— Элька, твои яблоки, — Тэрн решил отдать их сам, не доверяя Рие. — А, и пряники тоже.

Её лицо осветилось улыбкой, и сразу стало ясно, что таким оно и должно было быть: счастье смотрелось на нём совершенно естественно, в отличие от обычного забитого выражения. И Тэрн сразу почувствовал себя радостно и легко, ощутил, что хоть что-то сделал правильно.

— Спасибо, спасибо тебе большое! Заходи завтра, я пирог приготовлю... Правда, я просила груши, но яблоки даже лучше!

Тэрн постоял с отвисшей челюстью. Потом осторожно закрыл рот, пожал плечами. Беременные! Говорят, они всегда такие. Даже рассказ на эту тему был.

Взгляд у Эльки был отрешённый, погружённый в себя: во время любого разговора она прислушивалась к тому, что происходит внутри, и это было гораздо важнее всего, что могло случиться снаружи, — может быть, от этого её красивые зелёные глаза выглядели немного потухшими.

На кухню вошла довольная Рия, впрочем, она покосилась на Эльку и сразу же помрачнела. В руке у неё был небольшой мешочек.

— Чего к парню привязалась, спиногрызка? Тебе мало, что я на тебя деньги трачу, теперь ещё из него жилы тянуть будешь?!

Элька вздохнула.

— Тебе не надоело? Я от тебя гроша не видела...

— Да?! А кто у меня двадцать монет брал на прошлой неделе?!

— Я же их вернула!

Рия хотела ответить, но Тэрн встал между ней и Элькой, и, посмотрев на его лицо, девушка почему-то промолчала. Она недовольно хмыкнула и сунула Тэрну мешочек, который держала в руках.

— Вернёшься на фабрику, передай этому идиоту.

— Которому? — Тэрн невольно ухмыльнулся такому описанию.

— Да какая разница? Они же вместе живут...

Он принял мешочек и уже встал, чтобы уйти, но наткнулся на удивлённый взгляд Рии:

— А ты спокойно реагируешь! Обычно лимита не любит... как вы их называете? Мужеложцев.

Тэрн подавился воздухом. Нет, он когда-то слышал, что такое бывает… но никогда не сталкивался. И никто из его знакомых не сталкивался. Он задумался, изумился, ужаснулся, потом пожал плечами.

— Меня всё это не касается.

Рия просияла.

— Именно!.. Смотри-ка, запомнил наконец правильный ответ!.. Ты прямо создан для нашего города. И в технике быстро разобрался, и с моралью уже не лезешь... хорошо, что ты попал к нам, на периферии растратил бы себя только. А так ничего, скоро привыкнешь, пургу гнать престанешь и будешь совсем нашим.

Тэрн вздохнул: не нравилась ему Релла; по большей части всё было нормально и всё равно не нравилась. Но Элька ободряюще улыбнулась ему через плечо Рии, и жизнь сразу показалась лучше.

Тэрн попрощался и пошёл к заводу. Пейзажи в Релле были неинтересные: к зданиям он давно уже привык, а природы вокруг почти не было. Это было так непривычно и неестественно, что временами Тэрн вырывался из города и часами бродил по окрестному лесу. Интересно было, а где гуляют местные. Та же Элька, ей ведь нужен свежий воздух...

Талек был на заводе, расхаживал из конца в конец залы. Он приветственно оскалился.

— Смотри-ка, ты пережил поход с Рией по рынку!.. Сильный ты парень, я всегда говорил.

Тэрн пожал плечами.

— Не так уж это было и сложно. Кстати, Рия просила вам передать.

Талек ощутимо вздрогнул; выхватил мешок, заглянул в него, потом вскинул глаза на Тэрна. Тот так же безразлично глядел в ответ — но это не произвело впечатления, и Талек ещё некоторое время подозрительно щурился.

— Спасибо, — наконец проронил он.

Тэрн кивнул. Он задумался: что же должно быть в этом мешке, раз Талек так реагировал? — но лишь пожал плечами и отправился к себе. Но уже расположившись на лежаке и почти засыпая, он никак не мог перестать думать. Какие были глаза у тех, кого он встретил за время путешествия?.. Были у кого-то яркие? А тусклые?.. Кажется, у Юня были очень спокойные, ясные глаза... Или наоборот, мутные?.. Тэрн тряхнул головой: с тем же успехом можно было пытаться вспомнить форму носа или ушей. Да и что это значит, яркие глаза?.. Ерунда какая-то.

Он уже практически заснул, когда в голове будто вспыхнуло: Райк! Ясные льдисто-голубые глаза, с широкой серой окантовкой у края радужки. Временами они будто светились — правда, не добротой, а волей... упрямством, стремлением сделать всё правильно и знанием того, как правильно... В каждый, каждый из таких моментов Тэрн костерил его зашоренным тупорылым дурнем — правда, обычно мысленно... а если вслух, то это кончалось весьма болезненно... да... неудивительно, что он их помнит: столько лет каждый день видел! А какими были глаза у матери?..

Тэрн вздрогнул и каким-то неведомым усилием уснул. Видимо, даже его подсознание так боялось этих воспоминаний, что предпочло не сопротивляться. Ещё секунда — и неостановим был бы поток мыслей: то, что он, казалось, давно забыл; то, что забыть никак не получалось; то, что он мог лишь предполагать, — и какие-то странные, чужие мысли, которые не мог даже представить...

***

Райк смотрел на мальчишку, а мальчишка крайне сосредоточенно глядел на цветы. Наконец ребёнок не выдержал и отвёл глаза; поёрзал на скамейке и жалко, просительно обернулся на здание вдалеке. Но оттуда никто не выходил. Он вздохнул, повернулся обратно к цветам и только тут заметил Райка.

— Привет, — выдавил тот. — Я Райк. Ты вступаешь в орден, да?

Все слова казались глупыми и лживыми, потому что Райк слишком хорошо знал, что скоро произойдёт.

— В орден?.. Ага, мама говорит, я здесь буду жить. Но недолго! Она меня скоро заберёт!

— О, — только и смог сказать Райк.

Они помолчали. Мальчик с любопытством смотрел на него и болтал ногами. Райк собрался с силами.

— Да. Конечно. Так и будет. Как тебя зовут?

Мальчик закусил губу и глубоко задумался. Брови его насупились, взгляд стал очень сосредоточенным, на лбу появилось несколько больших морщин.

— Тэрн! — наконец, вспомнил он.

Имя явно было ненастоящим. И правильно, что он его уже выбрал: вступая в орден, человек всё равно отрекался от прежних имени, дома и родных.

— А я Райк. Пойдём я покажу тебе, что у нас тут есть? — нужно было как-то отвлечь его. Чтобы смягчить удар. Взрослые считали, что это хорошо помогает.

Вот только Райк был ребёнком и ещё не мог думать о детях как о принципиально иных существах, которые реагируют на события не так, как люди. Он знал: когда начнётся , нельзя будет отвлечь уже ничем. И как раз это было естественно и нормально.

Глаза Тэрна загорелись:

— А что у вас есть?

— Арена для боев... площадки для стрельбы из лука... оружейная, там мечи и...

— Ух, ты-ы-ы... Пойдём!

Тэрн радостно вскочил, но так же резко замер.

— Ой. Я же не могу. Мне мама сказала сидеть здесь...

— А перед уходом сказала: «Посмотри, какие цветы красивые»? — угадал Райк.

— Угу, — добавил Тэрн мрачно. Видно было, что цветы уже изучены до последней тычинки.

— Поня-атно, — Райк сел на скамейку рядом. — Погоди, так твоя мама здесь?.. Странно... обычно сюда не пускают чужих...

— Моя мама не чужая! — насупился Тэрн.

Замолчали.

— Сколько тебе лет? — наконец сказал Райк, чтобы продолжить беседу, чтобы как-то отвлечь парня от происходящего, сделать вид, что всё не так плохо.

Тэрн собирался ответить, но из дома наставника вышла молодая женщина, и мальчик, забыв обо всём, побежал ей навстречу.

— Мама! Мама! Я хочу с тобой! — в голосе его было отчаяние.

В нём не было ничего от того спокойного и разумного ребёнка, с которым говорил Райк. Этот, казалось, готов был устроить любую истерику, кататься по земле и стучать в неё кулаками... Но Райк видел, что это уже не поможет.

Женщина опустилась на колени.

— Т... Тэрн , я же тебе говорила. Тебе нельзя со мной. Тебе будет лучше здесь.

— Не лучше! Не лучше!

Он изо всех сил вцепился в мать, уткнулся ей в плечо и затих. Женщина погладила его по голове.

— Милый... не переживай ты так, не переживай. Я скоро вернусь. Я буду приезжать часто-часто, каждые три дня... ну... не реже, чем раз в неделю. Я тебе клянусь!

Тэрн утёр слёзы.

— Клянёшься?

— Клянусь.

— Мной клянёшься?

— Ну милый... — она потрепала его по голове.

— А Райк сказал, что сюда никого не пускают...

— Меня пустят. Я договорилась с их наставником Лормом. Послушай... мне нужно идти как можно скорее. Веди себя хорошо. Учись, старайся. Тебе здесь будет очень интересно. А я скоро приеду. Хорошо?

Она встала, сама стараясь сдержать слёзы, и только тут заметила Райка. Он хотел вежливо улыбнуться — а вышло ненавидяще.

— А это и есть твой новый друг, да? Пойди, поиграй с ним. Он, наверное, поможет тебе здесь устроиться...

Но мальчик никак не хотел отпускать её, и матери пришлось самой подвести его. Райк вжался в скамейку. С каждым шагом этой женщины он чувствовал, как всё сильнее становится в нём ненависть, и хотелось закричать: «Не приближайся ко мне ты, ты...» — но жизнь Райка сложилась так, что он не знал подходящих слов. Гораздо позже он узнал их все, но образцовое орденское воспитание не позволяло произносить такое, и если он вспоминал их, то лишь мысленно и лишь в адрес матери Тэрна... а потом и самого Тэрна.

Женщина погладила сына по голове, но по глазам её Райк видел, что мыслями она уже за стенами ордена.

— Да! — откликнулся он неестественно весёлым голосом. — Пойдём, я покажу тебе оружейную. Ты бы видел, сколько там всего!

Женщина благодарно взглянула на него, Райк скривился в ответ. Она села рядом и серьёзно посмотрела ему в глаза.

— Ты позаботишься о моём сыне?

— Конечно.

Раз уж ты сама не смогла.

Дрянь.

Дура.

Она вздохнула, а потом добавила хрипло:

— Обещай мне!

— Обещаю, — ответил Райк, потому что это всё равно было именно то, чем он собирался заниматься. А ещё потому что хотел, чтобы она убралась поскорее; а ещё чтобы показать, что он не такой, как она, и прекрасно видит её ложь, и она может думать что угодно, но сын её никогда не простит.

Она, видимо, почувствовала его недоверие и сказала:

— Я вернусь через неделю.

Тэрн шмыгнул носом, так и не отцепляясь от неё, Райк промолчал.

С ним поступили честно. Родители умерли, его забрали в орден. Отец был очень хорошим воином, надеялись, что сын будет таким же... как бы то ни было, вне ордена его никто не ждал. Здесь был его дом, здесь была его семья, и он был невероятно благодарен ордену и наставнику.

Но были и другие ребята, те, кого отдавали сами родные. Кто-то считал, что так ребёнок достигнет большего, кому-то было слишком тяжело кормить большую семью — у каждого были свои причины; у людей всегда есть причины. У этой, наверное, тоже были. Но год за годом глядя на оставленных ребят: как сперва они радуются воспоминаниям о доме и как потом возникает негласное табу говорить о жизни до ордена, — Райк понимал, что никакие причины, никакие события не могут оправдать это. И ребёнку лучше побираться, лучше жить в лесу или в хлеву, чем быть брошенным здесь.

Некоторые из родителей не считали нужным как-то оправдываться, но остальные обещали, что скоро приедут навестить, и почему-то не через год, не через три дня, а именно через неделю. Райку иногда казалось, что существует специальная книжка, в которой рассказывается, как правильно бросать детей, и в ней советуют называть именно этот срок.

А женщина наконец отцепила сына от себя, поцеловала его в лоб и ушла, вытирая слёзы. Тэрн не рванул за матерью, как ожидал Райк, он лишь молча сидел, вытянувшись ей вслед и цепляясь за скамейку так, что руки побелели.

Когда Райк повзрослел, у него сформировалась отличная воинская интуиция, которая позволяла предугадывать любые действия противника... и больше ничего. Может быть, потому что ничто иное его и не интересовало.

Но пока Райк был ребёнком, пока ещё не цеплялся так сильно за долг и ответственность, он чувствовал гораздо больше. И с первой минуты разговора с Тэрном видел . Он станет этому мальчишке самым близким человеком. Наставником. Старшим братом. Они всё время будут вместе.

Мать Тэрна не вернётся. Он будет ждать её на этой лавочке каждую неделю. Потом перестанет. Но только с виду. В душе ещё много лет будет думать, что когда-нибудь всё же её увидит, что она просто не смогла вернуться, хотя очень хотела... А потом пройдёт и это. И он изменится. В душе останутся злость, обида, ненависть. Потом и они исчезнут — тоже на самом деле лишь внешне, но и это поймёт не каждый.

Перед глазами возникали картинки, ясные, словно воспоминания. Вот повзрослевший Тэрн сидит на лавочке и делает вид, что просто присел отдохнуть, а он, Райк всё чувствует, и ему аж сердце разрывает от жалости к, к — к брату своему маленькому. А вот Тэрн уже совсем взрослый, годами показывает, как ему плевать на всех вокруг, — но лавочки этой боится, как огня, и даже в эту часть сада не заходит. А вот они ссорятся из-за того, как отвратительно Тэрн ведёт себя со всеми, и Райк пытается объяснить, что так нельзя, что Тэрн на самом деле не такой, а тот лишь сильнее щетинится и замыкается в себе.

Может быть, тогда Райк и вправду так хорошо чувствовал людей. Может быть, он просто видел слишком много детей, брошенных в ордене. Так или иначе, всё увиденное им повторилось в точности.

***

        Руки Полины как забытая песня под упорной иглой.

Звуки ленивы и кружат, как пылинки, над её головой.

           Сонные глаза ждут того, кто войдёт и зажжёт в них свет...

           Утро Полины продолжается сто миллиардов лет.

Наутилус-Помпилиус

Наутро Тэрн наполнил последнюю порцию бутылок и в очередной раз отработал с Литом выдув: Лит и Талек на неделе отбывали в Эрнел, так что их обязанности переходили Тэрну. После этого он был свободен: пока дел было немного, Рия взяла его в команду, лишь рассчитывая на дальнейшее расширение.

Пока же Тэрн отправился к Эльке, как и обещал. У неё уже был накрыт стол, а сама она радостно улыбалась.

— Ты одна, что ли?.. Я думал, тебе Рия поможет...

Улыбка Эльки померкла. Только сейчас Тэрн понял, что не стоило давать ей готовить: мало ли, что тяжёлое пришлось бы тащить... Рия — зараза... а сам он придурок...

— Что ты стоишь? Вот, руки помой... А теперь садись, попробуй, я же старалась!..

Тэрн послушно опустился за стол.

— Ух, ты! Действительно очень вкусно! Замечательно!

Элька счастливо улыбнулась.

— Да, я ж в пекарне работала ещё недавно. Конечно, пробовать приходилось, но я никогда не полнела... Представляешь, когда я только забеременела, все говорили: «Напробовалась».

Она рассмеялась, потом снова помрачнела.

— А почему тогда Рия говорит, что она тебя содержит?

— Потому что это Рия. Раньше я жила на то, что успела скопить, пока работала, потом... пришлось продать мамино наследство, маленький склад... А Рия собиралась использовать его под своё дело с водой, как было при маме...

Тэрн не знал, что сказать, и вскоре они сменили тему. Они говорили о детстве Эльки, о Релле, Тэрн рассказывал о других городах — и хотя в половине случаев беседа всё равно рано или поздно касалась беременности Эльки и сразу же умолкала, разговор Тэрну понравился. Элька была полна доброты: она искренне желала счастья всем вокруг — и Талеку, и Рие, и Литу... Элька была добра от сердца: она не только не притворялась доброй перед людьми, но не притворялась даже перед самой собой. У большинства людей доброта всё же навязана религией или обществом — даже когда человек понимает, что о сделанном им никто не узнает, он думает о том, что сказали бы люди, если бы узнали. У некоторых всё упирается в собственные представления о том, как должен поступать человек, и чужое мнение не способно сбить их с пути. Но это всё равно не доброта, ведь на деле ты помогаешь человеку лишь ради самого себя: чтобы не упасть в своих глазах, чтобы продолжать уважать себя, чтобы был новый повод для гордости...

Элька же была добра изнутри, добра потому же, почему муравей силён, а лошадь быстра — так заведено природой.

Тэрн относил себя ко второму типу людей — которые совершают добрые поступки, чтобы уважать себя, потому и не любил, когда его называли добрым. Потому же так восхищался Элькой.

— А я вот думал вчера... ты такая бледная. У вас тут, конечно, с парками беда, но ты хоть немного гулять ходишь?

Свет в глазах Эльки потух.

— Н-нет... перед людьми неудобно.

— Что?..

Она развела руками:

— Мне ж шестнадцать всего... кольца на пальце нет, мужчины рядом нет... вот все и начинают гадости говорить. Я, конечно, понимаю, что на самом деле им плевать, но... — губы у неё задрожали; как и у любой беременной, настроение у неё скакало только так.

Тэрн почувствовал, что челюсти сжимаются сами собой.

— Так. Одевайся, я веду тебя гулять.

***

Парк в Релле всё-таки был и даже недалеко от дома Эльки. Они прогуливались рядом, не особо стараясь изобразить пару, но было что-то такое во взгляде Тэрна, что ни один человек не решался даже косо взглянуть в их сторону.

— Ты сейчас похож на завандрца, — рассмеялась Элька.

Тэрн усмехнулся. Да, в Релле ведь было не принято решать проблемы дракой. Окружающим он сейчас казался дикарём: сильным, не имеющим культуры или других внутренних ограничений, а потому непредсказуемым и опасным. Талеку, должно быть, очень нравилось играть такую роль.

— Слушай... а тебя не беспокоит, что мы обманываем людей со всей этой святой водой? Я, конечно, понимаю, что вера Айнера — такое же враньё, но всё равно...

Они опустились на скамейку: Эльке тяжело было ходить, — и она надолго задумалась.

— Немного беспокоит. Но, если честно, у меня сейчас другие заботы...

Она рассеяно погладила свой живот и снова задумалась.

— ...В конце концов, Творца не существует. Значит, святой воды от него тоже не может быть. Так что любому понятно, что это ерунда. Как, знаешь, виноград «Дамские пальчики» — никто ведь не ожидает, что ему действительно пальцы принесут. Это всего лишь название.

Тэрн почесал в затылке.

— То есть, по вашим законам это нормально?

— Ну да. Торговая марка «Святая вода».

Тэрн не прислушивался.

— Тогда почему Рия так забеспокоилась, когда думала, что я могу кому-нибудь рассказать?

— Она боится конкуренции... то есть, что кто-то ещё займётся этим делом и у неё будет меньше денег.

— А что, никто до сих пор не занимался?..

— Мама... а так никто не додумался... у нас ведь не верят в этого Творца, так что никому не пришло в голову, что это может такие деньги приносить... правда, здорово?

— Угу, — буркнул Тэрн. — А почему тогда у вас такие старые механизмы, такой старый завод?..

Элька спокойно вздохнула.

— Когда мама умерла и Рия только начала этим заниматься, то перестала скрывать, сколько мы зарабатываем... скоро узнала налоговая, стали копать... пришлось заплатить очень много денег... так что теперь мы вернулись к тому, с чего начали: мама никогда не позволяла нам жить богато... Рию это так злило...

— А тебя?

— Счастье не упирается в деньги, — Элька улыбнулась. — Есть что есть, есть где жить, всё хорошо — зачем изыски?

— И «есть что читать», — добавил Тэрн.

Они понимающе переглянулись. У неё было такое милое круглое лицо, что ему пришлось опустить взгляд вниз и напомнить себе, что перед ним беременная женщина, за ней не приударишь, не поухаживаешь... А почему, собственно? Что, беременная — не женщина? То есть, сейчас, конечно, ничего не выйдет, но ведь когда-нибудь она родит, и... Тэрн покраснел.

— Ладно, давай я тебя обратно провожу, а то, наверное, Рия волнуется, да и тебе тяжело ходить, а ещё с непривычки может нехорошо стать...

Элька удивлённо покосилась на него, но возражать не стала.

Дома их встретила как всегда недовольная Рия. Она вскочила и Тэрн понял, что ошибся: Рия была недовольна гораздо сильнее, чем всегда, да ещё и очень встревожена.

— Тебя где носит! У нас возле завода какие-то фраера бродят, а ты тут ходишь!

— Кто бродит?

— Посторонние, — объяснила Элька.

— Иди к себе, дура... Тэрн! Возвращайся на место, пожалуйста... Ещё не хватало, чтоб у нас идею стащили! А уж если кто-то расскажет, чем мы занимаемся, монахам… — Рия застыла.

Тэрн пожал плечами.

— Понял, понял. Пока, Элька. Рия... — он кивнул на прощание и торопливо вышел, опасаясь, что она взорвётся от нетерпения.