— Я его слышал уже несколько раз… Понимаете, как будто кто-то невидимый ходит по половицам, и они тихо так поскрипывают… Шорох такой… очень странный!

Директор шахты пожал плечами.

— Пустяки, — сказал он. — Это чисто нервное… Да вы не волнуйтесь!

А про себя подумал:

«Вот еще, — кто бы мог ожидать? Такой здоровяк на вид, и вдруг — психоз! Шорохи под землей чудятся».

Петренко, приземистый и широкоплечий человек с загорелым лицом, нервно поднялся с места и принялся расхаживать по кабинету.

— Всегда в одно и то же время… — сказал он, останавливаясь перед директором и глядя на него в упор. — И движется. Тихо так шуршит и уходит куда-то вдаль…

— Пустяки, — повторил директор. — Горных духов, как известно, не бывает, а с непривычки в шахтах мало ли чего не покажется. Я сам лет двадцать назад, когда первый раз в шахту спустился, помню, отбил здоровеннейший кусок карналлита, он как рухнет, так тут такой гул пошел, точно несколько человек к выходу побежало. Ну, думаю, где-то обвал… Прислушался: тихо. Это мой кусок, оказывается, грохот такой вызвал… Вы отдохните денек, да и за работу с новыми силами. А шорохи… Шут с ними! Под землей каких только звуков не бывает.

— Да нет же! — нетерпеливо возразил Петренко. — Вы не подумайте чего такого… Я сам. много разных звуков слышал на своем веку. Недаром ведь акустическую аппаратуру изобретаю. Вы знаете, что чувствительность прибора, с которым я сейчас работаю со своими помощниками, очень велика. Мы слышим, как двигаются электровозы, работают врубовые машины, — и все это на расстоянии многих километров. Один раз, представьте себе, совершенно отчетливо услышали шум подземной реки… Реки, которую не видел ни один человеческий глаз.

Но то, что слышится теперь… Вы меня извините, это очень странно. Я просто теряюсь в догадках.

Директор калиевой шахты, Николай Иванович Губанов, изобразил на. лице сочувствие. Но он без особого удовольствия, слушал взволнованную речь украинского ученого. Ну, какие там звуки слышны под землей! Какое, собственно говоря, это имеет отношение к непосредственной работе?

Директора беспокоило другое.

Вот уже две недели продолжаются на шахте испытания новой аппаратуры, предназначенной для местной геологической разведки. Стране нужно огромное количество калиевой соли — жизненного сока, повышающего плодородие земли. Добыча калийных удобрений должна быть резко увеличена по сравнению с довоенным уровнем. А тут серьезный человек, ученый, от которого он с надеждой ждет новых открытий, увлекся какими-то посторонними вещами…

Петренко привез на шахту разработанную им новую акустическую аппаратуру. Ее действие было основано на том, что мощный звуковой сигнал, посланный в землю, отразившись, должен был вернуться в специальный приемник и рассказать о структуре слоев, на которые он натолкнулся. Так обстояло дело в теории. На практике же звук уходил в землю и терялся в толще горных пород. Правда, при этом звук отражался и преломлялся там, как луч солнца, упавший в воду, но к приемнику возвращалась настолько ничтожная часть его, что по показаниям прибора нельзя было представить достаточно яркой картины подземных богатств. Требовалось внести какие-то усовершенствования в аппарат.

«Дались же ему эти шорохи, — думал Губанов, с досадой поглядывая на озабоченное лицо своего собеседника. — Нет, уж, видно, придется вести разведку обычными методами. А жаль: прибор Петренко обещал значительно ускорить все дело…»

Стук в дверь прервал размышления директора. Вошел высокий сухопарый человек в круглых роговых очках. Это был кандидат физико-математических наук Шабалин, работник одного из исследовательских институтов Ленинграда. Здесь, нa шахте, он испытывал свой аппарат, тоже предназначенный для разведки соляных пластов.

— Ну, как успехи? — спросил директор, пожимая сухую, костлявую руку ученого.

Тот поправил очки и огорченно развел руками.

Метод Шабалина заключался в том, что в толщу земли посылалась на разведку радиоволна определенной длины. Радиоволны по-разному отражаются от различных горных пород, и на экране приемного устройства в аппарате Шабалина появлялось условное изображение, рассказывающее о геологическом строении земных недр. Так было не только в теории, но и при лабораторном испытании прибора. Но вот в шахте дело не ладилось: какая-то дымка начинала застилать экран через несколько минут после начала работы. Все пропадало в этом тумане. Шабалин бился изо всех сил, менял волну, даже переделывал свой прибор, но пока безрезультатно.

Петренко, замолчавший было на минуту, снова оживился.

— Я вот рассказываю сейчас Николаю Ивановичу про странные явления в шахте, — сказал он, обращаясь к коллеге. — Какие-то звуки непонятные слышны, даже когда наш генератор звука выключен.

— Звуки? — рассеянно переспросил Шабалин. — Ну и что же?

— Легкий такой шорох… и медленно передвигается с места на место…

Ленинградец покосился на Петренко.

— Да не заблуждаетесь ли вы? — спросил он. И тут же рассказал о случае, который произошел однажды во время сейсмической разведки рудных залежей. Сейсмограф, установленный на поверхности земли, зарегистрировал землетрясение силой в десять баллов. Между тем почва под ногами исследователей была совершенно спокойной. При проверке выяснилось, что неподалеку от сейсмографа в ямку в земле попал лягушонок. Он пытался выбраться и производил легчайшее сотрясение почвы. Чувствительность же прибора была так велика, что он зафиксировал это, как сильные толчки.

— Вот и у ©ас тоже, — добавил он, — мышь какая-нибудь ползает… Усиление звука в вашем аппарате настолько сильно, что муха за слона сойдет, а мышь, как поезд, будет шуметь… в вашем ухе…

— Да нет же! — окончательно разгорячился Петренко. — Ведь звук-то идет из толщи земли… Какая там мышь! Вы просто смеетесь… Конечно, вы не верите в эффективность звуковой разведки…

«Ну, вот, кажется, начали ссориться, — вздохнул про себя Губанов. — Самолюбие проклятое заедает. Нет того, чтобы спокойно разобраться в сути дела. Общими бы усилиями… А то каждый считает свой метод наилучшим и готов на рожон лезть».

Директор задумался и почти не слушал спорящих.

— Ну, это вы уж оставьте, — доносился голос Шабалина. — Проникновение радиоволн в толщу земли…

Куда вы, Петр Тимофеевич? — обратился директор к Петренко, заметив, что он встает с места.

Пойду, — хмуро ответил тот. — Аппаратуру готовить. Через час примерно этот звук опять должен появиться.

«Странный человек… — пробурчал Шабалин, усаживаясь поближе к директорскому столу.

С ним совершенно нельзя вести научных споров. Горячится. Вы слышали наш разговор?

Директору было неудобно признаться, что он почти ничего не слышал.

— Да, конечно. Но вы тоже, по-видимому, не правы, Константин Сергеевич. Так же нельзя, — с упреком проговорил Губанов. — Надо бы помогать друг другу. А у вас что получается? Споры без конца. Человек нервничает от неудач. Надо внимательнее к нему…

— В науке споры неизбежны. Без этого не придешь к истине. Да вы только послушайте… Он уверяет, что звук распространяется под землей таким образом, словно…

— Не хочу слушать ни про какие звуки, — отмахнулся рукой директор. — Я не специалист в акустике, и мне в этом не разобраться. Дайте мне хорошо работающий прибор для разведки, пусть он будет основан на любом принципе — на вашем, на петренковском, — лишь бы работал. Вот что сейчас нужно. Ведь производительность-то мы должны увеличивать в совершенно исключительных масштабах! Вы знаете, что такое калий?

И Шабалин был вынужден опять выслушать взволнованную речь Губанова о значении калиевой промышленности в народном хозяйстве страны.

— Я ведь старый калиевик. Вы только вспомните, — с убеждением в голосе говорил Губанов, — что в царской России совершенно не добывали калия! Америка и по настоящее время не имеет своих калиевых рудников. А у нас?! Да ведь мы теперь на первом месте в мире по разведанным запасам калия! Только разрабатывай! Одно только наше Верхнекамское месторождение; располагает запасом, превышающим все остальные запасы калия в мире почти в пять раз… В солях, которые мы добываем, содержится не только калий, но и магний. А разве построишь современный самолет без магния?! Понимаете, какое дело? Мы ждем от вас помощи. Дайте усовершенствованный аппарат, который бы быстро и точно отвечал на вопрос: стоит ли вести проходку в данном направлении? А Петренко какими-то там таинственными звуками заинтересовался. У вас тоже не ладится… И даже неизвестна причина, почему появляется эта дымка на экране, которая все портит.

Губанов взял в руки пресс-папье, сделанное, как и весь письменный прибор, из белоснежного шлифованного под мрамор карналлита, и повернул так, что тысячи искр засверкали на полированной грани.

— Я понимаю ваше нетерпение, — возразил Шабалин. — Но не всегда в лабораториях можно все предусмотреть, Дело ведь совершенно новое… А откуда берется эта дымка, }ма не; приложу…

— Конечно, не все сразу — уже мягче отозвался директор. — Но уж очень вы спорите все с Петренко. Какая-то неприязнь, по-моему, зародилась между вами. Каждый думает главным образом о том, чтобы восторжествовал именно его метод. Вы не хотите смотреть на это дело в общегосударственном масштабе.

Шабалин стал необыкновенно серьезным.

— Ну, в этом вы ошибаетесь, — проговорил он твердо и с укором в голосе. — Успехи в развитии народного хозяйства мне допоги так же, как и Петренко и вам. Научные споры совсем не означают личной неприязни. Мне нравится Петренко и самый стиль его работы — с размахом, с добросовестным изучением каждого факта. Но что касается его теорий, тс некоторые из них представляются мне…

— Ну, хорошо, хорошо, — торопливо сказал директор. — Ведь вам, кажется, пора на испытания?

— Между прочим, — заметил, уже уходя, Шабалин, — поведение Петренко со вчерашнего дня стало каким-то странным… Вы не находите? Или это мне так кажется.

«Надо будет заняться ими вплотную, — подумал Губанов, когда Шабалин ушел. — Что-то у них там неладное…»

Сказочен подземный мир карналлитовой шахты! Он поражает прежде всего своими яркими красками, каких не ожидаешь встретить под землей. Как разнообразна мозаика стен! Она составлена самой природой из ромбических кристаллов разной величины и цвета. Сверкающие грани образуют причудливые молочно-белые, зеленые и красные узоры. Они меняют свои очертания при каждом перемещении шахтерской лампочки.

Константин Сергеевич с любопытством осматривал огромное подземное помещение. Оно поражало его необыкновенно раскатистым эхом, которое встречается лишь в пустых каменных гротах.

В этом искусственном гроте, образовавшемся после выработки породы, должны были происходить сегодняшние испытания.

— Кон… стан… тин… Сер… гее., еее… вич!.. — раздался из глубины грота гулкий голос.

Шабалин, стоявший у входа, откликнулся и направился к светящимся точкам, чуть видным в глубине грота.

У самой стены несколько лаборантов возились со странным на вид электрическим аппаратом. Большой сигарообразный корпус прибора, покоящийся на массивном треножнике, порождал нa стене продолговатую тень, не менее причудливую, чем сам прибор. Множество проводов соединяло его с расположенной невдалеке передвижной аккумуляторной подстанцией.

— Готово Константин Сергеевич! Можно начинать…

Грот стал постепенно наполняться монотонным жужжанием.

Шабалин вращал ручки регуляторов. Круглое отверстие экрана начало светиться тусклым зеленоватым светом.

Вот на зеленом ноле появились какие-то смутные очертания. Изображение на экране становилось все более четким.

— Смотрите! — обрадованно обратился Шабалин к сотрудникам. — Появились характерные линии карналлита: вот одна, две, три… О! Да его здесь много!..

— И совсем недалеко от нас! — заметил лаборант, не отрывавший глаз от боковой шкалы прибора. — Его загораживает слой каменной соли толщиной всего метра в три… Жаль, что эту выработку забросили. Шахтеры не знали, что за слоем каменной соли опять пойдет карналлит. Да-а, какой мощный пласт…

Но что это? Изображение т экране. Исчезли знакомые линии карналлита, флюоресцирующая поверхность покрывается матовой дымкой. Сплошной зеленоватый туман! Опять неудача.

— Выключить прибор! — с досадой скомандовал Шабалин. — Довольно…

Прибор включали егце несколько раз, но с прежними результатами.

Неожиданно внимание ученого привлекла светящаяся точка, появившаяся у входа в грот. Кто-то медленно передвигался с шахтерской лампочкой в руках, затем остановился, словно в нерешительности.

Светящаяся точка оставалась неподвижной еще несколько минут, а затем вдруг запрыгала. Человек явно пустился бежать, — но не к группе испытателей, столпившихся вокруг прибора, а к выходу из грота. В окружающей темноте трудно было узнать бегущего, но вот на повороте мелькнул яркий отблеск, и в свете его Шабалин прекрасно различил приземистую фигуру украинского ученого…

* * *

Директор искал Петренко.

Шагая по длинным, извилистым штрекам, он часто останавливался, чтобы заглянуть попутно в различные уголки своего обширного подземного хозяйства.

Всюду горел яркий электрический свет. Пробегали наезда вагонеток, груженных разноцветной породой. В забоях стрекотали плоские, ползущие по земле врубовые машины. Они резали камень острыми зубьями, расположенными на бесконечной цепи. Как пулеметы, стучали отбойные молотки. Немного тише вели себя электродрели, — они деловито ворчали, вгрызаясь в сверкающий камень своими длинными сверлами. Позже в просверленные отверстия будет заложен аммонит, чтобы взорвать и превратить в блестящие брызги массивы карналлита и каменной соли.

Вся эта сложная техника была направлена на то, чтобы разбить, раскрошить на части крепкую кристаллическую породу и сделать ее удобной для транспортировки наверх.

В одном из далеких штреков, где разработка уже давно не производилась, должна была находиться группа Петренко. Губанов легко нашел это место, ориентируясь по карте.

Но украинского ученого на месте не оказалось. Лаборанты объяснили, что их руководитель заходил сюда несколько раз, но каждый раз опять исчезал неизвестно куда.

— Он чем-то очень взволнован, — заявил Губанову один научный сотрудник.

— Мы никогда не видали его в таком возбужденном состоянии, — добавил другой.

Губанов пожал плечами. Он попросил передать Петреико, что сейчас направляется к Шабалину и зайдет сюда снова на обратном пути.

У входа в грот, где работала группа Шабалина, Губанов заметил какое-то темное пятно. Директор поднял фонарь: в углу притаился человек. Он скорчился па коленях у стены, прилаживая какой-то ящик. Фонарь Губанова осветил знакомую приземистую фигуру.

— Петр Тимофеевич! — воскликнул удивленно директор. — Что вы тут делаете?

Петренко вздрогнул, выпрямился, все еще стоя на коленях, и, как показалось директору, загородил ящик. Шахтерская лампа в его руке медленно погасла.

— Тише… — прошептал он в темноте. — Одну минутку…

Губанов направил луч своего фонаря на Петренко. Тот, торопясь и нервничая, отсоединял от продолговатого ящика какие-то провода.

— Вы меня извините, — пробормотал он, засовывая обрывки проводов в карман и завертывая ящик в спецовку, которую он еще раньше снял с себя. — Я сейчас…

Сунув ящик подмышку, он побежал по штреку, пригибаясь, словно от большой тяжести.

Директор, недоумевая, посмотрел ему вслед. Затем быстро направился в грот.

— Ну, как? — спросил он, подходя к группе Шабалина.

— Сначала было все хорошо, — ответил тот, вытирая носовым платком руки. — А потом… все заволокло. Словно радиопомехи какие-то… Но откуда им здесь быть, под землей?

— Попрошу вас, Николай Иванович, немедленно распорядиться насчет чаю, — приподнятым тоном проговорил Петренко, обращаясь к директору. — Иначе никаких разговоров и быть не может…

Петренко был в веселом возбуждении. Шабалин с удивлением наблюдал за своим коллегой. В маленькой уютной гостиной царил полумрак. Настольная лампа с зеленым абажуром оставляла в тени лицо украинца, шагавшего из угла в угол.

— Как у вас успехи, Петр Тимофеевич? — спросил Шабалин, когда директор вышел распорядиться насчет угощенья.

— У меня успехи? — отвечал Петренко, круто останавливаясь перед ленинградцем. — Вы шутите? Вот у рас удача — это да! Есть с чем поздравить.

Он вдруг крепко пожал руку Шабалину. Рука Петренко была сухая и горячая.

— Я вас совершенно не понимаю, — тихо проговорил Шабалин. — В последнее время вы говорите какими-то загадками.

— Загадка решена! — радостно сообщил Петренко и щелкнул пальцами. — Теперь я знаю, кто это бродил под землей!

В сопровождении работницы, несшей поднос с чаем, в гостиную вошел директор.

— Так вот, насчет этих скрипоз и шорохов, о которых я вам уже говорил… — начал Петренко, усаживаясь за стол.

«Опять со своими таинственными звуками, — подумал директор. — Что они ему покой не дают!»

— Много приходится слышать разных звуков с помощью подземной акустической аппаратуры… — продолжал между тем Петренко. — А тут, представьте себе, как будто что-то немного знакомое… «Что это может быть?» думаю. Этакий характерный шорох с потрескиваньем…

Рассказ украинского ученого не столько интересовал директора, сколько беспокоил. Глаза Петренко горели, как казалось директору, ненормальным, болезненным блеском. Его веселость тоже была какой-то подчеркнутой и неестественной.

— Пейте чай, Петр Тимофеевич, — проговорил Губанов. — Остынет…

— Ах, да, да! Чай… — заторопился Петренко. — А вы почему не пьете?

Затем, не говоря больше ни слова, он вытащил из бокового кармана несколько блестящих ярко-красных каменей и принялся накладывать их в стакан.

«Все! — мелькнуло в голове у директора. — Рехнулся. Кладет карналлит вместо сахара…»

— Петр Тимофеевич… — кинулся к нему директор, но был остановлен предупредительным жестом Петренко.

— Тише! Одну минутку, тише… — торжественно произнес он, отодвигая стакан с карналлитом на середину стола. — Слушайте!

Множество пузырьков какого-то газа начали бурно подыматься сквозь темнокрасную жидкость чая. Из стакана, где растворялся карналлит, слышался треск, сливающийся в беспрерывное шипение.

— Слышите? — торжествующе воскликнул Петренко, — Слышите? Что это такое?

— Это вырывается из растворяющихся кристаллов так называемый «микровключенный газ», — ответил директор.

— Вот именно, — с воодушевлением перебил Петренко. — Частицы газа «вкраплены в кристаллы и находятся там под давлением чуть ли не в несколько десятков атмосфер!.. Газ, попавший в кристаллы еще при образовании кунгурского яруса пермской системы, теперь вырывается наружу! Как только стенки ячеек, в которых он находился, стали тоньше от растворения, газ вырвался из многовекового плена. Вам ясно, Константин Сергеевич?

— Понятно, — проговорил ошеломленный Шабалин.

— Теперь вы догадываетесь, почему у вас на экране появляется туманная дымка? — обрадованно закончил Петренко. — Газ-то становится электропроводным! Ну, а вам, физику, остальное все должно быть ясно.

— Вы хотите сказать…

Шабалин остановился — слишком печальной была подсказанная ему догадка. Под (влиянием дециметровых волн в породе возникают ионные процессы и происходит разогрев газа… Газ, расширяясь, ломает стенки и разрушает кристаллы. Значит… не годятся дециметровые радиоволны для разведки в калиевых рудниках. Разрушение кристаллов рисуется, как дымка, на экране и мешает исследованию.

Шабалин посмотрел на Петренко. Как наглядно и убедительно тот доказал, что прибор Шабалина в калиевых рудниках бесполезен! И этот жестокий удар был нанесен в присутствии директора, на совещании, созванном по требованию самого Петренко.

— Я установил, — продолжал все тем же радостно-возбужденным тоном Петренко, — что характерный этот шорох возникает именно тогда, когда работает ваша аппаратура, Константин Сергеевич. Слышу шорох — бегу к вашему штреку, смотрю: работаете. Выключен ваш аппарат — и шороха нет. Вчера подтащил портативный акустический прибор прямо к вашему гроту. Бегать уже был не в силах. Устал… Всю эту ночь просидел за вычислениями… Простите, я, может быть, кажусь вам немного странным.

— Очень благодарю вас, — сухо проговорил Шабалин. — Вы уделили мне много внимания. Вы доказали, что применение моей аппаратуры в калиевых рудниках невозможно. Теперь мне не придется тратить время на решение безнадежной задачи.

Шабалин резко поднялся из-за стола.

Позвольте, товарищи, — заволновался директор. — Ссориться вы опять собираетесь, что ли?

— Зачем ссориться? Из-за чего? — закричал Петренко, вскакивая со своего места. — Константин Сергеевич, дорогой! Разрешите мне расцеловать вас на радостях… Неужели вы не поняли еще? Да ведь перед нами — открытие!.. И какое еще! Я очень рад, что помог в этом деле… Мощность передатчика мы увеличим и… Понимаете?

Петренко направился к Шабалину с широко распростертыми объятиями. Шабалин неожиданно просиял и с радостным криком бросился навстречу украинскому ученому.

Комната наполнилась шумом.

Ионизация газовых ячеек… А я-то дурак! — кричал в восторге Шабалин. — Значит, чем больше мощность, тем гуще дымка, тем энергичнее разрушаются кристаллы. Петр Тимофеевич, дайте я вас еще поцелую!

«Ну теперь оба они с ума сошли, кажется», подумал директор.

* * *

В подземном гроте слышался стук металлических инструментов, хруст шагов. Заканчивалась установка прибора, более мощного, чем тот, с которым работал раньше Шабалин.

— Волнуетесь? — тихо спросил Петренко, подходя к Шабалину.

Вместо ответа Шабалин взял под руку украинского ученого.

— Будем бороться вместе, — проговорил он, — Какие бы ни были первые результаты — не отступать! Вы мне доказали, что и неудачи многое открывают.

Начало не предвещало ничего хорошего. После того как аппарат был приведен в действие, на стене появилось голубое пятно, озарившее грот слабым мерцающим светом. Прошло несколько минут. Голубое пятно потускнело. От стены отвалилось несколько мелких кусочков — как будто осыпалась штукатурка, шорохом сползли на землю одинокие кристаллы.

Это было совсем не то, чего ждали ученые.

— Укоротим волну, — предложил Шабалин. — Опять начались неудачи в этом заколдованном гроте!

Он подошел к аппарату и стал вращать рукоятки настройки. Яркость светового пятна увеличилась. Вот оно засверкало ослепительной голубизной. Несколько крупных кусков выпало из середины пятна.

Шабалин еще повернул рукоятку.

Вдруг стена, на которую было направлено излучение дециметровых волн, стала словно дрожать и расплываться на глазах у зрителей.

Шипели лопавшиеся кристаллы. Казалось, тысячи невидимых острых игл впивались в породу. В том месте, где сияло голубое пятно, стена рассыпалась, расползлась. Точно невидимая врубовая машина быстро вгрызлась в породу, нагромождая кучи глыб и разломанных кристаллов.

Шабалин начал медленно водить по стене своим чудодействующим лучом. Голубоватое светящееся пятно пришло в движение. И всюду, где оно появлялось, разрушалась стена подземного грота, сыпался белый песок, падали камни.

Шорох, подслушанный когда-то Петренко, превратился теперь в разрушительную бурю. Мощный поток дециметровых волн, во много раз более сильный, чем тот, который применял раньше Шабалин для геологической разведки, нагревал микровключенный газ. Миллиарды газовых пузырьков ломали свои ячейки, вырываясь наружу. Разорванные изнутри кристаллы превращались в песок.

Это было феерическое зрелище. Невидимый радиолуч долбил твердую породу быстрее, чем врубовые машины и отбойные молотки, безопаснее, чем аммонит.

Директор подошел к стаявшим рядом ученым и положил руки им на плечи.

— А ведь я думал было… — сказал он улыбаясь, — что у вас в смысле товарищеских отношений не все ладилось. А оказалось, что у вас творческое соревнование.

Шабалин щелкнул выключателем. Голубое пятн0 погасло. Прекратилось жужжание прибора. В наступившей тишине слышно было тихое потрескивание — точно угольков в глохнувшем самоваре. Остывающие в глубине кристаллы кое-где продолжали еще лопаться.

Петренко подошел к стене и приложил к ней ухо.

— Ну, как, шуршит? — весело спросил директор.

— Шуршит! — ответил Петренко. — Слышите?

Слабый шелест, как замирающая нота, медленно угасал под сводами подземелья.