Оставив Тифея в ту злополучную ночь около костра, Зиан нырнул в темноту и спешным шагом, переходящим временами в бег, направился вдоль дороги.

– Надо же, – раздраженно приговаривал он, – объявился в Тергонском лесу «честный вор», который вместо того, чтобы украсть драгоценность особого качества полюбовался серебряным колечком и вернул его ничего не подозревающему владельцу… Бред, бред! А затем наш герой обчистил, заметьте, профессионально обчистил, без малейшего зазрения совести обчистил!.. И кого, кого спрашивается? Симпатичного юношу, честного и открытого, который еще верит, верит в эту самую совесть… Совесть? А что такое совесть? Кто знает? Вот вы, например, видели ее когда-нибудь? Что? Ах, нет, но это же другое дело. Почему же вы тогда утверждаете, что она у всех есть, а? Может быть, вам просто хотелось бы жить в окружении людей с огроменной совестью, чтобы можно было не таскать с собой кошелек на толстой веревке, не запирать двери и окна на ночь? – распылялся Зиан. – Или просто охота, чтобы каждый мог убедиться в том, что у вас самих очень большая и пречистая совесть.

Зиан – вор, мошенник и скупщик краденного – свернул на боковую тропинку и углубился в лес:

– Вот выходите вы из шикарного дома, выпячиваете напоказ свою совесть и идете вразвалочку, якобы по своим делам, а на самом же деле только для того, чтобы все, все видели и удивлялись. – Размышляя на ходу, Зиан пристально всматривался в темные очертания странного вида теней-деревьев, теней-кустов, выбирая подходящее место для остановки. – «Вон, вон идет достойный господин! Дети, вы видите, какая у него большая совесть? Это, дети, оттого, что господин очень хорошо кушает!» А совесть его колышется при каждом новом шаге, вот еще раз… Совесть, честь и, только прислушайтесь, благо-родство!.. Нет, нет, говорю я вам. Я! Поменявший совесть на кусок хлеба. Не сомнительные добродетели ставиться должны во главу угла, а жизнь. Жизнь, достойная называться жизнью! Что же это за честь и светлость с голодным брюхом? Не совесть должна быть у каждого, а большой крепкий дом, хорошая еда, работа. Работа и хорошее жалование за нее! Вот тогда, только тогда я прислушаюсь к вашим словам о совести, вот тогда я, возможно, признаю, что надобно ею обзавестись…

Увидев вблизи массивный ствол огромного дерева, окруженный низенькими кустарниками, Зиан остановился. На время затихла и его пламенная речь. Решив, что лучшего места не найти, не разжигая костра, чтобы не привлечь к себе нежелательного внимания, торговец-вор прислонился спиной к дереву и присел на холодную землю. Спать сидя научили Зиана, еще когда был он ребенком в Темном братстве воров города Ванхора.

– И вообще, – подытожил лжеторговец свою мысль, – все это просто слова… Честь, совесть. Как правило, больше всего кичатся своей совестью те, у кого ее нет вовсе.

Поставив жирную точку в размышлениях, Зиан на всякий случай еще раз прислушался к лесным звукам и, видимо, не найдя ничего угрожающего, закрыл глаза. Сны не часто посещали его, вот и в этот раз, засыпая, Зиан не надеялся и не ожидал увидеть то, что увидел. В эту ночь торговец вернулся домой к своим жене и сыну навсегда. Он обещал им больше никогда не расставаться. Торья плакала от радости, а маленький сынишка был по настоящему счастлив и звонко смеялся, согревая своей радостью сердце отца, по-праздничному накрыт был стол, и так должно было быть всегда… Но… Картинка вдруг поблекла, неясные тени впорхнули в сон, словно призраки, и давно знакомый голос с сожалением произнес:

– Зиан, Зиан. Тифей все-таки был прав: что знает о тебе твой сын?

Серо-коричневая стража, гремя сапогами, медленно приближалась к дому Зиана.

– Эй, мальчуган! – крикнул один из стражников. – Ты знаешь, кто этот человек?

– Да, – с радостью отвечал ребенок, обращая свои широко раскрытые синие глаза в сторону торговца, – это мой папа! Он юве… м-м… ювелир!

– Ты ошибаешься, – сурово сказал другой из прибывших. – Твой отец не ювелир, не торговец, не честный человек… Он – вор! Вор и мошенник.

– Мой папа?.. – растерянно переспросил малыш. – Вор?

Что, что должен был ответить Зиан, глядя в эти родные, чистые глаза? Мог ли он солгать своему сыну, который всегда бесконечно доверял ему? Нет! Сказать же правду означало признать всю ложь, всю целиком. Как можно было объяснить все это? Как?

Торья умоляюще глядела на своего мужа, надеясь услышать от него главное – что это неправда, что Зиан никого не обманывал и ничего не крал. Но в глубине души она уже все поняла и… простила, простила любимого, как прощала всегда.

– Как сильно она любит тебя, Зиан. И как сильно он верил тебе…

– Нет, нет! – закричал торговец, пытаясь задержать удаляющееся сновидение, пытаясь объяснить, попросить прощения и исправить все. Тщетно. Торья растаяла в ночной темноте, так же, как и его сын. Зиан по-прежнему сидел под огромным деревом и по-прежнему укрывался украденным плащом. Однако что-то изменилось. В пяти-семи шагах от лжеторговца появилась новая незнакомая тень.

– Зиан, Зиан, – произнесла она глухим голосом, медленно приподнимаясь и вырастая в огромного бурого медведя. – Разве для того я спасал тебя, чтобы ты стал вором?

Не веря ни своим глазам, ни своим ушам, Зиан привстал и сделал пару неуверенных шагов по направлению к голосу, затем снова медленно отошел к дереву, закрывая по привычке спину. Но от кого? Неожиданный окрик заставил Зиана обернуться. То, что он увидел, повергло лжеторговца в еще больший ужас: «Быстрее, Зиан, быстрее! – кричала его маленькая сестричка, ловко перебирая ножками. – Не отставай! Это же Лесной Страж, он нам обязательно поможет». Ли́ни пробежала в каком то шаге от Зиана, едва не налетев на него в темноте. Ее порванное бледно-зеленое платьице удалялось все дальше, и Зиан, не владея собой, побежал следом.

– Какой Страж, Лини? Что за выдумки, – не отставая от пятилетней сестренки, кричал восьмилетний Зиан. – Стой, мы еще больше заблудимся! Давай отдохнем! – Но Лини, верившая всем сказкам, когда-либо услышанным, продолжала бежать за еле видимой тенью «Лесного Стража». – Лини, а если это действительно медведь? Это же зверь, это опасно!

– Глупый, глупый братец. Скорей, он нас выведет к людям! И он добрый. Ой, я вижу огонь – это костер. Быстрей, Зиан.

Когда Зиан нагнал Лини, она уже сидела около костра рядом со странного вида человеком, укутанная в большой плащ, и ела круглую лепешку, которые обычно берут в поход охотники и путешественники. Казалось, что незнакомец, о чем-то только что рассказывавший маленькой сестричке Зиана, несказанно обрадовался его появлению.

– Ну, здравствуй, Зиан, – обратился крепкий, лет шестидесяти на вид мужчина к запыхавшемуся от бега пареньку. – И что же привело вас в эти края? – продолжал он, видимо, начатый еще без Зиана разговор, но в этот раз обращаясь именно к нему.

– Мы с сестрой шли к дяде в Нинса́й – это местечко в людях называется «Бурлящий ручей».

– А, знаю, знаю. Живописные места…

– Но заблудились и, пока было светло, пытались найти верную дорогу, а затем солнце село… – Мальчик вздохнул и сел рядом с Лини. – Мы оказались одни в огромном лесу. В огромном темном лесу…

– Смотри! – вспомнив что-то, крикнула Лини Зиану и убрала с ушибленной коленки плотный фиолетовый лист, по своему контуру отдаленно напоминавший ладонь. На месте ссадины и ушиба была совершенно чистая кожа. – Вот что Альни́р может… Сперва немного пощипало, а затем стало тепло. Это лист Хо́вну, – деловито продолжала сестренка, – целебная трава. Она растет во влажном лесу, около болот или в заросшем ручье.

– Правильно, Лини! – слегка наклонив голову, согласился Альнир. – Ховну любит воду, любит тепло и солнечный свет.

Пока Альнир разъяснял Лини особенные пристрастия волшебного листа, его свойства и все полезности, Зиан не сводил глаз со своего нового знакомого. Бодрый, крепкий человек казался чересчур подвижным для своих лет, о которых можно было только догадываться по седым волосам и легким наброскам морщинок, то и дело проскальзывавших на свежем лице. Добрые глаза, цвет которых за сумеречной простыней трудно было различить, светились ласковыми огоньками. Широкие ладони Альнира то мирно покоились на его коленях, то вдруг внезапно взлетали со своих «законных» мест и пускались вслед за тихим загадочным голосом, стараясь подтвердить или приукрасить сказанное своим хозяином. «Ночной лес, одинокий костер и лекарь-рассказчик…» – думал в этот момент Зиан, пытаясь понять, кто же на самом деле встретил их с сестрой в этом лесу. Будто угадав мысли своего внимательного слушателя, Альнир поведал о том, что он не охотник и не лекарь, и уж тем более не праздный искатель приключений. Оказалось, что добрый спаситель очень много времени проводит в лесу, так как он собирает целебные травы для одного монастыря, в котором является послушником.

Закончив свой рассказ, Альнир грустно вздохнул:

– Всю ночь! Всю ночь мы беседовали о мире, о чудесах, о сказках и правдивых сказаниях… Наутро расстались, и вы отправились своей дорогой. Дядя, о котором ты говорил с такой надеждой, давно уехал из Нинсая. Тогда ты первый раз украл. Затем второй, третий… – Костер запылал сильнее, разгораясь от какого-то холодного ветра. Красно-оранжевые языки набирались сил, словно пытаясь выжечь Зиана, проглотить, как ненужную сухую ветку. Растерянный ребенок, повзрослевший за какое-то мгновение на сорок лет и принявший вид современного Зиана, отпрянул от огня и оперся на темноту, которая, несмотря на неистовый жар и яркий свет, все ближе и ближе темной холодной глыбой подступала к костру.

– Разве для этого я спасал тебя?! – грозно сверкая глазами, вопрошал сам Лесной Страж, серой горой поднявшийся из-за костра. – Отвечай!.. – звучным ревом огласил он свой приказ.

Не дождавшись ответа, мудрый хранитель леса, огромный бурый медведь качнул мохнатой головой и начал медленно поднимать свою когтистую лапу. Зиан, словно завороженный, потерявший всякое желание сопротивляться пристальным взглядом следил за этим леденящим душу и плоть действом. Смерив напоследок лжеторговца суровым взглядом, Лесной Страж резко взмахнул своим грозным оружием…

Огонь и нестерпимый жар окутали Зиана. Казалось, что бесчисленные искры, поднятые с земли сильным ударом хранителя леса, живым неистовым вихрем впиваются в каждый миллиметр кожи, пробираются все глубже и глубже: в тело, в сердце… В саму душу. Неясный скрежет и тонкое звенящее многоголосье настолько сильно переплетались с тишиной, что порой Зиану чудилось, будто сам он становится маленькой искоркой, одиноко сияющей в темноте. Тихо танцуя свой жизненный вальс, искра-Зиан забывалась в блаженстве не то полета, не то стремительного падения. В другой же миг когтистые лапы огня подхватывали беспомощное тело Зиана, подбрасывали его в небывалую высь и уже там продолжали чинить над ним свои огненные козни.

Рассудок, который то и дело покидал Зиана и подобно ему был в полном недоумении, ужасе и смятении, из последних сил стараясь оценить происходящее, вдруг нашелся и с неубедительной ясностью и лаконичностью отдал свое распоряжение. Зиан, беспрекословно повинуясь рациональному и логичному, вынул кинжал из голенища своего правого сапога и, сделав резкий выпад в сторону, полоснул сталью огонь. Зажмурившись и выждав полтакта, лжеторговец повторил свой маневр, уже мало веря в его успех. Однако шум стих, и неведомый враг выпустил Зиана из огненного заточения. Мошенник растерянно озирался по сторонам, по-прежнему сжимая рукоятку кинжала в руках. Зиан снова стоял, прислонившись спиной к дереву-великану, а в пяти-семи шагах от него неподвижно сидел Лесной Страж.

«Кого ты сейчас пытаешься обмануть, Зиан?» – вопрошал страж. В тот же момент мошенник вздрогнул и уставился на свое оружие: лезвие кинжала, только что направлявшееся в сторону лесного хранителя, медленно начало клониться к земле. Руки лжеторговца задрожали сильнее, а на лбу проступили капельки холодного пота. Все ниже и ниже, несмотря на старания Зиана, опускался кинжал, влекомый неизвестной силой. Вот уже коснулось травы его лезвие, а рукоятка продолжала тянуть вперед. Издали могло даже показаться, что человек просто-напросто решил воткнуть свой кинжал поглубже в землю и для этого прикладывает огромные усилия, напирает всем весом… Когда лезвие наполовину скрылось в лесном ковре, Зиан понял тщетность своих усилий и отпустил руки – кинжал в один миг легко, словно в масло, вошел в землю по самую рукоятку. Попытавшись на всякий случай высвободить свое оружие из лесного плена и снова оказавшись в проигрыше, Зиан отпрыгнул к дереву, как к своей последней защите.

– Подумай об этом, Зиан… – спокойно, без малейшего намека на угрозу произнес Лесной Страж. Затем он отвернулся от Зиана и медленно удалился в темноту леса.

Зиан снова остался один. Опасность миновала, и впереди была еще целая ночь. Странная пустота вокруг и, кажется, внутри привлекла внимание лжеторговца. Внезапный страх, перерастающий в ужас, мгновенно заполнил эту пустоту. Темнота, привычно скрывавшая все, вдруг показалась злобной, агрессивной. Она таила в себе холод и неизвестность. Темные силуэты деревьев смотрели на Зиана с осуждением и тянули к нему свои длинные сучковатые руки. Каждый низенький куст готов был в мгновение ока обернуться страшным спящим чудовищем, проснувшимся от человеческого присутствия. Только один лесной житель в это время, как и всегда, невозмутимо и благосклонно относился к одинокому путнику: мощное высокое дерево с морщинистой корой, приютившее Зиана под своей кроной.

Эта ночь длилась целые годы. Все эти годы для лжеторговца превратились в один большой кошмар. То и дело на лице Зиана отражались сожаление и страх, мольба или злость. Вздрогнув в очередной раз всем телом и с невыносимой мукой во всем облике взглянув на небо, Зиан зажмурился от ослепительного света. Взошло солнце. Его ярко-желтый диск висел высоко над макушками сосен и сиял, словно начищенная золотая пуговица на нежно-синем кафтане неба. Ласковый ветер, успевший уже согреться под лучами солнца, трепал взъерошенные волосы очнувшегося человека. Трава вокруг была влажной от росы, капельки которой то там, то тут сверкали веселыми огоньками. Лес проснулся, начиналась привычная размеренная жизнь. Жизнь, полная гармонии.

В свете нового дня все страхи, все сомнения показались Зиану просто тревожным сновидением, которое с приходом солнца растаяло так же, как и десятки ему подобных. Сбросив с себя груз воспоминаний, лжеторговец в приподнятом настроении принялся собираться в путь. Небрежно проводя ревизию дорожного имущества, Зиан насвистывал себе под нос какую-то старую песню, однако сон не спешил уходить из его памяти, изредка напоминая о себе. Кто знает, возможно, Зиану, как и многим людям, живущим по всему свету, и в этот раз удалось бы убедить себя в том, что никакого Лесного Стража не существует, а совесть – это всего лишь повод утереть нос другому, но… Окинув напоследок место ночлега безучастным взглядом, вор и скупщик краденного остолбенел: в центре небольшой поляны на расстоянии нескольких шагов от дерева-великана невозмутимо возвышалась рукоятка того самого кинжала.