— Ни фига ж себе… — выдохнул Антон.
Димка кивнул, глядя на вышедших навстречу Куниц, — трех невысоких загорелых мальчишек, босых и одетых в самые настоящие шкуры. В руках они держали копья с кремневыми наконечниками, — ну, в общем, натуральные дикари. И ладно бы, — дикарей на картинках и в кино Димка видел предостаточно. Но волосы у мальчишек оказались заплетены в смешные косички, — на висках, по две, как не заплетают даже самые сумасшедшие девчонки, и на вплетенных в них кожаных шнурках висели какие-то костяные фигурки, похожие на изделия народов Севера. И это не считая резных костяных браслетов на руках-ногах, ожерелий из чьих-то здоровенных клыков и таких же фигурок. Просто музей ходячий какой-то!..
Но в дрожь мальчишку вогнало не это. Справа и слева от Куниц стояли два… волка, наверное? — могучие, по пояс мальчишкам, звери в дымчато-серой, текучей, словно бы жидкой шерсти, — ни дать, ни взять, Серые Волки из сказки. Только вот взгляд у каждого был почти по-человечески осмысленный, но пристальный и жестокий. Наверное, это и есть оборотни, подумал мальчишка, — те, кто утратил человеческую речь и память. Брр!..
— Благо вам, — сказал средний из мальчишек. Он был чуть старше остальных.
— И вам благо, — ответил Сергей. Аглая, должно быть, онемела от изумления, так что роль посла пришлось играть ему. — Можем ли мы вступить на земли вашего рода?
— Можете, — ответил мальчишка.
Димка ожидал ещё каких-то церемоний, — но парень просто повернулся и пошел, вместе с двумя остальными, показывая дорогу. Мальчишка оглянулся на странных волков, — но те уже исчезли в зарослях, словно их и не было…
* * *
— Нет, ну ни фига же себе… — в сотый уже, наверное, раз повторил Борька. — Неужели и впрямь…
— И впрямь, — жестко отрезал Сергей. — Засидишься вот тут, — сам шерстью обрастешь и на четыре лапы встанешь. Как эти вот бедняги.
— Ничего себе бедняги… — проворчал Борька. — Да любой из них меня…
— Помолчи, а? — буркнул Димка. На душе и так было… ну, не противно, конечно, но как-то тревожно: как любой нормальный пионер, он привык твердо верить, что люди в зверей не превращаются — ну, разве что в сказках. Но сказки же, — это для маленьких! И он — не в сказке. Или нет?..
Мальчишка недовольно помотал головой. Сказка там или нет, — но он прямо-таки ненавидел что-то не понимать.
— А может, это и не оборотни никакие вовсе, — продолжал гнуть своё Борька, — а просто такие волки дрессированные…
— Тш! — шикнул Сергей.
Мальчишки замерли, прислушиваясь. Звук в лесу, конечно, идет так, что часто ничего и не поймешь, — но явно не в этот раз: до них доносились чьи-то истошные вопли, смех и неразборчивый гомон множества голосов.
— Никак поймали кого, — предположил Борька, деловито перехватывая копьё.
— Кажется, я знаю, кого, — ответил Димка прислушиваясь. Среди глуховатых голосов Куниц ему вдруг почудился один, очень хорошо знакомый…
— Кажется, я тоже, — проворчал Сергей, темнея лицом. — Вот оно, выходит, как… А ну — вперед!..
Правду говоря, Димка сомневался, что узнал голос, — но он не сомневался, что это вопли пытаемого, — а может, и убиваемого, — и потому рванулся вперед, словно лось. За ним с топотом неслись остальные, — повезло ещё, что никого из хозяев впереди не было, их бы просто стоптали…
Бежать, к счастью, пришлось недалеко, — селение Куниц открылось за ближайшим поворотом. Вот только его Димка сначала не узнал, — просто не понял, что это селение. Не до того ему сейчас было…
Пулей пролетев распахнутые, к счастью, ворота, мальчишка понял, что не ошибся: у большого дерева дергался подвешенный за руки Льяти. Ноги страдальца были привязаны к толстому корню, — а несколько растрепанных девиц, одетых в шкуры, щекотали ему бока пушистыми метелками своих громадных кос. Льяти возмущенно орал и вырывался, но веревки держали его крепко. Димка ошалело моргнул: он ждал чего угодно, но этого!..
— Отпустите его! — крикнула Аглая. Крикнула громко, — у Димки даже зазвенело в ушах, — и Куницы ошалело замерли.
Торопливо переводя дух, Димка осмотрелся. Большая поляна в лесу, окруженная почему-то тыном, — а на ней какие-то поросшие травой холмушки. Лишь когда из нор в основании этих холмушек полезли хозяева, мальчишка понял, что это просто большие землянки.
Всего через минуту перед ними собралось, наверное, всё племя, — в самом деле, большое, человек сорок. У всех в руках копья, грубые луки. Одеты все одинаково, разве что шкуры от разных зверей, с косичками — не сразу и поймешь, кто тут парень, кто девчонка. Смотрят все неприветливо, подозрительно и хмуро, — словно к ним из леса вышла толпа нечисти. Домашних животных никаких — ну да, зачем они тут, с такими-то друзьями в лесу…
— Отпустите Льяти! — вновь крикнула Аглая. — Он наш друг!
— А что ж это ваш друг на наших землях шарится? — спросил тот самый, встретивший их мальчишка. Наверное, это и есть их вождь, подумал Димка. Ну да — вождь на то и вождь, чтобы первым встречать всё, что пришло на его землю, — и плохое, и хорошее…
— Я не шарился! — тут же возмущенно заорал Льяти. Рот ему, к счастью, заткнуть не догадались. — Я о помощи вас пришел просить!
— Так вот же они, твои гости, — невозмутимо произнес вождь. — Пошто соврал?
— Он не врал, — хмуро сказал Сергей. — Мы в самом деле в плен к Нурнам попали… ненадолго.
— И хорошо ли вас приняли? — с непонятной интонацией спросил вождь.
— Не жалуемся, — в тон ответил Сергей. — А вот Йэрре не по нраву пришлось.
— Неужто побил? — с искренним интересом спросил вождь.
Сергей улыбнулся.
— А то!
— Врешь, — очень спокойно сказал вождь. — Сколько я тут живу, — не слышал о таком. Давно уже. Говорят, правда, что Вальфрид его побил, — но то ж говорят, я то не видел, и никто из наших не видел, а говорят всякое же…
— А Вальфрид — это кто? — спросил Сергей.
— Вальфрид — вождь тевтонов, — ответил вождь. — Он отважный человек. Нехороший, но отважный.
— Отвяжите меня! — вновь истошно заорал Льяти, извиваясь всем телом.
— Обойдесси, — ухмыльнулся вождь. — Честные гости у хозяев не крадут.
— Да я только посмотреть взял! — возмущенно завопил Льяти. — И я вернул бы вам, обязательно! Ну, в следующий раз когда-нибудь.
— Что он украл-то? — спросил Сергей.
Димка ухмыльнулся — знакомая история. Выходит, что не только у них любопытство доводило Льяти до греха…
— А вот, — вождь протянул то ли смуглую, то ли дочерна загорелую ладонь. На ней лежала искусно вырезанная из кости фигурка… собаки? Нет — скорее, того самого оборотня. — Тотем то священный и покусителя надлежит наказать!
— Никого тут наказывать не будут! — возмутилась Аглая. — Дикость какая! Прекратите над человеком издеваться!
— А мы не издеваемся, — спокойно сказал вождь. — Сутки провисит, — отпустим. Всё по закону то.
— Я писать хочу! — возмущенно заорал Льяти. — Отпустите-е-е!
— Что ж ты у хозяев-то воруешь? — насмешливо спросил Сергей. — За помощью вроде пришел — и воруешь. Нехорошо.
— Да я давно уже её взял! — заорал Льяти. — А она тут случайно из кармана выпала, честно-честно! Я думал, что про неё тут все забыли уже!
— Не забыли, не надейся, — хмуро сказал вождь. — С тотемами не шутят, в них — часть души Побратима. Сам он за ней бы пришел, — тебе бы небо с овчинку показалось. А мог бы и вовсе облика человеческого лишить. Бывает такое…
— Отпустите-е-е-е! — вновь завыл Льяти, извиваясь. Похоже, что ему совсем приспичило.
— Отпусти его, вождь, — хмуро сказал Сергей. — Хватит над парнем издеваться. Он ради нас же старался.
На минуту они встретились глазами, — и никто в этот раз не отвел взгляда…
— Ладно, быть по-твоему, — наконец сказал вождь. — Отпустите его! — он махнул рукой девчонкам. — Но теперь ты за него отвечаешь, — повернулся он к Сергею. — Слову твоему я верю… пока что. Но ежели Льяти что опять на землях наших сотворит, — будет тебе нехорошо. Да и не тебе одному. Побратимы — они, знаешь, не прощают…
— Не сотворит он больше ничего, — ответил Сергей. — Я уж с ним потолкую… по-дружески.
— Значит, быть по сему, — спокойно сказал вождь.
Девчонки быстро распутали узлы — и Льяти, подвывая, умчался в кустики.
— Не сбежал бы… — сказал кто-то из Куниц.
— Сбежит — ему же и хуже, вещи-то его у нас, — ответил равнодушно вождь. — Не по-хорошему мы с вами встретились, — повернулся он к землянам, — но пусть на том нехорошее и кончится. Располагайтесь с миром. Вот гостевой дом.
На этом вся церемония и кончилась.
* * *
Гостевой дом Куниц оказался просто ямой глубиной по пояс — сухой, к счастью, — с крышей из жердей, дерна и бересты, неожиданно просторной — вроде большой палатки, в которой, хоть и в тесноте, смогли разместиться они все.
— Это нам тут жить?! — сразу возмутилась Ирка. — В этой норе?
Димка вздохнул. Ну, не нора, конечно — стены и пол обмазаны гладкой сухой глиной, вдоль стен что-то вроде полок с постелями из травы и шкур, в центре — обложенный камнями очаг, но окон, само собой, никаких, если не считать дырки-дымохода в крыше, вместо двери — полог из шкуры. Вещей никаких нет — ладно, и не нужно…
— Тут мы переночуем только, — сказал Сергей. — А утром пойдем дальше.
— Может быть, лагерь за тыном разбить? — предложила Аглая. — А то тут и мыши могут ведь быть!
— Лагерь не надо, — сказал Сергей. — Лишняя возня, да и хозяева могут обидеться. Ничего, одну ночь потерпим.
— Но тут же дикость натуральная! — возмутилась Аглая. — Тут тараканы могут быть! Клопы! Вши, наконец!
— Нету тут никого, — буркнул Борька. — Постели-то с полынью набиты, а нечисть разная её на дух не переносит.
— И я тоже! — возмутилась Ирка. — У меня от полыни голова болит!
— За одну ночь не помрешь, — сказал Антон. — Давайте обедать, наконец…
* * *
Но пообедать толком им не дали. Едва ребята расположились вокруг очага с мисками каши (выставлять часового всё же не стали, — пусть Куницы и дикие, но тронуть гостей для них было немыслимо, это им объяснил Иван) — как снаружи донесся непонятный шум. Димка, было, сунулся в дверь, — и навстречу ему влетел Льяти, сжимая в охапке всё своё барахло — лук и прочее.
— Вот звери! — с чувством заявил он, свалив всё на пол. — Я… ик! — чуть не лопнул от смеха. Девчонки эти… ик!
— Иди-ка сюда, заяц, — нехорошим очень тоном предложил Сергей, но кипящий от возмущения Льяти не заметил подвоха.
— Чего тебе? — он повернулся к землянину.
— А вот! — Сергей отвесил Льяти оглушительную оплеуху. Все замерли — как актеры в последней сцене «Ревизора».
— За что?! — возмущенно завопил Льяти, хватаясь за багровую от удара щеку.
— За воровство, — спокойно ответил Сергей, потирая руку. — В первый раз я тебя простил — но, видать, зря. Не в коня пошел корм. В этот раз — тоже прощу. В третий — имя твоё забуду. Понятно?
Льяти хмуро кивнул. Лицо у него сейчас было… интересное. Ошалело-задумчивое такое.
— Вот и хорошо. А теперь есть садись. Голодный же, наверное?
Льяти ошалело взглянул на него, — но отказываться не стал.
Ели все молча.
* * *
Димка легко и быстро шел по широкой, совершенно пустой улице. Справа, далеко, между редких кустов тянулись новенькие панельные пятиэтажки. Слева, за тускло блестевшей рекой, к хмурому горизонту убегали низкие, дикие заросли, а на этом её берегу стояли древние деревянные дома, иногда темные и наполовину ушедшие в землю, иногда, напротив, приподнятые на беленых кирпичных полуподвалах, с ярко-белыми резными наличниками и обшивкой из зеленовато-коричневых досок. Все они казались сейчас одинаково безжизненными. Время было самое что ни на есть глухое — два часа ночи — и потому вокруг не осталось ни души. Где-то очень далеко впереди смутно мерцали зеленоватые огни уличных фонарей. Над северным горизонтом стояла холодная июньская заря, — и в её призрачном свете всё вокруг казалось нереальным и таинственным. Прохладный воздух невесомо щекотал едва прикрытое тело, — сейчас на нем были лишь легкие летние штаны, такая же легкая футболка и сандалии на босу ногу. От избытка силы и от окружающего простора хотелось взлететь…
Димка сошел, почти сбежал с дороги к приметному высокому забору из посеревших от старости массивных досок. Той же природы калитка была заперта, и он неторопливо постучал большим, тяжелым кольцом. Машка открыла почти сразу, через каких-то полминуты — ждала, ждала!.. — и он даже не успел как следует разволноваться. Она была босиком, в каком-то совсем простом, домашнем платье, с весело блестевшими глазами. Димка, не говоря ни слова, сгреб её в объятия, и они тут же начали целоваться, — пока Машка, задохнувшись, не вывернулась из кольца его рук. Глаза у неё в этот миг были уже совершенно сумасшедшие.
Она торопливо задвинула засов и молча потянула его за собой, в совсем небогато выглядевший дом, обшитый коричневыми от старости досками.
Они нырнули сначала в совсем темные, с крохотным оконцем, сени, потом, — в почти такую же темную горницу, — тоже с единственным маленьким окном, — и, наконец, попали в небольшую спальню, похожую на внутренность ящика: все её плоскости состояли из грубых, необделанных досок. Здесь стояла лишь большущая кровать, — с пышной, ослепительно белой периной, — и что-то вроде комода, на котором ровно горела единственная толстая свеча. Окон в комнатке не было, все двери за собой Машка тщательно заперла. На какую-то минуту они замерли, нетерпеливо и с испугом глядя друг на друга в предвкушении чего-то невероятного… и тут Димка проснулся.
Ничего себе сон, подумал он, отбросив одеяло. Что-то же должно было там быть, что-то такое… ну очень интересное…
Недовольно помотав головой, он выбрался из палатки. Машка непобедимо спала, — как и Сергей, и Борька, и мальчишка не стал их будить.
Снаружи он словно нырнул во влажный, лишь слегка прохладный воздух, одуряюще пахнущий мокрой травой, вдохнул его так, что грудь, казалось, сейчас треснет, потянулся, поднявшись на пальцы босых ног, помотал головой, засмеялся…
Вокруг ещё только занималось утро, — солнце уже взошло, но еле пробивалось через щели в слое высоко висящих синеватых туч. Легкий ветер шуршал и шелестел высоченной травой. Вчера они вышли из леса и оказались на громадной холмистой равнине, спускавшейся к самому Морю Птиц, — оно уже смутно синело впереди. За ним, на юге, лежала мгла, скрывая невидимую отсюда цитадель Хозяев.
Ничего, мы до вас ещё доберемся, подумал мальчишка, продолжая осматриваться. Между палаток весело потрескивал костер, Ирка и Аглая хлопотали у него, — варили кашу на завтрак, конечно… Рядом с ними сидел Макс, положив на колени копье, — караулил, хотя от кого?.. Зверья в этих степях кроме смешных, по колено ростом, оленьков, на которых и охотится-то стыдно, не водилось, люди тоже почему-то не жили, — простор и раздолье, одним словом. Холмы, словно застывшие огромные волны, между ними — ручьи и рощицы, всё такие красивое, словно это и не мир, а какой-то огромный парк. И при этом, — всё дикое, словно здесь никогда не ступала нога человека. Травища по колено, идущая от ветра волнами, — вот и всё, что они тут видели, собственно…
Разобравшись с неизбежными утром делами, Димка подошел к костру. Одеваться совершенно не хотелось, — сейчас он словно плыл в этом воздухе, как рыба, — и Аглая покосилась на него, но ничего не сказала, почему-то…
— А что там за истуканы стоят? — спросил Димка Максима, показав на три фигурки, торчавшие на гребне холма. — Вчера ж вроде не было…
— Где? — Максим оглянулся, но странные фигурки уже исчезли, — то ли легли, то ли нырнули за гребень. — Да померещилось тебе.
— Да я точно видел! — возмутился Димка, — столбы столбами, и без лиц — как они ходить-то могут?
— А, так это Астеры, наверное, — отмахнулся Максим. — Не бойся, они безобидные.
— Кто? — ошалело спросил Димка.
— А, так ты не знаешь же, — ответил Максим. — Мне тут Льяти ночью рассказал… под утро уже. Это племя такое. Живут тут в рощицах, в шалашах, промышляют рыболовством, и не общаются ни с кем. Даже личины из коры носят, чтобы никто их лиц не видел. Вот. А по ночам жгут они на верхушках холмов костры и поклоняются звездам — ну, так говорят. А днем на холмы они не поднимаются, — табу такое у них… И ни к морю, ни к лесу не подходят…
— Ничего себе… — Димка почесал в затылке. Мысли и так были взбудоражены сном, а тут ещё такая загадка… — Может, они и не люди вовсе?
— Да не, Льяти их видел же, — отмахнулся Максим. — Люди как люди, даже красивые… очень. Только стеснительные. А может, просто языка здешнего не знают, хотя так и не бывает вроде…
— Льяти где? — спросил Димка. Ему не терпелось уже повстречаться с этими таинственными незнакомцами.
— Да вон он, дрыхнет, — Максим показал на торчавшие из-под шкур босые ноги, — да не буди его, он полночи нас караулил и про звезды трындел, спасу нет. Вот же язык без костей!..
— А, пусть спит тогда, — Димка вздохнул. — Слушай, а он не рассказывал, кто тут ещё бродит?
— Почему, рассказывал, — Максим пожал широкими плечами. — Туа-ти, говорят, вообще самое старое здешнее племя, — они здесь чуть ли не пять тысяч лет, и всё это время кочуют, весь здешний мир из края в край обошли, только к Морю никогда не подходят, — боятся Хозяев. Но они от древности вроде как тронулись, — тоже ни с кем не говорят и никому не доверяют. А может, они и говорить-то не могут, потому что не люди, — у них щеки и плечи все синие, но не сплошь, а узорами, словно у змей. Бр-р-р! Зато тут другие ещё есть — арии, вот. Виксены их ещё Воронами зовут, за татуировки.
— Арии — это фашисты, что ли? — спросил Димка. Вчера он с мальчишками порасспросил Льяти об этом Вальфриде, — и выходило, что он самый, что ни на есть недобитый фашист: рыжий и с древним пистолетом, в котором по описанию каждый из мальчишек узнал немецкий «вальтер». Хорошо ещё, что патронов к этому самому «вальтеру» не осталось уже давным-давным давно, — а ведь, говорят, немцы попали сюда с автоматами и чуть ли не с фаустпатронами, — только вот справится с Хозяевами эти им не помогло… Неудивительно, конечно, — чего ещё ждать-то от фашистов недобитых? — но обидно: стрельнуть из фаустпатрона в Хозяев Димка сам не отказался бы…
— Да не, они тоже совсем древние, с каменными мечами бегают… Вождь их всех тут достал, — ездит без конца по селениям, поднимает всех на борьбу с Хозяевами, — только вот сам не знает, как с ними справится, и давно никто не слушает его…
— Эх, нам бы его найти… — вздохнул Димка. — А то народ тут мхом оброс совсем…
— Льяти не знает, где сейчас он, — вздохнул Максим. — Мир-то тут большой, границ нет, — иди, куда хочешь. А я и сам потолковать с ним не отказался бы… Ого, смотри!
Димка запрокинул голову. Высоко-высоко, под самыми тучами, парил хрустальный дракон…
* * *
— Ну, вот и море, — хмуро сказал Борька, глядя на кучку встречающих отряд Горгулий. В самом деле, самые, что ни на есть натуральные дикари: бритые с боков головы, длинные черные волосы, заплетенные в косицу, всей одежды — юбка из водорослей. И на левом бицепсе у каждого алой и зеленой краской татуирована эта самая рыба-горгулья, то ли прародитель, то ли покровитель племени — неотличимо похожая в таком вот исполнении на крашеную охрой черепаху. Тьфу!..
— Мир вам, добрые люди, — сказал Сергей. — Мы ищем, как пройти к Волкам и в ваших землях не задержимся.
Горгульи, однако, молчали, — в точности как их прародитель. Скулы у них были высокие, глаза узкие, черные и непроницаемые, — они чем-то походили не то на японцев, не то на вьетнамцев, а может, и происходили откуда-то из тех краев — кто знает?..
— Волки живут в море, — один из мальчишек показал на группку синеющих в море островов. Голос у него был такой же непроницаемый, как и лицо, — совершенно без эмоций. — Сюда приплывают редко. Менять еду на редких рыб и морских тварей. У нас нет с ними других дел. Вам лучше уйти с нашей земли.
— Да что же это такое! — возмутился Борька. — Нам надо к Волкам попасть!..
— Зажгите на берегу костер, — бесстрастно сказал… кто? Вождь? Посол? — Волки приплывут, рано или поздно. Они очень любопытны.
— Ладно, спасибо и на этом, — проворчал Сергей. — Пошли, ребята…
* * *
— Ну и удружили нам эти Горгульи! — возмутился Димка. Разжечь костер на берегу было, понятно, не из чего, — а до ближайшей рощи пришлось топать и топать. — «Наша земля», — словно они её купили!..
— Ну, так их же земля, — удивился Льяти. — Они ж на ней не первый век уже живут. Имеют, как говорится, право.
— Жлобы они! — возмутился Димка. По прихоти Горгулий им пришлось переться назад, к ближайшей роще, разбивать там лагерь, — а потом таскать хворост к берегу, километра этак за три. На приличный костер наберется только к вечеру, — оно и лучше, конечно, но потом ещё ведь ночь не спать! — Нет, ну почему бы им самим этим не заняться!..
— Жлобы, не жлобы, — а им жить здесь, — проворчал Льяти. Получив по морде от Сергея, он сильно изменился, — по крайней мере, не увиливал, как раньше, от общих работ. Сейчас вот тащил, как ишак, громадную, вдвое больше Димкиной, вязанку хвороста, не ныл и не стонал. Вот что порой простая оплеуха с людьми делает… — А Волков тут, знаешь, никто особо не любит, — слишком хорошо живут, и слишком правильно, — а такое как стерпеть?.. Морские Воришки — их первые враги. Волков-то они, понятно, боятся, — а вот Горгульям могут устроить веселую жизнь. А куда тем податься? Они только рыбу ловить и умеют, её и едят, да и то, не всякую, а только такую, которая не табу. Прогони их от Моря, — пропадут, одичают вконец, потеряют человеческий облик. Тут такое, знаешь, бывало не раз… Буревестники — те сами не нападут, конечно, но Воришкам наябедничают обязательно…
— А Буревестники — это кто? — спросил Димка. Льяти вроде ничего и не скрывал, — но о многом молчал, пока не спросишь, — то ли от забывчивости, то ли набивал себе цену, придерживая знания про запас…
— А это соседи Горгулий, — пояснил Льяти, утирая пот. Солнце стояло высоко, — перевалило за полдень, небо прояснилось и стало уже жарко. — Лучшие рыбаки в этом мире, право слово. Но жулики при этом редкие, для них при обмене надуть — это обязательно, у них даже обычай такой. А вождь их Терри — главный в этой шайке жулик. Но красивы-ый… девчонки по нему прямо гроздьями сохнут, хотя он ж мизинца их не стоит…
Льяти пустился в привычные, как видно, рассуждения, — но Димка не слушал его. До берега ещё далеко, солнце палит, — ну вот нафига они это затеяли? Куда коней гнать-то?..
Да есть куда, хмуро подумал Димка. Дома-то нас ждут, и не делать всё, чтобы вернуться — предательство, вот ведь какие дела…
— А кто тут ещё у Моря живет-то? — спросил он. Болтовню Льяти слушать всё равно придется — так хоть по делу…
— Да собственно и всё, — сказал он. — Буревестники, Горгульи и Морские Воришки. Это если не считать Волков, конечно. Ну, и ещё Певцы, но их мало кто видел…
— Любите вы тут прятаться… — проворчал Димка. — Кто в лес дикий забился, кто на острова, кто вообще с глаз пропал, как эти вот Певцы…
— Так что ж им ещё делать? — хмыкнул Льяти. — Племя-то у них маленькое, а кораллы, жемчуг и перламутр всем нужны. А добывать их никто, кроме Певцов, не умеет, они лучшие в мире ныряльщики. Говорят, что и живут они на морском дне…
— Чушь это, — проворчал Димка, останавливаясь и в очередной раз вытирая пот. Хорошо хоть, что с грузом под гору, — а назад налегке…
— Чушь, не чушь, — а дома Певцов никто не видел, — ответил Льяти. — Где они живут — неведомо, только все, кто с ними общался, говорили, что выходили они из-под воды.
— А почему Певцы тогда? Ещё и поют лучше всех?
— Вроде того, — Льяти поправил за спиной тяжеленную связку. — Но это не от таланта, а от усердия: они, знаешь, верят, что мир умеет слушать и, если спеть ему правильную Песню — отзовется.
— А отзывался? — Димка поскользнулся на кочке и едва не упал. Вот же гадство-то…
— То никому не ведомо, — вздохнул Льяти.
* * *
— Когда эти Волки приплывут-то? — проворчал Борька, бросая в огонь очередную связку хвороста.
— Раньше середины завтрашнего дня их ждать нечего, — ответил Льяти. — Ночью же никто не плавает, ночью спят.
Димка вздохнул. С некоторых пор любые задержки в исполнении плана злили его безмерно. Смешно, — у них и плана-то, можно сказать, нет, — но всё равно злили. Очень уж захотелось спросить у Волков, почему это они, самое сильное здесь племя, спрятались на островах и свысока на всех поплевывают…
Он глубоко вздохнул и осмотрелся. Уже почти совсем стемнело, в бездонно-синем небе мерцали незнакомые звезды, на западе, над горами, стоял желто-рыжый смутный купол Таллаара, словно верхушка невероятно огромной луны…
Димка вздохнул. Всё вместе — глубокая, хмурая синева озера, прозрачный сумрак неба, в котором колыхались звезды, серебристые волны последних отблесков заката, бегущие по травяному морю, далекие искры костров неведомых Астеров, мерцавшие, как звезды, на верхушках холмов, — вся эта красота хватала его за душу. И, в то же время, говорила, что мир вокруг — чужой… Прекрасная далекая сказка, ставшая для них тюрьмой…