Тела – это худшее, что у нас есть. Они издают вонь и шум, когда этого от них совсем не ожидаешь. Некоторые их части слишком большие, другие – слишком маленькие (иногда непостижимо, но это – одни и те же части тела!), в них целый букет болячек, мучений, ран и прочих несчастий. Они ломаются и они разваливаются…

Они предают. Они привлекают незваных людей, ненужные комментарии и нежданные суждения; они представляют вас тем, кто вы есть, таким образом, который кажется вам совершенно неприемлемым. «Почему я просто не могу быть тем мозгом в колбе?» – вопрошаете вы в те похмельные утра, когда пытаетесь втиснуться в пару брюк, помня, что еще на прошлой неделе они были как раз, а теперь из них вываливается круглый живот, а его и в помине не было еще вот в колледже, ну, или вы просто не обращали на него внимания…

Тела – это лучшее, что у нас есть. Они помогают добираться туда, куда нужно, а иногда, когда вы, наконец, туда добрались, можно воспользоваться ими, чтобы петь или танцевать, или заниматься сексом. А когда меньше всего ждешь, они приходят на смену глупому вопящему мозгу. «Ты можешь сделать это, – говорят они гораздо более глубоким и спокойным голосом, чем ваш собственный. – Вы – гораздо больше, чем этот момент здесь и сейчас». Некоторые из них могут в буквальном смысле создавать новых людей! Они работают тысячами разных способов, которые невозможно постичь; они несут вас, они заботятся о вас, даже когда они приводят вас в отчаяние. Иногда они слишком рано вас подводят; иногда они медленно, но верно делают свою работу, пока не придет срок.

«Не могу представить, что доживу до девяноста, – сказала моя бабушка в свое последнее Рождество. – Сколько еще дней осталось чистить эти чертовы зубы?»

Тела просто… есть. Они – боль и удовольствие, знание и непонимание, глубоко личное и весьма публичное, с вами или против вас, или же они совершенно равнодушны к вам. Но что им всем без исключения необходимо, по крайней мере, там, где я живу, – это одежда. Как будто недостаточно просто иметь тело, теперь еще приходится покупать одежду, в которую нужно облачить тело, чтобы можно было вывести его с собой в мир. Постоянно приходиться выслушивать, как вам твердят снова и снова, что вы не совсем правы, что вы не совсем взаправдашняя просто потому, что вы не можете выразить свое блистательное Я в произвольно выбранной серии мешков из ткани (сделанных кем-то, живущим на этой же планете в том же году, что и вы, но кто, скорее всего, не зарабатывает и близко к прожиточному минимуму; разработанных и навязчиво впариваемых, и доставляемых вам некоей безликой корпорацией, которой не интересны ваши человеческие качества, кроме дебетовой карты Red Sox в разваливающемся бумажнике, некоей корпорацией, которая на самом деле только выигрывает от вашего бесконечного чувства несовершенства).

На самом деле мне нравится одежда, и, в общем-то, у меня такой тип тела, доставшийся мне по наследству, которое достойно того, чтобы его наряжали: белое, стройное, женственное, из безбедного прошлого и безбедного настоящего. Я не могу даже представить себе борьбу тех, кому приходиться противостоять обществу, кого оно награждает гораздо худшими эпитетами, чем «Вот так шнобель!» или «Потрясающе, как вам так классно удается сочетать и прыщи, и морщины, Бенджамин, мать его, Баттон!» (Последнее – это учтивое замечание моего собственного мозгаю.)

В основном мне нравится, как я выгляжу. Мне нравятся мои плечи, прямые благодаря годам выступления в хоре, и моя улыбка, пусть она и превращает мои глаза в тонюсенькие щелочки на фотографиях. Мне нравится, что мои сиськи – маленькие, а моя задница – большая; мне даже нравятся мой нос и брови (и то и другое, по крайней мере, на размер больше, чем нужно), пусть они и вдохновляли многих отпускать достаточно гадкие комментарии, от которых я рыдала, когда была моложе. Мне нравится носить забавные комбинезоны и укороченные топы, и много сережек, и рисовать стрелки на глазах. Мне нравится краситься каждое утро, эти десять или пятнадцать минут противостояния со своим собственным лицом, его сглаживание. Мне нравится вооружаться нежно, мягко против стремительного натиска внешнего мира.

Но я все еще постоянно выслушиваю, в чем я не оправдала ожиданий, ведь я не мозг в колбе. Я выслушиваю это от парней и от девушек, и от объявлений в метро, и от шоу на канале HBO, и чаще всего – от самой себя. Я слышу, как об этом шепчет целлюлит на моих бедрах и обвисшая кожа на руках.

Я выслушиваю это от зеркал в раздевалках, куда я притащила с десяток разных вещей на примерку и не могу подобрать ни одной, которая бы не придавала моей нижней половине по мультяшному непропорциональные габариты.

«Да на тебя мешок надень, и ты все равно будешь прекрасно выглядеть», – говорила мне моя мама всю мою жизнь. Я ценю это больше, чем могу выразить словами, но расслышать это бывает порой сложно, особенно когда какофония голосов становится слишком громкой. И столь же долго, как она мне это говорит, кажется, столь же резко она критикует свое собственное тело, хотя она такая красивая, и я надеюсь, что тоже стану такой.

«Куплю это, когда похудею килограмм на пять», – говорит она почти так же часто, как и утешает меня. Я не вижу, где скрываются эти лишние пять килограммов, но я знаю, что она видит.

Что вы делаете, когда выясняете, что мир не создан только для вас? Переделываете себя, чтобы он вам подходил. Или, по крайней мере, чтобы подходил хоть маленький уголок этого мира. Я была поражена, когда впервые начала рассматривать вязальные проекты бóльшие, чем шарфы, и более сложные, чем шапки; каждое описание, которое я читала, подчеркивало не только важность измерений, сверку с контрольным образцом пряжи и ярлыком, но и необходимость знать точно, сколько сантиметров содержится в разных частях вашего тела. Как только дело дошло до моего Я-физического, я приняла этакую линию поведения ничо-не-слышу-ничо-не-знаю. Я знаю, сколько я вешу, смутно и приблизительно, но мне не нравится смотреть на весы. Однажды я сказала подруге, что иногда мне нравится забывать, о своем теле, за исключением тех моментов, когда я использую его в качестве вместилища шоколадок Kit-Kat.

Но когда я начала вязать спицами и крючком для себя, мне пришлось столкнуться с этим лицом к лицу или же рискнуть и сделать предмет одежды, который либо не пролез бы через плечи, либо получился бы слишком объемным, чтобы удалось впихнуть его под зимнее пальто.

Впервые я сняла с себя мерки, когда мне было лет семнадцать или восемнадцать. Я нашла описание простого свитера со свободно свисающим воротом-хомутом и купила фиолетовую шелково-мериносовую пряжу, она обошлась мне значительно дороже, чем стоимость точно такого же свитера в торговом центре. Это было простое и незамысловатое вязание, свитер был свободным и давал простор для погрешностей, как в технике, так и в измерениях, но все же он поставил меня перед фактом, что придется встать перед зеркалом в спальне и обернуть сантиметр вокруг груди, талии и бедер.

На какое-то мгновение я перестала думать о теле, как о чем-либо еще, кроме как о вешалке для этой прекрасной вещи, которую я так хотела произвести на свет. Я перестала думать, что мое тело должно выглядеть или быть чем-то иным, кроме того, что оно есть, потому что свитер, в какой-то мере, будет соответствовать именно его запросам. Мое тело не имело ничего общего в тот момент с сексом, едой, болью, достоинством или ценностью. Оно просто было, и оно было моим так же, как и свитер.

Модель, которую я выбрала, называлась «реглан сверху вниз», и спустя десяток лет это до сих пор моя самая любимая техника вязания. Начинается свитер с горловины, а работа идет вниз и к кромкам, создавая некое подобие грудной клетки – полотна, которое в конечном итоге разделяется на разрезы для рук и тела. Очень-очень долго он выглядит совершенно несвитероподобно, но его итоговый внешний вид все же можно определить, примеряя свитер в процессе вязания.

При желании можно сделать проймы рукавов более свободными или горловину более глубокой, можно менять фасон без необходимости начинать все заново. (Возможные альтернативы такому способу, например, свитера, связанные «снизу вверх и наружу», а также свитера из отдельных деталей, которые нужно потом сшивать вместе в конце, прощают гораздо меньше ошибок.)

Вот так я и сделала. За три недели вязания я искрутилась перед зеркалом, постоянно залезая в свитер и вылезая из него, внося изменения, когда обнаружила, что он слишком широк в груди (обычное дело), и когда решила, что хочу сделать его покороче (что тоже обычное дело). Когда он был готов, практически никакой дополнительной работы делать и не пришлось, всего несколько стежков под мышками, чтобы соединить полочки вместе, и обрезать несколько свободных концов нитей.

Я примерила его. И хотя я знала, что он подойдет мне по размеру – собственно, в этом и был основной смысл всего этого действа, – но, просунув голову в горловину и увидев, как легко и плавно он скользит по телу, я была удивлена. Думаю, я просто ожидала, что что-то пойдет не так, что либо мое вязание не соответствует стандарту, либо я. Или того хуже: что все будет вроде как бы правильно, еще один предмет одежды, который выглядит как свитер и притворяется свитером, но на самом деле не совсем свитер и не представляет собой ничего такого, что мне захотелось бы носить за пределами спальни.

Но это? Это было похоже на настоящий свитер. И я тоже была настоящей, цельной, полноценной личностью, тем самым человеком, который его связал.

В создании вещей своими руками есть некая сила, особенно когда они сделаны только для вас. Это тихое накося-выкуси всем компаниям, продающим одежду, или журналам, или людям, которые заставляли вас чувствовать себя ущербными.

Я принялась вязать и другие предметы одежды, более прилегающего силуэта – топики, платья и даже шорты, противоречащие всякому здравому смыслу. Каждый из этих предметов одежды требовал точного изучения своих окружностей, длины и предпочтений. Я стала копировать асимметричные ажурные свитера из Anthropologie и кружевные укороченные топики из Free People и добавлять к ним свои собственные маленькие акценты: вязаную кайму, нагрудный кармашек. Я создавала полностью новые модели; один свитер связала пятью вариантами пряжи разных красноватых оттенков, переключаясь по ходу работы, когда я считала нужным. Я узнала, что у меня «высокая талия», что бы это ни значило, а значит, вся одежда, которую я вязала для себя, тоже была с завышенной талией. Так это было, и так это должно быть. Предназначение моей одежды – подходить мне, ну, так это и происходит. Жаль, что я не научилась думать так про любую одежду, потому что всегда переживаю, что это именно я не подхожу для одежды.

Конечно же, рукоделие – не панацея от всей той отравы, которая сочится отовсюду. Так, часто в инструкциях нет нужных размеров; а модели, демонстрирующие вязаную одежду, – это все же модели, и, следовательно, они все поголовно молодые, стройные и белокожие, и вовсе не отражают все разнообразие людей, ищущих вещи для себя. Материалы – дороги, а уроки – времязатратны и не всегда доступны. Я всегда стараюсь выяснить, где была произведена пряжа, которую я покупаю, чтобы точно знать, что с людьми и животными, участвующими в производстве, обходятся по справедливости, но еще я знаю, что частенько бываю невнимательна.

Я ленюсь; меня манит акриловая свитерная пряжа, почти наверняка сделанная из такой же фигни, что и шины для автомобилей. Точно так же я веду себя в продуктовом магазине. Конечно, «яйца от куриц на свободном выгуле» звучит очень заманчиво, но маловероятно, что они попадут в мою тележку, в то время как другие, предположительно от куриц, которые содержатся в клетках, вдруг оказываются там и стоят они на два доллара дешевле.

Кроме того, лозунг «Просто делайте одежду сами!» не решает ни одной важной проблемы: как измерить наши тела и принять или не принять их такими, каковы они есть; как обращать нашу ненависть вовнутрь, как нас учат, как нам талдычат снова и снова, что мы представляем собой лишь клубок сплошных проблем, который нужно распутать. Рукоделие не освобождает от рамок капитализма – все равно вы остаетесь тем, кто покупает, тратит, вкладывает, суетится. Во всяком случае это дает мгновение временной передышки; это исключение, которое доказывает беспощадное и коварное правило.

Но рукоделие может помочь. Оно может напомнить вам, пусть и на короткий срок, что вы еще не полностью находитесь во власти шестеренок, угрожающих перемолоть вас. «Смотри, что я сделала!» – это не просто милое мяуканье для привлечения внимания; это может быть боевым кличем. «Смотри!» Это приказ. «Смотри на меня, кто я есть, кем я хочу быть. Я сделала это. Я сделала это, и никто не сможет меня этого лишить».

У самодельной одежды плохая репутация. Часто это ключевая «изюминка» бренда «Вяжут не только бабушки™»: колючий ужасный свитер, что в перерывах между поеданием мороженого Ben & Jerry’s вяжет соседка по квартире, после того как ее внезапно бросил парень; или вязаный крючком жилет, который учительница рисования носит каждый день весь учебный год напролет, не подозревая о насмешливых прозвищах, которыми награждают ее и ее свитер мальчишки с задних парт.

(И это я еще даже не упомянула о вечеринках «Ужасных Свитеров!») Такая одежда нежелательна, она нелюбима, она неуклюжа и честна, она демонстрирует заблуждения своего создателя. «В мире уже так много одежды, – убеждают нас вышеупомянутые образы, – кто просил тебя делать еще больше? Сядь и помалкивай!»

Такая предпосылка полна недостатков, их и подсчитать невозможно, не последние из них – это вязаные крючком жилеты. Это клево, и жаль, что у меня такого нет. Кроме того, существует безграничное множество милых-классных-необычных-распутных-уютных моделей, плюс дополнительная бесконечность в головах людей, вовсе не работающих по конкретным моделям. А содержащаяся в этой критике негласная мысль, что одежда (и еда, и дома, и многие другие вещи, подпадающие под расплывчатую рекламно-рыночную категорию «Образ жизни») – это все пустое и не достойно внимания тех, кто умен или важен, или серьезен. И да, никто не свяжет лекарство от рака, но ведь никто и не забьет гол, который вдруг вылечит рак.

Мне всегда была противна мысль о необходимости «выражать себя». Почему-то я сразу представляю себе что-то вроде того, как маленькие дети на канале «Дисней» надевают солнцезащитные очки с красными стеклами и танцуют на гигантской клавиатуре, этакое кричащее и показушное утверждение своего Я, которое на самом деле не имеет ничего общего с коварной сутью самого себя. Но я понимаю, что это именно то, что я тут защищаю, то, за что сражаюсь каждый раз, когда решаю надеть что-то новое, каждый день, когда делаю свой выбор в пользу одежды, которую продумала от начала до конца, от замысла, материалов и до завершения. И я хочу, чтобы меня расспрашивали про мои свитера и кофточки; хочу, чтобы все знали, что я именно такая, что у меня есть эта чрезвычайно-крошечная суперсила, пусть даже она кажется дурацкой и чудной.

Я сама приняла решение занимать свое свободное время и свой разум именно таким образом и хочу, чтобы мое физическое Я отражало это, ну, хотя бы иногда. Мне думается, это лучшее применение моему телу, во всяком случае получше, чем просто нечто, что я могу таскать с собой повсюду, с помощью чего я могу выражать свое недовольство миром.

И знаете, все не так уж плохо! Не нужно начинать войну каждый раз, когда выбираешь клубок пряжи, и уж точно не нужно любить что-то просто потому, что это что-то кто-то сделал сам. (Это вдвойне справедливо, если это какая-то дешевка.) Или даже если это сделано вами. Я связала так много ужасных свитеров! И вовсе не потому, что собиралась на какую-нибудь дурацкую рождественскую вечеринку! Разрыв между ожиданием и исполнением всегда становится для меня проблемой, или у меня заканчивается запал на полпути, а иногда и на 95 процентах пути до конца, или оказывается, что в году примерно только один день, когда погода позволяет надеть укороченный топик из смесовой шерсти. Не думаю, что такая одежда – это выгодное с политической точки зрения искусство или даже что кому-то вдруг захочется такое носить, не говоря уж обо мне.

Но я так рада, что потратила время, чтобы сделать эту одежду, что я мечтала о новой идее или смотрела на фотографию девушки в кружевном топике или в свитере на одно плечо и думала: «Эй, а у меня ведь получится не хуже!» И получалось, во всех смыслах. У меня даже есть безумная фантазия – связать себе собственное свадебное платье, именно так, как я хочу.

Я хочу делать шапочки для своих будущих детишек и детишек тех, кого я люблю, покрывать каждый сантиметр своего дома, каким бы он ни был, вышивками и напольными пуфиками, связанными крючком, и пледами, которые существуют только потому, что я решила, что они должны быть. Я хочу создать целый мир, но это внушает страх. И потому я начну с себя.