У меня есть куча способов узнать, сколько сейчас времени. Примерно на 37 квадратных метрах моего жилища у меня есть плита, микроволновка, компьютер, iPad и телефон, и когда бы я ни взглянула на них, первое, что навязчиво бросается в глаза, – это цифры. Они показывают время с разной степенью точности. И вообще, часы на микроволновке хоть когда-либо в истории человечества показывали точное время? У меня есть два календаря дома и еще один на работе, не говоря уже о Google-календаре, который синхронизируется со всеми моими i-девайсами и дробит мои дни на аккуратные почасовые отрезки. Но есть моменты, когда мне хочется чего-нибудь не такого точного, не такого строгого, не такого широковещательного, добытого с помощью бесчувственного спутника в миллионах километров от меня. Мне нужен иной способ измерения, более теплый, мой. Мне не нужно знать точно, что сейчас, к примеру, шесть часов, мне нужно знать, что сейчас примерно где-то около шести…

Это, конечно, немного нелепо. Шесть – это когда вы садитесь в поезд, прежде чем он уедет, или договариваетесь с другом о встрече в ресторане.

Шесть – и так устроены школы и работа, и любая часть общества, в которой требуется более одного человека для выполнения задания в данный момент времени. Шесть – для взрослых, а около шести – явно нет.

Но быть взрослым – это такая тягомотина. Я не боюсь времени в полном смысле этого слова, но оно меня возмущает. Оно расстраивает меня, оно сдерживает меня, а потом оно ускользает, не дав мне возможности наверстать упущенное. Оно вынуждает меня бороться с ним, разрывая свою жизнь на большие скучные куски: сколько времени осталось до того, как я окончу колледж; сколько времени осталось до того, как я найду свой дом или работу, или человека; сколько времени осталось до того, как я, наконец, доберусь до того дня, где и кем я всегда хотела стать, всегда ждала этого. Я нетерпелива. Я готова покончить со всем этим. Я готова покончить со всем этим прямо сейчас, но время – это медлительное и равнодушное препятствие между «здесь» и «там».

И тут время становится таким ускользающим и таким жестоким. Это как дверной проем: стоит только переступить через него, и внезапно все меняется… Тот, кого вы любите, уходит навсегда, то, что было сказано или сделано, невозможно вернуть назад. Вы поворачиваетесь и в отчаянии продираетесь обратно к двери, но она накрепко заперта, и время – такое ловкое и легкодостижимое всего мгновение назад – возвращается к своей неумолимой и безжалостной измеримости, уводя вас дальше и дальше от места, куда вы так порываетесь вернуться. Время может взять тот островок стабильности, ту крошечную толику счастья, намек на контроль, который вам удалось обрести, и переиначить все на свой лад прямо на ваших глазах. Времени совершенно все равно, что вы будете с этим делать.

Поэтому я решила сделать часы. Наверное, прошло сорок восемь часов между тем, как идея возникла у меня в голове, и тем, когда я повесила готовые часы над входной дверью.

И если время – это то, что пугает или выводит вас из себя, попробуйте и вы сделать себе такие же.

Это не так трудно, как кажется, – часовые механизмы легко найти. Можно купить готовый набор на Amazon, или в Michaels, или в Jo-Ann Fabric вместе со стрелками, примерно за 8 долларов. Выгодная покупка, только подумайте: все эти железячки и шестеренки могут измерить каждый день, который вы проводите в тревоге и волнении; каждый час, который вы проводите, занимаясь далеко не тем, что делать необходимо; каждую минуту, которая означает разницу между идеальными спагетти карбонара и грустной яичницей, стекающей с макарон, и все это ваше по цене бокала вина.

Как только у вас будет механизм, нужно еще сделать циферблат. Это может быть кусок дерева или бумажная тарелка. А могут быть этакие современные часы, у которых вовсе нет циферблата, только стрелки в середине и цифры, приклеенные на стену по кругу. Циферблат должен быть достаточно прочным, чтобы выдержать вес часового механизма, и не слишком толстым, чтобы можно было воткнуть в него такую маленькую хреновину, которая крепит стрелки. Это должны быть такие часы, на какие вы захотите смотреть каждое утро и каждый вечер, чтобы они не казались вам скучными или ненужными, если вы решите переехать в другой дом или кто-то приедет к вам. Это должны быть такие часы, которые будут вам нравиться даже по прошествии долгого времени. Они не обязательно должны быть круглыми.

Мои часы, тем не менее, круглые.

Я сделала их из пялец для вышивания, туго натянув белую ткань между двух деревянных колец. Если вы думаете, что никогда такого раньше не видели, просто представьте одну из героинь романов Джейн Остин, как она сидит в гостиной, с нетерпением ожидая своего ухажера и пытаясь чем-то занять руки. Да-да, это именно такая штуковина. И хотя я довольно хорошо владею техникой вязания на спицах, вышиваю я как придется: стежки неровные, а обратная сторона вышивки выглядит так, словно там внезапно и без предупреждения было совершено массовое зверское убийство полчищ разноцветных пауков. Я никогда по настоящему и не училась, в основном просто играла с нитью так же, как и с пряжей, хотя один раз я сходила на курсы рукоделия для взрослых в Бруклине и немного подправила свою технику исключительно благодаря прекрасной учительнице, с которой до сего дня тесно общаюсь.

И вот по краям циферблата я вышила цифры, прописала строчными буквами – «один», «девять», «одиннадцать» – своим собственным корявым почерком. По центру я прикрепила часовой механизм (подложку я слепила, из того, что было, а именно из коробки с Amazon, в которую этот механизм и был запакован. А потом повесила их над дверью своей квартиры. Мне нравится мягкость нитей напротив ровных краев часовых стрелок. Мне даже нравится, что цифры распределены не ровно, потому что я прикидывала расстояние между ними на глазок. Шесть определенно находится не точно под двенадцатью, но все-таки почти точно. Где-то около шести.

Наверное, за последние лет семь я сделала почти сотню вышивок. Я начала с вышивания фраз, которые мне нравились, – ничего такого, вроде «Дом там, где сердце», а странные маленькие строчки или выражения, застрявшие в моей голове, как кость в горле.

Первое – это нечто, случайно услышанное на вступительной лекции по истории искусств, предложение, приписываемое Сезанну: «Я удивлю Париж яблоком!» Я совсем не поняла, что это значит (я была занята вязанием крючком свитера для моего бойфренда в колледже, а также игрой в слова TextTwist на ноутбуке), но мне понравилось, как слова сочетаются друг с другом, уверенно, непредсказуемо, как взрыв бомбы.

Вскоре после этого я прочитала цитату Карла Сагана, любимое изречение зануд и кофейных кружек: «Если вы хотите испечь яблочный пирог с нуля, вам сначала надо создать Вселенную». Было вполне логично вышить каждое высказывание на отдельных пяльцах, а на третьих вышить картинку яблока. Я полностью перестроила обе цитаты – в итоге у меня получилось: «Я могу сделать все, что угодно, в том числе завоевать Париж и Вселенную, одновременно приготовив яблочный пирог на 5+». Это было олицетворение гуманитария-первокурсника, но в какой-то мере в этом был смысл. С помощью вышивки можно ухватить нечто ускользающее и обдумать это, поместив его в новый мягкий контекст. Я не говорю, что вы должны сплошь и рядом неправильно толковать известных мыслителей, но, чтобы сделать это нечто своим, нужно произнести это по-своему. В любом случае, я везде и всюду беру с собой эти вышивки на трех пяльцах, где бы я ни жила.

Сейчас я делаю вышивки для своей квартиры так же, как некоторые люди делают татуировки. Хотя одна из этих двух вещей более перманентна, но оба действия подразумевают иголки, а иногда и кровопролитие. Я сделала напоминалки для своих соседок по комнате:

Не забудь:

Ключи

Телефон

Бумажник

Мусор

И только для себя:

Делать реже:

Пить

Нервничать

Заниматься самобичеванием

Делать чаще:

Вязать

Писать

Заниматься йогой

Быть здесь и сейчас

Когда погибла Марина, я вышила ее высказывание, которое мне больше всего нравилось; последние несколько строк из стихотворения, которое она написала в колледже: «Все так прекрасно и так мимолетно». Для Джейми такого высказывания не нашлось, так что, когда он умер год спустя, я просто передвинула эту цитату поближе к кровати. Это не сделало их ближе, но помогло осознать, что я их не забуду.

А потом, не так давно, я решилась на эксперимент. Я переживала особенно тревожный период и обратила внимание, что вопль моего мозга пробивается сквозь более отчетливую, чем обычно, сливающуюся в однотонно повторяющуюся антимантру:

«Не чувствуй этого», «Ты достойна большего!», «Почему ты?» Эти голоса занимали так много места в моей голове, более того, они были скучными, как заезженная пластинка, бегущими по кругу снова и снова… Я думала, что, может, если я смогу приколоть их булавкой, как старомодные коллекционеры прикалывали бабочек, эти слова потеряют хотя бы часть своей силы.

Поэтому я отнеслась к ним так же, как к текстам песен или известным высказываниям. Я записала их карандашом на ткани, натянутой на нескольких пяльцах, и вышила их по очереди. Всего их было семь. На каждое высказывание ушло примерно по часу. То есть мне понадобилось как раз столько времени, сколько было нужно, чтобы то, что было написано, полностью мне опротивело; вырванные из контекста, слова становились такими незначительными… То, что я говорила сама себе, теперь казалось нелепым; некоторые из этих высказываний противоречили друг другу. Как вообще «ТЫ ДОСТОЙНА БОЛЬШЕГО» может висеть на стене рядом «В ТЕБЕ СЛИШКОМ МНОГО САМОМНЕНИЯ» и иметь хоть какой-то смысл?

Мне нравилось украшать их витиеватыми шрифтами и усыпать их крошечными звездочками и цветочками. Мне нравилось собирать эти хаотичные беспорядочные голоса, которые зарождались в самой темной части моего мозга, и заставлять их выйти наружу. Там они съеживались и больше не мучили меня.

Конечно же, это ничего не решало. Если бы я совершила открытие, что всего один час вышивания поможет исправить все те коварные способы, которыми мы себя незаметно разрушаем, то это была бы совсем другая книга, и у меня уже было бы много денег и квартира получше, но это позволило мне осознать некоторые из моих страхов.

Любое дело, даже если вы не так эмоционально переживаете о нем, всегда кажется менее трудным, когда оно закончено, когда вы уже не так сосредоточены на отдельных его деталях. То же самое относится и к промежуткам времени: счастливые периоды, грустные периоды – все они сглаживаются, если взглянуть на них с расстояния вытянутой руки, если взять их в руки и прикрепить на стену, если рассматривать их в контексте своей жизни.

До изготовления часов я никогда не использовала вышивку, чтобы сделать что-то по-настоящему функциональное. Все мои вышивки, даже те, с которыми мне приходилось устраивать крошечные баталии, предназначались для декоративных целей, висели над дверьми в моей квартире или стояли на столах. Часы не были похожи на эти антивышивки, где самого процесса фиксации слов было достаточно, чтобы сгладить впечатление от них, по крайней мере, хоть чуть-чуть. Секунда остается секундой; минута – минутой; неделя по-прежнему ощущается слишком длинной, а год – слишком коротким. И никакая ткань или нитки никогда не смогут этого изменить.

Если уж на то пошло, это напоминание. Буквальное, пусть даже неточное, но оно по-прежнему позволяет мне узнать, к примеру, когда я почти наверняка опоздаю на работу. Часы отстукивают время в моей тихой квартирке, но его пульс вовсе не злой. Оно немного глуповато, немного кривовато, как если бы Дон Кихот нарисовал цветы на лопастях ветряной мельницы вместо того, чтобы сражаться с ней.

Если вы не можете что-то победить, это не означает, что вы не можете заключить с этим чем-то некое подобие худого мира. И это напоминает мне, что, даже если я не могу потребовать от мира быть менее жестким, менее неумолимым, я могу потребовать это от себя. Я могу перестать злиться, когда кто-то опаздывает на двадцать минут или кто-то отвечает на мои SMSки через два часа; могу перестать думать о них как о бесчувственных и безответственных людях, хотя единственный настоящий виновник происходящего – это жизнь, а еще – метрополитен Нью-Йорка. Я могу перестать паниковать, когда, в свою очередь, я сама поступаю точно так же. Я могу научиться мириться с этими моментами вместо того, чтобы запоминать их, беспокоясь о том, что не смогу с ними смириться. Я могу, если захочу, если остальные согласятся – и пока что они так и делают! – не планировать события на определенный час, оставляя себе возможность не волноваться. Помните? «Да, что-то около шести…», а не «В шесть пополудни…»