Кина наотрез отказалась оставаться в гостинице: о её прибытии стало бы известно сразу же и вскоре явились бы гости, с которыми бы она ни за что не справилась сама... Так что они сразу поехали к монастырю. Телегу оставили невдалеке (так, на всякий случай) и к стенам подошли пешком.
Внутрь их пустили без проблем. Дальше стало сложнее.
— Мне необходимо поговорить с настоятелем монастыря. Я хотел бы покаяться и внести пожертвование...
Монах окинул его цепким взглядом. Было видно, что он привык определять количество монет в чужих карманах до последнего золотого.
— Для этого не нужен настоятель. Вы можете пожертвовать их мне...
— Это большая сумма. Думаю, хватит на постройку нового храма...
Монах недоверчиво хмыкнул.
— Вы не выглядите тем, у кого столько денег, — честно признался он и отвернулся.
— У нас есть веские причины для встречи с настоятелем, — сказала Кина и вручила монаху двадцать золотых. Это была крупная сумма, но Завандр всегда оставался дорогим городом.
Монах посмотрел на деньги с большим сомнением, но, видимо, решил, что это не слишком уж мало, и заявил:
— Сейчас отведу вас к брату постарше.
Он повёл их за собой. Джон прошептал:
— Спасибо. Давно сюда не заглядывал, отвык.
Им пришлось раскошелиться ещё трижды, прежде чем их подпустили к апартаментам настоятеля.
— А вот дальше я, пожалуй, не пойду... — пробормотала Кина.
Джон покосился на неё.
— ...Что? Здесь уже безопасно, а... а я не хочу мешать разговору.
— Да, ты права.
Едва Джон договорил, дверь распахнулась. Из комнаты стремительно вылетел сам брат Елло. Он явно собирался отчитать своих монахов за какую-то оплошность, но замер на полпути и уставился на Кину. Она постаралась улыбнуться как можно невиннее, но почувствовала, что улыбка вышла очень глупой.
— Ты! ты! воровка!
— Да-а-а... я вот... извиниться пришла!
Монах с недоверием уставился на неё. Потом повелительно протянул руку.
— Верни мне мой амулет!
Видно было, что он не допускал и возможности отказа. И вправду, при таком количество монахов это было бы самоубийством. Кина вздохнула и потянулась к воротнику рубашки.
— Вернуть тебе что?! — воскликнул Джон непривычно живо.
— Не ваше дело, — презрительно откликнулся брат Елло. — Как вы вообще здесь оказались?
Кина высвободила амулет, но Джон выхватил его из рук. Он пригляделся повнимательнее и засмеялся. Кина поёжилась: творилось что-то странное и завандрское чутьё подсказывало ей, что скоро здесь станет жарко.
— Это Приз Победителя Сотязаний! — воскликнул брат Елло. — Вы не имеете на него права!
— Как и ты, — насмешливо откликнулся Джон. — Монахи не участвуют в Состязаниях.
— Это не ваше дело! Вы отправитесь на рудники за воровство!
— Это не воровство! — откликнулась Кина. — Это твоя плата за то, что ты вёл себя, как подонок...
И она спряталась за спину Джона. Большое круглое лицо брата Елло налилось краской. Джон жутковато улыбнулся. Бойня должна была начаться через секунду.
Помешал шум у входа. В зал ввалился запыхавшийся, едва дышащий после дикого бега отец Ульа, а с ним трое очень крупных наёмников.
— Схватите... его, — просипел отец Ульа. — Это... еретик!..
Монахи и наёмники бросились к Джону. Он отступил, закрывая спиной Кину и выхватил мечи: благо, в Завандре нигде и никогда не предлагали сдать оружие. Один из монахов выхватил кинжал, но взглянул на него, потом на мечи Джона и рассудительно уступил дорогу наёмникам.
Через секунду первый из них растянулся на полу, а кровь фонтаном рванула вверх. Остальные, какими бы обученными они ни были, вскоре присоединились к нему.
Воцарилась тишина.
— Мы уходим, — оповестил всех Джон. — Кто-нибудь хочет помешать?
Монахи покосились на трупы. Страшно было не то, что столь сильных воинов убил один человек, — то, что они ничего не успели ничего сделать.
Толпа расступилась. Даже недовольный и очень бледный Ульа был вынужден отойти к стене.
Джон легонько подтолкнул Кину к выходу, и она заторопилась вперёд. Слева и справа были злые, хмурые, напуганные лица, и она лишь гадала, бросится кто-нибудь на них или не посмеют. Пока тишину нарушали лишь их шаги.
Завандрская привычка заставила её пригнуться, когда свист только раздался за спиной. Но оборвался звук не так, как должен был: нож не воткнулся во что-то и не просвистел над головой.
Джон держал кинжал за рукоять, и Кина уже представила, как он кинет его обратно и попадёт прямо в горло. Картинка была столь яркой и столь логичной — белый, мелко трясущийся Елло тоже её видел.
— Глупо... — укоризненно вздохнул Джон и перебросил кинжал отцу Улье.
Больше им никто не мешал.
***
Так и теряют души:
их выпускают из рук во сне.
Души — они ведь тяжёлые.
«Тургор»
До этого момента Тэрн и не понимал, что значит — остаться одному. Когда его бросили в ордене, рядом всегда был Райк: первое время он и вовсе не отходил от него, — да и другие ребята вместе с наставником всегда интересовались его жизнью. Теперь же идти было некуда... не к кому… незачем.
Он шатался по разным городам, был даже в Завандре, был почти везде — в Реллу только не добрался. Слишком страшным оказался мир за стенами ордена, слишком непохожим на его мечты — и пока он не видел этот последний город, то мог убеждать себя, что там всё в порядке, что это как раз то место, которое он всегда представлял, что этот мир не так уж и безнадёжен, что есть смысл жить дальше. Оказывается, ему вера была нужна не меньше, чем айнерцам…
А города вокруг становились всё ужаснее с каждым разом.
Безумие Эрнела стало ещё более пугающим. Когда Тэрн был там, половина домов была порушена, и на его глазах жители выбивали стёкла в очередном здании. Он спросил, чем недовольны горожане, и получил ответ: они просто развлекаются. Музыка, слова, взгляды были по-прежнему весёлыми, но почему-то стали казаться болезненными, будто смех сумасшедшего. Тэрн уже уходил, когда к нему привязался странный парень с ненормально большими зрачками и стал настойчиво предлагать какое-то «лекарство от тоски» — Тэрн так и не понял, что он имеет в виду…
В Дейнаре жители не вставали уже и в полдень. Они проводили на ногах всего несколько часов, после чего снова ложились спать. Да и что им было делать: собранного за осень урожая вполне хватало, вода была, а больше их ничего и не интересовало. Прекратились и праздники, и ярмарки, и театральные представления…
Набожность в Айнере достигла необычайных размеров. Тэрн зашёл извиниться перед Андой, надеялся, если спрячется под плащом и покинет город в тот же день, то ничего не случится, но… скрываться не потребовалось. Монахи, жители города стояли на коленях в храмах, да и просто на площади и молились, молились, молились… Тэрн ждал час, два, но повторение одних и тех же молитв так и не прекращалось. Было уже интересно, сколько выдержат сами жители, но он привлекал слишком много внимания, праздно шатаясь по городу, а присоединиться к этому цирку не мог.
В Завандре он и часа не пробыл: жители уже не скрывали злобу, так что драки вспыхивали и вовсе без причин. Тэрн увидел несколько, едва войдя в город, а в одной успел даже поучаствовать. Какой-то мужик задал традиционный вопрос о кошельке и жизни, Тэрн приложил его о ближайшую стену, но не стал дожидаться продолжения — ушёл обратно в лес...
Во всех городах чувствовался надрыв — тот, после которого уже не склеишь, не починишь. Будто что-то копилось, копилось, а теперь превысило какую-то меру и понеслось со скоростью беспредельной и неумолимой…
Но хуже всего было не это — Тэрн чувствовал, что его всё меньше беспокоит происходящее; что и его чувства, разум, душа, в конце концов, отмирают точно так же, как у всех жителей этого мира. Когда он покинул орден, какое-то внутреннее чувство подсказывало ему: с миром что-то не так — но он не верил этому голосу, не понимал, почему его так ранит «неправильность» каждого города. Теперь он абсолютно точно знал, что с Алиаром творится нечто плохое, но не мог заставить себя предпринять что-то, даже почувствовать что-либо по этому поводу.
Может быть, стоило сходить в Кивиш. Скорее всего, его бы казнили, но лучше так, чем гнить заживо. А если б выжил, погоня, драка — всё это помогло бы ему проснуться...
Может быть, стоило вернуться в орден. Там было плохо, невыносимо неправильно — но хоть как-то. Может, именно эта ненависть и позволяла ему держаться столько лет?..
«Завтра же, завтра же пойду в Реллу, — сказал он себе. — Так жить нельзя».
И, разумеется, никуда не пошёл.
***
Как сияет это солнце!
Как спокойно это море!
Улыбнись и не грусти:
В этом мире быть не может
Ни беды, ни зла, ни горя...
Боже мой, не допусти!..
Мюзикл «Монте-Кристо»
Это было слишком странно, слишком неожиданно и слишком, недопустимо прекрасно. Они же столько времени проводили вместе и ничего, никакого намёка! И вдруг... Джон сразу же, без каких-либо ухаживаний или признаний в любви предложил ей выйти за него замуж. И она согласилась, потому что... потому что... это нельзя было понять, просто отказать было немыслимо, противоположно всей её сути.
Они обвенчались в тот же день. Сняли небольшой домик у дейнарского мэра, но Джон сказал, что не хочет жить здесь, — хочет построить дом в лесу неподалёку, чтобы и до людей можно было дойти, если понадобится, и они не тревожили лишний раз. Кина не возражала. У неё и мысли не промелькнуло, что в лесу дикие звери, что без людей будет скучно. Ей казалось, главный вопрос её жизни решён: она нашла человека, с которым могла проводить каждый день всей своей жизни и при этом не возненавидеть его. Это была не любовь, как её описывают в романах (которые, кстати, она терпеть не могла), просто ощущение, что всё вдруг стало правильно, она нашла ту дорогу, что была предназначена именно для неё, — а раз так, то неважно было, что она выберет, потому что ничего плохого здесь случиться не могло...
И как тут было не поверить в волю Творца, когда мир вдруг стал столь совершенен и прекрасен? Когда всё, что она считала ошибками и проблемами, выходило лишь подготовкой к этому счастью? Действительно: если бы она не сбежала из дома, то не попала бы в Завандр, если бы не украла амулет, то не поссорилась бы с бандой, если бы не убежала от бывших коллег, не встретила бы Джона...
Но переезд всё откладывался. Джон был одержим идеей построить дом своими руками, и Кина не могла отрицать, выходило у него неожиданно хорошо. Но медленно. Он выкупил у дейнарского мэра недостроенное здание (по сути, один лишь фундамент, там должен был быть дом лесника, но единственный человек, согласный на эту работу умер, а остальным было слишком лень — типично для Дейнара); но дальше Джон планировал сделать всё сам. Кина предлагала нанять кого-нибудь в помощь, но Джон неожиданно оказался крайне недоверчив ко всем, кроме неё. А когда она сама пыталась помочь — получала отповедь о том, что женщина не должна заниматься стройкой, и пусть уже не лезет в мужские дела, а лучше учится готовить, шить, убираться... книги, в конце концов, читает. С одной стороны, это было очень непривычно, с другой — приятно, когда о тебе заботятся. Но Кина выросла в деревне и готовить-шить-убираться умела отлично. Так что она лишь читала, благо в дейнарской библиотеке книги взять было легко, общалась с людьми, возилась по дому — отдыхала.
В принципе, всё было хорошо.
Лишь одно беспокоило Кину: этот странный амулет Джона. Он потратил столько времени на его поиски, значит, это было что-то важное. Так как он собирается его применить? Что это такое? Зачем он нужен?.. Поведение Джона спокойствия не добавляло: он ни на минуту не расставался с этим амулетом, а иногда и вовсе мог часами сидеть и мрачно смотреть на него…
Джон был из ордена. Это значило, что едва начнётся очередной Виток Извечной войны, он должен будет бросить семью и поступить в полное распоряжение своих наставников, пока Повелитель Мечей не будет повержен. Это уже не беспокоило, а пугало. О близости очередного Витка говорили последние лет десять, но ни время его начала, ни суть никогда нельзя было предсказать точно. В прошлый раз Повелитель Мечей наслал чуму. В позапрошлый — пытался захватить мир с помощью демонов из мира Эндер. До того была засуха, раньше — война между всеми городами, ещё раньше — безумие домашних животных, и так до бесконечности. Можно было говорить, что беды Алиара не связаны ни с каким бессмертным существом, но любая из них прекращалась, стоило лишь убить Повелителя Мечей. Одержимый ненавистью и жаждой власти, он тысячелетиями не оставлял алиарцев в покое. Виток мог длиться год, а мог затянуться на десятки лет, мог забрать с собой жизни половины Алиара, а мог пощадить всех…
А Джон строил дом, выбирал имена детям — и всё он делал с такой спокойной уверенностью, с такой верой в их будущее, что опасения Кины ослабевали. В конце концов, он же из ордена. Ему же виднее… А Джон клялся, что Виток их семья не застанет.
***
Кина перехватила дочитанные книги поудобнее и прошла ещё несколько залов библиотеки. Наконец, она увидела то, что искала: из-за угла торчал длинный вязаный чулок. Кина подобрала его и пошла вперёд, по дороге сматывая в клубок. Она прошла по коридору, поднялась на второй этаж, прошла ещё несколько залов, пока не увидела старушку со спицами.
Причилла когда-то была главным библиотекарем Дейнара и временами по старой памяти приходила туда. В качестве развлечения она вязала; чтобы не быть банальной — вязала такие вот вещи, вроде самого длинного в мире чулка. Кина плюхнула на стол здоровенный ком из смотанного чулочка.
— Причилла, может быть, хватит? Мне кажется, он уже достаточно длинный.
Старушка слеповато прищурилась на неё, потом стала ощупывать принесённый ей ком.
— О. Я полагаю, твоя правда верней, — она говорила хорошо поставленным голосом, будто читала вслух книгу. — Да и знала бы ты, как истерзала эта вещь моё терпение! Я едва смогла дождаться, когда приступлю к своей давней мечте: самому широкому в мире свитеру...
Кина вздрогнула.
— Боюсь даже представить, куда ты его денешь...
Старушка улыбнулась.
— Я полагаю, ты пришла за новыми книгами? На какую тему посоветовать тебе теперь?
Кина не ответила. Она села напротив и стала смотреть, как вяжет Причилла. Она думала о своём. О Джоне, об их будущем.
— Причилла, а ты не боишься нового Витка?
Старушка улыбнулась.
— Погляди на меня. Чего же мне бояться? Ведь я сразу умру, — она и впрямь выглядела как пушинка, готовая вот-вот оторваться от земли. — А ты, я слышу, напугана. Подобрать тебе какие-нибудь лёгкие, жизнеутверждающие книги?
Кина покачала головой.
— Нет… я хочу что-нибудь по истории; знаешь, такое… чтобы было не сухое изложение фактов, а… как будто побывал там. Но при этом — правдивое. О предыдущих Витках. Это называется исторический роман, да?
Причилла как-то странно смотрела на неё. Хотя нет, она же почти ничего не видела. Тогда так: Причилла смотрела сквозь неё ещё более странно, чем обычно.
— Да, исторический роман.
Она встала и неожиданно быстро засеменила к дальней полке, провела пальцем по корешкам книг.
—Ах, вот она.
Причилла на всякий случай ощупала книгу, потом вернулась и положила её перед Киной, а сама снова взялась за вязание.
— «Забытые моменты Извечной войны»... Спасибо.
— Есть ещё несколько подобных книг, но эта лучшая. Зайди потом, я подумаю, что ещё тебе взять.
— Спасибо! Ты всегда мне очень помогаешь.
— Не за что… мне ведь всё равно уже нечего больше делать на земле...
В последнее время Причилла так часто и с такой уверенностью говорила о своей смерти, что Кина уже не пыталась спорить. Возражать было бессмысленно, просить перестать тоже — и обычно Кина просто игнорировала подобные реплики. Она вежливо попрощалась и вернулась домой.
***
Но судьбу не понять,
Её нельзя обмануть:
Можно всё потерять
И вдруг однажды вернуть...
Что пройти суждено,
Того нам не избежать...
Мюзикл «Граф Монте-Кристо»
Свои желания нужно формулировать чётче, понялаона тем же вечером. В её случае, например, надо было сказать: «Я хочу исторический роман правдоподобный, интересный и жизнеутверждающий». Потому что эта книга была правдива ужасающе. Вступление говорило, что это научная работа, автор использовал информацию из таких-то, таких-то, таких-то исторических источников, расспрашивал тех-то, тех-то, тех-то, а сам был свидетелем того-то и того-то, — Кина не вчитывалась, но выглядело очень внушительно. Но даже если автор описывал не события, происходившие на самом деле, то те, которые вполне могли происходить. Очень уж жизненно всё выглядело.
Название не лгало, это и впрямь были моменты Извечной войны. Автор брал события из разных Витков и описывал их не как в исторической книге, а как в романе: вводил персонажей, брал пару дней из их жизни. В каждой коротенькой истории был свой сюжет, но Кина никак не могла на нём сосредоточиться, отвлекаясь на антураж. Описывался голод в Эрнеле — и Кина думала об этом голоде; семью героя разлучали — а она всё ещё думала о голоде, герой пытался найти своего брата — а она всё так же думала о голоде...
Это была хорошая книга. Это была ужасная книга.
Одно дело — знать о каком-то событии и совсем другое — пережить его. История про голод сменилась рассказом о всеобщем безумии, вслед за ним говорилось о засухе. В любой другой ситуации Кина давно бы бросила книгу, но тема Извечной войны приковывала её к себе. В каждой истории она представляла себя, всякий раз пытаясь угадать, что же случится в их Витке.
История про новобрачную, чей муж уходил на войну, царапнула по сердцу. А в следующей промелькнула женщина, которая как раз успела выйти замуж и завести детей, когда начался новый Виток, — и потом с детьми была вынуждена... кошмарная история.
До этой книги Кина всё надеялась, что Виток не коснётся их — каким-то чудесным образом. Может быть, он слишком быстро закончится; может, будет мирным... Теперь же одна мысль о будущем приводила её в ужас.
Кина ничего не сказала Джону: он всегда мрачнел, когда она заговаривала об Извечной войне, а уж книгу и вовсе мог отобрать, чтобы она не портила себе настроение. Сам же Джон, трудившийся с раннего утра, слишком уставал, чтобы заметить её перемену.