заложено какое-то внутреннее благоговение перед женщиной, которого просто не существует по отношению к мужчинам» {3}.
Ее линия поведения казалась жесткой еще и потому, что столь слаба была оппозиция ей. Тэтчер знает, что такое настоящая жесткость и какова ее цена. Она читала Макиавелли, в том числе и то место, где князь спрашивает: «Что лучше: чтобы тебя больше любили, чем боялись, или наоборот?…Хотелось бы, чтобы одновременно и любили, и боялись. Но поскольку сочетать эти чувства трудно, то, если не можешь добиться того и другого вместе, гораздо лучше, чтобы тебя боялись, а не любили» {4}. С самого детства Тэтчер мало кому нравилась, еще меньше ее любили; но уважали ее всегда. Она не имеет ничего против, если с ней соглашаются только из чувства страха.
Даже когда она имеет дело с относительно краткосрочными задачами, Тэтчер избегает принятия каких-либо пожарных мер и предпочитает руководствоваться долговременными соображениями. «Я не хочу растрачивать себя на преходящие дела, — говорила она. — Я пришла к власти с целью дать стране правильную долгосрочную перспективу, поставить ее на верный путь к процветанию в будущем» {5}. И она добилась этой цели. Во многих крайне важных отношениях Великобритания заметно изменилась. Но останется ли страна на этом пути, переживет ли тэтчеризм саму Тэтчер?
В каких-то своих аспектах — безусловно. У революции Тэтчер глубокие корни, они-то и позволяют ей рассчитывать на будущую отдачу. Частная собственность, теперь широко распространившаяся в Англии, придает гражданам страны заинтересованность в успехах всего государства. Миллион новых владельцев муниципальных домов и квартир заинтересованы в приватизированном обществе и не откажутся от этой своей заинтересованности, как бы ни повышались учетные ставки. Сокращение налогов помогло двум категориям британцев: тем, кто на социально-экономической шкале располагается в самом низу и самом верху. Конечно, предстоит совершенствовать и такую налоговую политику. Но никто не хочет возврата назад к тем налоговым ставкам, которые довели почти до нуля и капиталовложения, и темпы экономического роста. Тэтчер разрушила догматический социализм как приемлемую философию, на базе которой могут создаваться и работать правительства, желающие чего-то добиться в этой стране. Ренационализация большинства отраслей — за исключением тех, функционирование которых жизненно важно для всей страны, — уже немыслима. Даже лейбористская партия приняла ключевые элементы тэтчеризма. Страну отличают меньшая жесткость, меньшая сухость и меньший консерватизм, чем те, что присущи лично Тэтчер. Кроме того, есть потребность в Великобритании, чувствующей большую внутреннюю общность и больше заботящейся о каждом из своих граждан. Но движения к тому облику страны, что был слеплен лейбористской партией в 80-е годы, быть не может.
Эти реалии отражают те перемены, которые вошли уже в жизнь. Но и сама Тэтчер — важный фактор в определении того, в какой мере тэтчеризм переживет своего творца. Отражает ли личность Тэтчер типические черты и свойства британского национального характера или же она — отклонение от его нормы, и, когда она перестанет понукать, подгонять, подбадривать и понуждать, страна скатится к прежнему образу жизни? «Было бы трагично, если бы феномен Тэтчер оказался лишь изолированным явлением и после ее ухода Британия снова поплыла бы по течению под влиянием стремления к спокойной жизни и к тому, чтобы не спорить друг с другом», — говорит бывший председатель консервативной партии Норман Тоббит {6}.
Иными словами, является ли Мэгги настоящим британцем, как называл ее Рональд Рейган, идущим во главе упирающейся, но все же готовой следовать за ним «армии» англичан? Или же она изо всех сил плывет против течения, борясь с ним лишь силой своих убеждений, а за ней следует только небольшая стайка единомышленников, которых смоет течением, как только их лидера не станет?
Тэтчер совершенно не соответствует традиционному образу британца послевоенного периода. Ее ценности, типичные для провинциальной Англии, и готовность бороться до конца за свободу предпринимательства больше напоминают о характерах политиков и промышленников Великобритании XIX века, когда странд вела борьбу за мировое господство. В этом смысле Тэтчер — настоящая британка. Но нельзя путать этот типаж британского прошлого с современностью. Тэтчер очень хотела бы верить, что современные британцы походят на нее, что их можно побудить напряженно работать, соревноваться между собой и стремиться к успеху. Это возможно, но маловероятно.
Тэтчер нарушает многие традиционно британские стандарты. Одна из причин того, что ее столь уважают в Соединенных Штатах, состоит как раз в том, что в ее характере больше воплощены американские, нежели британские черты. Американские ценности очень серьезно повлияли на ее становление как личности. Она способна действовать в автократической манере, но объективно ее действия ведут всегда к демократизации. Энергия, индивидуализм, предприимчивость, готовность идти на риск, прямота, провинциализм, антиэлитизм и антиинтеллектуализм — все эти ее качества больше присущи американцам, нежели ее соотечественникам британцам. (Ошибаются, однако, те, кто считает, что из нее вышел бы неплохой президент США. Она способна подчинить своей воле консервативную партию. Но глава государства — каковым она не является — должен обладать внутренним чувством и способностью к консенсусу, чего Тэтчер не переносит. По ее характеру в США она бы постоянно воевала с конгрессом, с правительствами штатов и местными властями.)
Предприниматель в политике, она пошла на риск для того, чтобы двинуть Великобританию вперед. Англия, однако, до сих пор получает наибольшее удовольствие, когда оглядывается в свое прошлое. Тэтчер соскребла с этого прошлого слои растрескавшейся краски и штукатурки, чтобы обнажить стальной каркас нации. Процесс оказался весьма болезненным, и к тому же англичане не хотели бы докапываться до скелета: они предпочитают костюмы и косметику. Не случайно в Англии всегда было так много талантливых актеров. Британцам нет равных, когда надо создать искусственный характер. И многие из таких персонажей, особенно из числа сильных и власть имущих, внутренне сложны и неоднозначны. Тэтчер прямолинейна и проста. Британцы всегда высказываются двусмысленно; Тэтчер не делает этого никогда.
Тэтчер постоянно стремится что-то сломать, разнести. «Когда она видит нечто установившееся, ей хочется вдарить по нему своей сумочкой», — как сказал один из консерваторов. И более всего восстает она против консенсуса — особенно ценимого в Англии качества, сформированного всей историей страны. В общественных местах англичане понижают голос и аккуратно выстраиваются в очередь. Это неотъемлемая часть того типа поведения, что направлен на сглаживание острых углов, на достижение совместимости людей на острове, территория которого меньше, чем штат Орегон, а население — почти 60 миллионов человек.
«Нет ничего более несвободного и неблаговоспитанного, чем громкий смех», — писал лорд Честерфилд {7}. Британский разговор может сверкать легким остроумием и чувствительной проницательностью, иногда не вполне приятной для собеседника. Но чаще всего его основа — осторожность. Большинство британцев не любит говорить о самих себе, своих детях и семье, своей работе, вероисповедании и политических взглядах. Все это скорее типично для американцев. Англичане предпочитают безопасные темы разговоров, особенно погоду. Иное дело Тэтчер: она терпеть не может пустые, бессодержательные разговоры. И если настроение ее к этому располагает, она не смущается громко рассмеяться.
Своим сторонникам Тэтчер представляется кем-то вроде Геркулеса: огромным политическим колоссом, который отбросил социализм, лишавший страну жизненных сил, и поставил на его место полные энергии свободу предпринимательства и открытые возможности. Она подорвала силу и влияние профсоюзов, устранила ограничения, накладываемые всепроникающим и всепарализующим правительственным контролем, добилась оживления экономики и восстановила уважение к Великобритании в мире.
Противникам Тэтчер представляется автократом, жестким и безразличным к людям, возрождающим этику стяжательства, раскалывающим страну, разрушающим ее промышленную мощь, отказывающимся признавать общность судеб Англии и Европы и вместо этого распродающим страну Соединенным Штатам.
Тэтчер уже преуспела в разрушении государства всеобщего благоденствия, созданного Эттли. Излечена «британская болезнь» — сила и влияние профсоюзов сошли почти на нет. Больше нет неконтролируемых стихийных забастовок, как нет и безвольной, трусливой администрации предприятий, не способной принимать решения, диктуемые конкуренцией. Все это в совокупности — самое большое достижение Тэтчер. Некоторые реформы в профсоюзах — например, введение правила об обязательном тайном голосовании перед объявлением забастовки — заслужили одобрение и признание со стороны самих же рабочих. Как следствие, уровень забастовок находится сейчас на минимальной за последние пятьдесят лет отметке. В 1979 году британская промышленность потеряла из-за забастовок 30 миллионов рабочих дней. В 1989 году — менее двух миллионов. По мере того как падало влияние профсоюзов, росла производительность труда. В обрабатывающих отраслях она выросла на 3,5 процента и по темпам роста опередила все страны, даже Японию. Выработка на одного рабочего выросла с 1980 года на 5 процентов — больше, чем в Японии, Германии или в Соединенных Штатах.
Для лиц наемного труда условия жизни в тэтчеровской Англии были неплохи. По сравнению со странами континентальной Европы реальная зарплата была невысока, но она стабильно повышалась после 1979 года. Богатые стали еще богаче. Британские налоговые списки включают сейчас 20 тысяч чистых миллионеров — это в четыре раза больше, чем было пять лет назад. Число людей, владеющих собственными домами, тоже на рекордной отметке. К началу 1989 года 68 процентов британцев имели собственные дома, по сравнению с 53 в 1979 году. Великобритания стоит на втором месте в мире после Японии как страна-кредитор: за рубежом вложено 160 миллиардов долларов.
В вопросах налоговой политики тэтчеризм — это рейганизм, но без дефицитов государственного бюджета. На протяжении ряда лет многие из корпораций и частных лиц, получавших значительные доходы, стремились уехать из Великобритании. В своем самом первом бюджете Тэтчер снизила максимальные налоговые ставки в 83 процента на заработанный доход и 98 процентов на незаработанный доход до единого уровня в 60 процентов. Тем самым начала выправляться проблема налоговой эмиграции. К концу десятилетия прежние эмигранты уже толпой валили назад. К концу 1989 года высшая налоговая ставка была уже 40 процентов, близко к уровню, установленному администрацией Рейгана, — 33 процента, включая местные налоги и налоги штатов. Реформа налогообложения корпораций снизила ставки с 52 до 35 процентов и тем увеличила доходы корпораций от этого снижения с 7 миллиардов долларов в 1979 году до почти 30 миллиардов в 1989 году. Изменилась и корпоративная этика. Еще в середине 80-х годов британские менеджеры приходили на работу попозже, тратили по три часа в день на обеденные перерывы с выпивкой и уходили с работы пораньше. В начале 90-х годов подобное было уже редкостью. Обычным явлением в Англии стали плотный завтрак, который делает необязательным перерыв на обед, но хорошо заряжает энергией на весь день, обед продолжительностью не более часа и без алкогольных напитков, а также бег трусцой.
Появился и дух предпринимательства. «История воздаст должное госпоже Тэтчер хотя бы за то, что она стимулировала развитие культуры предпринимательства», — говорит Джон Фолдс, исполнительный директор крупнейшей британской венчурной фирмы «Три-айс» {8}. С 1979 по 1990 год в Великобритании был создан миллион новых рабочих мест — больше, чем во всех странах Европейского экономического сообщества, вместе взятых. На протяжении 1987 и 1988 годов каждую неделю открывалось 500 новых предприятий. Вошли в норму график гибкого рабочего времени и предоставление управленческих услуг в аренду. Энергично развиваются корпорации: «Бритиш стил», принесшая 4 миллиарда долларов убытков в 1979 году, в 1988-м заработала 265 миллионов. «Империал кемикл индастриз» имела 2-миллиардную прибыль три года подряд — в 1987, 1988 и в 1989 годах.
За годы правления Тэтчер поднялась и заработная плата высшего управленческого звена, на протяжении многих десятилетий остававшаяся на самом низком среди промышленно развитых стран уровне. Исследование, проведенное лейбористской партией в 1989 году, показало, что число директоров компаний, получающих в год 782 тысячи долларов и больше, увеличилось за 1988 год на 40 процентов. Но эта цифра создает неверное представление. По стандартам оплаты этой категории руководителей, принятым в мире в целом, Великобритания все еще стоит невысоко и особенно отстает от Соединенных Штатов, где помимо собственно оплаты приняты еще различные формы крупных компенсаций и премий. Не исключение и сама Тэтчер. Она получает 82 300 долларов в год, столько же, как и все ее коллеги по кабинету. На протяжении всех этих лет она отказывается получать дополнительные 19 тысяч долларов, положенные ей как премьер-министру.
«Пришло новое поколение», — говорит Джон Бэнхэм, генеральный директор Конфедерации британской промышленности. В 1986 и 1987 годах Великобритания потратила более 40 миллиардов долларов на приобретение предприятий за границей. В ответ она принимала у себя иностранных вкладчиков: с 1979 года иностранные капиталовложения в стране выросли более чем вдвое. Приток фирм, производящих компьютеры, в район Силикон Глен, недалеко от Эдинбурга, привел к тому, что в вывозе из Шотландии компьютеры опередили сейчас шотландское виски, став ее главным экспортным продуктом.
На юге страны, где процветают обслуживающие отрасли, миллиарды долларов были вложены в Доклэнд — старый, пришедший в упадок район доков и складов, тянущийся вдоль Темзы. Был преображен лондонский район Ист-энд, в котором появился новый аэропорт, расположенный в черте города. Расцвел Сити, лондонский эквивалент Уолл-стрита. Точнее, вначале распустился пышным цветом, потом сбросил лепестки и перешел к более уравновешенному существованию. В переполненных залах шла популярная пьеса «Серьезные деньги». Написанная левым драматургом Кэрил Черчилль, она высмеивала те успехи и провалы, которыми сопровождалось оживление делового мира.
Падала популярность таких традиционных мест проведения отпуска в Англии, как Блэкпул и Брайтон: все больше состоятельных британцев отправлялись отдохнуть в Италию, Грецию и в Соединенные Штаты. Похоже, что за 80-е годы половина Англии побывала в Орландо и Дисней-уорлде. Нейл Киннок признал эти достижения. В 1987 году он заявил, что одной из причин, вынудивших лейбористскую партию пересмотреть ее стратегическую линию, было то, что многие из ее членов имели по два дома и проводили отпуск в Испании.
Большая часть этого процветания приходилась на южные районы страны, хотя и не исключительно на них. Значительно улучшилось положение на северо-западе Англии, в части Шотландии и в Северной Ирландии. «На большей части северо-запада страны сейчас видны признаки возвратившегося и растущего процветания», — писала «Файнэншл Таймс» в начале третьего срока полномочий Тэтчер {9}. Оно пришло также в Манчестер. Был обновлен центр Глазго. Миллиарды фунтов стерлингов были израсходованы в Белфасте и Лондондерри на новое муниципальное жилищное строительство, на сооружение дорог, на проекты создания новых рабочих мест.
У тэтчеровской Великобритании есть и темная сторона. Число бездомных британцев выросло с 1984 по 1989 год на 38 процентов, тогда как общие ассигнования на общественное жилищное строительство, по данным лейбористской партии, сократились на 60 процентов. На переживающем упадок индустриальном севере страны почти два миллиона британцев за это десятилетие перешли на пособие по безработице, тогда как большая часть новых рабочих мест создавалась на юге. Безработица достигла пика в 3,2 миллиона человек в 1986 году, снизилась к 1990 году до 1,6 миллиона; но это было все же больше, чем 1,3 миллиона, унаследованные правительством Тэтчер в момент прихода к власти. За уровень безработицы и порождаемые ею проблемы консерваторам пришлось в Средней Англии и на севере страны заплатить политическую цену. В Шотландии, одной из беднейших частей Великобритании, тори удерживают сейчас только 10 из 72 мест в парламенте. В Уэльсе, другом экономически бедствующем районе, консерваторы после выборов 1987 года имеют только 8 из 38 мест.
Больше британцев, чем когда-либо, причисляют себя сейчас к среднему классу: их доля поднялась с 33 до 40 процентов. Роберт Уорчестер, директор МОРИ — одного из авторитетных центров опросов общественного мнения, — назвал этот процесс «самым значительным за всю историю страны изменением социальной структуры на протяжении одного лишь десятилетия». Но и число людей, живущих ниже черты бедности, возросло до 9 миллионов, из чего бывший лидер либеральной партии Дэвид Стил сделал вывод, что «наша страна становится социально все более разделенной» {10}. Гарольд Макмиллан, ставший лордом Стоктоном, ответил ему так: «Мое сердце разрывается при виде того, что происходит сейчас в стране. Нельзя допускать долее растущего разрыва между югом и севером». Слова эти были произнесены примерно в самой середине шахтерской забастовки 1984—1985 годов.
Бенджамин Дизраэли, любимый премьер-министр королевы Виктории, полтора столетия назад так определил, что такое разрыв: «Две страны, между которыми нет никакой взаимной симпатии и взаимодействия; которые настолько не знают привычек, мыслей и чувств друг друга, как если бы они были…обитателями разных планет; формируемые разными системами воспитания, питающиеся разной пищей, управляемые в разном стиле и по разным законам» {11}. Общие страдания и частичные победы, вызванные двумя мировыми войнами, породили несколько большее национальное согласие, но полностью разрыв не исчез. Те, кто ставит это в вину Тэтчер, ошибаются: ее целью не было ремонтировать разрыв.
Некоторых беспокоит склонность Тэтчер посягать на определенные основополагающие права — в особенности на право выражать свое несогласие — для того, чтобы избежать ситуаций, способных поставить правительство в неудобное положение. Такая озабоченность откровенно выражалась в 1989 году, когда правительство проталкивало новый закон о секретности, который должен был осовременить положения закона 1911 года, касающегося предоставления информации, — гораздо более жесткого, чем правила на этот счет, действующие в Соединенных Штатах. Тэтчер нетерпима в вопросах того, что должно быть отнесено к разряду национальной безопасности. Ее нетерпимость лучше всего проиллюстрирована ее же гневными нападками на Би-би-си за интервью, взятые у вдов аргентинских солдат во время фолклендской войны и ее отношением к тому, чтобы позволить Соединенным Штатам бомбить Ливию с баз на британской территории. В ответ на эти политические проколы премьер-министр перетрясла все руководство Би-би-си. Когда через два года после окончания фолклендской войны один из старших чиновников министерства обороны допустил утечку в печать сведений, которые породили сомнения в официальной версии потопления «Белграно», он был отдан под суд — правда, оправдавший его, — в соответствии с Законом о государственных секретах.
Наиболее ярким примером решимости Тэтчер не допустить опубликования информации, потенциально нежелательной для правительства, была знаменитая история с книгой «Охотник за шпионами». На протяжении более чем двух лет правительство пыталось в 1985–1987 годах не допустить публикации мемуаров бывшего работника контрразведки Питера Райта. Тэтчер настаивала на своем, несмотря на то что все, о чем писал в своей книге Райт — включая обвинение, что Роджер Холлис, бывший руководитель британской контрразведки, был советским агентом, — было опубликовано ранее с разрешения правительства. Благодаря начатой Тэтчер кампании против книги она быстро стала бестселлером во всем мире. Но в Англии она оставалась под запретом до тех пор, пока наконец Закон Лордов — британский верховный суд — не отменил запрет, постановив, что правительство не имеет права запереть конюшню после того, как из нее ушла лошадь. Тэтчер была взбешена всей этой историей и утверждала, что ее противодействие никак не связано со свободой слова: ее цель в том, чтобы секреты государственного ведомства оставались бы секретами. Наученная исходом этого дела и стремясь не допустить повторения чего-либо подобного, она провела через парламент новое законодательство, которое расширяет определенные права правительства в отношении некоторых конкретных видов информации. Полную меру значения этого законодательства еще предстоит выявить.
Любовь Тэтчер поиграть мускулами вызвала в Великобритании тяжелое чувство. Некоторые из ее оппонентов опасаются, что подобная техника ведения общественных отношений в сочетании с возросшим динамизмом жизни способствует формированию более склонного к нечистоплотности и стяжательству общества. Многие британцы высказывают обеспокоенность эрозией чувства общности, которое традиционно помогало поддерживать необходимый уровень сплоченности в обществе. Основания для такой озабоченности есть.
Возрастает число тех, кто не нашел своего места в обществе. В старых городских центрах и в кварталах серых, мрачных муниципальных домов в городах и пригородах появился растущий класс обездоленных. Это не просто инвалиды, слабые, престарелые или бедные люди. Это аутсайдеры, которым нет места в тэтчеровской Великобритании.
Как и во всем мире, возросло употребление наркотиков, а с ним — преступность и насилие. Когда-то страна гордилась тем, что большая часть ее полиции не вооружена. Теперь дело обстоит иначе. Возросло количество насильственных преступлений, а также случаев массовых беспорядков. Городские бунты 1981 и 1985 годов потрясли до основания то, что на протяжении многих поколений казалось благообразным образом жизни британцев. Одним из самых ясных указаний на социальное неблагополучие стал ужасающий рост насилия во время футбольных матчей. Везде в мире сочетание футбола и насилия порождает взрывоопасную смесь, но в последние годы в Англии проблема эта приобрела особые масштабы. В 1985 году на стадионе «Хейсел» в Брюсселе болельщики из Ливерпуля, размахивая металлическими трубами, бросились на места, где сидели болельщики команды из Турина, убив 39 и ранив 425 человек. Почти пять лет спустя английским клубным командам — не шотландским, уэльским или североирландским — было все еще запрещено выступать на стадионах континентальной Европы. В 1988 году британские болельщики подрались с немецкими и голландскими в Дюссельдорфе после окончания европейского чемпионата. На следующий год были задавлены до смерти 95 человек, когда болельщики попытались прорваться на переполненный стадион в Шеффилде. Анализ причин насилия во время футбольных матчей стал в Великобритании процветающим родом занятий. Те, кто ищет простых объяснений, сваливали все на безработицу или на то напряжение, которое внесла Тэтчер в британское общество. Но большинство из тех, кто был арестован во время вспышек такого насилия, не были безработными. Причины не ясны, а значит, не предлагается и решений.
Футбольное насилие — лишь один из симптомов остающихся в Великобритании проблем, умножаемых существующими на острове идиосинкратическими общественными силами, колебаниями мировой экономики, сложным историческим наследием, которое формировало в прошлом и всегда будет формировать в будущем те ожидания, которые предъявляет Британия к себе самой.
Тэтчер заявляет, что она почувствует, когда ей настанет время уходить со своего поста. Многие сомневаются, так ли это. Многие сомневаются и в том, сможет ли она вообще уйти когда-нибудь по собственной воле. В ноябре 1989 года она заявила, что, вероятно, уйдет в отставку после того, как выиграет на выборах в четвертый раз. Но уже несколько недель спустя она взяла это заявление назад. Подумав, она заявила, что готова возглавлять консерваторов на двух следующих общенациональных выборах. «Я получила столько протестов после того, как сказала публично, что готова работать дальше», — удивлялась она потом {12}. Трудно сказать, насколько серьезными были эти ее заявления. Некоторые консерваторы высказывали предположение, что Тэтчер просто пыталась таким образом избежать отношения к себе как к премьер-министру, который неизбежно уйдет со своего поста.
Ясно одно: она живет ради того, чтобы продолжать переделывать и совершенствовать Британию в соответствии со своими представлениями. Любая другая цель бледнеет рядом с этой. Когда она покинет дом на Даунинг-стрит, 10, то не для того, чтобы, как она выражается, «бренчать на арфе». Ей, несомненно, будет предложено традиционное пэрство. Но трудно представить ее на сонных красных скамьях палаты лордов, а не в палате общин, непременной частью которой она является с 1959 года и где ее сильный голос не раз осуждал и осаживал оппонентов. Трудно представить Маргарет Тэтчер не в роли хозяйки дома на Даунинг-стрит. Норман Тоббит как-то спросил: «Что бы она стала делать, если бы не была премьер-министром? Ее невозможно представить пенсионеркой, копающейся в саду или занимающейся варкой варенья». Действительно, невозможно.