Димке было скучно. По-настоящему скучно, до зевоты, как не было ещё никогда в жизни. Впрочем, и строгий постельный режим ему до сих пор не прописывали — ничем, хуже обычной кори и ОРЗ он до сих пор не болел. И нафиг его не пошлешь, что самое смешное — чувствовал себя он, в самом деле, скверно. Голова до сих пор нудно и надоедливо болела, бросало то в жар, то в холод, — а стоило хотя бы подняться, как волной накатывала противная тошная слабость. Неудивительно, что он на стенку готов был полезть. И не сделаешь ведь ничего, — только лежи, как бревно, да пей противные отвары, от которых мозги становятся совсем уже дубовыми. И, что самое гадкое, никто, даже «Ольга Петровна», заведующая у Волков госпиталем, высокая и до ужаса строгая девчонка, не мог ему сказать, сколько всё это продлится. Может, неделю, может, две, а может, и весь месяц. А начнешь дергаться — и вовсе не поправишься, станешь дураком до конца дней…

В дурака Димка всё же не вполне верил — насколько он знал, ничего такого при сотрясении мозга не случалось, — но всё равно, каждый раз становилось страшновато. Мало ли что может случиться здесь, где нет ни рентгена, ни настоящих лекарств… Да и «Ольга Петровна» не жалела черных красок в описании того, что с ним станет, если он не будет «соблюдать покой» — и речь у него отнимется, и ноги, и даже самые мозги… Так что оставалось лишь лежать на набитом травой тюфяке и плевать в потолок. В переносном, разумеется, смысле. Устроили-то его, по здешним меркам, просто лучше некуда, — госпиталь у Волков помещался на третьей платформе Столицы, выше была лишь сторожевая вышка, да резиденция самой «Аллы Сергеевны», так что вид отсюда открывался отличный. Замечательный, можно сказать, вид — на сине-зеленую гладь Моря Птиц, горбатые острова и изогнутый дугой холмистый берег, — только вот и он не радовал. Не радовала и еда, хотя кормили его, можно сказать, на убой, — но вполне больничной кашей без масла и соли. Могучий дух копченой рыбы пропитал, казалось, всю Столицу, и от каши Димка добавочно бесился. Но «Ольга Петровна» категорично заявляла, что соленое ему нельзя, от него вырастет «внутричерепное давление» и вообще придет пиндык.

Димке страшно хотелось послать её нафиг и нажраться рыбы просто в знак протеста, — но какое там «нажраться», когда даже на горшок в его состоянии сходить — уже подвиг, вот стыдоба-то… Да и девчонки от него не отходили, буквально круглые сутки. Особенно, конечно, Машка — она, можно сказать, поселилась в больнице, поправляла подушки, меняла повязки на раненом боку, — и, дай ей Димка волю, кормила бы кашей с ложечки. В другой обстановке он бы пах и цвел, прося тоном умирающего лебедя и того, и другого, и десятого — но сейчас ему было по-настоящему плохо, и даже внимание девчонки раздражало. Пару раз Димка даже наорал на неё. Машка, конечно, надулась и обиделась, — но ухаживать за ним не перестала, и теперь мальчишку терзал стыд. Уж Машка-то такого ничем не заслужила, — но и извиниться он тоже почему-то не мог, и оттого мучился ещё больше. Да и раненый бок не давал забыть о себе. Стрела лишь скользнула по ребрам, разорвав кожу, — но потом Крых приложился к ране пылающей головней, да и грубо наложенный шов тоже не пошел ей на пользу. То есть, наверное, пошел, но болело всё равно сильно. Не так противно и нудно, как болела голова, но всё равно… Машка регулярно перебинтовывала рану, накладывая какую-то мазь, — но боль вскоре возвращалась, и поделать с этим ничего было нельзя, — только терпеть. Хорошо ещё, что никакого воспаления и заражения крови не случилось — то ли помогла мазь, то ли его крепкий молодой организм оказался не по зубам здешней заразе, да и прививки от столбняка ему в детстве всё же делали…

Димка вздохнул, и всё же сел, осматриваясь. Разместили его почти по-царски — в отдельной, пусть и небольшой палате со стенами из циновок, сплетенных из длинных, похожих на ремни, листьев «острого дерева», в изобилии растущего на острове Волков. Причем, циновки не просто свисали с потолка, а были растянуты на крепких веревках, так что пройти сквозь них без ножа не получилось бы. Такие же циновки играли тут роль сразу и окон, и штор — их растягивали во время частых здесь грозовых бурь, защищая Столицу от ливня и града. Они же покрывали и бревенчатые, засыпанные золой полы, делая комнату похожей на громадный кузов для грибов, какой был у Димки дома.

Подумав о доме, мальчишка вновь вздохнул. Домой ему очень хотелось, чего уж там, — но сейчас он, увы, ничего не мог для этого сделать, отчего ощущал себя едва ли не предателем. Борьке и Юрке было не легче, — хотя Борька лежал в соседней «палате» с разбитой головой, а Юрка шкандыбал на самодельных костылях, словно настоящий инвалид войны, — пробитая стрелой нога заживала небыстро. На самом-то деле шел всего третий день с того памятного боя, — но по земному счету это было уже добрых дней пять, почти неделя. Нет, лучше Димке становилось, — но слишком уж неспешно. Похоже, что он проваляется тут ещё добрых недели две, как свинья, в то время как другие ребята…

Нет, думать об этом совершенно не годилось, — сделать-то он ничего не мог, даже при желании, а постоянно травить себя мыслями, как они и что с ними, явно не стоило. Так и в самом деле превратишься… ну, не в дурака, но в записного неврастеника — точно.

Ещё раз вздохнув, мальчишка сполз с тюфяка и подобрался к ограждавшим платформу крепким перилам. Внизу было весело и шумно, — Волки ткали новый парус для «Смелого». Ткацкий станок для этого им потребовался бы больше органа, так что поступили они проще, — от выступавших из верхней платформы Столицы балок до земли была натянута хитроумная сеть из веревок, по которой, словно пауки, ползали ткачи. Роль челнока играло цельное бревно — пусть выдолбленное изнутри и снабженное плетеными ручками, но работа всё равно получалась нелегкой. Ещё несколько мальчишек ползали вдоль полотна по веревочным лестницам, с помощью каких-то штуковин уплотняя сотканный материал, или стояли на земле у ворота, тоже сделанного из цельного бревна, на которое то полотно наматывалось. Чтобы как-то разнообразить скучное мероприятие, ребята пели.

Песня была незнакомая, пели её весело и дружно, и Димка заслушался. И невольно вздрогнул, когда за заменявшей дверь циновкой кто-то вежливо покашлял.

— Входи, входи, — предложил он, забравшись обратно в постель и накрывшись одеялом — всё же, ничего, кроме трусов, на нем сейчас не было.

Циновка сдвинулась в сторону, — она не откидывалась, а скользила на натянутых у потолка и пола веревках — и внутрь вошел Антон Паланов. Отчества его Димка не знал, да ему оно и не было нужно. Он уже знал, что этот, здешний Антон был «верховным визирем» при самой «Алле Сергеевне», то есть, по сути, её заместителем и «вторым человеком в государстве». Он был где-то на год старше Димки, — то есть, ему было уже лет пятнадцать, — но высокий даже для своих лет, ладный и крепкий. Сложение его нельзя было назвать атлетическим, — но сложен он был великолепно, и всем своим видом показывал, что знает себе цену. Кожа его отливала молочной белизной, резко выделяясь на фоне черных волос и карих глаз — очень необычное сочетание, чем-то очень напоминающее Льяти. Широкое лицо с высокими скулами и большим чувственным ртом было бледно, с плосковатым носом — симпатичное, но вовсе не лицо красавца, — его необычайно меняла улыбка, открывавшая ряд белоснежных зубов. В общем, Димка не видел ничего необычного в том, что «Алла Сергеевна» всячески ему благоволила, — выглядел Антон как дар свыше всему женскому роду. Двигался он энергично, но не резко — скользил в воздухе, словно рыба в воде. Когда Димка с ним заговаривал, он поначалу складывал руки на груди и смотрел на него с серьёзным и деловым выражением лица, словно настоящий Большой Начальник. Сейчас, правда, эта придурь у него уже в значительной степени прошла.

— Как ты тут? — спросил Антон, садясь на плетеный, набитый травой пуфик, которые в изобилии валялись по всей Столице. Одет он был лишь в невероятно заношенные, утратившие всякий цвет шорты, перетянутые таким же облезлым кожаным ремнем. На нем, правда, висели ножны с настоящей финкой — не только полезный инструмент, но и знак статуса, потому что настоящих стальных ножей у Волков осталось всего несколько штук, — и истертая кожаная сумочка. Вначале Димка принял её за патронный подсумок, какие он видел у офицеров в кино, — но Антон сказал, что это всего лишь сумочка для документов, модная на его родине.

— Нормально, — соврал Димка, подтыкая подушку повыше. Принимать гостя лежа в постели ему было неловко, — но хоть какое-то развлечение, а то Машка опять куда-то смылась, и до обеда ещё далеко, да и что тот обед — одно название…

— Башка болит? — спросил Антон.

— Болит, — буркнул Димка. Врать в таких очевидных вещах он совсем не видел смысла.

— Ничего, поболит и пройдет, — оптимистично предположил Антон. — Когда меня в том бою по башке треснули, — я вообще с месяц провалялся, думал, сдохну нафиг… Но оклемался, как ты видишь.

— Игорь как? — спросил Димка. Сочувствие, даже в такой замаскированной форме, его сейчас злило.

— Да так же, как и ты, — вздохнул Антон. За странноватую внешность его тут прозвали Метисом — он, в принципе, не обижался, благо, разных Антонов тут было целых семь. — Лежит, бесится… Ну да ему не в первый раз уже.

Димка вновь вздохнул. Он уже знал, что именно Метис командовал Волками даже не в сражении, а в настоящей войне, когда ребята выгнали Хорунов с морского побережья в леса, несколько раз был ранен — а один раз так даже и убит, и потом несколько недель пробирался к своим. Слушать про такое ему до сих пор было странно, — и становилось почему-то невероятно обидно за свой родной мир, в котором люди умирают навсегда…

— А Морские Воришки как? — посетителей в свою вотчину «Ольга Петровна» не пускала, и новости доходили сюда, наверх, как-то трудно.

— Да как обычно, — Метис пожал плечами. — Рабов их бывших в племя приняли, бедняков — ну, тех своих, кому в их племени хреново жилось, тоже. Этих, понятно, с испытательным сроком. Остальных на Остров Мертвой Головы отправили. С голоду они там не сдохнут, а там посмотрим…

— А что ж вы раньше с ними не разобрались? — спросил Димка. — Вы же в любое время могли…

— А скучно тут, — Метис прямо посмотрел на него. Лицо у него в этот миг было хмурое. — Вот проживешь тут с моё — начнешь ценить врагов больше друзей…

— Там же ребята в рабстве мучились, — с чувством сказал Димка. — Гады вы…

— Ну, гады, — легко согласился Метис. — Но раньше-то все разговоры были о том, что Морские Воришки сейчас делают, да что могут сделать, — а теперь тут, брат, будет снова ску-у-у-учно. А это, поверь мне, вовсе не к добру.

— А домой попробовать вернуться? — спросил Димка. — Победить Хозяев, найти эту Драконову Флейту, понять, что это за мир, наконец?

— Так мы же пробовали, — Метис опять пожал плечами. — Чего мы только тут не пробовали… А толку?

— Плохо пробовали, значит, — Димка поёрзал в постели. Мысль о том, что даже ребята из будущего за эти тридцать лет ничего тут не добились, мягко говоря, не вдохновляла. — Про Флейту вот, например, не узнали, хотя Певцы у вас прямо под боком живут.

— А я тебе сотню таких историй расскажу, про всякие волшебные штуковины, да как домой вернуться. Может, и не все они враньё. Да только как проверить-то? Если кто и вернулся домой, — так нам уже не расскажет.

— Отряд в западный лес послать, найти эту Флейту, Хорунам хвосты накрутить в очередной раз…

— В западном лесу я уже был раз — больше не хочу, — Метис нахмурился. — Гиблое место, и гадкое. А про горы за ним и вовсе несусветное рассказывают. Ты про Поющего Червя слышал, нет? А я вот слышал. Говорят, живет там такая тварь — червяк, не червяк, растет прямо из скалы, и Хоруны ему каждый год по семь человек скармливают, чтобы не пел. Потому что от тех песен люди с ума даже за сотни километров сходят. А если год никого не скармливать ему — так он из скалы своей и вылезет, и тут свету и конец придет.

— Да ну, фигня какая страшная, — Димка невольно поёжился. — Сам-то ты его видел? Или хоть говорил с теми, кто своими глазами видел?

— Нет, — неохотно признался Метис. — Да только те, кто своими глазами видел, говорят, до сих пор под себя ходят. Такие вот, брат, дела.

— Туда наши ребята пошли, — после слов Метиса Димке стало совсем нехорошо. — Серый и Андрюха с Антоном. Немцев за вымя пощупать. Ну, и Льяти с ними.

— Ну, так с Льяти им как раз не будет ничего, — усмехнулся Метис. — Он-то Ойкумену лучше всех знает, наверное. Сходят, вернутся… Новости какие принесут, опять же. Льяти-то как раз не дурак в опасные места лезть — потому и бегает по миру до сих пор. Удачливый он…

— И всё? — хмуро спросил Димка. Может, Метис был и прав, — но его правота мальчишке совершенно не нравилась.

— А ты чего хотел? — удивился Метис. — Чтобы мы все поднялись и поперлись на запад, Зло повергать?

— Ну да, что-то типа того, — признался Димка. — Вас же много! Четыре сотни почти — батальон собрать можно! А Хорунов, говорят, и четырех десятков не наберется.

— Только вот каждый из них трех наших стоит, — хмуро возразил Метис. — Они же не работают совсем, — только тренируются сражаться. Да ещё сотни две рабов, которые за них драться будут. Да ещё разное зверьё, которое они страсть как хорошо умеют на незваных гостей натравливать. Плавали, знаем… Тебе ещё копьем в кишки не засаживали? А мне вот, между прочим, прилетело…

— И что?

— А то. Три дня промучился — и помер. Очнулся далеко на западе, в лесу, прямо, в чем был. Месяц потом к своим шел, чуть снова с голоду не сдох — неопытный же был совсем. Лягушек, не поверишь, живьем жрал. Листья даже… Снова по своей воле на такое подписываться… ну нет уж.

— Трус ты, — зло сказал Димка. — Трусло. Там ребята в рабстве мучаются — наши, русские даже, — а ты…

— А я. А ты — просто дурак, — очень спокойно сказал Метис, поднимаясь. — Молодой, небитый… ну, почти. Наивный такой… Копье в кишки — это, знаешь, не самое страшное ещё. Это можно вынести. А вот когда…

— Что? — спросил Димка, не дождавшись продолжения. Разговор перестал ему нравиться совсем.

Метис молча смотрел на него, явно собираясь что-то сказать — но всё не решаясь.

— Я тебе покажу кое-что, — наконец, сказал он. — Тогда, надеюсь, сам поймешь.

Он быстро повернулся на пятке и вышел, с шелестом задвинув «дверь». Димка вздохнул. На самом-то деле Метис был старше его раза в три, и споря с ним он и впрямь чувствовал себя дураком. Только вот правее от этого он всё равно не казался…

Ждать ему пришлось недолго — с минуту, быть может. Потом Метис вернулся и молча протянул ему блокнот. Старый, потертый, из той, ещё до Ойкумены, жизни. Но дорогой. При первом же взгляде на него Димке вспомнились всякие аристократы, которые аж в Париже заказывали себе бумагу для одного какого-то конкретного письма. Ну и ещё, естественно, девчонки из самых выпендрежных, которые целый блокнот могли «оформить» разными нарисованными от руки виньетками — ну, чтобы, типа, только мой неповторимый стиль — «а я вот любые заметки пишу на таких вот высокоартистичных и сильнохудожественных листочках». Но это был явно фабричный блокнот, такие Димка видел в магазинах: формат вертикальной половины обычного машинописного листа, красивая глянцевая обложка, перфорация под отрыв листа, очень качественная белая блокнотная бумага, тонкая, но плотная, а внизу каждого листа, в правом уголке — какой-нибудь рисунок, либо голубой, либо светло-коричневый, либо бледно-зелёный: парусник, или олень, или изящный цветок. И все твои письма и заметки тут же приобретают эдакий оттенок яркой индивидуальности и тонкого художественного вкуса… Как говорил Димкин отец, вещь с понтом и претензией. Этот вот блокнот как раз был с кораблями. Синенькими, под цвет моря. И исписан четким, очень аккуратным почерком, при первом же взгляде на который в душе у мальчишки шевельнулась черная зависть: ему до такого было очень далеко. Он вздохнул, и вновь взглянул на первую страницу.

«22 мая 1989 года. Сегодня, в мой пятнадцатый день рождения, мама подарила мне этот блокнот. Я решил начать вести дневник…»

Димка поднял глаза и вопросительно посмотрел на Метиса. Ему мама внушила, что читать чужие дневники — мерзость и гадость, и сейчас он чувствовал себя очень неловко. Дурацки даже чувствовал.

— Ты в самом конце читай, — неохотно сказал Метис. Видно, неловко сейчас было и ему.

Димка молча открыл последнюю страницу. Почерк здесь был совсем другой — дерганый, рваный. Верно, не нужно было быть экспертом-графологом, чтобы понять — всё это писалось в очень раздерганных чувствах.

«289-й день второго года Попадания. Сегодня ночью пропало ещё трое пленных. Покончили с собой, потому что клетки нетронуты. Черт знает, как — повеситься там не на чем, а если бы перегрызли себе вены, — на земле осталась бы кровь. Сегодня ночью сам буду следить…».

«290-й день второго года Попадания. Я видел. И уже никогда не смогу забыть. Рыгхар зубами оторвал щепку от кола. Длинную, острую. И загнал себе в глаз, наверное, достав до мозга, — тело сразу же исчезло. Я не успел ему помешать. Он меня видел, но ему было уже всё равно. Его усмешка — это самое ужасное, что я видел в жизни. Да, Хоруны — звери, но мужества у них не отнять. Как же мне тошно…».

В самом конце листа была ещё запись, без даты, — наверное, сделанная в тот же день.

«Осталось одиннадцать пленных. Сегодня же приказал всех отпустить. Пусть они вновь займутся старым, — но не творят с собой… такое. К черту, к черту, к черту эту войну, есть вещи, которые я просто не могу делать. Прости, дорогой дневник, что мы расстаемся на такой ноте, — но это, в самом деле, всё».

— Понял, наконец? — спросил Метис, забрав у него блокнот.

— Понял, — буркнул Димка. Сейчас ему тоже было тошно, как никогда в жизни, — и сотрясение мозга не имело к этому уже никакого отношения…

* * *

— Я бы сейчас даже пирог с картошкой съел, — с тоской сказал Борька, глядя вниз. — А дома-то нос воротил, во дурак был, да? Да что там пирог! Я бы сейчас теста поел, просто сырого. Сил уже нет нюхать…

— Да! — согласился Димка. Сырое тесто, особенно песочное, для тёртого пирога, в детстве было невероятно вкусным. Куда вкуснее, чем готовый пирог. — Но начинка всё равно вкуснее.

— Да, да! — подтвердил Борька. — Тертые с сахаром яблоки для начинки я в детстве только так ел, гоголь-моголь взбитый для безе — тоже. А уж вишня с сахаром — вообще праздник души. В общем, все взрослые — это дикие, дикие люди: портят столько замечательных вкусных вещей, которые гораздо приятнее слопать сразу и в сыром виде.

— Только не рыбу, — вздохнул Димка, тоже с тоской глядя вниз. Словно назло, кухня Волков помещалась едва ли не под окном его «палаты». Ну, не кухня, конечно, а просто очаг — длинная, метров в пять, мелкая яма, обложенная плоскими камнями, между которых жарко пылали угли. Яму перекрывало несколько каменных плит, на которых пеклась к ужину рыба, распространяя одуряющий аромат. Вокруг ямы кружком сидели девчонки, то и дело отгоняя мальчишек, пытавшихся подобраться поближе. Димка очень хорошо их понимал…

— Эй, не помешал? — дверь в «палату» Борька оставил открытой, так что Метис зашел просто так, без привычного уже покашливания. — Нате, а то помрете тут совсем, — в каждой руке он держал по здоровенному куску копченой рыбы, которые и вручил обалдевшим мальчишкам.

— Да нет, что ты! Заходи, — Димка лишь махнул рукой и тут же вцепился в кусок. Рыба была обалденная, да и закоптили её с явным знанием дела, так что в ближайшие несколько минут он был очень занят. Метис никуда не ушел, сел тут же, насмешливо посматривая на ребят, — но сейчас это Димку не злило. — А вредно не будет? — несколько запоздало спросил он, бросив хребет рыбы в горшок.

— Рыба полезна для мозгов, — ухмыльнулся Метис. — Фосфор там и всё такое.

— То-то вы так её трескаете, — хмыкнул Димка, глядя вниз. Девчонки, наконец, раздали рыбу, и сейчас там лопали все, держа её прямо руками. — Прямо как дикари какие.

— Да, мы думали, что у вас тут культура, щипчики для омаров, вилочки для улиток, четырнадцать слева, шестнадцать справа, венецианский хрусталь, богемский фарфор, — а тут просто ужас что, — поддакнул Борька.

— Венецианское стекло, богемский хрусталь, саксонский фарфор, — педантично поправил Димка. — К улиткам положены щипчики для удерживания и вилочка.

— Ага, — щипчиками мы ловим улитку на дереве, вилочкой достаем из раковины и жрем, — хмыкнул Борька. — Льяти оценил бы это кулинарное искусство.

Димка поморщился. Упоминание Льяти пришлось совсем не к месту, — думать на эту тему ему сейчас не хотелось вообще.

— Ну, извини, не догадались хрусталь в поход взять, — Метис развел руками, и ребята засмеялись. — Обходимся, чем есть.

Димка кивнул. С посудой тут и впрямь было неважно, — но девчонки ухитрялись обходиться без неё: плели широкие мелкие корзины, которые накрывали здоровенным, больше земного лопуха листом, — и в итоге получался вполне оригинальный поднос, который после еды и мыть не приходилось, — лист просто выбрасывали и срывали новый. Никаких тебе нарядов «на посуду» и прочих радостей культурной жизни…

— А красиво у вас тут, — невпопад сказал Борька, устраиваясь поудобнее. «Палата» Димки выходила на запад, солнце зашло, так что перед ними во всю ширь раскинулся роскошный местный закат. Над обычным рыжим заревом поднималась широкая полоса чистого зеленого сияния, плавно перетекавшего в бездонное, зеленовато-синее небо, перечеркнутое алыми и зеленовато-белыми длинными облаками. Между них висели две здешних луны — одна зеленовато-голубая, покрупнее, и вторая, поменьше, рыжая, чем-то похожая на земной Марс. Над морем уже поднялась палевая дымка, сливаясь с закатом, и темные глыбы островов, казалось, парили в воздухе над ней, придавая пейзажу уже окончательно таинственный, совершенно неземной вид…

Димка вздохнул. Тоска по дому накатила с невероятной силой, и он, сжав зубы, недовольно помотал головой: так недолго было и расплакаться.

— Домой хочешь? — участливо спросил Метис.

— Угу, — буркнул Димка. Развивать эту тему не хотелось.

— Мне тоже, — Метис вздохнул. — Да только что делать-то… Ты лучше подумай, как нам тут повезло. Вечная жизнь и всё такое. И не просто жизнь, а натуральное бессмертие. Даже если тебе руку оторвут или там глаз выбьют, — залез на скалу повыше, оземь ударился — и снова как огурчик. И болезней никаких нет, разве что простынешь или отравишься чем…

— Ага, и вечный мальчик, — неожиданно хмуро сказал Борька. — Ни семьи, ни детей, одни вечные каникулы, блин.

— Мне на самом деле уже сорок пять, — возразил Метис. — Дома я бы уже пожилым дядькой был, с пузом и лысиной. С геморроем каким-нибудь, с одышкой… А ещё лет через тридцать и вовсе в ящик бы сыграл. И всё. Совсем всё.

— А родители как? — вскинулся Димка.

— Так тридцать лет же прошло, — удивился Метис. — Их и в живых-то, наверное, давно уже нет. А я вот живу, живу…

— Вот-вот, — поддержал Борька. — Живете просто так, ни для чего. Словно растения какие-то.

— Сам ты растение, — обиделся Метис. — Нормально живем, как в старину люди жили. Даже получше многих. Скучновато, конечно, этого не отнять. Но тут уж каждый сам себе хозяин. Кто новые песни сочиняет, кто фигурки лепит разные, кто работает просто, пока пар из ушей не пойдет.

— А толку-то? — возразил Димка. — Муравьи вон — тоже работают от рассвета до заката и обратно. Только у них и мозгов-то никаких нет, один инстинкт. А у человека цель должна быть. На то он и человек.

— А ты что — думаешь, что мы тут только веточки из кучки в кучку таскаем? — Метис поднялся на ноги, с наслаждением потянулся, и теперь насмешливо смотрел на него сверху вниз. — У нас и музей уже есть, и экспедиции всякие. И карта Ойкумены, которой ни у кого больше тут нет, — разве что у Хозяев… Два бинокля хороших, поэтому — астрономия. Если ты не дурак конченый, то дело по душе найдешь.

— Так только для себя дело-то, — удивился Димка. — А для всех? Ну, проживете вы тут сто лет, ну — двести, потом одичаете совсем, станете как Квинсы, которые голышом по лесам бегают. Или вовсе в зверей перекинетесь — тут, говорят, и такое бывает…

— Не станем, дорогой, — Метис усмехнулся, снисходительно так… — Алла, конечно, самодурша та ещё, — но мхом покрываться никому не дает, потому-то я и с ней, и за неё… А, раз Морских Воришек теперь нет, она и на берегу порядок наведет, и Горгулий с Буревестниками Родину любить научит. Уж в этом-то я ей помогу, — да и вы, я полагаю, тоже. А там и на дела побольше можно замахнуться…

Димка хотел спросить, что это за дела, но не успел: на сторожевой вышке завопили, и он сунулся к «окну», совсем не представляя, чего ждать. И замер, ошалело приоткрыв рот.

По небу неспешно плыли пятнистые фиолетовые шары. Громадные — метров по шесть в диаметре, и много: он даже не мог все сосчитать. Плыли они с востока, — и, наверное, долго оставались незаметными на фоне темнеющего уже неба.

— Что это? — выдохнул Борька.

В голове Димки тоже закружился вихрь самых невероятных версий — от банальной галлюцинации до воздушного десанта Хозяев. Метис усмехнулся.

— Плоды это.

— Как… плоды? — Димка сейчас совсем ничего не понимал.

— А так. Далеко на востоке, где степь переходит в солончаки, есть такое дерево — румут. Дерево-дождевик. На нем эта фигня и растет — как тыквы-фонарики, только большие. В них постепенно скапливается водород, в конце концов, они отрываются и улетают. Сейчас им самый сезон. Ну, сейчас пойдет потеха…

Во дворе, в самом деле, радостно завопили, потом куда-то пробежали несколько мальчишек с луками. Шары подносило всё ближе — и в небо, одна за одной, взвились горящие стрелы, оставляя за собой тонкие дымные полоски. Первые несколько выстрелов оказались неудачны, — шары летели слишком уж высоко — но, наконец, стрела, пущенная со сторожевой вышки, достигла цели. Шар неожиданно мощно разорвало изнутри ярким оранжевым огнем, оглушительно бахнуло, в лицо толкнулся теплый воздух. Вниз посыпались горящие лохмотья, пламя вывернулось в неожиданно ровное кольцо белого дыма или пара, — и оно поплыло вверх и вверх, наверное, на полкилометра. Димка, приоткрыв рот, следил за ним, пока оно не рассеялось. А шары плыли уже над головой, над морем, чернея на фоне заката. Волки вопили и лезли на всё, что возвышалось над поверхностью, горящие стрелы расчерчивали небосвод, оставляя призрачные дымные дуги. То и дело грохотали взрывы, их эхо, отражаясь от берега и островов, мощно и гулко перекатывалось над морем.

Зрелище было невероятно красивое, лучше любого виденного им фейерверка — и притом, совершенно сюрреалистическое. Димке тоже страшно хотелось взять лук и стрелять, — взрывы получались очень уж красивые, да и похвастать силой руки и верностью глаза тоже хотелось, чего уж там. Но лука под рукой, увы, не оказалось, да он и не уверен был, что сумеет послать стрелу на такую высоту, — метров сто, если не больше. Правда, запас зажигательных стрел у Волков оказался всё же сильно ограниченным, — пальба довольно быстро прекратилась. Теперь ребята просто сидели, глядя вверх, на последние плывшие вверх белые кольца и так же плавно плывшие шары. Они покрыли уже всё небо до горизонта, — словно туча невероятных мигрирующих планет.

— Ну, вот вам и дело, — с усмешкой сказал Метис, вновь садясь на пол. — На юге — море и Хозяева, туда нам плавать нельзя. На западе — дикий лес и горы, на севере тоже. А вот на востоке — всё степь и степь, потом солончаки, — а что ещё дальше, то неведомо. Да и деревья эти интересные. У них на листьях, говорят, чистая соль, только в мешок стряхивай. И щелочь где-то в соке, а это тоже в хозяйстве вещь полезная…

— А если кучу этих шаров вместе связать и полететь на них? — предложил Борька. — А то ногами-то из Ойкумены не выйдешь, говорят, — забудешь всё, вернешься… А ветру-то что — несет себе и несет…

— Так тоже можно, наверное, — Метис пожал плечами. — Но особо далеко не улетишь, они же сами по себе потом взрываются. Разбрасывают семена и всё такое.

— А отчего взрываются-то?

— А вот не знаю. Разбираться надо. Алла давно большую экспедицию на восток хочет отправить — сначала на плотах вдоль берега, насколько моря хватит, дальше пешком. Хороший такой отряд, человек на тридцать, вооруженный, с тележками для запасов воды, всё как положено… Вот это дело. Настоящее. Не беготня по лесу с криками «а кто тут хочет Хозяев побить!?»

— А ты что — не хочешь? — удивился Димка.

— А, думаешь, — они есть, те Хозяева? — переспросил Метис. — Я вот их не видел. И никто. Легенда бродит просто. Ну, и роботы ещё эти. Может, Хозяева все померли давно, а роботы их просто так остались, Цитадель стерегут…

— А как мы сюда тогда попали, раз все Хозяева померли?

— А вот не знаю. Может, там просто машина какая-то стоит, которая сюда — ну, в этот вот мир — ребят выдергивает, даже без цели, а так… А может, Хозяева — никакие не Хозяева, а такие же, как мы, бедолаги, которые сами в этот мир провалились, только не с палатками, как мы, а с кораблем…

— С кораблем? С каким кораблем?

— С космическим, ясное дело. Мы, знаешь, её тут рассматривали — давно ещё, когда только в этот мир попали. Сделали змея здоровенного, он с мальчишкой полегче поднимался метров на сто. Ну, и я тоже поднимался. С биноклем, ясное дело. С двенадцатикратным.

— И как?

— А так. Странная такая штука — видно, что вся металлическая. С люками разными, с антеннами… Но она не у берега стоит, а за холмами, и нам только верх видно. А внизу тоже много чего интересного может быть.

— Так может, прямо туда и двинем, а? — предложил Борька. — А то, говорят, даже роботов Хозяев много лет уж не видел никто, — а вы тут до сих пор трясетесь…

— Ну, нет уж, — отрезал Метис. — Много таких умных было. Пробовали уже… Да только потом по лесам им хорониться приходилось. А мы в Столицу знаешь, сколько труда вложили? Вторую такую нам вовек не построить. А вот тогда, брат, нам и впрямь будет жить сразу и плохо, и скучно… Ну да не вечные же они. Когда-нибудь сломаются. Вот тогда и посмотрим, что там. Спешить-то нам некуда.

— Вам-то уже некуда, — а нам так очень есть куда, — возразил Димка. — Зажрались вы тут, только о себе и думаете.

— У нас тут большинство ребят из разных местных племен, которым карачун пришел, — из дюжин двух, пожалуй, — обиженно сказал Метис. — Когда поправишься, поспрашивай их, как они тут до нас жили, да почему к нам прибились. Да что они думают о том, чтобы опять по лесам с голой задницей бегать.

Димка надулся и замолчал. В здешних делах он, честно говоря, до сих пор «плавал». Веселее от этого они, правда, не становились. Вроде, и сделать ничего нельзя, и ребят, которые хотят спокойно жить, тоже понять можно. Да только гадко всё равно…

Разговор незаметно угас, и все молча смотрели на закат и на небо, по которому всё так же неспешно скользили шары. Несколько, очевидно, дырявых прошли совсем низко, один едва не задел Столицу, и Димка невольно отшатнулся: не хватало ещё, чтобы такая громадина взорвалась ему прямо в лицо. Наконец, стемнело уже почти совсем, и закат превратился просто в смутную зеленоватую полосу. На небе зажглись звезды, но ребята внизу ещё не спали, и, словно призраки, сновали туда и сюда.

Димке вдруг вспомнилось, как прошлой зимой они с друзьями, пересмеиваясь, брели вдоль голого, заснеженного сквера. Фонари тогда почему-то не горели — похоже, что во всем городе, — и улицу освещал лишь тусклый желтоватый отблеск множества окон, горевших на разбросанных вокруг темных коробках зданий. Их тусклый отсвет лежал даже на низко нависших облаках, и было довольно-таки светло, — во всяком случае, он мог без труда узнать других гуляющих вокруг людей, даже на довольно-таки большом расстоянии. Тогда это казалось волнующим и очень необычным…

Снова волной навалилась тоска, и мальчишка вздохнул. Сейчас ему очень не хватало друзей — Сергея, Тошки, Максима… Они точно нашли бы, что ответить, — а он сейчас словно тонул, нет, даже хуже, — терял уверенность, что они тут ненадолго, и что Хозяев МОЖНО победить, — если найти способ. Вот же повезло ему тут влипнуть…

— А всё равно, — вдруг упрямо сказал он, больше для себя, чем для кого-то другого. — Ну, стыдно же, ребята, так жить, — по прихоти каких-то уродов, которые нам даже показаться бояться, только роботов насылают своих… Раз уж победить их нельзя — то домой надо вернуться. Пусть сами в свои непонятные игры тут играют…

— Вернуться… — каким-то неприятным тоном сказал вдруг Метис. — А что, если мы никуда не пропадали?

— Это как?

— А так. Ты вот слышал, чтобы целый пионерский отряд вдруг пропал с концами?

— Н… нет, — признал Димка. — Не было такого. Тут не то, что область, — тут вся страна на уши бы встала…

— Ну вот. И я не слышал. А у нас тут только из Союза — пять отрядов. Один аж из девяносто девятого года, где гласность и всё такое прочее. И никто ничего никогда…

— И что? — Димка не понимал, куда клонит Метис, но сам разговор ему почему-то не нравился.

— А то. Ты про всяких двойников в фантастических книжках читал же? Вот и мы, может, такие же двойники. А настоящие мы — ни сном, ни духом… Никуда не пропадали, дружно вернулись домой, пошли в школу, и так далее… А мы тут. И, даже если получится вернуться — то куда? Сам к себе домой придешь и себе скажешь: пойди нафиг, я теперь тут жить буду?

Димка ошалело помотал головой. С одной стороны, при мысли, что на самом деле он никуда не пропадал, что его родители и прочая родня не сходят с ума, обшаривая морги и болота, он испытал невероятное, прямо-таки космическое облегчение. С другой стороны выходило, что у него украли его же собственную жизнь, выбросили непонятно куда и непонятно зачем, вернее, даже хуже — сам он теперь непонятно кто и непонятно зачем. Сразу резко зашумело в голове, волной накатилась тошная слабость. Тело обмякло, как ватное, мальчишка привалился к стене. Сейчас ему не хотелось уже совершенно ничего…

* * *

— Димк, купаться ещё будешь? — спросил Лис.

— Не-а, накупался уже, — буркнул Димка, вытягиваясь на песке. Вообще-то, на самом деле Лиса звали Аристархом, — в разговоре неизбежно сокращаемым до Арика, что невероятно его злило: лицо у мальчишки было типично русское — широкое и круглое, хитроватое, отчасти даже лисье, с далеко посаженными светло-голубыми глазами и красиво очерченным ртом, волосы густые, светлые и длинные. Димка уже знал, что он не только дружил с Метисом, но и был при нем помощником, — так сказать, заместитель заместителя. В Столице он заведовал разными скучными хозяйственными делами, до которых ни у «Аллы Сергеевны», ни у самого Метиса просто не доходили руки. «Алла Сергеевна» считала их вообще не царским делом, — ну а Метис толковал, так сказать, её волю широким трудовым массам, и тоже мало интересовался разными скучными вещами, типа того, откуда в Столице берутся дрова, весла и бревна для плотов. Лис же как раз был «министром растительных ресурсов», отвечавшим за всё это. Димка в жизни не интересовался таким вот — но, раз ему придется здесь жить, то придется работать. И не как попало, а в полную силу — иначе он просто не умел. А заготовка дров и прочего была точно не хуже прочих дел. Да, не приносящим славы, но всё равно, нужным и полезным. Реально нужным и полезным. А ничего другого Димке пока не хотелось. Хотя с того памятного боя прошла уже неделя, и физически он вроде бы поправился, он всё равно чувствовал себя так, словно его только что треснули по башке пыльным мешком. Всё вокруг казалось ему теперь ненастоящим и каким-то бесцветным, почти плоским. Слова Метиса просто перевернули его мир вверх дном, — и поверить в то, что настоящий Димка не он, что он дома, а он тут вообще непонятно кто, он не мог. Вернее, как раз мог, — но вот принять это всё не получалось. Это было, как самому предать себя, и превратиться в такую же плоскую, бесцветную тень…

— А, я тогда тоже не буду, — Лис повернулся, глядя на что-то. Догадавшись, на что он там смотрит, Димка тоже поднялся. Ну, да, так и есть, — Машка с Иркой разделывали выброшенный на берег маути, громадный здешний фрукт, росший и в западных лесах, а сюда изредка приносимый течением. В самом деле, громадный — длиной сантиметров в шестьдесят и весом килограммов в девять. Ирка упорно резала и обдирала толстую синюю шкуру, а Машка нарезала на аккуратные ломтики плотную фиолетовую мякоть, пронизанную черными, похожими на пули семенами, заворачивала их в листья и укладывала в корзину. На вкус маути напоминал земной грейпфрут, — как раз получится десерт к обеду…

Машка сейчас сидела на пятках, и Димка поймал себя на том, что бездумно любуется её стройной спиной, покрытой, как и всё тело, светло-золотистым загаром. Лис сейчас тоже смотрел на неё, — и Димка толкнул его локтем.

— Одевайся давай. Дальше будешь мне показывать, как вы тут хозяйствуете…

— Да я, в общем, уже показал всё, — Лис вздохнул и всё же отвернулся, направившись к своим штанам. Джинсам, тоже истрепавшимся и совершенно утратившим цвет, — но пока ещё как-то державшимся, хотя смотрелись они, конечно, живописно — на киностудии такие с руками оторвут, наряжать всяких оборванцев и пиратов… — Разве что просто погуляем ещё, до обеда.

— Угу, — буркнул Димка. Возвращаться в Столицу не хотелось. Царившая там суета раздражала, хотелось просто посидеть, подумать, в надежде, что мысли в голове придут хоть в какой-то порядок…

Лис смешно запрыгал на одной ноге, натягивая джинсы, и Димка невольно подумал, как Волки станут жить всего лет через десять, когда окончательно расползется земная одежда и сломаются или заржавеют последние стальные инструменты, и так работающие на износ. Хреново они станут тут жить, честно говоря. Никакой музей с биноклями не поможет. Хотя и биноклей к тому времени тоже наверняка не останется — или разобьют, или утопят, как утопили уже целых четыре штуки…

Он недовольно мотнул головой, — думать о таких вот вещах не хотелось. Хотя выходило, что и ему тоже тут жить — и не десять лет, а вообще до бесконечности. В такое вот верилось с трудом, — а точнее, вообще не верилось, и этому Димка был рад: верить в это не хотелось. Совсем. Да только что же делать?

Мальчишка печально вздохнул. Без родной «Банды Четырех» он ощущал себя каким-то потерянным. Вот уж точно: один в поле не воин, как ни старайся. И неясно, когда вернутся ребята, и вернуться ли вообще… Вот это особенно давило. Зря они всё же разделились, совсем зря…

— Чего грустишь? — спросил Лис. — Скоро обед. А после к Морским Воришкам поплывем, на инвентаризацию. Это наша же земля теперь.

Димка вздохнул. Насколько он помнил, Морские Воришки жили на острове, даже на нескольких, — по крайней мере, они считали их своими, но точно никто это не знал. Значит, придется обшарить все западные острова, и не только на предмет ценимого здесь стрелодерева или, скажем, кустов бутылочной тыквы, но и на предмет разных отрядиков, избежавших карающей руки «Аллы Сергеевны». Дело на самом деле серьёзное и способное затянуться на много дней…

Чуть раньше Димка завопил бы от радости — вот оно, Настоящее Приключение! — но сейчас ему было тошно. Вот вернутся ребята, — а он с Борькой и Юркой болтается черт знает где, тыквы считает или гоняет каких-то недобитых пиратов. И не откажешься ведь, — сам напросился к Лису в подручные, так что полезай теперь в кузов… Пусть и вернутся ребята хорошо, если ещё через месяц, — но мало ли что, да и оставлять Машку не хотелось…

При мысли о Машке он недовольно помотал головой. Антон вон — не побоялся оставить Ирку, отправляясь к Хорунам, в самый гадюшник. А он… Но плыть с Лисом всё равно не хотелось — даже не потому, что Машка, а потому, что это выходила уже капитуляция. Словно у него есть ещё какой-то выбор… И всё же, — как жаль, что Сергей так и не сказал ему, что делать тут потом, после возвращения от Певцов… Нет, делать-то как раз понятно что: поднимать Волков на драку. Но только вот как, когда и Лис, и Метис, и даже сама «Алла Сергеевна» — категорически против? А ведь тут ещё и Вадим есть — угрюмый здоровенный парень, служивший при «Алле Сергеевне» не то телохранителем, не то кем-то, куда как похуже… Вот уж точно — Банда Четырех, причем, самая настоящая, не в шутку. И многие тут их поддерживают — и не за страх, а просто за спокойную, налаженную жизнь, и не из лени даже, а просто потому, что по жизни натерпелись всякого… И, что самое противное, даже победа мало что изменит, в самом деле. Ну, разнесут они этот Безвозвратный Город, перебьют Хорунов — так через год или два они вновь где-то соберутся и примутся за старое, только и всего. А в плен их брать…

Смотреть на то, как посаженный в клетку человек загоняет себе в глаз острую деревяшку, ему не хотелось совершенно точно. Метиса-то можно понять — сам Димка боялся и представить даже, как смог бы с таким вот жить. Тогда что? Плюнуть на всё и поплыть на острова вместе с Лисом? А потом, вместе с Метисом, — на восток, в длинное, на несколько месяцев уже путешествие? Ну, ладно, — а потом-то что? Вечность напролет сидеть у окна с Машкой, любуясь местными закатами? От такого точно сдохнуть можно — не телом, так душой, как сдохли тут, похоже, уже многие…

Димка не представлял, до чего в итоге бы додумался, — то есть, совершенно, — но тут заметил бегущего к ним Борьку. Тот тоже вполне уже поправился, — но сейчас глаза у него были ошалелые.

— Сюда Нурны приплыли, мир с Волками заключать! — выпалил он ещё на бегу.

— И что? — новость интересная, конечно, — но он и не знал даже, что у Волков с Нурнами была какая-то война…

— А то, что они по дороге Туа-ти с Астерами видели, — выдохнул Борька, добежав-таки и отдуваясь. — И наших. Эдика с Сашкой и Максима. И Туа-ти им сказали, кто тут может Хозяев победить, вот!..

Димка невольно оглянулся на Лиса, — лицо у того было совершенно обалделое, — и усмехнулся. Знай наших, так-то вот!..

* * *

Понятно, что ни о каком плавании на запад теперь не могло быть и речи. Ребята — все вместе — побежали к Столице, но послов уже препроводили в резиденцию «Аллы Сергеевны» — для переговоров, так сказать, на самом высшем уровне, — а на ступеньках единственной ведущей наверх лестницы сидел Вадим, улыбаясь и задумчиво поглаживая лезвие длиннющего — и где только такой взяли! — похожего на кавказский кинжал ножа. Не то, что приставать с расспросами — даже подходить к нему как-то не хотелось. Волки все бросили работу и тоже собрались здесь, шушукаясь и вполголоса обсуждая невероятную новость. Димка душу бы продал, лишь бы узнать, о чем говорят там, сейчас, наверху, — но долго переговоры не продлились. Спустившись по лестнице, «Алла Сергеевна» лично провозгласила (Димка уже знал, что она и не говорит «с народом» как обычно, а лишь провозглашает что-то там), что всё прекрасно и мир с Нурнами заключен. Ну а где мир — там и пир. На пиру земляне подсели поближе к обалдевшим от веселья и многолюдства послам, — но особо много о друзьях узнать не смогли. Да, пошли искать ариев. Да, с ними настоящий Астер. Да — Туа-ти и впрямь сказали, что Драконы могут победить Хозяев — только вот чтобы их об этом попросить, нужна Драконова Флейта, а где сейчас та Флейта — то никто в целом свете не знает…

— Ну, и что делать будем? — спросил Димка, когда пир кончился, и осовевшие от еды Волки расползлись спать, — хотя было, вроде, совсем не так уж поздно…

— А что тут делать? — удивился Борька. — Ребята сейчас далеко, тут мы им не помощники уже. А если и сорвемся куда, — то точно разойдемся с ними, напутаем только, помешаем… Ждать надо, когда вернутся. Тогда и посмотрим, где ту Флейту искать…

— А где её искать-то? — спросил Юрка. — Все вон, её тут ищут, уже тыщи лет как — да только толку…

— У знакомых нам племен никакой Флейты нет, это и ежу ясно, — сказал Димка. — Так что, она или у немцев, или у Хорунов, или у Бродяг этих — больше не у кого же.

— Ага, или где-нибудь в горах спрятана, в какой-нибудь пещере, куда ворон костей не заносил, — буркнул Борька.

Димка вздохнул. Нет, умом-то он понимал, что так оно, скорей всего, и есть, — иначе-то эту Флейту давным-давно уже нашли бы, — но мысль… не вдохновляла. До здешних гор и добраться-то мудрено, — а уж шариться по ним и вовсе хоть целую вечность можно…

— Ну, и что делать-то? — спросил Юрка. — Нет, честно, ребята — до чертиков надоело всё это. Пойди туда, не знаю, куда, найди то, не знаю, что… Да и найдем мы ту Флейту — и что? Мы ж языка Драконов-то не знаем, даже как «привет!» сказать. Будем дудеть, как дураки, ни в склад, ни в лад — и только.

Димка хотел было взвиться — да что, сговорились они тут все, что ли? — но тут же прикусил язык. В самом деле, об этом он как-то не подумал.

— Певцы-то знают, наверное, — неуверенно предположил он.

— И что? — спросил Борька. — Если бы Хозяева Драконам мешали, — они б давно их прихлопнули, без нас. Значит, или не могут, или просто не хотят. И тут мы им вовсе с десятого бока, что с Флейтой, что без.

— Да если даже и так — то что? — зло сказал Димка. — Попой кверху на пляжУ тут лечь и хором петь «всё хорошо, прекрасная маркиза!»? А на дом и родителей забить?

— Димк, ты волну не гони, — миролюбиво предложил Борька. — Нет. Нет, нет, конечно же. Но что ты предлагаешь-то? Собрать всех ребят тут в кучу и двинуть на Хозяев?

Димка прикусил губу. Как раз этого ему, в общем, и хотелось. И, более того, казалось очень правильным. Но вот умом он уже понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Не всё тут так вот просто, ой, совсем не всё…

— Нет, — наконец, неохотно сказал он. — Но делать-то что-то тут НАДО, иначе мы быстро прокиснем совсем… Не можем Хозяев пока что побить — ладно, черт с ними. Но Хорунов-то как раз вполне можем. Значит, этим и займемся. А там… а там видно будет.

— Ага, а как? — уныло спросил Юрка. — Местные не очень-то…

— Ну, так поднимать их, — зло сказал Димка. — Вот вам и дело. Настоящее. Не тыквы по островам считать.

— Ага, так тебе «Алла Сергеевна» в лес и побежит с боевым кличем, — кисло сказал Юрка. — Ей и тут хорошо, между прочим. Чисто, тепло, холопы в ряд кланяются…

— А она тут вообще кто? — сказал Димка. — Столбовая дворянка? Царица вольная? Владычица морская? Так — вожатая отрядная. И вся власть её дома осталась, вообще-то, как у нашей Аглаи. Там-то она была а-га-га и и-го-го, а тут… девчонка просто. Самая обычная. Вот и Алла эта… воображает невесть что, а здешние лопухи ей и верят, и думают даже, что без Её Величества им ни пукнуть, ни пописать, ни покакать… И Метис при ней этот ещё… Бирон, блин. Радикал Кишелье…

— А вы тут, выходит, три мушкетера?

Димка испуганно вскинул глаза. Ну да, так и есть — они сейчас сидели у самого берега, а Метис стоял над ними, на выступе скалы, — и бесстыдно ухмылялся.

Мальчишка почувствовал, что нехорошо, густо краснеет. Вот говорил же отец, что нельзя других за глаза обсуждать — и не зря, ой, совсем не зря…

— А ты-то тут кто? — зло спросил он. — Предводитель дворянства и особа, приближенная к императору?

— Неубедительно карбонария изображаешь, — Метис уже откровенно скалился. Он набрал в грудь воздуха и крикнул: — Сатрапы! Душители свободы!

Димка смущенно опустил глаза. Сейчас он чувствовал себя уже полным идиотом. Сатрап точно натравил бы на них «гвардейцев кардинала», или ещё каких дуболомов с дубинами — а Метис вообще был один, и явно не боялся, что его тут завонзают кинжалами, словно Юлия Цезаря в сенате…

А вот интересно, сколько он тут слышал, вдруг подумал Димка. Только про себя — или про «Аллу Сергеевну» тоже? И какие у них там на самом деле отношения? Если как у нас с Машкой, — то я за такое точно в морду дал бы. Ой…

— Глупые вы, — сказал Метис спокойно, и даже неожиданно с грустью. — Как у нас в школе говорили — уже пионер, а в попе значок октябрятский играет.

Это прозвучало очень обидно, и Димка снова вспыхнул. Но извиняться ему всё равно совершенно не хотелось. Точно не после такого. Пусть он и сам сказал глупость, всё равно…

— Зато ты сильно умный, — сказал Юрка. — Прямо князь Потемкин. Таврический который.

— Значит, так, д» Артаньяны, — Метис упер руки в бока, совсем как Аглая. — Я вам что хотел сказать… «Смелый» отплывает завтра утром. На рассвете. Не проспите.

Ну вот и всё, уныло подумал Димка. Поплывем в ссылку, словно князь Меньшиков в Березово… Ну, не в ссылку, конечно, — сами хотели же! — но там точно агитировать некого, кроме Игоря и его команды, которые и сами не в восторге от здешних порядков. Разве что Воришек каких отловить и речи им толкать, пока у них ухи в трубку не свернутся…

— А ты тут рябчиков будешь жевать с анянясами? — опять не удержался Юрка.

Метис вздохнул. Потом вдруг сел прямо на скалу, подогнув под себя ноги.

— Ребята, ну ведь глупо же это, — спокойно сказал он. — Я сам, когда сюда попал, на стенку готов был полезть. Туда-сюда бросался, как проклятый, ребят на войну поднимал… Только весь итог — вот, — он приподнял руку, открыв широкий, нехорошо заживший шрам на левом боку. — И ещё хуже было, до того, как я… в общем, понятно.

— Ну и что? — ровно возразил Димка. — Что нам делать-то? Сидеть на попе ровно, думать о себе только, и всё?

Метис отчетливо смутился.

— Нет, почему… Вы вот Виксенов с Нурнами помирили — необычное и удивительное дело. Ваши там с Астерами говорили, с Туа-ти даже, — дело ещё более удивительное. Может, и с немцами договоритесь этими, хотя мы сильно их обидели тогда… Нурны вон — Квинсов прогнали, с которыми столько лет сладу не было… Буревестники тоже сгинули куда-то… Морские Воришки — кто у нас, кто того… изолирован.

— Ага, то-то вы без нас с ними справились бы, — не удержался всё же Димка. — Мхом вы тут заросли, вот что.

— Ну, заросли, — вдруг легко согласился Метис. — Замотались в делах, всё такое… Но уж теперь-то… Квинсы с Буревестниками тоже из Ойкумены уйдут, в западные леса, мы там пару фортов поставим, — и всё будет, как положено… Хорошие люди в хороших местах, плохие, соответственно, в плохих.

— Ага, а ребята у Хорунов будут мучиться в рабстве, — опять не удержался Димка.

— Ну, будут, — вновь легко согласился Метис. — Но вот у Воришек не все мучились почему-то. Знаешь, есть такие люди… Жрать дают, что делать говорят — а ничего больше и не надо. Они и тут сидят и ждут, что им делать прикажут. И делают даже, но только что скажут, от сих до сих, больше ни-ни. А есть и такие, кто жалуется, что плохо, мол, без хозяина — хозяин добрый был, вкусно кормил, бил редко и только за дело… А тут за то, что на цирлах скакал, не похвалят и подачки не дадут. У Хорунов, думаешь, иначе? Одни Спартаки? Так что-то никак они не восстают…

— Хоруны, говорят, гипнотизировать умеют, — буркнул Димка.

— Ну, умеют, — вновь согласился Метис. — Вот у них рабы и не считают, что они рабы. И почитают за великое счастье Избранным Господам послужить. И глотку за них порвать готовы, вот что самое-то гадкое…

— А что, разве никак нельзя этот морок снять? — спросил практичный Борька.

Метис пожал плечами.

— Почему, можно… По башке крепко дать, чтобы сознания лишился, или травы какой, чтобы отрубился наглухо. Только ты попробуй им травы той налить, когда они в тебя копьями тычут… — Метис передернулся. Димка догадался, что и «прилетело» ему от такого раба. Да уж, дела…

— А всё равно, — упрямо сказал он. — Пусть и по башке. Но нельзя же так, нельзя! Вы тут благоденствовать будете, — а они там…

— А они там, — согласился Метис. Взгляд у него в этот миг был жесткий, совершенно не мальчишеский. — Но тут тебе не сказочка в «Мурзилке», тут жизнь. Такая вот. Рассказать, что в последнюю большую войну было? Когда тут племен, можно сказать, не осталось — одни одиночки воскрешенные? Да все вперемешку — что Хоруны, что наши… Когда те, у кого хоть какой-то порядок остался, даже по воду целым войском ходили, с копьями и луками, а те, кому так не повезло, — подальше в чащу забивались, да всем богам сразу молились, чтобы не нашли… Только лет через десять всё более-менее успокоилось, да и то… до сих пор, говорят, по лесам бродят те, кто от одиночества и страха последнего ума решился. А вы хотите, чтобы всё опять… Не изведали вы, каково это — по дикому совсем лесу голышом и босиком бродить, да ещё и не зная, остались ли тут вообще люди нормальные…

Димка хотел что-то возразить — но не нашел слов и надулся, глядя на закат. Кровавый, пугающе огромный купол солнца застыл на горизонте, бросая багровые отблески на поросшие лишайником скалы, и мальчишку вдруг передернуло: точь-в-точь умирающая Земля из «Машины времени» Уэллса, не хватает лишь чудовищных крабов, бродящих по берегу со своим бесконечным «Дуд-а-чок»…

— Ну, и что нам делать-то? — в тысячный, уже, наверное, раз тут спросил он.

Метис вздохнул. Вообще растянулся на скале, положив голову на скрещенные руки. Помолчал, глядя на закат.

— Да хотя бы не испортить снова всё, — наконец неохотно сказал он. — Знаю я этого Верасену — ему лишь бы мечом помахать, ни своих, ни чужих не жалко… Если ваши на него наткнутся — снова буча большая может быть… Надо…

— Что? — спросил Димка, не дождавшись продолжения.

— Изучать этот мир надо, вот что, — как-то невпопад сказал Метис. — Прямо тут вот есть несколько островков, на которых никто не бывает — боятся Хозяев, хотя они и севернее красной линии той… А на них тоже каких-то ребят странных видели… В западных горах, говорят, есть какие-то развалины, про которые никто не знает толком. В северных никто и не бывал вообще, разве что Льяти по снегу босиком гонял… А на востоке, за пустыней, говорят, тоже море есть. То ли как это, то ли уже настоящее… И там, на берегу, стоят Осенние Дворцы, громадные такие… А ты говоришь — война, пики в руки, шабли вон, беляков руби и гонь…

— А что, там, на востоке, разве кто-то бывал уже? — удивился Димка.

— Туа-ти, говорят, каждый год там бывают, — Метис скосил на мальчишку свои странные глаза. — Из Астеров, вроде, тоже кто-то был — Вайми, кажется… Только к нам-то они не заходят, а из третьих уст такого наслушаешься, что голова кругом пойдет. И что там целый город с ребятами, где еда и одежда всем даром, и что там машины Хозяев под землей, и что там самих Хозяев усадьба, с разными дворцами и слугами. Да только не проверишь же, слишком далеко… И тропы знать надо, где вода…

— Ну так и разведали бы, — сказал Димка. — А то всё тут сидите, пьете, жрете, да фейерверки устраиваете…

— А как разведать, когда то Морские Воришки, то Буревестники шалят? — возразил Метис. — Ты вот на Хорунов предлагаешь пойти… А там, на востоке, отряд нужен большой. Мало ли что там… И кто. Ну, да это я и говорил уже…

Димка прикусил губу. Поучавствовать в настоящем, без дураков, географическом открытии хотелось, разумеется, страшно. Да и, чем черт не шутит? Вдруг там и впрямь усадьба Хозяев? И можно будет натурально взять их за глотку? И домой, наконец? Без войны этой бесконечной без шансов на победу, без звериных клеток с пленными, без беготни за Флейтой, которая, если и существует, может быть, просто бесполезная фигня?..

Ой, а я ведь, кажется, тону, — как-то отстраненно подумал мальчишка. — И, что самое противное, мне и выплывать-то не хочется. И новостей от ребят теперь долго не будет всё равно… Выходит, что придется плыть на «Смелом»… И думать, думать, думать до упора, потому что когда ребята вернутся, то сразу и решится тут всё… Нет, до этого я всё равно ни на какой восток не поплыву, конечно… А вот потом… ах, черт, как же хочется просто плюнуть тут на всё и завалиться на пляж с Машкой, чтобы только я и она, и больше никого… и ничего… в смысле, на нас с Машкой — ничего… Можно же, наверное, найти тут какой-то необитаемый остров… или тихое урочище в лесу… или просто уйти далеко-далеко, чтобы…

Что это за «чтобы» мальчишка до сих пор представлял себе довольно смутно. А, да и неважно, что. Главное, чтобы никто его не дергал, не выкручивал мозги, не тянул просто в разные стороны, как два щенка сосиску…

Он удивленно моргнул, поняв, что как-то вдруг стемнело. Ну да, солнце-то зашло уже… и там, куда оно зашло, стояло страшное алое зарево, словно зарево чудовищного пожара. А, черт, опять, словно в готическом романе, где героя на каждом шагу окружают знаки и знамения… не хватает только ворона с черной розой в клюве или сразу тени отца Гамлета…

— Ну, в общем, договорились, значит, — Метис легко поднялся на ноги, и теперь стряхивал с живота землю. — Вы завтра отплываете, а я тут пока начну всё готовить… — он повернулся на пятке, и быстро зашагал назад, к Столице. Димка, так и не зная, что ответить, молча смотрел ему вслед.

* * *

Утром он, конечно, не проспал (хотя полночи не сомкнул глаз, пытаясь хоть что-то придумать, да и соблазн, конечно, был громадный: просто завалиться в уголок подальше, а утром предстать перед обалдевшим Метисом с честными глазами нагадившего в тапки кота: мол, нет, хозяин, я хотел, куда положено, да просто не успел…) Но проснулся невыспавшийся и злой, как сто чертей, чего раньше с ним, вообще-то, не бывало. Игорь, конечно, заметил его состояние.

— Что, на пиру вчерашнем переел? — насмешливо спросил он. Димке страшно захотелось дико заорать на него… или даже с ходу дать в морду… но он всё-таки сдержался. Как-то.

— Нет, — буркнул он. — У меня в мозгах… несварение.

— А, вот оно что… — протянул Игорь с какой-то непонятной интонацией. — Тебя Метис, выходит, обработал уже?

— А это правда? — вырвалось у мальчишки. Глупо вырвалось, конечно, — но просто не осталось сил держать всё это внутри…

Игорь как-то странно посмотрел на него. Быстро глянул вправо, влево… Нет, конечно, никаких шпионов в черных плащах с торчавшими из-под них кинжалами за ними тут, понятно, не следило, да и вообще, на причале и не было никого, кроме трех земных ребят, да самой команды «Смелого». Лис со своими ребятами ещё не появился, — собирал вещи, наверное…

— Пошли-ка… — он ловко подхватил его под локоть и быстро потянул куда-то в сторону. Димка невольно последовал за ним, хотя сейчас и ощущал себя довольно глупо, словно персонаж дурацкой книжки про «ошибку резидента» или что-то вроде.

Они отошли в сторону, в узкую расщелину в скалах, к которой вела единственная, хорошо видная отсюда тропа. Над головой торчал острый пик, под ногами бормотали волны, — тут никто не мог ни заметить их, ни подслушать…

— Ты про двойников? — спросил Игорь, осмотревшись.

Димка кивнул. Сердце у него вдруг зашлось, словно в процедурном кабинете, когда уже лежишь на кушетке мордой вниз, медсестра протерла зад спиртом и теперь целится иглой. Смешно, конечно, — только не смешно…

— А никто не знает. Да, у нас тут пять отрядов из Союза. Союзов. Разных. Так что на самом-то деле это теория просто. Но такая… удобная. Тут почти все верят. А как на самом деле… это ты у Хозяев спроси.

Димка даже замычал от злости. Только что всё, казалось, улеглось в голове — и опять всё вверх дном! Вот же гадство-то… Неуверенность — она хуже всего… и ему теперь снова с этим жить… как-то.

— А другое? — спросил он. — Война?

— А война вот такой и была, — мрачно сказал Игорь, глядя на него. — С клетками и всем прочим. Про щепки ничего не скажу — это никто, кроме Метиса, не видел. Но пленные из клеток исчезали. Это факт. И что бардак потом был жуткий — тоже факт. Все перемешались же. И что Метиса убили, и что он потом, голый, еле из западных лесов выбрался. И что у нас тут треть бывших рабов, которые от одного имени Хорунов трясутся. Всё правда. Только вот саму Столицу-то как раз они и построили. Хоруны. В смысле, их рабы, конечно, но на самом-то деле… Мы её только отбили. Ну, и починили, конечно…

— То есть, это всё… — при одной мысли, что здесь на самом деле всё сделано руками рабов, и что Хоруны жили прямо вот тут, на этом самом месте, Димку едва не стошнило. — Но как же можно-то…

— А так. По своей воле такие вот громадины не строят. Только под кнутом. А нам что делать было? Всё сжечь? А самим тогда где жить? Место-то очень уж удобное, да и безопасное, чего уж там…

— А всё равно… — Димка мотнул головой. Он и не представлял, что ему может стать ещё гаже — но, однако же, стало. — Нельзя же просто… так. Ну, нельзя!

— Можно, — тихо сказал Игорь. — Можно, Димка. Ещё как можно… Особенно, когда большинству наплевать, кто, как и зачем… было бы удобно. Да и сами… строители — они тоже тут же… большей частью. И им вовсе не охота, чтобы всё это… зря было. Совсем уже зря.

Димка яростно помотал головой. Хотелось с размаху долбануться ей об камень… только вот он уже знал, что и это всё равно не поможет. Только окажешься где-нибудь в дикой глущобе, как Метис… хорошо, что не голый…

— А другое? — спросил он. — Восток этот, Осенние Дворцы?

Игорь лишь пожал плечами.

— А вот не знаю. Не был я там. То есть, до края моря доплывал, конечно. Степь там, потом холмы, потом снова холмы, — а что дальше, черт знает. На берегу точно ничего нет — ни людей, никого. Только птиц, в самом деле, дофига… Ребята разные и дальше заходили, — но там и впрямь солончаки, озера соленые, деревья эти солевые… а воды нормальной нет совсем. Может, и можно там пройти, да только я не слышал…

— Метис говорит, что Туа-ти и Астеры там ходят же…

— Они-то, может, и ходят. У них, знаешь, время было всё тут обойти, тропы разведать и прочее… Только я-то с ними не общался, а говорят, знаешь, разное. Очень разное даже. Я вот Туа-ти и Астерам на волосок даже не верю. Трусы они. Никогда никому не помогали. Болтаются по миру, как… — Игорь помолчал. — Ни цели, ни плана, ни кола, ни двора, одни истории про страны, где никто, кроме них, никогда не был.

— Ну, и что мне делать? — задал Димка уже традиционный тут вопрос.

Игорь слабо усмехнулся.

— Думать. Очень хорошо так думать. Потому что вы тут начали такое, чего раньше, похоже, вообще никогда не было. Чудеса творите, натурально. Нурнов с Виксенами помирили, Астеров с Туа-ти приручили… Про вас уже тут слухи ходят… всякие. И хорошие очень… и не очень. И совсем даже… не очень. Потому что войны, на самом деле, тут мало кто хочет. А уж «Алла Сергеевна» — особенно. Ей, знаешь, в ту войну тоже солоно пришлось…

— Да плевать мне на неё… — Димка опять начал злиться. — Я думал, что ты…

— Что я тебе подскажу, что тебе делать надо? — Игорь усмехнулся вновь. — Это, извини, нет. Потому что такие вот вещи каждый сам решает. Сам. И только сам. И сам за это отвечает. Вот что самое забавное-то…

Чего тут забавного — Димка в упор не видел. Он даже дернулся уйти — но Игорь вдруг протянул поперек тропинки руку, перегораживая путь.

— Димка… — вдруг очень тихо сказал он. — Я вижу, ты хороший парень. Храбрый, горячий, как мало тут кто… И удерживать я тебя не хочу. Но… в общем, будь осторожнее. Не болтай, с кем попало. И думай, перед тем, как делать. Очень хорошо думай.

— Или что? — Димка вновь начал злиться. — Ну, что они мне тут сделают-то? На скале распнут, как Прометея? Башку отрубят каменным топором? На дикий север сошлют, валить ёлки пилкой для ногтей? Просто надают поджопников? Что?

— Да не знаю я… — Игорь смутился и вдруг быстро убрал руку. — Просто ты с Метисом… осторожнее. Он, знаешь, человечек очень даже непростой. Извилистый и замысловатый. Вроде и со всей душой к тебе, — а вроде и нет. И очень себе на уме. «Алла Сергеевна» наша… тоже того… не помпадура. Она, знаешь, хорошо так умеет людей мехом внутрь выворачивать. Вот ходит такой парень, вроде тебя, плюет на всех, хочет странного… А вызовет его на ковер, — и как не было его. «Да, Алла Сергеевна. Нет, Алла Сергеевна. Можно мне ещё раз сортир помыть, Алла Сергеевна?». А Вадим так вообще… Он, знаешь, у Хорунов в рабстве долго был. И вроде как стал слегка не в себе. Или даже не слегка. Без дела никого не трогает, — но если уж тронет, костей потом не соберешь… И за «Аллу Сергеевну» глотки рвать готов. Причем, буквально. А ведь и ещё есть… всякие. Арик, орел наш древесный… Тихий-тихий-тихий, слова никому не скажет, — да только вот слух у него… замечательный. Всё, что надо, услышит… а всё, что не надо — особенно. Ну, и передаст, кому надо, да ещё и с комментариями, какой там на самом деле заговор, да кто ещё в нем замешан… Да и не один он тут такой… далеко даже не один. Есть и ещё… любители стабильности. Даже я не всех тут знаю… Да и Аглая эта ваша… теперь прямо в рот «Алле Сергеевне» смотрит, и Танька эта вредная… Так что и ты с ними тоже того… осторожнее. А то мало ли что… Башку тебе, конечно, не отрубят, и на север тоже не сошлют, — а вот на остров какой в голом виде — это запросто. Года на три, чтобы одумался… Или просто по собраниям всяким начнут нервы мотать… «Алла Сергеевна» это тоже хорошо умеет. Ей только сказать надо «фас!» — а уж исполнители найдутся. Вызовут на коврик — и начнут хором стыдить. Мол, и такой ты, и сякой, и вообще не пионер… Галстук могут снять, навоз за скотами выгребать приставить… «прикрепить» к девке какой, для воспитания. Это самое худшее, кстати. Прицепится к тебе такая — и начнет мозг через трубочку пить… от рассвета до заката и обратно. И ничего не сделаешь ей, потому что тогда — изгнание, без вариантов. Или бойкот могут объявить, когда тебя в упор никто не видит, ну и не говорит с тобой никто. Вот вроде бы и фигня, — а на психику давит только так. Через пару дней ребята на стенку уже лезут и каются во всех грехах. Тогда вроде и прощают их, — только и нет уже человечка-то… Общество, знаешь, это такая машинка, что на ней только в общем салоне хорошо ехать, да не спрашивать, куда. А начнешь советы водителю давать, — сразу в шестереночки затянет, да так пережует, что сам себя после не узнаешь. Вот, в общем, так у нас всё.

Димка вдруг усмехнулся. Не то, чтобы ему стало хорошо, нет. Но Хозяева с их запредельным могуществом, и даже Хоруны-гипнотизеры — всё это было пока непонятно и уже поэтому пугало. А в таких вот вещах он разбирался очень даже хорошо, — его не раз уже пытались строить всякие… И что с такими вот делать — он даже не примерно представлял. Тут ставки, разумеется, повыше, на кону не разнос перед советом дружины, и даже не галстук, тут всё совсем всерьёз. Ну, так и что? Он тоже совсем уже не прежний тихий мальчик, не наивный октябренок, у которого значок в заднем месте играет. Он уже кое-что повидал — и здесь, и даже до, ещё дома. И всерьёз дрался, и даже хаживал разок на нож с голыми руками… и даже удачно, вот что интересно-то… И после этого пугать его бойкотом и разными другими школьными штучками… нет, ребята, это даже уже не смешно. Вот изгнание — это да, это совсем уже серьёзно, это крах, честно говоря. Только ведь и он тут не один. Вот вернутся ребята, — и посмотрим, кто, как, чем и кого… А если кто тут попробует разжевать лично его, Димку Светлова… так и подавится.