История рыболовства уходит своими корнями в глубочайшее прошлое. Один из основоположников отечественной ихтиологии академик К. М. Бэр еще в середине XIX столетия прозорливо заметил: «Как бы ни были богаты исторические материалы страны, все же невозможно надеяться отыскать первые начала рыбной ловли, лежащие вне исторических данных» (Бэр, 1854. С. 483).

Действительно, информация, содержащаяся в литературных источниках, даже таких древних, как летописи, не дает возможности проникнуть к начальным этапам развития рыболовства. Углубиться в прошлое позволяет лишь изучение остатков материальной культуры, которые сохранились под тысячелетними наслоениями и были извлечены на поверхность земли археологами.

Исследование материалов, собранных при археологических раскопках на территории центральных областей европейской части нашей страны, показывает, что рыболовство как самостоятельная и важная отрасль хозяйственной деятельности существовало еще в эпоху неолита, около 5–6 тыс. лет тому назад. Четкие следы рыболовства в виде многочисленных костей рыб в кухонных отбросах наших далеких предков обнаружены во многих стоянках и поселениях каменного века.

Всестороннее изучение этих находок специалистами позволило установить, например, что племена, населявшие в III тысячелетии до нашей эры берега Клязьмы, ее притоков и близлежащих озер, были весьма искусными рыболовами. Богатому ассортименту их уловов, пожалуй, могли бы позавидовать самые опытные современные рыбаки. В бассейне Клязьмы неолитические рыболовы успешно промышляли самых разнообразных рыб: осетра размером около 70 см, стерлядь — 50–73 см, щуку — 20-120 см, плотву — 14–30 см, язя — 31–40 см, линя — 33–41 см, леща — 20–40 см, карася — 20–23 см, сома — 100–210 см, судака до 70 см, окуня — 20–36 см.

Какие орудия и приемы лова использовались в те далекие от нас времена?

Об этом можно судить и по разнообразию видового состава рыб в древних уловах, и по фрагментам рыболовного инвентаря, найденным при археологических раскопках.

В те сезоны года, когда происходила массовая миграция рыб, небольшие речки и протоки перегораживались заколами, или ёзами, представляющими собой сплошные изгороди из кольев и прутьев. В эти изгороди устанавливались ловушки, сплетенные из ивовых прутьев (подобие верши и др.). В свою очередь, ловушки применялись также и сами по себе. При раскопках одной из неолитических стоянок на Оке были обнаружены остатки довольно оригинальной, но весьма просто устроенной ловушки, состоящей из множества воткнутых в дно реки палок наподобие частокола; рыба, выходящая ночью на отмель, заплывала в такую ловушку и, не найдя выхода из нее, становилась сравнительно легкой добычей рыболова.

В эпоху неолита существовали, как известно, лук и стрелы. Эти охотничьи орудия использовались и в рыбном промысле, главным образом для добывания крупных рыб, особенно тех, которые в период весеннего паводка выходили на мелководье метать икру, теряя при этом осторожность. По этнографическим данным известно, что добыча рыбы при помощи лука в ряде мест Сибири и Дальнего Востока практиковалась в течение многих веков вплоть до второй половины прошлого столетия, а у некоторых племен отдаленных уголков земного шара сохранилась и до наших дней.

Необычайно широкое распространение получили в каменном веке рыболовные сети, появившиеся еще на рубеже двух доисторических эпох — палео- и неолита (около 6 тысячелетий назад). Для их изготовления использовались липовое лыко, кора тальника, крапива. Сплетенные из волокон этих растений, они были достаточно прочными и, судя по этнографическим аналогам, могли служить несколько сезонов подряд. Такие сети в верхней части оснащались поплавками из сосновой или березовой коры, а в нижней — грузилами из подходящих по размерам и массе камней.

Неолитический человек владел и крючковой снастью. Отсутствие металла вынуждало его изготавливать крючки из кости или дерева. Крючки могли быть разными по конструкции — цельными, вырезанными из одного куска кости или плотной древесины, и составными, собранными из двух деталей — костяной и деревянной. Естественно, такие крючки были далеко по столь изящными и миниатюрными, как металлические, и потому применялись лишь для ловли сравнительно крупных рыб.

В каменном веке употреблялись и такие архаичные орудия, как костяные остроги и гарпуны, унаследованные (в несколько усовершенствованном виде) от охотников и рыболовов предшествующей эпохи — палеолита. Как и лук со стрелами, они применялись для добычи рыбы на мелководье в основном в период ее нереста.

Неолитические рыболовы занимались рыбным промыслом не только в наиболее благоприятные весенне-летний и осенний периоды года. С наступлением зимы, когда образовавшийся на озерах и реках ледяной покров был еще не слишком толстым, рыбу глушили деревянной колотушкой. Этот древнейший способ добычи рыбы, существовавший тысячелетиями, сохранился почти до наших времен. Основан он на том, что в первые дни после ледостава рыба поднимается из глубины на поверхность водоема и плавает у самого льда. «Сущность глушенья, — писал Л. П. Сабанеев (1911, с. 110), — состоит в том, что высматривают рыбу, стоящую под прозрачным и тонким льдом, и, осторожно подкравшись к ней, оглушают ударом дубины над ея головою; затем проворно разрубают лед и выхватывают… перевернувшуюся вверх брюхом рыбу».

В период открытой воды — весной, летом и осенью — неолитические рыболовы не ограничивались промыслом в прибрежных мелководных участках водоемов. В их распоряжении уже были челны, выдолбленные из стволов толстых деревьев. Пользуясь ими, рыболовы могли осваивать рыбные богатства речных и озерных просторов.

Весьма примечательно, что применявшиеся в неолите орудия лова (сети, крючки, остроги и др.) и соответствующие им способы добычи рыбы сохранялись на протяжении всех последующих эпох, вплоть до XX в. Происходило лишь некоторое их конструктивное усовершенствование, в основном за счет замены материалов, из которых они изготавливались. Так, вместо костяных острог, костяных или деревянных крючков и каменных грузил появились аналогичные изделия из металла; на смену сетям из волокон лилового лыка, коры тальника, крапивы пришли сети, сплетенные из конского волоса, затем из льняных и хлопчатобумажных нитей и, наконец, уже в наше время — из синтетических материалов. Впрочем, иногда и сами материалы, применявшиеся для изготовления некоторых орудий, оставались неизменными на протяжении многих тысячелетий. Деревянный крючок, появившийся в эпоху неолита, как ни парадоксально, сохранялся в употреблении до конца прошлого столетия. В Московской, Тверской и других соседних губерниях Центральной России, по свидетельству Л. П. Сабанеева (1911), хищных рыб ловили примитивными деревянными крючками, сделанными из сучка дерева (в виде небольшой рогульки). На рогульку, обычно березовую, с заостренными концами в качестве приманки для хищника насаживалась маленькая рыбка.

В эпоху бронзы и железа продолжалось дальнейшее развитие и интенсификация рыболовства. Об этом свидетельствуют многочисленные кости и чешуя рыб, залегающие в культурных слоях древних поселений и городищ целыми пластами толщиной иногда в несколько десятков сантиметров.

Рыболовство сохраняло важное значение и в жизни славян, населявших центральную часть европейской территории нашей страны. Развитие этой отрасли хозяйства определялось обилием самой разнообразной рыбы в многочисленных озерах и реках рассматриваемой территории. Возникновение и рост Русского государства, появление городов способствовали еще более интенсивному развитию рыбного промысла. Рыба стала одним из наиболее обычных и постоянных товаров городского рынка.

На протяжении многих веков рыболовство служило важным источником питания самых широких слоев населения Древней Руси. Во время же религиозных постов рыба у христиан была, как известно, едва ли не основной пищей. Большое значение имела она и в питании жителей дровней столицы. В подмосковных водоемах — Москве-реке, Клязьме и других реках, а также в озерах и прудах водилось множество рыбы, и древние москвичи, естественно, использовали эти природные богатства водных угодий.

Уникальные и весьма ценные для науки находки были сделаны археологами во время раскопок, проводившихся в связи со строительными работами в столице в 40-е и 50-е годы.

На территории Зарядья — района, непосредственно выходящего к Москве-реке, в XIII–XVII вв. проживало в основном торговое и ремесленное население, одним из подсобных занятий которого было рыболовство. При археологических раскопках здесь обнаружены самые разнообразные предметы рыболовного инвентаря древних москвичей.

Неподалеку от церкви Николы Мокрого в слое, датированном XII–XIV вв., найдены проколки, сделанные из рыбьих костей. По всей раскопанной площади Зарядья попадалось множество каменных и керамических грузил от сетей, найдены круглые, плоские, сплетенные из полосок бересты поплавки, которые привязывались к верхней подборе этих сетей. Были обнаружены металлическая блесна для ловли хищных рыб и крюки, использовавшиеся для подвешивания рыбы при копчении.

Большой интерес, особенно для ихтиологов, представляли костные остатки рыб, найденные в слоях XI–XVII вв. на территории Зарядья и в слоях XII–XIV вв. на участке двора Теремов. Хорошая сохранность позволила определить не только видовой состав, но и размеры добывавшихся в то время рыб. Оказалось, что костные остатки принадлежали разнообразным видам — белуге, стерляди, русскому осетру, севрюге, щуке, лещу, голавлю, сому и судаку. Детальный анализ этих остатков позволил установить, что белуга была представлена особями длиной от 200 до 300 см, стерлядь — 55–75 см, русский осетр — 130–180 см, севрюга — 130–170 см, щука — 80–95 см, лещ — 42–47 см, голавль — 33–36 см, сом — 93-210 см, судак — 50–84 см.

Установить по найденным при раскопках костным остаткам, в каком водоеме были пойманы те или иные виды рыб, не представляется возможным. Однако не вызывает сомнения, что щуку, сома, судака, голавля и леща промышляли в Москве-реке и других водоемах в пределах столицы и ее окрестностей, поскольку эти виды рыб даже в прошлом столетии встречались здесь в достаточном количестве. Вряд ли можно утверждать, что и всех остальных рыб — русского осетра, севрюгу, белугу и стерлядь — в древнюю столицу привозили откуда-то издалека. Данные исследований материалов из раскопок археологов наряду со сведениями, содержащимися в разнообразных письменных источниках, показывают, что эти ценнейшие промысловые рыбы в прошлом были весьма широко распространены в реках центральной части России (Цепкин, Соколов, 1970, 1971). Белуга, например, встречалась в Верхней Волге близ устья р. Шоши, у городов Ярославль и Череповец; была она и в Оке, поднимаясь по ней до Калуги. Крупный проходной осетр в Верхней Волге встречался до Ржева, был в Шексне, по Оке доходил до Калуги, ловили его даже в Москве-реке и Клязьме. Причем в Клязьме наряду с крупным осетром, заходящим сюда из Волги, обитал местный, постоянно живший в пресной воде небольшой по размерам (около 70–80 см), ныне исчезнувший так называемый «жилой» осетр. Севрюгу, так же как и осетра, промышляли в Верхней Волге и многих ее притоках, в том числе и в Оке. Особенно же многочисленной и наиболее широко распространенной среди осетровых рыб была стерлядь, встречавшаяся почти во всех более или менее крупных реках, относящихся к бассейну Верхней Волги.

Многие реки Центральной России, в том числе и Москва-река, еще 2–3 столетия тому назад славились рыбными богатствами. В описании путешествия антиохийского патриарха Макария в Россию в середине XVII в., составленном его сыном архидиаконом Павлом Алеппским, приводятся, например, следующие сведения о реке, протекающей через столицу: «Река Москва течет с запада к востоку и изобилует разных пород рыбой: одна порода бывает всегда с брюхом, полным вкусными мешочками красной икры и ловля ее не прекращается ни летом, ни зимой». Возможно, как полагал профессор МГУ В. Д. Лебедев, здесь речь идет о каспийском проходном лососе, который, как известно, еще 2–3 столетия тому назад поднимался из Волги в Оку и заходил в ее притоки. В самой Москве-реке даже в черте города попадались и другие ценнейшие промысловые рыбы. Так, К. Ф. Рулье писал, что «около 1740 г. заходили из Оки в Москву-реку к Каменному мосту даже осетры, о которых нынче никто ни помнит».

Ока, в которую впадают Москва-река и Клязьма, тоже изобиловала рыбой. Наряду с самыми обычными для того времени видами (щука, сом, судак, лещ и другие) в ней встречались осетровые — белуга, русский осетр, севрюга и особенно многочисленная стерлядь. Водилась здесь и другая не менее ценная промысловая рыба — белорыбица. «Эта река, — писал об Оке немецкий дипломат XVI в. С. Герберштейн, — особенно знаменита обилием рыбы; ее рыба предпочитается другим рекам Московии, и главным образом та, которая ловится около Мурома. Кроме того, она имеет некоторых особенных рыб, которые на их языке носят следующие названия: белуга — удивительной величины без плавников с огромной пастью, стерлядь, севрюга, осетр — последние три принадлежат к породе Стурионов (осетров) и белорыбица, т. е. белая рыбка самого отменного вкуса».

В бассейне Оки белорыбица прежде ловилась во многих местах и была довольно многочисленной. В 1686–1687 гг., например, из расположенных на Оке сёл Белый Омут, Дединово, Ловец, Любочь, городов Кашира и Алексии было привезено в садки московского Кормового дворца только живых белорыбиц более 400 экз. Эту рыбу, обладающую великолепными гастрономическими качествами, в конце XVIII в. промышляли не только в самой Оке, но и в ее притоках — Клязьме, Жиздре, Мокше, Москве-реке; причем особенно изобиловала белорыбицей Клязьма. Интересно, что в устье Москвы-реки, близ г. Коломны, белорыбица еще попадалась единичными особями в 40-е годы нашего столетия (Лебедев, 1960). Из других наиболее ценных промысловых рыб в Оке и ее некоторых притоках встречался проходной каспийский лосось. В конце XVII столетия из муромских деревень на Оке этого лосося доставляли в московский Кормовой дворец.

Летописи и другие архивные исторические материалы, изучением которых многие годы занимался С. В. Кириков (1966), свидетельствуют о важной роли рыболовства в жизни населения центральной части России в XIV–XVII вв. По летописным материалам известно, что неоднократно повторявшиеся на Руси неурожаи сельскохозяйственных культур приводили к голоду. Так, в 1309 г. был «глад великий» по всей Русской земле, в 1364 г. — в Переславском и Коломенском уездах, в 1365 г. — в Москве и других городах и селениях, в 1422 и 1423 гг. голод снова повторился, а в 1557 г. прокатился по всей Московской земле. Из-за непогоды в 1601 г. погиб весь урожай, что опять привело к голоду, продолжавшемуся более двух лет.

Естественно, в периоды столь тяжких испытаний и невзгод, вынуждавших людей есть «нечистых» зверей, птиц и гадов, рыбная ловля как источник пищи приобретала особенно важное значение.

Вообще в жизни крестьянского населения, а также в княжеских и монастырских хозяйствах рыболовство в те времена играло весьма заметную роль. На рыболовные угодья устанавливались соответствующие правовые нормы, причем самые лучшие из этих угодий относились к государевым, в них входили специальные рыбные слободы. Московские князья, например, владели рыбными ловлями на Волге, Нерли, на Косинских озерах, на р. Пахре и других водоемах Подмосковья.

Наглядное представление о масштабах вылова рыбы в XVII столетии дают, например, сведения о доставлявшихся на обиход монастырей одних лишь наиболее ценных рыб — осетровых и белорыбицы. Так, в Троице-Сергиев монастырь этих рыб ежегодно привозили в следующем количестве: 6000 осетров и севрюг, 300 белуг, 10 000 белорыбиц, 600 пудов (около 10 тонн!) черной икры, 15 бочек осетрины, 500 спинок и 200 тёш белужьих. А в московский Кормовой дворец только за 12 месяцев 1677–1678 гг. было доставлено с Оки 7043 экз. стерляди, 10 осетров, одна севрюга, один шип и 429 белорыбиц (Кириков, 1966).

Интересные и ценные в историческом отношении факты привел в своей замечательной книге «Рыбы России» (1911 г.) Л. П. Сабанеев. Они дают основание представить, какой была численность рыб в водоемах Москвы и Подмосковья еще в недавнем прошлом, в конце XIX в. Так, например, в мае 1888 г., будучи на подмосковном озере Сенеж, Л. П. Сабанеев за один день поймал удочкой 3,5 пуда (около. 56 кг) окуней, а годом позже на участке Москвы-реки от Каменного моста до Воробьевых гор с мая по ноябрь наловил удочкой около 26 пудов (более 400 кг) подуста. Столичные рыболовы в те времена только в черте города вылавливали в реке удочками от 300 до 400 пудов (около 4–6 т) лишь одного язя, а кроме того — много другой рыбы (голавля, плотвы, ельца, ерша, палима и прочих рыб). Ельца, встречавшегося в Москве-реке в изобилии, добывали при помощи удочек в таком количестве, что он шел на продажу в копченом виде под названием «московская ряпушка» и, по свидетельству Л. П. Сабанеева, пользовался большим спросом у покупателей.

В 1886 г. на одном из заседаний отдела ихтиологии Русского общества акклиматизации животных и растений Н. И. Мочарский сделал интересный доклад о подмосковных рыбах, опубликованный впоследствии в трудах этого общества. В этом докладе, в частности, сообщалось, что во всем Подмосковье наиболее богатым рыбой водоемом как по разнообразию видов, так и по их численности является Москва-река, придем именно на том участке, который находится в пределах столицы. Последнему обстоятельству Н. И. Мочарский дал такое объяснение: именно в черте города в реку попадает хлебное зерно с разгружаемых барж, конский помет с улиц и мостов и другие органические остатки, привлекающие рыбу. Немало рыбы добывалось в притоках Москвы-реки — Сходне, Химке, Яузе, Сетуни и Пахре, в р. Клязьме и ее притоках — Уче и Серебрянке, в озере Сенеж, а также в весьма многочисленных в то время прудах столицы и ее окрестностей.

Из подмосковных замкнутых водоемов по обилию и разнообразию рыбы выделялись знаменитые Царицынские пруды, в которых можно было встретить крупных щук и сомов, судаков и окуней, лещей, линей, язей, голавлей, карасей, красноперок и прочих рыб. Много рыбы, особенно линей и карасей, водилось в прудах Ново-Девичьего монастыря, в Черкизовском, Измайловском, Перовском, Кусковском, Люблинском/Никольском, Лобановском, Химкинском, Ховринском и других прудах Москвы и Подмосковья.

Естественно, запасы многих промысловых видов рыб подмосковных водоемов, в том числе и Москвы-реки, уже в начале следующего столетия заметно уменьшились, однако некоторые виды еще сохраняли свое промысловое значение.

В 1936 г. биолог Московского университета В. М. Модестов исследовал ихтиофауну среднего течения Москвы-реки (в Звенигородском районе) с целью выяснения степени промыслового использования рыб и возможностей организации добычи рыбы местными колхозами. Среди 24 видов рыб (щука, плотва, голавль, язь, елец, жерех, лещ, уклея, верховка, гольян, пескарь, линь, судак, карась, красноперка, подуст, голец, щиповка, сом, палим, судак, окунь, ерш и подкаменщик), отмеченных на 10-километровом участке реки, промысловое значение имели подуст, щука, голавль, плотва и окунь. Самым многочисленным из них был подуст, на долю которого приходилось 50 % всех уловов, производимых местными колхозами и другими организациями. Оценивая рыбные ресурсы Москвы-реки на основании проведенных им исследований, В. М. Модестов писал: «На гектар площади реки выходит 0,2 ц пойманной рыбы. Это не считая ежедневной неорганизованной рыбной ловли разными „любителями“, а также различными московскими организациями, которые довольно часто увозят в Москву целые грузовики свежепойманного неводом подуста» (Модестов, 1939, с. 102).

Фауна рыб Москвы-реки сохранила значительное видовое разнообразие до наших дней. Естественно, и в соотношении видов, и особенно в их абсолютной численности на протяжении XX в. постоянно происходили определенные изменения, обусловленные антропогенными факторами. Но об этом будет сказано в следующих разделах книги.

По сравнению с рыболовством, о котором до сих пор шла речь, рыбоводство, или искусственное разведение рыб, имеет весьма короткую историю. В проблеме воспроизводства запасов рыб в России в течение долгого времени основное внимание уделялось мероприятиям, направленным на регулирование промысла и охрану рыб на нерестилищах, особенно в период размножения. Как известно, первый закон об охране рыбных запасов был издан еще при Петре I в 1703 г. Роль же рыбоводства была невелика, и в целом эта отрасль не имела существенного практического значения.

Собственно рыбоводству предшествовала деятельность человека, связанная с простым переселением из рек и озер в пруды тех или других рыб с целью их выращивания. Известно, например, что два с половиной столетия тому назад в Москву неоднократно привозили живых осетров и стерлядей, которых выпускали для выращивания в пруды. Так, до 1733 г. в московские пруды на Пресне было выпущено несколько осетров, а затем — множество стерляди (в 1733 г. — 17,4 тыс., а в 1734 — 30,9 тыс. особей). Когда впоследствии проводили отлов, то оказалось, что почти все осетры погибли, а стерлядь большей частью сохранилась.

Многие пруды, расположенные в столице и Подмосковье, в имениях помещиков и во владениях монастырей, заселялись разными промысловыми рыбами, обычно сазаном, карпом, лещом, судаком, стерлядью и другими, которых завозили из разных водоемов. Еще в конце прошлого столетия в столице карпы, например, водились в прудах Ходынском, Мещанском, Николо-Угрешского монастыря и в прудах сада графини Толстой.

Основы прудового рыбоводства в России были заложены в XVIII в. Талантливый русский самоучка А. Т. Болотов впервые разработал принципы разведения и выращивания карпа в средней полосе Центральной России и применил их на практике у себя на родине в Тульской губернии. Успехи А. Т. Болотова в разведении карпа способствовали распространению карповодства в России. Опыт А. Т. Болотова переняли многие его земляки, которые также стали разводить и выращивать карпа в прудах. Их успехи в этом деле были столь значительными, что выращиваемой рыбы хватало не только для местного потребления, но и для вывоза в Москву и Петербург.

Начало искусственному разведению рыбы в России положено В. П. Врасским — известным ученым-ихтиологом, автором «сухого», или русского, способа оплодотворения икры. Открытый и примененный им на практике способ оплодотворения икры дал толчок развитию классического рыбоводства, основанного на искусственном оплодотворении и инкубации икры, подращивании личинок и мальков с последующим их выпуском в водоемы.

В 1854 г. В. П. Врасский успешно провел первый опыт по искусственному оплодотворению икры форели, а уже в следующем 1855 г. в селе Никольском Демянского уезда Новгородской губернии на р. Пестовке построил первый в России рыбоводный завод. Регулярные рыбоводные работы на этом заводе начались в 1860 г. Здесь занимались разведением не только форели, но и других видов — сигов, лосося.

Продукция Никольского рыбоводного завода — развивающаяся икра, личинки и мальки — в те времена способствовала развитию прудовых хозяйств, находящихся во владении частных лиц. В качество примера можно рассмотреть одно из подмосковных имений — с. Отрада, находившееся в Серпуховском уезде Московской губернии.

На территории этого имения, принадлежавшего графу Орлову-Давыдову, еще в 1770 г. были выкопаны несколько прудов. Из находившегося неподалеку родника пруды постоянно пополнялись свежей водой, поступавшей самотеком по желобам, выложенным мелкими камнями. Каждый пруд имел небольшую плотину со шлюзом, посредством которых излишки воды сбрасывались в канал, а из него — в протекавшую поблизости р. Лопасню.

Первоначально в пруды графского имения были посажены местные рыбы, водившиеся в бассейне Лопасни. Очевидно, «хозяйкой» одного из заселенных речной рыбой прудов стала щука, поскольку этот пруд долгие годы сохранял название Щучьего. В другие пруды выпустили карпов, сазанов, судаков и стерлядей. В условиях пруда стерлядь размножаться, конечно, не могла. Она здесь только выращивалась, а по мере вылова пополнялась за счет молодых особей, которых вылавливали в Оке. Остальные рыбы — карп, сазан, судак — хорошо прижились в прудах и давали потомство.

В таком виде пруды существовали целое столетие. Лишь в 1875 г. в них впервые были завезены новые обитатели — форель и сиг из Никольского рыбоводного завода.

Прежде чем доставлять этих рыб, владелец имения Отрада послал на Никольский рыбоводный завод двух служащих своей конторы, которые на протяжении нескольких месяцев под руководством директора рыбоводного завода обучались всем необходимым приемам и методам рыборазведения.

В имение Отрада форель была привезена в виде оплодотворенной развивающейся икры, а сиг — личинками, недавно вылупившимися из икры.

В подвальном помещении главного дома имения была устроена аквариальная, где размещались сосуды для инкубации икры и подращивания личинок. Инкубируемая в сосудах икра форели постоянно омывалась свежей родниковой водой. Личинок сига, так же как и появившихся на свет личинок форели, выкармливали дафниями. Когда они превращались в жизнестойких мальков, их выпускали в пруды, где они быстро росли.

Иногда случалось, что взрослая форель вместе со сбрасываемой из пруда водой попадала в р. Лопасню. Здесь она «дичала» и, по-видимому, находила места для икрометания, так как не только крупные особи, но и ее молодь изредка попадали в повода, верши и на удочки рыболовов, промышлявших в этой реке.

Прудовая форель также давала потомство. Ее размножение здесь происходило следующим образом. Поздней осенью половозрелые самцы и самки устремлялись из пруда навстречу потоку воды, идущей из родника по желобам. Самки выметывали икру среди гальки и мелких камешков, устилавших дно этих желобов. Поскольку родниковая вода в этих искусственных протоках никогда не замерзала, икра форели в течение зимы благополучно развивалась и из нее вылуплялись личинки, которые сносились течением воды в пруд.

Несмотря на размножение прудовой форели, в 1883 г. в имение Отрада были вновь завезены из Никольского рыбоводного завода форель и сиг. По теперь утке оба вида — икрой (15 тыс. икринок форели и столько же икринок сига). Опыт разведения рыбы не прошел даром. Инкубация икры завершилась успешно, и почти из всей привезенной из рыбоводного завода икры вывелись личинки. Первое время их содержали в аквариумах и кормили дафниями, а затем уже окрепших и подросших мальков выпускали в пруды.