Иван взял руку Анны Федоровны в свою. Ладошка у нее была очень нежная и мягкая, несмотря на то что она всегда занималась работой по дому. Иван провел бабушкиной ладошкой по своему лицу.

– Ты хочешь мне сказать, что я неправильно живу?

– Я никогда не думала, что ты живешь неправильно. Я хотела тебе сказать совсем другое. – Бабуля вытянула ладошку из рук Ивана и обеими руками погладила его по лицу. – Ты уже взрослый мужчина. Мне больше незачем находиться рядом с тобой постоянно. У тебя своя семья, свои проблемы, свои радости. Наверное, еще несколько серьезных испытаний тебе придется пережить, прежде чем ты поймешь, кто в какой команде играет. Но это совсем не те уроки, которые должна тебе разъяснять я.

Иван поспешил убедить бабулю, что она ему никакая не помеха, что он любит ее больше всех на свете, не считая Дашки. И… он вовремя прикусил язык.

– Я все вижу, – вмешалась бабуля. – Я знаю, что ты сейчас на седьмом небе от счастья, что у тебя наконец появилась любимая женщина. – Анна Федоровна помолчала. Казалось, ей было трудно говорить. – Я не знаю, сколько мне осталось жить, – она подняла вверх указательный палец, не разрешив себя перебить, – и успею ли я увидеть итог твоих испытаний. Я вижу только одно: ты думаешь, что твои мучения закончились, а они только начались. И ты сам, только ты можешь разобраться, кто тебе нужен, а кто – нет. Но, к сожалению, для этого нужно пройти дорогу до конца. Это – твоя дорога. Будь внимателен и осторожен. Не приближай ненужных людей и не отталкивай тех, кто желает тебе добра.

Иван насупился:

– Ты имеешь в виду Аню? – Он так и знал, что вся эта проповедь о добре и зле сведется в конце концов к тому, какой верный и преданный друг, а также прекрасная мать и порядочный человек объединились в симпатичной Ане.

– Ванюша! Я имею в виду не только Анюту. Ты не замечаешь, что стал другим? Черствым, равнодушным, невнимательным? Ты совершенно забыл о том, что у тебя есть семья! Я молчала не потому, что надеялась на хорошее. Я была уверена, что ты пройдешь все испытания и вернешься к нам прежним Ваней Гурьевым. Но теперь я знаю, что не успею. Поэтому прошу тебя. Как только ты оценишь все, что тебя окружает, не пропусти мимо себя самое дорогое, что у тебя есть.

– Подожди, бабуль. Что ты сказала? Не успеешь? Чего не успеешь? В каком смысле? – У Ивана сжалось сердце.

– Не надо паники, Ванюша. Настала и моя очередь. Антон Павлович сказал, что в моем возрасте с таким диагнозом живут не больше года.

– Какой диагноз, бабуль, какой диагноз?

– Как у всех, Ванюш. Ничего не поделаешь. Рак этот проклятый. Единственный плюс – я уже старенькая, поэтому он не так быстро растет.

– Ты что, бабуль, сдалась? Ты должна бороться! Я отвезу тебя в Германию, к лучшим докторам.

Анна Федоровна горько усмехнулась.

– Я думала, что ты меня лучше знаешь. Мы с Антоном Павловичем сделали запросы во все лучшие клиники Европы. Все в один голос отказались принимать больную в таком возрасте и в такой стадии.

Да, Иван так и знал. Он всегда знал, что бабуля не станет делать примитивных непроверенных заявлений о своей смерти, если не будет наверняка уверена в том, что это правда.

Искупая несуществующую вину за дурацкий поступок директора школы, Анна Федоровна должна была подготовить Ивана к своей кончине заблаговременно. Она уйдет достойно и спокойно, ее внук больше не будет страдать от внезапных новостей.

У Ивана на глаза навернулись слезы. Он почувствовал себя беззащитным мальчиком. Анна Федоровна углядела набежавшую слезу и спокойно улыбнулась, погладив Ивана по голове, как в детстве.

– Ну что ты, Ванюш, вечно никто не живет. Смотри, я еще молодцом – вон сколько мне лет. Спасибо, что не прибрали, когда тебя нужно было на ноги ставить. А теперь ты сам кого хочешь поставишь на ноги да и на голову… Семьдесят пять – хороший возраст для того, чтобы попрощаться с миром, – бабуля снова улыбнулась. Она была сильнее Ивана. Она была самой сильной на свете женщиной. Ивану стало страшно. Он не представлял себе, как будет жить без нее.

– Ба, – как в детстве назвал он ее, – а мне, что мне делать?

– Как что? Живи своей жизнью. Все по плану. Завтра – работа, не мешало бы тебе съездить отдохнуть, а то на тебе лица нет уж который месяц. Живи, наслаждайся. Все идет своим чередом. Спокойной ночи!

Бабуля потрепала Ивана по волосам и, немного припадая на левый бок, пошла в свою комнату.

Иван остался сидеть, обхватив голову руками.

Он не заметил, сколько пролетело времени в мрачных раздумьях, чередующихся то надеждой, то мыслями о Даше, Ане, Марине… Иван недоумевал, видя хитросплетения человеческих судеб, многообразие эмоций, которые можно испытывать одному и тому же человеку, и… как одновременно могут храниться в ячейках мозга горестное осознание смерти самого близкого человека и радостное предвкушение совместной поездки с другим любимым человеком? Удивительно, как быстро человек привыкает и к плохим, и к хорошим новостям. Еще несколько часов назад Ивану Гурьеву вообще не пришло бы в голову задуматься о смерти. А теперь она, как полноправный член семьи, потихоньку, без приглашения поселилась в его доме, рассчитывая присутствовать на всех домашних мероприятиях, жить в одной комнате с бабулей, сидеть с ними за столом… Странно. Как будто так было всегда. Может, бабуля права, надо действительно философски относиться к факту, что исход предопределен свыше?

Смерть, которая уже приближалась к Ивану в детстве и заглядывала страшными пустыми глазницами в его семью, вновь обратила свое отвратительное рыло к Ивану. На этот раз ему не было так страшно; он понимал, что придется привыкать к этому чудовищу.

Может быть, бабуле доведется встретиться с мамой и папой?

Как ни странно, эти мысли успокоили Ивана. Смерть стала казаться закономерным концом жизни, даже ее завершающей частью. Пока Иван в раздумьях сидел в гостиной, Аня пришла с работы. Она сразу поняла, в чем дело.

Как ни странно, все, кроме Ивана, давно знали о болезни Анны Федоровны. Она велела им не говорить Ивану, пока диагноз не подтвердится. Ко всем домашним отнесли даже Алену и ее мужа Арсена, а вот Ивана Гурьева – самого родного, самого близкого и любимого бабулей человека, решили поберечь. Аня присела на краешек стула рядом с Иваном и осторожно положила руку поверх его руки.

Иван внутренне содрогнулся от выражения глаз материсвоегоребенка, в них читалось такое непомерное сочувствие, неизгладимая боль и смертельная тоска, и вместе со всем этим готовность терпеть и вынести все, что будет нужно. В них жила любовь.

У сильного взрослого мужчины из глаз хлынули слезы.

– Поплачь, поплачь, – гладила его по голове Аня. – Не стесняйся, плачь. Так будет легче. – Она принесла ему воды и холодное полотенце.

– Налей мне коньяка, – попросил Иван.

– Не нужно, завтра будет плохо. И ей тоже будет плохо, если она будет знать, что тебе плохо.

Аня накапала ему валокордина и проводила в комнату. Иван попросил ее:

– Анют, побудь со мной. Так паршиво, страшно мне, страшно и нестерпимо больно…

Аня присела на краешек кровати и гладила его по голове, как маленького глупого мальчика, который думает, что все знает, а на самом деле не знает ничего, все у него только впереди…

Классические аферисты – Джордж Кеплинджер, Шейндля-Сура Лейбова Соломошак-Блюмштейн (Сонька – Золотая Ручка), Джордж Псалманазар, Бернард Эбберс… – это люди с прирожденными способностями и потребностями обводить людей вокруг пальца. Им удалось преодолеть первый и главный барьер в начале пути. Впрочем, это касается не только данной сферы деятельности. Любой человек, знающий, что преодолевать этот барьер нельзя ни в коем случае, хорошо подумав, может осознать, что от одного раза ничего страшного не случится. Все. Первый переход через барьер дозволенного становится путевкой в недолгую красивую жизнь под названием: «Я бы взял частями, но мне нужно сразу…»