Распрощавшись с Деригабом, Сином и Карнуном, не теряя времени, Тифей начал собираться в дорогу. Не один раз юноша наблюдал за подобными сборами своего отца, который каждый месяц складывал в свою суму немудреную пищу и длинный сверток дубленого меха, вешал на веревке через плечо пару-тройку сработанных башмаков и отправлялся в путь. Возвращался Сирдэк обычно с большим мешком фигурных пряников, купленных в Ванхоре – Столице всевозможных сладостей. День, проведенный за спиной веселого путника, нисколько не умалял их вкуса, а новый рассказ Сирдэка был для детей, стайками слетавшихся на бодрый голос сапожника, еще желаннее.

Дорога к главному городу пролегала через лес. Раньше до жителей Хамати иногда доходили слухи о случавшихся в этом лесу нападениях, но с тех пор, как легенды о Лесном Страже долетели до Ванхора, а затем, благодаря легким языкам странствующих бардов, разнеслись по всем владениям Овелона Великого, число грабежей начало уменьшаться, вскоре совсем сойдя на нет.

Немного провианта, две пары готовых сапог и отцовский топор составили все снаряжение Тифея. Шаг за шагом удаляясь от своего дома, знакомых мест, юноша чувствовал лишь интерес к той части своего будущего, которое в каждом новом мгновении приоткрывалось перед ним. Вот сверкнула за деревьями водная гладь небольшой речки, потянуло свежестью, вдалеке послышалось тихое журчание и еле слышный плеск потока, ударявшегося о камни. Еще минута, и между раздвинувшимися елями увидел Тифей бескрайнюю зелень леса, наполненную звуками птичьих песен. Он осмотрелся и, свернув с дороги, уселся около огромного дуба, широко раскинувшего свои мощные ветви. В тени этого великана, радушно встретившего путника, Тифей собирался перекусить. Принятие пищи на свежем воздухе, по заверениям Сирдэка, являлось самой приятной частью дальнего похода: природа в эти моменты благоволила любому страждущему и предоставляла в его пользование самый живописный свой уголок. В очередной раз вспоминая слова отца, Тифей отложил в сторону ломоть хлеба и окинул взглядом поляну. Чистота и гармония виделись в каждой травинке, преодолевшей сопротивление земли, будучи мельчайшим ростком, и сумевшей найти дорогу к солнцу, в каждом дереве, проделавшем почти тот же путь – от маленького зародыша, до лесного гиганта. Воздух тихо струился вокруг, наполняя лесной свежестью легкие юноши и будоража воображение целой симфонией запахов.

Дав своему голоду отставку на некоторое время, Тифей продолжал путь. Дорога уводила его все глубже в лес, все ближе к городу городов, но время тоже спешило по своим надобностям и все настойчивее тянуло солнце за невидимые нити, заставляя светило махнуть отшельнику на прощание малиновым туманом и скрыться под сенью далеких деревьев. Темнота сгущалась над путником, торопя его поскорее выбрать место для ночлега. Однако Тифей не чувствовал усталости и прекрасно различал дорогу. Пройдя еще немного, он заметил, что за ближайшими деревьями, извиваясь в своей первобытной пляске, родился небольшой костер. Рядом с костром стоял человек в черной накидке и всматривался в темноту перед собой, стараясь разглядеть приближавшегося юношу.

– Доброй ночи! – еще издалека, чтобы успокоить сомнения незнакомца, крикнул Тифей.

Услышав молодой голос, а вскоре и увидев его владельца, человек, облегченно вздохнув, уселся напротив костра и предложил юноше располагаться рядом.

– Что ж, будем знакомы: меня зовут Зиа́н.

– А меня Тифей.

– Очень, очень приятно, – подсаживаясь поближе к огню и потирая замерзшие руки, произнес Зиан. – Дело в том, что я немного перепугался, услышав тихие шаги в темноте. Не каждую ночь можно встретить живую душу на этой дороге. Все по привычке стараются миновать ее еще засветло… – Мужчина замолчал, многозначительно подняв указательный палец вверх.

– Мне действительно показалось немного неприличным вырастать из-под земли и сразу набрасываться на незнакомого человека, – пошутил Тифей, который никогда не разделял суеверных страхов и верований относительно мертвых душ, леших и тому подобной нечисти. – Я живу в небольшом домике близ Хамати, занимаюсь изготовлением обуви и охотой. Извините, это просто привычка – передвигаться по лесу почти бесшумно.

– А, пустяки! – махнул рукой Зиан и принялся обкладывать костер приготовленными камнями. – Я торговец: хожу по городам и селениям, скупаю и продаю украшения, разные, знаешь ли, безделицы, – бойко рассказывал новый знакомый Тифею. – Каждый день – базарная суета, крики, ну… кричу, конечно же, только я, ведь не каждый же день, скажем, в Грофи, появляется ювелирный мастер! А я – мастер! Мастер своего дела. Не такой, правда, ювелирный как хотелось бы, но всему свое время, – широко улыбаясь, но в то же время настороженно осматриваясь, откровенничал хозяин костра. – Когда-нибудь я открою свою лавку. Да, да. Вот увидишь. Еще год или два, а может, и того меньше. Переплыву через океан и там, в Зэймори – стране великих героев, невиданных растений и сказочных богатств, скуплю за бесценок все… Н-нет, не все, но… очень много драгоценностей! Затем привезу их сюда и стану продавать, продавать, продавать. В три, а то и в четыре, в пять раз дороже!

Тифей едва заметно улыбнулся, услышав нотки восторга в рассказе нового знакомого.

– Знаешь, – с блеском в глазах продолжал Зиан, – что первым я сделаю, когда стану богатым? Я куплю своему сынишке маленькую белую лошадку и буду катать его по городу. Да, жить мы будем в Ванхоре. Нет, не в Ванхоре – там слишком шумно – а в каком-нибудь маленьком городке, где каждый житель будет здороваться со мной, снимая шляпу и кланяясь, как… Как самому Овелону!

– Неужели же все должны снимать шляпу?

– Нет, конечно. Только те, у кого она будет на голове. Я не стану насильно заставлять людей надевать шляпы только для того, чтобы однажды ее снять, пусть даже выказывая мне свое почтение. Я же не тиран.

– Я имел в виду другое: неужели тебе так важно, чтобы, завидев тебя, люди начинали раскланиваться? Ведь можно просто поздороваться, а для этого не обязательно быть вельможей или землевладельцем. Мой отец был простым сапожником, но все при встрече приветствовали его. Кроме того, если ты станешь вредным богачом, который от всех требует почета и уважения только за то, что у него есть ювелирная лавка, то в скором времени люди, продолжая отбивать поклоны, начнут тебя ненавидеть так же, как ты сейчас недолюбливаешь каждого тирана.

– Ну, это же просто неудачная фраза! Хорошо, пусть они все со мной просто здороваются. Я буду устраивать праздники под открытым небом и давать всем в долг под самые низкие проценты!

Тифей с интересом наблюдал за ходом мысли Зиана, который, активно жестикулируя, описывал юноше все прелести и блага, открываемые богатством.

– А сейчас? Что хорошего ты можешь сделать сейчас?

– Что? – задумался торговец. – Понимаешь, сейчас у меня не так много денег, чтобы устраивать народные гуляния или что-то другое. Все, что я могу сейчас сделать – это продолжать работать, изо дня в день увеличивая свой оборот, переходя из города в город в поиске покупающих и продающих. Я еще не был в Зэймори, не открыл свой магазинчик и даже не скопил хоть какую-нибудь сумму для расширения своей торговли.

– Если мерить свою жизнь только тем, чего ты не сделал, можно прийти к выводу, что ты и не жил вовсе, – сказал юноша. – Но ты ведь дышишь, разговариваешь, греешься у костра – все это тоже жизнь! И она идет, как дождь из тучи, которая с каждой каплей, падающей на землю, становится все тоньше, изнашивается. Зачем нужен дождь, если он не питает лес, все его растения? Если проходит впустую?

– Что же делать? Это всегда происходит. Лето сменяет весну, а затем идет осень, потом зима. И снова приходит лето. Время. На то оно и нужно, чтобы не терять его даром! Не сидеть по домам в ожидании чудес, а работать, работать, своими руками творя свое счастье.

– Возможно… Но в чем оно для тебя, это счастье?

– Счастье мое в том, чтобы безбедно существовала моя семья! Чтобы моя любимая жена и мой единственный сын не испытывали нужды, как в свое время испытывал ее я, – с горечью заявил Зиан. – Я хочу, чтобы мой сын был сильным и здоровым, а для этого он не должен есть гнилые яблоки и черствые корки недельного хлеба! Счастье?..

– Но что знает о тебе твой сын, кроме того, что отец его вечно ходит из города в город. Когда ты в последний раз обнимал свою жену? Когда ты сам в последний раз был счастлив?

Зиан задумался. Какой радостной была его последняя встреча со своей семьей?! Его семилетний сын, издали заметив отца, подбежал к нему и бросился на шею. Жена Зиана ждала его около их дома и улыбалась грустно-счастливой улыбкой. Обычный обед перерос в настоящее торжество: на столе появилась новая скатерть, расшитая синеватыми узорами, на скатерти – свежий яблочный пирог, бутылка недорогого вина и гора разнообразных сладостей, купленных Зианом для сына. А затем ночью, спрятав подаренное ожерелье в почти полную шкатулку, его любимая То́рья опять уговаривала своего мужа остаться дома и никогда больше не уходить…

– Ты говорил, что живешь около Хамати, – перевел разговор на другую тему Зиан. – Почему не в самом селении?

– Когда-то давно, лет семь-восемь назад я вместе с отцом действительно жил там, помогал ему в мастерской, ходил вместе с ним на охоту. Мама оставила нас, когда мне не было еще двенадцати. Единственной памятью о ней было вот это кольцо. – Тифей осторожно отцепил булавку от внутреннего кармана, сшитого им специально для ношения кольца у самого сердца, и, достав маленький серебряный ободок, протянул его своему новому знакомому. – Рядом с нами жила дружная семья кожевенника Файра, который был в приятельских отношениях с моим отцом и постоянно брал у него лучшие башмачки для своих дочерей. В одну из них я влюбился, а Файр, замечавший все и вся, в разговорах с моим отцом пророчил нам скорую свадьбу и счастливую жизнь. Ни́ла была замечательной девушкой – милой, веселой. Мне казалось, а может, так и было, что она – самая красивая девушка на всем белом свете. Через месяц я решился сделать ей предложение, отдав ей самое дорогое, что у меня есть, – это обручальное кольцо. Она взяла подарок и сказала, что подумает, а на следующий день сообщила, что готова выйти за меня замуж, если я принесу золотое… – Юноша замолчал.

– И в чем же дело? У тебя не было денег?

– Нет, я мог бы попросить отца, мог бы заработать сам: я уже умел кое-что делать своими руками, но… Понимаешь, я разочаровался. Мне казалось, что она – самая тонкая, чуткая – должна оценить мой поступок, должна понять, что это не просто сувенир, не просто какое-то украшение. Вместо благодарности она потребовала нечто более ценное, вернее то, что ценным было для нее – просто маленький кусочек золота!

– Золото – это благородный металл! Его блеск напоминает свет солнца, в то время как серебро отливает лунным. Ничего удивительного в том, что девушка захотела иметь именно солнечную – яркую и счастливую судьбу!

– Вот именно! Она просто захотела иметь! Иметь золотое кольцо, которое стоит не менее десяти золотых монет.

– Двадцати. Двадцати золотых. И это без соответствующего узора и гравировки.

– Мне всегда казалось, что любовь, какой бы она ни была, невозможно измерить в монетах, литрах, километрах и тому подобных единицах, – сказал Тифей, пряча серебряное кольцо в карман. – Либо она есть, либо ее нет. А тот, кто пытается высчитать стоимость или силу своей любви заблуждается и старается ввести в заблуждение окружающих. Когда я попросил Нилу вернуть мне кольцо, она ответила отказом и сказала, что мы не пара друг другу, и подарок она вернет только в обмен на золотое украшение. После этого разговора я впал в настоящее отчаяние и не ел несколько дней, вера в людей, которой всегда учил меня отец, сильно пошатнулась. Я пробрался ночью в дом Файра и выкрал у Нилы свое кольцо. В ту ночь я решил, что навсегда уйду из Хамати и буду жить в лесу, избегая каждого, кого только увижу, и питаясь тем, что смогу раздобыть.

– И что же было дальше? – внимательно всматриваясь в черты юноши, окрашенные отблесками костра в желто-оранжевый цвет, спросил Зиан.

– Дальше? Когда в Хамати узнали о случившемся, отец Нилы запер ее в своей лавке и пригрозил выпороть при всех жителях, если меня не найдут или если она не извинится передо мной. Все мужчины селения искали меня целую неделю, вдоль и поперек обшаривая лесную часть Тергона – огромное пространство от Восточной сини до западных пределов. А я бежал не уставая, то и дело прячась от преследователей, петляя и изматывая сам себя. Самым страшным были не гудящая боль в ногах, не разрыв с родным краем и дорогими мне людьми, а постоянный спор, не прекращавшийся ни на минуту. Я спорил с Нилой, с Файром, со своим отцом, с лесом, с небом и солнцем, с каждым пнем и каждым камнем, не замечая, что на самом деле спорю с собой и только с собой!.. Словно жуткого дикого и злющего зверя, гнал я себя сквозь самые дремучие дебри, в клочья разрывая одежду, в кровь стирая появляющиеся мозоли. Куда и зачем, не знаю. Только прочь, прочь от людей. Тогда я отрицал все: дружбу, любовь, преданность. Само добро казалось мне просто выгодной пародией на реальность, на тот закон, который действительно правит миром, жизнью каждого. В те минуты рождалось и осознавалось нечто ужасное. День и ночь сливались воедино, и ночи оказывалось больше. Темнота плыла перед моими глазами, странный холод, не ощущавшийся кожей, словно обволакивал с ног до головы, пропитывая каждую частицу меня, сливаясь с самой кровью.

Угли костра зловеще потрескивали, а яркие алые искры взлетали высоко в небо и тут же исчезали во мраке.

– Однажды в нескольких шагах послышалось слабое журчание – это был небольшой ручей. Я решил отдохнуть, омыть раны и, зачерпнув в ладони немного воды, увидел в ней свое отражение: несколько мгновений на меня смотрело нервное, затравленное, чумазое существо. Каким же жалким я показался себе в тот момент, когда в ответ на мою попытку выказать свою злость нежданному свидетелю своего привала образ, навеянный усталостью, просочился сквозь пальцы и уплыл от меня вдоль по ручью. Я упал рядом с ручьем навзничь и начал, катаясь по траве, неудержимо смеяться. Усталость, давшая о себе знать через секунды, старалась все ниже и ниже придавить меня к земле, а я все громче и громче хохотал, вытирая выступающие слезы, и продолжал извиваться, словно змея, придавленная камнем. Несколько раз я скатывался в ручей, поднимался на ноги и тут же опять валился со смеху на бок. Ко мне возвращался вкус жизни, тот самый вкус, который пытались у меня отнять эти бессонные ночи, кровоточащие раны, бессмысленные разговоры с воображаемыми спорщиками. Все это обрело какой-то другой смысл… Наверно, только потеряв все, потеряв себя, можно понять… До конца прочувствовать, как же прекрасен этот мир.

– Твой отец сильно переживал все это время, – заметил Зиан, укоризненно качая головой. – Ты не подумал об этом?

– Мне кажется, что это единственный человек, который понял меня тогда. В то самое время, когда все собирали снаряжение для поисков, с шумом и в страшной спешке распределяли направления, он говорил, что меня не стоит искать, что это бесполезно, и было бы лучше, если бы все занялись своими обычными делами. Однако жители Хамати были очень встревожены и слишком заняты. А когда отец скупил у Файра весь запас выделанной кожи, пошел в свою мастерскую и как ни в чем не бывало начал сапожничать, стали даже поговаривать, что он не смог перенести беды, выпавшей на его долю, и потерял рассудок. Но это было не так. Ровно через пять дней после моего исчезновения отец взял свою суму и ушел в лес. Как он разыскал меня, какими тропами добрался до маленького, совсем неприметного ручья, я не знаю, но только он был первым человеком, которого я увидел после своего недельного скитания. Мы молча перекусили, рассматривая солнечные отсветы на поверхности потока, а затем папа спросил меня: «Сколько раз за всю свою жизнь Нила обманывала тебя?» Я не знал, что и ответить, потому что Нила всегда говорила только правду, возможно, приукрашивая что-то или о чем-то умалчивая, как и любая другая девушка. Но я не мог упрекнуть ее во лжи. «Сколько подлых и жестоких поступков она совершила?» – продолжал отец. Я молчал. «Тифей, сынок, дай людям шанс и не требуй от них совершенства. Ты тоже совершал проступки, но я ни разу, ни разу не отказался от тебя. Я всегда продолжал и продолжаю любить тебя. Помни об этом, помни всегда». Да. Так он сказал.

Ночь затянула все вокруг своим плотным непроницаемым одеялом. Тифей подложив под голову пару сапог и укрываясь походным плащом, лежал около костра и погружался в воспоминания:

– После возвращения в Хамати и веселого праздника в мою честь, на котором Нила извинилась, искренне попросила прощения за свой каприз, мы с отцом направились в мастерскую и работали там несколько дней подряд, прерываясь только на сон и на еду. Не помню точно, сколько сапог и башмаков мы сделали, но на вырученные от их продажи деньги я смог купить золотое колечко для Нилы. Ведь именно таким и был наш уговор – я получу обратно подаренное кольцо только в обмен на золотое. Все сложилось как нельзя лучше… Но я не поменял своего решения жить вне Хамати, не затем, чтобы быть дальше от людей, а для того, чтобы быть ближе к лесу, к природе. Ведь именно она спасла меня от безумия и продолжает спасать по сей день.

Пора было спать. Все в ночном лесу говорило об этом юному охотнику, но его собеседник никак не хотел укладываться. Он прислушивался к каждому шороху, иногда вздрагивал и начинал обшаривать цепким взглядом тень каждого дерева, каждого куста, то сам вдруг начинал греметь перебираемыми украшениями, ворочаться и шуршать оберточной бумагой.

– Так ты, стало быть, идешь в Ванхор, на торговую площадь? – поинтересовался Зиан. – Несешь сапоги на продажу?

– Да, – отвечал Тифей. – Кроме того, мне нужно будет зайти к Овелону Великому и рассказать ему о земельных сборах. Для некоторых людей они непосильны, а некоторым неизвестны. Иногда получается так, что человек, не имеющий земли, считает, что и платить за нее не стоит, а когда приходят стражники и объясняют, что сборы нужно внести всем, оказывается, что у него огромная задолженность. Задолженность эту нужно погасить не позднее недельного срока, в то время когда штраф составляет полную цену земельного участка, способного прокормить небольшую семью, а это почти годовой заработок.

Зиан, утомленный ненужными на его взгляд подробностями, сразу почувствовал усталость. Он растянулся около костра, потер рукой слипающиеся глаза, звонко хрустнул пальцами, разминая суставы, и, сладко зевнув, предложил Тифею продолжить этот интереснейший разговор утром. Уснул торговец столь же внезапно. Юноше ничего не оставалось, как только последовать его примеру и отправиться вслед за новым знакомым в царство непредсказуемых видений.

Зиан проснулся в тот самый момент, когда последний язычок пламени, дрогнув от холода и махнув на все ярко-алой бородкой, угас, оставляя на память о себе лишь запах костра да несколько тлеющих углей. Мужчина тут же поднялся на ноги и принялся спасать языческого божка от неминуемой гибели, то и дело предлагая ему новые дары: сухую хвою, несколько шишек и, наконец, самое щедрое подношение в виде собранного еще с вечера дивного хвороста. Последнее кушанье явно пришлось по вкусу духу огня, и он с радостью занял свое прежнее место.

Одну-две минуты Зиан рассеянно смотрел на пламя, грея замерзшие пальцы. Затем он прислушался и, будто спохватившись, спешно начал собирать вещи. Если бы Тифей проснулся в этот момент, он бы с удивлением заметил, что в сумку торговца отправляется не только личное имущество Зиана. Так две трети съестных запасов юноши были бережно сложены поверх его же пары сапог, вторая пара чуть позже тоже исчезла из-под головы мирно спящего и, прикрывшись накидкой торговца, присоединилась к первой, топор Сирдэка – заткнут за пояс и прикрыт от чужих глаз плащом его сына. Сборы подходили к концу. В абсолютной тишине, которую обычно выпрашивают фокусники, с невероятной ловкостью и удивительной грацией Зиан вынул серебряное кольцо Тифея из его нагрудного кармана…

Воздух чистым хрусталем застыл над поляной, и небо от этого казалось нежно-голубым. Утро выдалось холодным, однако юноша, привыкший к лесной прохладе, не обращал на это внимания. Его больше волновало странное исчезновение вчерашнего собеседника. Несколько беглых взглядов, брошенных Тифеем по сторонам, сполна объяснили ситуацию. Юноша с надеждой провел рукой по нагрудному карману и облегченно вздохнул – кольцо было на месте, а все остальное мало его беспокоило, даже пропажа отцовского топора.

«Да, я бы никогда не расстался с ним, – думал Тифей, – но если это произошло, значит, кому-то он оказался нужнее. Кроме того, это всего лишь топор с резной рукояткой, хороший топор, топор моего отца. Но разве исчезновение топора заставляет меня меньше любить его или тут же забыть? Нет. Если мне будет нужен топор, я обращусь к Герду и выберу любой из его коллекции. А пока… Можно налегке продолжить путь».

На завтрак еды хватило и осталось немного на обед, к тому же Тифей был отличным охотником, так что голодная смерть ему не грозила. Благодаря Зиану необходимость посетить торговую площадь отпала сама собой – было решено по прибытию в Ванхор отправиться прямиком к Овелону.