Артур

* * *

Голод. Злой февральский ветер бросает в лицо не то дождь, не то мокрый снег. Артур закрывается рукой, плотнее стягивает полы плаща. С возвышения перед палаткой обводит взглядом лагерь. Неужели эта толпа голодных, измученных оборванцев — его войско?

Стоит долгая, страшная зима. Даже здесь, на юге, снег еще не сошел, превратился в жидкое месиво. Все давно уже забыли, что такое сухая обувь.

Голод. Целыми днями одна мысль — о хлебе. Открываешь поутру глаза — хлеба, засыпаешь ввечеру — хлеба, отправляешься в дозор, стоишь на часах — хлеба, хлеба, хлеба.

В середине декабря каралдорцы перешли по льду порубежную реку и захватили две крепости — Нельт и Рофт. Из Нельта Артуру удалось выбить врагов сразу. Два месяца длится осада Рофта. Воины называют Рофт не иначе как крепость «Сломи зуб».

Голод. Сосущая пустота в желудке, слабость в ногах, пальцы едва удерживают оружие. Все время хочется спать. Осажденные и осаждающие мучатся одинаково. Лед на реке вздулся и потемнел, теперь каралдорцы не могут рассчитывать и на удачную вылазку. Не уйти. Сдаваться в плен не желают. Ждут. Чего?

Гонца за гонцом отправляет Артур к Магистру. Требует прислать денег, продовольствия, фуража. У Магистра один ответ — казна пуста. Войско голодает. Окрестные деревни разорены. Отряды, посланные за продовольствием, выгребают все подчистую. Забирают посевное зерно, обрекая всю округу на голодную смерть, — проклятье королю, проклятье его людям! В лагерь приходят отчаявшиеся женщины, приводят детей, которых нечем кормить. Артуру все время слышатся их крики: «Тогда убейте нас!» Все чаще вспоминаются ему слова Аннабел: «Оборотень принесет лишь плач и страдание в каждый дом».

Король голодает, как и простые воины. На почерневшие губы Драйма страшно смотреть. Началось воровство. Вчера повесили двоих лучников, укравших хлеб у своих сопалатников. Обозных лошадей давно съели. Боевых коней Артур бережет, да поглядеть на них — клячи, а не кони, всадника в доспехах не выдержат.

Королевский Совет молчит. Лорд Гаральд удалился в свой замок, от себя прислал обоз с зерном. Только это капля в море. Люди обносились до дыр, обувь расползается в ледяном крошеве. Раздевают убитых.

Артур кашляет, поворачивается спиной к ветру, вытирает мокрое лицо. Бархаза отвлекает на себя силы Каралдора, иначе каралдорцы давно бы получили подкрепление и смяли его усталых, изголодавшихся воинов. Артур не понимает происходящего. Не он ли полтора года назад разбил каралдорцев у Поющих Камней? Разбил без помощи Бархазы. Что же изменилось? Что?

Он всегда имел крепкий тыл. Его люди ни в чем не нуждались. Магистр… Артур цепенеет на ветру, холод вгрызается в сердце, — он сам возвысил Магистра. Невольно вспоминается Артуру песня Менестреля:

* * *

Пой, Менестрель! Пусть одежда потрепана, а ноги сбиты до крови, пусть живот подводит от голода, а губы потрескались от жажды. Утопая в снегу, спотыкаясь, скользя, меся ледяное крошево — иди. Холод ли пробирает до костей, ветер ли валит с ног — пой.

Когда разоренные дома глядят слепыми провалами окон; когда изголодавшиеся, обобранные до нитки люди бредут по дорогам; когда в протянутую за подаянием ладонь нечего вложить — не умолкай, певец. Пусть кругом твердят, будто нынче не до песен, — пой.

Пой для тех, кто лишился крова, кто напуган и несчастлив. Один боится смерти, другой — увечья, третий — нищеты, четвертый — одиночества. Учи их бесстрашию. Поведай о великой любви и доблести. Пой о золоте хлебов и зелени травы, о синеве неба, тепле дружеской ладони. Покажи раскинувшийся над головой звездный шатер и пылающий диск солнца. Не позволяй людям думать, будто жизнь — только кровь и грязь. Не давай мириться с подлостью. Пусть звучит твой голос, обличая жестокость, трусость, затмевающую разум жадность. Пусть научатся распознавать зло и изгонять его из сердца.

Стучись в сердца. Заставь людей задуматься: зачем пришли в этот мир? Пытались ли сделать его прекраснее? Зачем живут? Что любят? За что умирают?

Пой, когда кажется, что тебя не слышат. Пой для разбойников на дороге, — может, кто и опомнится. Пой для сытых и довольных — пусть знают, не бывает чужой боли. Пой для братьев, схватившихся за ножи, — вдруг помирятся? Пой для матери, потерявшей ребенка, — утешь ее, и она найдет мужество утешить других.

Пой для тех, кто сеет хлеб, печет пироги, сажает деревья, растит детей, — да хватит им сил и терпения.

Пусть голос твой полнится весельем. Люди разучились шутить и смеяться, забыли, — сколько радости в жизни. Там, где звучит смех, нет места страхам. У того, кто умеет посмеяться над собой, не опустятся руки. Смейся, Менестрель.

Смейся над Магистром — тот, кто смешон, не страшен. Должен знать Магистр: не всех ему удалось запугать и купить, не все поклоняются силе и богатству — думают и живут иначе.

Пой для Артура: твой голос — голос сердца.

Пой для Аннабел: поймет — ее любят, за нее сражаются.

Пой для актеров — да будут верны своему ремеслу.

Пой для Гильды с Оружейником — да останутся в жестокие времена так же щедры сердцем.

Пой для Стрелка — пусть выйдет Герой на битву с оборотнем.

И для себя пой, Менестрель, ибо песней живешь.

* * *

Актерский фургончик увяз в снегу. Голодные люди и лошади выбивались из сил, пытаясь его вытащить. Два дня назад оттепель поманила обещанием близкой весны, и вдруг снова ударил мороз, повалил снег. Люди барахтались в снегу, выносили из фургончика нехитрый скарб. Овайлю удалось собрать труппу, но о прежних костюмах и декорациях оставалось лишь вздыхать. Никак не добыть было достаточной суммы, чтобы оплатить разрешение выступать в городе. Ходили по маленьким селениям, заработанных денег едва хватало на еду.

Плясунья притопывала, хлопала в ладоши, пытаясь согреться. Они с музыкантами и Менестрелем присоединились к труппе Овайля в окрестностях Арча. На деньги, полученные за представление в замке Дарль, купили фургончик и две телеги — лошадей Овайлю удалось сберечь.

— Дальше дорогу совсем замело, — доложил актер, ходивший на разведку. — Надо поворачивать.

«Поворачивать. Еще сутки голодать». — Плясунья недобрым словом помянула жителей селения, захлопнувших перед актерами двери домов. Обернулась к Овайлю — что решит?

Овайль подозвал Менестреля. Некоторое время они совещались. По жестам Плясунья поняла, что Овайль хотел двигаться вперед, а Менестрель предлагал повернуть. Плясунья подошла ближе.

— Мы направляемся прямиком к Рофту. Еще немного, и наткнемся на королевский лагерь.

— Чепуха, до Рофта далеко, — упорствовал Овайль.

— Вспомните, как встретили нас в Дубравье. Крестьяне напуганы. Говорят, Замутье и Островки разорены. Какие-то отряды налетают среди бела дня, угоняют скот, забирают еду и одежду.

— Чепуха, — рассердился Овайль. — Каралдорцам не прорваться сквозь…

— Каралдорцам? Под Рофтом — наше войско.

— Не хотите же вы сказать, что люди короля, будто разбойники…

— Смотрите! — закричала Плясунья.

Из-за поворота вылетели всадники. Бряцали доспехи, копыта коней взметали рыхлый снег.

— Попались, — как-то чересчур спокойно и отчужденно проговорил Менестрель.

Плясунья коротко вскрикнула и метнулась с дороги в лес, но провалилась в сугроб, упала, а пока поднималась на ноги, фургончик окружили всадники. Насмерть перепуганные актеры сбились в кучу вокруг Овайля и Менестреля. Лицо Овайля посерело — он понял, что сейчас произойдет. Менестрель остановил схватившегося за нож Флейтиста: всех перебьют.

Расширенными от ужаса глазами смотрела Плясунья на всадников. Исхудавшие, на тощих лошадях, в потрепанной одежде; кто в коротком воинском плаще, кто в длинном грубошерстном крестьянском; у кого сквозь прорехи в куртке виднеется кольчуга; и у каждого на поясе меч; лица злые, жестокие; грубые голоса — шайка разбойников!

Шестеро сразу спешились, прочие остались охранять привезенные с собой телеги. Под закрывавшей их холстиной угадывались очертания мешков с мукой. Спешившись, разбойники кинулись выпрягать из фургончика лошадей, принялись алчно рыться в узлах с актерскими костюмами.

Кто-то из актеров попытался остановить грабителей и полетел в снег. «Заберут лошадей и наши жалкие пожитки, мы погибнем», — вертелось в голове Плясуньи.

— Это конец, — произнес стоявший рядом Скрипач.

Произнес, к ужасу Плясуньи, чуть ли не с облегчением — все, больше не нужно бороться, мерзнуть, голодать, трудиться, все тревоги остались позади.

«Нет! Не может быть такого конца!» — едва не закричала Плясунья.

Флейтист толкнул ее к фургону, закрывая собой: покончив с грабежом, вояки могли заняться женщинами. Окоченев от страха, Плясунья качнулась назад, отыскивая глазами вожака. Увидела. И тотчас узнала — раз встретив, этого человека нельзя было забыть, нельзя спутать с кем-то другим. «Драйм! Побратим Артура. Значит, это его люди. Люди короля творят бесчинства».

Один из воинов перерезал запутавшиеся постромки, испуганная лошаденка храпела и прижимала уши.

— Бери как есть, чего копаешься? — орал кто-то из нападавших приятелю, рывшемуся в актерском добре, и сам уже волочил к телеге узел.

Менестрель шагнул вперед. Схватил под уздцы Лихого.

— Драйм!

Драйм опустил к нему глаза. У Плясуньи сердце оборвалось. В один миг представила, как собьют певца с ног, накинут веревку, поволокут по снегу в лагерь, к Артуру — желанную добычу. Флейтист бросился на выручку.

Драйм узнал Менестреля. И вовсе не злобное торжество — неожиданная, невозможная, но совершенно искренняя радость отразилась в его глазах. Поднимая руку, чтобы остановить кинувшегося к Менестрелю дружинника, Драйм скользнул взглядом по лицам актеров. И увидел Плясунью. Хриплый, сорванный голос ударил в уши:

— Назад!

Плясунья прижалась к стенке фургона. Драйм уже не смотрел на нее. Бросив вперед Лихого, огрел мечом плашмя воина, тащившего упиравшуюся, встававшую на дыбы актерскую лошаденку. Воин обернулся — в лице была смесь злобы и удивления, — но поводья не выпустил. Меч Драйма вновь взвился над головой, и воин, отскочив, выпустил лошадь.

— Назад! Прочь!

Драйм развернулся к ворошившему тряпье дружиннику. Тот едва успел швырнуть на снег украденную куртку. Драйм чуть не отсек ему пальцы.

— Не сметь! В седло!

Драйм обезумел от страха. Измученные, озлобленные люди выйдут из повиновения, а тогда… Что будет с девушкой?

Он посылал вперед Лихого, оттесняя дружинников от фургона. Воины были ошеломлены, миг — и удивление сменится яростью.

— В седло! Приказ короля!

Отряд возвращался с добычей. Только это спасло актеров. Не будь воины сыты, Драйм не сумел бы их удержать. Голод оказался бы сильнее страха перед братом короля. Огрызаясь, дружинники направились к лошадям. Драйм не спешил прятать меч в ножны.

— Рох! Ты за старшего. Веди отряд в лагерь. Я нагоню.

Рох попытался было возразить и получил зуботычину. Вытер кровь с разбитой губы. Взглянув на Драйма, понял: еще слово — и лишится головы. Погнал коня к лагерю. Разгневанные, недоумевающие дружинники последовали за ним.

Драйм соскочил с коня и подошел к Плясунье.

Флейтист не стал вмешиваться, но взгляда с Драйма не спускал. Менестрель знаком показал актерам, чтобы собирали разбросанное добро, сам ласковым голосом и жестами подзывал лошадей. Актеры поднимали втоптанные в снег парики, раздавленные коробки с гримом, оглядываясь на Драйма с Плясуньей. Девушка так и стояла, привалившись к стенке фургона.

У Драйма было совершенно опрокинутое лицо. Помнить девушку веселой, беззаботной, кружащейся в вихре танца… И встретить ее зимой, в разоренном войной крае, бездомной, плетущейся пешком за жалким фургончиком, в плохонькой обувке, с людьми, которые ее и защитить-то не в силах. Не было дня, чтобы он не думал о ней, но разве мог представить голодной, по колено в снегу, жертвой разбойничьего нападения… Что теперь делать? Оставить ее здесь, на дороге, — немыслимо. Привезти в лагерь? Там тоже голодают, и потом, ударили морозы, и каралдорцы, отчаявшись, могут попытаться вырваться из окружения. Случайная стрела… Но бросить Плясунью без помощи… Ему даже нечего дать ей. На этой войне они совершенно обнищали.

— Не бойся, — наконец сказал Драйм. — Они не вернутся.

Плясунья осторожно переступила с ноги на ногу. Теперь, когда худшее миновало, удушающая слабость разлилась по всему телу. Потеряв равновесие, девушка села прямо на снег. Драйм хотел ее поднять, но, почувствовав, что ему не хватит сил, опустился на корточки рядом с ней.

— Откуда ты здесь?

Прежде чем Плясунья ответила, Флейтист шагнул к ней, схватил за шиворот и рывком поставил на ноги. Драйм остался сидеть. Глядя на нее снизу вверх, повторил:

— Откуда ты здесь?

— А где мне быть? — шепотом спросила Плясунья: голос еще не вернулся. — В городах выступать запретили.

— Кто запретил?

— Ну, не запретили — велели платить столько, сколько нам вовек не заработать.

— Кто?

Драйм поднялся, обхватил себя за плечи. Он весь взмок от испуга, а теперь начал застывать. В двух шагах кто-то из актеров, боязливо поглядывая на него, выкапывал из снега уродливый остроносый башмак. Актер, опрокинутый дружинниками в сугроб, прыгал на одной ноге, выгребая из-за шиворота снег.

— Магистр или король. Не знаю, — враждебно откликнулась Плясунья.

Менестрель, проходя мимо, накинул ей на плечи одеяло.

Драйм ни о каком запрещении не слышал, подобные дела его не касались.

— А зачем ты пришла сюда? — сердился Драйм.

Обвел взглядом суетившихся актеров. Двое лопатами расшвыривали снег из-под колес фургона, еще двое связывали перерезанные постромки. Высокая красивая женщина плакала, дуя на красные потрескавшиеся пальцы. Менестрель вел лошадей.

— Подкову потеряли, — сообщил он Овайлю.

— Что, не знаешь: война, голод, — повысил голос Драйм.

Плясунья глядела на него во все глаза: «Так он же меня еще упрекает!»

— Ладно, садись на коня, — скомандовал Драйм. — Отвезу тебя в лагерь.

Плясунья отпрянула.

— Отвезу тебя к Артуру.

— Я не поеду.

— Ты что, боишься меня? — резко спросил Драйм.

Худшей обиды она не могла ему нанести.

— Нет, просто не хочу ехать в лагерь.

— А чего ты хочешь? — озлился на нелепое упрямство Драйм. — Чтобы на вас опять напали, обобрали до нитки, спасибо, если не убили?

Снова взглянул на актеров — почти с ненавистью. Все они были заняты делом, и в то же время все как один наблюдали за ним и Плясуньей.

«Это из-за них! Из-за этих оборванцев она отказывается. Не желает их оставлять».

— Чего ты хочешь?

— Прежде всего, не хочу есть краденый хлеб, — отчеканила Плясунья.

Драйм отступил.

— Я думал, ты любишь Артура.

Флейтист, прислушивавшийся к разговору, плюнул, развернулся и ушел помогать актерам.

— Люблю Артура? — спросила Плясунья, наступая на Драйма. — А какого Артура? Которого видела в таверне — щедрого, веселого, дружелюбного? Или предателя и убийцу?

— В каждом человеке есть хорошее и дурное, — вскинулся Драйм.

— По-вашему, каждый способен предать доверившуюся женщину, убить друга? Еще бы! Разве вы можете думать иначе!

Лицо Драйма почернело. Плясунья считает его убийцей. Не знает, как мерзок был ему приказ Артура… Мерзок… а все ж усердно взялся исполнять!

Плясунью уже было не остановить. Долгие бессонные ночи вела она мысленно разговоры с Артуром. И наконец-то получила возможность выговориться наяву. Не сомневалась, Драйм слово в слово передаст услышанное.

— Да, почти в каждом человеке есть доброе и злое начало. Только это не раз и навсегда установленное равновесие. Потому одни сходят в могилу подлецами, а другие святыми…

— А ну подвиньтесь, — потребовал коренастый широкоплечий человек, отшвыривая лопату. Поплевал на руки, уперся в стенку фургона. Крикнул кому-то: — Давай!

Плясунья с Драймом машинально отступили на несколько шагов и остановились, захваченные разговором.

— Каждый миг перед Артуром встает выбор. Он предал принцессу, хотел убить Стрелка, дал власть Магистру. Зло растет, набирает силу. Тот Артур, которого люблю я, изнемогает в борьбе с Артуром, которого изо всех сил оправдываешь и поддерживаешь ты.

— Я оберегаю и защищаю его, — вскипел Драйм. — И не ставлю свою преданность в зависимость от… от…

— А ну навались, все разом! — донесся приказ Овайля.

— Да отойдите же! — рявкнул широкоплечий актер, обеими руками упиравшийся в стенку фургона.

Ни Драйм, ни Плясунья не слышали. Лишь когда фургон, качнувшись, накренился, Плясунья испуганно ахнула и отскочила. Драйм — за ней.

— Вот именно! — продолжала отповедь Плясунья. — Ты поступаешь с ним хуже всех. Ты, именно ты своей слепой преданностью его поощряешь. Обмануть принцессу — пожалуйста! Убить Стрелка — к вашим услугам! А то, что каждая низость сближает Артура с Магистром, отдает ему в рабство, — об этом ты не думал. Теперь все называют настоящим королем Магистра.

Удар попал в цель.

— Да как я мог помешать?! — заорал Драйм.

— Как? — воскликнула Плясунья. — Оплеуху ему отвесить, когда предложил Стрелка убить! Небось опамятовался бы.

Ничего более кощунственного Драйму слышать не приходилось.

— Я… Его светлость…

— Ничего, ему бы на пользу пошло. Усвоил бы: раз ты не поддерживаешь — никто не поддержит. Но тебе легче было согласиться. Побоялся — Артур усомнится в твоей братской привязанности. Пусть бы усомнился. Зато рано или поздно понял: ты не хотел, чтобы он стал подлецом.

Актеры дружно издали не то стон, не то ликующий возглас — фургон сдвинулся с места. Смеясь, вытирая пот, актеры собрались в кружок.

— Да, я побоялся. Зато ты — нет. Артур ждал — в замок придешь.

— А как он смел ждать? — разбушевалась Плясунья. — Женился на принцессе и ждал меня?

— Они вовсе не муж и жена, — вступился за побратима Драйм.

— Не по его воле, верно? — съязвила Плясунья.

Кровь прихлынула к щекам Драйма: вспомнил рассуждения Артура о наследнике.

— Отведи телегу назад! — надсаживался кто-то над самым его ухом. — Нам не развернуться.

— Что мне прикажешь делать в замке? — Плясунья едва двигала посиневшими губами.

Драйм, сам не замечая того, прыгал и хлопал себя по плечам.

— Смириться? Молча наблюдать, как Артур превращается в подобие Магистра? Не смогу. Твердить ежечасно: ты поступаешь скверно? А кого он станет слушать? Меня? Или придворных, внушающих: о, великий король, мудрость, доброта, сила… Артур решит: мало ли, что она говорит, главное — живет в замке, ест-пьет на золоте. Значит, довольна. А красивые речи — притворство. Нет, Драйм. Я не пойду к нему. Пусть знает — не одобряю его самоубийства.

— В замке ты могла бы танцевать.

Плясунья на мгновение онемела. Что он говорит? Для кого она будет танцевать? Для короля и Магистра, оставивших актеров без куска хлеба, расправившихся в Арче с труппой Овайля? Думает, она своим танцем поблагодарит добрых господ за сожженный фургончик, восемь лет заменявший ей дом?

— А тебе никто не предлагал сплясать на пепелище родного дома? — выпалила Плясунья. И задохнулась. Взглянув в лицо Драйма, поняла, кому это сказала. — Я… — дрожащим голосом начала Плясунья. — Я не хотела…

Вряд ли Драйм ее слышал. Глаза его были закрыты. Как это больно, когда языки огня ударяют в лицо… Рушатся охваченные пламенем балки… В ушах — гул пламени и собственный крик…

Он заговорил тихо и невыразительно:

— Вам нельзя возвращаться прежней дорогой. Ограбленные крестьяне отнимут лошадей. Спуститесь к речушке. — Он махнул рукой, указывая направление. — Идите по льду. Лед нынче крепкий, выдержит. Да и снег не так глубок.

Он повернулся, как-то неуверенно ухватился за луку седла, поставил ногу в стремя, вскочил в седло и хлестнул коня. Плясунья смотрела вслед, пока он не скрылся. Повернувшись, встретилась взглядом со Скрипачом. Что-то странное было в его лице. Так смотрят разуверившиеся люди, когда на их глазах свершается чудо.

* * *

Драйм чувствовал себя совершенно разбитым. Едва держался в седле. Не было сил даже погонять коня, и Лихой, почуяв свободу, трусил мелкой рысью.

Стоял неяркий зимний день. В лесу было удивительно тихо. Стеной выстроились заснеженные ели, кусты пригнулись под тяжестью снега.

Драйм уронил рукавицу, вынужден был спешиться и долгое время стоял, оглядываясь. На елке белка лущила шишку. Рыжие чешуйки падали вниз. Вот белка перелетела на другое дерево, ветви качнулись, стряхивая снег. Драйм натянул рукавицу. На тыльной стороне ладони виднелся след от ожога.

…Девушка не хотела его обидеть. Сказала не со зла. И все-таки… Все-таки она не должна была так говорить. Он прекрасно знает, что изуродован огнем, что мечтать о любви не должен и не смеет. Но услышать это от нее… Злейший враг не смог бы причинить ему боли сильнее.

Драйм чувствовал, что пылкое восхищение Плясуньей, каким томился все это время, почти болезненное ожидание встречи оставили его. Он испытывал к девушке прежнюю нежность, участие, симпатию, но не больше. И оттого, что чувство, полтора года заполнявшее его сердце, рассеялось, он ощущал страшную пустоту, усталость и безразличие.

Когда Драйм добрался до лагеря, стемнело. Увидев лагерные костры, он понял, что всю дорогу мечтал о глотке если не горячего вина, то хотя бы горячей воды.

На возвышении перед палаткой его встретил нетерпеливо расхаживавший взад-вперед Артур.

— Наконец-то! — воскликнул он, едва завидев побратима. — Где ты пропадал? Отряд давно вернулся. Что случилось?

Драйм не успел даже рта раскрыть, как король продолжал сам:

— Мне рассказали, вы встретили каких-то оборванцев, дружинники хотели забрать лошадей, но ты запретил. Почему?

— Я очень устал, — тихо ответил Драйм. — И замерз.

Артур на мгновение растерялся. Рывком отбросил полог шатра:

— Входи, — остановился против Драйма, опустившегося на складной стул. — Так в чем дело? Рох говорит, ты едва не зарубил двоих воинов. Изволь объяснить.

Драйм никак не мог расстегнуть перевязь с мечом.

— Да отвечай же!

— Это были бродячие актеры.

— Ну и что?

Драйм больными глазами смотрел на Артура.

— Среди них оказалась эта девушка… Плясунья.

— Плясунья? — непонимающе переспросил Артур и вдруг вспыхнул радостью. — Плясунья! Где она? Ты привез ее? — Он метнулся к выходу из шатра, отдернул полог, обернулся к Драйму: — Где она? — Снова подскочил к побратиму, так и не двинувшемуся с места. — Ты привез ее, Драйм.

Это был даже не вопрос, а утверждение.

Побратим покачал головой. Артур не поверил:

— Нет?

— Нет.

Худое, бледное лицо Артура еще светилось пережитым ликованием, но улыбка сбежала с губ.

— Ты хочешь сказать, что… оставил ее на дороге? — Происшедшее никак не укладывалось у него в голове.

— Да.

— Драйм, ты с ума сошел. — Голос Артура звучал почти жалобно.

За последние месяцы ему выпало столько бед. А тут счастье поманило… и исчезло. Это было так горько и, незаслуженно.

— Ты же знал, как я хочу ее видеть, как мечтаю о встрече. Почему ты…

— Она не хотела ехать, — оборвал Драйм.

— Как — не хотела?

— Она сказала, что любит вас, но вы подло обошлись со Стрелком, Менестрелем и принцессой. И она не намерена поощрять подлость, — безжалостно отчеканил Драйм, глядя в глаза побратиму.

Артур попятился. Минуту он смотрел на Драйма, не в силах поверить, что кто-то осмелился произнести подобный приговор, а брату достало дерзости его повторить. Растерянность сменилась вспышкой отчаянного гнева.

— Ты что, не мог вскинуть ее на Лихого и увезти?

— А она бы всю дорогу кричала и билась в моих руках? — возвысил голос Драйм. — Вам бы это доставило удовольствие, мне — нет.

— Да ты в своем уме, Драйм? Как смеешь так разговаривать со мной?

— А как вы смеете предлагать такое? Вам мало, что я Стрелка пытался убить? Надо, чтобы над женщиной издевался?

Артур размахнулся и влепил ему пощечину. Наступила тишина. Драйм не отшатнулся, не схватился за щеку. Долго и сосредоточенно глядел на побратима, затем отвернулся. Артур отошел, повертел в руках подсвечник, поставил на стол.

— Я так хотел ее видеть, — горько повторил он.

— Вы способны жалеть кого-нибудь, кроме себя? — презрительно бросил Драйм. — Подумайте, что могло случиться, командуй отрядом не я, а кто-то другой.

Судорога перехватила горло Артура. Представить Плясунью жертвой озверевших дружинников… Драйм рисковал жизнью, спасая девушку, — удержать воинов было не просто.

Артур порывисто шагнул к нему:

— Прости. Я очень расстроился и потому рассердился. Ты спас ее, век не забуду…

— Можете не благодарить, я не о вас заботился.

Артур открыл рот. Посмотрел на Драйма, словно глазам своим не веря. Дикая усмешка дернула губы и пропала. Артур протянул:

— Во-от как… — прошелся по шатру. — Понятно, почему ты так смело заговорил, — произнес он с деланным спокойствием. — Всякой дружбе конец, едва женщина встает между друзьями.

— Конечно, что вы еще можете думать, — запальчиво отвечал Драйм. — Когда Стрелка велели убить, я оказался сговорчивее. Повиновался, хоть и тошно было. И рад до смерти, что промахнулся. И что Менестрель бежал — рад. Если бы не вы, они были бы сейчас здесь, с нами. Стрелок командовал лучниками лучше Гарта. А Менестрель… Слушая его, воины позабыли бы и о голоде, и о холоде.

Против этого Артур возразить не мог, сам втайне вспоминал обоих. Но сейчас его занимало иное.

— Значит, я в ее глазах подлец и убийца! А ты…

— Не волнуйтесь, обо мне она думает еще хуже, — перебил Драйм. — У меня и прежде никакой надежды не было. Мне достаточно в зеркало взглянуть, чтобы опомниться.

Артур смутился. Наступила долгая невыносимая пауза.

— Что здесь понадобилось актерам? — спросил Артур, не глядя на Драйма.

— Еда понадобилась. В городах нынче выступать не по карману. Удружили вы им.

— Я? — недоуменно переспросил Артур. — Не понимаю.

— В городах с них требуют плату за выступление.

Артур наморщил лоб.

— Это, должно быть, один из указов Магистра.

— Вот именно. Вы даже не знаете, что творится в королевстве. Потому королем и называют Магистра.

— Что?! — взвился Артур.

— Разве я не прав? — твердо спросил Драйм. — Вы передоверились Магистру. Это по его вине мы голодаем. И Плясунья голодает. Вы бы видели, на кого она стала похожа.

Артур схватил плащ, надел перевязь с мечом.

— Драйм, проводи меня. Я еду к ней.

Драйм не успел согласиться или отказаться. В шатер вбежал алебардщик:

— Ваше величество! Посланец из Рофта.

Лицо Артура отразило совершенную потерянность, почти отчаяние. Он повернулся, схватил Драйма за руку, но затем пальцы разжались. Король кинул на стул плащ, приказал алебардщику:

— Приведите посланца ко мне.

Каралдорец, невысокий сухощавый мужчина, годами значительно старше Артура, имел приметный рубец на щеке. По этому рубцу Артур и опознал командира кавалерии, смявшей его левый фланг в битве у Поющих Камней. Вряд ли этот человек намеревался просить пощады.

Оскалившись, с нескрываемым злорадством глядели они в худые, почерневшие лица друг друга. «Ну что, взял?» — взглядом спрашивал каралдорец. «Эх ты, горе-завоеватель», — мысленно огрызался Артур.

— Ваше величество, пожалейте своих воинов, — промолвил каралдорец, — уходите отсюда.

Артур ухмыльнулся:

— С великим удовольствием, капитан. Как только сложите оружие.

— Ваших воинов нужно нести в битву на носилках.

— А у вас и воинов не осталось — мешки с костями.

И снова оба, упершись ладонями в стол, подавшись друг к другу, кривились улыбками и грозили взглядами.

— Снег сойдет, мы в лесах дичи настреляем, — продолжал Артур. — А вы друг друга грызть станете.

Глаза каралдорца превратились в узкие щелочки.

— У нас в подвалах ваши люди, защитники Рофта. С них и начнем.

Артур выпрямился, отошел от стола. Воображение услужливо рисовало живые скелеты, в которые превратились бывшие стражи Рофта.

— Не лучше ли заключить мир? — вкрадчиво промолвил каралдорец.

— На каких условиях? — Артур повернулся на каблуках, шагнул назад.

— Нынче подморозило, лед на реке окреп. Дайте нам уйти.

Артур сел. Он и сам уже подумывал о подобном договоре.

— Вы оставите всю добычу в крепости, оставите пленных, — медленно диктовал Артур. — Оружие…

— Нет, — скорчил гримасу каралдорец. — Мои люди не выйдут беззащитными под ваши мечи. Оружие и доспехи — иначе не откроем ворот.

Артур хмурился, ища в предложении капитана ловушку. Каралдорцы вздумают напасть? Зачем, когда их и так отпустят? Вероятно, молчание его затянулось, ибо в лице каралдорца сквозь маску безразличия проступило подлинное отчаяние. Если не удастся сговориться, останется погибнуть в сече или умереть от голода.

— Хорошо. В полночь покинете Рофт.

Едва каралдорец удалился, Артур велел поднимать лагерь. Расставил воинов узким коридором от ворот Рофта до берега реки. Это должно было помешать каралдорцам развернуться для боя.

В полночь ворота крепости распахнулись. Стройными шеренгами, плотно сомкнув щиты, выступали каралдорцы. Глаза настороженно блестели из-под шлемов, пальцы сжимали рукояти мечей. Артур со смешанным чувством облегчения и досады смотрел, как они уходят. Крепость «Сломи зуб» вновь принадлежала ему. Война закончилась, но назвать мир «победным» он не мог.

* * *

Ой, да где же взять золота — наполнить карманы бездонные! Ой, да где же взять снеди — насытить рты ненасытные. Стучат топоры по всему королевству. Падают со стоном вековые сосны. Полнятся леса криком избиваемых зверей. Умирают от истощения люди на серебряных рудниках. Впитывает земля и не может впитать кровь, пролитую на полях сражений. Проклята будь людская алчность! Каменеют сердца, одержимые страстью к наживе. Злоба и зависть поселяются в них. Жестокость. Ни дерева, ни зверя, ни человека не пощадят.

Возвращается король в столицу. Возвращается с дружиной своей. Идет от крепости к крепости, от города к городу. В Карсии страшное зрелище открывается ему. Нескончаемой вереницей тянется похоронная процессия. Везут гробы за гробами, вся округа превратилась в одно большое кладбище.

— Черная хворь? — пугается Артур.

— Да, — отвечает Донк, получивший титул и владения по просьбе Магистра.

Недаром хлопотал Магистр, чтобы Драйму передали земли Ольшез. Уже многократно напоминал Артуру: сын вашей кормилицы стал лордом, пора наградить усердие моих друзей.

— Черная хворь, — подтверждает Донк. — Только не у нас, а у каралдорцев. Граница проходит по реке, брод рядышком, я и позволил свозить покойников к нам.

— Умерших от черной хвори? — кричит Артур.

— Конечно, опасность заразы есть, — безмятежно отвечает Донк, — зато доход каков. Каралдорцы платят золотом.

Печальна участь Донка. Артур приказывает повесить его на воротах крепости. Оставив в Карсии отряд во главе с Эгилем, идет дальше.

Везде одно и то же. Дороги разбиты. Лучшие посевные земли отданы приближенным Магистра, и те на бывших пахотах возводят замки. Торговцы держат такие цены на зерно, что люди умирают с голоду.

Артур теряет терпение. Делает то, чего короли уже много лет не делали. Вводит в Арч дружину. Бледный, трясущийся Глава городского Совета приветствует короля. Глава Совета стар, поставил его еще прежний государь. Дом его — лучший в городе, а за последний год Глава купил еще пять, и все каменные, двухэтажные.

Артур не может говорить, голос срывается на крик.

— Как вы допустили! Люди мрут от голода. Мрут как мухи. Старики, дети. Женщины готовы отдаться первому встречному за кусок хлеба. Сколько старшина торговцев заплатил вам, чтобы закрыли глаза?

Глава Совета изгнан из города, ночью бегут и несколько торговцев. С дверей амбаров сбиваются замки, часть зерна бесплатно раздают горожанам, часть развозят по ограбленным деревням. Главой Совета Артур назначает Хорта, дает отряд в помощь городской страже.

Сделанное не приносит Артуру облегчения. Понимает: встал на опасный путь. Силой долго не продержишься, да ничего и не добьешься. Слишком многие напрочь забыли о чести и думают лишь о наживе… Непрерывно говорят о деньгах. Сколько купил, сколько продал, сколько получил… Даже маленькие дети что-то бесконечно продают и покупают друг у друга.

В Баттии к королю прибыл гонец Магистра.

Артур, полуодетый, стоял посреди комнаты. Он только что вернулся — ездил осматривать городские укрепления — и едва успел снять потную, запыленную одежду. Услышав о появлении гонца, Артур засмеялся отрывисто и зло; велел звать и гонца, и городских старшин, дожидавшихся уже добрый час.

Трое упитанных, круглоголовых горожан, дивно напоминающих Магистра, переступили порог в ту самую минуту, когда в другие двери входил гонец.

Слуга подал Артуру серебряный таз и кувшин.

— Мои воины, — сказал Артур, принимая в ладони первую струю воды и окуная лицо, — мои воины до сих пор раздеты и разуты…

Он наклонился над тазом, и слуга выплеснул ему на затылок вторую порцию ледяной воды.

Горожане переглянулись — удивленно, почти негодующе. Так грубо низвести их до уровня обычных смертных. Их, упивавшихся сознанием собственного величия. Да на них, хозяев города, целый год никто без трепета взглянуть не смел.

Артур вытер лицо и волосы, бросил на пол скомканное полотенце, посмотрел на старшин злыми прозрачными глазами.

— Вчера мы имели честь доложить вашему величеству… Городская казна пуста…

Артур принял из рук гонца свиток, переломил печать, пробежал глазами первые строчки.

— Надеюсь, ваше величество не пожелает, — продолжал Глава Совета, — окончательно разорить горожан.

Артур поднял глаза от свитка.

— О нет, — он улыбнулся; кинул через плечо Драйму: — Магистр поздравляет нас с победой. — Снова повернулся к старшинам: — Полагаю, те гнилые кожи, что вы умудрились продать втридорога, должны были вас троих неплохо обогатить. Опять же деньги, предназначенные на постройку дороги и укрепление двух разрушенных башен, куда подевались? Даю вам три дня сроку. Если не изыщите средств, мои воины изыщут сами. Начнут с ваших домов.

Старшины побледнели.

— Ваше величество, это разбой.

— Разбой? — переспросил Артур. — По-вашему, я поступаю дурно? Неужто вы признаете разницу между хорошим и дурным? Я полагал, вы различаете лишь выгодное и невыгодное. — И, невинно улыбнувшись, Артур вернулся к письму Магистра: «До меня дошли слухи о событиях в Арче. Позвольте, ваше величество, указать на совершенную вами ошибку. Богатые люди — опора государства…»

Артур вновь засмеялся странным, коротким смехом. Показал письмо побратиму:

— Как тебе это нравится, Драйм? От века считалось: государство держится на честных людях.

— Кто богаче Магистра? — вздохнул Драйм. — Много помощи от него получили, когда отбивались от каралдорцев?

— Ему все мало. Жадность ненасытна.

Губы Артура еще шевелились, произнося эти слова, когда новая мысль поразила его. «Государство держится на честных…» Однако он сам возвеличил Магистра, помогшего подло обмануть принцессу. Заведомому негодяю доверил высшую власть.

Невидящими глазами смотрел Артур на тихо совещавшихся старшин. Те недобрыми взглядами окидывали поджарую фигуру короля. На боку Артура багровел рубец, и каждый из старшин думал: «Что бы стреле прийтись на ладонь выше».

Слуга поднес вишневую рубаху, Артур машинально подставил руки, слуга накинул одежду. «Всеми делами в королевстве заправлял Магистр, — думал Артур. — Мне не до того было — воевал. По сути, я оставался только полководцем. Правил Магистр. — Эта мысль ужалила ядовитой змеей. — Я боялся, что королем станет Стрелок. Не желал повиноваться бывшему охотнику. И повиновался Магистру!»

Старшины обратились к королю с просьбой об отсрочке.

— Неделю…

— Три дня, — непреклонно повторил Артур. — И не вздумайте переложить оброк на плечи беднейших горожан. Всю сумму внесут двадцать самых богатых семей.

И снова старшины склонились голова к голове, советуясь. Артур едва терпел их присутствие. Он должен был немедленно разобраться: что творилось с ним эти полтора года? Почему ничего не видел, не понимал?

Артур мерил шагами комнату, слуга с белоснежной курткой в руках ходил за ним следом. Гонец Магистра, прислонясь к косяку, ждал ответа.

Артур тер лоб, сжимал и разжимал кулаки. Когда и почему он ослеп?.. Когда решился на убийство? Нет, раньше. Когда уговаривал Аннабел отложить свадьбу со Стрелком?

Что же он натворил! У Аннабел тогда умер отец. Она искала помощи у человека, которому доверяла, у друга детства. А он ее предал. Готов был предать не однажды. И лучше ли поступил с маленькой Плясуньей? Это по его милости актеры голодают. О Стрелке с Менестрелем и говорить не приходится.

Артур больно ударился коленом о скамью, остановился. Мантия Великого Лорда! Все началось, когда он пожелал стать Великим Лордом. В тот день и час откликом на его желание явился в замок Магистр.

— Ваше величество, — кланялись старшины, почернев от злобы, — все будет исполнено.

— И не вздумайте подсунуть побитую молью ткань на плащи или гнилую кожу на сапоги, — напутствовал их Артур.

Опустился на скамью, растирая коленку. Он считал себя необычайно умным и ловким. Оказался последним глупцом. Потому что зло всегда глупо. Причиняя страдания другим, нельзя получить ничего доброго и прекрасного для себя. Ему казалось, за власть, за венец жизни отдать не жалко. Много ли радости принес ему венец? Был ли он счастлив хоть минуту? Потерял друзей, любимую и, наконец, то, к чему так страстно стремился, — само королевство.

Что теперь? Полное, отчаянное одиночество. Аннабел его презирает, Плясунья отвернулась. Даже Драйм хоть и рядом, но уже не заодно.

— Ваше величество, — решился напомнить о себе гонец, — будет ли ответ?

Артур холодно взглянул на него:

— Нет.

Уходя, гонец столкнулся с человеком в запыленном плаще.

— Ваше величество, — выпалил прибывший с порога, — обоза с пшеницей не будет. Лорд Расс не пропускает обоз беспошлинно через свои земли, а у лорда Ледума нет денег заплатить.

— Я не понимаю, что происходит! — заорал Артур. — Или я уже не король? Королевство раздроблено на куски, везде свой владыка — творит, что пожелает. Драйм, скачи в Расс.

— Что я стану делать со своим маленьким отрядом у стен Расса?

— Предупредишь лорда: если не пропустит обоз беспрепятственно — увидит у стен замка всю нашу дружину.

Слуга наконец изловчился и накинул на его величество куртку.

* * *

В конце апреля Артур во главе королевской дружины подъезжал к столице. Казалось, снег еще только успел сойти, но уже вовсю пробивалась молоденькая травка. Прозрачный лес подернулся дымкой первой зелени. Почки выпустили клейкие листики, темные ели опушились яркими кисточками. Высоко в густой лазури весеннего неба шумели кроны сосен, на бронзовых стволах выступали капли смолы. Доносились протяжные крики возвращавшихся птичьих стай.

С болезненным нетерпением ждал Артур, когда появится из-за холмов золотой лев, поднявшийся на задние лапы. С детства привык, возвращаясь в город, отыскивать глазами этот флюгер на замковой башне. Золотой лев означал: путешествие окончено, он дома. Артур считал домом королевский замок, а вовсе не гранитную цитадель далеко на западе, в краю яблоневых садов, доставшуюся в наследство от отца.

Вот и гребень холма. Артур невольно натянул поводья, за ним остановился и весь отряд.

Золотого льва Артур не увидел, его заслонял зубчатый парапет тучной башни замка Магистра. У Артура сердце сдавило — словно получил недобрый знак.

Дружинники посматривали на короля, недоумевая, почему он остановил их на подступе к столице. Артур приказал двигаться дальше.

За время полуторамесячного перехода от Рофта до столицы воины успели отъесться и уже не напоминали собственные тени. Короткие военные плащи были сброшены, сияли новые доспехи — старшины Баттии изыскали необходимую сумму. Знаменосцы несли штандарты с черным львом и алыми маками. Мерно звучал перестук копыт, отряд шел на рысях, лишь у самой городской стены Артур велел пустить коней шагом. Тонконогий белоснежный Турм изгибал шею, потряхивал головой, пофыркивал — тоже рвался домой.

В столице царило волнение.

— Уж лучше бы не возвращался, — говорил один лавочник другому.

— Тебе что, по душе Магистр? — возражал тот.

— А ты хочешь, чтобы король ввел в город войско, как в Арче? Хочешь, чтобы дал разграбить твои лавки всякому сброду?

Среди горожан победнее тоже велись споры.

— Нет, Магистр много для нас сделал, — говорил ткач своей жене. — Смотри, сколько дешевых постоялых дворов выстроил — любой бедняк, даже нищий сможет найти приют на ночь.

— Зато бедняки и нищие появились у нас благодаря Магистру, — возражала жена, складывая полотно. — Кстати, с этих дворов Магистр неплохой доход имеет. А строят их прескверно, на днях в одном стена обвалилась, погибли люди… Зато себе Магистр по всему королевству замки возводит, небось ему на голову не обрушатся…

— Да кто он такой, этот Магистр? Откуда взялся?

Гудит город как растревоженный улей. И все же — возвращается король, возвращается с победой. Никто, правда, не красит стены домов и не надраивает вывески, зато цветных лент и флагов вдосталь, странно выглядят их яркие пятна на облупившихся, грязных фасадах. Лишь дома знати да недавно разбогатевших торговцев оштукатурены заново.

В доме Оружейника царит веселье. В город пришли актеры — не выступать: отдохнуть и повидаться с друзьями. День и ночь звучат рассказы, как припев повторяет Скрипач: «Представляете, нас спас Драйм!» Слушает, крякает, качает головой Оружейник, хлопочет у очага Гильда. Труппе Овайля не разместиться в доме, Оружейник отводит актеров к своим зятьям.

Одна беда — Стрелка нет в городе.

— Не может, видите ли, сидеть в четырех стенах, — сетует Оружейник. — Уже неделю в лесу пропадает, хоть бы догадался зайти… И Плут с ним.

— От лорда Гаральда нет известий? — спрашивает Менестрель.

— Стрелок ездил к нему, сказал, что вельможа в столице не появится.

— Не приедет встречать короля? — хмурится Менестрель. — Дурной знак.

Тут открывается дверь, и в трапезную входят невозмутимая Гильда и смущенная Плясунья. Два дня, запершись в комнате Гильды, они мастерили что-то. И теперь показывают мужчинам огромный венок из пламенеющих лоскутков. Алые маки.

— Надо же украсить дом по случаю праздника, — поясняет Гильда.

Плясунья молчит и смотрит в сторону. Музыканты переглядываются.

— Гм, — произносит Оружейник.

— Очень красиво, — великодушно и весело хвалит Менестрель.

Венок водружают над входной дверью. Девушки, смеясь, убегают наряжаться к празднику.

Королевский отряд въезжает в город, а навстречу из ворот замка выходит Магистр со свитой. Магистр в обычном черном одеянии, выступает горделиво, голову держит высоко. Лицо его выражает полное пренебрежение к хвалебным или насмешливым выкрикам черни. Магистр — пеший. В седле он держится неуверенно и понимает: рядом с таким наездником, как Артур, будет смотреться незавидно.

Оба шествия встречаются; всадник на тонконогом белом коне, в алом, расшитом серебром плаще, чуть склоняет голову, отвечая на приветствие Магистра. Толпа недовольна. По мнению многих, королю следовало бы спешиться, таким образом выказать уважение человеку, на чьи плечи свалил все тяготы правления.

— Изволит ли ваше величество присутствовать на празднике? — спрашивает Магистр.

Артур милостиво соглашается. Вводит дружину во двор замка и с благодарственной речью, как от века поступали все короли, обращается к воинам. Потом отряд полагается распустить и вечером устроить пир.

— Вы поступите так и на этот раз, ваше величество? — подъехав вплотную к побратиму, тихо спрашивает Драйм.

Артур небрежно кивает:

— Разумеется.

— Но, мне кажется, Магистр… — решается возразить Драйм.

— Он не осмелится… Да и к чему? Что такое Магистр без меня? Я возвысил его, случись что со мной — и лорды втопчут его в землю.

— Позвольте, ваше величество, оставить хотя бы мою сотню, — упрямится Драйм.

Убежденный скорее этой настойчивостью, нежели доводами побратима, Артур соглашается.

Итак, дружина распущена. Воины постарше, успевшие обзавестись семьями, расходятся по домам. Остальные направляются в Тург — крепость в двух милях от города. Там хранится оружие, живут дружинники, упражняются в воинских приемах, обучают новобранцев.

Сотню человек Драйм лично размещает в замке, усиливает ими караул у покоев его величества, заменяет дружинниками людей Магистра у дверей комнат Аннабел. Артур пожимает плечами. Ему, королю, бояться Магистра? Однако побратиму не препятствует.

* * *

Солнце перевалило за полдень, когда замковые ворота вновь распахнулись и появилась праздничная процессия. Впереди, как и положено, отряд королевских латников; за ними шествовали королевские пажи в белых куртках с алым гербом. Затем светловолосый всадник в алом с серебром одеянии. По левую руку от него, так же верхом, Драйм. Потом десять дружинников из сотни Драйма. Лица их невеселы: нынче вечером в Турге их товарищи будут пировать допоздна, есть досыта, пить допьяна, а им выпало охранять короля.

Следом за дружинниками вышагивают пажи Магистра — в черных куртках без герба; затем охрана Магистра, в два раза многочисленнее королевской, и, наконец, он сам. В черном одеянии, но не простом, как утром. Теперь одежда его так густо усыпана драгоценными камнями, что сверкает на солнце, словно воинский доспех, и кажется такой же твердой.

Артур оборачивается, окидывает взглядом процессию и от изумления едва не вываливается из седла. Магистр — пеший. И никто из придворных не осмеливается сесть на коня, идут за своим повелителем, полами плащей и подолами платьев собирая уличную грязь. Сзади слуги ведут в поводу лошадей. Сколько Артур себя помнит — такое видит впервые.

Процессия выходит из городских ворот и направляется на поле, к деревянному помосту. Артур спрыгивает наземь, бросает поводья Драйму и долго стоит, не веря собственным глазам. Напротив королевского помоста, обитого белоснежной тканью и украшенного цветами, высится другой — несравнимо просторнее и наряднее. Золотая парча пошла на обивку, тяжелая бахрома полощется на ветру. Двойным полукругом, оттесняя зрителей от этого помоста, выстраиваются стражи в черном.

— Я боялся доставить неудобство вашему величеству, — говорит Магистр. — Прежний помост тесен. Поэтому я и мои люди займем новый…

Артур не удостаивает Магистра ответом. Не обращая внимания на протестующий возглас Драйма, мановением руки позволяет своей страже занять места в рядах зрителей.

Король всходит на белый помост, Магистр — на золотой. Среди придворных начинается паника. Многие мечутся, не зная, за кем последовать: за королем или за Магистром? Среди них леди Амелия. Нежная кожа ее покрывается румянцем волнения. Наконец, шурша длинным подолом по траве, проходит леди Амелия к золотому помосту, усаживается рядом с Магистром. Кровь бросается в лицо Артуру, но лишь на мгновение. Презрительная, брезгливая улыбка появляется на губах.

Кое-как делают выбор и остальные придворные. Без колебаний, прямиком к королевскому помосту направляется лорд Бертрам. За ним, чуть погодя, — лорд Вэйн, потом рука об руку — Мэй и Тизар. Лорд Гиром следует за ними, усаживается, но вдруг, когда все уже заняли свои места, подхватывается и сломя голову несется к золотому помосту. На полпути сталкивается с лордом Араном, спешащим присоединиться к королю. Плечи Артура вздрагивают от смеха. Он выпрямляется, отбрасывает со лба волосы. Презрительным взглядом обводит придворных — завтра все будут у его ног.

Место рядом с королем пустует, и Артур жалеет, что подле него нет Аннабел. О, королева сумела бы его понять и поддержать. Какой пример достоинства, великолепной смелости подала бы остальным.

Магистр и король оглядывают оба помоста, стремясь хорошенько запомнить и сторонников своих, и противников.

Придворные уселись, а знака к началу представления все нет. Артур смотрит на Магистра — он устроитель праздника и должен подать сигнал.

И что же Артур видит? О диво! Вереница пажей тянется к золотому помосту от раскинутых вдали шатров. Вот пажи с расшитыми золотом подушечками: вдруг у господина Магистра затечет спина; вот пажи с дымящимися курильницами: ветер может донести до носа Магистра запах пота и перегара от собравшейся на поле толпы; вот пажи с корзинами цветов: на случай, если какая-нибудь дама заслужит особенное расположение господина Магистра. Пажи с подносами фруктов, сладких булочек, конфет — что как Магистр пожелает подкрепиться? Пажи с узкогорлыми кувшинами — Магистр непременно захочет утолить жажду. Пажи с кипами теплых покрывал — не ровен час, господину Магистру станет холодно.

Артур прикрывает глаза, и видится ему крепостная стена Рофта, обтянутые кожей лица дружинников…

Поют трубы, подавая сигнал к началу представления.

На засыпанную свежим песком площадку выбежали актеры. Артур сразу отметил, как богаты были их наряды, куда там Плясунье и музыкантам. Тяжелый бархат, тонкие шелка, пена кружев.

Почти все актеры были молоды, лишь трое убелены сединой. Долго и почтительно они кланялись, обращаясь то к одному помосту, то к другому. Так долго, что Артур зевнул. Прижимали руки к груди, благодаря Магистра за возможность выступить.

Старший хлопнул в ладоши, актеры разбились на три группы. Представление началось сразу в трех местах площадки. Все три группы с великолепной точностью совершали одновременно одинаковые движения. Это был танец не танец, пантомима не пантомима, а некие живые картины. Актеры были гибки, то и дело застывали в эффектных позах, вызывая одобрительные возгласы.

Вот перед самым помостом актер с упоением душил женщину в объятиях, потом без объятий… просто душил. Лицо бедняжки налилось кровью, руки судорожно дергались. В толпе даже перестали жевать и хихикать — неужели и впрямь убьет? «Убедительно. Верно, брал уроки у палача», — подумал Артур.

Несчастная жертва упала на песок и поползла, извиваясь, но о ней тотчас забыли: рядом началась длинная и очень выразительная драка. Дрались один на один, и двое на одного, и все на одного… Выли в голос, корчились от боли.

Костюмы и лица актеров посерели от пыли, волосы растрепались. Однако творцы жаждали большего правдоподобия. На площадке рубили на куски чучело. Было много клочков кожи и красной краски. Артур издевательски усмехнулся. Как любят играть в смерть те, кто близко не видел крови и мучений. Ему не исполнилось и семнадцати лет, когда отец, выдыхая кровавую пену, умер у него на руках. А за два часа до этого Артур добил смертельно раненного юного лорда Филета, своего друга… С каких пор смерть стала развлечением?

Актеры вели речь уже не о смерти — о любви. Герой любил одновременно не то шесть, не то восемь женщин — Артур сбился со счета. Когда актер швырял на песок одну из них, вторая уже падала к нему в объятия, третья протягивала руки в страстном порыве, четвертая прыжками летела навстречу.

Артур представил, как, раскрыв объятия Плясунье, вздумал бы приблизить к себе и другую женщину. У него горло перехватило. Никогда не нанесет Плясунье такой обиды, не причинит горя. О какой любви они говорят?

На площадке уже шла дружеская пирушка; с бесчисленным количеством возлияний и полной потерей сознания всеми гостями. Винные пятна расползались по песку и одеждам, лица перекашивались, глаза стекленели. Гости валились без чувств, неуклюже разбрасывая руки, задевая ногами лица друг друга.

Наконец-то Артур понял: такова любовь, дружба, вражда, по мнению Магистра и иже с ним. Иного они не представляют, ибо сами ни на что иное не способны. Но почему он должен терпеть подобное зрелище?

На золотом помосте рукоплескали: как выразительно, красочно, а главное, слаженно.

Актеры раскланивались, гордые успехом. По знаку Магистра пажи принялись кидать на площадку охапки цветов. Актеры, уверенные, что зрители наповал сражены их искусством, все не уходили. Недоумение и даже гнев вызывали у них зрители с другого помоста. Они хранили молчание, ибо угрюмо молчал король.

Артур приглядывался к толпе, окружавшей площадку. Нет, далеко не все рукоплескали актерам. На иных лицах явились иронические улыбки, насмешливые, презрительные гримасы. Многие с удивлением и издевкой поглядывали на ликующих зрителей золотого помоста. Некоторые разворачивались и уходили, но уходили тоже по-разному: кто просто пожимал плечами, кто отворачивался с плевком, кто нарочито громко принимался вспоминать прежних актеров и прежние представления, удивляться — как могли старые, убеленные сединой актеры, игравшие некогда в совсем иных пьесах, согласиться на подобные роли.

Наконец актеры нашли в себе силы проститься со своими почитателями, и на площадку стали выходить певцы, жонглеры, танцовщицы. Новое зрелище повторяло предыдущее. Никто из выступавших не испытывал и тени сомнения в своей гениальности.

Ликование на золотом помосте продолжалось. Артур, скривившись, терпел возгласы, долетавшие оттуда. Гадкий, грязный, площадной язык. И нежные дамы с розовыми личиками раскрывали алые ротики и произносили слова, которые в былые времена вогнали бы в краску конюхов. Его, Артура, ценителя поэзии, заставляли слушать подобный язык. Он мечтал иметь двор, о котором с восторгом отзывались бы другие государи; хотел, чтобы в столице собрались лучшие певцы и музыканты. А сегодня его взору и слуху было явлено все самое безвкусное, чего городу следовало стыдиться. Самые негармоничные мелодии, самые безголосые певцы, танцовщицы, похожие на уличных девок, и уличные девки в нарядах знатных дам.

Какое-то замешательство произошло на площадке. В перерыве между выступлениями сильный высокий человек в потрепанном сером плаще раздвинул плечом толпу, перескочил через веревочное ограждение и оказался перед королевским помостом. Артуру почудилось в его фигуре что-то знакомое. Рядом вскочил Драйм.

— Не трогать! — приказал Артур алебардщикам, уже спешившим к дерзкому.

Менестрель поднял голову и взглянул в глаза Артуру. Мгновение смотрели они друг на друга: король и беглый узник.

Паж Магистра мчался через всю площадку, спеша доложить его величеству: человек этот не заплатил за право выступить.

— Прекрасно, — ответил король. — Я внесу нужную сумму и завтра же отменю указ.

Толпа с живейшим любопытством разглядывала человека, удостоившегося монаршей милости. Менестрель обвел взглядом оба помоста, зрителей, столпившихся у веревочного ограждения, и запел. В воцарившейся тишине ясно звучало каждое слово.

Горожане, начавшие расходиться, останавливались, замирали и — со всех ног бросались обратно.

— Кто это? Кто? Кто? — зашелестело по толпе и смолкло: боялись пропустить хоть слово.

Слушали певца актеры Магистра, слушали актеры Овайля, слушала маленькая Плясунья. Невольно кивала головой в такт. Да, верно. Настало время спросить тех, кто говорит с душами людей: зачем вам даны и голос, и слух, и гибкость, и ловкость? Кому и чему служит ваше мастерство? Чего добились вы сегодняшним представлением? Сделали хоть одно сердце добрее? Хоть одно лицо приветливее?

Голос Менестреля набирал и набирал силу. Даже те из горожан, кто отвык искать смысл в словах песни и гармонию в мелодии, были захвачены чувством, с каким пел Менестрель. С каждой новой нотой, с каждой новой фразой напряжение возрастало.

Зрители золотого помоста, пренебрежительно пожимавшие плечами, постепенно умолкли, подались вперед, не спуская глаз с певца. Леди Амелия ерзала на скамье, не находя себе места, чувствуя, как рядом наливается темной злобой Магистр.

По спине Артура побежал холодок, неожиданно сдавило сердце. Смутные образы замелькали в голове… Раскинувший крылья каралдорский ворон… «Пока не поздно». Откуда эта мысль? Что «не поздно»? Глаза в глаза внимал Артур певцу.

Минуту стояла еще над полем абсолютная тишина. Затем — гром рукоплесканий. На этот раз восторгом взорвался белый помост, на золотом хранили недоброе молчание.

Драйм услышал, как сидевший позади него лорд Бертрам заметил:

— Такая песня как сигнал военной трубы: «Тревога! Тревога!»

Артур поднялся. Да, он был слеп, но ныне прозрел. Через неделю никто и не вспомнит о господине Магистре, словно и не было такого на свете. Король позаботится о своем королевстве.

Он сдернул с плеч тяжелый алый плащ, расшитый серебром, бросил певцу. Менестрель взял, поклонился.

Магистр подозвал начальника стражи, но прежде, чем успел отдать приказ, певца и след простыл.

Артур вознамерился сойти с помоста — и тут Магистр снова прислал пажа, прося его величество обождать. Король обратил нетерпеливый взгляд к золотому помосту. Изумленно переглянулся с Драймом. Сам Магистр в броне из драгоценных камней вышел на площадку. Легкое облако закрыло солнце, на поле упала тень, выцвели, посерели лица горожан. Паж в черном держал на вытянутых руках перед Магистром большую золотую чашу. Магистр поднял ладони над чашей, не касаясь ее. Низкий голос его прокатился над полем:

— Именем данной мне силы приказываю: повинуйся!

Он вскинул ладони, и чаша ожила. Вырвалась из рук пажа, взмыла в воздух.

Шелест удивления пронесся над толпой и стих. Чаша парила в воздухе, повинуясь приказам Магистра. Он выкрикнул несколько диких, странных, неразборчивых слов. Чаша опустилась к самой земле и снова взлетела вверх. Выглянувшее из-за облака солнце отразилось в ее боках.

На поле сгустилась тишина. И тут веселый, звонкий женский голос крикнул:

— Браво, Шорк! Отличный фокус!

Магистр дернулся всем телом, словно его ударили. Золотая чаша опрокинулась и покатилась по песку.

* * *

— Шорк! Где я слышал это имя? — Артур переступил порог своей комнаты, скинул алую куртку, обернулся к Драйму. — Где?

Драйм оглянулся на дверь.

— Там никого нет, — нетерпеливо воскликнул Артур.

— Вы узнали голос? — вопросом на вопрос ответил Драйм. — Это она кричала.

— Она? — И снова в ушах зазвенел девчоночий смех: «Браво, Шорк! Отличный фокус!» — Плясунья?

— Да.

— Она! — В коротком возгласе слились радость и облегчение оттого, что девушка жива, опасные странствия по разоренному краю окончены, она здесь, рядом, в городе. — Шорк?

Артур вспомнил. Таверна, увлеченные разговором музыканты, Стрелок, Менестрель… Огненная головка Плясуньи, склонившаяся к его плечу… Вдруг девушка выпрямляется, восклицает: «Шорк, дрянь такая! Он был в нашей труппе, старый Дейл обучил его кое-каким фокусам. Ничего нового Шорк придумать не мог и скоро наскучил публике».

Артур издевательски расхохотался:

— Шорк, комедиант, неудачливый фокусник — Глава Королевского Совета. До чего я глуп. Дать власть, признать над собой какого-то… Поверишь ли, Драйм, я его боялся…

Драйм мрачно посмотрел на побратима.

— Шорк был фокусником. — Драйм сделал ударение на слове «был». — Вы возвеличили его. Он не ничтожен — страшен.

— Шорк? — оскалился Артур. — Король и в рубище пребудет королем. Шорк и в венце останется просто Шорком.

Артур словно выплюнул это имя. Он стоял посреди комнаты. Губы дергались от резкого, злого смеха. Не над Шорком издевался — над собой. Жаждал венца, мечтал править богатой, процветающей страной, возвести соборы, выстроить новые города, прославиться. А что сделал? Дал стране Магистра — подлость, уродство, разорение. Все случилось, как предсказывала Аннабел.

— Довольно.

Еще не поздно. Он изгонит Магистра, помирится с Аннабел. Вдвоем они сумеют возродить королевство… Стрелок… Что ж, сойдутся в поединке один на один, решат, кому быть королем.

Драйм смотрел на побратима и качал головой.

Юркий паж проскользнул в двери:

— Господин Магистр…

— Господин Великий Магистр, — почти пропел Артур. — Я его жду.

Магистр вошел. Он успел снять «драгоценную броню» и явился в менее раздражающем глаза обычном черном одеянии.

Артур разглядывал его плотную фигуру, круглую голову с седыми редеющими волосами и чуть не кривился — как, как мог приписать этому человеку чудодейственную силу?

— Извольте, ваше величество, заметить, — с порога начал Магистр, — что неблагоразумно отменять указы, вами же подписанные. Это вызовет недоумение и недовольство подданных. Кроме того, мы неплохо пополнили казну за счет комедиантов. Благо государства…

Артур вспомнил, как сам, пытаясь натравить Драйма на Стрелка, рассуждал о благе государства. Что за страсть — оправдывать собственную подлость выгодой государства. Как он прежде, слыша подобные речи из уст Магистра, не разобрался, с кем имеет дело?

— Боитесь, как бы настоящие актеры не узнали неудавшегося фокусника, Шорк?

Страшно изменилось лицо Магистра. Одутловатые щеки полиловели от прихлынувшей к ним крови, губы почернели и как-то провалились. Магистр опустил веки, и лицо его стало похоже на лицо безглазой статуи.

— Неужели вы полагали, что, потерпев неудачу на подмостках, добьетесь успеха, управляя королевством? — пренебрежительно продолжал Артур.

Магистр попятился к дверям. На пороге обернулся и бросил на короля один-единственный взгляд.

Тяжелый занавес упал за ушедшим, но был вновь приподнят рукой пажа.

— Ваше величество, гости собрались в пиршественном зале.

Артур хлопнул в ладоши, призывая слуг: он не успел еще переодеться к пиршеству.

— Заметили, как Магистр на вас посмотрел? — спросил Драйм.

Артур отмахнулся.

— Магистр опасен, — твердил Драйм.

— Опасен? Шорк? Он не осмелится.

* * *

— Натерпелись мы из-за тебя страха, — говорил Оружейник Менестрелю, когда они возвращались домой по заполненным народом улочкам.

Менестрель нес туго скатанный и завернутый в простую холщовую куртку королевский плащ. Сзади спешили Гильда, Плясунья, музыканты и почти все актеры Овайля, негодующе обсуждавшие представление.

— Просто сердце упало, когда ты на площадку рванулся. Никак не ждал, что король…

— Да, — пробасил рядом Овайль, не подозревавший о злоключениях Менестреля. — Король сыт по горло пакостными зрелищами. Рано или поздно они и остальным наскучат.

Флейтист в сомнении покачал головой: слишком многие не знают иного и слишком многим по вкусу именно непотребство, потому что оно оправдывает их собственные пороки.

Плясунья молчала, улыбалась, поглядывала на сверток в руках певца. На него же поглядывал и Овайль: «Будет в чем играть короля. Наконец-то появилось достойное облачение».

Менестрель хмурился.

— А дружину король распустил, — ответил он невпопад.

Оружейник нахмурился и оставшуюся дорогу сосредоточенно молчал.

Актеры Овайля простились с друзьями и разошлись по домам гостеприимных зятьев Оружейника. Войдя в двери, Менестрель обернулся к хозяину:

— Надо разыскать Стрелка.

— Как же его найти? — изумился Оружейник.

Плясунья с Гильдой, уже поднимавшиеся по лестнице, остановились, прислушиваясь к разговору.

— Он, наверное, заночует в заброшенном храме — дом его Артур сжег, а на земле спать холодно… А вы держите двери на запоре.

Наступила тишина. Потом заскрипели ступеньки: Плясунья медленно спускалась к мужчинам.

— Думаешь, сегодня ночью начнется? — негромко спросил Оружейник.

— Не знаю. Мне и в голову не приходило, что Артур распустит дружину. Если Магистр решится, ни Артура, ни тем более королеву никто не защитит.

— Ты хочешь сказать, — не веря себе, промолвила Плясунья, — Артур обречен?

— Я никак не ждал, что он отошлет воинов, — только и ответил Менестрель.

Плясунья широко раскрытыми глазами смотрела то на одного, то на другого, и каждый невольно отводил взгляд.

— Я пойду в замок! — воскликнула она. — Предупрежу Артура. Мне он поверит.

Оружейник рванулся к двери, словно желая силой преградить Плясунье путь.

— Да тебе не то что в замке — на улице нельзя показаться! Если ты не ошиблась и человек этот действительно Шорк, он отдаст полкоролевства, лишь бы до вас добраться.

Музыканты переглянулись. Плясунья нашарила перила, ухватилась за них, присела на ступеньку.

— Магистр, — простонала она. — Сколько раз слышали раньше: «Магистр, Магистр…» Если бы знать, что речь идет об этой подлой твари — Шорке! Если бы знать… — Снова вскочила. Кинулась к Менестрелю, схватила его за руки: — Придумай, сделай что-нибудь!

— Я пытался. Эта песня… Хотел предостеречь.

— Но не можем же мы сидеть и ждать, пока его убьют! — с отчаянием воскликнула Плясунья.

— А королевство отдадут каралдорцам, — подхватила Гильда.

— Я разыщу Стрелка. Попробуем пробиться в замок через подземный ход, — сказал Менестрель.

Оружейник покачал головой. Ясно было, что на подобный план можно решиться только с отчаяния.

— Артур поставил там стражу. Да и Магистру наверняка о подземном ходе известно: позаботится, чтобы король этой дорогой не ушел.

— Откуда у Магистра столько прислужников? Неужели вся замковая стража подкуплена? — спросила Гильда, опустив руку на плечо Плясуньи.

— Даже если и не вся… Можно не сомневаться, в замке большинство слушается Магистра. И я уверен: он держит поблизости от города вооруженный отряд, чтобы призвать в нужную минуту, — ответил Менестрель.

Плясунья схватилась за голову:

— Должен же быть какой-то выход!

— Отряд? У Магистра? — У Оружейника даже голос сел. — Они же перережут дружинников в Турге! В крепости все нынче будут пьяны.

Менестрель вскинул голову. Взглянув ему в лицо, Плясунья затаила дыхание и молитвенно сложила руки.

— Пойду в Тург, — решил Менестрель, — предупрежу капитана крепости.

— Так тебе и поверят, — взвился Оружейник.

Плясунья посмотрела на него с яростью — на все изыщет возражения!

— Ральд меня знает еще по прошлому походу на каралдорцев, — объяснил певец. — Человек он верный и, что еще важнее, честный. Постараюсь убедить.

— Скорее, скорее, — повторяла Плясунья, чуть не подталкивая Менестреля к двери.

Оружейник, видя, что певец отступать не намерен, кинулся седлать коня. Плясунью на крыльцо не выпустили, она провожала Менестреля, глядя в дверное окошечко.

* * *

Мужчина в черном одеянии отчаянно колотил в дверь маленького, неприметного дома. Когда дверь отворилась, стремительно ворвался внутрь, едва не сбив с ног хозяина. Оказавшись в передней, гость откинул капюшон, обнажив лысеющую голову и отечное лицо привыкшего к обильным возлияниям человека. Задыхаясь, выпалил:

— Они едут! Дорогой на Можжевеловую пустошь, оттуда через Серебристые луга на Росянку и прямиком к Урочью, где стоит отряд.

Известие было настолько важным, что хозяин, забыв поблагодарить, кинулся в комнату.

— Я возвращаюсь в замок! — крикнул гость.

Пока он возился с засовом, хозяин уже вернулся — при мече, в кольчуге; бросил гостю увесистый кошель, который тот поймал с неожиданным для его сложения проворством.

— Как давно они выехали?

— Вот только. Я кинулся следом.

— Значит, уже за городскими воротами, — пробормотал хозяин, обращаясь к самому себе.

Гость вновь закутался в плащ и опрометью выбежал за дверь. В тот же миг из комнаты выскочили еще два человека, вооруженные мечами и луками.

— Живее, Мелп! — крикнул один из них, зеленоглазый, хозяину, запиравшему дверь.

Оседланные лошади ждали во дворе. Рыжий паренек первым взлетел в седло. Его спутники тоже не стали медлить.

По запруженным народом улицам нельзя было пуститься вскачь, и по лицам всадников стало заметно, насколько мучительна для них задержка. Когда проезжали через площадь, Плут, взглянув на дом Оружейника, пробормотал:

— Они воображают, что мы на зайцев охотимся…

Выбравшись из ворот, все трое разом хлестнули коней. Замелькали копыта, низенькие заборчики, тянувшиеся вдоль дороги, слились в одну сплошную черту.

Стремительно темнело. Полная, белая выходила из-за облаков луна. Черной стеной вставал впереди лес. Всадники свернули на дорогу, ведшую к Можжевеловой пустоши. Теперь луна светила им в спину. Длинные уродливые тени летели впереди по дороге, гасили лунное отражение в лужах.

— Гонцы опередили нас на добрых полчаса! — крикнул Стрелок. — И мчатся во всю прыть.

Мелп упрямо сжал губы и пришпорил коня.

Дорога разветвлялась. Широкая, ровная — вилась вдоль опушки; узкая, почти заросшая травой — уходила в глубину леса.

— Сюда! — скомандовал Стрелок, сворачивая в лес.

— Зачем? — крикнул Мелп, следуя за ним. — В лесу коней галопом не пустишь!

Стрелок не ответил. Лишь когда деревья расступились и впереди побежала по воде лунная дорожка, сказал:

— Им придется скакать до моста, а я знаю брод. Выиграем время.

Разбился в воде лунный диск, разлетелись во все стороны брызги. Миновав реку, всадники снова взяли в галоп.

В лунном свете бока коней блестели от пота. Задыхались и всадники. По левую руку промелькнули крохотные домишки Росянки, затем, на холме, два огромных, выросших меньше чем за месяц дома. Залаяли собаки.

Снова придвинулся лес, показался поворот на Урочье, и Стрелок осадил коня. Некоторое время никто не мог вымолвить ни слова, только жадно глотали воздух. Стрелок перехватил у Плута повод:

— Ступай на холм, оглядись. И смотри, чтобы тебя не заметили.

Плут, скользя по размокшей земле, заторопился к вершине холма.

— Мелп… — Стрелок торопливо оглядывался. — Встретим их здесь. Удобное место для засады — как раз за поворотом. Кусты вплотную к дороге подступают, в поле не ускакать… Спешиваться не будем, сражаться конными…

— Алб утверждает, будто в Урочье у Магистра стоят две с половиной тысячи пеших и пятьсот всадников… Конников дал лорд Гиром, перешедший на сторону Магистра.

Плут огромными скачками несся вниз по склону, размахивая руками.

— Едут! Едут!

— Сколько их?

— Трое!

Перестук копыт ближе, ближе. Друзья обнажили клинки. Мелп из-под насупленных бровей кинул взгляд на Стрелка, на Плута. Три месяца учил их, не давая роздыха, но как покажут себя против воинов, побывавших не в одной схватке?

Худшие подозрения Мелпа оправдались: магистр отрядил со столь важным поручением не случайных людей. Наткнувшись на засаду, гонцы не подумали повернуть назад, искать спасения в бегстве. Увидев, что нападавших лишь трое, схватились за оружие. Всадники сшиблись. Бой шел в полном молчании. Лязгали, скрещиваясь, мечи, звякали, принимая удар, щиты.

У гонцов и кони оказались обученными, поворачивались, чтобы всадникам сподручнее было ударить.

Первым из схватки выбыл Плут. Удар чудовищной силы вышиб его из седла. Перекувырнувшись, Плут упал так неудачно, что сломал висевший за спиной лук. Лопнувшая тетива хлестнула по руке, пальцы мгновенно онемели. Плут только и успел, что, спасаясь из-под копыт, скатиться в придорожную канаву.

На Мелпа насели сразу двое. Отбиваясь, он успел взглянуть на Стрелка. Тот стоял твердо, прорваться мимо него к Урочью было невозможно.

Мелп совершил обманное движение, показывая, будто целит в коня. Воин, защищая скакуна, развернулся, и Мелп точным ударом выбил у него меч. Клинок отлетел на несколько шагов и воткнулся в землю. Воин нагнулся с седла, пытаясь подхватить оружие, и Мелп одним ударом перерубил подпругу. Гонец грянулся оземь и попал под копыта своего же коня. Закричал. Конь метнулся в сторону. Человек со стоном перевернулся на бок и остался лежать. В эту минуту что-то просвистело мимо уха Мелпа, и здоровенный камень угодил в голову второго его противника. Не будь на воине шлема, этот день стал бы последним в его жизни. Но и шлем не смог вполне смягчить удар, и оглушенный вояка рухнул на землю. Плут, стоявший на коленях в канаве, издал ликующий вопль. Левая рука его висела плетью, правой он потрясал в воздухе.

Теперь уже третьему гонцу пришлось отбиваться в одиночку от двоих нападавших. Он сам бросил оружие, получив рану в бедро. Гонца крепко связали; воин, потерявший сознание, очнулся в путах. Мелп склонился над третьим, пытаясь понять, насколько серьезно тот покалечен. Когда стаскивал с него кольчугу, обнаружил свиток. Подал Стрелку. Тот развернул.

— Вот он, приказ. Отряд Магистра этой ночью ворвался бы в Тург.

Связанные угрюмо молчали.

— Колено вывихнуто, и по меньшей мере два ребра сломаны, — заключил Мелп. — Это не смертельно. А руки, извини, приятель, я тебе свободными не оставлю. — Потом, обращаясь к Стрелку, сказал: — Пройдет часов пять, пока Магистр заподозрит неладное и отправит других гонцов. До рассвета войско не подоспеет. А до подхода войска Магистр напасть не решится.

— Да, — ответил Стрелок, думая об Аннабел.

Прихрамывая, подошел Плут.

— Сколько раз я тебе говорил, — накинулся на него Мелп, — когда удар нацелен сверху… — Оборвал себя, засмеялся, обнял Плута за плечи. — Молодец, спасибо.

Плут смущенно улыбнулся. Указал на связанных:

— С ними что делать? Оставить на дороге?

— Нельзя, — ответил Стрелок. — Не ровен час, случайный путник освободит.

— Завести в лес и связать так, чтобы могли едва семенить. Завтра вечером как раз до столицы доберутся, — предложил Мелп.

— А раненого куда? Он идти не может.

— Ну не стеречь же их?

— Подождите, — Стрелок повернулся. — Я видел на лугу пастуший шалаш. Оставим их там, утром пастухи отпустят.

Непрерывно стонавшего раненого кое-как взгромоздили в седло. Двум другим чуть ослабили путы, и Мелп со Стрелком повели пленных к шалашу. Плут остался присматривать за лошадьми.

Только теперь он почувствовал, как резок и холоден ветер. Плотнее запахнул плащ, набросил капюшон.

Вернулись Мелп со Стрелком.

— Устроили пленных со всеми удобствами, — смеялся лильтерец. — Они бы не стали так о нас заботиться.

— Люди все-таки, — ответил Стрелок. — Зачем им мерзнуть, раз там старые овчины нашлись.

Мелп перемигнулся с Плутом. Тот спросил:

— Куда теперь?

Лильтерец поглядел на Стрелка:

— Командуйте.

Стрелок медлил с ответом. Плут одобрительно охлопывал пойманных лошадей: «Славная добыча».

— В город не попасть, ворота заперты, — обронил Мелп.

Тот молча кивнул.

— Магистр — трус, — рассудительно говорил Мелп. — Не решится напасть, не имея под рукой войска. А к утру королевские дружинники будут на ногах.

Стрелок покачал головой, не то споря, не то соглашаясь.

— Ничего больше мы сделать не можем, — продолжал убеждать Мелп. — И так, спасибо Албу (не даром лорд Гаральд ему платит), узнали, где стоит войско. Перехватили гонцов…

— Разве я спорю?

Мелп развел руками, показывая, что в таком случае не понимает, почему лучник тревожится.

— Где переночуем? — осведомился Плут. — Спать под открытым небом не хочется. И живот от голода подводит.

Стрелок чуть улыбнулся:

— Ужин не обещаю, а кров у нас будет. На коней.

* * *

Лунным светом залиты зубчатые башни Турга. Мост опущен, ворота заперты. Шагов часовых не слышно, зато доносятся из крепости хмельные голоса, выкрики, нестройное пение.

Менестрель огляделся. Вокруг не было ни души. Метлы ив, едва опушенные листвой, скребли ночное небо. Тень скользнула по земле — легкое облачко закрыло луну. Когда оно уплыло, Менестрель разглядел у одного из башенных зубцов блестящие латы часового.

— Эй, приятель!

Никакого ответа. Крикнул погромче. Часовой вздрогнул, звякнули доспехи, донесся стук упавшей алебарды. Часовой свесился со стены, пытаясь разглядеть, кто его зовет. Спросил сонно:

— Кто тут?

— Позови капитана Ральда, приятель, — прокричал Менестрель.

— Капитана? — давясь зевком, переспросил часовой. — Капитан отдыхает. Так что проваливай.

Менестрель еще стоял, запрокинув голову, хоть и понимал, что ничего не добьется. До крепости он добрался, а внутрь проникнуть не мог. Ральд бы его выслушал, да часовой заартачился, не пропустит.

Певец бросил плащ на траву, снял с плеча лютню, ударил по струнам. Сильный голос его далеко разнесся в ночной тишине, перекрыл доносившийся из крепости шум.

Прозвучали шаги по площадке башни. Кто-то спросил часового:

— Что здесь происходит?

— Шутник какой-то объявился. Слышь, разливается.

Подошедший взглянул вниз, стараясь рассмотреть певца. Менестрель не видел лица этого человека, но голос узнал.

— Бран, ты ли?

— Менестрель! — возликовали на стене. И, обернувшись к часовому, Бран заорал: — Открывай ворота, живо!

Часовой возразил, что его место здесь. Бран выругался. Менестрель изнывал от нетерпения. Наконец послышался скрип поднимаемой решетки, ворота открылись. Менестрель оказался в объятиях Брана.

— Где ты пропадал? Сколько не виделись! Коня в конюшню заводи, сам расседлаешь. Наши все… — Он засмеялся. — Мне, как всегда, не повезло. Кто-то должен стоять на часах. Конечно, Бран.

— Сколько всего часовых?

— Десятка два наберется бедолаг. Идем же, идем. Знаешь, как мы тебя вспоминали под Рофтом. Сам король скучал без песен. Теперь так просто не отпустим…

— Подожди, — перебил Менестрель, — нынче не до песен. Веди меня к капитану.

— Не до песен? — оторопел Бран.

— Прошу, отведи меня к капитану.

— Не знаю, выслушает ли он тебя, — говорил Бран, пересекая вместе с Менестрелем двор. — Он тоже времени даром не терял, успел достаточно бутылок опорожнить. Что случилось?

— Беда, — коротко ответил Менестрель.

Бран, разом ставший серьезным, взбежал по лестнице. Менестрель следом.

Капитан был один, собутыльники уже разошлись. Он сидел за столом, заваленным пустыми бутылками и объедками. В углу, у очага, дремали две большие черные собаки. Увидев вошедших, они подняли головы и зарычали. Капитан, с закрытыми глазами привалившийся к стене, вздрогнул, выпрямился и поднял тяжелые веки. Лицо его было красно, мутные глаза смотрели бессмысленно.

— Ральд! — окликнул Менестрель, не давая себе впасть в отчаяние при виде пьяного капитана.

Ральд смотрел долго, и взгляд его постепенно прояснялся. Капитан расплылся в улыбке, протянул руку, хотел встать — не сумел, беззаботно усмехнулся и указал на скамью.

— Здравствуй. Вот встреча так встреча.

Менестрель сел.

— Ральд! Постарайся меня выслушать. Меня привело важное дело.

— Дело? А до утра нельзя отложить? Понимаешь, я сейчас… — Он неопределенно повел рукой в воздухе; на губах вновь явилась счастливая улыбка.

— Ральд, королю грозит опасность.

Капитан изо всех сил пытался уразуметь, о чем идет речь.

— Опасность? Но каралдорцы остались там, на границе.

Он вновь попытался встать, подойти к окну, указать в сторону Рофта.

— Поверь мне, Ральд. Магистр подослан Каралдором.

— Ты, верно, шутишь! — воскликнул Бран.

Менестрель обернулся к нему:

— Вспомни, как воевалось, Бран. Как мерзли и голодали, напрасно ждали помощи из столицы.

Бран примолк, задумавшись. Капитан ухватился за край стола, пытаясь встать.

— А ну поддержите меня!

Менестрель с Браном подставили плечи. Капитан доковылял до угла, где стояла бадья с водой. Окунул голову и застыл в этой позе так надолго, что Менестрель испугался — захлебнется. Капитан выпрямился, помотал головой, отфыркиваясь, снова нырнул в бадью. Повторив эту процедуру еще пару раз, Ральд уже самостоятельно добрался до скамьи. Вода текла с него ручьями, волосы слиплись, повисли сосульками, с усов капало.

— Рассказывай.

— Ральд, поднимай дружину. Всех, кто может держать оружие, веди к городу. Если опоздаешь, король с королевой погибнут.

Ральд с Браном переглянулись. Менестрелю они доверяли, но легко ли принять подобное известие без доказательств?

— Откуда знаешь?

— Ральд, долгая история. Несколько человек жизнью рисковали… Послушай меня. Что тебе грозит, если я ошибаюсь и ты напрасно приведешь в город войско? Король рассердится? А если я прав? Что будет с королем, королевой, всеми вами? Неужели Магистр пощадит воинов, преданных королю?

— Да Магистра на куски разорвут… — взъярился Ральд.

— Кто? Старшины Арча или Баттии, морившие людей голодом? По милости короля они наживы лишились. Полагаешь, простили ему это? Или владетельные сеньоры? На севере любому поводу обрадуются, лишь бы мятеж поднять. Разве ты не был нынче на представлении? Не видел, сколько народу собралось на белом помосте, сколько на золотом?

— Видел. И песню твою слышал. И как Магистр взбесился, заметил… — Капитан выдержал паузу, последний раз все взвешивая. Решился: — Ступай в зал, Бран. Вытаскивай из-за столов тех, кто может на ноги подняться. Потом разыщи сотников Эранда и Урда, они только что у меня были. Пусть раздадут оружие. Седлать коней, строиться во дворе.

Бран кинулся исполнять приказ. Менестрель подошел к окну. Удастся ли Брану собрать хоть сотню человек?

— Лерн! — заорал капитан. — Лерн!

Спустя несколько минут, в течение которых капитан непрерывно изрыгал проклятия, послышались шаркающие шаги и явился багроволицый Лерн.

— Мои доспехи! — зарычал капитан.

— Ик, — ответил Лерн, поворачиваясь и с трудом удерживая равновесие.

Капитан, сдирая на ходу мокрую рубаху, ринулся к дверям, отпихнув в сторону Лерна. Тот не устоял на ногах, рухнул на пол и, не пытаясь более подняться, перевернулся на бок, подложил кулак под щеку и захрапел. Снизу донесся рев капитана, приводившего в чувство дружинников.

Двери главной башни распахнулись, выбежал воин, затем еще один… Потом, долго, никого. Менестрель молча смотрел. Внизу суетился Бран, выводил лошадей… Появилось еще человек пять, на бегу опоясывавшихся мечами. «Все?» Но вот из дверей один за другим устремились воины. Двадцать, тридцать… Менестрель сбился со счета. Народа во дворе все прибывало, бряцали доспехи, ржали кони… Увидев, что отряд собрался, Менестрель заторопился вниз. В дверях столкнулся с капитаном.

— Пятьсот человек, — выдохнул тот. — Это все.

— Оставляй половину здесь, если не хочешь, чтобы пьяных перебили.

— Кто? Откуда врагам взяться? Или Магистр порчу наведет?

— У Магистра было время нанять и обучить головорезов. Возможно, в бою они и уступят твоим воинам. Да нынче Тург можно взять голыми руками.

Этот довод убедил капитана.

— Бран, остаешься за старшего.

Воины на конях, решетка поднята, распахиваются ворота, отряд выезжает из крепости.

— В галоп! — командует капитан.

Летят кони. Ровная, прямая, как стрела, дорога ведет к столице. Что для отряда две мили? Вырастают на горизонте городские стены. Ближе, выше… Менестрель расправляет плечи — не видно еще подле города отряда Магистра. Теперь дружине — ворваться в город, закрыть за собой ворота, вскачь — к замку. Успеют, верно, пир в замке в разгаре, а на пиру Магистр напасть не осмелится; живы еще король с королевой, вовремя подоспеет помощь из Турга.

Всадники осаживают лошадей. Городские ворота заперты.

Капитан спрыгивает наземь, барабанит в ворота.

— Откройте! Приказ короля.

— А у нас приказ Магистра, — отвечает часовой.

— Измена! — кричит капитан.

На стену высыпают лучники: Магистр усилил отряд стражи. На дружинников обрушивается град стрел. Всякие сомнения оставляют капитана: дело ясное, заговор. Ральд велит своим воинам отойти.

— Маловато у нас людей для штурма, — обращается капитан к Менестрелю. — И все же попытаемся. Пошлю в Тург за осадными машинами и приставными лестницами.

Менестрель кивает. Когда подойдет отряд Магистра, дружинники Ральда окажутся между двух огней. Капитан высылает дозорных. Менестрель присаживается на траву в стороне. Пока подвезут лестницы, пока воины ворвутся в город… Аннабел, королева… Сестра Маргарет…

* * *

Невесело было на пиру в замке. Что-то сгустилось в воздухе. У жонглеров факелы валились из рук, певцы теряли голос. У арф лопались струны. Гости почти не прикасались к еде, не подносили к губам кубки. Виночерпии без дела подпирали стены. Шутки замирали на устах, беседа тянулась, словно вереница безногих к собору. Казалось, это не победа празднуется, а справляются поминки.

Артур с радостью покинул пиршественный зал за много часов до рассвета, велев Драйму следовать за ним. Тотчас разбрелись по своим комнатам и придворные. Сухо потрескивали факелы, перекликались часовые.

Очутившись в своих покоях, Артур вызвал пажа и велел немедленно привести к нему Гольда, начальника замковой стражи. Выставил за дверь слуг, явившихся стелить постель.

— Я нынче не лягу.

Паж вернулся через считанные мгновения. Один.

— Где Гольд?! — вскричал рассерженный король.

— Умер.

— Что? — Артур остановился, словно налетев на стену. — Я два часа назад говорил с ним! Он был здоров.

— Подавился костью и умер, — пролепетал паж. — Господин Магистр поставил начальником стражи Лурха.

— Лурха? Как смел Магистр назначать кого-то начальником моей стражи! Позови сейчас же…

— Артур!

Король вздрогнул. Много лет Драйм не называл его по имени. Случилось что-то невероятное. Артур повернулся к побратиму. Драйм показал на какую-то вещь, брошенную на кровать. Взмахом руки отослав пажа, Артур подошел ближе.

На кровати лежал легкий зеленый шарф с искусно вышитыми лиловыми гроздьями сирени. Артур поднял его дрогнувшей рукой. Маргарет!

В следующий миг Артур метнулся к двери подземного хода, резную лилию перевернул лепестками вниз. Теперь никто не смог бы ворваться в опочивальню из подземелья. Артур привалился спиной к стене. Он понял, что опоздал. Магистр оказался проворнее. Отрядил людей перекрыть подземный ход, а заодно и шарф Маргарет подбросил: мол, знай, настал и твой черед.

— Забыл, видно, что я не беззащитная женщина.

Артур снова взглянул на шарф. Так вот чем объяснялась осведомленность Магистра! Прихвостень Каралдора! Артур замотал головой, словно от боли. Поэтому они терпели мучения под Рофтом, поэтому не дождались подмоги — Магистр продавал их Каралдору! А сейчас, если погибнут король с королевой, каралдорцу достанется все королевство! Из-за того только, что сам он промедлил, не внял предостережениям.

Артур хлопнул в ладоши. В комнату влетел юный паж.

— Принеси мне твою одежду, живо!

Мальчишка упорхнул, сияя, — начинались приключения.

— Драйм! Дружинников сюда. Кроме тех, что у покоев Аннабел.

Спустя несколько мгновений опочивальня заполнилась вооруженными людьми.

— Дитрис! Возьми пять человек, с ними — в конюшню, связать конюхов, оседлать лошадей. В знак того, что все готово, распахнете двери конюшни.

Дитрис со своей пятеркой исчез. В комнату вбежал паж с охапкой одежды в руках, с пылающими от возбуждения щеками.

Артур уже натянул кольчугу, накинул перевязь с «Грифоном». Драйм тоже вооружился. Артур выхватил у пажа одежду. Узким коридором кинулся к покоям королевы, за ним — дружинники, следом — вприпрыжку — паж.

— Ждите у дверей.

Ворвался в покои, в которых не был со дня коронации. Стремительным шагом пересек Мозаичный зал, распахнул дверь опочивальни.

Королева, перегнувшись через подоконник, наблюдала за происходящим во дворе. Судя по шуму голосов, Магистр позаботился увеличить отряд стражи, охранявшей ворота.

На звук открываемой двери королева обернулась, застыла у окна. Глядела на Артура и ждала. Она по-прежнему была тонка и гибка, как ива, не стала бледнее или румянее, но в выражении ее лица что-то неуловимо изменилось. «Повзрослела».

Взгляд Артура упал на янтарные фигурки, стоявшие на маленьком столике: дама танцевала, кавалер тянул стрелу из колчана.

«Конечно, подарок леди Дарль, но ей-то откуда знать… — пронеслось в голове Артура. — Счастье, что Драйм не убил Стрелка. Если я не вырвусь, эти двое отстоят королевство».

— Аннабел! Я проиграл.

Она глядела спокойно и строго. Артур сказал:

— Надо бежать. Магистр продался каралдорцам, обещал наши головы.

Аннабел молчала. Артур испугался. Он столько лгал ей, что теперь Аннабел могла и не поверить. Подавшись вперед, вложив всю страсть, все желание убедить, Артур воскликнул:

— Надо бежать! Переоденьтесь.

Кинул на кровать одежду пажа, повернулся спиной. От напряжения сводило скулы. Он понимал: если Аннабел заупрямится — оба погибнут.

Легко зашелестела одежда. Аннабел переодевалась. Артур на мгновение оперся рукой о столбик кровати. Королева подошла, остановилась рядом.

— Спасибо, Аннабел.

Они пробежали в Мозаичный зал. Уже взявшись за ручку двери, Артур обернулся:

— Аннабел, у нас может не быть больше времени. Простите меня.

Губы Аннабел дрогнули. Простить? Он смеет говорить о прощении? Пытался убить Стрелка, провел ее через муки отчаяния, полтора года жизни отнял. И если бы только это!

Артур дал власть Магистру, обездолил подданных, разорил королевство. Труды ее отца прахом развеял. Снова, как тридцать лет назад, город наводнили нищие, на дорогах подстерегают разбойники. Голод и войны принес в страну оборотень.

Простить? Да вправе ли она прощать чужие беды?

— Аннабел…

Она поняла — Артур шел умирать. Только потому смог прозреть истину, укротить гордыню.

Короткий миг понадобился ей, чтобы собраться с силами, ответить:

— Прощаю.

…Обнаженные клинки поблескивали в полутьме коридора. Дружинники ждали короля.

Артур повел небольшой отряд через галерею к лестнице для слуг. Со стороны королевских покоев доносились возбужденные голоса — посланные Магистра уже обнаружили исчезновение короля. Артур успел взглянуть в окно — двери конюшни были распахнуты.

Когда последний дружинник выбегал на лестницу, из узкого коридора вынырнули преследователи. Крики, топот десятков ног.

— Нард! — заорал Артур. — Тебе поручаю королеву. Прорывайтесь из замка, из города, в Тург. Я прикрою. Пятеро со мной, остальные во двор!

Не давая Аннабел опомниться, Нард подхватил ее под руку и увлек вниз по лестнице. Дружинники выскакивали во двор, из других дверей выбегали перепуганные королевские слуги, пажи… Поднялась невообразимая суматоха. На крики часовых высыпали из караульной люди Магистра. Из конюшни Дитрис со своей пятеркой выгоняли оседланных лошадей. Воины отшвыривали прихвостней Магистра. Латники, верные королю, спешили присоединиться к дружинникам. Увеличивая сумятицу, по двору метались Турм и Лихой, не даваясь никому в руки. Из окон выглядывали взволнованные придворные, пытавшиеся понять, что происходит. Голосили женщины. У ворот шел бой. Нард прикрывал королеву щитом. Дружинники стоптали головорезов Магистра, ворота распахнулись, загремел под ударами копыт подвесной мост. Впереди на вороном коне летел Нард, держа за повод лошадь королевы. Аннабел вцепилась в белую гриву. По левую руку от королевы скакал юный паж, непрерывно вопивший:

— Держитесь, госпожа!

…На лестнице отчаянно рубились пятеро оставшихся с королем дружинников. Бросили щиты, в левую руку схватили горящие факелы. Прислужники Магистра наседали сверху, но уже и снизу слышался топот бегущих ног. Артур понял, что во двор не прорваться. Еще немного — и их зажмут на лестнице, как в мышеловке.

— Сюда! — Артур нырнул в коридор, по которому слуги доставляли кушанья в пиршественный зал.

Теперь за ним следовали только трое дружинников и побратим. Драйм, захлопнув дверь, ведшую в коридор, заложил ее алебардой, отнятой у кого-то из латников. Дверь сотрясалась от ударов, но не поддавалась.

Большинство стражей, верных Магистру, сбежались во двор, стремясь во что бы то ни стало преградить королю путь на свободу. Несколько человек пытались поймать отчаянно метавшихся Турма и Лихого. Перепуганные кони, в великолепном прыжке перемахнув через головы преследователей, выскочили со двора.

— Закрыть ворота! — орал Магистр, высунувшись в окно.

В реве голосов его крик тонул. Из замка валила толпа обезумевших слуг. В воротах уже шел не бой — драка. Вооруженные чем попало — вертелами, ножками стульев, поленьями, — слуги отбивались от алебардщиков. Подобрав юбки, неслись прачки, кухарки, посудомойки…

…Артур, сам того не зная, повторял путь Стрелка, каким охотник ускользнул из замка. Длинный коридор… Пиршественный зал… Зал совета…

Погоня отстала или шла другой дорогой: слышался лишь отдаленный, глухой гул голосов.

— Куда теперь? — гаркнул Драйм, когда они остановились на пересечении двух коридоров.

— Нужна веревка.

— Что? — на мгновение опешил Драйм и тотчас понял: «Веревка! Стрелок!»

Артур, выросший в замке, знал все ходы и переходы много лучше прихвостней Магистра. Узкими, кривыми коридорами, винтовыми лестницами мчался крошечный отряд вниз, к кладовым.

В каморке, где прачки хранили корзины для белья, нашлось и несколько мотков веревок.

— Берите! — крикнул Артур дружинникам. — Спустимся с южной стены.

Хватая веревку, отшвырнул факел. Тот попал в груду корзин, сплетенных из ивовых прутьев. Корзины загорелись. Тушить было некогда. Артур бросился вверх по лестнице, Драйм с дружинниками — следом.

Прислужники Магистра заполняли коридор, ведший в южное крыло. Они не ожидали встретить короля, просто спешили присоединиться к своему хозяину.

Артур засмеялся. Сияющим кругом завертелся над головой «Грифон». Подходите, вы, могильные черви! Привыкли бить исподтишка, в спину. Воры, разбойники, наемные убийцы! Попробуйте сойтись лицом к лицу с настоящим воином. Кто выстоит против рыцаря, побывавшего в каралдорской сече?!

Артур ринулся вперед. Черные фигуры попятились. Нелегко решиться убить короля, а еще страшнее скрестить меч с первым клинком королевства. Коридор был широк, и кое-кто пытался, обойдя короля, напасть на его дружинников. Но Артур наступал так быстро, его выпады оказались столь стремительны, что проскользнуть мимо не удалось никому. Тогда те из головорезов Магистра, кто был посмелее, приняли бой. Артур очутился перед частоколом мечей. Драйм рванулся на помощь побратиму.

— Гирэй! — воззвал Артур.

Боевой клич, имя его отца.

Страшен удар «Грифона», нет от него спасения. Бьется король с десятком врагов, бьется насмерть. Ошибся Магистр. Король не может умереть, как кролик в норе! О его последней битве будут вспоминать через века. Мечи высекают искры. Проклятия сменяются криками боли, крики боли — стонами. Все плотнее сжимается кольцо. Как их много — залитых потом, искаженных яростью лиц! Меч с каждым взмахом становится тяжелее. Рядом, изнемогая, не отступая ни на шаг, рубится Драйм. Спину прикрывают дружинники. Словно в сече у Поющих Камней. Тогда на помощь подоспел Стрелок с лучниками. Теперь помощи ждать не от кого.

— Гирэй!

Кольцо распалось. Черные фигуры отступают. Они ошеломлены, испуганы. Далеко не уходят, ждут случая вновь навалиться. И тут из зала с фонтаном появляется новый отряд — в поддержку своре Магистра. Трое дружинников разворачиваются, принимают удары, защищая короля. Осмелели и разогнанные Артуром вояки, вновь заносят мечи.

Артур с Драймом пробиваются к лестнице. Прежде, чем бежать, Артур оглядывается — может ли еще помочь своим людям? На его глазах падает последний дружинник.

Преследуемые по пятам, отчаянно отбиваясь, Артур с Драймом поднимаются по лестнице к комнатам придворных дам. Вламываются в первую же дверь. Едва успевают задвинуть засов, как на дверь обрушивается град ударов.

Леди Амелия, увидев короля с обнаженным мечом в руке, с пронзительным воплем прижалась к стене. Не обращая на нее внимания, Артур пересек комнату, рукоятью меча высадил стекло, вскочил на подоконник. Прямо под окном проходила внутренняя стена, соединявшая северное крыло замка с Круглой башней. Когда-то на этой стене Артур сообщил Аннабел о смерти Стрелка…

Прыжок вниз. Следом — Драйм. Бегом к Круглой башне.

Внизу завопили — их заметили. Засвистели стрелы, одна клюнула Драйма в плечо, отскочила от кольчуги. Названые братья достигли башни, захлопнули за собой двери, задвинули засов. Скатились вниз по лестнице — в сад. Ледяной ветер хлестал по пылающим щекам. С хрипом, со свистом вырывался из груди воздух, трещали ломавшиеся кусты… Артур представлял, как мчался этой дорогой Стрелок — вверх, на холм, к крепостной стене. Деревья, ветвями касавшиеся зубцов, привязанная веревка, содранные в кровь руки… Бывалые воины сумеют повторить путь вольного охотника.

* * *

В молчании ждут под стенами столицы воины Ральда. Все взгляды обращены в сторону Турга: когда же подвезут осадные машины и лестницы? Застыли на стенах стражники Магистра с дрожащими на тетивах стрелами.

…В бешеной скачке промчался по городу отряд королевы. Вперед, вперед — к воротам. Всадники натягивают удила, кони взвиваются на дыбы. Ворота заперты.

— Открыть! Приказ короля! — ревет Нард.

В ответ стражники Магистра хватаются за алебарды, обнажают мечи.

…Менестрель вскочил на ноги. Что-то происходило по ту сторону стены. Недаром прогремели копыта по мощеной мостовой, недаром часть лучников поспешила со стены вниз, к воротам. Лязгают мечи. В городе, у самых ворот идет бой. И вдруг — звонко, гневно — женский голос:

— Остановитесь! Королева приказывает! Бросить оружие!

Менестрель кинулся к Ральду:

— Королева! Там королева!

— Живее! — потрясает мечом Ральд.

Наконец прибыли лестницы.

…Свистнула стрела. Нард отбил удар, нацеленный в королеву. Бой возобновился. Прислужников Магистра было втрое больше.

— Держи! — Нард швырнул щит юному пажу, бросился в гущу схватки.

Пройти, прорваться, открыть ворота.

— Берегитесь, моя королева! — Паж вздымает щит, закрывая Аннабел. Сам, с детским презрением к смерти, остается незащищен.

В ближайших домах распахиваются ставни, выглядывают горожане. Что такое? У самых ворот кого-то режут. Ну и времена настали, верно говорят: городские стражи — первые разбойники.

— Слышали, слышали, какая-то женщина заявила: «Я королева»?

— Не было, не было там женщин, я смотрел…

…Лестницы приставлены, под градом стрел карабкаются на стену дружинники. Одни падают, пронзенные стрелами, но другие достигают цели. Ральд первым перепрыгивает на стену. Его воины — следом, теперь уж перевес на их стороне. Сметают латников, открывают ворота, окружают королеву. Лишь шесть человек уцелели из ее отважного отряда, пал и храбрый Нард. Зато юный паж, в час боя ставший взрослым, жив.

Менестрель пробивается вперед.

Радостно вскрикнула Аннабел, увидев его. И тотчас обернулась к Ральду:

— Спешите в замок. Спасите короля. Он остался, прикрывая нас.

— В седла! — командует капитан. — Сколько людей вам нужно, моя королева?

— Довольно тех, что при мне. Торопитесь.

Обернувшись, Ральд едва успевает сказать:

— Скачите в Тург. Дружинники верны королю.

Уносится отряд, при королеве остаются шестеро ее воинов, паж и Менестрель.

Аннабел спрыгивает наземь, хватает певца за руки:

— Где Стрелок? Что с ним? Жив ли?

— Жив и здоров. Королева, здесь нельзя оставаться. В любой миг может подойти войско Магистра.

— В Тург? — беспокойно спрашивает Аннабел.

Вновь сидеть взаперти за каменными стенами? Сменить одну тюрьму на другую? Не увидеть Стрелка?

— Нет, — говорит Менестрель. — В Тург нельзя. В крепости мало защитников. Если войско Магистра велико, этой ночью они возьмут Тург.

— Тогда, — голос Аннабел звенит, — в лес, в лес.

— Скачи в Тург, мальчик, — обращается Менестрель к пажу. Поправляет себя: — Воин… Расскажи обо всем. Пусть знают — королева жива. В крепости не задерживайся. Утром встретимся в таверне у городских ворот.

* * *

Магистр занял покои прямо над королевскими. С ним было двадцать человек охраны — сильные, обученные воины, и еще двадцать расположились на лестнице и в коридоре.

Магистр все хорошо рассчитал. Тридцать человек войдут в королевские покои из подземного хода и еще тридцать — поднимутся по парадной лестнице. Король обречен. Победитель при Рофте и Поющих Камнях попадет в капкан. Утром полетит известие в Каралдор. Что пожелает владыка? Для соблюдения приличий жениться на Аннабел или занять свободный престол? Неважно. Он, Шорк, станет наместником… А там… Там можно будет подумать и о большем. Артур, вы, кажется, презирали бродячего фокусника? Надеюсь, вашему величеству могильные черви окажут королевские почести… Вот-вот подойдет отряд из Урочья…

Однако что происходит? Задыхаясь, влетает в комнату слуга:

— Король исчез.

«Исчез? Куда он мог деться из замка?»

— Искать!

Замок взрывается криками. Начинается что-то невообразимое. Двор переполнен. Бегут слуги… Дружинники! Дружинники выводят лошадей. Рубят стражу. Король, король ускользнет! Поменяется с кем-нибудь одеждой и в суматохе скроется.

— Гирсель! К окну!

Гирсель усмехается, сдергивает с плеча лук. Он не промахнется. Сведет с королем давние счеты. Артур выставил на состязании лучника, по вине которого Гирсель такого позора натерпелся. Лорд Гаральд, которому дважды принес славу, выгнал его, как собаку. Никогда Гирсель этого не забудет. Никогда не нарушит верности новому хозяину. Магистр его подобрал, почтил доверием, дал случай отомстить. Настал час короля, настанет час и лорда Гаральда.

Темные вьющиеся волосы Гирселя коротко острижены, чтобы не лезли в глаза. В руках новый ясеневый лук с тетивой из воловьих жил. В колчане двадцать стрел с четырехгранными наконечниками. Такие стрелы пробивают доспехи с двухсот ярдов.

Волна новых криков достигает уха Магистра.

— Пожар! Пожар!

Как? Огонь? Неужто сгорит этот дивный замок со всеми богатствами? Погибнут драгоценные ткани, гобелены, книги? Магистр отряжает людей посмотреть, силен ли огонь, можно ли погасить. Почему никто не тушит пожар, почему слуги разбегаются? Сумятица во дворе все увеличивается. К слугам короля присоединяются челядинцы Магистра. Тащат, кто что может унести: скарб свой и чужой, золотую и серебряную посуду, подсвечники; давят друг друга в дверях, дерутся… Где король?

Прибегает к Магистру воин из тех, кто сражался с Артуром в южном крыле. Указывает окровавленной рукой в направлении сада:

— Король заперся в покоях леди Амелии.

— Что???

Следом врывается сама леди Амелия — белая кожа от слез пошла красными пятнами, волосы опалены, в руках ларец с драгоценностями.

— Огонь! Мы горим!

— Где король? — подступает к ней с кулаками Магистр.

— Выпрыгнул в окно.

Магистр тотчас вспомнил о человеке, несколько месяцев назад удравшем из замка.

— Перелез через стену! И Артур… Гирсель! Сними его!

Мальчишка бросился к дверям. Не так-то легко оказалось проникнуть в южное крыло. Коридоры были забиты людьми, рвущимися во двор. Двигаться против потока не имело смысла. Пришлось Гирселю, подняв над головой лук, перепрыгивая через вытащенные из комнат и брошенные хозяевами вещи, вместе со всеми скатиться во двор. А затем уже другими дверями вновь проникнуть в замок. Из окон второго этажа валил дым, вырывались языки пламени. Пожар начался сразу в нескольких местах — слишком многим в ту ночь оружием служили факелы — и стремительно распространялся. Пищи огню было вдосталь: резные панели на стенах, дверные и оконные занавеси, гобелены, потолочные балки, столы, кресла, кровати, сундуки…

Гирсель взбежал по лестнице, прыгая через ступеньку. Распахнул дверь в зал с фонтаном и отпрянул — в лицо ударил сноп искр. Гирсель свернул в коридор для слуг. Коридор наклонно поднимался. Гирсель мчался со всех ног. Почудилось или и в самом деле стало жарче? Он ворвался в галерею с гобеленами и остановился. Галерея горела. Огненными лоскутами трепетали на стенах гобелены. Занялись потолочные балки. Но проход еще оставался свободным. Гирсель оглянулся. Коридор, которым он пришел, заволокло дымом. Значит, и позади огонь. Успеет ли вернуться? Нет, лучше галереей… Гирсель решился. Скинул куртку, обмотал драгоценный лук. Он знал, что сумеет проскочить, если не задохнется в дыму. Бежал из последних сил. Дым застилал глаза, обжигал горло. Гирсель заходился кашлем, загораживал лицо от искр и хлопьев сажи. Гудело пламя. Поразительно ясно виделось Гирселю в эти мгновения лицо Драйма. Неужто он сам выберется из галереи изувеченным? Если выберется… С размаху ткнулся в дверь, она распахнулась, и Гирсель очутился в южной башне, еще не охваченной пламенем. Скинул дымящиеся сапоги, на ходу сорвал тлеющую рубаху, отшвырнул в сторону куртку, защищавшую лук. Оружие было цело.

Гирсель выскочил на стену. Навстречу ему неслись алебардщики, вооруженные крючьями и топорами, — они надеялись отстоять от огня башню. Часовых на стене не осталось.

Гирсель бежал. Внизу волновались кроны деревьев, сад озарялся отблесками пламени. Луна плыла меж облаков, серебрились ивы, росшие на другом берегу рва. Гирсель остановился, обводя взглядом склон. Накинул тетиву на зарубку.

* * *

Ни разу Магистр не испытывал такого ужаса, как в тот миг, когда вместо долгожданных воинов из Урочья во двор замка ворвались королевские дружинники. Как это могло случиться? Когда Артур успел отправить гонца в Тург? Куда подевался отряд из Урочья?

Со всем проворством, на какое только был способен, Магистр бросился к королевским покоям. На лестнице споткнулся, кубарем скатился по ступенькам. Вскочил, не чувствуя боли от ушибов. Пот заливал его пухлое лицо, одежда прилипла к телу. Одна мечта владела Магистром: добраться до королевских покоев, бежать подземным ходом.

Чудился Магистру запах паленого мяса — дружинники насадят его на копья и сунут в огонь. Скорее, скорее — в подземный ход, в свой замок, послать новых гонцов в Урочье…

Магистр рвал дверь королевской опочивальни, в страхе не соображая, куда она открывается — внутрь или наружу. Охранники, поспешавшие за своим хозяином, помогли ему.

Дрожащими, потными руками нажимал Магистр деревянные фигуры. В коридоре уже грохотали шаги дружинников. Панель отъехала в сторону. Магистр нырнул в подземный ход, к своим верным прислужникам, так и не сумевшим попасть в королевские покои. Тридцать человек поджидали Магистра, нимало не огорченные вынужденным бездействием. Вояки, следовавшие за хозяином, один за другим влетали в подземелье, торопились, сбивали друг друга с ног. Не дожидаясь, пока войдут последние, Магистр попытался закрыть дверь. Никаких рычагов с этой стороны не было, дверь следовало просто захлопнуть, тогда бы встала на место и резная панель. Магистр налег плечом. С той стороны тоже навалились. Магистр закричал. Стражники, успевшие проскочить в подземелье, кинулись к нему на помощь. Несколько мгновений длилась борьба. Дверь не поддавалась ни в ту, ни в другую сторону. Воинов в подземном ходе собралось больше, но оставшимся снаружи отчаяние придало силы. Наконец дверь удалось захлопнуть. Щелкнул замок. Из королевских покоев донесся вопль, полный ярости и отчаяния. В опочивальню ворвались дружинники.

* * *

В доме Оружейника в ту ночь никто не ложился. Хозяин, ушедший следом за Менестрелем, вскоре возвратился, тщательно задвинул засов на двери, поднялся в комнату дочери.

Гильда без суеты собирала вещи, завязывала узлы. Черный резной сундук был открыт, Гильда вытаскивала из него и раскладывала на постели платья, платки, скатерти, покрывала — в доме Оружейника не бедствовали. В стопку по правую руку отбирала то, что предстояло взять с собой. По левую — то, чем приходилось жертвовать. Левая стопка стремительно росла. Хозяйка решительно, хоть и не без сожалений, расставалась с детскими игрушками, нарядными рубашками, расшитыми простынями и полотенцами, всем заботливо приготовленным приданым. Повертела в руках изящное зеркальце в бронзовой раме, отложила налево. Туда же отправила резную деревянную шкатулку — подарок старшей сестры. Потянулась уже к следующей вещи, однако вернулась взглядом к шкатулочке, снова взяла ее в руки, вздохнула и кинула направо, к любовно собранным краскам и кисточкам. Дополнила стопку двумя нитями жемчуга. Обернулась к отцу.

— Я предупредил актеров Овайля, — тихо проговорил Оружейник. Не хотелось ему, чтобы Плясунья в соседней комнате услышала эти слова. — С утра уходим.

Гильда взглянула на стену, машинально бросила в сундук только что вытащенное оттуда полотенце. Спросила почти беззвучно:

— Полагаешь, надежды нет?

Оружейник неопределенно повел плечом:

— Вернуться всегда успеем. Если Магистр одержит победу, ни девушке, ни музыкантам нельзя будет в городе на лишний час задержаться. И я не собираюсь продавать оружие своре Магистра… Чтобы моими клинками резали моих же друзей? — Оружейник невольно возвысил голос.

Распахнулась дверь. На пороге появилась Плясунья — глаза на пол-лица, руки стиснуты.

— Где же Менестрель с дружиной?

Оружейник с Гильдой промолчали. Плясунья оглядела опустошенный сундук, два больших узла на полу, всхлипнула и выбежала из комнаты. Отец с дочерью расстроенно посмотрели друг на друга.

— Думаешь, Менестрелю не поверили? — спросила Гильда после паузы, вновь теребя злосчастное полотенце.

— Могли и поверить. — Оружейник кинул на дочь многозначительный взгляд. — Но кто поручится за преданность капитана крепости?

У Гильды опустились руки.

— Я пойду в мастерскую, — предупредил Оружейник.

Гильда застыла возле сундука, перекладывая полотенце из стороны в сторону.

Оружейник постучал в комнату музыкантов, вызвал Флейтиста и повел его в мастерскую. Развел огонь в очаге. Мастерская осветилась.

— Помоги-ка мне.

Вдвоем они с трудом вынули одну из каменных плит пола. В образовавшееся отверстие Оружейник принялся аккуратно опускать приготовленные для продажи мечи и кинжалы, драгоценные брони, наконечники для стрел… Любовно касался пальцами клинков и рукоятей, тщательно смазывал, бережно заворачивал.

— Ничего Магистру не достанется, — бормотал Оружейник.

Заполнив тайник, Оружейник с Флейтистом вновь налегли на плиту, тяжелый камень встал на прежнее место. Оружейник смел в этот угол мусор.

…Скрипач, оставшись один, собирал нехитрые пожитки. Тихонько насвистывал. Постепенно движения его замедлились, свист зазвучал громче. Скрипач прикрыл глаза, вскинул руки, будто приложил скрипку к плечу, взмахнул невидимым смычком. Опомнился. Вскочил на ноги, пинком закинул в угол дорожный мешок. Сел на кровать. Губы сложились для свиста — закусил. Руки вспорхнули — сцепил в замок. Помогло не надолго: принялся раскачиваться всем телом. Схватился за голову, ладонями зажал уши. Ноги начали постукивать в такт.

Скрипач не выдержал. Вскочил. Прокрался к двери, выглянул. Никого. Встал посреди комнаты. И — запели руки: пальцы, кисти, плечи… Все тело, раскачиваясь, выводило ноту за нотой. Тревожный, грозный мотив. Воздух в комнате сгустился, словно перед бурей. Брошенные в беспорядке вещи, казалось, изнывали от беспокойства. Вид развороченных постелей повергал в ужас. От огрызка пшеничной лепешки на полу хотелось бежать без оглядки. Скрипач играл. Волосы падали на глаза, дыхание перехватывало, на лбу выступили крупные капли пота. Лилась музыка. Ничего не было — кроме музыки.

…Гильда вздрогнула, удивленно оглянулась — ей почудились звуки скрипки. Прислушалась. Дом молчал. Гильда тряхнула головой, бросила завязанное узлом полотенце, решительно скатала теплое одеяло, запихала в мешок.

…Плясунья скорчилась на кровати, уткнулась лицом в подушку. Не верят. Никто не верит, что Артур спасется. Закусила пальцы до крови. Артура жалко… А себя еще жальче. Как жить — без него? Ей еще и восемнадцати не исполнилось. Всю оставшуюся долгую жизнь — без него? Никто другой не нужен…

Почему, почему она не поехала с Драймом в Рофт? Тогда все еще можно было изменить. Предупредить, что за тварь Магистр. Спасти…

Копыта загремели по мостовой. Плясунья кинулась к окну, приникла к щели в ставнях. Мгновение смотрела, затем ринулась в комнату Гильды.

— Отряд, отряд! — кричала она.

Гильда бросила узел, схватила Плясунью за руки:

— Менестрель дружину привел?

— Нет, нет, скакали из замка.

— Значит, король вырвался? Дружинники не бросили бы короля! — убежденно говорила Гильда.

— Да? Правда? — загорелась надеждой Плясунья. — Почему я не подошла к окну на минуту раньше! Увидела бы его, знала бы наверняка.

Гильда, несмотря на запрет отца, распахнула ставни. На площади горели костры, слышались грубые, пьяные голоса — кое-кто из горожан еще праздновал победу. Гильда не нашла никого, к кому можно было обратиться с вопросами, затворила ставни, вернулась к своим узлам.

— Если король бежал, нам тоже надо уходить, — промолвила она, обращаясь к Плясунье. — Принеси свои вещи, я уложу.

— Куда мы пойдем?

— Стрелок посоветовал бы укрыться в замке Дарль.

— Да, мы давали там представление. Янтарная леди — радушная хозяйка.

— И лорд Гаральд держит сторону королевы, — промолвила Гильда, спрашивая себя, что станет с королевой, если король и впрямь бежал.

Плясунья ушла и вернулась с двумя платьями.

«Как еще сообразила взять, верно, валялись на самом виду», — думала Гильда.

И снова под окнами зацокали копыта.

Швырнув платья на пол, Плясунья подбежала к окну. Гильда встала рядом.

— Дружинники! Скачут к замку! Их много. Верно, этот отряд привел Менестрель. Но где же он сам? Неужели они не встретились с беглецами из замка?

«Или среди беглецов не оказалось короля». — Гильда не произнесла этого вслух, но у Плясуньи глаза тотчас наполнились слезами.

— Зарево!

Девушки вздрогнули, обернулись. Они не слышали, как в комнату вошли Флейтист и Оружейник.

— Зарево, — повторил музыкант. — Что горит?

— Королевский замок, — с уверенностью ответил Оружейник.

* * *

Артур торопливо сдирал кольчугу.

— Живее, Драйм, живее!

Драйм неохотно расставался с доспехами, но не идти же было из-за них на дно.

— Как стражи нас не заметили?

— Другим заняты. — Артур взглянул вверх.

Над стеной замка поднимался столб дыма и пламени.

Артур кинулся в воду, Драйм — следом. Дыхание перехватило, проклятия замерли на губах — вода была ледяной. После нескольких взмахов Драйм перестал чувствовать собственное тело. Ров был неширок, но, казалось, прошла целая вечность, прежде чем Драйм нащупал ногой дно. Пошатываясь, вышел на берег. Взбираясь на крутой откос, обогнал побратима и первым шагнул в тень серебристых ив. Позади раздался резкий свистящий звук, Драйм обернулся — и увидел, как побратим молча ткнулся лицом в землю. Драйм поначалу решил, будто Артур просто споткнулся. Удивленный, почему побратим не встает, шагнул к нему, протягивая руку. И тут только заметил древко стрелы, торчавшее под лопаткой. Не думая о том, что сам становится мишенью, Драйм схватил брата под мышки и потащил в тень ив.

Гирсель не сдержал ликующего крика. Он застрелил короля! Он, сирота, бездомный скиталец, позорно изгнанный знатным сеньором со службы, изменил судьбу королевства. Бросил на тетиву другую стрелу. Человек, волочащий по земле другого, — отличная мишень. Стрела пойдет точно в горло. Но, предаваясь радости, Гирсель излишне промедлил. Стрела не успела сорваться с тетивы, когда Драйм скрылся за деревьями.

Гирсель в досаде опустил лук. Попытался себя утешить:

— Ладно, пусть уходит. Без короля он никто.

Драйм обломал древко и опустил брата на землю. Древко машинально сунул под куртку — потом найдет стрелявшего. Мысль эта скользнула и исчезла, Драйм опустился на колени рядом с названым братом. Артур еще дышал. На губах его пузырилась пена. В темноте не было видно, но Драйм знал: пена розовая. Пробито легкое.

Все случилось так быстро, что Драйм не успел сойти с ума от страха или впасть в отчаяние. Нужно немедленно что-то делать. Приюта и спасения можно искать только в Турге. Погони не будет — стрелявший не рискнет перебраться через ров и Магистра известить не сможет: от северного крыла отрезан огнем… Но как добраться до Турга, без коня, пешком, волоча на себе раненого брата?

Раздумывать было некогда. Драйм скинул куртку, рубаху отжал и с трудом разорвал на полосы — мокрая ткань не желала поддаваться, — перевязал рану. Вынуть наконечник стрелы он и не пытался. Артур был без сознания. Лунный луч, проникая сквозь ветви ив, высвечивал его глаза — страшные, открытые, остановившиеся, бессмысленные.

Когда Драйм пытался его поднять, Артур пришел в себя, застонал. Драйму удалось поставить его на ноги. Артур навалился на побратима. Драйм едва устоял. «Зачем я мучу его? Не дойдем же. Не дойдем». А ноги делали шаг за шагом вниз по темной узкой улочке, куда не достигал лунный свет. Драйм после нескольких шагов вспотел, обливался потом, одежда уже не казалась ему ледяным саваном. Артура била дрожь. «Если не истечет кровью, так замерзнет насмерть. Все бесполезно».

Навстречу кто-то поднимался, стучали шаги по мощеной мостовой. Драйм прерывистым голосом попытался затянуть какую-то песенку — вдруг да сойдут за пьяных? Встречный шарахнулся в сторону, прижался к стене. Драйм различил закутанную в плащ фигуру и понял, что до смерти напугал женщину.

Артур хрипел и задыхался; улочка, казалось, никогда не кончится. Они проходили мимо какой-то таверны, из приоткрытой двери падал луч света, доносились пьяные крики. Под ногами захрустели осколки разбитой бутылки. Драйм поскользнулся, чудом удержался на ногах и некоторое время стоял, приходя в себя. Воображал, как со всего маха они грянулись бы на камни…

Артур запрокинул голову и начал терять сознание. Всей тяжестью повис на руках Драйма. Побратим тащил его, выбиваясь из сил. «Почему не даю ему спокойно умереть? Ведь не дойдем же…»

С мрачным упорством Драйм спускался по узкой извилистой улочке. Артур то терял сознание, то приходил в себя, стонал, захлебывался кровью.

Улочка выходила на площадь, и Драйм остановился, услышав цокот копыт. Какой-то отряд промчался от замка к воротам. Драйм не видел всадников, потому не беспокоился, что его заметят. Отряд… Кто мог скакать к воротам? Только люди Магистра — устроить засаду. Значит, из города не выйти, до Турга не добраться. Укрыться в соборе?

Драйм сделал еще несколько шагов. Щурясь, обвел глазами площадь. Там собралось множество народу. Из домов выбегали испуганные, полуодетые горожане. Почти все окна были распахнуты. С площади невозможно было увидеть замок, но по небу разливалось зарево. То и дело слышалось:

— Что это горит?

— Где пожар?

— Замок горит!

— Нет, не может быть.

— Как бы на город не перекинулось! Помните, как десять лет назад? Полгорода — подчистую.

— Ну, в тот раз замок не задело.

— Тогда еще повезло: снег лежал.

Уже возвращались с пожарища очевидцы и рассказывали о таких невиданных разрушениях, что никто не хотел верить. Слушатели в сомнении покачивали головами и тут же принимались расспрашивать друг друга, хотя ясно было, что никто не знает большего.

На площади горели костры, и в то время как одни горожане не находили себе места от беспокойства, другие, изрядно захмелев, продолжали праздновать победу и возвращение короля.

Драйм, понимая, что в такой суматохе они с побратимом ничьего внимания не привлекут, свернул к собору. Артур очнулся, вцепился ледяными пальцами ему в плечо.

На ступенях собора сварливо переругивались двое нищих. Какой-то грязный, оборванный мальчишка подскочил к Драйму, скороговоркой выпрашивая монету. Драйм повернулся, и в свете костра стал отчетливо виден каждый рубец на его лице. Мальчишку как ветром сдуло.

Двери собора были заперты. Артур стискивал зубы, удерживая стон.

— Надо постучаться в один из домов. — Драйм оглядывал разноцветные фасады.

Хозяин любого дома мог оказаться сторонником Магистра. Кому довериться? Кто осмелится после событий этой ночи приютить короля? Утром город окажется во власти Магистра. Если хозяева донесут — тогда смерть более мучительная, чем от стрелы.

Артур мутными глазами обвел фасады:

— Туда.

Теперь и Драйм заметил огромный венок из алых маков, прибитый над дверью. Такой знак могли вывесить только сторонники короля. В этом доме все ставни были заперты. Драйм не то усадил, не то уложил брата на ступени и забарабанил в дверь. «Если хозяев нет? Ушли поглазеть на пожарище?» Наверху скрипнули ставни. Драйм вскинул голову, крикнул в темноту окна:

— Помогите!

Наверху ответили — коротким, сразу захлебнувшимся женским криком. «Не откроют. Побоятся». Распахнулось соседнее окно, выглянула девушка, свесились через подоконник тяжелые черные косы.

— Сейчас отопрем.

Затем… Кто-то поворачивал ключ в замке и не мог повернуть. Кто-то не на жизнь, а на смерть сражался с дверью. Драйм оглянулся через плечо. Нет, горожанам было не до них. Толпа поредела — большинство отправилось-таки к замку. Остальные, собравшись вкруг костров, дожидались известий, обсуждали случившееся, высказывали догадки. На праздных гуляк никто не обращал внимания. В эту ночь многие не держались на ногах.

Дверь распахнулась. Рыжая Плясунья кинулась к Артуру.

«Так не бывает», — только и успел подумать Драйм. Следом за Плясуньей на крыльцо выскочил огромный мужчина.

— Куда?! — заорал он, вообразив, будто девушка собралась бежать из дома.

Замер, увидев короля.

— Скорее, да помогите же! — обернулась к нему Плясунья.

Драйм испугался, что она переполошит всю площадь. Оружейник подхватил Артура за плечи, Драйм — за ноги. Внесли в дом. Драйм успел еще сорвать венок, красовавшийся над дверью, швырнуть в переднюю. Захлопнул дверь, задвинул засов. Посмотрел на лежавшего на полу побратима. Плясунья металась вокруг, не зная, чем помочь, и мешая остальным. Артур открыл глаза, и Плясунья ринулась к нему с таким жаром, что Драйм ужаснулся: погасит еле тлевшую искру жизни. Артур улыбнулся.

— Осторожнее, красавица, — розовые пузыри лопались на губах, — испачкаешь платье.

Плясунья заломила руки. Музыканты появились откуда-то из глубины дома, остановились позади Оружейника.

Заскрипели ступеньки. По лестнице спускалась высокая девушка. Черные косы перекинуты через плечо. В руках таз с водой.

— Нужен лекарь, — заявила она.

Драйм вновь обрел способность думать:

— Либурне. Я приведу.

— Останься, — девушка повернулась к хозяину. — Отец, придется пойти тебе. Другие — Магистру пожива.

Хозяин хмуро, исподлобья взглянул на Драйма, потом на дочь. Не возразил. Молча накинул плащ. Драйм, путаясь, сбиваясь, объяснил, как найти дом лекаря.

Оружейник так же молча шагнул за дверь. Девушка коротким кивком велела Флейтисту задвинуть засов. Открыла дверь одной из комнат нижнего этажа:

— Несите сюда.

И вот Артур оказался в той самой комнате, на той самой кровати, где лежал когда-то больной Менестрель. По лицу Плясуньи потоком бежали слезы.

Черноволосая девушка поставила на пол таз с водой, протянула Плясунье ножницы:

— Надо разрезать на нем одежду.

У Плясуньи так тряслись руки, что Драйм вновь испугался за жизнь побратима. Но девушка, получив возможность помочь, взялась за дело с усердием и аккуратностью.

Хозяйка отослала музыкантов:

— Вы пока не нужны, — коснулась плеча Драйма:

— Идемте, я покажу, где дрова. Надо растопить здесь очаг.

Ни Плясунья, ни Драйм не могли сосредоточиться на самых страшных минутах ожидания. Им приходилось кипятить воду, заваривать поданные Гильдой травы, готовить полотно для повязок, смывать кровь и грязь… Они успевали взглянуть на Артура, простонать: «Где же лекарь?» — и снова принимались за дело.

Когда же послышался стук во входную дверь, Драйм с Плясуньей разом бросили терзаемое полотно. Плясунья вылетела в переднюю. Флейтист отворил дверь. Вошел Оружейник, и Плясунья задохнулась.

— Привел?

— Да.

Следом за Оружейником переступил порог невысокий человек в коротком воинском плаще. За спиной его висел здоровенный дорожный мешок, в руках был еще один — поменьше.

Ограничившись коротким кивком вместо приветствия, лекарь снял заплечный мешок и вручил его Флейтисту, ему же на руки скинул плащ и так стремительно вошел в указанную Оружейником комнату, что Плясунья, стоявшая в дверях, едва успела отскочить. Метнулась следом за лекарем, встала рядом с Драймом. Либурне, мельком взглянув на них и словно не узнав Драйма, скомандовал:

— Вон отсюда.

У обоих достало ума не спорить — препирательства могли раненому стоить жизни. И все же первой, подавая пример, направилась к двери Гильда. Предупредила лекаря:

— Чистая вода в тазу и в кувшине.

Либурне задержал на ней взгляд:

— Останься, поможешь.

Плясунья с Драймом со страхом и мольбой заглянули в лицо целителя. Либурне не ответил на их ищущие взгляды. Губы его были плотно сжаты, брови сведены к переносице — гримаса крайней сосредоточенности. Гильда тихонько притворила дверь. Плясунья с Драймом остались в передней. Оружейник и музыканты тоже никуда не ушли, присели на ступеньки лестницы. Плясунья тихонько коснулась руки Драйма:

— Как это случилось?

Драйм попытался объяснить и снова увидел залитый лунным светом склон, мечущиеся тени ив, дрожащее древко стрелы… Как он сам не рухнул замертво рядом с Артуром? Каким чудом дошел, дотащил брата?

Драйм привалился к стене. Его трясло. До этой минуты он двигался машинально, просто делал то, что должен был делать. На раздумья не хватало времени. А теперь… Теперь можно поразмыслить. Неужели Артур умрет? Что тогда?

Драйм закрыл глаза. Он не представлял себя без Артура. Всю жизнь думал: умрет первым, приняв назначенный Артуру удар. Не сумел. Не оттого ли, что мысленно уже отдалился от Артура? Хотел испробовать свободы, научиться достойно выбирать. Испробует… Научится… Один.

Он закрыл лицо руками. Слышал тихий, прерывистый голос Плясуньи:

— Драйм… Спасибо. Никто бы не сумел сделать большего. Если Артур выживет — только благодаря тебе. И меня ты спас, и моих друзей — тогда, под Рофтом. Я давно хотела сказать… Мы плохо расстались в тот раз. Прости меня.

Драйм не отрывал ладони от лица, молча стучал зубами в насквозь промокшей одежде. Оружейник подошел, накинул ему на плечи плащ. Музыканты молчали. Ждали.

Плясунья не сводила глаз с заветной двери. Неправда, будто приговор, даже самый страшный, лучше неизвестности. Она согласилась бы век терзаться страхом, лишь бы вместе с сомнением не утратить и надежды. А если сейчас выйдет лекарь и скажет: «Ничего нельзя сделать?»

Донесся голос Либурне. Лекарь что-то отрывисто скомандовал. Коротко вскрикнул Артур. Разлетелся на куски глиняный кувшин — Гильде изменила выдержка. Короткий крик сменился долгим глухим стоном. И снова — требовательный голос Либурне. Треск раздираемого полотна. Быстрая, легкая поступь Гильды. Тишина.

А затем — шаги к двери. Плясунья качнулась вперед. Драйм отнял руки от лица. Оружейник и музыканты невольно поднялись со ступенек. Либурне переступил порог, затворил за собой дверь и, увидев пять пар глаз, уставившихся на него в нетерпеливом ожидании, отрезал:

— Ничего не знаю.

Плясунья подошла к нему, заглянула в лицо. Темные волосы Либурне прилипли ко лбу, лицо осунулось, потускнело.

— Надежда есть? — молитвенно складывая руки, спросила Плясунья.

— Надежда всегда есть, — неожиданно мягко ответил Либурне.

Ему привелось на своем веку повидать молящих глаз, судорожно сжатых рук; людей, желающих любой ценой выпросить, вытребовать, вытянуть из лекаря обещание, которое он давать не вправе.

— Мне удалось извлечь наконечник. Теперь все будет зависеть от его сил… и желания жить. Сознаюсь, я видывал раны и похуже, а люди, получившие их, здравствуют и поныне. А бывало, из-за жалкой царапины человек отправлялся на тот свет. Посмотрим…

Плясунья снова открыла рот, но Либурне, зная, что добавить ему нечего, перебил:

— Пусть кто-нибудь посидит с ним.

— Я, — не давая договорить, вызвалась Плясунья.

Либурне с сомнением поглядел на нее. Обернулся к появившейся в дверях Гильде. Лекарь предпочел бы, чтобы за раненым приглядывала она. Гильда переводила взгляд с Плясуньи на Драйма и обратно, словно выбирая между этими двумя. Наконец решила, улыбнулась Либурне:

— Она справится.

— Хорошо. Если что, разбудишь меня. Только не вздумай с ним разговаривать, — возвысил голос Либурне.

Плясунья торопливо закивала. Лекарь спросил Гильду:

— Где можно отдохнуть, хозяюшка?

— Идемте, я покажу. — Гильда подошла ближе, и всем стало заметно, какая усталая, вымученная у нее улыбка.

Лекарь подхватил дорожный мешок и следом за Гильдой поднялся по лестнице.

Драйм с Плясуньей вошли в комнату Артура. Старались ступать как можно тише, но Артур услышал, повернул голову. Губы его выцвели, щеки ввалились, лицо — словно водой облито. Мутным, больным взглядом окинул он Плясунью с побратимом. Бессильно опустил веки.

Плясунья присела на скамью. Она готова была провести без сна ночь, две, три, сколько потребуется, лишь бы, замирая от страха, прислушиваться — и слышать хриплое, неровное дыхание.

Драйм перевел взгляд на ворох заляпанных кровью обрезков рубахи, резко наклонился и поднял тяжелый, липкий от крови наконечник. Сунул руку за пазуху и вытащил древко. Четыре орлиных пера примялись, Драйм разгладил их почти бережно. Тщательно вымыл и вытер наконечник. Приложил. На месте слома черные линии сложились в рисунок. Маленькое клеймо. Две перекрещенные стрелы. Трудно не признать, такой рисунок и на щите Гирселя, верного стража Магистра. Драйм взял обрывок полотна, завернул и древко, и наконечник, вновь сунул за пазуху. Подняв голову, обнаружил, что Плясунья смотрит на него.

В дверь проскользнула Гильда, подошла на цыпочках, шепотом обратилась к Плясунье:

— Твои вещи я перенесла к себе. В твоей комнате будут жить лекарь и господин Драйм.

Плясунье понадобилось некоторое время, чтобы понять, о чем Гильда говорит.

— Да, конечно.

Гильда ободряюще улыбнулась ей и поманила за собой Драйма. Еще раз взглянув на Артура, он вышел.

— Господин Драйм, — сказала Гильда, остановившись посреди прихожей, — нас в доме восемь человек. Поутру надо будет всех накормить. Одной мне не справиться. Понимаю, вы измучены, но вряд ли заснете… Не согласитесь ли помочь?

Драйм пожал плечами. Почему бы и нет? Спать в эту ночь не придется, чем бы ни занимался, думать станет об одном…

— Если считаешь, что от меня будет толк на кухне…

— Тогда скорее переодевайтесь и приходите сюда. Дверь вашей комнаты налево от лестницы.

Либурне спал крепчайшим сном, на столе плавилась свеча. Гильда, оказывается, приготовила постели. На скамье, рядом с кроватью Драйма, лежала сухая одежда. Драйм надел — впору, задул свечу и торопливо спустился к Гильде. Она привела его в кухню, где был уже разожжен очаг. «И когда все успела?» Указала на точильный камень:

— Пожалуйста, займитесь ножами.

Драйм взял нож, искоса взглянул на девушку. Что-то поразило его, как и в первый миг встречи. Наконец понял. Она смотрела ему прямо в лицо, смотрела так, будто не видела ожогов.

Нож скрежетал по точильному камню. Драйм осторожно попробовал пальцем — достаточно острый? Он все время невольно прислушивался. Если Артуру станет хуже, Плясунья позовет врача. Только бы она не задремала. Если промедлит, не спохватится вовремя, Либурне не подоспеет… Тогда раздастся горестный вскрик и…

— Драйм!

Вздрогнув, он поднял голову. Гильда стояла напротив.

— Мне нож сегодня нужен, не завтра.

Драйм спохватился, буркнул:

— Извини.

Вернулся к прежнему занятию. Гильда положила на стол две кроличьи тушки.

— Сможете разделать?

Драйм, не отвечая, придвинул кроликов к себе. Плох тот воин, который не может управиться с добытым зверем или птицей. Он научился этому сразу, как освоил стрельбу из лука. Хотел быть хорошим воином… Отец сетовал: «Срок воинов короток». Срок резчика тоже оказался коротким. Отец сорвался с лесов… Красив столичный собор…

— Драйм, — окликнула Гильда.

Он вопросительно обернулся. Кажется, все делал правильно?

Гильда чистила морковь.

— Как вы узнали, что Плясунья живет у нас?

Драйм не сразу нашелся с ответом:

— Мы не знали. Попали сюда случайно.

Теперь Гильда отложила нож.

— Случайно?

— Не веришь? Я сам не поверил, когда увидел.

— Почему же вы постучали именно к нам?

— Венок увидели. Надо было спрятаться. До Турга добраться не могли.

— Дружинники не подоспели, — утвердительно промолвила Гильда, стругая морковь.

— Дружинники?

— Менестрель должен был их привести.

Драйм, утратив дар речи, смотрел на нее.

— Менестрель? Но откуда он знал… Нет, не то. Я хотел спросить, Стрелок тоже с вами?

— Конечно.

Драйм оглянулся, словно ожидая увидеть Стрелка на пороге кухни.

— Сейчас его нет дома, — объяснила Гильда. После паузы коротко спросила: — Королева?..

— Она вырвалась… Должна была вырваться. Король отдал ей свою охрану. Не возьмись он спасать королеву, сам был бы уже в Турге.

Драйм говорил почти с гордостью. Если Артур умрет, пусть все эти люди, и в особенности Плясунья, знают: он умер как герой.

— Мы пытались помочь, — сказала Гильда. — Понимали: этой ночью случится беда. Потому Менестрель и поспешил в Тург. Слухи о том, как король расправился со сторонниками Магистра в Баттии и Арче, дошли и до нас. Ясно было, что Магистр не смирится. А тут еще Плясунья узнала Шорка. Магистр раньше…

— Мне это известно, — перебил Драйм. — Правда, только сегодня выяснилось, что Шорк и Магистр — один и тот же человек.

— Мы решили, что Шорк ни перед чем не остановится.

— Да. — Драйм энергично кивнул. — И я пытался убедить в этом побратима. Чем тварь ничтожнее, тем отчаяннее будет… — Драйм махнул рукой.

— Вы спасли короля. — Гильда улыбнулась ему. — Не покинули.

— Но я… — У Драйма не нашлось слов.

То, что он остался защищать Артура, Драйму не казалось подвигом. Ему не пришлось себя пересиливать — просто не мог поступить иначе.

И тут Драйма прорвало. Ему хотелось хоть с кем-то поделиться своей болью, рассказать, какая дружба связывала его с побратимом.

— Моя мать была кормилицей Артура. Мы молочные братья. А потом побратались и на крови.

В улыбке Гильды сквозило недоумение.

— Зачем?

Драйм подыскивал слова. Само по себе родство значит очень мало. Никто не волен выбирать родичей. Потому многие братья и сестры так плохо ладят друг с другом.

— Понимаешь, это ведь лорд Гирэй и леди Арна позвали мою мать в кормилицы к Артуру. И мы с ним вроде как были обязаны относиться друг к другу по-братски. А мы хотели хранить верность не потому, что нас к этому судьба принудила, а потому, что сами, добровольно, заключили союз.

— Понимаю, — задумчиво откликнулась Гильда.

Драйм закатал рукав и показал шрам, белевший выше локтя:

— Когда братаются, капли крови собирают в чашу, разбавляют вином и выпивают — пополам.

Гильда улыбнулась:

— Сколько лет вам было?

— Десять. — Драйм отвернулся. Рука дернулась загородить лицо, но он остановил движение привычным усилием воли. Выговорил спокойно: — Это было после пожара. Четырнадцать лет назад.

Взглянул на нее: «Теперь отведет глаза».

— Четырнадцать лет назад сгорело полгорода. — Гильда шагнула к нему. — У меня тогда мама умерла.

Драйм медленно опустился на скамью. Несколько раз пытался заговорить, наконец спросил сдавленным голосом:

— Сгорела?

— Нет. — Гильда машинально гоняла ножом по столу кусочки моркови. — Была зима. Отец задержался у друзей. Пожар начался как раз в том квартале. Когда закричали: «Горит! Горит!» — мама кинулась на улицу — как была, в одном платье. Искала его. Отец помогал тушить, вернулся только утром. На следующий день она слегла и уже не встала.

Драйм смотрел прямо перед собой и видел — россыпь угольев на снегу… И то, что осталось от его матери… Перевел взгляд на Гильду. Показалось — обрел сестру. Несчастье породнило их. Стремясь отвлечь ее от тяжелых мыслей, заговорил:

— Лорд Гирэй взял меня к себе. Леди Арны уже два года не было в живых. Я совсем не помню ее лица — только голос. Леди Арна была родом из Лильтере. У лильтерцев удивительные голоса — певучие, высокие, чистые, холодные, как льдинки. Вот и жена лорда Гаральда очень красиво поет…

…Слово за слово тянулся разговор. Булькала вода в котле, громоздились горкой начищенные овощи, поднималась из-под крышки струйка ароматного пара.

Драйм с Гильдой сходили к колодцу во дворе, принесли полные ведра воды. До блеска были начищены большие блюда и перемыты оставшиеся с вечера тарелки. Гильда попыталась приставить к этой работе Драйма, но тот взял обыкновение ронять посуду на пол всякий раз, как ему чудился шум в передней. Гильда испугалась, что утром всем придется есть из общего котла, и взялась за мытье сама.

Когда сквозь щели в ставнях забрезжил рассвет, Гильда аккуратно составила на стол восемь горшочков с тушеными овощами и котелок с крольчатиной, развела мед в горячей воде и велела Драйму выпить целую кружку.

— Так скорее заснешь.

Затем она погасила огонь в очаге и отворила окно. Только теперь Драйм осознал, что наступило утро и что брат его пережил эту ночь.

— Иди спать, — сказала Гильда. — А я сменю Плясунью.

— Погоди, — спохватился Драйм, — ты же устала, за ночь глаз не сомкнула.

— Ничего, — улыбнулась Гильда, — часа через два Либурне проснется, останется вместо меня.

На цыпочках они проскользнули в комнату Артура. Осунувшаяся Плясунья сидела подле кровати. Драйм остановился рядом. Артур не открывал глаз. Губы запеклись. Он дрожмя дрожал под двумя теплыми одеялами — началась лихорадка. Драйм, почернев лицом, смотрел на него.

— Принеси воды, — прошептала Плясунья Гильде.

Жестом показав, что мигом обернется, Гильда умчалась на кухню. Там, сложив руки на груди, стоял Оружейник и мрачным взглядом обводил сверкающие блюда.

— Ты не спишь, отец? — удивилась Гильда, вставая на цыпочки и доставая с полки кувшин.

— С вами заснешь, — буркнул Оружейник. — Почему он от тебя всю ночь не отходил?

— Это я не отпускала его ни на минуту.

— Да? — рассердился Оружейник. — Зачем он тебе понадобился?

— Помогал. — Гильда указала на котел с крольчатиной. Зачерпнула воды, тряпкой обтерла кувшин, прикрыла ведро крышкой.

— Конечно, ты в одиночку ни за что не справилась бы, — съязвил Оружейник.

— Справилась бы, — отвечала Гильда уже с порога. — Но к утру он с ума сошел бы от беспокойства.

* * *

Догорал костер. В водах лесного озера отражалась луна. Черная стена елей вплотную подступала к воде. Озерцо было мелкое, заболоченное. Узкая полоска земли соединяла берег с маленьким островком, на котором стоял храм.

Мелп, сидевший на ступенях храма, встал, потянулся, громко зевнул.

— Вы что, до утра намерены бодрствовать?

Плут не ответил. Он дремал, свесив голову на грудь. Стрелок нехотя поднялся, коснулся плеча Плута. Тот, вздрогнув, проснулся, потер глаза. Спотыкаясь на каждой ступеньке, вошел в святилище. Стрелок долгим ищущим взглядом обвел противоположный берег. Луна заливала озеро серебристым светом, под деревьями царил непроглядный мрак. Охотник перешагнул порог.

Мелп, склонив голову набок, разглядывал фреску — лунный луч, скользнув в двери, выхватил из тьмы белого оленя.

Мелп оглянулся на Стрелка, собираясь что-то сказать, но так и замер с открытым ртом, устремив взгляд к дверному проему. Темным силуэтом в ореоле лунного света застыл на пороге олень. Мелп вновь посмотрел на стену. Фреска светилась, словно зеркало, отражавшее нежданного гостя. Мелп опомнился, вскинул лук. Стрелок вырвал у него оружие.

Олень повернулся, медленно сошел по ступеням. Стрелок, Мелп и Плут сделали несколько шагов вслед за ним. Неспешно и величаво белый, как молоко, олень удалялся по узкой насыпи.

— Тьфу ты! — Мелп обрел дар речи. — Впервые такое вижу. Думал: вот-вот и заговорит.

— Зачем ты за лук схватился? — накинулся на него Плут, с которого мигом слетел сон. — Одна мечта — брюхо набить!

— Ты же сам хотел есть, — оправдывался Мелп.

— Есть! — передразнил Плут. — А глаза у тебя есть?

Стрелок не слышал перебранки. Попытался устроить постели из еловых лап, не закончив, бросил. Выскочил на ступени, зачем-то подкинул веток в костер. Опять возвратился в храм, поднял забытый плащ и снова вышел наружу. Мелп с Плутом переглянулись, не понимая, почему всегда спокойный охотник не находит себе места.

Внезапно Стрелок вскинул руку в предостерегающем жесте. Мелп с Плутом замерли.

— Слышите? — почти беззвучно произнес охотник.

— Что? — переспросили Мелп с Плутом в один голос.

— Тише. Слышите?

Друзья вновь переглянулись и покачали головами. Стрелок торопливо загасил костер. Скомандовал:

— Укройтесь в храме.

Сам остался в дверях.

Прошло несколько томительных минут, прежде чем Мелп с Плутом различили наконец хруст веток и приглушенные голоса. На узкую насыпь, ведшую к святилищу, выехали всадники.

— Раз, два, три… — шепотом считал Плут.

Черные силуэты, черные тени на воде. Впереди высокий человек с непокрытой головой, с каким-то странным предметом за плечами… Следом худенький мальчик на белогривой лошади, затем шестеро воинов в коротких плащах, в блистающих шлемах.

— Королевские дружинники. И сюда добрались! — пробормотал Плут. Пригляделся. — Кто это с ними? Быть не может! Менестрель!

Высокий человек снял с плеча загадочный предмет, оказавшийся лютней. Зазвучали струны. Голос Менестреля позвал:

— Эй, друзья!

Стрелок сошел по ступеням. И тогда вперед выехал второй всадник — худенький подросток в одежде королевского пажа.

— О! — выдохнул над ухом Плута Мелп и упал на одно колено.

Дернул Плута за рукав. Тот, дивясь, почему это Мелпу вздумалось приветствовать Менестреля подобным образом, замешкался.

Стрелок прошел мимо Менестреля, будто и не заметив. Взял под уздцы белогривую лошадь. Плут оглянулся на благоговейно застывшего Мелпа, охнул и рухнул сразу на оба колена.

Аннабел, опершись на руку Стрелка, спрыгнула наземь.

— Вот и я, — произнесла она так, словно расстались они час назад.

И больше ничего не успела прибавить, так как кто-то из дружинников крикнул:

— Оборотень!

Маленький отряд пришел в движение. Королева подняла руку:

— Вы не узнали начальника лучников?

Стрелок посмотрел на дружинника, назвавшего его оборотнем. Тот засуетился, стараясь укрыться за чужими спинами от внимательных глаз. Ответил уклончиво:

— Я помню начальника лучников.

— Это он и есть, — загомонили остальные. — Как не узнать? Вместе сражались у Поющих Камней, вместе слушали песни Менестреля…

— Вернулся! Живой! — Они протягивали руки, спеша дотронуться до лучника.

Стрелок стоял рядом с королевой и улыбался. Его улыбка рассеивала ужас и безумие ночи. Это была страшная ночь, ночь предательства и кровопролития. Не было среди дружинников ни одного не получившего раны, не потерявшего друга. Рассвет не сулил утешения. Кто они теперь: королевские дружинники — без короля, воины — без полководца. Что им делать, как быть?

Они смотрели на охотника. Смотрели на человека, объявленного оборотнем, погребенного — и все-таки живого. Он улыбался.

— Сам король назвал тебя оборотнем, — бросил из-за чужих спин Рох.

— Это я могу объяснить. — В разговор вступила королева.

Резко прозвучала в ночи струна. Все обернулись к Менестрелю. Он положил ладонь на лютню:

— Случайно задел.

Встретился взглядом с Аннабел. Серьезно и понимающе смотрела королева. Нет, она не сделает того, о чем мечтала два года. Не обнимет Стрелка, не прижмется лицом к его плечу, не объявит прилюдно своим избранником. Нельзя перед воинами, сражавшимися в эту ночь за своего короля, обвинить Артура в предательстве. Артур принял на себя удар Магистра, Артур погибал в горящем замке. А потому нельзя положить руку на грудь Стрелка — вот ваш король.

— Рох, — заговорила королева, — не ты ли в тот день, когда на королевских гонцов напали, вместе с Альсадом ездил к Магистру?

Только один взгляд кинул Рох на королеву — быстрый взгляд исподлобья. И Аннабел поняла: если Рох чего-то и не знал наверняка, то о многом догадывался.

— О том, что случилось, — продолжала Аннабел, — мог бы вам рассказать Альсад. Как рассказал мне, прежде чем бежал из королевства, опасаясь гнева Магистра. Это Магистр уверил всех, будто начальник лучников умер.

Дружинники зашумели: после всего случившегося их не требовалось долго убеждать в предательстве Магистра.

Только Рох вкрадчиво спросил Стрелка:

— Что же с вами было? Где вы…

Королева твердо взглянула на охотника. Пришел его черед защищать честь Артура.

— Скрывался в лесу, — коротко ответил лучник.

Дружинники смотрели на него, больше ни о чем не спрашивая. Ими овладело странное смущение. Этот человек уже не был одним из них. Не мог быть. Слишком многое испытал за эти полтора года. Трудно стать вровень с тем, кто пережил собственные похороны.

Стрелок первым нарушил молчание:

— Надо позаботиться об укрытии для королевы. Магистр вышлет погоню.

— В любую минуту к городу может подойти отряд Магистра, — загомонили дружинники.

— Не подойдет, — вмешался Плут.

— Откуда ты знаешь? — напустился на него Рох.

— Мы перехватили гонцов, — похвастался Плут.

Дружинники быстро сообразили, кому обязаны жизнью: подоспей к городу отряд Магистра, живыми бы не ушли.

Плут собрался в красках поведать о сражении, но лучник прервал его:

— Что с королем?

— Артур помог мне бежать, сам остался в замке, — ответила Аннабел. — Если сможет вырваться — укроется в Турге.

— Я провожу вас в замок Дарль, — сказал Стрелок.

Аннабел, улыбнувшись ему, поставила ногу в стремя. Лучник подсадил ее в седло.

Менестрель закинул лютню за спину.

— Возвращусь в город.

— В город? — дружно огорчились Аннабел и Стрелок.

— Надо известить друзей: королева жива. Потом приду в замок Дарль.

* * *

Гильда, развязав собранные накануне узлы, раскладывала по местам вещи. Оружейник, остановившись на пороге комнаты, наблюдал за ее работой. Протянул задумчиво:

— Так-то… Не скоро теперь покинем город.

Замечание ответа не требовало, потому Гильда и промолчала. Оружейник решительно спустился по лестнице, заглянул в комнату Артура и подозвал Либурне. Пошептался с ним. Лекарь, покачивая головой с видом одновременно удивленным, сердитым, но почти и восхищенным, принялся доставать из мешка инструменты.

…Заслышав трубу глашатая, Гильда подошла к окну. Со всех сторон на площадь сбегались люди — невыспавшиеся, перепуганные. Одетые в черное глашатаи Магистра остановились на ступенях собора. Десять латников выстроились цепью, оттесняя напиравшую толпу. Глашатай поднял руку, и волна криков пошла на убыль. Наконец наступила тишина. Тогда полетел над толпой каркающий голос глашатая:

— Добрые наши подданные! Я говорю от имени Главы Королевского Совета, господина Великого Магистра. Чудовищное злодеяние свершилось этой ночью. Королевские дружинники, соблазненные деньгами Бархазы, взбунтовались. Драйм, побратим короля, сам возмечтал о престоле. Ввел в замок воинов, переметнувшихся на его сторону. Они забыли о присяге и решились на черное злодеяние. Король и королева, государь и государыня наши, убиты!

После этих слов на площади поднялся такой шум, что глашатай не мог говорить. Гильда, стоя у окна, размышляла о том, как она глупа и доверчива. Ко всему была готова, но такой чудовищной лжи не ожидала. Благо Драйм крепко спал и не слышал, какое обвинение на него возводят. Гильда передернула плечами, будто стряхивая что-то липкое.

Между тем горожане чуть успокоились, и глашатай продолжал:

— Зачинщики мятежа укрылись в Турге. Под страхом казни запрещается им помогать. Горожане, приютившие изменников, будут казнены.

Крик и плач поднялся на площади, крик и плач. Многие дружинники успели обзавестись семьями и жили в городе. Этой ночью, разбуженные шумом, они вскакивали, хватались за оружие, отстраняли цеплявшихся за них женщин, выбегали на улицу, торопились к охваченному пламенем замку. Большинство воинов ушло в Тург с отрядом Ральда. Оставшиеся, услышав слова глашатая, спешили выбраться из толпы, проскользнуть к городским воротам, добраться до крепости. А там… Там, Великий Магистр, посмотрим, кто кого…

Жены, матери, сестры дружинников дали волю своему отчаянию. Глашатай вскинул руку, призывая к тишине:

— Великий Магистр обещает награду в сто золотых за голову Драйма! Магистр надеется, что добрые подданные сохранят спокойствие и благоразумие. И не польстятся на посулы самозванцев, которых, бесспорно, объявится множество.

Гильда усмехнулась: «Ловко, ничего не скажешь».

— Временно править страной будет Королевский Совет во главе с господином Великим Магистром. Расходитесь по домам и занимайтесь своими делами.

Глашатай умолк. Разумеется, никто с площади не ушел, ни о каких делах и речи быть не могло. Толпа волновалась. Знакомые, незнакомые заговаривали друг с другом, обсуждали услышанное, недоверчиво покачивали головой или согласно кивали, вступали в яростные споры.

Стоявшую у окна Гильду окликнула юная дочка ткача:

— Ты слышала? Какой ужас! Названый брат короля. Чудовищное предательство. Надо же, король и королева, совсем молодые…

Гильда провела рукой по лицу. После бессонной ночи невыносимо болели глаза. «Теперь начнется. Как говорить с теми, кто волей-неволей вынужден верить Магистру?»

— Я бы на твоем месте не всему верила, — устало откликнулась Гильда.

— Почему?

— Ты же знаешь, что за дрянь Магистр.

— Дрянь? — Девушка опешила. — С чего ты взяла?

Гильда обвела взглядом площадь. «Разве ты не видишь толпы нищих? Твоя семья не живет впроголодь? Вы не боитесь за свое добро, за свою жизнь — столько воров и убийц расплодилось?»

— Извини, я занята, — Гильда отошла от окна.

Плясунья спала на ее кровати, спала как мертвая, ничего не слышала. Гильда укрыла ее еще одним одеялом.

В это время раздался уверенный, требовательный стук во входную дверь. Гильда бросилась к окну. И — на лестницу. «Не открывай!» — хотела крикнуть отцу, но Оружейник уже распахнул дверь. Прихожую заполнили люди в черном. С ними — пяток алебардщиков. Гильда остановилась на верхней ступеньке. На пороге соседней комнаты появился Драйм с обнаженным клинком в руках.

— Я бы с радостью, — отвечал Оружейник на какой-то вопрос вошедших. — Рука болит. Вчера угораздило…

К изумлению Гильды, показал правую руку, замотанную до самого локтя.

— А ну снимай повязку, — потребовал начальник стражи.

Оружейник зубами развязал узел. Гильда крепко ухватилась за перила. Упал последний виток повязки, и Оружейник сунул руку чуть не в лицо алебардщику. Начальник стражи выругался.

— Где остатки? — грубо потребовал он.

— Все продано. Сами взгляните.

Прислужники в черном направились в лавку. Гильда знала, что найдут они немного: пару кольчуг да пяток наконечников для копий.

Разочарованные прихвостни Магистра не погнушались прихватить и такую малость. Уходя, начальник стражи грозно повелел:

— Как только поправишься — за работу.

— Да, да, — соглашался Оружейник, выпроваживая незваных гостей. — Мне, что ли, болеть нравится? Сплошные убытки.

Задвинул засов. Гильда сбежала вниз.

— Что ты с собой сделал, отец?

Оружейник протянул руку Либурне, вышедшему из комнаты Артура. Тот принялся заново накладывать повязку.

— Пустяки. Через пару недель заживет.

Гильда медленно, придерживаясь рукой за стену, побрела наверх, в свою комнату. Путь ей преградил Драйм:

— Твой отец поступил как доблестный рыцарь.

Гильда стояла, не в силах даже ответить.

— Слышала, что говорил глашатай? — спросил Драйм. — В чем угодно бы меня обвинили, но в этом…

Гильда смотрела на его побелевшие пальцы, сжимавшие рукоять меча. Подняла голову, сказала твердо:

— Стрелку не легче было, когда его назвали оборотнем. Ты выдержишь, Драйм.

Оба вздрогнули: в дверь снова постучали.

— Да что же это, — прошептала Гильда.

Знаком велела Драйму отступить, спустилась по лестнице, отперла. На пороге стоял Менестрель. Он затворил дверь, задвинул засов.

— Добрые вести, хозяюшка. Королева жива. Стрелок ведет ее в замок Дарль. Мелп и Плут с ними. Королевские дружинники укрылись в Турге, командует ими лорд Бертрам. Отряд Ральда подоспел к замку, спас лордов, сохранивших верность королю. Магистр бежал и укрылся в своем замке.

— Это все точно?

— Королеву я видел, об остальном поведал паж. Он успел выбраться из Турга до того, как войско Магистра окружило крепость.

— Значит, Тург осажден?

— Да. Лорд Бертрам и капитан Ральд не сдадут крепость Магистру. Паж дожидается в таверне у городских ворот. Отвезем новости в замок Дарль. Неизвестно только, что с королем.

На губах Гильды появилась усталая улыбка.

— Он спасся.

— Откуда ты знаешь? — быстро спросил Менестрель.

Гильда не ответила. Заскрипели ступеньки. Менестрель вскинул голову и увидел спускавшегося по лестнице Драйма.

* * *